Текст книги "Кровь"
Автор книги: Александр Саверский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
– Хм, дальше. То есть мы ехали, да?
– Да.
– Ну, по дороге я вышла купить воды, а когда вернулась, Кудрин уже был один в машине.
– Как это, один? Куда же делись охранники и водитель?
– А черт их знает? Он сказал, что надоел им, видите ли, и они ушли.
– Бред какой-то.
– Конечно, бред. Я сразу поняла. Но он же не станет рассказывать о том, как он Евдокимова, к примеру, в глыбу превратил. Я даже теперь не знаю... – она задумалась на секунду, но Евгений Дмитриевич ее подстегнул:
– Продолжай.
– Я даже теперь не знаю, отчего у меня голова кружилась, когда я вела его к ребятам.
– Расскажи поподробней, – Кольский снова прикурил.
– Да, черт его знает, че рассказывать. Вела я Кудрина из бильярдной в комнаты безопасности. Ну, он мне начал комплименты отпускать.
– Ты, конечно, уши-то и развесила, – заметил Кольский.
– А че, он парень, что надо, и силой какой-то от него прет.
– Физической, что ли, силой?
– Да нет, физически он нормален, таких немало, хотя и симпатичный, конечно, но есть в нем что-то непонятное.
– Это женщин загадочных любят, а мужчин...
– Э-э не-ет! Мужик, если он на ладони весь умещается – не мужик вовсе, а так – попрыгунчик. Бегает вокруг тебя и приказы выполняет. Разве ж с таким не взвоешь от скуки? И потом, – Анжела сделала скептическое лицо, – если я его приручить могу, так и любая сможет. Мужик – он самостоятельным должен быть, неожиданным что ли, взрывным.
– Так что, Кудрин – взрывной?
– Хм, взрывной. Это хороший мужик взрывной, а Кудрин – особенный. С виду – интеллигент сентиментальный, а тронешь его – ядерная бомба.
– Ну ладно, понял. Комплименты он тебе начал отпускать, а ты и растаяла.
– Да нет, не то чтобы растаяла, не успела, а вот голова почему-то закружилась.
– Да ну, когда?
– Ой, ну вы, прям, как Евдокимов, ей-Богу. Где да как, что чувствовала? – Анжела передернула плечами.
– Так Евдокимов тебя спрашивал об этом?
– До последнего слова.
– И что сделал потом? – Евгений Дмитриевич был похож на охотника, загонявшего зверя.
– Позвал Самоцветова, его о чем-то расспрашивал, а потом позвонил Грише, я по селектору видела, и Кудрина без сознания привезли обратно.
– Без сознания?
– Ну да.
– Так-так-так. Это уже интересно. Продолжай.
– Чего продолжать?
– Господи, голова у тебя закружилась!
– А-а, так закружилась и все.
– Он тебя расспрашивал о чем-нибудь?
– Тогда?
– Да, тогда!
– Ну о работе моей. Ой, да надоело все. Может, хватит вопросов, а? -Девушка в легком раздражении прикурила сигарету.
– Анжела, голубушка, для меня это жизненно важно. – Евгений Дмитриевич откинулся в кресле. – Ну, хорошо, расскажи, что было, когда его привезли.
– А я откуда знаю? Мне же не докладывают. Единственное, что мне показалось странным, что Самоцветов вышел оттуда хотя и с перекошенным лицом, а...
– Перекошенным от чего?
– Ну, ой, ну от страха, наверно!
– А Гриша не вышел?
– Нет.
– Хм! – Евгений Дмитриевич затянулся, обдумывая услышанное. Чертовщина какая-то произошла в доме Евдокимова. Ведь не простой человек он был, а при нем сколько народу находилось?! Да непростого народу! Вампиры же. Сила! И какой-то пацан, невесть откуда объявившийся и никому не известный еще несколько дней назад, уничтожил их всех. И как уничтожил? Черт, черт, черт!
Евдокимова было не жаль. Напротив, в глубине души Кольский всегда завидовал его бессмертию, хотя понимал, что человеческая жизнь в чем-то гораздо лучше. Но жить тысячелетиями! Евгений Дмитриевич вздохнул и снова обратился к девушке:
– О чем же вы говорили в ресторане?
– Ну, он меня расспрашивал о крови и об Евдокимове, конечно.
– Что ты рассказала?
