Текст книги "Мертвый Пинкертон (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Крики там какие-то, – заметил Стефан, осознав,  что нет смысла скрывать от старика свой разведрейд в подвал.

– А это спецэффект!... На первом этаже психушка – суицидальный центр. Самоубийцы по ночам кричат, жить не хотят, а врачи заставляют. Крики как – то в подвал, по трубам что ли, передаются…

  Стефан чувствовал, что уже не уснёт. Он хотел перевести разговор на другую тему.

– Николай Степанович, ты воевал?

– А как же…у Рокоссовского. Брал Кёнигсберг, освобождал Варшаву, – оживился дядя Коля, по ночам он спал плохо, поэтому был  рад собеседнику. – Кёнигсберг Рокоссовский отдал на три дня на  разграбление. Заходишь в квартиру, дверь открыта, а немка раком стоит.

– Зачем?

– Чтоб не убили. Бери что хочешь, жри, стол накрыт, еби её, только детей не тронь. Вот так. Война. А на четвёртый день маршал объявил приказ, кто на том же самом будет пойман, расстрел. Три дня можно, потом крышка. Это фрицам за упорство их дали, очень уж упорно они воевали. Много наших там полегло, друг мой Славка. У него тоже вторая ходка была, по одной мы статье…

– Так ты, дядя Коля, сидел? – удивился Стефан.

– Так у Рокоссовского все сидели. Маршал и сам сидел. Его армия самая отчаянная была, одни головорезы, уголовники. Немцы очень армию Рокоссовского боялись.

– Я про это не слышал.

– На зону наборщики приезжали. Кто хочет досрочно освободиться, статью смыть, те могли в армию Рокоссовского записаться. Тоже отсев был, не всех брали, кто хотел, потому что ежели бандит, так тот бежать с оружием мог и опять в тылу грабить… Я записался в десант. У меня два прыжка с парашютом было, а потом на фронт.

– Дядь Коль, по какой же ты статье проходил?

–Медвежатник я, – с гордостью сказал Николай Степанович.

– По сейфам?

– Большой специалист.

– Навыки с годами не растерял, дядя Коля?

– Мастерство не пропьёшь…Я до сих пор связку отмычек с собой таскаю, – дядя Коля запустил руку под матрац, извлёк из замшевого мешочка, аккуратно затянутого бечевкой, завязанной бантиком, набор ключей.

– Не шутишь?

– Эти отмычки в сороковом году знали два банка в Киеве и один в Виннице, не считая квартир…А тебе что, помощь нужна? – сообразил дядя Коля.

– Может и потребуется, – неуверенно сказал Стефан.

– Ты-то вроде молодой, а от ревматизма тут лечишься?

– Нет, я  на обследовании.

– А я тут завсегдатай. Меня в этой больнице каждая собака знает. Я здесь лет двадцать лечусь… Ты квартиру ещё не завещал?

– Нет ещё. А что, надо?

– Отношение сразу будет лучше, и лекарства импортные, германские. Если надо они сами предложат. А если хочешь, возьми инициативу на себя. У тебя квартира есть?

–Есть.

–А я свою отписал.

– Кому?

– Медсестре Цветковой, Елизавете.

     За окном светила луна.

Через пару  дней Данила пришёл к Полине в комнату общежития, где она жила. Полина так была занята подготовкой к последнему экзамену, что сдержала восторг по поводу нового костюма Данилы. « Большевичку» он сменил на « Версачи», « Красную зарю» на « Гуччо». Будто случайно Данила отодвинул на сторону дорогой галстук, показывая лейбл Джанни Армани над белоснежной сорочкою. У Данилы появилась новая привычка – воображаемо тыкать в грудь собеседника пальцем, чтобы сверкала  в свету огромная печатка на указательном пальце с выгравированными вязью буквами ДС– Данила Сухоруков.

– Полина, мне телеграмма пришла.

– Да? – Полина оторвалась от учебника.

   Данила протянул бланк с наклеенными телеграфом словами " Уезжаю на родину навсегда. " Пинкертон" закрыли за долги. Всем привет. Стефан"

– Странная телеграмма,– сказала Полина, прикрывая колено полой домашнего халатика.

– Ничего странного, – обозлился Данила.– Стефан свалил, чего и следовало от него ожидать.

– А больница?

