Текст книги "Мертвый Пинкертон (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Это инструкция Минздрава.

– Здесь есть ссылки на соответствующие статьи уголовного, административного и судебно-процессуального кодексов… Распишитесь, пожалуйста, вот здесь.

– Что это?

– Что я вас ознакомил, предупредил, и что до получения специального медицинского заключения вы обязуетесь воздержаться от половой жизни, сексуальных контактов с другими лицами.

– Как же это возможно, если вы меня на обследование оставляет?

– В больнице разное бывает. Потом, вдруг сбежите.

Врач перебросил взгляд со Стефана на Данилу.  Стефан подписался.

– Вы всегда были такой худой?– врач изучающе смотрел на Стефана.

Тот смутился:

– Да.

Стефан и Данила вышли в коридор. Ноги еле держали Стефана. Данила едва скрывал радость. С кушетки , стоявшей в коридоре, использовавшейся вместо лавочки, навстречу поднялась ожидавшая их Полина.

– Ну что? – спросила она, тревожно глядя на Данилу.

Данила улыбнулся:

– Чисто.

– Ну пойдёмте.

– Стефана оставляют.

– Как так?!

– У него подозрение.

– На СПИД?

– Заткнитесь вы!!! – огрызнулся Стефан.

– Стефан не бузи. Надеюсь, всё уладится, -успокоил Данила. Он смотрел на Полину взглядом победителя. Пинкертон приласкался гладким боком к штанине Стефана. Тот в сердцах двинул его ботинком.

– Ничто не помешает нам, – сказал Данила Полине.

Глаза Стефана блеснули.

– Данила, как ты относишься к женщине?

– Как я отношусь к женщине?

– Ты унижаешь её.

– Чем же я её унижаю?

– Тем, что ведёшь ужасающий её образ жизни. Тебе надо выбирать.

– Это тебе парень надо выбирать, Я не знаю, где ты подхватил эту заразу.

Стефан и так уже с момента объявления заключения врача перебрал в своей голове варианты.

– Может тебя, заразила эта тварь, – Данила носком туфли легко ударил улегшегося на грязный больничный пол Пинкертона. Собака вздрогнула, повела длинными запылёнными ушами, печально посмотрела на Данилу.

– Не бей мою собаку! – закричал Стефан.

– Ты сам её только что ударил.

Полина перевела взгляд с одного на другого.

– Мальчики, не надо ссорится. Всё уладится. Я уверена, случилась медицинская ошибка. Тем более это только предположение. Через два-три дня, Стефан, тебя отпустят. Мы тебе в больницу фрукты будем приносить.

– Фрукты!...– выдохнул Стефан. – Полина, я хочу сказать вот что…Пусть этот негодяй не думает, что он единственный претендент на твою руку и сердце…Я тоже…тебя люблю и хочу на тебе жениться…

  Щеки Данилы задрожали от возмущения:

– Сначала ещё раз анализы сдай старичок… Полина, пойдём, он не в себе.

– Полина, поверь, я не шучу, – Стефан говорил и искренне верил в то, что говорит, сейчас ему казалось, что он давно любит Полину, он чувствовал унизительную  несправедливость отношения Данилы к ней.

  Данила потянул Полину по коридору.

– Полина, пойдём он не в себе.

  Полина посмотрела на Стефана. Она не верила своим ушам. Никогда она не думала о подобном варианте. Сейчас ей нужно было проанализировать случившееся.

– Во всём виноват ты, Данила, – громко говорил Стефан. – Зачем ты притащил меня сюда?

– Ты сам пошёл.

– Ты меня упросил пойти за компанию…Если б я нечего не знал, мне было бы легче.

– Мы завтра зайдём к тебе, Стефан,– пообещала Полина.

– Написал за тебя сочинение на четыре и считает, что теперь ему всё можно, – ворчал Данила.

Данила и Полина удалялись по коридору. Стефан остался один. Пинкертон завыл.

Завгородний пригласил Данилу в ресторан" Зимний сад" гостиницы «Националь». За столом они сидели втроём. Скрывая волнение, Данила поглядывал то на Завгороднего, сидевшего за столом справа от него, то на Хмелькова, расположившегося напротив.

– Откуда вы узнали мой телефон? – спросил Данила.

Его на встречу пригласили по мобильному.

