Текст книги "Жизнь только начинается"

Автор книги: Александр Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Глава двадцать пятая
ОГОРЧЕНИЯ И РАДОСТИ

На шахматный турнир Юра не пошел – в плохом настроении ни одной партии не выиграть. Никогда в жизни он не был так несчастен, как в этот субботний вечер. Оля ушла в кино с Васей, а он один сидел в саду и с горечью вспоминал Олины слова: «Останемся на всю жизнь школьными друзьями».

В таком состоянии отчаяния и нашел Юру Целинцев.

– А ну, идем заниматься.

Юра покорно встал и пошел за товарищем. Дело в том, что в последнее время учеба у Юры катастрофически покатилась по наклонной плоскости. Первые дни Юра старался, гордился тем, что учится в восьмом классе. Пока занимался с Олей, даже четверки получал. А потом схватил первую двойку по химии, затем по физике и по русскому. Ему грозил перевод в седьмой класс. Юра стал пропускать занятия. На групповом собрании его «взгрели», особенно Вася нападал, а Оля назвала его «бесхарактерным лодырем». Пропускать занятия он уже больше не решался, но уроки слушало безучастным видом.

Комсомольцы решили спасти положение. Оля предложила Целинцеву взять шефство над Юрой, «пока он не поймет, что стыдно быть двоечником». Комсомолец Умит Раджабов взялся подготовить Юру по узбекскому языку.

– Опять сегодня двойку схватил, – угрожающе сказал Целинцев, – а мне на бюро за тебя попало.

Юра, позевывая, лениво глядел в окно.

– Там ничего нет, в книгу смотри, – с сердцем сказал Целинцев.

Но если человек не хочет заниматься, трудно ему что-либо втолковать. Иван Сергеевич не выдержал, закричал:

– Бездельник! Сколько можно лодырничать?

Юра обидчиво надул губы и наотрез отказался заниматься:

– Не кричи! Как умею, так и учусь.

– Ты умеешь, но не хочешь! Не мне, тебе это нужно, дурень.

Юра, насупившись, бросил на кровать книги с тетрадями.

– Как хочешь, – сердито махнул рукой Целинцев. – Я не каменный. – Он собрал свои учебники и вышел.

Юра слышал, как пришел Вася. Приоткрыв глаза, он со злостью посмотрел на счастливое лицо товарища.

А ночь была длинная, длинная. Не раз просыпался Юра с надеждой: не утро ли? Включал свет. Часы показывали два… Потом три… четыре часа ночи… Вдруг захотелось покурить. Вышел в коридор. Курил, прислонясь к стенке, закрыв глаза. Кружилась голова, чуть поташнивало. С папиросой в руке Юра вернулся в спальню. Перед глазами стояла Оля: строгая, красивая. «Как грустно в мире одному», – прошептал Юра с горечью. Если бы его сейчас спросили, чего он желает больше всего на свете, «Увидеть Олю», – не задумываясь, ответил бы он. Но его никто ни о чем не спрашивал.

 
Как грустно в мире одному!
Зачем расстались мы?
Пойми меня, как я люблю!
Навек люблю тебя!
 

«Сам сочинил!» – с удивлением подумал Юра. Ведь он никогда не сочинял – и вдруг сразу получились стихи.

Проснулся он от нестерпимой боли, схватился за грудь. Дымилось одеяло. В прожженную дырку свободно пролезал кулак.

«Вот и накурился. Теперь пропесочат», – с ужасом подумал Юра.

Он поднялся вместе с ребятами, убирая постель, прикрыл дырку на одеяле подушкой, потом пулей выскочил из общежития.

Из трамвая Юра вышел на кольце, свернул в одну из узких улиц старого города и побрел медленно в горьком раздумье. Он купил двести граммов конфет и зашел в небольшую чайхану. На подмостках, застеленных коврами, сидели старики и, тихо переговариваясь, пили чай.

Чай в чайхане особенно вкусный, ароматный. Парнишка лет шестнадцати, рослый, красивый, с черными живыми глазами, подал Юре на подносе чайник и пиалу.

– Самсы принеси парочку, – важно сказал он пареньку и показал два пальца.

Тот с готовностью, улыбаясь, кивнул головой и на чистом русском языке сказал:

– Я хорошо понимаю.

