355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Сапсай » Семейная реликвия. Ключ от бронированной комнаты » Текст книги (страница 4)
Семейная реликвия. Ключ от бронированной комнаты
  • Текст добавлен: 11 сентября 2016, 16:11

Текст книги "Семейная реликвия. Ключ от бронированной комнаты"


Автор книги: Александр Сапсай


Соавторы: Елена Зевелева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Я ведь почему отмолчаться за столом хотела, когда о Генрихе Соломонове заговорили? Дело в том, что Саша, например, искренне считает, что раз он в плен попал, сдался, значит, он – настоящий предатель. И слышать о таких людях даже не хочет.

– Странно это как-то для меня. Ведь когда спросили его мнение, он ничего плохого и не сказал.

– Он вас обидеть не хотел. Прямолинейный он чересчур стал, мама. Меня иной раз даже укоряет, что я, например, комсомолкой не была, что общественной жизнью, по его мнению, не живу и не интересуюсь. Даже не принимает во внимание, что у меня двое маленьких детей. Что Ольга совсем еще крошка. Что диссертацию пишу. И то, что дом целиком на мне. Говорит – одно другому, мол, не мешает. Что у людей и больше забот-хлопот, чем у меня, а они ведут активную общественную жизнь.

Отец прав, Танюшка. По-настоящему прав.

Я сама тоже чувствую, что настороженно твой Саша к нам относится. Боится чего-то, что ли? Ты ведь посуди сама. Я из дворян, в роду у нас до революции были даже царские генералы и золотопромышленники. У отца тоже богачи одни: купцы да торговцы крупные. Сами же мы – что нынче не в почете – совершенно аполитичные люди. А ему это совсем не нравится.

У Саши же – отец обыкновенный сельский кузнец. А дед и прадед его не в канцелярии генерал-губернатора, а на шахте работали водовозами… Да и с грамотенкой у них у всех, судя по всему, совсем не лады были в роду. Он единственный в люди вышел именно благодаря этой самой партии. Не будь революции, разве бы он когда-нибудь преподавал в университете? Да ни в жизнь…

А теперь еще и сам партийным трибуном стал. Это великолепно, конечно, что он так свой предмет любит и преуспел в его изучении. Скажу тебе больше. Только благодаря твоему мужу я, например, тоже серьезно к этому предмету стала относиться. Я же знаю, слышала от наших преподавателей, на его лекции студенты даже из других вузов приходят. На полу да на ступеньках, подложив газеты, сидят. Такой успех, дорогая моя, далеко не к каждому педагогу приходит. Это дорогого стоит. Знаешь, как между собой его называют в университете? Не догадаешься? «Красный Марат» – вот как. Все это, конечно, очень хорошо, доченька, но сейчас, пойми меня правильно, не тридцатые годы. И за происхождение, как раньше, давно не сажают, слава богу! Тьфу-тьфу. Наоборот, думаю, многие давно уже вновь гордятся своими корнями да своей родословной. Так что если тогда нас с твоим отцом за это не посадили, то надеюсь, что сейчас и подавно пронесет. Главное, дочка, что он тебя и детей любит. А с нами вежлив, выдержан, даже внимателен. Ничего плохого сказать не могу. Да и к твоей чести могу сказать, ты его как следует пообтесала, к культуре приобщила. А для детей его рабоче-крестьянское происхождение только плюс большой. В будущем им все это должно не только пригодиться, но и существенно помочь.

В доме наступила полная тишина. Но ни Надежда Васильевна, ни Татьяна Алексеевна никак не могли заснуть. Ворочались, крутились с боку на бок. Осмысливали, переваривали в голове все слышанное и высказанное сегодня. Слишком уж суматошным, насыщенным выдался этот день. Да и ночной разговор не на шутку взбудоражил обеих, лишил покоя и ту, и другую.

Первой не выдержала Татьяна. Устав ворочаться от одолевших ее мыслей и высунув голову из-под одеяла, полушепотом прерывая установившуюся в доме тишину, вновь обратилась к матери, устроившейся в другой комнате:

– Мамуля, ты не спишь? Ну, хорошо. Послушай, все хочу тебе сказать. Я как-то, понимаешь, решила Саше про нашу икону пропавшую рассказать. И знаешь, что он мне ответил?

– Могу только догадываться. Бредни, мол, все это, наверное, сказал. Фантазии всякие. Так, да?

