Текст книги "К полюсу!"

Автор книги: Александр Шумилов

Соавторы: Дмитрий Шпаро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

На следующий день, 4 марта, погода изменилась. Небо затянулось тучами, ветер за ночь повернул на 180° и дул теперь с запада, порывами налетал легкий снег, термометр показывал всего лишь 9° ниже нуля. После 50-градусных морозов нам прямо-таки казалось, что наступила жара. Полыней стало еще больше – их присутствие выдавали тяжелые черные тучи. Милях в двух к востоку зияла полынья, тянувшаяся на север строго параллельно нашему маршруту и потому не внушавшая нам опасений. Однако широкая и зловещая черная полоса, простиравшаяся с запада на восток поперек нашего маршрута, сильно меня озаботила. Лед явно смещался по всем направлениям, а резкое потепление и снег, пришедшие с западный ветром, говорили о массе открытой воды на западе.

Перспективы были не из приятных, зато как бы в виде компенсации дорога оказалась не особенно трудной.

Мы пошли вперед и вскоре достигли стоянки капитана. Тут моим глазам открылось безрадостное зрелище, столь знакомое мне по экспедиции 1905—1906 годов, – белоснежное пространство льда прорезала река иссиня-черной воды, извергавшая густые облака пара, который мрачным пологом нависал над головой, временами понижаясь и закрывая противоположный берег этого зложелательного Стикса.

Весь следующий день мы прождали перед полыньей, затем второй, третий, четвертый и пятый; дни проходили в невыносимом бездействии, путь нам по-прежнему преграждала широкая полоса черной воды. Погода все эти дни как нельзя более подходила для путешествия, температура держалась в пределах минус 5° – минус 32°. За это время мы могли бы миновать 85-ю параллель, если бы не это препятствие – следствие ветра, дувшего в первые три дня нашего старта.

Эти пять дней я ходил по льду туда и обратно, проклиная судьбу, которой вздумалось остановить нас открытой водой, когда все прочее: погода, лед, собаки, люди и снаряжение – не оставляло желать лучшего. В эти дня мы с Бартлеттом почти не разговаривали. Бывают времена, когда молчание красноречивее всяких слов. Мы лишь изредка обменивались взглядами, и по плотно сжатым губам капитана я догадывался, что происходит у него в душе.

Вечером 10 марта полынья почти закрылась, и я распорядился наутро готовиться к выходу.

Мы благополучно перебрались через полынью и прошли за день не менее двенадцати миль. Мы пересекли еще семь полыней от полумили до мили шириной; каждая была затянута молодым льдом, по которому едва-едва можно было пройти. Все отряды, включая отряд Бартлетта, шли вместе.

В этот переход мы пересекли 84-ю параллель. Всю ночь под действием прилива лед сплачивался вокруг лагеря. Не прекращающийся скрежет, стоны и треск льда слышались всю ночь напролет. Однако я спал спокойно: наши иглу стояли на тяжелом ледяном поле, которое едва ли могло взломаться.

Здесь следует заметить, что ни один член экспедиции не знал, как далеко он пойдет со мной и когда будет отослан обратно; только капитану Бартлетту я еще на мысе Колумбия сказал, что, возможно, обстоятельства сложатся так, что мне придется пользоваться его помощью и опираться, на его могучие плечи и после того, как мы пройдем крайний северный предел, достигнутый герцогом Аббруццким.

Я надеялся, что при хорошей погоде, и если лед будет не хуже, чем тот, по которому мы уже прошли, Боруп сможет пройти со мной за 85-ю параллель, Марвин за 86-ю, а Бартлетт за 87-ю. В конце каждого маршрута в пять переходов я буду отсылать обратно самых ненадежных собак, наименее работоспособных эскимосов и поврежденные сани.

...До сих пор мы не производили определений широты. При низком положении солнца над горизонтом результаты наблюдений были бы неточными.