«А я по-узбекски не понимаю, – подумал с сожалением Юра. – Ничего, когда-нибудь научусь». Съев самсу, он попросил мороженого.

– В чайхане нет. Там есть, – указал паренек в окно. – Совсем близко.

Юра вернулся с четырьмя палочками эскимо. Лениво пожевывая, он наблюдал за пареньком. Тот сновал от одного человека к другому, подавал чай, конфеты, лепешки, сушеный урюк, самсу.

Чайханщик, маленький, с толстыми плечами, стоял около медных самоваров и под их мерное гудение напевал вполголоса унылую, нагонявшую сон песню. Его круглое добродушное лицо лоснилось.

– Эй, парень! Хочешь эскимо? – Юра протянул две палочки.

– Рахмат, спасибо. Не хочу.

– Рахмат – потом, сначала ешь…

Парнишка, поколебавшись, осторожно взял мороженое.

– Как тебя звать?

– Садык.

– А почему ты все время улыбаешься?

– Не знаю почему…

– А ты сколько часов работаешь?

– Восемь.

– Не больше?

– Нет.

– Нравится работа? – вкрадчиво спросил Юра.

Садык пожал плечами. Кто-то стукнул в пустой чайник – и Садык убежал. А Юра догадывался: «Наверно, у паренька на душе тошно, а он улыбается».

Юра опять подозвал Садыка.

– Сколько получаешь?

– Триста пятьдесят.

– И ты за эти гроши работаешь?

– Да. Хорошо платят, работа легкая.

– А ты любишь легкую работу?

Садык опять пожал плечами и ничего не ответил.

– И хочется тебе чай подавать? Ведь ты здоровый, молодой. Не стыдно? Девушка увидит тебя – отвернется, плюнет и скажет: «Не надо мне прислуги».

– А что такое «прислуга»?

– Тащишка вроде.

– Я не тащишка, не прислуга.

– Чудак, ты не обижайся. Не в полном смысле. Пусть чайханщик сам подает. Вполне один справится. Смотри, он от жира скоро лопнет. Пусть побегает, ему же лучше будет, похудеет. – Юра заговорил тише. – Тебе не здесь надо работать. Хочешь быть героем труда?

– А ты кто такой?

– Тракторист, слесарь, комбайнер… – Юра вытянул вперед ладони. – На все руки мастер. Получать буду тысячу рублей в месяц, а постараюсь – до двух догоню.

– О! – воскликнул Садык, – такой молодой и тракторист. – Он причмокнул языком. – Очень хорошо!

– А ты хочешь?

– Я не умею… Очень хочу…

– Я тоже не умел. Эх, и школа у нас, Садык! Академия! Из нашей школы сплошные герои выходят.

– И ты герой?

– Конечно… – Юра вдруг смутился. – Нет, Садык, я пока еще не герой. Мало-мало рановато. А вот из прежнего выпуска двенадцать человек прославились. Ты Паню Рогачева знаешь?

– Нет.

– А Бекбулиева?

– Не знаю.

– А Ганиева?

Садык с огорчением покачал головой.

Вскоре они договорились так: завтра Садык отпросится у чайханщика и придет в школу, а Юра к этому времени порекомендует его Галине Афанасьевне. Садыку нужно поспешить, потому что вновь организованная третья группа начнет заниматься через пять дней. Надо еще врачебную комиссию пройти.

– Не волнуйся! Я не врач и то вижу, что ты здоров. А тебя чайханщик отпустит с работы?

– Отпустит, – уверенно сказал Садык. – Он мой старший брат… Я приехал в ФЗО поступать и опоздал. А он сказал: «Поработай пока в чайхане».

– Брат?! – изумился Юрка. – А я-то думал…

Дав Садику адрес школы, Юра крепко пожал ему на прощанье руку.

Глава двадцать шестая
МИТЯ ПОЛЕВ

Почему ребята не любили Митю? На это, пожалуй, прямо никто не смог бы ответить. Вроде и не хитрый, вроде и не задира, а никто с ним дружить не хочет. Учился Митя ни шатко ни валко: двоек не было, но и четверка залетала к нему так же случайно, как птица в открытое окно. Тихий, опускающий к земле настороженные светло-серые глаза, он в разговор с ребятами почти никогда не вступал, со всеми соглашался. Удивляло Васю и лицо Полева, оно всегда выражало какую-то непонятную тупую покорность, смирение. Какое бы событие ни произошло в училище, Митя молчал. Ребята прозвали Полева «святошей». Неизвестно, кто прицепил ему этот ярлык, только прилепился он к нему накрепко. Пожалуй, ребята забыли бы его имя и фамилию, если бы на уроках его не вызывали преподаватели.