– Твой отец дал, – просто отвечал Завгородний. – Вы с Аркадием знакомы?– он кивнул на Хмелькова.

– Знаком. Только он, боюсь, со мной нет…Я вас по телевизору в передаче " Скрытая камера" видел…Данила Сухоруков,– представился Данила.

     Хмельков протянул Даниле визитку.

Принесли черепаший суп. Данила ел осторожно, боясь обжечься. Завгородний заказал ассорти из морепродуктов. Вместо вилки он пользовался палочками. Осторожно выбирал мидии и клал их, смакуя, на обложенный белым налётом от сигарет язык. Хмельков сказал, что сыт. Он пил красное вино.

– Аркадия пригласили по поводу предвыборной кампании, – объяснил Завгородний, – в депутаты Госдуму по Мытищам избираться собираюсь…

– Давно пора, Константин Львович, – тонко заметил Хмельков.

– Стратегию и тактику хочу обсудить. Надеюсь, Аркадий не откажется стать моим имиджмейкером?

– С удовольствием, Константин Львович.

– Опыт есть?

– Десятка два депутатов в Госдуму провёл…

– А что же сам?

– Не общественный я человек, Константин Львович.

– Камерный, что ли?

    Хмельков не ответил.

–Помимо "скрытой камеры" могу вам предложить "В мире людей", пятнадцать минут – десять тысяч зелёных, организуем даже в пятницу.

– Когда выходит?

– Ежедневно, кроме выходных, в 22.40. две-три минуты семь тысяч стоить будет. " День за днём" с понедельника по пятницу, пять десять минут – пять тысяч, две – три минуты – три тысячи. Сюжет о достоинствах вашей личности, достижениях в бизнесе, предвыборные обещания – десять тысяч в любое время.

– На другие каналы выходы есть?

– Пожалуйста, ТВ – Центр – " Ночное рандеву". Встреча со звездой.

– Радио?

– Могу предложить " Юность, " Открытое радио", " Авторадио" – передача "Перекрёсток".

– Цены не называй, потом обсудим. – Хорошо, Аркадий?

   Завгородний удовлетворённо засмеялся:

–Слышал последнюю бомондовскую поговорку?... Выполнять предвыборные обещания – дурной тон.

Подали второе. Данила заказал себе бараньи рёбрышки и теперь мучался. Под ножом рёбрышко скользило, грозило выскочить из тарелки на белую сорочку, дорогой галстук и пиджак Завгороднего.

– Данила, ты в курсе, что у вас помещение в Столешниковом забирают? – спросил Завгородний.

   Данила поперхнулся:

– Почему же забирают?... Я знаю, там пробелы. Срок аренды истекает, но нам в Мэрии обещали продлить.

– Вы по деньгам не потяните, – спокойно продолжал Завгородний. – Плату за метр увеличивают почти в два раза. Неужели агентство "Пинкертон" приносит такой доход, что вы сможете оплачивать?

   Данила пожал плечами.

– Я с твоим отцом разговаривал… Он же вам помещение оплачивал через свой банк?

   Данила молчал.

– Твой отец сказал, " Пинкертон" практически дохода не приносит. Он больше вам помещение оплачивать не будет. Со второго квартала этого года вам придётся закрыть агентство.

– Отчего же? – растерялся Данила. – В крайнем случае, мы перенесём агентство на квартиру Стефана. Он живёт один…

– Где-то на окраине?... Кто туда ездить будет? В Мэрии за подписью Ресина решено ваше помещение отдать на три года под офис моей фирмы по торговле недвижимостью.

– Д-Да?

– Я разговаривал с твоим отцом, у меня есть предложение для тебя, Данила. Брось бесперспективную работу со Степановым…

– Почему бесперспективную?

– Сколько у вас дел с начала года было? Неверных любовников выслеживаете? Ищите удерживаемых одним из разведённых супругов детей?..

– У нас было дело…– растеряно отвечал Данила.

   Больше всего сбитый с толку, что оказывается Завгородний знаком с его отцом.

– Исчезновение Ады?... Раскрыли?

– Пока нет.

– Заработали сто баксов на троих,– казалось, Завгородний знал всё.

– Нам обещали ещё заплатить.

– Если найдёте…– Завгородний улыбнулся краем тонких губ.

– Найдём.

