Текст книги "Кровь"
Автор книги: Александр Саверский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Он сел на стул, стоявший у выхода, не замечая, как продолжает стекать по голому телу мыло. В голове снова прозвучал голос Левитана: "...за два года до Всемирного Потопа чеченские террористы..."
"Что же это такое?" Похмелье оставило Игоря Юрьевича окончательно, вызвав сильную головную боль и сердцебиение.
В этот момент, когда отставленный Вице-премьер уже готов был поверить в глобальный заговор против него неведомых ему сил либо отвергнуть все известные и загнанные многолетним трудом в его голову материалистические учения, в комнате раздался детский смешок.
Он поднял голову. Перед ним стояла маленькая девочка, насмешливо оглядывая его голое, намыленное тело. Игорь Юрьевич был настолько ошеломлен, что даже не прикрыл свои интимные места, позволяя ребенку внимательно рассматривать все свои достоинства. Впрочем, видимо достоинства были не столь велики, поскольку девочку они мало интересовали. Она разглядывала его глаза, будто пытаясь проникнуть в глубину... хм, ну не глубину, а что там у него было с мыслями.
С минуту они молча глядели друг на друга, пока государственный служащий в запасе не выдавил:
– Девочка, ты как сюда попала?
– А меня аист принес, – звонко ответила гостья.
– Аист? Какой аист? – недоуменно спросил Игорь Юрьевич. – Ах, ты шутишь? Знаешь, у меня сейчас плохо с юмором, – сказал он, – ступай домой. Где ты...
В это момент за окном спальни раздался шум, окно распахнулось, и в комнату влетела красивая птица.
– Вот этот аист, – сказала девочка, указывая на бесцеремонное создание природы, без пропуска и приглашения вторгшееся в покои высокого сановника.
Слова у Игоря Юрьевича кончились. Нет, он хотел, конечно, что-нибудь сказануть, отчего весь этот беспредел прекратился бы, и пусть даже с потерей должности, но голова вместе с надежной его жизнью осталась бы у него под контролем, а слова не шли. Нет, не шли. Слова были где-то там, глубоко, вне досягаемости сознания Игоря Юрьевича. Только остатки рефлексов все еще могли помочь.
Он сделал слабый жест, пытаясь прогнать наглую птицу, но та, словно не замечая голого человека, прошлась по его кровати, бросила там кучку помета, тщательно, по-кошачьи все это зарыла его, Лаврентьева подушкой, противным голосом, открыв клюв, проорала на него: "Мяу!" – и, нахохлившись, уселась в углу комнаты, то ли заснув, то ли ожидая приказаний своей хозяйки.
Страх, охвативший теперь Игоря Юрьевича, был самым сильным из тех, что испытал он за свою большую, пятидесятилетнюю жизнь. И драки в институте по молодости, и парткомы, где выворачивали его наизнанку, и срывы планов по добыче нефти, а в последние годы все эти "крыши", сосущие деньгу, оказывающие услуги по уводу денег из-под контроля налоговиков, а потом этим же и шантажирующие, – хватало всякого, натерпелся! Но страхи эти были объяснимы! Он сам их порождал и преодолевал их, контролировал, а здесь...
Игорь Юрьевич заплакал, сначала даже не замечая, как первые слезы оставляют на мыле темные дорожки, а потом его прорвало. И он в голос как медведь заревел, жалея всего себя, жалея свои принципы и беззащитность перед этой маленькой, неизвестно откуда взявшейся девочкой, от великого стыда перед ней. Стыда за то, что вот он – голый и беспомощный – позволяет ей делать все, что заблагорассудится, что птица какая-то – совершенно нелепая – наложила в его кровать кучу дерьма, а он даже не смог прикрикнуть на нее. А ведь еще вчера его видел по телевизору весь мир, от него что-то зависело в этом большом мире, с ним считались сотни миллионов людей, он был силен, и он был сама власть.
А сейчас? Сейчас Игорь Юрьевич ощущал, что есть вещи совершенно ему непонятные, не укладывающиеся ни в какую систему известных ему законов, если, конечно, не принимать во внимание всякую мистическую чушь, о которой, впрочем, кроме как из сказок, он все рано ничего не знал.
На его голову легла легкая рука и начала его поглаживать, успокаивая.