– Примерно так, только гораздо покрепче. Больше на эту тему я с ним не говорила. Но когда Генрих вернулся домой и Ритка мне всю его историю пересказывала, особенно про икону «Спас Нерукотворный», которую он в Германии видел, упомянула… Ты понимаешь меня? Я, помню, после ее рассказа под большим впечатлением, конечно, была, а потом дома все мужу и выложила… Но после этого, увидев его реакцию, мамуля, я окончательно поняла, что не все, что мне известно, надо ему рассказывать. А уж то, что с нашей семьей, с ее прошлым связано, и подавно.

– Ладно, доченька, успокойся. Я уже засыпаю. Завтра договорим. Спокойной ночи! – сквозь сон еле слышно прошептала мать.

За выходящими в небольшой садик окнами стояла глубокая, по-восточному черная ночь с ее пронзительной тишиной, лишь изредка прерываемой пением цикад и треском кузнечиков.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Путешествие в прошлое…

(Москва. 2005)

Самолет продолжал быстро набирать высоту. Вскоре похожие на снежные горы облака за иллюминатором оказались далеко внизу. На прозрачно-голубом, каком-то неестественном после дождливой московской хмари небе, как на картине популярного когда-то в нашей стране американского художника и писателя Рокуэлла Кента, изображавшего суровую природу Севера, выглянуло яркое теплое солнце. И сразу погасли предупреждающие надписи на табло. Можно было спокойно расслабиться, расстегнуть ремень безопасности, расправиться и поудобней, насколько позволял ногам предыдущий ряд, разместиться в своем продавленном не одним поколением пассажиров глубоком кресле. Хорошенькие, аккуратные молоденькие стюардессы в синих жилетках и юбках с небрежно завязанными красными косыночками начали развозить по салону в дребезжащих тележках различные напитки.

«Это тебе не „Люфтганза“ и даже не украинский „АэроСвит“, которым вместе с Олегом летали недавно в Киев», – подумала Ольга, бросив беглый взгляд на тележку с унылым отечественным ассортиментом: не лучшего качества соки, вода «Нарзан» и «Святой источник», кока-кола. И все, привет вам горячий от российских авиалиний. Дешево, как говорится, и уж больно сердито.

– За пиво, а у нас, учтите, только «Балтика», надо платить отдельно. По три евро за баночку, – предупредила стюардесса ее соседа, простоватого немолодого мужика, одетого в мешковатый серый костюм и рубашку с черным галстуком. Он тут же отдернул свою руку, потянувшуюся было к небольшим синим банкам.

– Тогда дайте мне стаканчик негазированной воды, – прошамкал он скороговоркой, явно стесняясь окружающих его людей.

Ольга с интересом огляделась вокруг. Контингент пассажиров, отправившихся вместе с ней из Москвы в Германию, был Ольге знаком. В основном летели этнические немцы, запоздало возвращающиеся на свою историческую родину из Узбекистана, Казахстана, Поволжья, Сибири. Насмотрелась она на них предостаточно, уже когда ездила в консульство Германии получать визу. Да и историй, стоя в длиннющих многочасовых очередях на оформление паспорта, на собеседование за целый месяц «оформиловки» наслушалась немало. Так что, узнав некоторых из тех людей, которые вместе с ней занимали очередь в генконсульство на улице Пилюгина, что близ Ленинского проспекта, чуть ли не с семи утра, обрадовалась, как родным.

– И почему это тебе, можно сказать, первой встречной, каждый из них с удовольствием готов о себе самое сокровенное вдруг поведать? – часто удивлялся ее муж Олег, внимательно слушая по вечерам у телевизора Ольгины рассказы об очередном раунде преодоления ею неизбежных, изнурительных и трудных выездных формальностей.

– Пойми ты, наконец. Во-первых, это у нас семейное. С моими бабушкой и мамой тоже всегда так бывало. Им даже на улице порой прохожие, спросив, например, как дойти туда, куда им нужно, начинали рассказывать и о себе. Влияние, значит, на людей имеем особое. А потом и слушать хотим и можем, что тоже не проходит незамеченным. Так-то вот. Знай наших! Во-вторых, что тоже немаловажно, ты не забывай, что я не просто педагог, а преподаватель в третьем поколении. К нам всегда люди тянулись и тянутся. Аура у нас, видимо, особая. Да и энергетикой, как сейчас говорят, мы тоже отличаемся от представителей других профессий. Мне и студенты про себя, про своих родных и близких очень часто рассказывают. И преподаватели с нашей и с других кафедр тоже. Иногда даже звонят по утрам, когда ты на работу уходишь, и говорят о своих болячках, обидах, нерешенных или решенных проблемах, о взаимоотношениях с детьми… И, как видишь, с незнакомыми людьми то же самое происходит. Особенно если часами стоишь с ними в очередях, да еще и кофе пьешь в одной и той же забегаловке.