– А че, я много знаю, что ли? Хм, рассказала... – отвела глаза Анжела.
Голос Евгения Дмитриевича стал жестче:
– Что ты рассказала?
– Про вас ничего, – соврала девушка.
– А про бизнес?
– А что, бизнес? Деньги туда, деньги сюда. Че он там понял?
– То есть все, что знала, выложила? – Кольский стал почти суров. -Сколько ж он тебе заплатил?
– С чего вы взяли? Да и откуда у него деньги?
– Сколько?
Анжела испугалась. Любовь любовью, а дело делом. После разговора с Кудриным, во время которого ее словесный поток был неиссякаем, она чувствовала себя неуютно. Язык ее тогда развязался оттого, что Евдокимова уже не было в живых, а деньги, предложенные за мало чего стоящую информацию, были очень кстати. Потом уж она вспомнила, что, кроме Евдокимова, были еще люди, заинтересованные в ее молчании, и Кольский – один из них. Когда он нашел ее, она понимала, что разговора не избежать, и поэтому устроила эротическую сцену, которая по неведомым ей причинам не очень-то удалась. От этого и от осознания того, что с ней могут сделать, ее потряхивало изнутри. Теперь она уже сильно нервничала, что не могло укрыться от Кольского. Когда сигарета была докурена, она сразу закурила другую, заметив, как предательски дрожит ее кончик.
– Пятьдесят штук!
– Долларов?
– Да!
Евгений Дмитриевич понял, что дело принимает новый оборот. Анжела, конечно, за названную сумму рассказала Кудрину не только о прошлом Евдокимова, но и о нем – Кольском – все, что знала. По крайней мере, адрес-то точно дала. А видеокамеры в доме вампира?
Об их существовании он знал давно, но у них с вампиром была договоренность, что они останутся и будут дублировать сигнал как в бункер Кольского, так и к Евдокимову. Ведь последний был бессмертен и рано или поздно вернул бы себе этот бизнес. Впрочем, для него это был даже не бизнес, а источник силы и могущества, о чем Кольский тоже знал. Годами он пытался понять, как можно воздействовать через кровь на людей, ее сдавших. Чего только не пробовал: и науку, и магию, и алхимию, а все что-то не так выходило.
Вот вместо отставки высокопоставленного лица, на которое указал Лаврентьев, это лицо получило повышение. Вот попытка устранить неудобного губернатора вылилась в гражданскую войну с этой губернией. А вместо того чтобы ускорить чью-то смерть, получился дурацкий грипп и не более того.
Лаврентьев периодически поклацывал на Кольского зубами, но поделать ничего не мог, да и жилось ему не так уж плохо, чтобы устраивать вокруг себя скандал. А привлекать к крови внимание политиков плюс посвящать в ее вопросы нового человека – себе дороже. Так все и тянулось.
Теперь появился Кудрин. "Проклятое письмо! – ругнулся Евгений Дмитриевич. – На кой черт оно мне сдалось? Сидел бы сейчас спокойно, продолжал исследования, и все было бы в порядке. А теперь... Теперь даже не знаю чего ждать! – Он посмотрел на Анжелу. – И с этой сучкой что делать? Она ведь не только Кудрину может душу излить с таким-то языком. Посадить ее под замок, как сидела у Евдокимова? Так ведь сбежит рано или поздно. У-уф!", – он снова потянулся за сигаретой.
Анжела молчала, понимая, что решается ее судьба. Кольский видел, как она осунулась и под глазами появились синяки.
"Ведь все понимает, стерва! И штучки свои любовные ловко в ход пустила. А я ведь попался! Да, попался!" – Евгений Дмитриевич немного развеселился от этой мысли, отдав должное изобретательности девушки. Одновременно это задело его самолюбие, и он, поразмыслив еще немного, принял окончательное решение.
2.
Ветер Небес и Серебряный Медведь стояли около любимой беседки Императора, наблюдая, как вечерний бриз поглаживает океан, убаюкивая его перед сном. Оба знали, что пройдет не больше недели и не станет ни этого спокойствия, ни их самих, ни этой беседки со скалой, – все канет в Лету под водами набиравшей силу стихии.
Солнце сваливалось в окрашенные пурпуром облака, отражаясь в океане вод, так медленно, будто пыталось запомнить последние дни этой эпохи на Земле.