– Не надо плакать, – приговаривал детский голосок, – все образуется. Кроме государственных законов, есть и другие. Не всем доводится столкнуться с ними вот так, как вам, а кому довелось, начинают новую жизнь.
Но Игорь Юрьевич не хотел новой жизни, не умел он с новой жизнью обращаться. Слова девочки взорвали его загнанное в угол самолюбие, и он схватил ее, сдавив со всей силы, думая убить, задушить, смести вместе с ее жизнью свалившееся на него наваждение. Маленькое тельце из-под хлопчатой рубашки дарило его холодному от воды дряблому животу тепло и нежность юности. В воспаленном мозгу Вице-премьера возникла сцена мести и насилия. Он с наслаждением думал, как будет убивать эту маленькую тварь, разрывая ее на части, до крови, до последнего крика, чтобы неповадно было таким, как она, ничтожествам издеваться над ним – Вице-премьером Правительства России.
Но что же это? В руках пустота! А девчонка стоит около аиста, поглаживая его шею, и задумчиво смотрит на Игоря Юрьевича.
– Посмотри, Красавчик, какой дядя грубый. Я к нему с нежностью, а он руки распускает. Ну, – вздохнула она, – будь по-его.
Птица, показав на мгновенье чуть ли не медвежьи – так показалось Лаврентьеву – зубы, рыкнула, как тигр, и на Игоря Юрьевича прямо из воздуха опрокинулась бадья крови, а в комнату влетела стая мух, которые полезли в глаза, в уши и рот. Краем глаза он видел себя в зеркале, превратившегося в шевелящуюся, окровавленную мумию, но через мгновенье и этот глаз превратился в кашу.
Истерически закричав, Лаврентьев кинулся в душевую, включил воду и, содрогаясь нервной дрожью, начал лихорадочно смывать с себя кровь. Минут двадцать он сидел в ванной, боясь выйти наружу. "В конце концов, – рассудил Игорь Юрьевич, – не могу же я здесь сидеть вечно".
Открыв дверь, он высунул голову и огляделся. В доме было тихо. Неслышно ступая, он подошел к двери спальни и прислушался. В тот же миг зазвонил президентский телефон, и Лаврентьев подпрыгнул от неожиданности. Сердце выстукивало неровные пулеметные очереди, он задыхался, входя в комнату. Семеня к заветной трубке, он заметил, что в спальне все было так же, как если бы он только что встал. Даже подушка была на прежнем месте, а окно закрыто. И мух не было. Вот тут-то Игорь Юрьевич совершил прежде недопустимый для себя поступок. Вместо того чтобы подойти сразу же к телефону, он кинулся к кровати, отшвырнул одеяло, а затем подушку. Кровать была абсолютно чиста. Поэтому голос Вице-премьера уже не был столь спокоен, когда он сказал, вместо обычного "Слушаю, Николай Борисович!":
– Алле!
– Ты почему не по форме представляешься? – раздалось в трубке.
И тут Игоря Юрьевича понесло:
– Какой форме? Что вы от меня хотите? Вы уже послали меня в отставку? Чего еще?
– Ты, мать твою итить, что несешь? Кто тебя куда посылал? Перебрал, что ли, накануне с французами?
Лаврентьев еще больше похолодел.
– Так ведь вы звонили уже!
– Неужели? Да я встал полчаса назад. Мне больше делать нечего, как по ночам тебе звонить.
– Э... э... извините, Николай Борисович, а сколько сейчас времени? -Тут Игорь Юрьевич посмотрел на свой любимый будильник и на этот раз отчетливо увидел, что там светится цифирька "шесть" и еще "пятьдесят два", после чего он вообще перестал что-либо понимать.
– Слушай, – спокойно говорил голос на том конце провода, – я не знаю, что там у тебя происходит, но мне все это не нравится. Может, тебе врача моего послать?
– Врача? Какого врача? Да... врача! Нет, – дошло до него, – не надо врача. Зачем? А впрочем....
Тут в зеркале проплыла фигура знакомой девочки, а из уст Игоря Юрьевича вперемешку с руганью понеслось:
– Да пошли вы все в задницу со своими врачами, лекари убогие! Слышать и видеть вас всех не могу больше, рожи пьяные, козлы поганые! Дети, Высоцкие, президенты. Ага, Пре-зи-дент, тоже мне, – с издевкой произнес он, – какой ты Президент, свинорылый паразит! Да...