Но вот выдался ясный, спокойный день с 40-градусным морозом, и мы решили проверить наше счислимое положение. Я велел эскимосам построить из снега укрытие от ветра, чтобы Марвин мог определять широту, измерив высоту солнца при прохождении через меридиан. Я предполагал, что Марвин будет производить все наблюдения вплоть до крайней северной точки своего маршрута, а Бартлетт соответственно своего. Тому были две причины. Первая – я берег свое зрение, вторая, и основная, – я хотел иметь серии независимых наблюдений для определения пройденного расстояния.

Результаты наблюдений показали, что мы находимся примерно под 85°48' северной широты. Считая наши два последних перехода за 25 миль, мы определили, что лагерь № 19, от которого Боруп повернул обратно, находится под 85°23' северной широты. Наблюдение показало, что до сих пор мы проходили в среднем 11,5' широты за каждый переход.

...Марвин, воспользовавшись ясной погодой, вторично измерил высоту солнца над меридианом и определил наше местоположение. Оно оказалось 86°38' северной широты. Как я и ожидал, мы побили рекорд итальянской экспедиции герцога Аббруццкого и покрыли за последние три перехода расстояние в 50' широты, делая в среднем 16 ² / ₃ мили за переход.

Около четырех часов дня Бартлетт, Укеа и Карко на двух санях с восемнадцатью собаками вышли в авангарде на север.

Наутро, в пятницу 26 марта, в половине десятого утра Марвин, Кудлукту и «Харриган» на одних санях с семнадцатью собаками выехали на юг.

Ничто не омрачало нашего расставания. Утро было ясное, морозное, лед и снег искрились на солнце, отоспавшиеся собаки были резвы и проворны, из полярной пустыни веяло свежим холодным воздухом, а сам Марвин, хотя ему и не хотелось поворачивать назад, был счастлив тем, что ему довелось пронести знамя Корнеллского университета за крайнюю северную широту, достигнутую Нансеном и герцогом Аббруццким, а также тем, что, за исключением Бартлетта а меня, он один из всех белых побывал в той исключительной области, что простирается за 86°34' северной широты.

День 27 марта выдался ослепительно солнечный, небо сверкало голубым, лед белым, и, если бы у всех членов экспедиции не было очков с дымчатыми стеклами, некоторые из нас, несомненно, заработали бы себе снежную слепоту. С той поры как вновь появившееся полярное солнце высоко поднялось над горизонтом, мы носили дымчатые очки постоянно.

Температура в этот переход упала с 30° до 40° ниже нуля, дул резкий северо-восточный ветер, собак окутывало белое облако пара. Мы радуемся сильному холоду на полярном льду, поскольку повышение температуры и легкий снег всегда означают открытую воду, опасность задержки. Разумеется, такие мелкие неприятности, как отмороженные и кровоточащие щеки и носы, мы рассматриваем как издержки большой игры. Гораздо хуже отморозить пальцы или пятку, потому что это ограничивает способность передвижения, а именно для передвижения мы и находимся в Арктике. Просто боль или неудобства неизбежны, а в общем ими можно пренебречь.

Переход, несмотря на сумасшедшую дорогу, приблизил нас к цели на добрых 12 миль.

Мы перешли 87-ю параллель и вступили в область постоянного дневного света – солнце за наш последний переход не садилось. В эту ночь я уснул с легким сердцем: мы пересекли 87-ю параллель здоровыми, со здоровыми собаками и достаточным запасом продовольствия на санях. Три года назад я был вынужден повернуть обратно с 87°06' северной широты – всего в шести милях севернее той широты, где мы теперь стояли лагерем; мои собаки были истощены, запасы на исходе, и все мы были угнетены и разочарованы. Мне тогда казалось, что повесть моей жизни закончена и прочно перечеркнута словом «поражение».