– Ты уверен? …Я, Данила, предлагаю тебе перейти ко мне на фирму " Сити" юристом. Я разговаривал с твоим отцом, он одобрил. Будешь работать в центральном офисе, где раньше был " Пинкертон". Место престижное, стены знакомы.

– Это слишком неожиданно для меня, – Данила бросил салфетку на стол, отказавшись от кофе и  десерта.

– Пойдём, я немного провожу тебя, – Завгородний встал за ним следом.

– Данила, я бы на твоём месте не отказывался от столь лестного предложения Константина Львовича…– пожал Даниле руку Хмельков.

    Завгородний подвёл Данилу к выходу. Швейцар услужливо открыл дверь. На улице виднелся шестисотый "Мерседес"  Завгороднего, джип " Тойота  Ленд-Круизер" сопровождения, толкущиеся около машин охранники.

– Данила, пусть останется между нами, что ты, дежуря в литературном институте, через компьютер в кабинете ректора, опустошаешь кредитные счета клиентов твоего отца. Будь осторожнее. Кто-то заметил, подал жалобу. Сейчас в банке начато служебное расследование. Не подведи отца. Пора деньги зарабатывать честно. И оденься прилично, – Завгородний небрежно окинул взглядом куртку Данилы. – А то воровать воруешь, а деньги тратить боишься.

Данилу била внутренняя дрожь. В глазах потемнело. Он скорее интуитивно чувствовал, чем увидел протянутую руку Завгороднего. По морозной улице Данила побрёл к метро.

Рита уговорила Полину поехать на «Мосфильм», встать на учёт в актерский отдел. Финансовая перспектива работы в агентстве «Пинкертон» была весьма туманна, результаты экзаменов на заочное отделение казались самыми неопределёнными, Полина не отказалась бы от любого подвернувшегося заработка, хотя не верила, что её могут взять сниматься в даже в массовке сцены. Встретились на площади Киевского вокзала, сели в троллейбус. Рита оживлена, много болтала. Она рассказала, что встать на учет в актёрский отдел её надоумил Хмельков. Он считал, что из неё может получиться телеведущая. Главное, говорил Хмельков, ей нужно держаться за него, и тогда у неё всё получится. Отношения между Ритой и Хмельковым складывались самым серьёзным образом, Рита горячо жалела, что когда-то пыталась его отравить, что касается Ады, то она просто была недостойна Хмелькова, не понимала его. В последнюю встречу Хмельков сделал предложение Рите, но она ему пока не верила, слишком он уж напился в тот раз, Рита ждала подтверждения. Когда новые подруги стояли на задней площадке троллейбуса, глядя на убегающую дорогу, Полина сказала Рите:

– Ты знаешь, мне один человек тоже недавно предложение сделал, совершенно неожиданно. Я никогда не думала, что он питает ко мне какие-либо чувства. Мне кажется, что он сделал это со злости. Как ты думаешь, у мужчин такое бывает?

– А ты сильно его разозлила? – спросила Рита. Её больше интересовали собственные проблема, чем проблемы Полины.

– Нет. Я его вообще не трогала.

– А кто же его разозлил?

– Не знаю…– Полина задумалась.– Жизнь. У него нашли СПИД.

– А-а… Будь с ним поосторожнее. Он наверняка педик.

– Нет, у педика как раз не нашли.

    Рита пугающе посмотрела на Полину:

– Это твои друзья?

– Нет, сослуживцы по детективному агентству.

– Понятно, весёлая у вас компания… так ты ему отказала?

–Кому? Педику?

– А педик тоже сделал тебе предложение.

– Да, ещё раньше.

– Тоесть у тебя два предложения, одно от педика, другое от спидоноса, и ты не знаешь кого выбрать…А кто тебе больше нравится?

– …Не знаю, – протянула Полина. – Раньше нравился Данила, то есть педик… Я заставила его перед свадьбой сдать анализы, он обещал бросить гомосексуализм. Это у него не потребность аргонизма, а мода такая. За компанию он уговорил поехать с ним в больницу Стефана. В результате у Стефана обнаружили вирус СПИДа, а у Данилы нет. Узнав диагноз, Стефан тут же сделал мне предложение… Я совсем растерялась.