– Пора! – сказал старик, и они не спеша направились в площадке маголетов.
– Все готовы? – оглядел Ветер жену и сына, ожидавших на взлетной площадке.
– Да, – ответила Полная Луна и спросила с надеждой: – а вы уверены, что лететь нужно?
– Я доверяю твоему отцу, – ответил Ветер и успокаивающе ее обнял.
– Но как можно идти на смерть, не будучи до конца уверенными в ее полезности?
– Это не имеет значения, – ответил отец. – Если мы ошибаемся, все останется, как есть. А если нет, то наше дело послужит будущему.
– Да, отец, наверно, ты прав. Только трудно делать вещи неочевидные, отдавая за них свою жизнь и жизни близких людей, – Полная Луна сильно нервничала.
– Человек не может знать всего заранее. Тогда бы не было эволюции.
– Почему? – неожиданно спросил внук.
Серебряный Медведь погладил его по голове и ответил:
– Потому что, зная все наперед, он не может творить ничего нового. Он теряет смысл, интерес.
– А разве можно сотворить новое? Разве не существует все и всегда?
Ветер рассмеялся, подхватил сына на руки, и сказал:
– Ну, умный, ум из ушей лезет.
– Видишь ли, внук, – серьезно ответил старик, – в мире все столь относительно, что здесь, на Земле, вновь создаваемые вещи кажутся новыми, но с точки зрения Вселенной – ничего нового в них нет.
– Но ведь и мы живем во Вселенной, – ответил юный философ, – зачем же ей это неновое?
– Ты не совсем понял. Для Вселенной то, что делаем мы, тоже становится новым, но в том ее месте, где этого еще не бывало. Понимаешь?
– То есть мы заполняем пустоту новыми вещами?
Теперь рассмеялся и дед:
– Верно, мы заполняем Вселенскую пустоту на нашей Земле.
– Ох, испортите вы мне сына своими премудростями, – вздохнула женщина.
– Я бы и рад подарить ему нормальное детство, – ответил Медведь, -но будущее не позволяет. Зато я подарю ему жизнь.
Они сели в маголет, и тот ввинтился в небо.
Сидя у окна, мальчик наблюдал, как уносится назад земля и океан, и казалось ему, хотя он еще и не знал почему, что он больше не увидит дворца своего отца, и этих мест, где прошло его детство. Дед, правда, много говорил о Потопе, о смерти, но малыш не понимал этого, слишком еще мал был, а неуемная жажда знаний уже теперь заставляла его задавать вопросы, которые даже взрослых ставили в тупик.
Маголет приземлился в столице.
Молодой Император в сопровождении родственников и двух присоединившихся жрецов направился к Цеху Реинкарнации.
Сегодня был последний день Исхода. На всей Земле осталось не более трех миллионов людей, не пожелавших принести себя в жертву. Их готовили к предстоящему кошмару, они должны были стать семенами новой расы, но и их в большинстве своем ждала гибель в водах надвигающейся катастрофы.
Цепочка жертв редела от месяца к месяцу, и за последние дни во всей Легенде Исходу предались не более сотни человек.
Пройдя к алтарям, Серебряный Медведь тщательно осмотрел их. Вместе с зятем и внуком они спустились в подземелье, куда бывший художник после гибели Последнего Императора не возвращался ни разу, не желая подпитывать свою ярость по отношению к жрецам. Полная Луна не стала смотреть на озеро крови и очень не хотела, чтобы там побывал ее сын, но отец настоял.
Встав у самой кромки запекшегося берега, старик объяснил:
– Отсюда кровь по особым каналам уходит к Отцу нашему. Там при участии касты бессмертных она обрабатывается, сливается с другими потоками, дробится, подвергается ритуалам, там вершится будущее всего человечества и каждого из нас.
– Откуда ты это знаешь? – не удержался Ветер.
Старик как-то очень тихо и строго сказал:
– Я был Хранителем крови в Атлантиде.
– То есть ты был Главным Жрецом? – поразился Ветер.
– Да.
– Как же ты попал в Легенду? С твоей магией ты мог бы спастись в любой момент! Ведь ты нужен был там!
Серебряный Медведь едва заметно вздохнул:
– Отец это знает. Впрочем, я теперь тоже. Я здесь ради внука, который принесет человечеству, родившемуся на этих землях после Потопа, свет знаний и мудрости.