– Значит выписали.

– На какую родину он поехал?

    Данила деланно пожал плечами.

– У каждого человека есть родина. Есть родина и у Стефана.

– Я думала он из Москвы.

– Нет, он по-моему, из Урюпинска.

– Ты чего-то раздражаешь меня сегодня, Данила.

– Хоть чай пригласила бы попить.

– Мне некогда. Не видишь, я к экзамену готовлюсь.

– Я по поводу предложения.

– Сегодня мне не до тебя.

– Ты обещала, если я здоров, выйти за меня.

– А ты любишь меня?

– Ты знаешь.

– Я думала, ты любишь Лёлика.

– С ним кончено.

– Точно?

     Данила снял с подоконника горшок с цветком:

– Хочешь я буду есть землю.

– Не надо, подцепишь дезентирию…Ты точно думаешь, что Стефан уехал?

– Я не думаю, я знаю!

– Данил, не обижайся. Давай встретимся послезавтра.

– Почему послезавтра.

– Завтра экзамен.

– Хорошо! – Данила хлопнул дверью.

   Идя по коридору, он со злости бил о стены тракторной подошвой ботинок от "Гуччо". На стенах от ударов оставались чёрные следы.

Следующей ночью ординаторская оказалась пуста. Дежурил молодой врач, недавний выпускник вуза. Сон его был крепок. После полуночи он уходил в комнату отдыха и спал там до утра.

Николай Степанович легко вскрыл дверь. За ней оказалось помещение с несколькими столами, телевизором и сейфом в углу. Ни одна из отмычек Николая Степановича к сейфу не подходила. Он попросил Стефана разыскать ему канцелярскую скрепку. Скрепкой сейф открылся почти мгновенно. В верхнем отделении стояли истории болезни тех больных, что на сегодняшний день лежали в отделении. Среди них Стефан нашёл свою. На обложке размашистым почерком стоял диагноз: "Подозрение на СПИД". У Николая Степановича было записано: "Аутоиммунный ревматоидный миокардит волганочного генеза. III стадия ". Дядя Коля спросил, что это означает. Стефан отвечал, что объяснит потом. Он внимательно просмотрел истории нескольких не только больных, находящихся на  лечении, но и тех, чьи дела отложили в архив. Архивные истории лежали в нижнем отделе сейфа. Незамеченными Николай Степанович и Стефан вернулись в палату.

       Утром Стефан и Николай Степанович, утомлённые ночным походом, спали почти до обеда. Наскоро похлебав больничный жидкий суп, съев морковную котлету с винегретом, выпив вишнёвый кисель, Стефан решил прогуляться. Николай Степанович отправился в палату полежать, почитать  " Советский спорт", Начиная с Норильской зоны, он увлекался футболом.

На улице было холодно, мела метель. Здание больницы казалось ещё внушительнее и величавее. Оно уходило ввысь и будто смыкалось с небесами. Смешанные со снегом воздушные потоки охватывали крышу мощным вихрем, Смеркалось. Полная луна прорисовывалась низко над горизонтом. Стены серого здания, залепленные снегом, сливались с молочным маревом пурги, растворялись в ней. Огни этажей смотрелись как иллюминаторы самолёта. Острые льдинки до боли стучали по лицу, сыпали за воротник. Стефан снял шарф, расстегнул пальто, чтобы получше закутать шею, и мгновенно почувствовал, что холод промораживает его хилое тело насквозь. Захотелось кричать. Плюнув на прогулку, во время которой он планировал внимательно осмотреть основной корпус клиники снаружи, Стефан поспешил к освещённому подъезду. Кто-то тронул Стефана за рукав, он обернулся.

– Полина, ты?

– Тише, молчи.

       На Полине был белый халат, выглядывавший из-под синей больничной фуфайки.

– Как ты здесь?

– Нянечкой устроилась.

– Зачем?

– "Пинкертон" закрыт, жить то надо.

– Серьёзно?

– Угадай с трёх раз.

– А Данила?

– Забудь про него, он играет против нас.

   Подъехала "скорая помощь". Полина вперёд Стефана поспешила к подъезду.

– Софья Абрамовна передала, что сестра больше не будет платить за розыски Ады,– успела шепнуть она.

– Почему?

– Считает, что бесполезно. Свыклась с потерей.