– Значит, этот…Стефан хочет от тебя детей, – заключила Рита. – Мужчины перед смертью всегда хотят, чтобы женщина кого-нибудь им родила. Наследника, продолжателя дела. Бабушка мне так говорила. Но он может заразит тебя и ребенка тоже.

– А любит он меня?

– Может он всегда любил тебя, тайно…

       Полина задумалась.

Приехали на " Мосфильм". Заплатив известную сумму денег, Полина и Рита получили право считать себя артистками " Мосфильма". Они заполнили анкеты, написали, где учились, какие языки знают, какими видами спорта занимались. Толстая рыхлая тётка тщательно пересчитала купюры, наклеила фото на картонки, другие фотографии засунула в отдельные кармашки сзади карточек и поздравила девушек с началом творческой жизни. Рита была в экстазе. Ей захотелось пересмотреть всю картотеку " Мосфильма". Наверняка другие девушки менее привлекательны, их поставили на актёрский  учёт исключительно за плату, Рита и Полина достойны сниматься в кино куда больше. Скоро они пойдут нарасхват. Режиссёры и продюсеры сцепятся из-за них в рукопашной. Домашние телефоны оборвутся от предложений. Девушкам останется выбирать. Вежливо отказывать стоящим в очереди киноменам, к сожалению их график перегружен, позвоните, пожалуйста, этак месяца через три. Рита предупредила Полину, что главное в этом деле, чтобы голова не закружилась, что бы оставаться скромным, не забывать родителей и друзей, а там пусть Голливуд сменяет Канны, а Венеция Берлин. Толстая тетка пояснила  девушкам, что чтобы смотреть карточки других актёров и актрис, опять следует заплатить, ибо это называется работой в актёрском отделе. Сумма оказалась большой, но приемлемой. Рита заплатила деньги Хмелькова, и девушки окунулись в мир звёзд. Действительно, другие девушки, даже с актёрским образованием и уже снимавшиеся, были хуже. Рита и Полина шёпотом обсуждали в каких туалетах они выйдут на подиумы фестивалей, если их заметят. То и дело они узнавали  на карточках известных актрис. С сего дня они были среди них, в своей компании, хотя девушки сходились  во мнении, что некоторые звёзды сияют незаслуженно, они им не нравились. Вполголоса возникали споры, когда мнения девушек разделялись. Рита покосилась взглядом на тётку за столом и предложила Полине посмотреть мужчин. Вот они красавцы, знаменитости. Вновь горячее обсуждение, спор. Вдруг Полина и Рита вздрогнули одновременно.

– А этот что тут делает?

С актёрской карточки на Риту и Полину самодовольно смотрел Константин Львович Завгородний. Сзади в бумажном кармашке лежали другие его фотографии. И фамилия, и имя, и отчество на карточке тоже сходились. Было написано, где и когда Константин Львович учился, что он знает английский, водит автомобиль и занимается плаванием.

–Зачем ему всё это? – спросила Полина.

– У него же "Мерседес", джип, охрана, фирма…– перечислила Рита…-Наверное, для души…– предположила она.

– Возможно, до того, как он сделал карьеру, разбогател, – сказала Полина,– Константин…– ей уже сложно было добавить Львович, -…снимался в кино…А потом забыл сняться с учёта, не стал заниматься.

Девушки задумались, внезапно им открылось, что кино нечто низшее, что бросают большие люди. Бизнес, политика – это да, а что кино?!

– Но я никогда его ни в одном фильме не видела…– заметила Рита.

– Я тоже, – согласилась Полина.

– Смотри, тут в карточке написано, что Завгородний учился в Щукинском училище, но не закончил.

С карточкой Завгороднего девушки подошли к сотруднице актёрского отдела.

– Скажите, а вот этот…актёр часто востребован?

– Костя?... Довольно часто. Я его давно не видела. Опять, наверное, где-то снимается. Да вы позвоните ему, Костя человек безотказный. Мы телефоны только режиссёрам и ассистентам по актёрам даём. Вам даю по исключению, не говорите, где взяли.

     Полина догадалась, что деньги, которые они заплатили с Ритой за регистрацию в актёрском отделе, вряд ли достигнут мосфильмовской кассы.

          Стефана обследовали на педикулёз и заставили помыться. Выйдя из душа, он увидел трёх медработников пугающе оглядывающих его. Помимо медсестры, плотной крашенной блондинки, приведшей его в помывочную, присутствовал принимавший его врач и ещё один, неизвестный ему доктор с бледным осунувшимся лицом, нескладной тощей фигурой, обтянутой коротким, как пиджак, белым халатом.