– Что же, – не успокаивался молодой Император, – разве не было в Легенде мудреца подобного тебе?
– Ну что ты? Мудрецы есть даже сейчас. Дело не во мне, а в вашем браке с моей дочерью, в результате которого появился сын.
– Смешение кровей! – догадался, наконец, Ветер.
– Да, смешение расовых кровей.
– Деда, – дернул его за рукав мальчишка, с удивительным любопытством и совершенно без страха рассматривающий озеро крови у своих ног, – а откуда возьмется человечество, если Потоп всех смоет?
Серебряный Медведь кряхтя присел на корточки рядом с внуком и ответил улыбаясь:
– Кто-то выживет, обязательно выживет, иначе планета просто умрет.
– А ты выживешь?
– В этом теле нет, но мы все будем рядом с тобой.
– Всегда?
– До конца грядущей эпохи.
– А потом?
Он получил мягкий щелчок по носу.
– Потом не знаю. Ты очень любопытен, хотя этого и добивался Отец. – И все-таки закончил свою мысль: – Потом будет очень не скоро. До этого у нас много дел.
– А как можно делать дела, если вы умрете? – малыш не унимался.
– Наши души будут здесь, и твоя тоже.
– Странно. Разве можно быть сразу в нескольких местах?
– Помнишь, мы играли в глаза кондора?
– Да.
– Ведь ты смог побывать в его теле, в то время как твое тело было рядом со мной, на земле?
– Да, это было здорово.
– Так будет и с нами.
– А разве нельзя, чтобы и вы так, как я?
– Нет, мы не можем сделать этого. Отец готовил нас для другой цели. А ты – сможешь. Идемте.
Старик поднялся и пошел к выходу.
Ветер остановил его вопросом:
– Медведь, а для чего нужна тому, кого ты зовешь Отцом, кровь людей?
Хранитель крови обернулся.
– Видишь ли, сын мой, мне известно лишь, что так осуществляется связь человечества и планеты в целом.
– Да. А рисуется чудовищный монстр, чьей пищей является кровь человечества. Причем монстр коварный, обладающий магией и знанием. – Ветра передернуло.
– Может, так оно и есть. Для нас он монстр, но сути это не меняет. Такова жизнь.
– А без него все умрет?
– Подумай сам.
Старик снова направился к выходу, и малыш с Ветром, взявшись за руки, потянулись вслед за ним к алтарям.
Последние два жреца Легенды уже заняли в них места.
Ветер и Серебряный Медведь встали по разные стороны цеха, и старик магическим словом "ВАКХХХХХ!!!" включил приборы. Переливание началось. Кровь булькала и пенилась, проходя по специальным трубочкам, пробегая от аппарата к аппарату, очищаясь от ненужных элементов и достигая состояния минимальной свертываемости. Распевая песню Исхода, главный жрец Атлантиды и Император Легенды выполнили ритуал. Ангелы приняли человеческие души в свой мир. Тела тут же растворили специальным раствором.
– Теперь, – устало сказал отец Полной Луны, – настал наш черед. Все помнят ритуал Хранителей Не-Преступи-Кольца?
– Деда, – испуганным голосом вдруг закапризничал мальчик, – я боюсь!
Полная Луна прижала его к себе и сказала, сама еле сдерживая слезы:
– Не бойся, малыш, так надо.
Тот прижался к матери, и они с минуту стояли не шевелясь.
Серебряный Медведь и Ветер подошли к ним. Все по очереди обнялись. Бывший художник долго глядел в глаза жене, будто пытаясь перенести ее образ в память своей души. Он знал, что она мало понимает в происходящем, но любовь давала ей силу идти с отцом и мужем до конца. Кроме того, она знала, что присутствие в ритуале женского начала необходимо. По-настоящему ее беспокоила только судьба сына. Но и она не могла оторваться от глаз Ветра, пытаясь впитать в себя каждую частицу его тела, каждое движение.