– Как экзамены?

– Сдала!!!

    Дверь захлопнулась. Вслед за Полиной в приемное отделение клиники вошли врач "скорой помощи" и медсестра, они вели какого-то прихрамывающего больного.

    Постояв ещё некоторое время на ветру, Стефан вошёл в здание, поднялся на свой этаж. Николая Степановича в палате не обнаружил. На смятой постели лежала небрежно брошенная газета.

– Где дядя Коля? – спросил Стефан у медсестры Цветковой, дежурившей на посту.

– Умер дядя Коля, – холодно отвечала она. – Четверть часа назад в морг отвезли. Повезло ему, мгновенно умер, не мучался.

    Стефан опустил голову.

– По собаке своей скучаете?

– Скучаю.

– Она ничего, прижилась у меня, не скулит.

– Лиз, не могли бы вы как-нибудь привести её, посмотреть хочется.

– Хорошо, приведу. Когда?

– Ну…скажем послезавтра.

Стефан вернулся в палату. Он долго сидел не кровати, пристально смотря на лежавшую, на постели дяди Коли, газету. Потом словно озарённый какой-то мыслью внезапно посетившей голову, Стефан вскочил и бегло ощупал подушку, и матрац соседней постели. Под матрацем лежал набор отмычек. Стефан сжал их в руке.

Наступившей ночью Стефан много раз выглядывал через щель в двери, ожидая, когда с поста отлучится дежурная медсестра. Наконец она ушла. Стефан на цыпочках опрометью бросился к лифту. Ординаторская была темна. Стефану казалось, его никто не видел. Он спустился на тряском лифте, ступил на бетонный пол.

 По обеим сторонам подвального коридора тянулись двери. Стефан подходил к тем, где крики из находившегося выше суицидального отделения слышались больше, склонялся к замочной скважине  и звал: "Эй!". Никто не отвечал ему. За одной из дверей ему послышался слабый шорох, Стефан попытался открыть её. Небольшое помещение оказалось пустым. На полу стояли ведро и швабра. Когда Стефан подбирал отмычку, руки его тряслись от волнения. Пот выступил на лбу. Скоро Стефан открывал  все двери подряд. Замки были простые одинаковые. Одна отмычка подходила ко всем. Крики наверху прекратились, Стефан больше не мог на них ориентироваться. К середине ночи по одной стороне дошёл до половины коридора.

Замок щёлкнул. Дверь открылась. Стефан сразу заметил, пространство за ней отличалось от других. Прямо перед ним метрах в пяти находилась бетонная стена, но слева и справа располагались стены не из бетона, а из матового пластика. Они напоминали шторы, казались иллюзорными, подвижными, возможно они раздвигались, поднимались или опускались. С двух сторон Стефан заметил неясные контуры людей, слева  – двух мужчин, справа – женщину. Они лежали на полу, но при  виде Стефана поднялись и сразу закричали. Гримасы их были пронзительны, но пластик скрывал звук. Крики слышались не громче, чем когда в силу акустического эффекта доносились с суицидального отделения. Дверь за ним захлопнулась, но не закрылась на замок. Новый шуршащий звук, напоминающий хлопок от свалившейся с крыши большой массы снега, присоединился к предыдущим. Стефан обернулся. Между ним и дверью, через которую он вошёл, вырос сквозной пластиковый щит. Выхода не было. Мышеловка захлопнулась. Лица двоих мужчин слева исказились от отчаянья. Женщина справа злорадно захохотала.

Теперь Стефан имел возможность осмотреться. Женщина справа представляла развалину из прежнего здоровья и красоты. Нетронутыми оставались высокий рост и почти безупречная фигура. По подвижному лицу пробегали бесконечные гримасы, преобладала среди которых злость, неудовлетворенное самомнение, прячущее за маской надменности отчаяние. Смоляные кудри окаймляли смуглое лицо с большим зелёными глазами, правильным крупным носом и выступающим подбородком. Тело молодой женщины покрывали лохмотья, разорванная блузка, спустившиеся на один бок остатки юбки, показывающие белые трусы под коричневыми колготками. Женщина казалась вне себя. Она постоянно издавала какие-то ухающие звуки и беспрерывно чесалась. Кровоточащие царапины покрывали грудью, шею, живот. Женщина обращала на Стефана больше внимания, нежели двое мужчин, и он обратился к ней:

– Вы кто?

