Текст книги "Птица у твоего окна (СИ)"

Автор книги: Александр Гребёнкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Зоя молчала, глядя куда-то в сторону. Сергей понял, что сказал лишнее. И хотя образ Мальвины не расплывался, он сказал примирительно, взяв Зою за руку: – Ну, хватит дуться... Ну, пошутили, и хватит.

– Я не люблю таких шуток!

–Ну, ты же первая начала с упреков!

–А ты опоздал...

Мороженое было ледяным и не хотело таять во рту. Зоя нехотя давила твердые белые комочки в пластмассовой чашечке, перемешивая их с вареньем. Сергей, пытаясь загладить случившуюся размолвку, начал рассказывать смешные истории, интересные случаи. Зоя легко кивала, но в глаза ему не смотрела и молчала. Она сама не знала почему, но вся радость встречи вдруг улетучилась, и Сергей с его шутками стал неприятен. Что-то происходило вокруг, что-то чужеродное вторгалось между ними, но что, они не понимали.

Наконец, бросив недоеденное мороженое, они отправились в парк, где в глубине находился фешенебельный кинотеатр "Свет". В тот момент Зое очень хотелось уйти, но она не могла все вдруг так бросить, окончательно испортив Сергею настроение.

«Наверное, сегодня я просто не в духе. Придираюсь к нему по мелочам, как будто ревную к кому-то. Какие глупости», – подумала Зоя. И она примирительно взяла Сергея под руку.

Шли они молча, наблюдая, как машет метлой седой дворник, как дымятся белыми струйками кучи чернеющей собранной листвы, как в глубоком парковом пруду, в холодной темно-каменной воде плавают гуси, живущие здесь круглый год...

Фильм был интересен. Это была французская драма о любви, с участием знаменитых актеров, и после просмотра они как-то подобрели друг к другу. Но все же у Сергея было чувство, что он находится далеко не на взлете, его немного огорчил и тот факт, что Зоя не позволила обнять себя в приятной заловой полутьме, и, вообще, вся была увлечена фильмом, вовсе не обращая на него внимания.

Они шли по улице, неохотно говоря о насущных делах, и как-то незаметно оказались возле модернового здания музыкального училища. И здесь Сергея будто пронзило током. Из толпы вышла девушка в модной легкой курточке и короткой юбке, обнажающей красивые крепкие ноги в прозрачных розовых чулках, и, помахивая легкой сумочкой, пошла в их сторону. Когда её глаза случайно встретились с глазами, цвет малахита, краски моря ударили ему в душу. Это была Мальвина!

Она узнала его, улыбнулась, широко обнажив ровные алебастровые зубы, кивнула и пошла, плавно покачиваясь, мимо. Сергей почувствовал себя на седьмом небе, а у Зои невольно вырвалось: «Кто это?»

– Да так, знакомая одна, – ответил быстро Сергей, и Зоя после этого молчала всю дорогу. Когда она, вернувшись, осталась совсем одна, эта встреча почему-то долго не выходила у нее из головы.

Глава 5. Антон. «Живое волшебство»

Зеркальная гладь лесного озера напоминала собой вогнутую чашу. От блеска багряно-лимонного солнца озеро переливалось, вспыхивало различными цветами – золотым, изумрудным, розовым, аквамариновым. В прибрежной воде, как в зеркале, отражались порыжелые, поросшие тростником берега.

Время от времени озеро менялось, вновь становилось темным, таинственным и глубоким, то вдруг опять отсвечивало медью и бронзой, рождая желание наблюдать бесконечно за сменой чарующих цветов, околдовывающих душу. В сонной холодной воде неподвижно стояли на плаву черные сломанные ветви деревьев и куски коры. Листья на берегах пронзительно пахли, смешиваясь с легким запахом костра и прибрежной ряски.