– Ну, ты сам все решил, – прозвучал спокойный голос, и в трубке раздались гудки.
– Вот, видишь, Машенька, человек сам выбирает свои пути, – раздался позади Игоря Юрьевича мальчишеский голос.
– Да, – отозвалась девочка, болтая ногами на кровати, – и нечего Серебряному Медведю тратить на него свои силы.
Лаврентьев обернулся, глаза его налились кровью, но в этот момент зазвенел будильник, а в комнату постучали. Дверь осторожно приоткрылась, и заглянул Соловьев.
– Вы уже на ногах, Игорь Юрьевич? Доброе утро!
– Ты... ты... – Лаврентьев вырвал из розетки будильник и швырнул в помощника. Тот посторонился, пропуская мимо себя летящий объект, и возмущенно спросил:
– Вы чего?
– У меня тут дурдом, а вас всех ветром сдуло! Где был?
– Спал, как и все. Времени-то сколько!
Лаврентьев понимал, что со временем что-то не так, и хотя это объясняло отсутствие обслуги, но не объясняло всего, что произошло с ним до этого, и ограничился полуистеричным приказом:
– Немедленно вышвырни этих детей из дома!
Внимательно оглядев комнату, Соловьев удивленно спросил:
– Каких детей?
– Вот этих! – ткнул Лаврентьев в сторону Маши и Пернатого Змея, с интересом наблюдавших за происходящим.
Помощник странным взглядом посмотрел на Вице-президента, и тот понял, что он не видит никого, кроме его собственной персоны. В этот момент из-за ворот дома раздался гудок машины. Игорь Юрьевич прильнул к окну, сердце его забилось еще сильней.
– А вот и торжественный эскорт, – прокомментировала Маша появление кареты "Скорой помощи" и двух "Ауди" с мигалками.
Игорь Юрьевич схватился за сердце и потерял сознание.
7.
– Все чисто?
– Чисто, но есть информация.
Евгений Дмитриевич заерзал в кресле. Информация от палача – он этого не любил. Он вообще предпочитал общаться с ним пореже и только по телефону.
– Встреча нужна?
– Нет, только телефон того, кого вы ищете.
– Говори.
Кольский записал номер и положил трубку.
"Вот так-так. Анжела перед смертью раскололась! Это ее почти оправдывает, хоть и посмертно!", – цинично подумал Евгений Дмитриевич, а поняв свой цинизм, впал в легкое раздражение на самого себя.
Опять раздался звонок.
– Да! – сказал он.
– Евгений Дмитриевич, звонит секретарь Игоря Юрьевича. Соединить?
– Конечно! – сказал Кольский, но тут же подумал, что Верочка сказала не "звонит Игорь Юрьевич", а звонит "секретарь". Раньше такого не было.
– Алло, – услышал он в трубке.
– Да-да, слушаю! Кольский!
– Евгений Дмитриевич, я должна вам сообщить, что Игорь Юрьевич серьезно заболел. На его место назначают Витебского Эдуарда Филимоновича.
У Кольского в голове возникло не меньше сотни вопросов, но он понимал, что секретарь и так оказала ему услугу, сообщив правительственную информацию. Поэтому сказал:
– Спасибо, Зинаида Павловна. Если вам что-нибудь будет нужно или, не ровен час, вы останетесь без работы, милости прошу. Приходите, не стесняйтесь.
– Спасибо, Евгений Дмитриевич. Буду иметь в виду.
Кольский положил трубку и схватился за голову.
Без Лаврентьева он был никем, а Витебского видел несколько раз в приемных Правительства и даже незнаком с ним. "Что же случилось? После появления этого Кудрина все идет кувырком. Надо бы голову ему оторвать, но сейчас будет не до этого".
Он нажал кнопку селектора и попросил Верочку соединить его с Управлением кадров Правительства.
– Нина Геннадьевна, – сказал он бодро, – рад слышать ваш неунывающий голос.
– А-а, Евгений Дмитриевич. Добрый день, – немолодая дама редко была рада звонкам. – Что, прослышали уже?
– Прослышал.
– Ну и уши у вас. Сама только постановление получила.
– Так ведь без ушей не проживешь в нашем-то деле.
– В вашем – да. Чем могу?