Теперь, постарев на три года и оставив за плечами три года неумолимо изнашивающей человека арктической игры, я вновь стоял за 87-й параллелью, по-прежнему устремленный к цели, которая манила меня столько лет. Но даже сейчас, поставив свой наивысший рекорд, сейчас, когда все, казалось, сулило удачу, я не решался особенно доверяться предательскому белоснежному льду, 180 морских миль которого простирались между мною и концом пути. Я долгие годы верил, что достичь полюса можно и что это написано мне на роду, но я всегда напоминал себе о том, что многие люди подобно мне стремились к какой-нибудь заветной цели и терпели неудачу в конце.

Последние несколько миль я шел с Бартлеттом в авангарде. Он был настроен серьезно и хотел идти дальше, но по плану ему полагалось повернуть обратно во главе четвертого вспомогательного отряда, так как у нас не было достаточно провианта, чтобы основной отряд мог идти в расширенном составе.

Моя установка сводилась к тому, чтобы выжать из вспомогательных отрядов все, что возможно, и сохранить силы основного отряда; соответственно, на всем пути следования на север насколько возможно облегчалась работа людям, которых я с самого качала наметил в окончательный состав основного отряда.

Бартлетт произвел определение широты. Результат оказался 87°46'49" северной широты.

Естественно, Бартлетт был очень разочарован, что... ему не удалось достичь 88-й параллели. Это было прямым следствием северного ветра, который дул последние два дня, смещая лед в южном направлении.

С уходом капитана в основных силах экспедиции осталось два отряда – Хенсона и мой. Моими помощниками были Эгингва и Сиглу, помощниками Хенсона – Ута и Укеа. У нас было пять саней и 40 собак – лучшие из тех, с которыми мы покидали корабль С ними мы и готовились завершить последний этап путешествия.

Мы находились на расстоянии 133 морских миль от полюса

Быть может, теперь будет уместно объяснить, почему я избрал именно Хенсона в качестве спутника, который должен был дойти со мной до самого полюса. В этом отношении я поступил так же. как поступал во все свои экспедиции за последние пятнадцать лет; Хенсон всегда доходил со мной до самой северной точки. Больше того, из всех моих людей Хенсон был наиболее пригоден для такого рода работы, если не считать эскимосов, которые с их знанием ледовой техники и искусством управляться с собачьими упряжками были мне более нужны как члены моего собственного отряда, чем кто-либо из белых. Разумеется, эскимосы не умели руководить, зато умели подчиняться и управлять собаками лучше любого белого.

Хенсон имел многолетний опыт работы в Арктике и был в ней почти так же искусен, как эскимосы. Он умел управляться с собаками и санями Он был частью двигательной машины. Возьми я с собой какого-нибудь другого участника экспедиции, он был бы пассажиром, для которого потребовалось бы лишнее продовольствие и снаряжение. Это привело бы к увеличению санного груза, тогда как, беря с собою Хенсона, я действовал в интересах экономии веса.

Когда Бартлетт покидал нас, мы практически заново отстроили сани и взяли себе лучших собак. К тому же мы понимали, что надо достигнуть цели и как можно скорее вернуться на материк. Погода нам благоприятствовала. В среднем дневной переход за все путешествие от суши до полюса превышал 15 миль. Мы неоднократно совершали переходы и по 20 миль. А после того как повернул обратно последний вспомогательный отряд, среднее наших пяти переходов составляло примерно 26 миль.

Наш последний марш на север закончился 6 апреля в 10 часов утра. Я сделал запланированные пять переходов от того места, где Бартлетт повернул обратно, и согласно счислению мы находились теперь в непосредственной близости к цели, к которой стремились. После обычных приготовлений к разбивке, лагеря, примерно в полдень, по местному времени, я произвел первое на нашей полярной стоянке определение высоты солнца по меридиану мыса Колумбия и вычислил широту. Наше местоположение было 89°57' северной широты.

Итак, закончился последний долгий переход нашего путешествия на север. Мы фактически были уже в виду полюса, но я слишком устал, чтобы сделать остающиеся несколько шагов.

...Я произвел всего тринадцать ординарных, или шесть с половиной двойных, наблюдений солнца на двух разных станциях в трех разных направлениях в разное время.