– Подождите, не одевайтесь, – сказал принимавший врач.

         Он и новый доктор подошли поближе, развернули Стефана к свету. Он стоял на резиновом рубчатом половике, постеленном на кафельный пол. Вокруг пояса Стефана была обмотана простыня, по икрам катились капли воды.

– Странна форма кахексии, – сказал принимавший врач.

– Дистрофия, – заметил новый доктор.

Оба с интересом рассматривали худое с выступающими рёбрами тело Стефана. Апатичное лицо принимавшего доктора осветилось улыбкой:

– Нет, Анатолий, кахексия неясного патогенеза, – врач запустил под простыню короткие толстые пальцы. Стефан почувствовал, как ногти скребут ему по низу живота. Врач зажал пальцами складки кожи рядом с пахом, сквозь линзы очков заглянул Стефану в глаза.– Жировые отложения есть, но крайне незначительные. Брюшные рефлексы сохранены.

– Обратите внимание, Антон Валерьянович, как бьётся брюшная аорта, – новый врач указал тонким пальцем под рёбра Стефана. – Как ни парадоксально, возможно это вариант синдрома Иценко-Куминга.

– Я склоняюсь к нетипичному Альцгеймеру, – принимавший врач взял Стефана за нижнюю челюсть. – Больной, покажите язык…

В коридоре послышался топот лап. В душевую влетел Пинкертон и тут же разразился неистовым лаем в адрес врачей. Принимавший врач, которого называли Антоном Валерьяновичем, прекратил обследование:

– Это что за тварь?

– Хорошая собачка, – виновато сказала медсестра , протягивая Стефану комплект больничной одежды, полосатую пижаму и коричневые штаны.

– Немедленно уберите! Она мне всё отделение загадит.

– Это собака больного, Антон Валерьянович. Мы с ним договорились, пока он на обследовании, собачка поживёт у меня.

Стефан одевался.

– Как же ты, Лиза…Елизавета…животных любишь…– заметил Антон Валерьянович, немного сбавив начальственный тон. – Чтобы к вечеру собаки не было. Больного поместите в семнадцатую палату. Толь, возьмешь его к себе?

– Хорошо, Антон Валерьянович, – покорно согласился доктор.

    Медсестра повела Стефана к лифту. Поднимаясь на девятый этаж, она поведала, что Толя – Анатолий Леонидович Сергачёв – определён лечащим врачом Стефана, Антон Валерьянович Балюбаш – заведует отделением. Саму медсестру, как Стефан успел узнать раньше, звали Елизаветой Фроловной Цветковой, можно просто – Лиза.

Стефана поместили в двухместную палату. Из окна открывалась панорама на город. Соседом его оказался ветеран, дядя Коля. Он страдал ревматизмом сердца. Детей у дяди Коли не было, жена умерла. Дядя Коля сразу спросил Стефана, не предлагали  ни ему врачи лечение импортными средствами. Невероятная худоба Стефана в глазах людей тут же делала его больным. Ни врачи, ни пациенты не сомневались, что его следует лечить. Вопрос стоял, от чего и чем. Стефан и сам уже смирился с мыслью, что он чем-то болен, в самом деле, нельзя же есть без меры и не поправляться, выглядеть как скелет. Стефан отвечал, что никаких лекарств ему ещё не предлагали, он на обследовании. Дядя Коля участливо  покачал головой. О себе он охотно сообщил, что спустил на лекарства все свои скудные сбережения и пенсию, теперь собирается и квартиру отписать медсестре Лизе, лишь бы лечили хорошо. В семнадцатой палате дядя Коля лежал уже полгода. В больнице он знал всех и вся.

      Данила сидел в «Дарах природы». Бармен куда-то отошёл. Тусклый свет лился из красных ламп. Лёлик негромко говорил, Данила слушал, вертя в руках чашку кофе.

– Тебе не следует приходить в наш клуб, Данила, – Лёлик провёл загорелой рукой по бледному запястью Данилы. – Начальство делает замечания.

– Отчего же так? Если ты здесь работаешь, значит, принадлежишь любому, кто заплатит.