– После Потопа, – неожиданно бодрым и звонким голосом, глядя куда-то в пространство, заговорил старик, – придут люди дикие и без знаний. Мир Дэв будет невидим для них. Сын ваш, вернувшись на эти земли, пробудит свет мудрости, но погибнет в сражении с армией ненависти и зла. Вместе с этим на новую землю падет тьма. Придут боги, жаждущие смерти и крови. Наши обряды будут извращены и потеряют всякий смысл. Но кровь будет течь полноводными реками, как бы в насмешку над нашей жертвой. Потом придут еще герои-учителя. Кто-то из них погибнет, некоторые доживут до седин. Отец наш испытает большие трудности в борьбе за жизнь человечества. Ему придется дважды взывать к более высоким силам. Спустя тысячелетия жертвы глупости и гордыни прекратятся. Подачу крови заменят сначала врачи, а потом добровольные пожертвования людей, но не так, как у нас сейчас, а частично. Это будут жертвы, не приводящие к смерти. Но существование Отца останется тайной, пока мир Дэв не откроется для людей снова. И тогда все может повториться. Снова будут три цивилизации, враждующие меж собой. Снова войны будут тянуться тысячелетиями. Но я вижу возможность мира на той Земле. Отец наш дает мне надежду. И ради этой надежды мы здесь.
Старик окинул своих близких быстрым взглядом и убедился, что смелость вернулась в их сердца.
– Ветер, стань сюда. Дочь моя, займи место левее этого круга, на большом кругу. Малыш, встань здесь.
Теперь они стояли равнобедренным треугольником, внутри которого находился самый младший из них.
– Пернатый Змей, ты помнишь, что будешь делать после ритуала?
– Да, деда. Мне нужно сесть в маголет. Пилот меня доставит на берег. Там я сяду на корабль со всем, что на нем есть, и поплыву.
– Куда?
– Старый капитан знает.
– Что потом?
– Потом мы окажемся в какой-то пещере. Пещера закрывается изнутри. Потом будет Потоп.
– Дальше.
– Через сорок лет я должен буду нажать рычаг. Рычаг мне укажет капитан. Пещера откроется. К этому времени я останусь один и снова поплыву.
– Куда?
– Капитан научит меня. Я должен буду взять с островов Атлантиды каких-то людей.
– Не каких-то, а детей жрецов. Они будут тебе друзьями и помощниками.
– Да, – кивнул малыш.
– А чем ты будешь заниматься в течение сорока лет? – не унимался Серебряный Медведь.
– Изучать книги. Они на корабле.
– Отец, – спросила Полная Луна, – ты уверен, что в этой пещере хватит воздуха на сорок лет? Ведь с ним животные.
– Я уже говорил тебе, дочь моя, что там будут и растения, -откликнулся отец. – Над созданием пещеры работают уже пятьдесят лет.
– А ты уверен в своих людях?
– Это преданные мне жрецы Атлантиды. Она и погибнет последней, уже после Потопа. Прочь сомненья, дети мои! – воскликнул он.
Ритуал начался.
3.
Я проснулся оттого, что кто-то пристально, в упор смотрит на меня, а взглядик этот весит не меньше пудовой гири. Сбросив остатки сна, я распахнул глаза, нанося ответный, телепатический удар. Ваза, стоявшая на шкафу, покачнулась, но больше ничего не произошло. Вот я удивился! Посмотрел вокруг, Василиса негромко поскребывала посудой на кухне, а в комнате, кроме меня, никого не было.
Подозревать вазу за попытку испепелить меня взглядом я не стал. Только хмыкнул про себя и сел на кровати, с удовольствием вспоминая прошедшую ночь.
Неожиданно я понял, что впервые за последнее время мне ничего не снилось. Зато я был бодр, а в голове поселилась давно желанная легкость. Встав, я накинул рубашку и уже собирался выйти на кухню, как мне показалось, будто за окном мелькнуло чье-то лицо.
Я посмотрел: там, конечно, никого не было. Зато я услышал детский голосок на улице, звавший какого-то Лешу.
Вот в чем дело! Вот кто меня разбудил! С облегчением я подошел к окну и посмотрел вниз, на песочницу. Маленькая девочка сидела прямо на песке и довольно громко и противненько голосила:
– Ле-е-еша! Ле-е-еша!
Я опять повернулся в сторону кухни, но через мгновение снова посмотрел вниз. Это был не совсем обычный ребенок. Лет семи, в странной, совершенно несовременной одежде, девочка пристально смотрела прямо на окно, за которым стоял я, и монотонно выпевала мое имя. Я прижался носом к стеклу и уставился ей в зрачки (или это она уставилась в мои, а я ответил?). Так мы смотрели друг на друга не мигая, и тут до меня дошло, что она больше не канючит мое имя. По моей спине кто-то пробежал холодными лапками, заставив поежиться. Наваждение не проходило. Кто такая? Зачем? Что за дурацкие шутки? Только детей мне сейчас не хватало.