Я допускал погрешность в своих наблюдениях приблизительно в десять миль, поэтому, пересекая лед в различных направлениях, в в какой-то момент должен был пройти ту точку или очень близко от нее, где север, юг, восток и запад сливаются воедино.

Водрузив на льду американский флаг, я велел Хенсону подготовить с эскимосами троекратное «ура», которое они и исполнили с величайшим воодушевлением. Затем я пожал руки всем участникам отряда – простая церемония, которую одобрят наиболее демократически настроенные люди. Эскимосы радовались нашему успеху, как дети. Разумеется, не понимая в полной мере смысла события, они все же понимали, что оно означает окончательное завершение работы, за которой видели меня много лет.

Затем в щель между ледяными глыбами торосистой гряды я вложил бутылку с диагональной полосой моего флага и запиской следующего содержания:

«90° северной широты, Северный полюс.

6 апреля 1909 года.

Сегодня я водрузил национальный флаг Соединенных Штатов Америки в этом месте, где согласно моим наблюдениям проходит северополярная ось Земли, и тем самым заявил права владения на всю эту и прилегающую область от имени и во имя президента Соединенных Штатов Америки.

В знак владения оставляю здесь эту запись и флаг Соединенных Штатов.

Роберт Э. Пири, военно-морской флот США».

7 апреля в 4 часа дня мы покинули наш лагерь у Северного полюса.

Конечно, совсем не случайно Пири включил в полюсный отряд слугу-негра Мэта Хенсона и четырех эскимосов. Пири не хотел делить пальмы первенства с «белым». Позднее он скажет достаточно откровенно: «Полюс – цель всей моей жизни. И поэтому я не считал, что достижение этой цели я должен делить с человеком, может быть, способным и достойным, но еще молодым и посвятившим этому всего несколько лет жизни. Честно говоря, мне кажется, он не имеет тех же прав, что я».

Обратный путь, судя по дневникам Пири, был легким и быстрым. Уже 23 апреля отряд достиг прежней стоянки на мысе Колумбия, и вскоре Пири взошел на корабль. Но радио не было, и об успехе удалось сообщить только осенью.

«Звезды и полосы вбиты в полюс», – написал Пири в телеграмме, отправленной 6 сентября. «Звезды и полосы» – это американский флаг, который водрузил Пири. Победа!

Помните: «Я долгие годы верил, что достичь полюса написано мне на роду...» За пять дней до победного сообщения Пири в Европу пришла другая телеграмма, подписанная американским врачом и путешественником Фредериком Куком: «21 апреля 1908 года достигли Северного полюса. Обнаружили Землю далеко на севере».

Почти на год доктор Фредерик Кук опередил Роберта Пири.

Записки доктора Кука:

Фредерик Кук.

К у к  Ф. Как я открыл Северный полюс. Новое слово. Спб., 1909, № 11, 12.

Большинство полярных экспедиций субсидировалось или правительством, или частными лицами, причем затрачивались громадные капиталы. Мы были лишены этого удовольствия, но зато и совершенно свободны от всяких обязательств по отношению к господам, сидящим в своих кабинетах и дремлющим за зеленым сукном. С нами не было новичков в полярных путешествиях, задерживающих на каждом шагу экспедиции благодаря своей неопытности и неподготовленности. Не было у нас и воздушных шаров, автомобилей и прочих фантастических спутников неудачных экспедиций.

При каждой полярной санной экспедиции должна быть лодка, на которой можно было бы спокойно удаляться от центра экспедиции.

Пригодным мы нашли только один тип легкой лодки, а именно обыкновенную складную лодку из просмоленной парусины. Такая лодка служила нам с огромною пользой в течение ста дней, никогда нас не стесняла, и, наверное, без нее мы никогда не увидели бы родины.