– Удивительно все это. Слушательницу в тебе они нашли, точнее, как говорит мой приятель Сашка Золотарик, уши твои они нашли себе в удовольствие. Тебе бы проповедником быть, пастором в какой-нибудь немецкой кирхе. Популярней твоего прихода наверняка бы не было. Жаль, только вот женщин-священников ни в православной, ни в католической религии пока нет. Им бы все прихожане исповедовались. А тебе бы особенно. Слушала бы душещипательные истории с утра до ночи, – всегда при этом и злясь и смеясь, отвечал ей Олег. Он терпеть не мог ранних утренних звонков жене из ее университета и откровения ее коллег о своих болячках.

– Дочка, скажи, ты первый раз в Мюнхен-то летишь? Или часто там бываешь? – с явным интересом расспрашивал ее пожилой сосед в мятом сером костюме явно еще советского времени.

– Нет, не в первый. Уже была здесь несколько раз, – ответила она ему доброжелательно. – А вы что-то хотели спросить или узнать? Если знаю, то обязательно подскажу.

– Да нет. Я не поэтому. А я вот впервые к концу жизни в Германии побываю. Хотя сам я – немец. Лечу сейчас к дочке в гости. Она в Аугсбурге живет, считай, с того самого момента, когда Горбачев президентом стал. Знаешь такой город? Там много наших друзей живет, с которыми вместе когда-то голодную степь в Азии осваивали. Не была там случаем?

– Нет. Не была ни разу. Не довелось пока, к сожалению, побывать, хотя очень бы хотела. Вы уж меня извините, вздремну немножко, – ответила ему Ольга и, тут же повернувшись лицом к окну и задвинув плотно шторку, закрыла глаза.

«Лучше сделать вид, – подумала она, – что я сплю, а то до самого прилета в Мюнхен придется выслушивать долгую, малоинтересную историю жизни не только этого дедка немецкого происхождения, но еще и всех его бесчисленных родных и близких, судя по всему перебравшихся на ПМЖ в Германию».

Перед глазами тут же встал актовый зал первого гуманитарного корпуса МГУ. Встреча выпускников, недавний традиционный сбор. С Ленкой, старинной университетской подружкой, встретились заранее. Некоторое время пытливо рассматривали друг друга, оглядывали со всех сторон. Хотя чего смотреть-то было и всматриваться. По телефону все миллион раз оговорено и известно заранее – кто в чем пойдет, какой у кого сейчас цвет волос, какой «make-up» и кто какой тон помады предпочтет. Обе подруги друг другом остались довольны.

– Ты все молодеешь, дорогая, и хорошеешь, – с легкой завистью в голосе проговорила Елена. – А уж одета, по-моему, просто зашибись… Упади, не встань, как говорил наш общий приятель с факультета Серёня Дятлов.

– А ты, Леночка, все стройнеешь, молодец. Совсем очаровашкой за это время стала, – не осталась в долгу Ольга.

Подруги вовсю вертели головами, стараясь среди бывших выпускников факультета увидеть своих.

– Оля! Ты обратила внимание, как здесь все потускнело, обветшало, паркет, когда-то сиявший блеском, вытерт теперь и выбит основательно, ремонт, наверное, не делали с той поры, как мы закончили учебу. Зато киоски везде, можно сказать, на каждом углу понатыкали… Ужас просто что делается. Это неплохо, конечно, что газеты стали и журналы продавать, ширпотреб всякий, но не в такой же степени, Оля. Ты что думаешь? Нравится тебе такой вселенский рынок? Я, например, просто отвращение к нему испытываю. Азиатчина какая-то. Цивилизации никакой. Да и порядка нет.

– Я же здесь, Ленок, часто бываю, привыкла ко всему этому. Все здесь, пойми, так же, как и везде… Не хуже и не лучше.

– Но это же не «везде». Это все же МГУ! Не контора «Рога и копыта»! – воскликнула с пафосом Лена. – Слава богу, что мы вовремя отучились и всего этого кошмара и ужаса не видели.

– Девчонки! Красавицы! Что вы заскучали, бабоньки? – пробасил им в затылок кто-то подошедший сзади и крепко обнял обеих за плечи.

– Кто это?! – воскликнула Елена.