Но однажды Митя поразил всех. Костя громогласно приказал Юре заправить «заодно» и его кровать. Иван Сергеевич возмутился:

– Ты что, барин?

– Руки не отвалятся, пусть приучается. Не вмешивайся, Иван Сергеевич, я, может, из него настоящего человека сделаю.

Вася собрался вступиться за Юру, но Митя, слушавший этот разговор, подошел к Косте и поднял на него тихие грустные глаза.

– Зачем обижаешь Юру? Ты человек, и он такой же человек. Обижать никого не нужно. Все люди одинаковы, и каждый за себя должен делать. Все хотят жить спокойно, и не надо мешать друг другу.

Костя удивленно уставился на Митю.

– Вот новость! – изумленно воскликнул он и расхохотался. – Вот так «святоша»! Ну и отчебучил: «Мешать не надо!» «Жить спокойно!» А ну, брысь под стол!..

После этого случая Вася стал приглядываться к Мите. Они все чаще стали бывать вдвоем.

– Спокойнее нам вдвоем, хоть насмешек от ребят не слышишь, монотонно бубнил Полев, когда они оставались с Васей. – Бабушка моя учат: «Сторонись плохих людей, обходи их за версту».

– Гм… Чем же они плохие люди-то?

– Будто сам не знаешь? Вот, например, Иван Сергеевич. Заставляет меня учиться. Пристал хуже репья. А мне бабушка говорит: «Не перегружай голову, а то можно с ума сойти…»

– Твоя бабушка глупости говорит. Она у тебя отсталая, что ли?

– Не-ет, – протянул Митя. – Ежели моя голова слабая на учение – как ты не бейся, ничего не получится. Я это проверил. Вот учу, учу урок, и вдруг в голове шум, гудение…

Вася рассмеялся и хлопнул Митю по плечу.

– От лени все это. От лени я даже спать на уроке хочу.

– Нет, не говори так, – рассердился вдруг Митя. – Кому что положено, то надо и делать. Мне школа не впрок. И тебе тоже…

– И мне? – перебил задетый за живое Вася. – Меня не равняй с собой. Никогда у меня голова не гудит. Я, если захочу, лучше всех учиться буду.

Пожалуй, аккуратней Полеаа никого в комнате, исключая Ивана Сергеевича, не было. Вставал он точно по звонку, опрятно заправлял кровать, за столом ел не торопясь, степенно. Покончив с едой, облизывал ложку. А если случится, что уронит крошку хлеба на стол, то подберет ее и положит в рот.

Странное, неребячье поведение Мити вызывало у ребят насмешки. Но Митю они не смущали. Он, как правило, не отвечал насмешнику, и тот в конце концов, пожав плечами, отставал.

Однажды вечером Вася с Митей сидели в саду. Первый снег уже давно растаял, стояла сыроватая, но теплая погода. Митя задумчиво, не мигая, провожал глазами редкие прошлогодние листья, время от времени тихо падавшие на землю.

– Земля чудеса делает, – вдруг произнес он. – Живет человек на ней, она поит и кормит его и потом к себе забирает. Весной все цветет, земля жизнь дает, а осенью все умирает, обратно в землю идет.

– Ну и что? Так и должно быть – закон природы. А чего ты об этом так странно рассуждаешь, как поп?

– Поп не поп, а думать об этом надо. Вот, скажи, откуда земля появилась?

– Гм… Ты же в школе учишься и книги читаешь.

– Читал, проходил… На лекциях тоже объясняют, только все не то.

– Как не то! А что же «то»?

– Вот об этом и надо думать. – Вид у Мити был какой-то торжественный, на лбу собрались морщины.

Озадаченный его словами, а главное, тоном, Вася долго молчал, искоса поглядывая на Митю.

– Скучно с тобой, – сказал он, наконец, сердито. – Голову морочишь себе и другим.

– Ты не сердись, ответь на вопрос.