– Это так. Никому нет дела, что у мальчика-проститутки есть сердце. Он умеет и хочет любить. Им наплевать! – Большие серые глаза Лёлика наполнились слезами, он тряхнул головой, подвески серебряных серёг зазвенели у него в ушах.

– Я знаю, это из-за Лысого и Патлатого, – отвечал Данила. –Поверь мне, Лёлик, я за ними больше не слежу. К ним не подберёшься, потом я ухожу работать юристом в серьёзную фирму…" СИТИ" Завгороднего. Может быть, слышал?

– Как же не слышал?! – Лёлик вытер слёзы кружевным платочком. – Они все одна компания, и " Сити", и " Сервис-интер".  "Сити" – дочерняя компания "Сервис-интера". Константин Львович на побегушках у Аркадия  Иосифовича, а Сергей Сергеевич из фонда поддержки студентов Консерватории вообще никакой роли не играет.

– Аркадий Иосифович, тот что Лысый, " Сервис-интер" возглавляет?

–Я тебе ничего не говорил? Не ходи к нам больше, Данила, не ходи, если не хочешь, чтобы у тебя были неприятности и бедного Лёлика из клуба выперли.

     Данила задумался.

– Послушай, Леля, а у Завгороднего была сестра?

– Откуда я знаю? Я на женщин не очень засматриваюсь. Приходил он тут с одной…

– С  брюнеткой в красных " перьях"? Бледным лицом, большими глазами?

– Лёлик пожал плечами…

– Я тебе фотографию покажу…– Данила достал фото, данное ему Софьей Абрамовной в последний его визит. – Не узнаёшь?

– Похожа…Хотя та была в зеркальных очках, типа стрекозы. Сейчас модно такие, знаешь. Я хотел такие себе купить, помнишь тебе в " Пассаже" показывал. Данила, если мы расстанемся, обещаешь мне сделать подарок? Я хочу о тебе вспоминать…

– Её не Ада звали?

– Может и Ада…– Лёлик вздрогнул. На пороге появились те, кого Данила называл Патлатый и Лысый. – Я побежал, и ты уходи.

Лысый бросил острый взгляд на Лёлика и Данилу.

       Данила вышел из клуба и тут же столкнулся с Подиной.

– Ты?!

– Я тебя по всей Москве ищу, где ты пропадаешь?

– Я домой собирался…

– Где ещё можно найти Данилу, как не в гей клубе?... Я тебя бы давно оттуда вытащила, туда женщин не пускают.

– Что случилось?

– Мария Абрамовна звонила, говорит, не хочет больше, чтобы мы искали Аду.

– Почему?

– Говорит, что смерилась с потерей, что дочь не найти, что в Москве сотни людей ежедневно пропадают и их не находят. Короче, платить за поиски Ады она не намерена.

– Мне то что! Я больше этим делом не занимаюсь. Я тебе говорил? Я ухожу юристом на фирму  "СИТИ" к Завгороднему.

– Недвижимость, да? Я всегда говорила, Данила, что ты кончишь криминалом.

    Данила сделал гримасу.

– Они меня  на карте подцепили.

– На какой карте?

    Данила достал кредитную карточку:

– Как-то узнал, что у меня кредитка фальшивая. Я на неё через ректорский компьютер деньги банка отца скачиваю. Хотя брал я по-божески, можно сказать, копейки не больше трёх процентов. Три процента с операции у них как раз в банке комиссия.

– Заметили?

– У отца, в банке служебное расследование. И Завгородний как-то пронюхал. Теперь я у него на крюке, – Данила в сердцах хотел сломать кредитку,  выбросить в мусорный ящик. Полина перехватила его руку:

– Погоди. Отдай мне.

– Зачем?

– Я сама выброшу.

–Смотри!

– Ты что своей будущей жене не веришь, гомосексуалист несчастный?

Данила отдал карточку:

– Пойдем, погуляем.

– Нет, Данила я тороплюсь.

– Что так? Зачем собственно приходила?

– Передай Стефану, что Мария Абрамовна больше не желает расследования.

– Я с ним  не общаюсь и тебе не советую.

– Ой– ой– ой!

Данила и Полина расстались. Данила побрёл домой, а Полина зашагала в магазин и по Даниловой кредитной карте купила куртку, костюм, сапоги, которые давно хотела.