– Угадай, тогда отпущу. А не угадаете, так и знайте – зацелую обеих. Прямо сразу, сейчас и при всех. Не отвертитесь от меня сегодня, это уж точно.

– Огуркин, ты ли это? Как тебя, дай бог памяти, звали-то? «Полубуденный», отстань.

– Не Огуркин я и тем более не «Полубуденный». Понятно. Поэтому на полном основании сейчас начну дальше к вам приставать, – пригрозил неопознанный участник традиционного факультетского сбора.

– Витька Малышкин? Ты? – выпалила вдруг обрадованно первой опознавшая сокурсника Елена.

– Угадала, Ленка. Точно. Поэтому отпускаю. Но, заметьте, мои дорогие дамы, с большим сожалением.

– Витя! Привет! Рады тебя видеть! Как ты? Кого-нибудь из наших уже узрел? – спросила его Ольга.

– У меня, девоньки, все без существенных изменений. Работаю там же – в Совете Федерации. Кроме меня, в нашей конторе несколько человек из наших трудятся, как мыши. С некоторыми ребятами сейчас прямо перед вами пообщался. А многие уже давно в актовый зал прошли. Имейте в виду: торжественная часть где-то часа полтора будет длиться. Потом все собираемся у раздевалки внизу. А дальше – вперед в «стекляшку» стройными рядами. Там уже все давным-давно накрыто, все готово в лучшем виде. Стол нас ждет. Я сам только что оттуда. Все проверил, уточнил и, скажу, по секрету, попробовал.

– Это мы уже почувствовали. Молодец, ты не меняешься, – смеясь, сказала ему Лена. – Не беспокойся, регламент нашей встречи нам тоже давно известен не хуже, чем тебе.

– А что же вы тогда не знаете? – не унимался Виктор, явно кадрясь на этот вечер к подругам и пытаясь продемонстрировать им хотя бы свою осведомленность. – Ольга, кстати, ты, например, не знаешь, что тобой сегодня уже некоторые люди интересовались…

– Мной? Не врешь? Кто же это?

– Ха-ха-ха! А говорите, что всё знаете. Тобой, именно тобой. Персонально. Будешь ли сегодня? Видел ли я тебя? Как ты поживаешь? Чем занимаешься? Вот так-то.

– Да кто же это? – спросила вроде бы удивленно Оля, примерно догадываясь, каким будет ответ.

– Угадай, милочка, с трех раз. Угадаешь?

– «Тогда приставать больше не буду», – смеясь, закончила Ольга за вечного весельчака Малышкина его любимую фразу.

– Не иначе Андрей все-таки появился, – нагнувшись, шепотом протяжно-задумчиво сказала ей на ухо Елена. – Я же тебе говорила. Помнишь?

– Ладно, разберемся. Пошли лучше, ребята, скорее места займем в зале. Смотрите, как народ туда повалил. Наверное, уже ректор наш появился.

Не сразу, но места трое бывших сокурсников все же нашли. Причем в самом центре, с возможностью широкого обзора, что для подруг было совсем немаловажно. А спустя несколько минут они, как и все бывшие истфаковцы, с неподдельным интересом – не то что в студенческие годы – слушали выступление бессменного ректора МГУ, знаменитого на всю страну и даже за ее пределами Виктора Антоновича Садовничего.

– Конечно, это тебе не Большой театр и не актовый зал главного корпуса, но выглядит вполне пристойно, – осмотрев все вокруг, прошептала Елена, по своей университетской привычке начинавшая всегда говорить в тот же самый момент, что и докладчик.

– Слушай, Ленка, лучше помолчи немного, не болтай. Еще успеешь наговориться от души, – прервала Ольга совсем не к месту разговорившуюся подругу.

– А ты лучше посмотри вокруг. Видишь? Вон туда смотри, а не на сцену. Второй ряд, центр, от прохода третий справа. Кто это?

– Там чей-то подстриженный затылок. Мужской. А чей? Не знаю. Ну, что дальше?

– А дальше, моя дорогая, то, что это – Андрюшка.

– Ну ты, Ленка, как говорили в студенческие годы, блин, даешь. По затылку определила?

– Да не смейся ты. Не по затылку, а по профилю, – огрызнулась Лена. – Увидишь сама – это он и есть. Поймешь наконец-то, что твоя подруга – Пинкертон с детства.

На них зашикала возмущенная соседка:

– Прекратите вы или выйдите в холл. Там и разговаривайте на здоровье. Из-за вас я уже пропустила, когда у нас повышение зарплаты будет. Что Садовничий сказал? Вы не слышали? Когда педагогам прибавку дадут?