Я скорчил ей смешную рожу, но на ее лице не дрогнул ни один мускул. Она просто смотрела на меня, а в ее глазах был лютый голод. Ну и ну! Дом находится не так уж близко к песочнице. Почему она так хорошо меня видит, почему именно меня? Если это шуточки Кольского, то – странные какие-то шуточки. При чем здесь дети? Нервы мне пощекотать? Но искать ради этого столь странного ребенка... Нет, что-то не так.
Я попытался сканировать мысли девочки. Ничего. То есть мысли там, может, какие-то и были, но увидеть мне их не удалось. Только фон -спокойный и упрямый, остренький такой, как и глаза – две колючие вишенки.
Сделав усилие, я все же оторвался от окна и, умывшись, добрался, наконец, до Василисы.
– Доброе утро, лапушка моя, – поцеловал я ее за ухом, подобравшись сзади.
– Привет! – Она потерлась волосами об мой нос. – Как спалось на новом месте?
– Замечательно! И место понравилось, а ты – без комментариев!
– Как это без комментариев? – возмутилась она. – Я люблю, когда меня комментируют.
– А-а, – протянул я, – ну тогда слушай. – Я иногда импровизирую, но, вообще-то, мне это тяжело дается. Отступать, однако, было некуда, и я рискнул: – Когда тридцать три богатыря нашли Василису Прекрасную...
– Что? Кто нашел? – она изумленно смотрела на меня. Еще бы: ей ли не знать все сказки про саму себя.
– Молчи и слушай.
– Ладно, ладно, поглядим, какой из тебя сказочник.
– Так вот. Когда они ее нашли, то были ослеплены ее красотой и доступностью.
Василиса хмыкнула:
– Конечно, спать в присутствии стольких мужиков.
– Правильно понимаешь. Естественно, они все передрались, оспаривая первенство. Пока они морды друг другу били, появился Черномор.
– О, Господи, а ему-то чего? Людмилы мало?
– Людмилу у него Руслан отбил к тому времени. Короче, схватил он ее и думал вылететь из пещеры, но тут появился Змей Горыныч и спалил летуну бороду. Василиса упала на пол пещеры.
– Черт! Это, наверно, больно!
Я посмотрел на нее внимательно и сказал:
– Ну, она не сильно ударилась, пещера была невысокой. А в это время раздался ужасный свист. Все, кто был еще жив, отлетели в дальний угол. Даже твой саркофаг...
– Гм, чей саркофаг? – поинтересовалась Василиса.
– Тво..., хм, ну ее... А вообще, какая разница?
– Ладно, продолжай.
– Так вот, даже саркофаг сорвался с цепей, на которых висел, и придавил Черномора. Один Змей Горыныч устоял на ногах и пошел против свиста, расправив свои крылья. Оказалось, что Соловей-Разбойник тоже воспылал страстью и поторопился на место боевых действий. Пока они бились, явился Кощей Бессмертный и помог Соловью убить Змея, а потом они начали бить друг друга. Через три дня битва закончилась. Все умерли. С последним выдохом Кощея раздался звук пастушьего рожка. Сидя на Волке, появился царевич-Алексей. Пинками растолкав трупы врагов, он добрался до желанного тела.
– Что? До чего добрался? – Василиса снова была возмущена.
– Тело – это геометрическая, трехмерная фигура, состоящая из плотной материи, – пояснил я.
– Он именно такое тело нашел?
– Угу. Так вот, когда он его нашел, то первое, что он услышал, было: "Где ты шлялся столько времени?"
– Это кто говорит?
– Тело, конечно.
– А-а, оно еще и разговаривало.
– Конечно, тела вообще имеют обыкновение общаться друг с другом.
– Что же было дальше?
– Ясно что: девушка сильно проголодалась и упрекала царевича в том, что тот очень долго нес ей еду.
– Ах, вот в чем дело?
– Конечно. Но суть не в этом.
– М-м, еще и суть есть?