Вася не знает, что и думать: не то шутит Митя, не то всерьез спрашивает. Вася, как может, рассказывает Мите о происхождении земли. Митя слушает, глядя куда-то в сторону, я нельзя понять – то ли он соглашается с Васей, то ли не верит ему.

– Может так, а может и не так, – загадочно заговорил Митя. – Есть у меня книга интересная. Хочешь почитать, приходи к нам. Книга толстая, старинная, в ней про все сказано и про святых написано. Вот люди были! Таких сейчас нет…

– А разве святые – люди?

– Сначала были людьми, а потом святыми стали. Не нам с тобой чета. Знаешь, как они жили? Каждому добра желали. Никого не обижали. Постились.

– Ого! Значит, голодали!

Митя озадаченно помолчал.

– Они приучили себя… в пустыне без воды и без хлебушка проживали.

Вася расхохотался.

– Ты сумасшедший, Митька. Как они не умерли?

– Молитвой спасались, в ней вся сила. Потому и стали святыми… В огне не горели, по водице ходили – не утонули.

– Ой, брехня! Ой, брехня! – зажал уши Бугрин и уверенно добавил: – Ты идиот, Митька.

Полев улыбнулся снисходительно, с видом человека, знающего что-то очень важное, и больше не сказал ни слова.

Глава двадцать седьмая
ДОМА У МИТИ

В субботу, под вечер, Митя пригласил Васю к себе домой. Но к Мите они попали не сразу.

– Бабушка в хоре поет, зайдем за ней.

«Молодец бабушка, в самодеятельности участвует», – подумал Вася. Только когда они подошли к воротам церкви, Вася понял, о каком хоре шла речь. Из-за ограды доносилось заунывное пение.

Из ворот выходили старики и старухи, поспешно крестясь, что-то нашептывая. Спустя некоторое время Вася увидел попа с большой белой бородой. Горбясь, с портфелем в руках он направился к стоявшей неподалеку от церкви «Победе».

Подошел Митя.

– Сейчас бабушка выйдет. Она ведь старшая в хоре, – видимо гордясь этим, пояснил Митя и с торжественным видом развернул маленький аккуратно склеенный пакетик. В нем оказался крест.

– Для тебя купил. Надевай, он от всех несчастий спасет.

Вася возмущенно крикнул:

– Ты с ума сошел!

Полев завернул крест и бережно сунул его в нагрудный кармашек рубашки.

– Заблудший ты. В вере покой и счастье обретешь, Пойми! Я ведь тоже ношу.

Вася молчал. И слушать противно, и возражать неохота. Вот так тихоня! Даже Ярков в тысячу раз лучше Мити.

К ним подошла сгорбленная старушка. До чего же она была старенькая и слабенькая! Бугрину показалось, что она вот-вот переломится и упадет. Старуха шла, опираясь на суковатую палку. Забыв обо всем, Вася поспешил ей навстречу и взял ее под руку.

– Спасибо, миленький, спасибо.

Ребята подсадили бабушку на переднюю площадку трамвая. Ехали долго.

– Ноги-то вытирайте хорошенько, – предупредила старушка, когда они вошли в ветхие сенцы. Митя тщательно вытер ботинки тряпочкой и передал ее Васе.

Едва они вошли в полутемную комнату с завешанными окнами, как Митя, косясь то на бабушку, то на Васю, перекрестился. А Вася не знал, что ему делать.

Старушка устремила на него маленькие подслеповатые глазки.

– Родители живы?

– А как же, в Оксиновке живут.

– При них-то чего не живешь?

– Учиться надо, трактористов не хватает.

– Ох, уж трактористы из вас!

Старушка усадила ребят за стол, поставила сахарницу с мелко наколотыми кусочками сахара, нарезала хлеб.

– Пейте чай, наверно голодные.

– Нет, бабушка, мы сыты.

– Глядите-ка, так уж и накормили досыта… На казенных харчах не разжиреешь.

– Хватает нам, бабушка, – с обидой сказал Вася.

– Ну, ладно, молодой да обидчивый! Старшие говорят – слушать надо, а вам бы только перечить…

Старушка включила свет, надела очки и села к столу, взяв в руки толстую книгу.

– У старых учиться уму-разуму надо. Вы не те книжки читаете, поэтому в бога перестали верить.