Тане нравилось подолгу сидеть на берегу, смотреть на черную, живущую интенсивной жизнью воду, вслушиваться в дыхание осеннего леса, чувствуя его аромат и, одновременно, наблюдать за работой Володи, бородатого художника с добрыми глазами, на полотне которого отражалось само озеро со всеми красками осени. Тане хотелось очень о многом спросить Володю, но она не решалась отрывать его. Володя настолько погружался в свою работу, что для него ничего не существовало и лишь, иногда, он вдруг тихо ругался, смешивая краски на палитре, вероятно оттого, что не мог достичь нужного ему цвета; отходил назад, подолгу всматривался в работу, подходил к холсту, яростно сдирал ненужные краски, нанося новые.

Сегодня рано утром они плавали по этой спокойной холодной воде на лодке, почерневшей и прохудившейся от старости, взятой у местного рыбака. Было настолько холодно, что Таня наворачивала на ладони рукава свитера, а Антон набросил на ее плечи клетчатый теплый плед.

Пахло легкой утренней серебристой изморозью, прелой листвой, черной рыбной водой и подгнившим деревом. В предутреннем сумраке Антон ломал и крошил моченый хлеб, нанизывал червяков на крючок и долго удил, подмигивая Тане.

Они меняли место ловли. Володя греб широко, сильно, направляя лодку через гущу камышей на середину озера. Оно еще спало – спокойное, величавое, огромное, богатое многообразиям микроскопической жизни.

Лишь розовело небо на востоке, за темнеющим лесом, превращаясь в коралловый пожар. И вот запрыгало, выбираясь из ветвей деревьев, перебегая по заросшим холмам, косматое, строгое и холодное солнце. Подуло ветром, засеребрилась, а затем заалела вода, и эти природные метаморфозы очаровывали Таню.

Антон ловил, серебристо блестела чешуёй рыба, Володя короткими точными штрихами делал карандашные наброски, и Таня не успевала следить за всеми проявлениями интересного, которое совершалось вокруг неё. Она любовалась всем, душа ее ликовала, сердце трепетало – что может быть лучше?

После той памятной встречи с Антоном, Таня не решалась вновь прийти к нему. Она стеснялась того, что он старше, живет один. Но желание вновь увидеть волшебную комнату искусства, жажда общения, чувство благодарности повлекли её на знакомую улицу, заставили нажать кнопку звонка, с волнением ждать и, приветливо улыбаясь, переступить заветный порог.

В тот день они были так увлечены разговором, что не замечали ничего вокруг. Антон поведал ей об искусстве. Своим интересом к миру Прекрасного он заражал Таню. Девушка узнала много нового. Её глубоко заинтересовали различные направления в живописи, а особенно – жизнь творцов, чьи репродукции демонстрировал Антон. Она же, в свою очередь, немного смущаясь и заплетаясь, но все так же увлеченно, рассказала ему о своей любви к литературе, особенно к поэзии. Антон был одним из немногих людей в ее жизни, который умел слушать не снисходительно – равнодушно, посмеиваясь, или подавляя зевок. Наоборот, он отнесся ко всему настолько серьезно, что она, воспламененная его вниманием, притащила книги любимых поэтов и долго читала свои любимые стихи, радуясь тому, как он слушает.

Время от времени Антон осторожно высказывал свои мысли и взгляды, и даже просил повторить понравившиеся ему места. Он пытался вникнуть в те чувства, которые испытывала она, пытался сопереживать. От этого постепенно рождался их союз, союз людей, общих по духу.

Тане нравилось, что Антон никогда ничего огульно не отрицал, не навязывал своих взглядов. Он ценил точку зрения собеседника, и чувствовал лишь легкую досаду, если сам видел прекрасное, а его собеседница пока увидеть этого не смогла. Но все же, были в жизни вещи, которые он не любил, не терпел. Тогда в его речи сквозила легкая ирония, переходящая в гнев, но никогда не в ненависть. «Чистое зло крайне редко», – любил повторять он, – зачастую это не зло, а несовершенство, идущее от невежества, глупости, тщеславия и эгоизма».