– Да не переживайте вы так сильно. Какая вам разница, дадут вам эту прибавку или нет? Мыто все, и вы в том числе, ее даже не заметим. Такой большой, как всегда, она будет, – ответила ей, огрызнувшись, Елена. – Так что слышали вы об этом или не слышали, значения для вас никакого не имеет. Еще сто раз услышите по радио и по телевизору и в газетах прочтете, уверяю вас.

Выступления и здравицы в честь факультета, как и в прежние советские времена, следовали одно за другим.

– Помнишь старинный анекдот? – наклонившись к уху Ольги, не унималась Ленка. – Сейчас сама до конца вспомню и тебе расскажу. Так, значит. Торжественная часть, как, например, сегодня. Повод – очередной выпуск истфака. Вначале, как всегда, ректор выступает, потом секретарь парткома, потом от профсоюзов кто-то, а потом и сами выпускники к трибуне потянулись. Увидишь, сейчас тоже так будет…

«Большое спасибо партии и правительству, что направили на верный путь! – говорит самый первый из них, коротко подстриженный и аккуратно причесанный молодой человек. – Большое спасибо ректорату и деканату, что оставляют меня продолжать дальше образование, обучаясь в очной аспирантуре», – завершает он свою короткую речь.

«Большое спасибо партии и правительству, что направили на верный путь! – вторит ему другой вышедший на сцену прилежный выпускник, явно подготовленный комитетом комсомола. При этом под гром аплодисментов собравшихся добавляет: – Отдельное спасибо ректорату и деканату, что дали мне хорошее направление на работу в музей Октябрьской революции и одновременно направление на учебу в заочную аспирантуру. Постараюсь оправдать оказанное мне высокое доверие!»

«Бис! Браво! – скандирует зал. – Молодцы! Так держать и дальше! Комсомол – это настоящий резерв партии!» – Буря оваций не утихает.

Тут под шумок на сцену выходит еще один выпускник истфака, несколько отличающийся своим достаточно независимым и даже слегка развязным внешним видом от предыдущих ораторов. И смело подходит к микрофону.

«А от меня лично, – говорит он, глядя на все более и более удивленные лица в президиуме, – большое спасибо царскому правительству! За то, что вовремя продало Аляску!»

– Ну да ладно, Оль, это шутка, конечно, хотя и сегодня все это повторится, посмотришь, только уже в несколько ином виде. На новом, так сказать, витке исторической спирали, когда все давно уже не о партии, а о деньгах наперегонки говорят. Лучше посмотри вокруг. Постарели-то как все наши. Узнать лица, конечно, можно. Но изменились здорово за это время. Все как будто даже нафталинчиком попахивают… Не кажется тебе?

– Мы с тобой, Ленок, тоже не молодеем, к сожалению, душа моя. Смотримся утром в зеркало и кажемся сами себе такими же, как и прежде. А на самом деле – давно уже не те и мы с тобой. Не такие молодые, да и качества совсем другого. А вот насчет нафталинчика ты это, конечно, здорово подметила. Все держится только на любви к профессии и ответственности нашего и всех предыдущих поколений. Сама знаешь, молодежь нынешняя даже в МГУ остаться работать не стремится. О какой аспирантуре или докторантуре может сегодня идти речь? Зарплаты-то какие нынче у вузовских преподавателей? Курам на смех, да и престижа ноль. Само понятие успешности изменилось, шкала ценностей совсем иная. Вспомни, что молодежь говорит и что нам с экрана постоянно твердят: «Если ты такой умный, то почему ты такой бедный?» Пошлость, на первый взгляд, вопиющая, но определенная сермяжная правда в этом есть, согласись, – ответила ей Ольга. – Даже не правда, а настоящая философия нашего непростого переходного времени. Так что анекдотец твой, моя дорогая, тоже нафталинчиком, как и все мы, пропах. Сегодня лучше как раз рвануть на Аляску, чем в аспирантуре остаться. А тем более – пойти работать в музей, но уже даже не Октябрьской революции!