Старушка читала о том, как жили святые, сколько несчастий претерпели, как смиренно молились и за это бог их вознаградил – сделал святыми. Вася смотрел на морщинистое лицо бабушки и думал: «Хоть бы чуть-чуть улыбнулась. Неужели ей самой не смешно? – Вася перевел взгляд на приятеля. – Неужели и Мите не смешно?»

– А где сейчас святые? – с наивным видом спросил Вася.

Старуха поверх очков взглянула на него.

– Все узнаешь, – ласково улыбнулась она, – будешь ходить в церковь и все узнаешь. Почему в церковь не ходишь?

«Потому что бога нет!» – хотел крикнуть Вася в лицо старухе, но вместо ответа молча стал собираться. Старушка взяла из его рук фуражку и ласково погладила по голове.

– Нелюдим ты больно… Ну-ка покажи свой голосок. Митя больно хвалит тебя.

– Не умею петь.

– А ты спой, спой.

Митя стал горячо уговаривать Васю.

– Чего пристал? Настроения нет, – отмахнулся Вася.

– Ну хорошо, послушай, как мы с внучком поем, может, подтянешь, сказала старуха. Два голоса – один тягучий, приторный, другой басовитый, не устоявшийся – затянули молитву. Лицо у Мити приняло смиренное выражение.

Вася не вытерпел, прыснул, охватил фуражку и выбежал во двор. Возле калитки он остановился: «Как во сне. Неужели это было?»

– Зачем же так? – услышал он за спиной голос Мити. – Нехорошо.

Вася насмешливо стрельнул глазами.

– Ты не сердись, – быстро зашептал Митя, – бабушка хочет, чтобы ты в хоре пел. Поп обещал взять меня к себе в послушники. Потом из меня дьяка сделает. А мне в послушники стыдно идти. Когда бабушка к сыну уезжала, я в училище поступил. А теперь не знаю, учиться мне в училище или бросить. Ругается бабушка все время.

Митя вздохнул и внезапно загоревшимися глазами взглянул на Васю.

– Давай вместе пойдем в послушники. Голос у тебя хороший, бабушка поговорит с попом.

– А это не видел? – Вася поднес к лицу Мити кукиш. – Ничтожный ты!

Митя отвернулся и медленно пошел к дому.

– Нет, ты постой. – Вася схватил Митю за плечо. – Я бы к такой ведьме сроду не пошел. – И Вася насмешливо протянул: – Х-хосподи исусе, прости нас грешных… – передразнил он Митю, закатывая глаза под лоб. – Лапоть ты, противно смотреть.

Когда Митя вернулся в дом, на столе, кроме сахара и хлеба, лежали сдобные пироги, ватрушки, сало, стояла в вазочке варенье.

«У жадоба, для Васьки пожалела», – со злостью подумал Митя.

– Сегодня ты выучишь молитву святому. Николаю. Пока не выучишь, за стол не сядешь.

– Не запоминаю я, – угрюмо сказал Митя.

– Ничего, есть захочешь – запомнишь… Ох-хо-хо! И откуда такие дети берутся! Почему не почитаешь меня?

– Почитаю…

– Спасибо, отпочитал, вовек не забуду! – старушка вдруг со злостью постучала сухоньким кулаком по столу. – Ну нет, будет по-моему, слышишь? Я с тобой совладаю… В хоре тебе петь, а не шарамыжничать где-то. И деньги будешь хорошие получать.

– Не пускают меня из училища, – умоляюще произнес Митя, – государство деньги израсходовало: обули меня, одели.

– Государство не обеднеет. Выкинь им обувку. Там вас только бездельничать учат.

Потребность рассказать кому-нибудь про Митю и его бабушку гнала Васю в общежитие. Первым, кого он встретил из воспитанников, был Юрка. Он стоял возле ворот училища, прислонившись к электрическому столбу. Увидев Васю, он поспешил навстречу товарищу.

– Твоя Оля в кино ушла, – дрогнувшим голосом сообщил он. – С Иваном Сергеевичем ушла… Беги, может, догонишь.

Вася прикусил губу: «Что же делать?» Не сговариваясь, они побежали. Вернулись через час уставшие и промокшие насквозь. Дождь, как нарочно, сыпал и сыпал.

– Они увидели нас и спрятались, – беспрестанно повторял возмущенный Юра. – Я бы на твоем месте отлупил Ивана Сергеевича!