– Какая разница! – отвечала женщина, хрипло безумно хохоча.– Вы что со мной трахаться собрались? Так и тут разницы нет. Света, Женя, Наташа… Всех не переебёшь, а дырки у всех одинаковые. Какая из них встретилась на твоём пути. Наташа, тебе нравится это имя?

– Как вы можете шутить в подобных обстоятельствах? Я серьёзно.

– И я серьёзно, – издевательски смеялась женщина, – тебе, фраер, не всё равно с кем сидеть на бочке с  динамитом, когда она вот-вот ёбнет? Интересно, у тебя в таких обстоятельствах встанет?

– Где мы?

– Не задавай глупых вопросов. Мы в больнице, дурачок, и сейчас придут доктора, – женщина глубоко вздохнула, закатила  глаза: – Да я просто страшно хочу тебя! Надеюсь, ты не пидор…

Прозрачная пластиковая стена между Стефаном и женщиной не достигала и двух метров. Пользуясь своим ростом, женщина подпрыгнула, уцепилась за край и попыталась перелезть к нему. У неё не совсем получалось. Стефан стоял близко. Женщина издала невнятное ворчание и уцепившись одной рукой, другой мазнула Стефана обломанными ногтями, стараясь достать лицо. На предплечье Стефана появились кровавые следы. Отпрянув назад, он принялся связкой отмычек бить по пальцам женщины, пытаясь заставить её отпустить перегородку, спрыгнуть вниз на пол. На пальцах от ударов отмычек появились ссадины, вздулись синяки, женщина издала вопль и отступила. Съёжившись, обхватив колени, она забилась в угол в своей части помещения, бессвязно бормоча и отплёвываясь. Слёзы бежали по её красивому лицу. Воспользовавшись передышкой, Стефан обратился к узникам с другой стороны от него. Пластиковая перегородка здесь, к счастью, доходила до потолка. Стефан не мог подвергнуться агрессии, но и помощи ему не следовало ждать никакой. Двое кавказцев с серыми измождёнными лицами, одетые в некие рубища, которые носят строители, ремонтники или бомжи, из плотной ткани, пропитанные машинным маслом или дёгтем, тоскливо смотрели на него. У них были обречённые красные глаза с оттянутыми книзу веками, как у французских бульдогов, шея над воротом сорочки открывала багрово-синие отёки, следствие неизвестной болезни, внутреннего страдания. Старший, на вид ему Стефан дал пятьдесят, тупо смотрел перед собой, выражая тупую покорность происходящему, младший ещё пытался сопротивляться, он припал к пластиковому стеклу, пытался сто-то сказать. Стефан приблизился. В чёрных глазах юноши светился животный страх, черные грязные ногти его скребли пластик, он хрипло дышал. Язык его тяжело ворочался. Когда он открыл рот, Стефан увидел набухшее алое нёбо, за нечищеными в тусклой плёнке зубами, ещё дальше открывались непонятные пульсирующие пузыри, напоминающие плавательные пузыри рыб. Пузырь прикрывали носоглотку, вход в дыхательное горло. Кавказец пытался что-то сказать, но отёк языка, ротовой полости, гортани не позволяли ему это сделать. Он мычал, наливался кровью, глаза его выкатывались из орбит.

Дверь открылась. Вошли два человека в прорезиненных зелёных плащах, такого же  цвета и материала перчатках и сапогах. Головы вошедших покрывали противогазы. По фигурам Стефан предположил, что это мужчины. Один был повыше, другой пониже,  один – покрепче и поплотнее, другой – тоньше и астеничнее. На  боках вошедших висели зелёные сумки с изображенным в белом круге красным крестом. В руках они держали чёрные резиновые дубинки с двумя металлическими шишечками на расширенном конце. При виде людей в ОВЗК (общевойсковой защитный комплект) Стефан вспомнил, что так называется подобный костюм, надеваемый в армии и гражданской обороне в случае радиоактивного, химического или бактериологического заражения местности, полураздетая женщина не проявила никакого беспокойства. Она вытянула вперёд руку, будто хотела что-то сказать, но потом вяло опустила её вдоль колен. Обхватив голени, женщина замерла в углу своего помещения, камеры или клетки в позе эмбриона. Зато кавказцы явно занервничали. Их взгляды выражали беспокойство, страх, ужас и ненависть. Они бросились  к переднему стеклу будто хотели  помешать вошедшим приблизиться к ним.