       Удостоверившись, что ветеран спит, Стефан тихо встал, больничная кровать чуть скрипнула под ним, и вышел из палаты. В коридоре слабо светили люминесцентные лампы. Пост медсестры был пуст, двери палат процедурных, сестринских, смотровых кабинетов закрыты. Коридор отделения перпендикулярно упирался в общий коридор больницы, тянущийся через всё здание. Там находилась ординаторская. Через приоткрытую дверь Стефан увидел двух врачей в белых халатах, Антона Валерьяновича и Толю. Рядом с ними за столом, уставленном закуской в консервных банках, плоскими бутылками из-под Альмагеля с налитым в них спиртом и стаканами, сидели от нечего делать девицы в больничных халатах. Компания слушала музыку, хохотала. Стефан осторожно прошёл мимо, направился к лифту. Он планировал спуститься в мертвецкую.

Загромыхал лифт. Лифт ехал медленно и грузно, раскачиваясь из стороны в сторону. Стенки его дрожали, и, казалось, готовы рассыпаться в любой миг. Стефан чувствовал напряжение, дрожь каната к которому был подвешен ящик, клетка для опускания и подъёма людей. Дорога была бесконечной. Если днём, когда больница полна народу, и куда-то торопятся врачи и медсёстры, ведя бесполезную борьбу со смертью, и медленно идут пациенты, сознавая свою болезнь, они считают дурным тоном ходить быстро, и как бы таят в себе страдание, надеясь покоем избавиться от него, в лифте не чувствуется угрозы. Его кабины скорее неуютны, чем страшны. Человек в низ инстинктивно ощущает себя не в своей тарелке, дорога всегда воспринимается долгой, даже с этажа на этаж, но никогда вечной, только порой, когда в кабине много людей, вдруг нависает гнетущая тишина, все молчат, воздух спёрт, появляется мысль, что будет, если лифт оборвётся, есть ли внизу спасательные пружины, о которых говорят, но никто не видел, если лифт застрянет, не задохнутся ли находящиеся в нём, прежде чем его откроют. Ночью, когда ты в лифте один, такие чувства усиливаются в сотни раз. Стефан ехал и не знал, когда будет подвал. Он опускался в бездну. Голова его кружилась, он ощущал дурноту, как при посадке самолёта. В последнее время он ослабел, то ли лот перемены обстановки, то ли от малого количества движения, долгого лежания на больничной койке, то ли  от лекарств, которые назначали ему врачи. Почувствовав дурноту, Стефан сел на корточки, прижавшись спиной к трясущейся стенке кабины. Теперь всем телом он ощущал вибрацию лифта, он слился с ним.

Лифт дёрнулся  и остановился. На указателе над дверью горела буква "П" – подвал. Дрожа, порываясь в любую секунду остановиться, дверцы  задёргались и поползли на стороны. Стефан ступил на бетонный пол уходящего направо и налево просторного коридора. Сверху по потолку тянулись толстые чёрные трубы, с них капал водяной конденсат. Дверцы закрывшегося лифта хлопнули позади Стефана, как выстрел. Он услышал, как кто-то невидимый ему, вызвал лифт. Трос натянулся, кабина задрожала и вяло, в мучительном рапиде поползла вверх. Стефан остался один. Он прислушался и в неясном шуме, спрятанных за стенами автоклавов и рефрижераторов, вдруг отчётливо различил человеческие крики. Неясно, кричал один мужчина, или одна женщина, или несколько человек одновременно, кто-то страдал, кто-то мучился, и не в силах сдержать мучавшую его душевную и физическую боль, кричал. Это был крик животного, когда человеку столь невыносимо, что он забывает о индивидуальности, цивилизации, о том что делает человека человеком, превращает из личности в одну разверстую рану. Стефан не мог понять, откуда раздаются крики. Они шли со всех сторон, будто сами стены, пол и потолок излучали их.

Стефан прошёл вдоль коридора. С двух сторон от него тянулись закрытые двери, поблёскивал метал на навесных замках. Гулко звучали шаги по бетонному полу. Мертвенный ультрафиолет, изливаемый люминесцентными лампами, заливал прямоугольное пространство. Стефан ощущал себя мышью, пущенной в пенал. Передняя стена пенала казалась ирреальна. Чем дольше он шёл, тем дальше она отодвигалась. Хотелось бежать, чтобы разорвать бесконечность. Пол понижался. Стефан уже хлюпал в воде. Капли, сбегавшие с труб вдоль стен, летели на пол, бились о водную поверхность, издавая звук разорвавшихся маленьких бертолетовых бомб. Человеческие крики становились явственнее, нарастали, будто за штукатуркой таились узники, взывавшие о помощи.