Походным провиантом для нашей экспедиции мы выбрали пеммикан. Этот питательный препарат служил пищей не только для нас, но и хорошей подкормкою для собак. Пеммикан, изобретение северо-американских индейцев, всегда являлся хорошим подспорьем в арктических экспедициях, у нас же он был единственной пищей о течение долгого времени.

19 февраля 1908 года вся наша экспедиция, состоявшая из 11 человек, 103 собак и 11 тяжело нагруженных саней, покинула гренландский берег и двинулась к полюсу. Сначала мы направились на запад через непроходимые льды Смитова пролива к мысу Сабин. Мрак полярной ночи едва смягчался краткими часами дневного света, а температура воздуха была весьма низка, временами термометр падал до 64° ниже нуля.

17 марта мы достигли наконец конца географически известной нам земли. Мы остановились лагерем на глетчерах среди отвесных утесов самого северного берега в мире (мыс Свартевег) [21] 21
  Северная оконечность острова Аксель-Хейберг. Название дано Ф. Куком, на современных картах – мыс Столлуэрти.


[Закрыть] и исследовали опытным глазом расстилавшиеся перед нами поля из ледяных глыб Полярного моря. Мы прошли в 28 дней почти 400 миль,а нам оставалось еще сделать 520 миль незнакомой и тяжелой дорогой, прежде чем мы достигнем цели.

К этому времени я тщательно изучил и точно рассчитал каждый фактор сил собаки и человека, чтобы совершить последний переход через Полярное море к полюсу с возможным совершенством. Среди спутников моих я нашел наиболее подходящими товарищами для совершения этого перехода двух эскимосов в возрасте 32 лет: Этукискука и Авелаха. Затем я отобрал для себя двадцать шесть лучших собак и нагрузил всевозможными припасами для 80-дневного путешествия пару крепких саней. Было бы неосторожным двинуться далее всей экспедицией, так как легко примениться к разным изменениям окружающих условий возможно только небольшому количеству людей, не связанных тяжелым грузом. Двум же избранным мною эскимосам я доверял как самому себе, зная их честность и преданность.

Таким образом, маленький поезд наш был ограничен парою легких санок, весивших с грузом 1200 фунтов. Каждые санки везли 13 крупных и выносливых собак. Груз заключал в себя следующие предметы первой необходимости: 935 фунтов пеммикана, 50 фунтов филея мускусных быков, 2 фунта чаю, 1 фунт кофе, 25 фунтов сахару, 40 фунтов конденсированного молока, 60 фунтов молочных бисквитов, 10 фунтов горохового супа в консервах, 50 фунтов разных мелочей, 40 фунтов керосина, 2 фунта алкоголя, 3 фунта свечей, 1 фунт спичек [22] 22
  Некоторые цифры исправлены в соответствии с книгой – F. Cook. My achievement of the Pole.


[Закрыть] .

Из предметов домашнего обихода мы захватили с собой: керосиновую кухню, три кастрюльки из алюминия, столик, три оловянных тарелки, шесть карманных ножей, два десятидюймовых мясницких ножа, тринадцатидюймовую пилу, пятнадцатидюймовый нож, ягдташ и патронташ, 110 патронов, кирку и топор, запасные постромки и кнуты, четыре запасных мешка.

Из средств передвижения мы имели: пару саней в 52 фунта весом, 12-футовую складную лодку из парусины весом в 34 фунта. Кроме того – палатку из непромокаемой шелковой материи, два брезента для саней, два спальных мешка из шкуры северного оленя, меховые мешки для ног, запасной материал для ремонта саней, винты, гвозди, клещи и молоток.

Научный багаж заключался в следующем: три компаса, секстант, шагомер, три карманных хронометра, карманные часы, карты, три термометра, барометр, фотографический аппарат и пленки к нему, записные книжки и карандаши.

