Текст книги "Птица у твоего окна (СИ)"

Автор книги: Александр Гребёнкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Глава 9. Таня. «Распахнутое окно»

Как безумный вихрь летели дни, приносящие лишь грустные вести. Таня, загруженная до предела в школе, беспокоилась и о судьбе Антона, еженедельно расспрашивая об этом у Володи. Володя был печален и опустошен.

При обыске на квартире Антона были найдены какие-то запрещенные журналы и книги, а также его собственные статьи, которые квалифицировались, как антисоветские. Нелепые обвинения в незаконной торговле и наживе, в сопротивлении органам правопорядка при исполнении служебных обязанностей, довершали дело.

Капитан Никаноров, через которого ребята узнавали многое, в отчаянии разводил руками и как-то с горечью сказал:

– Пора уходить… Честно работать и не протестовать против беспредела уже невозможно. Уйду, буду внучку воспитывать. … А что касается вашего товарища, то ему могут навесить все что угодно! Если попал в эту мельницу, то не выберешься. Но, как мне кажется, слишком далеко его не упрячут, а будет работать хорошо – может быть освободят досрочно.

Тане с Антоном так и не довелось больше увидеться. Володя рассказывал, что ни смотря, ни на что, Антон не терял присутствия духа.

Вскоре его уже не стало в городе. Позже Володя получит от него первое письмо. Антон будет работать на заводе какого-то неизвестного профиля. Обстановка тяжелая, но он постепенно обвыкся. Работа как работа, человек ко всему привыкает. Друзьям категорически запретил приезжать. Тане желал получше закончить школу, поступить в вуз, побольше читать, расширять кругозор, пополнять интеллектуальный запас.

Это немного суровое письмо чуть отрезвит Таню. Она сохранит его между страницами одной из книг.

Но все это произойдет гораздо позже.

После погрома выставки многие художники ушли в «подполье», стали работать, как говорится – «в стол». Таня временами приходила к Володе, приносила еду для Царя. Пес горячо тосковал за хозяином, скулил, положив морду на передние лапы, отказывался есть. Только лаской, добрыми словами, чутким отношением, Володя, Таня и Ира вывели его из глубокой печали и грусти.

Совместные переживания и интересы сблизили Иру и Володю. Они решили пожениться. Но сначала решили уехать из города.

Володя говорил Тане:

– После Антона меня уже ничего не связывает с этим городом, а после известных событий мне даже неприятно здесь оставаться. Я ведь родом из Ленинграда. Мать давно зовет меня к себе. Обещала переехать к сестре, а нам оставить свою квартиру. Машину я надеюсь продать, и уедем, там все же лучше, чем здесь снимать углы. Да и с творчеством в Питере все же посвободнее. Есть благодатная почва – старинные здания, набережные Невы, белые ночи. … Потом хочу съездить в Карелию, где где-то творил свои первые картины Рерих… Чудесные закаты, озябшие поля, мшаники, голые камни, изобилие ярких звезд, голубые печальные озера, в общем, суровая северная природа. Эх, да что там говорить, красота! Посмотреть надо!

***

Таня помогала нести на вокзал вещи. На перроне было морозно. Медный колокол, сохранившийся с незапамятных времен, был начищен каким-то любителем старины и блистал на холодном солнце. Люди в перчатках и длинных пальто заносили вещи. Кричали, предлагая свои услуги подозрительные, убого одетые носильщики. Из многочисленных ртов клубился пар, звонким эхом проносились, разрушая прозрачный ломкий воздух, удаляясь об углы зданий, объявления по радио. Мерно стучали вагоны приезжающих и отъезжающих поездов, шипели и свистели тепловозы, слышны были возгласы провожающих или встречающих людей.

Когда в этой вокзальной суете в нужный вагон вещи были занесены, они стали прощаться.

Володя потирал мерзнущие руки, а Ирина поправляла намордник Царю, который смирно и грустно сидел рядом, и только струйка пара вырывалась у него изо рта.