Вскоре Таня познакомилась и с некоторыми друзьями Антона, которых у него было немного. Это были разные по характеру люди: горячие, порывистые, трезво-холодные, рассудительные. Но, в общем, все они были славными, чуткими, добрыми и интеллигентными. Они не были лишены некоторых слабостей, временами казались чудаковатыми, слишком эмоциональными, слегка обидчивыми, иногда – отрешенными от земной суеты, немного смешными в своей преданности делу. Несмотря на разницу в возрасте они сразу приняли её как свою, мягко опекали, говорили с ней, как с обычным взрослым человеком, а если и шутили, то не обидно. Антон наблюдал за этим и был доволен тем, что не ошибся в девушке, приблизив её к своему маленькому союзу. Таня была едина с ними по духу, и если пока не могла назвать всех этих людей друзьями, то, по крайней мере, хорошими знакомыми могла назвать точно.

Но все же встречались они не так часто. У каждого из них была своя жизнь, у некоторых были уже семьи. К Антону они приходили в основном по субботам, на общие вечерние чаепития, где делились творческими замыслами, успехами и неудачами, говорили обо всем, что происходит вокруг, просто смеялись, шутили, отдыхали.

Художниками они были разными: одни писали прекрасно и даже выставлялись, другие были откровенными любителями, но никто никого не смел унизить, оскорбить. Друг к другу относились с уважением, творчество как таковое, почиталось как священнодействие.

Таня не раз замечала, что, делая кому – либо замечание, они начинали издалека, по возможности мягко, со вступлением, например, «ты знаешь, старик, а мне вот кажется так», или «ты знаешь, брат, вот у тебя…»

Да и работали они в разных направлениях. Если Володя тяготел к реалистической тенденции в своих картинах, то Антон вполне допускал сказочный, фантастический элемент, Борис вообще писал сюрреализм, а Валя-Валентин увлекался абстракционизмом. Но все с уважением относились друг к другу, даже если стилистическая манера товарища ему была не близка.

Таня быстро подружилась с частым гостем квартиры – бородатым Володей и его подругой Ириной, вдохновительницей и помощницей во всем. Это была Володина идея выехать на природу в это воскресенье, ибо осень уже клонилась к закату, и Володя хотел закончить картину лесного озера, пока не зарядили дожди. Антон горячо поддержал эту идею. Таня радовалась поездке, но маме не хотела говорить о своей дружбе с художниками, людьми старше её. Тане нравилась эта дружба, окутанная дымкой тайны, и она придумывала различные экскурсии и внезапно появившуюся школьную общественную нагрузку.

Удивительно, но общение с Антоном и его друзьями помогло не только затянуть душевную рану, немного забыть ее вдребезги разбившуюся молодую порывистую любовь, а, также, несколько воспрянуть духом, реализовать свои мечты о дружбе и интересном общении.

Конечно, о Сергее Таня Антону ничего не рассказывала, повествуя о своих сердечных драмах в общих чертах. Антон ей нравился, он понравился ей еще тогда на улице, во время их необычной встречи, но чтобы влюбиться – ей это как-то в голову не приходило. Антон был совсем другим, это был хороший друг, с ним можно было поделиться всем, при нем Таня ничего не боялась, ибо безгранично верила ему, ценя его такт, ум, благородство, одновременно, простоту в общении. Антон мог подолгу молчать вечерам, рисуя какой-нибудь натюрморт или перенося с макета парусника его штрихи на полотно, а Таня просто сидела и смотрела, как он уверенно кладет мазки, мешает краски на палитре, достигая необходимого сочетания цветов, оттенков, как он долго думает, выбирает варианты изображения. Внезапно стирает написанное, начинает вновь…

Стучат тихо в комнате ходики, множество лиц смотрят на Таню со стен, и так в тишине она могла сидеть не один вечер, уютно устроившись на диване, листая огромные сборники репродукций.

Изредка Антон что-нибудь просил принести ему, а затем, устав, в изнеможении падал в кресло, смотрел на Таню, и, подмигнув, говорил:

– Ну что, Танюша, пойдем чай пить.