Теперь, когда мы остались втроем, чувство одиночества охватило нас сильнее, чем когда-либо. Но зато, с другой стороны, наш маленький караван получил преимущество в отношении скорости передвижения. И, вообще говоря, чем больше число членов экспедиции, тем большую ответственность несет на себе руководитель ее. Поэтому последний прежде всего должен заботиться о том, чтобы в экспедиции принимали участие исключительно полезные для дела люди. Слабую или неспособную собаку можно употребить в пишу ее товаркам, а от больного или раненого человека избавиться никак невозможно. Поэтому коэффициент силы всей полярной экспедиции всегда равен лишь силе слабейшего из ее членов.

По моим вычислениям, мы находились теперь в 82 градусах 23 минутах северной широты и 95 градусах 14 минутах западной долготы.

Стояла самая холодная пора полярного года. Разнообразие страданий, испытываемых арктическим путешественником, бесконечно.

В этом царстве вечной смерти, вдали от земли и жизни, нет ничего, что бодрило бы и согрело душу. Вечно западный ветер был то сильным, то слабым, но всегда пронизывающим. Он причинял нам мучения, против которых наша закаленность была бессильна.

Каждое дыхание моментально конденсировалось и примерзало или к усам и бороде, или к лисьему хвосту, который мы надевали на шею под меховую шапку тепла ради. Мы стали живыми карикатурами. На каждом волосе образовалась сосулька, и казалось, что мы были увешаны хрустальными побрякушками.

За время экспедиции мы отпустили длинные волосы на голове для защиты ее от мороза, и теперь они висели длинными ледяными нитями.

Влага глаз превратилась в ледяную кору, покрывшую ресницы и брови; таким образом, вокруг лба образовался полумесяц изо льда, смерзшийся в твердый круг с полумесяцем вокруг рта, щек и подбородка. Но самые мучительные ледяные сосульки образовались на внутренней части ноздрей. Чтобы спастись от всех этих мук, эскимосы с корнем вырывают всякую растительность на лице, и потому все они не имеют ни усов, ни бороды.

Несмотря на ледяной ветер, наш поезд все-таки два дня подвигался с успехам вперед, пока к вечеру 26 марта наше положена не определилось 84 градусами 24 минутами северной широты и 96 градусами 53 минутами западной долготы.

Когда солнце скрылось за туманами на западе, ветер усилился. Его ярость заставила нас построить себе убежище еще до наступления сумерек.

Проснувшись через несколько часов, мы заметили, что ветер просверлил отверстия в стене нашего снежного жилища. Нимало не беспокоясь, в полусне, мы не обратили на это внимания и перевернулись на другой бок. Вскоре, однако, я был разбужен падавшими на меня огромными хлопьями снега. Высунув голову из отверстия обледеневшего мешка, я увидел, что крышу нашего дома снесло ветром и что мы были наполовину погребены под снеговым сугробом. Очевидно, я во сне сильно метался, так как голова моя еще торчала над поверхностью сугроба, товарищей же моих уже не было видно, и они не откликались на зов. С усилием я проделал в снегу дорогу к ним, не переставая кричать, и наконец они мне ответили эскимосским охотничьим восклицанием. Больших трудов стоило мне откопать их из-под оледеневшего снега и высвободить из мешков, в которых они уже начали задыхаться. Выбравшись из-под снега, мы все-таки были принуждены пролежать 29 часов под пронзительным, мертвящим вихрем.

Наконец 29 марта после полудня буря стихла.

Итак, мы провели 42 часа без пищи и питья в наших спальных мешках. Приведя себя быстро в порядок, накормив собак и съев двойную порцию пеммикана, мы снова пустились в путь.

Рано утром 30 марта буря прекратилась, и установилась чудная, ясная погода. Туман, плотной завесой закрывавший доселе западный горизонт, рассеялся, и мы увидели неподалеку от нас берег неизвестного материка, тянувшийся к северу, параллельно направлению нашего пути.

Измерения показывали нам 84 градуса 50 минут северной шпроты и 95 градусов 35 минут западной долготы.