Володя пожал Танину руку:

– Прощай, Танюшка. Не отчаивайся, никогда не бери в голову ничего дурного и не держи эту гадость в себе. Это все лишнее! Больше радуйся, лечи свой собственный дух! Я жалею, что из-за нас ты, оказалась, втянута в эту кутерьму.

– Да что вы, – отвечала Таня. – Какой жизнью я жила раньше! А вы, с Антоном, разворошили мою жизнь, дали какой-то толчок. … Этого я не забуду!

– Большое спасибо и тебе за сочувствие и помощь. Я буду писать Антону, а если он пришлет письмо, то я потом тебе перешлю или напишу сам.

– Удачи тебе в жизни, Танюша, – сказала Ирина и поцеловала ее.

– Не забывайте про Царя, заботьтесь о нем, – кричала Таня уже вслед медленно уходящему поезду.

Володя и Ира усиленно махали ей руками за окном.

Таня сначала шла за поездом, а потом остановилась. Мимо проносились другие вагоны, и, вскоре, поезд скрылся за поворотом, оставляя за собой легкое облачко.

Провожающие разошлись, и Таня осталась на перроне одна. Под огромными часами человек в оранжевой униформе подметал тротуар.

Тане было грустно и холодно. Натянув перчатки, она прошлась по перрону. Лужи блестели плотным льдом, одиноко лежали брошенные растоптанные цветы.

Таня пошла в здание вокзала.

Она здесь была крайне редко, быть может даже второй раз в жизни. Внутри здание было заполнено людьми. В желтоватых высоких сводах, среди огромных узорчатых окон, стеной стоял густой смрадный воздух. Обилие коричневых кресел не спасало, многие из них были сломаны, изрезаны ножами, вытерты локтями. Жухлые стены отшлифованы спинами людей, пол загрязнен тысячами ног.

Зал представлял собой страшное человеческое царство хаоса. Здесь жило и постоянно ждало множество людей, располагавшееся чаще всего на стульях и рядом с ними, а в углах – просто на полу, окруженные многочисленными вещами. Пирамиды чемоданов, узлов, мешков, перевязанных сумок, сеток, пакетов, колясок, загромождали проходы. Люди жались к вещам, недоверчиво, с томительной обреченностью и ожиданием, глядя друг на друга. Кое-кто дремал или читал, иные непрестанно ели, собирая в газеты кости, яичную скорлупу, обрезки хлеба, огрызки яблок, оставляя под сиденьями бутылки, тут же подбираемые подозрительными, страшными с виду, оборванными личностями. Более всего Таню поразили калеки-нищие. Протягивая сморщенные, скрюченные руки, они просили милостыню, кое – как передвигаясь на тележках, где виднелись обрубки ног…

Никогда еще Таня не видела такого сосредоточения человеческой грусти. И непонятно было, почему эти люди были вынуждены мучиться, почему должны были выносить такое унижение?

Миновав группу цыганок у входа, Таня поспешила уйти.

На автовокзале уже собирался отъезжать автобус. В нем было немного пассажиров, приятно и тепло. Автобус выкатился на яркие белые улицы и понесся за город. На одной из остановок, посреди необозримых полей, Таня сошла.

Миновав нагие и печальные деревья у обочины, с выглядывающей из редкого снега озябшей травой, Таня вышла к полю. Она сама не могла объяснить, зачем приехала сюда. Просто захотелось побыть одной, вдали от города.

Дул ветер и слегка морозил щеки. На деревьях кричали галки. Видно было далеко: торжественно плывущие, меняющие окраску облака, блистающие серебром островки снега.

Таня присела на полусломанный ящик, брошенный под деревом. Спутанные мысли постепенно приходили в порядок, чувства утихали, вспыхивая лишь в унисон печальным думам.

Таня только теперь осознала, как последние события многое изменили в ней самой, перевернули и встряхнули ее. Пережив два жизненных удара (несчастную любовь и встречу с необычным человеком), она, тем не менее, приобрела что-то ценное, высокое, что укрепляло ее внутри. Она старалась не расплескать, сохранить в себе это.