Люди в ОВЗК о чём-то переговаривались, указывая на Стефана. Стефан видел, как за толстыми стёклами противогазов двигаются их блестящие глаза. Перегородка и противогазы мешали услышать звуки. Казалось, незнакомцы смеялись. Прямо перед помещением Стефана в небольшом тамбуре стоял низкий прикреплённый к полу алюминиевый стол, на нём выпукло возвышалась одна кнопка, напоминающая кнопку пульта. Коренастый, один из вошедших, нажал на кнопку. Пластиковая преграда, за которой находились кавказцы, поднялась. Люди в ОВЗК решительно двинулись к ним. Сжав кулаки, ослабленные кавказцы пошли навстречу, будто собираясь напасть. Люди в ОВЗК выбросили вперёд дубинки. Раздался треск, посыпались искры. От электрических ударов кавказцы упали на пол.

Коренастый человеку расстегнул снятую с плеча сумку, достал роторасширитель. Им он раздвинул зубы молодому кавказцу. Высокий вынул большой шприц и, проколов слизистую, сделал какой-то забор из его гортани. Стефан видел, как шприц наполнился мутной серозной жидкостью, смешанной с кровью. Коренастый разорвал сорочку на груди молодого кавказца. В сторону отлетели две пуговицы. Часть груди кавказца и подмышку занимала выпуклая опухоль, величиной с ладонь среднего человека, напоминающая ожоговый пузырь. Внутри пузыря, наполненного серой, флюоресцирующей в свете люминесцентных ламп дневного света в потолке, перекатывалась кровяная горошина размером с грецкий орех. Коренастый достал из своей сумки точно такой же шприц, что был у высокого, произвёл биопсию гигантского пузыря. Его товарищ тем временем разорвал до пояса куртку пожилого кавказца, перевернул бесчувственного со спины на живот. Грудь спину кавказца опоясывали средней величины серые пузыри, наполненные толи лимфой, толи серозной жидкостью или гноем, внутри которых болтались кровяные шары. Пространство между пузырями заполняли струпья из омертвелой кожи.

Закончив работу, люди в ОВЗК вышли от кавказцев. Один из них нажал большую выпуклую кнопку на столе в тамбуре. Пластиковый щит, отделявший их от кавказцев, спустился с потолка. Другим наклоном кнопки человек привёл в действие кондиционеры. Они шумно затрещали, будто вытягивая из тамбура возможно заражённый воздух. На прощание коренастый изучающее посмотрел на Стефана, Рукой в перчатке указал на кавказцев, лежащих без сознания на бетонном полу, потом поднял обе руки и опустил сверху вниз, показывая, что опустит перегородку между Стефаном и кавказцами, если он будет вести себя неправильно. Как вести себя верно, Стефан не знал. Коренастый показал себе подмышку, объясняя, что после опускания перегородки у Стефана могут появиться на теле пузыри с гноем и кровью. Оба человека в ОВЗК закивали головами, засмеялись. Глаза их весело блестели. Спрятав шприцы в сумки, они ушли. Щёлкнул два раза закрываемый замок.

Несколько минут длилась томительная тишина. Кавказцы неподвижно лежали на полу. Разорванные сорочки на их телах открывали огромные, кажущиеся пульсирующими, желто-синими в свете люминесцентных ламп, пузыри. Женщина затаилась в углу, обхватив худыми руками колени. Зубы её стучали. Стефан переходил от отчаяния к совершенно невозможной надежде.

Новый звук послышался в коридоре. Будто нечто тяжелое, неуклюжее катили на колёсиках по бетонному полу. Слышались шаги. Визжала лебёдка. Слышался звук разматываемого шнура, ложащегося на пол.

Дверь затрещала. Стефан почувствовал запах гари. Кто-то снаружи выжигал замок стальной двери, за которой находились Стефан и другие пленники. Дверь затрещала, заколебалась. Искры электросварки брызнули Вов се стороны. Дверь открылась. Женщина в белом халате сняла с лица маску электросварщика. " Полина" – Стефан бросился к стеклу.