– Мне бы знать, когда Эдуард Филимонович к обязанностям приступает? -Кольский затаил дыхание. Дама была начальником Управления, характер имела скверный и подозрительный, но на этот раз пронесло.
– Так уже.
– А как мне с ним связаться?
– По номеру Лаврентьева, – с великим одолжением упало в трубку.
– Спасибо преогромнейшее, Нина Геннадьевна. Должник ваш навеки.
– Ну-ну, помните об этом, – сказала дама, хотя оба знали, что она никогда не обратится к нему за помощью. Из другой касты была, из старой гвардии. А он – новичок, однодневка. Не прошел еще срока испытательного в номенклатуре. Да и нюх у нее на однодневок был что надо. За версту их чуяла.
Кольский сел и с минуту пытался думать. "Надо поехать к Витебскому, но с чем?" Евгений Дмитриевич в любом случае должен был к нему поехать, однако – одно дело, что-то зная о происшедшем, а другое – пытаться вытянуть информацию, чтобы разнюхать планы начальника на будущее.
Он снова схватился за телефон. Минуя секретаря, набрал домашний номер Лаврентьева. К телефону долго никто не подходил. Затем мужской голос сказал:
– Алло!
– Могу я слышать Игоря Юрьевича? – спросил Кольский.
– Игорь Юрьевич в больнице, – ответил голос.
– Соловьев, ты? – обрадовался Евгений Дмитриевич.
– Да, а это кто?
– Да Кольский, Кольский!
– Здравствуйте, Евгений Дмитриевич!
– Что у вас там случилось?
– В двух словах не расскажешь, – сокрушенно и с легким страхом сказал Соловьев.
– Я могу приехать?
– Приезжайте.
Через час Евгений Дмитриевич уже слушал короткий, но эмоциональный рассказ Соловьева.
– Я вхожу, как обычно, а в меня летит будильник. А потом он говорит: ты, мол, где был? Будто не знает, что мы встаем в шесть тридцать, а его будим в семь. А сам возбужденный такой, глаза блестят лихорадочно. Я понять ничего не могу. А он вдруг и говорит: вышвырни, мол, этих детей из дома. Представляете?! – Соловьев посмотрел на Евгения Дмитриевича, и тот заметил, что его состояние близко к истерике. – А в комнате-то никого и нет! -торжествующе объявил рассказчик.
– А тебе не послышалось насчет детей? – спокойно спросил Кольский.
– Да нет, Евгений Дмитриевич! У меня-то голова на плечах есть. И вот еще что, – пытаясь доказать, что голова действительно есть, добавил Соловьев, – я заметил, что Игорь Юрьевич был уже после душа, чего прежде не бывало в такие часы. Но и это еще не все, – вдруг осекся он, и Кольский понял, что есть деталь, которая никак не поддается простому объяснению.
– Ты говори, Миша, говори, я слушаю.
– Телефон на первом этаже был вырван из розетки, а нашли мы его аж за забором, – почти мистическим шепотом закончил Соловьев.
– Вот как? А как же Игорь Юрьевич в больницу-то попал?
– А вот это тоже странно, – скривил тот в недоумении лицо, – только все это случилось, ну, только он сказал про детей, как подъехали две машины сопровождения с мигалками и "скорая".
– "Скорая"? – удивился в первый раз за весь разговор Кольский.
– Да, "скорая".
– Кто ж ее вызвал?
– То-то и странно, из наших никто, да и Игорь Юрьевич, хоть и нервным был, но мне про плохое самочувствие ничего не сказал! И выглядел, хоть и возбужденно, но вполне сносно.
– А что сказали приехавшие?
– Показали крутые корочки Службы безопасности и сказали, что выполняют распоряжение Президента. Тот, мол, получил информацию, что Лаврентьев заболел, и прислал своих врачей.
– Вы это проверили?
– Как положено! – напыжился Соловьев.
– А что же Игорь Юрьевич?
– Хм, а вот тут еще одно. Как машины подъехали, он подошел к окну, да увидев их, обернулся, так странно посмотрел куда-то в пустое место мимо меня, побледнел и упал в обморок.
– Сердце? – быстро спросил Евгений Дмитриевич.
– Врачи сказали: да!
– Здорово, – подытожил Кольский, – но непонятно!
– Вот именно, – согласился Соловьев, – многое непонятно. Как Президент мог заранее знать, что у Игоря Юрьевича будет приступ?