Да жизнь прозаична и тяжела. Но если она разучится находить прекрасное, поэтичное даже в этой убогой жизни, если не сохранить своих маленьких праздников, если огрубеет, очерствеет душой, то скатится на самое дно и погибнет. А значит надо укреплять себя и жить.

Уходя с поля к автобусной остановке, она чувствовала себя уже совсем взрослой.

***

С неумолимой скоростью бежало время. Антон прислал короткое сдержанное письмо, в котором мало писал о себе, но советовал не унывать, учиться и поступать в вуз. Таня написала ему достаточно обстоятельный ответ, в котором делилась радостями и горестями жизни.

Она понемногу отходила от происшедшего. Стала очень много читать, причем больше книг по искусству, философии, литературоведению, чем именно художественной литературы. И хотя не все было понятно, все же она постепенно приоткрывала дверь в сторону понимания жизни, познания окружающего мира.

С первыми яркими запахами весны ее угрюмость постепенно исчезла, она стала возрождаться духом и телом. Мир стал больше радовать, по ее собственным словам – она «воспрянула ввысь».

Яркая, праздничная атмосфера весны втягивала Таню в свой водоворот. Все чаще Таня и Роза, с наступлением теплых майских зеленых деньков, стали выходить на прогулку. Нарядные, легкие, пахнущие духами, они шли в парк, или в кино.

Вокруг танцплощадки, задолго до начала, собиралось много щебечущих девушек и гогочущих парней. Настроившись, музыканты начинали играть программу, составленной из собственной интерпретации песен «Иглз», «Аббы», «Бони М.», А.Челентано. Д.Дассена, «Веселых ребят», «Цветов» и «Машины Времени». Также в почете тогда были модные, заводные «Чингиз-хан» и «Оттован».

Таня любила танцы. Стоило ударнику начать отбивать ритм – ноги сами просились в пляс. Таня гордилась, что танцевала лучше и разнообразнее некоторых девчонок, но, немного огорчалась, что на медленный танец ее почти никто не приглашал. Вокруг было море девушек, многие были вполне красивы и одеты гораздо лучше, моднее. Менее симпатичные девушки густо красились, вели себя более вызывающе и, потому, выглядели более броско, затмевая более скромных Таню и Розу. К стенам жалось множество простовато одетых парней, многие из них были совсем еще мальчишками, неловкими и нерешительными.

В один из теплых вечеров, когда Таня и Роза стояли у скамейки, вслушиваясь в звуки начинающегося рок-н-ролла, к ним подошел симпатичный рыжий парень, невысокий, в мешковатом пиджаке, свисавшем с худых плеч. Он был совершенно очарователен в своих ловких движениях, чем неизменно вызывал улыбку. Остановившись напротив Тани и Розы, он оглядел их пристально и внезапно улыбнулся до ушей заразительной улыбкой, весело подмигнул, чуть пританцовывая на месте, спросил:

– Девочки, танцуете?

Таня смутилась, решив ответить отрицательно, но удивилась вдруг смелости Розы:

– Конечно! А зачем же сюда пришли?

Парень обрадовался:

– Превосходно! Тогда полный вперед!

И он, подхватив их под руки, вывел на площадку и, улыбаясь, начал извиваться всем телом, ловко шаркая ногами в такт заводной музыке.

Девушки сначала неловко переступали с ноги на ногу, а парень подбадривал их:

– Смелее, красавицы! Опля! Энергичнее в движениях! Представьте, что вы в лучших заведениях Монте-Карло!

– А вы знаете, что такое Монте-Карло? – иронично спросила Роза, пританцовывая и поправляя очки.

– Конечно, – ответил, не моргнув глазом, рыжий паренек. – Я там проиграл в рулетку миллион. И лишь поэтому, страдаю здесь, в этой дыре. Но, как говорил Дюма-отец Дюма-сыну – если тело прозябает, то дух всегда бурлит!

– Так вы, оказывается, были миллионером?

– Конечно, – ответил парень, делая изящные движения ногами.

– По внешнему виду этого не скажешь.