Земля эта производила впечатление двух островов, хотя вследствие несовершенства моих наблюдении категорически утверждать это я бы не стал. Эти острова были, по всей вероятности, частями огромного материка, который тянулся далее на запад. Видимый нами берег простирался от 83-го градуса 20 минут до 84 градуса 51 минуты близ 102-го меридиана. Горизонтальный профиль этого берега неровен и горист. Местами он возвышается до 1800 футов над уровнем моря и несколько походит на остров Гейберга [23] 23
  Остров Аксель-Хейберг.


[Закрыть] .

Мы переступили границу жизни. Уже много дней прошло с тех пор, как мы потеряли последний след всякой живности. Ничья нога не переступала еще этих пределов. Застывшее ледяное море простиралось под нами, и мы были одни, совсем одни в этом безжизненном мире. Постепенно и незаметно мы вступили в заповедные пределы царства белой смерти... В полудикой Гренландии мы вкусили радости примитивной жизни, далее к северу, в последнем убежище первобытных людей, мы видели в лучах солнца доисторическую природу. Теперь же наконец мы переступили границу всего человеческого. Перед нами было утро мироздания. Мы находились в бесплодных пустынях, по ту сторону всякого творения.

За 24 дня, включая сюда остановки и обходы неудобного пути, мы прошли еще 300 миль, то есть в среднем 13 миль ежедневно.

Во время переходов через бесконечные ледяные просторы я внимательно следил в за нашим собственным физическим состоянием. С тревогой наблюдал изо дня в день за падением собственных своих сил и за наступающим физическим изнеможением моих спутников-эскимосов. Болезнь одного из нас была бы равносильна гибели всей экспедиции. Но как бы то ни было, нам оставалось одно: использовать все своя силы, каждый свой нерв – целиком, без остатка и до конца.

От 87° до 88° широты мы сделали два перехода по старому льду без следов сжатий или торосов. Совершенно невозможно было определять, идем ли мы по береговому или по морскому льду. Барометр не поднимался, лед оставался таким же твердым бугристым глетчерным льдом с поверхностными трещинами... По моих наблюдениям, мы вышли из полосы дрейфующего льда, но в то же время я не могу с уверенностью сказать, находились ли мы в то время на море или на суше. Расстилавшаяся перед нами до самого горизонта ледяная пустыня цвета пурпура и лазури, не омраченная баррикадами из ледяных глыб, радовала глаз и давала нам возможность подвигаться вперед по прямой линии.

Теперь только мы в полной мере почувствовали наше одиночество, однообразие и утомительность этого бесконечного похода, Мы стали автоматами – для еды, сна и ходьбы, измученными ломовыми клячами, без надежды на тепло и покой в будущем. Никакими словами нельзя описать того пришибленного душевного состояния, в котором мы находились при виде этой везде одинаковой ледяной равнины, под ударами режущего ветра, охваченные пронзительной стужей. Я еще питал слабую надежду разрешить загадку Северного полюса, но для моих спутников-эскимосов, которым была незнакомы побуждения любознательности или честолюбия, путешествие наше стало жестокой пыткой.

Утром 13 апреля наши мучения достигли своего апогея. Целый день неослабно дул пронзительный западный ветер и к вечеру довел нас до отчаяния.

Авелах прилег на санки и отказывался идти дальше. Собаки, повернув головы, испытующе смотрели на своего хозяина. Я приблизился к нему и остановился рядом. Этукискук также подошел к нам и молча тупым взглядом стал смотреть на юг. Крупные слезы катились из глаз Авелаха. Несколько минут длилось молчание. Чаша страданий переполнилась. И, едва ворочая языком, Авелах промолвил:

– Хорошо бы умереть, больше невозможно...

Н апреля наблюдения определили наше положение – 88 градусов 21 минута северной широты и 95 градусов 52 минуты западной долготы. Мы находились в 100 милях от полюса. Но настроение наше от сознания такой близости к заветной цели ничуть не повысилось.