Кольский, посмотрев на Соловьева, попытался сдержать смех, но не выдержал и от всей души захохотал: вопрос был, хоть и идиотский, но не в бровь, а в глаз. "Президент – провидец! Это ж надо такое!"
Соловьев недоуменно пожал плечами, но Евгений Дмитриевич успокоил его, насмеявшись:
– А ты молодец! Правильно мыслишь!
Тогда и Соловьев улыбнулся.
Еще через два часа Кольский входил в кабинет Витебского.
– Здравствуйте, Евгений Дмитриевич! – поднялся тот из-за своего стола и, пожимая руку посетителю, предложил: – присаживайтесь.
Лет сорока, то есть совсем молодой для новой должности, высокий, атлетически сложенный... "Идеал политика и мужчины", – хмыкнул про себя Кольский.
– Курите, если хотите, – предложил Вице-премьер, – и я покурю. – Он мягко улыбнулся, доставая сигарету и щелкая зажигалкой.
"Ох хо-хо, – вздохнул Евгений Дмитриевич, – универсал! Мягко стелет – жестко спать! Обаятельный в первые две недели, а потом щепки-то полетят. Не удержусь!" – решил он про себя.
– Чем порадуете, Евгений Дмитриевич? Как ваш бизнес?
– Все в порядке. Я решил нашим донорам установить тарифы в условных единицах.
– Что, обороты падают?
Кольский чуть не подавился дымом. "Ничего себе. Скорость мозгов! Или утечка информации?"
– Да, упали за полгода.
– Ну что ж, верное решение. Есть какие-нибудь проблемы? Помощь нужна?
– Да нет. У нас все в порядке. – Не мог же Кольский тут же рассказать незнакомому человеку, несмотря на то, что тот Вице-премьер, о своих проблемах.
– Евгений Дмитриевич, – неожиданно взял в свои руки инициативу Витебский, чем насторожил Кольского, – секретности вашего бизнеса придается в Правительстве большое значение, и я понимаю, почему. Но вот до меня дошли слухи, что некто Кудрин, – при этой фамилии под мышками Кольского потекли струйки холодного пота, – интересуется этой проблемой слишком серьезно. И гибель Николая Ивановича Евдокимова связывают с его именем. Что вы об этом думаете?
Несколько минут десятки вопросов в голове Евгения Дмитриевича совершали хаотичное движение, сталкиваясь, матеря друг друга и споря: откуда знает, что говорить, что еще знает, откуда такая скорость, какого черта я вообще пришел сегодня и так далее.
Все это время Витебский расслабленно сидел в бывшем кресле Лаврентьева, курил и наблюдал за реакцией Кольского. Наконец тот выдавил:
– Я вообще мало понимаю в том, что происходит, если откровенно.
– Конечно, откровенно! – подхватил Вице-премьер, – нам же с вами работать.
– Да-да, работать, – не очень этому веря, повторил Евгений Дмитриевич. – Видите ли, Эдуард Филимонович, странная смерть Евдокимова, потом болезнь – опять же странная! – Лаврентьева произвели на меня гнетущее впечатление. Я пока не сформировал своего отношения к этому.
– Ну хорошо, – согласился Витебский. – А что – Кудрин?
– Кудрин опасен, насколько я успел разобраться. Очень опасен.
– Не понимаю! – воскликнул тот. – Чем может простой человек быть опасен государственной структуре? Что он делает? Нападает, публикует информацию? Ворует?
Кольский как-то не задавался этими вопросами, но нашелся:
– Достаточно того, что он пытается собрать информацию. Для нас это уже представляет угрозу.
Витебский молчал несколько секунд, но соображал он на несколько порядков быстрее Лаврентьева и, пожалуй, быстрее самого Кольского, что вряд ли могло понравиться последнему.
– А почему он начал собирать информацию? Кто его подтолкнул?
– У него был друг, который начал делать....
– Которого убрали?
Кольский похолодел. Он становился на очень шаткий мостик, который грозился вот-вот пойти ко дну. Сказать "да" означало признаться в преступлении, а кто знает, чем дышит новый Вице-премьер? Сказать "нет", значит, соврать, а при информированности того, неизвестно, куда это приведет.
– Я не знаю. Этим занимался Игорь Юрьевич, – нашел он дорожку.