И они шли на кухню, ставили чай и завязывали разговор полушутливый – полусерьезный. Временами Таня чувствовала своей обязанностью что-то приготовить, несмотря на все протесты Антона, за что он сам же долго ее благодарил.

Сначала Таня удивлялась, почему у Антона нет телевизора, как он может так жить?

–Так он же отвлекает, Таня. Да и когда мне смотреть, если я работаю, моя работа мне в тысячу раз интереснее. А новости я могу и по радиоприемнику узнать. Люди – рабы телевизора, потому что у них самих зачастую ничего нет за душой. А в работе мне больше музыка помогает. Вот, например, записи Вагнера, Баха, Бетховена, Вивальди, Моцарта... Иногда я их долго слушаю, а потом пишу, мне это помогает...

– Антон, а как же современная музыка? – спрашивает Таня.

– Таня, как ты думаешь мне одному жить весело? – сощурив глаз, хитро спрашивает Антон.

– Нет, ни в коем случае, – отвечает Таня, улыбаясь.

– Так вот, чтобы не было скучно, я встаю рано, включаю магнитофон и ставлю что-нибудь современное, ритмичное. Поднимается настроение, весело становится на душе. Люблю всякую музыку, но из современных стилей предпочитаю рок, он дает мне больший заряд энергии!

– Антон, на что ты живешь? – спрашивает Таня.

– Картины пишу, продаю. Только вот покупают мало.

– Людей не интересует искусство?

– Людей интересует искусство, но ведь картина стоит дорого. Давали бы нам, художникам, бесплатно краски, кисти, холсты, рамы – я бы, честное слово, дарил бы картины, Танюша. Кстати, я так иногда и делаю. А самому мне никаких богатств не нужно, лишь бы только не голодать, поддерживать в себе силы и творить, творить... А тут ещё разные преграды. Того не достать, то слишком дорого, того не купишь, этого нельзя, то запрещено. … Вот я, иногда выполняю заказы разных издательств. Бывает, слышу – эта картина не пойдет, она непонятна или слишком смела. Часто так говорят люди, настолько далекие от искусства и совершенно не мыслящие в нем, что, право, очень обидно! Обидно, когда отвергают! Больше всего творчество убивает бюрократизм, черствость, холодность, толстокожие людей, равнодушие и элементарная необразованность. Читается ли у нас хоть где-нибудь в школах предмет искусства и серьезно с диапозитивами, репродукциями, учебниками, характеристиками школ, направлений, биографиями великих художников? Да и в вузах, если и читается, то весьма поверхностно, спустя рукава, фрагментарно, серо и скучно. Все беды от лени и невежества!

– А многие твои друзья разбираются неплохо!

– Они ведь сами до этого дошли. Книги по крупицам собирали, читали по ночам, занимались самообразованием.

– А живут все в основном бедновато, средне.

– Да, но они на это мало обращают внимание. Весь заработок тратят на краски, холсты и тому подобное.

Смотря на огромного ньюфаундленда, стучащего когтистыми лапами по полу, бросающегося приветливо на хозяина, отчего Антон пошатывался, Таня думала о верном друге, делящим с хозяином его одиночество, все горести и беды.

– Для того, чтобы этого теленка прокормить, мне знаешь, сколько надо трудиться, – жаловался Антон. – У него ведь один хвост толщиной с мою руку, а лапы, как бревна... Это мне яичницы хватит, а ему – вагон мяса подавай. Но друга в беде бросать нельзя, да, Царюшка?

Антон ласково поглаживал густую шерсть огромного пса.

Царь сразу привязался к Тане. Вечером, когда она уходила, Антон всегда выгуливал Царя, одновременно провожая и Таню. Они шли втроем: Царь бежал чуть впереди, важно и гордо, за ним шли Антон с Таней, и девушку переполняло радостью это их единство, эта их дружба. На прощение Царь грустно смотрел ей в глаза и лизал шершавым влажным языком руку.

***

Когда солнце заиграло на сухих листьях червонным золотом, Володя стремительными взмахами направил лодку к берегу. Вода мягко, печальной мелодией, струилась за бортом, и легкие холодные серебряные брызги от весел летели в смуглое Танино лицо.