– Тише я их выследила.

Неизвестная женщина в соседней клетке с недоверием прореагировала на появление Полины. Она качнула головой, сделала слабый неопределённый жест в сторону двери и осталась сидеть.

Голубой огонёк электросварки светился в наконечнике стержня в руках Полины. Пластиковая стена скрадывала звуки, но по губам и, напрягая слух, Стефан различил, что она говорила. " Строители оставили сварочный аппарат в конце коридора. Я воспользовалась им… Сейчас я освобожу тебя", – Полина подвинула маску на глаза. Вспыхнуло пламя. Полина двинулась к пластиковой стене. Что-то мешало подойти ближе. Пламя не доставало. Полина дёрнула шнур. Он не поддавался. Полина выглянула в коридор, дёрнула шнур изо всех сил. Пламя погасло. Шнура не хватало. От рывка где-то в конце коридора, где была розетка, он выскочил из неё.

– Я не закрывал двери. За одной из них швабра. Попробуй ей!– прокричал Стефан. От волнения он не мог разговаривать нормально. Полина бросилась по коридору, открывая двери. Она принесла швабру, разбила её о косяк двери. Острый край черенка она подсунула под пластиковую дверь Стефана, попыталась приподнять её. Образовалась маленькая щель. Стефан поднял глаза, Полина обернулась. Двое в резиновых халатах вернулись.

Полина закричала. Мужчины зажали ей рот и потащили  по коридору. Стефан слышал крики, потом они прекратились. Видимо Полине сделали укол. У Стефана перед глазами стояли насмешливые лица садистов, которые он различал за стёклами противогазов. Сумасшедшая взмахнула рукой.

– Вот! Вот! – сказала она Стефану.

Снова потянулись мучительные часы ожидания. Ничего не происходило. На улице, возможно, наступила ночь или даже утро следующего дня. Из суицидального отделения доносились редкие крики. Стефана тошнило от голода, хотелось пить. Сумасшедшая воспользовалась брошенной в её отделение уткой и, повернувшись к Стефану спиной, пописала. Стефану ужасно хотелось в туалет, но он терпел, стесняясь попросить утку у женщины, которая могла бы передать ему её через перегородку. Кавказцы подали слабые признаки жизни, они зашевелились, чуть приподнялись, прислонились к стене, о чём-то заговорили на своём наречии, тупо опустошённо глядя перед собой.

От усталости, перенесённых страданий Стефан засыпал. Когда он услышал странные шаги в коридоре, хлопанье с одновременным процарапыванием, тяжёлое  частое дыхание. Наружная дверь, вскрытая автогеном, была не заперта. И вот кто-то открыл, поскуливая, её лапой, всунул ушастую глупую морду, толкнул боком и, стукая когтями о бетон, вошёл.

Стефан бросился к стеклу. Он вспомнил, что именно сегодня просил медсестру Цветкову привести  ему собаку. Она выполнила обещание, и Пинкертон нашёл хозяина.

Стефан указал на стол, где располагался пульт управления. "Прыгай, Пинкертон! Прыгай, дружище…" – шептал он. Но глупая собак только скребла когтями стекло и скулила. Наконец, Пинкертон понял, что от него хотят, но короткие ноги мешали ему запрыгнуть на высокий стол. Пинкертон встал на задние лапы, положил передние на стол и визжал. Он повис на передних лапах и, подтянувшись, как на турнике взобрался на стол.

– Пинкертон, умри! – потребовал Стефан. Пинкертон "умер", но не в том месте. Пульт оказался не под ним. С пятой попытки Пинкертон лёг на нужное место, пульт сработал, пластиковая стена поднялась, но не Стефана, а безумной. Она вышла из клетки, гордо выпрямилась, захохотала и, сделав неприличный жест, пошла по коридору.

– Пинкертон, пожалуйста, умри! – закричал Стефан. Пинкертон  провизжал в ответ высоким голосом и опять лёг на пульт. На этот раз поднялась стена Стефана. Он вбежал в тамбур, нажал на кнопку под таким углом. Чтобы открылась камера кавказцев. Их стена поднялась, но оба пленника не двинулись с места. Они смотрели на Стефана, будто не видя его. Из их камеры на Стефана дохнуло зловонием. "Выхо…" – начал Стефан и умолк, он почуствовал какую-то опасность, исходящую от пленников. Ворот сорочки у молодого кавказца отвернулся, Стефан видел огромный трепещущий серый пузырь на его груди, внутри которого перекатывалась кровавая горошина. Схватив Пинкертона на руки, Стефан кинулся по коридору в сторону лифта. Сумасшедшей и след простыл. Пинкертон радостно ныл и вылизывал хозяину лицо.