– Суть есть. Тела, красивые тела, – уточнил я, – привлекают к себе столько всякого народу, что проще дать этому народу поубивать друг дружку, а потом в спокойной обстановке покормить несчастного человека, которого никто не кормил во время сражения. После этого можно смело целоваться.
Василиса, наконец, не выдержала и рассмеялась, а я не стал терять времени и поцеловал ее. Она немного смутилась, ведь это было в первый раз при свете дня, но не сопротивлялась и даже вкусно ответила. Насытившись моей слюной, спросила:
– А ты есть-то будешь, царевич-Алексей?
– Буду, но перед этим хочу тебя спросить.
– Да, – откликнулась она.
– Ты не слышала, что кто-то зовет меня с улицы?
– Нет. А почему ты считаешь, что именно тебя?
– А ты послушай.
Мы помолчали.
Я отчетливо слышал:
– Ле-е-еша! Ле-е-еша!
И самое интересное было то, что мне показалось, будто голос двоится. Я подошел к окну.
– Я ничего не слышу, – удивила меня Василиса, заглядывая через мое плечо на улицу.
Но то, что я увидел, удивило меня еще сильней. Поголовье детей в самом деле увеличилось. Сейчас, так же глядя мне в глаза и монотонно подвывая, рядом с девочкой сидел мальчик.
Я, наконец, как следует, рассмотрел их одежду. На них были подпоясанные тонким ремешком длинные хлопчатобумажные рубахи, а на ногах что-то вроде босоножек. Рубахи были украшены индейскими узорами.
– Леш, ты чего? – раздался голос Василисы. А дети тем временем, увидев меня, замолчали, как и в первый раз.
– Странные дети, – сказал я, – жутковатые.
– Ты о чем? – удивилась она и снова посмотрела на улицу. По ее взгляду я понял, что она ничего не видит.
– Ты действительно не видишь мальчика и девочку в песочнице?
– Н-нет. Песочница пустая. – Она посмотрела на меня, оценивая, все ли в порядке у меня с головой.
– Что ж? Запишем это на счет аномальных явлений, проистекающих со мной в последнее время, – сказал я и, пристально глянув деткам в глаза, отошел от окна.
– Ты в самом деле кого-то видишь или разыгрываешь меня?
– Конечно, разыгрываю, – улыбнулся я и сел за стол. Не буду же я ей объяснять: кто, где и в чем, потому что главного я все равно не знал зачем?
Я укусил огурец и замер вместе с ним во рту, глядя, как на кухню входят двое тех самых, что орали на меня из песочницы.
– Как здесь тесно, – сказала девочка, капризно хмыкнув.
– Да уж, с новыми домами не сравнить, – по-деловому ответил ее спутник, оглядевшись. У меня было ощущение, что нас с Василисой они явно не замечают, впрочем, Василиса их тоже не видела.
Осознав это, я закрыл рот и даже немного пожевал, чтобы не привлекать внимания хозяйки дома, и ожидая последствий вторжения. Тем не менее, она заметила тишину, исходящую от меня.
– Почему ты так плохо ешь?
– Да так, задумался о своем, – улыбнулся я, наблюдая, как мальчик достал из раковины топор для рубки мяса и стал им бить по своей руке. Топор взлетал и с гнусным чваканьем опускался на руку. Образовалась целая лужа крови, а рука, в конце концов отрубленная, упала на пол. Если бы я знал, как на все это реагировать, может быть, и заорал бы что-нибудь вроде: "Стой! Что ты делаешь?", – но я так и сидел, глупо улыбаясь и медленно пережевывая куриную ногу.
Между тем кровь, как вода из шланга, покидала тело мальчика и быстро заполняла комнату. Спасало меня только одно ощущение: я не верил происходящему, мне казалось, что это какой-то дурацкий спектакль. Кроме того, через пару минут стало ясно, что столько крови, сколько вытекло из тела ребенка, просто не могло там находиться. Правда, когда кровь достигла моих щиколоток, есть почему-то расхотелось.
Василиса отметила это обстоятельство вопросом:
– Тебе нехорошо?
– Нет-нет, все в порядке. – Я попытался стряхнуть с себя наваждение и для отвода глаз начал пожирать пищу, которая то и дело норовила выскочить обратно.
Девочка, стоявшая все это время за моей спиной, у окна, и наблюдавшая за происходящим с сократовским спокойствием, сказала:
– Ладно, Пернатый Змей, хватит. Он все равно тебе не верит.