Эдуард Филимонович мельком глянул на Кольского, и тот не понял: проглотил Вице-премьер информацию или нет. Постепенно возникало ощущение, что он попал на перекрестный допрос, и от этой мысли Евгению Дмитриевичу стало совсем нехорошо.
– А вы встречались с Кудриным?
– Нет. Ищу.
Кольскому показалось, что вопросы заканчиваются, и уже воспрял было духом, как прозвучал следующий выстрел:
– Евгений Дмитриевич, а вы не знаете, куда делась секретарь Евдокимова?
– Секретарь? – сделал он удивленное лицо, – нет, меня это не интересовало.
– Вот как? А мне известно, что дня три назад она попала к вам, и больше ее не видели.
– Странно. Мы беседовали с ней. Ничего интересного она не рассказала и ушла, – Евгений Дмитриевич решил идти напролом.
– Угу-угу, – как филин проухал Вице-премьер, покопался у себя в столе и достал видеокассету, после чего протянул ее Кольскому со словами: -посмотрите на досуге.
Евгений Дмитриевич отчего-то очень не хотел брать кассету, но отказаться от нее он не мог.
Прощался Витебский так же радушно, как и принимал. Легкая улыбка, твердое пожатие руки, вот только Кольскому было уже совсем неуютно рядом с новым шефом.
Выйдя из "Белого дома", он очень хотел поехать домой, но папка, в которой лежала кассета, не давала ему покоя. До дома было значительно дальше, чем до работы.
– В офис, – кинул он водителю.
Проходя через приемную, он даже не глянул на Верочку, сказав отрывисто:
– Никого! – прошел к себе и вставил кассету в видеомагнитофон.
Здесь было все: и эротика с Анжелой, и разговоры с ней, и... все, что происходило в кабинете за последние две недели. Сил, чтобы встать и исследовать свой кабинет на наличие видеокамеры, у Евгения Дмитриевича не было. Да и смысла в этом тоже не было никакого. Поздно.
"Чем же занималась служба безопасности? Ха-ха-ха, – нервно рассмеялся Евгений Дмитриевич, – так она и снимала это все. Господи, в каком же мире мы живем?!" – нашел он крайнего во всей этой истории.
Пока он смотрел кассету, в кабинете стемнело. Он подошел к окну, не включая света, и посмотрел на вечернюю Москву. Там все было по-прежнему, жизнь продолжалась: куда-то неслись машины, спешили люди.
"В конце концов, – подумал Евгений Дмитриевич, – я ведь делал все это не в своих интересах. Я же должен был защищать государственную тайну, а мои отношения с женщинами не должны никого волновать", – решил он и ему стало легче.
Внезапно он услышал, как за спиной открылась дверь в его кабинет. Кольский обернулся и обомлел. Перед ним стоял Евдокимов: совершенно бледный, лицо под цвет белой рубашки – но живой!
Евгений Дмитриевич замер, будто надеялся, что привидение его не заметит.
Дверь снова открылась, и вошла – цвет лица Кольского теперь мало чем отличался от лица вампира – вошла Анжела.
– Здравствуй, Женя, – произнес Николай Иванович.
– З-здравствуйте, – дрожащим голосом откликнулся хозяин кабинета.
– Как живешь?
– Х-хорошо, – похоже, Евгений Дмитриевич начал заикаться.
– Анжела мне сказала, что ты плохо себя ведешь, – подходя на пару шагов ближе, сказал Евдокимов.
– Я н-не...
Внезапно рука вампира выбросилась вперед, удлинившись не меньше, чем в три раза, и схватила Кольского за горло. Тот попытался кричать, но изо рта теперь могли вырываться только хрипы. Единственное, что он смог сделать, так это заметить, что рука, державшая его, позеленела и мало напоминает человеческую. В комнате разлился запах могилы.
– К тому же, – продолжал Евдокимов, подтягивая к себе жертву, – мы слегка проголодались, и нам нужны силы.
Последнее, что увидел в своей жизни Евгений Дмитриевич, были клыки Анжелы, впившиеся через мгновение в его шею.
8.
– Л-леш-ша-а, – раздается позади меня шипение, и я, еще не обернувшись, уже знаю, кто это. Останавливаюсь и жду. Не побегу же я!