Мрачно и грязно в эту пору в саду. Почерневшие деревья, голые, сучковатые, сиротливо, одиноко вздрагивают от ветра. Галки и воробьи, нахохлившись, сидят на ветках и, словно выжидая хорошей погоды, косятся то на землю, то на небо.

Вася вспомнил про Митю.

– Только никому пока…

– Никому! – заверил Юра.

Дождь кончился, небо начало синеть. Ярков сидел один в мокрой беседке под орешиной. С орешины то и дело срывались капли дождя, попадали Косте под воротник. Он ежился.

«Бежать или обождать до весны? – раздумывал Костя. – Хотя бы партнера подходящего найти. Одному скучно, а Юрка трусит, это факт!»

– Целый час жду, – набросился он на Юру, когда тот, чем-то озабоченный, устало присел на край скамьи.

– Дело было.

– Лисица ты, а не человек. Виляешь хвостом туда-сюда…

– Ладно, завтра решим.

– Ты меня завтраками не корми, сыт по горло! – заорал вдруг Ярков. Трусишь, окажи, без сопляков обойдусь.

– У меня тайна есть, – с чувством превосходства заявил Юра и на всякий случай оглянулся. – Если поклянешься – окажу.

Костя насмешливо уставился на товарища, но все же внимательно выслушал Юру.

– М-да… Это дело серьезное, – сказал он. – Ты пока молчи. Вот так святоша! – Ярков покачал головой. – Ничего, мы его воспитаем. – Костя похлопал Юру по плечу. – А ты парень не такой уж плохой… Я один теперь сижу, переходи на мою парту. Ладно?

Юра согласно кивнул толовой.

…Перед сном Вася с беспокойством посмотрел на пустую постель Мити. «Целый вечер будет бабуся пичкать его святыми да уговаривать школу бросить. Надо было забрать Митю с собой, а я ушел, даже не попрощался с ним. Эх, Митя, Митя!»

Глава двадцать восьмая
ТОВАРИЩИ

В начале года Митя Полев учился неплохо, задания выполнял аккуратно. Но в последнее время мастера стали замечать за ним леность. Особенно это бросалось в глаза в первый день недели. По понедельникам Митя сидел на занятиях угрюмый, отвечал сбивчиво, рассеянно. Мастерам приходилось ставить ему двойки.

Петр Александрович не раз пытался беседовать с Полевым. Митя ежился, опускал глаза и упорно молчал. Обеспокоенный мастер, наконец, решил переговорить с Галиной Афанасьевной.

На другой день после занятий Галина Афанасьевна вызвала Митю к себе в кабинет.

– Почему у тебя, Митя, не ладится с учебой? Может быть, к тебе прикрепить кого-нибудь из отличников? – спросила она.

Митя вдруг встал со стула, глубоко вдохнул воздух, как будто ему было душно, и выпалил:

– Исключите меня… Я учиться не буду.

– Почему?

– Так, не хочу.

– Мы должны знать причину.

Полев опустил голову.

– Придется сходить к тебе домой, – сказала Галина Афанасьевна.

– Нет, нет, – испуганно запротестовал Полев. – Не ходите, бабушка не любит, когда к нам чужие ходят.

– Но я-то не совсем чужая, – улыбнулась Галина Афанасьевна. Надеюсь, не прогонит.

– Она верующая…

– Веры у нее я отнимать не собираюсь. А вот насчет тебя придется с ней поговорить, – уже строже закончила Галина Афанасьевна.

В дверь постучали. Вошел Юра. Он проводил глазами Полева, который как-то странно, боком прошел мимо него.

– Вы уже все знаете?

– Все знаю.

– И про крестик?

Оказывается, про крестик замполит ничего не знала.

В кабинет вошли Оля, Иван Сергеевич и еще несколько воспитанников члены комсомольского комитета училища. Ребята подвинули стулья поближе к замполиту.

– Дело такое, – начала Оля. – Корнакова обязали от комсомольской организации проверить, как ребята посещают кружки во Дворце культуры. Мы два раза созывали собрания, чтоб заслушать его отчет, а он не является.