– А по внешнему виду, красавицы, и не судят, – не потерялся парень. – Принимай не по одежке, а по уму ложке.

– Вы себя считаете таким умным, а так и не догадались представиться дамам, – сказала Роза.

Парень обрадовался.

– Вот это замечательно, что вы решились перейти к более близкому знакомству.

Он галантно поклонился.

– Николас, француз. Из старинной знатной семьи, чьи корни уходят во времена Карла Великого. Можно называть Николя или просто Коля. Получил приличное образование. Подчеркнуто одинок! Участвовал в Столетней войне, был ранен.

– Бог, ты мой, как же долго он живет, – сказала Роза улыбающейся Тане, ведь эта война была столетий пять назад, еще в средневековье!

– Совершенно точно. Я принял эликсир жизни, приготовленный для меня знаменитым медиком Нострадамусом, настоянный на ароматах, безнадежно влюбленных в меня дам. Поэтому, живу долго, как черепаха.

– Или, как попугай, – сказала Роза, и девушки дружно рассмеялись. Николя смеялся вместе с ними и вовсе не обиделся. Они отошли к ограде, пережидая танец.

– Позвольте все же узнать и ваши имена, дорогие дамы.

Таня и Роза назвали себя.

– О, пушкинская героиня. О дикий цветок любви, – откликался парень на каждое произнесенное имя.

– И за что же ты мучил этих несчастных влюбленных дам? – спросила Таня.

– Я их не мучил, они сами умирали от любви ко мне. Ведь жениться – то я мог только на одной из них.

– А, так ты уже и женатым был?

– Увы. Был. А сейчас я одинок, – сделал печальное лицо Николя. – Моя жена принесена в жертву дикарями острова Мумба-Юмба во время нашего свадебного путешествия.

– Несчастная!

– В знак траура и скорби я дал обет безбрачия на много лет!

– А сам ухаживаешь за другими! – сказала Роза.

– Срок истекает, – заявил Николя, подняв палец вверх.

В это время начался медленный танец, и Николя взяв Таню за руку, пригласил ее танцевать.

Таня не ожидая этого, чуть смутилась, но все же пошла. Ей давно хотелось покружиться с парнем на глазах у всех. Роза уселась на свободной скамейке и принялась усиленно протирать платочком очки.

Николя уверенно ввел Таню в водоворот музыки.

– Какой чудесный блюз, – говорил он. – Я знал одного негра, превосходно играющего блюз на саксофоне. Так выдувал такие чарующие звуки, что за каждый я бросал ему золотой.

Таня смеялась.

– И много же у тебя было золотых – так по пустякам разбрасываться.

– Это не пустяки, это искусство, – притворно обиделся Николя и, слегка прижав Таню к себе, прошептал:

– Ничего, я тебя разбираться научу.

– Буду очень рада, занятный мой учитель, – улыбалась Таня. – Только почему ты все время шутишь?

– Так жить интереснее.

Таня чувствовала себя уверенно и легко. Майский вечер пах дождем и сиренью. Ночное небо было усыпано звездной россыпью бриллиантов. Мигая, переливались огни дискотеки, покачивались в танце сплетенные пары, люди были веселы, раскованы и свободны. Таня будто была в другом мире. Она сливалась с музыкой, послушная ее волнам.

Эти счастливые минуты, мгновения успокоенности, перекрылись грустными воспоминаниями. … Такой же майский вечер, музыка, звезды, Сергей… Счастье и горечь. … Про себя думала: «Не слишком ли я весела?».

Грустинка на лице Тани не укрылась от зорких глаз Николя. Он стал рассказывать анекдоты. Таня смеялась деланно, натужно, уносясь мыслями вглубь чего серьезного.

Танец кончился, и Николя галантно поблагодарил ее, целуя ручку.