Ирина разожгла на берегу костер, а потом особым способом стала жарить рыбу.

По лесу, среди шутливых и грустных опадающих лесных великанов струился вкусный сизый дымок.

Володя закончил этюд и позвал всех посмотреть.

А потом Таня мыла кисти в воде. Эмалевые, зеленые, оранжевые и синие полосы, переплетаясь, тяжело заворачиваясь, медленно и лениво струились в темную глубину. В синем зеркале воды отражалось горящее золото осеннего леса, голову кружил запах листвы, тины, сонной холодной воды.

Затем Таня и Ирина расставили на клеенке металлические миски, пахнущие осенней водой, разложили оловянные и деревянные ложки, поставили пластмассовые стаканчики и позвали на трапезу.

Свежий воздух рождал особый аппетит. Блюд хватало: жареная особым способом рыба, душистая уха. Очереди ждало вымоченное в уксусе и вине шашлычное мясо. Володя, хрустя зажаренной рыбой, весело спросил Таню:

– Ну как, нравятся наши места?

– Это чудесно, – ответила Таня. – Места эти удивительные и настолько красивые, что я хотела бы поселиться здесь навсегда. Представляю, какие закаты солнца здесь, какие оттенки принимает вода…

– А когда пасмурно, ветер шумит в деревьях, а на озере появляется зыбь – ощущение какой-то вечности происходящего, – задумчиво добавила Ирина, глядя в золотую высь. Антон, разливая кофе из термоса, развернув пакет с бутербродами, с интересом вслушиваясь в разговор, добавил:

– Да, отдалились мы от природы. К сожалению, это так. А ведь здесь, в самом обычном нашем лесу, столько волшебства! Стоит ли искать красоты где-то в океане!

Володя внимательно слушал Антона.

– Часто люди доказывают, что человек, это «царь природы» и всегдашний ее покоритель. Смешно слушать! Потому, что не покорителем он обязан быть, а сотрудником, преобразователем! И природа мстит своим неразумным сыновьям, за их наглость, самоуверенность, – взволнованно говорил Володя – Ибо человек сам существо, вышедшее из природы, ею созданное и живет только благодаря ей, используя наполненные веками богатства, имеет природные инстинкты и дышит благодаря ей.

–То есть, ты хочешь сказать – нельзя разрывать эту цепочку, связь человека с природой. Человек должен сливаться с ней! – сказала Ирина.

– Конечно, природа для человека тот же Бог, который позволяет своему сыну лишь разумно преобразовывать её, разумно трудиться, используя её всходы, – говорил Володя. – К сожалению, это мало кто понимает, а если кто и понимает – ничего не может сделать, не может ничего остановить. Нужно выезжать на природу, вдохновляться её красотою, черпать из неё мудрость, творческое вдохновение, для вознесения духа своего – вот цель человека! Природа в нас, а мы в ней! Хорошо бы это всем понимать и помнить.

Они расположились поудобнее, задумались, сидя в тишине. Лишь ветер медленно шевелил золотую листву. Багряные и желтые дожди, плавно шурша, грациозно оседали на землю. Воздух был прозрачен как стекло. Видно было далеко и также далеко слышно. Тихий шорох упавшего листа, скрип ствола, плеск воды в озере и треск сучьев в костре слагались в неповторимую мелодию.

– Для меня природа, все леса, горы и поля – удивительная загадка, – нарушила общее молчание Таня. – Можно сидеть долго, говорить и думать о Вечном. И мне кажется, что тогда больше познаешь, лучше осмыслишь все вокруг, а главное – излечишься от скуки души, вдохновишься для чего-то нового.