Кровь перестала течь, мальчик пожал плечами, поднял свою руку и поставил ее на место. Линолеум снова был у меня под ногами, но дети не исчезали.
– Маша, как ты думаешь, – заговорил Пернатый Змей, – что он о нас думает?
– А он вообще не думает, – усмехнулась девочка, – у него в голове только Кольский и Лаврентьев. Других вариантов нет.
– Кольский? Интересно. – Мальчик подошел ко мне вплотную и посмотрел прямо в глаза. Как я усидел на табурете, не знаю, но я плыл и плыл по комнате, стараясь в то же время удержаться от рвоты. Перед глазами пронеслись пирамиды, Евдокимов, озеро крови в подземелье, и я снова оказался на кухне.
– Фу! – не выдержал я, шумно выдохнув воздух.
– Ты чего? – тревожно спросила Василиса.
– Голова закружилась.
– Может, тебе лечь?
– Нет-нет, уже прошло.
Детки исчезли. Я вскочил и посмотрел на улицу – никого. Сел за стол и сидел некоторое время, закрыв лицо руками.
Василиса постучала вилкой о тарелку и сказала голосом прокурора:
– Ну хватит, рассказывай!
Я отнял руки и задумчиво посмотрел на нее.
– Угу, я расскажу, но только ты не поверишь.
– А чему из того, что ты рассказывал до сих пор, вообще можно верить?
– М-да, – я почесал за ухом и усмехнулся, – верно! Я бы не верил.
– Так что рассказывай!
Сбиваясь, то и дело показывая, кто где стоял, я рассказал Василисе, что произошло. Несколько раз она задавала вопросы: "Как она его назвала?", "Настоящая кровь?", "Маша?".
Потом подытожила мой рассказ:
– Знаешь что! Ведь Пернатый Змей – это имя человека, который по легендам американских индейцев дал им знания, сельское хозяйство и новую систему общественного строя. Он почитался у них выше многих богов. Кецалькоатль!
– А Маша – это, конечно, Марья-искусница или Марья-царевна, -саркастически заявил я.
– Этого я не знаю. – Василиса покачала головой. – Но происходящее сильно смахивает на бред.
– Царевны, царевичи, боги, мессии – здорово, черт возьми! Если сейчас появится Христос, я не очень удивлюсь. Только, – поморщился я, – крови я не люблю.
– Зато она тебя очень любит.
Я подумал над ее словами и ответил:
– Действительно! Очень любит! К сожалению!
4.
– Женя, что тебя беспокоит? Говори, не стесняйся! – Игорь Юрьевич Лаврентьев тяжело восседал в своем рабочем кресле и поглядывал на Кольского из-за очков. Тот, пытаясь разобраться с голосом, который преследовал его во время свидания с Анжелой, начал издалека:
– Давно не виделись, Игорь Юрьевич. Вот я и решил заглянуть.
– Да ладно-ладно. Можно подумать, что я тебя недавно знаю. Станешь ты меня дергать просто так, – усмехнулся тот, – говори уж, с чем пришел?
– Мне нужно разрешение на ликвидацию еще одного человека. – Евгений Дмитриевич вытащил сигарету, положил ее в рот, но не прикурил. В кабинете Вице-премьера курить было нельзя.
– Рассказывай!
– Это секретарша Евдокимова, – произнес Кольский, ожидая маленького взрыва, который и воспоследовал.
– Что ты говоришь? Не понял! – Встрепенулся Игорь Юрьевич.
– Как, – разыграл удивление Евгений Дмитриевич, подкладывая маленькую мину спецслужбам, – вам еще не доложили?
– А что случилось-то?
– Евдокимов мертв, Игорь Юрьевич!
– Хо-хо! – удивленно произнес Вице-премьер и надолго замолчал, перетирая мысли своими полными губами.
Минуты через четыре он сделал в сторону Кольского жест и милостиво разрешил:
– Да ты кури, Женя, кури, – что означало серьезность полученной информации.
Кольский порой задумывался над тем, а не захватить ли с собой на аудиенцию кирпич, чтобы в те моменты, когда его шеф брал паузы, можно было, отсчитав минуту – больше по мнению Евгения Дмитриевича думать было просто неприлично! – бить того по голове, и так каждый раз.