Шаги приближаются, и до меня доходит, что Евдокимов не один. Поворачиваюсь. Анжела! Не очень приятный сюрприз. Впрочем, для нее неприятный. Мне все равно.
Прежде я бы кинулся бежать от этой мрачноватой парочки, выследившей меня ночью. Но уже не теперь, не теперь.
Вокруг заброшенный пустырь на восточной окраине Москвы, где одиноко высится небольшой резервуар, обнаруженный мной в результате слежки за машинами донорского центра. Именно здесь они оставляют свою добычу.
– Как, – с издевкой спрашиваю я, – вы живы, Николай Иванович?
– Я бес-с-смертен, если ты помнишь. Хотя, где тебе знать, что это значит? – Евдокимов быстро протянул руку в сторону моей шеи, та превратилась в длинную, зеленую клешню, но тут же удивленно одернул ее.
– Голубая кровь?! – злобно произнес Николай Иванович.
– Наверно, голубая, – иронизирую я, – ведь вы эксперт в этой области. Ваше слово – закон!
– Мне нужна голубая кровь! Я смогу вернуться к Отцу!
Евдокимов смотрит на меня, как на сосуд с кровью. Что ж, по-своему он прав. Только проблема эта не моя. Я обращаюсь к девушке:
– Ты-то как с ним оказалась?
– Николай Иванович, – она нежно посмотрела на Евдокимова, – нашел меня перед самой моей смертью и поцеловал так, как еще никто не целовал.
– Как вы меня обнаружили? – Я стараюсь не обращать внимания на приближающегося ко мне по маленькому шажку Евдокимова.
– У твоего мобильного телефона очень музыкальный голос. Помнишь, ты ведь звонил своей крошке из машины, и я запомнила тон цифр.
Я начинаю волноваться:
– С ней все в порядке?
– А ты... – но Евдокимов пристально глянул на Анжелу, и девушка замолчала.
Я достаю телефонную трубку и начинаю набирать номер Василисы, но в этот момент вампиры бросаются на меня с обнажившимися клыками. Я стою не шелохнувшись, представляя вокруг себя вращающийся, огненный шар.
– ОММММММММММММ!!!
Николай Иванович, достигнув невидимой границы, с визгом отлетает обратно. Анжела останавливается раньше. Я прислушиваюсь к телефонным гудкам. Никого! И волнуюсь еще больше.
– Если с ней что-нибудь произошло... – я обрываю фразу и грожу указательным пальцем. Надеюсь, мои интонации сами объяснили им что к чему.
Евдокимов поднимает ледяной ветер, и я физически ощущаю, как остывает мой шар. Несколько минут мы боремся на энергетическом уровне. Я еще не знаю своих новых сил, но в какой-то момент вспоминаю о самом ярком образе прошедших дней.
– ООЕАОХХХХХХХХХО!!!
Я не слышал этого слова во сне и уж тем более в жизни. Оно приходит само. Над головами, подобно Солнцу, вспыхивает Луна. Свет ярок даже для меня, становится почти жарко. Он – настоящий, яркий, греющий, как тогда за дверью! Раздается выворачивающий душу вопль.
Анжела кричит, пытаясь остановить меня:
– Мы не трогали ее!
Но уже поздно.
Я вижу, как дымятся вампиры, превращаясь в кучки пепла. Жаль! Для ученых они представляли собой клад. Коротко вздохнув над останками, я гашу солнечную иллюзию и продолжаю свой путь.
Снизу лестница резервуара кажется мне не очень длинной, но снизу всегда все кажется проще. Путь наверх занимает около трех минут. Люк, естественно, оказывается закрытым. Я произношу любимое Последним Императором:
– КХХХУМ! – и замки отлетают.
В глубине резервуара не видно ни зги. Меня удивляет, что и запаха никакого нет. Если здесь хранят кровь, должен же быть запах. Включаю фонарь. Внутрь ведет еще одна лестница, и я начинаю спуск. Резервуар пустой. А ведь еще сегодня здесь разгрузился десяток машин. Не понимаю!
Я уже на дне, но кроме железа под моими ногами, здесь ничего нет. Наклоняюсь и провожу рукой по полу. Сухо! Неужели ошибся? Это было бы не очень здорово.
Иду в центр этого сооружения.