– И ты совершенно права, – сказал Антон. – Вспомните, Бунин готов был часами смотреть на закат солнца, чувствуя какую-то особенную благость и тайну. Многие мудрецы древности уходили в леса, жили там уединенно, питаясь божественной силой леса, приходили в поля, наблюдая за бесконечными просторами, движением солнца, волшебством восхода или заката, слушая шепот трав, часами наблюдая за облаками, разгадывая таинственные знаки неба, слагающиеся в необыкновенные картины. Кое-кто уходил в горы, в вечное царство синего воздуха, голубых снегов, в таинство скал, занимались там философией, искусством. Ибо там ближе всего человек к вечному, божественному царству Неба. Другие любили необозримое море, когда оно величавое, мудрое, грозное катит свои могучие волны к черным береговым утесам, с пеной разбиваясь о прибрежные скалы.

– Ты говоришь красиво, но то, что ты говоришь, я испытал на себе, – сказал Володя. – Как удивительно писал облака Рерих, когда жил в Карелии! Они у него настоящие небесные вестники, шепчущие свои тайны человеку. А как он писал спрятанные в озерах и камнях клады! Я так не пишу, не умею! А его чудесная серия гималайских пейзажей – таких могучих, осмысленных, и даже философских гор, таких красот в живописи не создавал никто! Во всяком случае, мне видеть ничего подобного не приходилось!

Таня слушала внимательно, с восторгом, удивляясь этим людям. Чувства её были обострены и, казалось, не будет более в жизни такого чудесного дня.

– Да, всего не отобразишь, всего не воссоздашь, – вздохнул Антон. – Красота природы неисчерпаема. Как-то еду в поезде. Вечереет, заходит солнце, и вижу такие краски, какие никогда не видел и не увижу, такое удивительное сочетание и именно здесь, в этом месте! Хочется соскочить с поезда, схватить кисти... Загорелся, приезжаю домой и пишу по памяти, но, чувствую, всех оттенков не передашь! На следующий день еду туда, ищу ту станцию, с трудом добираюсь до того места, смотрю – вроде уже не тот колорит. Достигаю по памяти невозможного, а, уходя, вновь вижу чудеса, уже в другом месте. Да, природа, безусловно, очищает человека, вдохновляет его.

Антон вздохнул.

– Друзья, я так рад, что мы все здесь собрались, и очарованы всем этим, и дружим, и любим, и это – счастье! Да простится мне излишний пафос!

Антон обвел всех взглядом счастливого человека.

***

Таня вгляделась в матовую поверхность зеркала.

На фоне зеленых ящичков с узорчатыми яркими цветами и чередой голубых пластмассовых вешалок, с ворохом свисаемой одежды застыл силуэт девушки. Еще год назад она стеснялась своего собственного вида, но, в последнее время, стала чувствовать себя достаточно взрослой, уверенной и даже любовалась собой.

Темные волосы тщательно собраны и скрыты под розовой купальной шапочкой. Полукруг лица с чуть заметными впадинами на щеках был изящен, красивый прямой нос был чуть вздернут на конце, что временами расстраивало Таню, но сейчас, казалось, придавало ей симпатичный и в чем-то оригинальный вид. Густые брови черными изогнутыми стрелками окаймляли впадины темно-карих, с едва заметной грустинкой, чарующих глаз. Купальный костюм тесно охватывал цветущее рельефное тело.

Сегодня удовлетворение собой особенно охватило Таню, появилась даже гордость за собственную красоту. Она мечтала о том, как будет кружить мужчинам головы. Немного смутившись появлением других девушек, Таня вышла из раздевалки.

...Бассейн успокоил Таню. Прозрачная зеленоватая вода давала приглушенные всплески звуков и отраженно плясала светящимися полосами на кафельных стенах. Таня нырнула, чтобы не слышать окриков и свистка тренера Бориса Ильича и, не открывая глаз, сильными взмахами рук пошла на глубину. Привычно сдавило в висках, неприятно закололо в носу. Вспомнился лес, плавание по холодному, усыпанному черными листьями озеру, шум промозглого ветра, удочка, подрагивающая в руках Антона и пейзаж Володи, лукошки душистых, только что собранных грибов. Грудь начало давить камнем и Таня, заработав сильнее ногами, устремила тело вверх. Громада звуков резонансом отражающихся в огромном зале сразу охватила её, в висках били молоточки и звенели колокольчики... Она перевернулась на спину и отдохнув, поплыла брассом. Уступая настойчивости тренера, Таня поплыла к лесенке и вышла из воды, поправляя облепивший тело купальник. Вода струйками сбегала по телу, образовывая теплые лужицы. Она плюхнулась на деревянную лавку, разминая ноги, когда подошел Борис Ильич.