Вывеску с портретом «Пинкертона» сняли, вместо надписи, гласящей о местонахождении сыскного агентства, красовалась свежеприкреплённая серая табличка с начищенными до блеска медными буквами: «ООО СИТИ. Аренда, продажа и покупка недвижимости.»

– Не ходи туда, – сказала Полина, – там теперь  юрисконсультом Данила сидит.

    Стефан обернулся. Его собака бросилась вынюхивать сапоги Полины.

– Ты как привидение, подкрадываешься незаметно; – приятно удивился Стефан.

– Я тебя на лавочке ждала, знала, что ты придёшь сюда.

– Не замёрзла?... А я как раз собирался Данилу навестить.

– Видишь, свет не горит… Там никого нет. Все сейчас в другом месте.

– Где?

– Пойдём, я тебе дорогой всё объясню. Надо поторопиться, а то опоздаем.

– Ты-то как спаслась?

– Я и не чувствовала опасности. Меня втолкнули в какую-то комнату, на следующий день пришла медсестра Цветкова. Удивилась, увидев меня, сказала, что зашла в автоклавную за биксами и стерилизаторами. Спросила, что я тут делаю. Я всё рассказала, она мне не поверила. Я поднялась наверх, узнала, что ты сбежал из больницы…

Стефан и Полина быстрым шагом поднялись до Страстного Бульвара, повернули направо, через  три четверти часа они миновали Чистые пруды оказались около Грибоедовского  Дворца Бракосочетания. Семенивший за Стефаном Пинкертон, высунув язык, уселся горячей попой на снег.

Церемония уже закончилась. Двери ЗАГСа раскрылись. К машине вышли Рита и телевизионщик Хмельков. На Рите было пышное белое платье, на Хмелькове – смокинг.

– Поздравляю! – бросилась к ним Полина. – Извините пожалуйста, мы не успели.

– Я так счастлива, – улыбнулась Рита. – И Аркаша тоже…

     На лице Хмелькова застыло неопределённое выражение.

– Аркаша, скажи слово, – потребовала Рита.

– Я счастлив безмерно, – сказал Хмельков и принялся набирать чей-то номер на мобильном телефоне.

Двери ЗАГСа снова раскрылись. Каково же было удивление Стефана, когда он увидел выходящую на улицу новоиспеченную пару. Под руку шли заведующий иммунологическим отделением Антон Валерьянович Балюбаш и медсестра того же отделения Елизавета Фроловна Цветкова. С пунцовой лентой через плечо выступал свидетель новобрачного – глава риэлтерской фирмы " СИТИ" Константин Львович Завгородний.  В качестве гостей присутствовали, все по –праздничному одетые, врач-ординатор Анатолий Леонидович Сергачёв, Мария Абрамовна Цукерман, Софья Абрамовна, Данила, вертевшийся около него Лёлик, танцор из найт-клуба " Дары природы",  и даже Лысый и Патлатый , за которыми Данила следил в том же найт-клубе. Выходившие из зала шутили и смеялись  как старые друзья. Новыми для Стефана были лица седого представительного мужчины с дородной супругой, всем видом излучавшей пристойность, свидетеля и свидетельницы четы Аркадия и Риты Хмельковых, свидетельницы Цветковой и двоих детей медсестры от предыдущего брака, подбадривающих друг друга пинками.

Причиной служило и шампанское. Беспрерывно открывавшиеся свидетелями и гостями бутылки лились рекой.

Заметив Стефана и Полину, Мария Абрамовна не смутилась, она торопливо ринулась к ним, вырвала из коробки, которую достали из машины три фужера, потребовала, чтобы Лёлик, исполнявший роль гарсона, наполнил их шампанским. От мокрого снега голубая шерсть на воротнике болотного пальто Марии Абрамовны встала дыбом.

– Друзья, выпьемте…Видите , тут какое событие, свадьба.