Вы никогда не падали в подпол или еще куда-нибудь, когда этого совсем не ждете? Идешь себе, идешь и вдруг – бац! – и уже сидишь. Вокруг темнота, и понять, как ты сюда попал, сразу не удается. Ощущение такое, что кусок времени из последовательности событий вырезан. Вот ты там, наверху, а вот ты уже внизу – монтаж, однако!
Сейчас я испытал все это на себе. В полной темноте – фонарь при падении остался наверху – до меня доходит, что я, видимо, все-таки не ошибся. Здесь, вокруг меня есть следы крови. Одновременно с этой светлой мыслью надо мной что-то закрывается, и я понимаю, что оказался в западне. С четырех сторон от меня находятся стенки железного ящика. Не знаю, может, друг, написавший в свое время "фобия пожаров и ограниченных пространств", был недалек от истины. Но истерика, готовая начаться, сменяется новым шоком: я снова проваливаюсь.
На этот раз я падаю в какую-то жидкость, и мне даже не хочется думать, в какую именно, потому, что я точно знаю, что это кровь. Дна я не достаю. Ужас, подобного которому я не испытывал даже перед змеей, парализует мой мозг. Я плююсь кровью, барахтаюсь в ней, кровь стекает, пенится, а периодически я выдуваю кровавые пузыри. В конце концов, я понимаю, что выпил крови не меньше литра. И эта мысль парализует меня.
Сознание, привыкнув к перемещению между мирами, как всегда, спасается бегством, стремясь к заветной двери, за которой свет и музыка Сфер. Но его тут же вышвыривает обратно, поскольку мое тело несется с огромной скоростью по туннелям вместе с потоком крови. Я не знаю, что такое время, но его не было для тех, кто строил эти лабиринты. Потом я мог бы вспомнить каждый поворот, каждое разветвление, но они были бы лишь моей памятью, а здесь, в реальности, все произошло мгновенно.
Передо мной шлюз и новая лестница. Проскальзывая выпачканными в крови руками и ногами по железным ступеням, я поднимаюсь наверх. Люк открыт. Выбираюсь. Передо мной незнакомая, гористая местность, похожая на вулканический кратер. Внизу плещется озеро. Воздух по-лесному чист, и я, вдоволь набултыхавшись в крови, особенно остро ощущаю состояние своей нервной истощенности. Падаю на землю и плачу, выпуская наружу всю скопившуюся внутри грязь.
Думать ни о чем не хочется. Нарыдавшись вдоволь, я встаю и, спотыкаясь, спускаюсь с гребня к озеру. Не раздеваясь, бросаюсь в его воды. Стараюсь отмыть всего себя, ожесточенно тру одежду, уши, глаза. Наконец, ощущаю себя чистым и собираюсь выйти на берег, как понимаю, что вода произвела на меня какое-то особенное действие. Нервозность полностью исчезла, я стал бодрым и радостным, будто не был я только сейчас в потоке крови глубоко под землей. Странно! Плаваю еще несколько минут, наслаждаясь теплом и живительностью влаги. Выхожу.
Вода стекает ручьями. Я собираю валежник и заклинанием – зажигалка, конечно, не работает – поджигаю его. Снимаю с себя одежду и сушу. Ночь великолепна. Из глубины кратера отчетливо видны звезды, а гребень отрезает от меня весь окружающий мир. Я один здесь, на этой Земле. Но где-то далеко отсюда есть моя Василиса. Не соврала ли Анжела? Интуиция говорит, что нет. Когда-нибудь мы вернемся сюда вместе. Сюда... Куда сюда? Где я? "Бедный, бедный Робинзон Крузо!", – вспоминаются слова попугая.
В этот момент я понимаю, что этот мир не создан для меня одного или даже для нас с Василисой вместе. Невдалеке раздается фырканье. Я поворачиваюсь от костра и вглядываюсь в темноту. Это олени. Их не меньше шести. У одного из них, идущего позади, явно поранена задняя правая нога. Он передвигается на трех. С трудом пьет воду, а потом входит в глубину. Я наблюдаю за всей этой сценой с жалостью, но и с удовольствием. Когда еще увидишь животных вне клеток зоопарка? Олень выходит их воды, а моя челюсть отвисает, и глаза лезут из орбит, пытаясь приблизиться к чуду: животное совершенно здорово! Стряхнув с себя воду, маленькое стадо величественно удаляется в лес. А я возвращаюсь к кромке воды.