Со стиснутыми зубами, страшным напряжением воли мы начали наши последние переходы через льды. Собаки, меланхолически обмахиваясь пушистыми хвостами, бежали быстро и ровно. И с каждым щелканьем кнута верные животные сильнее натягивали упряжь, увлекая за собою легкие санки В наши худые и иссохшие тела. Мускулы у нас ослабли, и теперь вся наша сила была всецело в этих четвероногих товарищах, служивших нам верой и правдой до конца.

Наши исхудавшие, окоченелые, обожженные солнцем искаженные лица, несмотря на все предосторожности, являли собою нечто вроде географических карт, на которых неизгладимыми бороздами были написаны все пережитые нами испытания. Нас смело можно было показывать в музеях-паноптикумах в качестве диких людей. Постоянное мерцание снега вызвало шелушение кожи на лицах, которое нас изуродовало самым фантастическим образом. Ослепительный блеск ледяной поверхности заставлял постоянно сокращать мускулы, окружающие глаза. Зрачки стянулись до величины игольного ушка, с бровей и ресниц свисали ледяные сосульки. Из-за постоянного ветра и крутящегося в воздухе снега у нас вошло в привычку щурить глаза. Природа пытается защитить глазное яблоко от замерзания, наполнив его сосуды кровью. Поэтому под глазами у нас образовались кровоподтеки, и нам из-за сильной боли стоило больших усилий держать эти «окна души» открытыми. Раздражение, производимое пронзительным ветром, гонит кровь в тонкие сосуды кожи лица, мороз оставляет на нем черные следы, палящее солнце окрашивает его в бронзовый цвет, ветер его закаляет, усталость и скудное питание уменьшают мускулатуру и уничтожают всякие жировые отложения под кожей, вследствие чего на теле образуются толстые складки.

Постоянное давление снеговых очков и однообразная, пустынная белизна вокруг – от этого на лицах появляется тупое выражение. Они стали походить на сушеные, сморщенные яблоки. Мы казались какими-то доисторическими предками человека.

19 апреля мы расположились бивуаком на живописном старом ледяном поле, окруженном со всех сторон мощными глыбами. Мы наскоро раскинули палатку и накормили голодных собак. Подкрепившись горячим гороховым супом и парою кусков замороженного мяса, эскимосы быстро заснули, в то время как я принялся по привычке определять наше географическое положение. Измерения показали 94 градуса 3 минуты западной долготы, а вычисление широты секстантом дало 89 градусов 31 минуту, то есть расстояние в 29 миль от полюса.

Сердце мое запрыгало от радости, и, должно быть, я вскрикнул, так как мои спутники проснулись. Я объяснил им, что мы находимся в двух переходах от «Тити Шу» (Большого Ногтя). Оба взобрались на ледяную глыбу и принялись разыскивать «Большой Ноготь» в подзорную трубу. Они не могли себе представить ось земного шара без какого-нибудь реального признака ее на поверхности земной коры. Я попытался объяснить им, что самый полюс невидим для глаз и что его положение определяется только специальными инструментами. Этим ответом они удовлетворились и выразили свой восторг громкими криками «ура!». Два часа они плясали и пели как сумасшедшие. За долгие недели нашего похода это был первый случай проявления ими умственной работы и душевных переживаний.

На радостях мы устроили целое пиршество, заварив большой чайник чаю, приготовив великолепный суп из пеммикана и полакомившись даже бисквитами. Собаки выразили нам полное свое сочувствие и одобрение оглушительным лаем и в награду получили дополнительную порцию пеммикана.

Все мы горели как в лихорадке. Ноги бежали сами собой. Наш энтузиазм заразил даже псов, и они так быстро понеслись вперед, что я еле успевал следить за правильностью курса. Глаза невольно искали какого-нибудь признака близости центральной точки полюса, но не находили ничего необычного на горизонте. Впереди простирались те же самые волнистые, движущиеся поля, что и раньше. Идя впереди каравана на расстоянии нескольких десятков саженей, я взбирался время от времени на глыбы льда и оборачивался назад, любуясь быстротою движения моего маленького поезда.