– Галина Афанасьевна, вы только подумайте, – возмущенно замахал руками Иван Сергеевич. – Ребята иногда ходят в кружки, иногда нет. «Почему?» – спрашиваем, а они указывают на Сашку: комсомолец и то не ходит, а нам, мол, и подавно можно. Понимаете, какие настроения? А все он, Корнаков, виноват. Сначала совсем не хотел участвовать в кружке: «Учеба, говорит, пострадает». Ну, мы, конечно, убедили его на бюро. А потом он заявляет руководителю кружка: «Играю на гармошке – и хватит с меня, а ноты я все равно не выучу. У меня пальцы приучены без нот играть». Врет, конечно. И петь не хочет. «Артистом, говорит, не собираюсь быть. Время зря терять не хочу». А без него хор – не хор. Голос просто бархатный какой-то, медовый… – восхищенно закончил Иван Сергеевич. Но, видимо вспомнив, зачем пришел сюда, развел руками. – Ну что с, ним делать? Он один раз даже с концерта ушел.

– Главное, не отчитывается, собрания срывает, – заметила Оля.

– Вызовите Корнакова на бюро и побеседуйте с ним, – посоветовала Галина Афанасьевна.

Комсомольцы переглянулись. Иван Сергеевич решительно взмахнул ладонью.

– Верно, вызовем. Всыплем ему, как следует.

– Заодно и насчет вот напомните: без нот ему не быть хорошим гармонистом.

– Это мы напомним, – улыбнулся Иван Сергеевич.

Воспитанники встали, чтобы уйти, но Галина Афанасьевна остановила их. Только сейчас они заметили, что замполит чем-то взволнована.

– С Полевым нехорошо получается, – после небольшого молчания сказала Галина Афанасьевна.

– Ну что с ним поделаешь! Слова не добьешься! – с досадой сказала Оля.

– Я индивидуально беседовал, ну его, – махнул рукой Иван Сергеевич, ни рыба он, ни мясо…

– Полев очень плохо учится. Почему? Не знаете! С кем он дружит? – уже строго спросила Галина Афанасьевна.

– Вообще-то ни с кем, дичится.

– Вы даже не поинтересовались, почему у него нет друзей, почему он сторонится всех? Что он делает по воскресеньям дома? Ходит парень, в землю смотрит, никого не трогает, – замполит испытующе взглянула на Ивана Сергеевича, – как говорят, «ни рыба ни мясо», ну и хорошо… А вы знаете о том, что Полев носит крест и агитирует других ходить в церковь?

Вечером Иван Сергеевич взял из красного уголка шахматы и принес в свою комнату. Он с деланым огорчением огляделся.

– Никого? На свидания убежали, одни мы с тобой, Митя, остались.

Полев, поспешно спрятав письмо под подушку, недоверчиво покосился на комсорга. Иван Сергеевич сел за стоя, расставил шахматные фигуры, предложил Полеву сыграть партию.

– Не умею, – отмахнулся Митя.

– Научу, – настаивал Иван Сергеевич.

– Не хочу, – отрезая, нахмурясь, Полев.

– Это другое дело.

Иван Сергеевич обошел стол и сел на край Митиной кровати. Он решил было сразу начать серьезный разговор, но, всмотревшись в сердитое лицо Полева, передумал.

– Я давно заметил: невеселый чего-то ходишь, нос повесил. Неудачно влюбился? Когда человек невеселый, одна причина: неудачная любовь. Ты скажи, кто она? Я помогу.

Полев молчал.

– Учти, девушки любят веселых, умных, и чтобы разные случаи рассказывали: из книг, из жизни.

– О девушках я не думаю, – разжал, наконец, рот Полев. – Других забот много.

Полев взглянул на будильник, зевнул и стал снимать гимнастерку.

«Такого черствого человека я еще не видел, – возмущенно подумал Иван Сергеевич. – Не читает, не рисует, не поет, даже в кино редко ходит. Ну что это за человек?»

Иван Сергеевич чуть не вскрикнул, увидев на шее Мити крест: маленький, желтенький, на шпагате. Полев мельком взглянул на Ивана Сергеевича и поспешно засунул крестик под рубашку.

– Не прячь, я видел, – усмехнулся Иван Сергеевич.

Полев закутался в одеяло. Но когда Иван Сергеевич встал, чтобы уйти, Митя отбросил одеяло и со слезами на глазах подбежал к Ивану Сергеевичу.

– Не говори! Не говори ребятам, засмеют. Ради бога не говори. Иван Сергеевич ухватил Митю за плечи и с горечью сказал:

– Как ты мог опуститься до этого? Эх ты, человек!..