– Иди, тебя ожидают. Вообще – то, детка, если тренер дает сигнал, значит нужно подчиняться.

– Я знаю, Борис Ильич, но ведь я так давно в бассейне не была. Радовалась. А кто ждет?

– Какой – то гражданин неизвестный...

«Может, быть это Антон? Нет, вряд ли, он же не знает о бассейне», – подумала Таня.

–А с техникой у тебя, уже, между прочим, хуже. Забрасываешь учебу и забываешь.

Таня опустила глаза, и хмурая вышла в раздевалку. Накинув халат, прошла в узкий коридорчик. Здесь было обилие светло-оранжевых стульев. На одном из них застыл седоголовый мужчина в темном пальто, из-под которого выбилось кашне.

«Уже к зиме подготовился?» – механически подумала Таня и села напротив.

– Здравствуйте, – сказала она ровно и тускло. – Вы меня искали?

– Здравствуйте, – живо, но, не повышая тона, ответил гражданин. – Ты Таня Ласточкина? Я – капитан Никаноров.

Он небрежно качнул потускневшей красной книжечкой в огромном седовласом кулаке и тут же спрятал ее в карман.

У Тани вздрогнуло сердце, в груди появилось что-то тревожное.

– Что случилось?

– Ничего особенного. Я надолго тебя не задержу. .

Никаноров смотрел на эту хмурую девочку и почему – то подумал: «Да, школьницей ее никак не назовешь. Уже хоть замуж выдавай! Быстро сейчас растут дети, акселерация. Это мы выглядели после школы худыми сосунками, а вынуждены были в войну командовать взводами».

Но, в то же время, несмотря на кажущуюся взрослость, он заметил в ее чуть испуганном лице наивную детскость и сразу успокоился.

– Таня, у меня всего один вопрос. И если ты ответишь на него честно, без всяких фокусов, мы с тобой быстро поладим. Так вот. В вашем классе учится известная тебе Валя Карамзина. Кто был у нее на даче в тот самый день? Ну, ты знаешь, о котором чуть ли не вся школа говорила...

У Тани широко открылись глаза.

– Я ничего об этом не знаю. Почему вы меня об этом спрашиваете?

Никаноров чуть улыбнулся и уверенным жестом вынул из кармана пальто листик бумаги, сложенной вчетверо и развернул. Таня проглотила комок – это была её записка. Никаноров сразу заметил ее реакцию.

– Это ведь писала ты!

Таня быстро и ошеломленно закачала головой, ответив механически:

– Нет.

– Значит, утверждаешь, что в первый раз в жизни видишь.

Уголки губ хорошо бритого лица капитана привычно иронично поджались.

–Таня, давай не будем играть в кошки-мышки, давай будем по-честному. У меня в дипломате лежит твое сочинение по русской литературе. Такое отличное сочинение, кажется, по ранним рассказам Горького. Так?«Макар Чудра»?

Таня кивнула, проглотив слюну.

– Ну вот, видишь, я же с пустыми руками не приду. Но ведь и записка, и сочинение написаны одним почерком! Это же элементарная проверка на идентичность. Или теперь скажешь, что и сочинение писала не ты?

Таня понемногу овладевала собой. Больно ловок был этот капитан, его не проведешь, сразу в капкан ловит...

– Сочинение писала я, но...

– Записка не моя, – закончил за нее Никаноров и улыбнулся, вздохнув.

Его улыбка придала Тане смелости.

–Но я ведь всего лишь хотела предупредить то, что может случиться, – тихо и взволнованно сказала она.

Никаноров положил ей руку на плечо.