     Мария Абрамовна не уточняла в качестве кого она на ней присутствует, А Стефан постеснялся спросить. Собравшиеся дружно кричали: "Горько!". Две молодые пары принялись целоваться. Данила, снимавший событие на свою видеокамеру, с ненавистью посматривал на Стефана. Чокнулись. Полина заглянула в глаза Стефану, она будто чего-то ждала.

Мария Абрамовна  отвела Стефана в сторону.

– Молодой человек, вот вам пятьсот долларов за беспокойство. Думаю, достаточно?

Стефан вздрогнул:

– Но мы же не довели дело до конца?

– Вы знаете, я смирилась с потерей девочки…– Мария Абрамовна смахнула слезу.– Потом …потом я верю, она найдётся. Раскроется дверь, и она придёт.

    Стефан комкал в кулак е деньги. Подошла в кожаном плаще Софья Абрамовна. Натянутые петли вывернули пуговицы плаща на её животе.

– Молодые люди, – сказала она, обращаясь к Стефану и Полине, – Мы, честное слово, очень вам благодарны. Но дальше, мы не хотим…

– Воля заказчика – закон, – смущённо сказал Стефан, пряча деньги в карман. – Будем считать дело Ады Цукерман закрытым.

– Вот и хорошо, – Мария Абрамовна, её сестра, Полина столкнули фужеры, выпили.

     К ним подошёл врач, заведующий отделением Балюбаш:

– Валерий Павлович, – обратился он к Стефану, –  я так огорчён, что милиция, которую вы вызвали, не смогла обнаружить подтверждения ваших слов о том, что вы видели в подвале больницы.

– Серьёзно!?.. А кавказцы, пульт, комната с пластиковыми перегородками?

   Балюбаш насмешливо посмотрел на Стефана:

– Вы Московские новости с утра не смотрели?

– Нет. Я после всего спал почти до двенадцати.

– Жаль. В новостях говорили. Милиционеров опередили пожарные. Вследствие замыкания вспыхнуло пламя, сегодня ночью подвал выгорел дотла. Ничего не удалось обнаружить. Главврач в шоке, намеренно денег потребуется на ремонт.

– Надеюсь, Антон Валерьянович, вы не считаете мною виденное плодом больного воображения? – с натиском спросил Стефан.

– Нет, я вам охотно верю. Мне рассказывали, что раньше, во времена царя Гороха в подвале больницы хотели создать секретную лабораторию КГБ. Начали строительство, средств, как всегда не хватило. Злые языки говорили, что лабораторией руководил мой дядя, доктор Клоков, в семье которого я рос…, – седой представительный мужчина в очках кивнул. Стефан понял, что Балюбаш говорит  о нём.

– Несомненно. Наша огромная больница полна призраками.

   Подошла медсестра Цветкова, обняла мужа:

– Коридоры больницы настолько путанные, что, говорят, по зданию бродят последние строители, не могут найти выход.

– Данила, ты бы поближе подошёл, рассказал, как работается на новом месте, – обратилась Полина.

   Данила не хотел смотреть ей в глаза.

– А что, я доволен, – отвечал он. – По крайне мере, пальто на мне от Версачи…

– А ботинки от Гуччо, – продолжила Полина.

  Завгородний обнял Данилу за плечи:

– И я новым юрисконсультом  моей фирмы доволен. Толковый специалист. При  нем наш новый офис в Столешниковом расцветает…

– Ты в университет поступила?

– Поступила, – отвечала Полина, – Заочное отделение, не очное, но тоже ничего. Не разговаривай со мной долго, Данила, Лёлик ревнует.

– Дура!

– И я рад, Валерий Павлович, что СПИДа у Вас не нашли, – добавил бывший лечащий врач Стефана Анатолий Леонидович Сергачёв. – Хотя  Вам следует обязательно поправиться. Нельзя быть столь подозрительно худым, – он окинул быстрым взглядом тщедушную фигуру своего пациента.

– Господа, нам пора в ресторан, – закричала Рита. Она толкнула Полину: – И вы поедемте! – Чего вы?... Я так довольна, – шепнула она Полине. – Хмельков обещал пить бросить.

    Шумная толпа разместилась по машинам. Машины уехали. Стефан и Полина пошли по бульвару в сторону метро, на поводке плёлся Пинкертон.