Следующий танец был быстрым, но Таня отказалась танцевать, сославшись на усталость. Роза, подхваченная Николя, умчалась в веселый танцующий круг. Это был знаменитый «Поворот» группы «Машина Времени». Но Таня думала о том, почему мир, добрый сейчас, может быть, одновременно, коварным, думала о человеческой несправедливости, о разрушенных судьбах. Где-то далеко страдает Антон, живут и трудятся Володя и Ира, а она веселится здесь… И уже через минуту ругала себя за меланхолию, несоответствующую вечеру и постаралась улыбнуться…

Роза вернулась радостная, смеющаяся. Николя ловко шутил, и Роза покачивалась от смеха, поправляя очки.

«Все – таки, как она красива, когда смеется», – думала Таня, глядя на Розу. – «Она тоже так хочет быть счастливой. А ведь не всегда бывают такие хорошие дни, когда ее так переполняет радость. Как я хочу, чтобы она была счастлива, она достойна этого, она так хороша!»

Но глянув на часы, она поняла, что уже пора.

– Роза, наши родители в обморок попадают, – сказала Таня, подходя к ним, указывая на часы.

– А мы их нашатырем окатим, – пошутил Николя.

– А они как вскочат, да как зададут тебе! – все смеялась Роза.

– А я им Розу-мимозу подарю, они и успокоятся. Скажу – вот ваш цветок драгоценный…

Николя вызвался их провожать. Они шли веселые, возбужденные, радуясь мягкому, теплому вечеру. Дороги были чисты, воздух свеж и ароматен, как никогда, огни плясали, освещая погруженные в полумрак деревья.

Простившись с Розой у ее дома, Николя проводил Таню. Девушка показалась Николя слишком серьезной, поэтому и он вел себя с нею сдержаннее, шутил мало. У подъезда они остановились.

– Спасибо тебе, Николай.

– Очень тронут. Премного благодарен за приятный вечер.

– Так ты собираешься учить меня искусству музыки?

– Безусловно. В сочетании с искусством любви!

Таня засмеялась.

– Ты дерзок, сын французского дворянина!

– Как и положено настоящему гасконцу!

– Так ты сошел со страниц романа Дюма, или обычный земной человек?

– Считай меня героем Дюма, если тебе так нравится.

Николя храбро смотрел Тане прямо в глаза, но Таня чувствовала, что это стоит ему усилий, что его шутки деланные, это возможность держать постоянно себя в определенном настроении.

– Таня, можно увидеть тебя в ближайшее время? – Коля подошел ближе.

Таня слегка удивилась.

– Не знаю. Вряд ли. Очень много дел, конец года, экзамены на носу. Поэтому, когда я освобожусь – не знаю.

Николя вздохнул и развел руками.

– Ну, прощай, – сказала Таня.

– Лучше, до свидания, – сказал Николя. – Я надеюсь на встречу.

Он пошел, но затем оглянулся:

– А зовут меня Коля Некрасов. Учусь в медицинском, первый курс. Если буду нужен – найдешь…. Удачи!

Таня зашла в подъезд. Ей было приятно, что она кому-то понравилась, так как собой она не была удовлетворена.

«Я слишком серьезная, грустная какая-то», – думала она, входя в квартиру.

Мама еще читала, дожидаясь Таню.

– Ну как, натанцевались?

– Ага.

– Что так долго?

– Задержались немного… Пока дошли…

– Парни были?

– Ой, навалом. Мама, ты знаешь, что-то это меня не слишком интересует, – сказала Таня, и, сняв обувь, припала к маминой груди. – Вот сейчас экзамены, выпускной.

– Это верно, – вздохнула мама, немного удивившись, поглаживая Танины волосы.

И вот Таня в своей комнате. Как всегда, светит неразлучный фонарь, поблескивает портрет на стене, и тихо идут часы.

***

Когда в твоей жизни начинается определенный этап, когда шедшее до сих пор с постоянной неизбежностью наконец-то заканчивается – чувствуешь какое-то облегчение, и, одновременно, легкую грусть оттого, что более это никогда не повторится.