– И правильно сделала. Успокойся. Ничего ведь страшного не произошло. И преступление не состоялось, но попытка совершить его была...

– Я хотела предотвратить его.

– Молодец, я тебя не виню... Но понимаешь, мне нужно знать, кто хотя бы потенциально способен на это.

Таня молчала. Никаноров про себя ругался, что неправильно повел себя.

Где-то в глубине души Таня чувствовала что-то нехорошее и слова "доносчица", "предательница" мелькали в ее голове. Ей так хотелось поделиться с кем-то всем этим, выяснить права ли была она, отвести душу, успокоиться...

Никаноров видя ее колебания, догадывался об их причине.

– Я тебе даю слово, что никому ничего не расскажу... В интересах следствия, в твоих интересах, твое имя не будет раскрыто. Ну? Что?

Таня посмотрела в его бледно-голубые, старые, с красноватым оттенком от бессонницы глаза и почувствовала, как этот человек устал, как много видел он и пережил...

«Он не может лгать», – сказала она себе и, тут же, без остановки, захлебываясь, рассказала ему все и даже чуть не расплакалась. Никаноров гладил ее по голове.

–Успокойся. У тебя не было другого выхода... Конечно, в органы ты не решилась прийти, да и выглядело бы для тебя предательством, фискальством каким-то. А по-другому остановить его ты не могла...

– Не могла! Ведь его посадили бы, так, товарищ капитан?

– Ну, это смотря, что взяли бы они.

– Я знаю, что к вам страшно попадать. У вас там разговор короткий. Товарищ капитан, а что ему будет?

– Ничего не будет, успокойся. Скорее всего, ни Тимченко, ни Князев даже ничего не узнают об этом. Но комиссия по делам несовершеннолетних наверняка заинтересуется личностью Князева.

– Я считала, что Тимченко действовал во многом под его влиянием. Сергей, в общем-то, честный, я видела, как он потом волновался, переживал.

Капитан кивнул и поднялся.

– Пойду я, поздновато уже что-то. А ты значит плаваешь? Нужное дело.

Он поправил кашне, застегнул пальто и попрощался.

На улице ветер развевал его седые волосы, нес навстречу жухлую листву. Никаноров шел и думал о том, какая это хорошая девочка, как она заботится о других, как она может любить, и, вообще, есть еще хорошие, честные люди на этом свете. Потом он вспомнил, что нужно купить кефира и батон, свернул к освещенной желто – серебряной витрине.

Таня отпрянула от окна и пошла в душевую.Раздевшись, она вдруг почувствовала необыкновенную душевную легкость. Рядом купались две девочки, по очереди намыливая друг другу спины, хохотали. Бросив взгляд на них, розово мелькающих в клубах белоснежного пара, Таня подумала о том, как они беззаботны и счастливы. Наконец, она замерла под струей, вспоминая события дня.

Вытираясь полотенцем, она видела перед собой глаза этого капитана. Она поняла – именно он облегчил ей душу, придал ей уверенность и энергию...

Одевшись, она вышла на улицу. Уже зажглись фонари, их свет отливал золотом на листве. Идти было легко, приятно и радостно. Она, любя, спасла любимого. Она доказала, пусть для себя, свою любовь, она способна любить!

А теперь она встретила Антона и углубилась в искусство, такое загадочное и прекрасное. Вокруг нее были хорошие, честные люди: Антон, Володя, Ирина, Борис, Роза, и этот капитан Никаноров, Она помогала и сочувствовала им, и они помогали и сочувствовали ей. Она была уже не одна, было о ком заботиться, за кого переживать. А любовь…. Да разве у всех бывает любовь счастливой? И Таня представила себе, что через время встретит Сергея, будет цветущей и красивой, и он совсем по – другому отнесется к ней. Тане было радостно, все казалось ей милым и интересным: и эти старые деревья и домики, и чудесный свет окон и фонарей. Слезы готовы были брызнуть из глаз, как это обычно бывает, когда она переволнуется, но это были приятные, легкие слезы.