Стефан уже различал отдельные слова. Гигантская тень метнулась у него между ног, накрыла его. Стефан обернулся и увидел следовавшую за ним тень человека. Стефан не успел разглядеть тень конкретно. Но он не мог ошибиться, это была  не его собственная  тень, не  произведение напряжённых нервов. Он слышал шаги, они не совпадали  с его собственными. Лучи света, струившиеся из раскрытой двери, через которую вышел преследователь, били ему в спину,  очерчивали фигуру, отбрасывали   ту чрезмерную тень, что скользила по полу, потолку и  стенам, гналась за Стефаном. Нечто вроде просторной робы окутывало фигуру неизвестного. Полы одеяния развевались. Обострённый слух Стефана донёс до него хлопанье материала, ткани. Человек не прятался. Он спокойно преследовал. Он видел Стефана, как Стефан видел его. Стефан побежал. Человек  побежал за ним. Брызги воды разлетались во все стороны.  Тени преследуемого и преследователя, как птицы, метались со стены на стену.

Стефан добежал до поворота, повернул направо. В широком атриуме располагалась шахта лифта. Стефан нажал кнопку. Ему повезло, кабина стояла в подвале. Стефан нажал на пятнадцатый этаж. Двери двинулись к центру. Через почти сомкнувшуюся щель Стефан увидел тень преследователя, легшую из-за поворота на пол.

Стефан специально набрал не свой этаж. Он опасался, что его ухода хватились, что на его этаже могут ждать. Лифт раскрылся. Площадка пятнадцатого этажа была пуста. По тёмной лестнице он пошёл вниз. На лестничных клетках стены разрывали окна. За ними виднелся синий  в предрассветном мраке город. Мигали поворотники одиноких автомобилей. В небе пульсировали красные сигналы самолётов, относительно недалеко находился аэродром. В здании царила абсолютная тишина. Стефан заглянул на один из этажей. В обе стороны тянулся нескончаемый коридор. На посту медсестры горела мертвенно-голубая лампа со стеклянным абажуром похожим на шляпку гриба. На столе лежала раскрытая книга. Всполохи ультрамарина ложились на стол и стенку за ним. В холле напротив стоял работающий телевизор. Медсестра видимо, перешла туда. Стефан не видел её. Она что-то смотрела или спала убаюканная почти отсутствующим звуком фильма.

На своём этаже медсестры вовсе не было. Крадучись Стефан прошёл мимо ординаторской. Опять через не полностью прикрытую дверь он заметил двух врачей, Антона Валерьяновича и Анатолия Леонидовича, и двух больных. Опять смеялись, слышался звук и запах разливаемого спирта. Стефан вошёл в палату, опустился на постель.

– Что они там? Веселятся? – послышался довольно бодрый голос ветерана.

Стефан вздрогнул. Старик зашевелился, передвинул вместе с подушкой голову. В синем пятне света от окна Стефан мог разглядеть его морщины, щетину, чёрные глаза.

– Дело молодое. Это почти в каждое дежурство Балюбаша или Сергачёва случается. Если один дежурит, то и второй приходит… Призовут молодых девок – больных, от чего они тут лечатся не знаю, и проказничают. Я тут тоже раз ходил, подсматривал. Выдумщики! Притащили старый разряженный аккумулятор от автомобиля, прицепили проводки, девка ноги раздвинула, они ей в клитор ток пускают. Все ржут. Девка хохочет, подруга её на пол со смеха упала…– старик хитро засмеялся.

Стефан почувствовал озноб.

– А в мертвецкую не спускался? – продолжал пытать ветеран. – Что молчишь? Я ходил. Интересно. Там в холодильнике трупы лежат до вскрытия.

– Там замки на дверях, – сказал Стефан.

– Эх ты, невнимательность! … Не на всех дверях замки. Где замки, там что-то ценное хранят, а где замков нет, там трупы. Толкни дверь, она откроется.