Уходила в прошлое школа, но все более родными становились учителя, близкими становились стены, парты, милая, исцарапанная, тщательно вымытая доска; раздевалка и столовая смотрели грустно и укоризной, ибо не войдут уже сюда знакомые им много лет лица, а грядет, подхватит эстафету, что-то новое, более молодое и задорное…

А сейчас ты ходишь по опустевшей школе и вспоминаешь. Вот здесь впервые мы сели за парту и учились писать, а здесь нам дали возможность впервые заглянуть в микроскоп, здесь мы познали глобус, а тут пели в хоре…

Да, никогда, никогда это уже не повторится. Никогда не побегаешь на переменке, не потолкаешься в буфете, не попрыгаешь в классы на широком школьном дворе со старыми кленами, не услышишь переливчатого голоса звонка, не помчишься, сбиваясь с ног, на урок. Никогда не испытаешь волнения, при ответе у доски, радости, от написанных красиво в тетрадке строк, не будешь чувствовать острого удовольствия при решении сложной задачи или от похвалы любимого учителя…

Уходят в прошлое дежурства, субботники, сборы макулатуры, турпоходы, пионерские линейки, … тихая школьная любовь.

И грусть переполняет твое существо, и выступают на глазах слезы, когда стоишь ты в последний раз в школьном дворе, рядом с учителями, ставшими такими старенькими и маленькими.

Сегодня Таня прощалась со школьным двором, с деревьями, когда-то посаженными ею, и поэтому, кажущимися такими необыкновенно красивыми.

В последний раз прошлись они с Розой по школьным кабинетам. Вот кабинет литературы – величественный, опрятный, с портретами писателей на белых стенах. А вот уютно полутемный и глубокий, поражающий музейной древностью исторический кабинет – со шкафами, за стеклами которых страшные гипсовые черепа первобытных людей и грубые орудия их труда, со стендами, где сражаются крепости, герои и корабли, шумят восстания, с портретами историков, которых возглавляет мудрец Геродот. Вот страшный физический – с электрическими машинами и лампочками, а вот приятно пахнущий растениями кабинет биологии … Прощайте колбы и реактивы, мировые карты и хитрые карточки, химические и математические таблицы. Теперь вы будете в других руках. Прощайте, я ухожу, ухожу… В неизвестность!

Документы вручали в огромнейшем зале дворца культуры. Чинные, нарядные, неловко-красивые выпускники получали на сцене пахнущие свежим картоном аттестаты.

Таня волновалась, наблюдая за торжественной церемонией, а когда и ей вручили заветный аттестат – сошла со сцены вся пунцовая и счастливая, тут же попав в тесные объятия папы и мамы.

Чудесен был выпускной бал. В белом платье Таня была восхитительной и ловила на себе заинтересованные взгляды. Они с Розой долго вертелись перед огромным зеркалом в фойе, поправляя прически и наряды.

Пришел ансамбль из волосатых бородатых парней. Произошла магия установки и настройки аппаратуры, а затем грянул школьный вальс. Легкими лепестками и бабочками вспорхнули девичьи платья, закружились в парах строгие костюмы юношей. Постепенно осуществился переход к быстрым современным танцам. Врезали забойный рок-н-ролл и затем окунулись в завораживающие ритмы стиля «диско».

Наплясавшись, Таня поискала глазами Сергея, и, к удивлению, своему, не нашла его, хотя Князев был здесь, веселился и прыгал пуще других. На вручение аттестатов Сергей приходил один, без родителей. Был он хмур и печален, будто чем-то озабочен, а затем, очевидно, скрылся.

Потанцевав еще в общем кругу, Таня немного устала и отошла в сторонку. Около полуночи за Розой приехал отец и увез ее. Таня осталась одна. Ее почти не приглашали танцевать, видимо считая слишком уж серьезной и неприступной, и облачко грусти охватило девушку.

…Несколько дней тому назад их класс собирался на прощальный ужин на даче у Карамзиных. Была приглашена и Таня. Вечер получился замечательным. Родителей и учителей не было, чувствовалась полная свобода. Не было также Сергея Тимченко и Зои Калиновой.

Было по – летнему жарко. Столы вынесли под деревья в сад. Валя угощала разнообразными салатами, молодой душистой картошкой с отбивными, румяной клубникой в сахаре со сливками, свежеиспеченными сладкими пирожками. Пока девчонки накрывали на стол, ребята подключили бобинник к колонкам и врубили «Бони М.» на полную мощность.

В бирюзовом небе парили белоснежные облака. Постепенно темнело, стали робко рисоваться янтарные молодые звезды. Было разлито пахучее вино и все смело приобщились к чему-то тайному и ранее запретному…

Когда все устали от танцев – собрались за столом попеть под гитару. Это хоровое пение Таня запомнит на всю жизнь. Вспомнили многие старые песни – «Король – олень», «Мне нравится, что вы больны не мной», «Будет день горести» …И тогда Таня почувствовала, как крепкими корнями сроднилась с этими ребятами.

Сейчас, на выпускном балу, она вновь остро ощутила свое одиночество, вновь почувствовала себя отделенной от всех. Как назло, лезли мысли о том, что все вокруг считают ее слишком «правильной» и несколько «занудной» девушкой, с которой не слишком интересно дружить.

Таня всегда сильно переживала от этого, чувствовала какую-то ущербность.

Она долго пыталась наладить контакты, стать ближе к ним, усиленно пытаясь разделять их интересы. Она принимала участие в общих разговорах, поддакивала, если было нужно, усиленно смеялась, когда смеялись все, но потом ужасно уставала от невозможности быть самой собой. Ей, в конце концов, надоело играть и притворяться. Тем более что интересы окружающих девушек зачастую были мелкими, иногда – не выходящими за рамки школьных сплетен, обсуждения актрис и мод. Сами по себе эти темы были тоже любопытными, но этого было так мало и это становилось таким скучным, что Таня предпочитала уходить в свой собственный мир. … И только встреча с Антоном создала в душе у Тани уверенность, что она не одна, что есть люди, живущие по-другому, и их трогает и волнует то, что трогает и волнует ее. Но Таня была молодой девушкой, ей хотелось нравиться, чувствовать к себе внимание, а для этого нужна была контактность, популярность. Это вынуждало Таню к компромиссам, заставляло изгибаться, подстраиваться. Но сейчас она уже чувствовала какую-то усталость, опустошенность и такая грусть закралась к ней в сердце, что она покинула блещущий огнями и гремящий музыкой зал.

Черные улицы, скверы, дома были погружены в сон. Постепенно глаза привыкали к темноте и стали различать цвета ночи. Обсидиановое, темное небо приобрело зеленовато-синие оттенки. Изредка вспыхивали серебристо-кремовые, аквамариновые жемчужные звезды. Таня зашагала быстрее, ощущая на своем лице густую листву низко склонившихся веток. Вот ее любимый парк, ноги сами завели ее на пустынную дорожку. В ночной тишине гулко звучали ее каблучки, но постепенно звук затихал…

Она уже взлетала над спящими скамейками, над прикорнувшими во тьме одинокими каменными беседками. Тело приобрело удивительную легкость, стало легче перышка; ноги медленно покачивались, развевалось, кружилось белое платье, рельефно выделяясь на темно-синем бархате неба. Она улетала от треволнений этого суетного мира, поднимаясь над нежной листвой темных деревьев. И вот остался далеко внизу спящий город, она перебирает звезды, как драгоценные камни, отбирая розовые, желтые и синие сапфиры, травянисто-зеленые изумруды, золотисто-желтые бериллы, прозрачные, как вода, топазы, темно-красные гранаты, блещущие морской волной нефриты…

Шорох за спиной заставил ее мгновенно вернуться обратно. Вскочила озябшая, разминая окаменевшие плечи и поправляя платье. Она на скамейке в парке, а рядом – старик с метлой в руке.

– Ох – ты, разбудил… Да ты спи, спи.… Эх, этакую красоту разбудил. Думал укрыть, утомилась, вижу, дочка….

Но Таня ответила испуганно:

– Нет, нет, спасибо…

И помчалась непослушными, онемевшими ногами прочь из парка.