– Народ, понимаешь ли, давно выпивает и закусывает, а вы что же, решили до конца, что ли, всех выслушать? Этот очередной автобиографический экскурс нашего бессменного оратора академика Волина так внимательно слушаете, будто он вам сейчас на самом деле скажет что-то такое, чего вы никогда в своей жизни не узнаете? Одурели, что ли? – раздался сзади громкий голос их бывшего университетского приятеля Мишки Чебышева. – А ты для чего здесь пристроился? – спросил он почти заснувшего под бесконечные выступления ораторов и воркование подруг, принявшего при дегустации не одну «сотку» Витьку Малышкина. – Тоже мне, впередсмотрящий. На боевой пост, можно сказать, человека поставили. Таких девчонок ему доверили. А он… – Чебышев махнул в сердцах рукой. – С тобой, позорник, мне все ясно. Ладно, милые дамы! И ты, гусар-схимник! Все быстренько вперед, к вешалке, как и договаривались, и сразу на выход. А я вас сейчас на несколько минут оставлю. Мне нужно еще пару таких же, как и вы, «ботаников» и их друзей, спящих «энтомологов», выловить по рядам. И все. На этом моя задача в стенах альма-матер закончится. Через десять минут бегом в кафе. Стройными рядами. Без всяких промедлений. Все понятно? И тебе, наш замечательный дегустатор? Ну, тогда по коням…

Вскоре шумная компания бывших однокурсников гурьбой ввалилась в распахнутые двери до боли знакомого им еще со времен учебы небольшого стеклянно-бетонного здания расположенной здесь же, на территории, эмгэушной столовки. Сколько свиданий здесь назначалось, сколько времени здесь было проведено за жаркими спорами, сколько романов да романчиков родилось и закончилось в этих нетронутых временем стенах – посчитать, видимо, не дано некому. А сколько водки, вина и пива за этими спорами выпито, сколько любимых студентами пирожков с ливером по шесть копеек за штуку, называемых в просторечье «сиська-пиписька-хвост» съедено – и подавно. Здесь-то и собирались почти всегда участники перманентно проходящих в университете традиционных сборов всех факультетов. Истфак в данном случае особой оригинальностью не отличался.

Опоздавшие быстро расселись за свои столы, заранее выделенные организаторами встречи для разных компашек, включавших наиболее близких друг другу по студенческим временам людей. Ольга заняла свое место рядом с Еленой, развернула завернутый в салфетку столовый прибор, состоящий из алюминиевых вилки, большой столовой ложки и гнущегося во все стороны ножа. Осмотрела скудное, как во времена учебы, содержимое стола, включающее непременный салат оливье в розетке, несколько пирожков с мясом перед каждым, краковскую колбасу и ломтики красной рыбки, мясное ассорти на общем блюде в центре и конечно же, как всегда, большое количество выпивки, которого, по ее разумению, вполне хватило бы на батальон бравых солдат. Потом подняла глаза и, о чудо, сразу же натолкнулась на пристальный взгляд сидевшего прямо напротив нее Андрея.

– Привет, Андрюша! Сколько лет, сколько зим!.. Похоже, заграница тебя не испортила. По виду, во всяком случае, ты тот же самый Курлик, что и был. Знаешь, зачастую встретишь сейчас бывшего знакомца, который энное количество лет за бугром прожил, и в ужас приходишь: толстый, обрюзгший дядечка, даже мужик, или широченная, толстая, оплывшая тетка, прямо деревенская баба, только одетая современно, предстают перед тобой. Но ты не переживай, к тебе это абсолютно не относится. Ты, смотрю, в хорошей, даже очень хорошей спортивной форме, подтянут, энергичен, бодр и весел. Я бы даже сказала, выглядишь, как тот самый «моряк, красивый сам собою». Или как маленький нежинский огурчик. На все пять баллов! – опередив Ольгу, быстро выпалила целую тираду Елена, не забывая при этом активно налегать на закуски.

– Это они, приехав домой, тут же от сытой да спокойной жизни за рубежом расслабляются, – с ходу подхватила Ленкину тираду сидящая с набитым студенческой закусью ртом соседка Андрея по столу говорушка Люба Колотыркина. – Наше бы им пережить. Все, что свалилось на головы за годы перестроек да реформ. Они бы по-другому себя вели, вернувшись на Родину. Повезло, если честно, им, девчонки. Сильно повезло. Я бы за это с удовольствием выпила. Жаль вот только, мне в их число попасть не довелось. Ну, давай, Андрюша, не тяни, наливай свой граненый. За тебя! За твои успехи! Молодец! Мы все тебе от души завидуем, так и знай. И очень рады за тебя. Ты все сделал в своей жизни правильно, не в пример нам.

– Наш Андрюша, по нему сразу видно, и в Европе тонус российский высоко держит, и сумасшедший ритм московской жизни ничуть не теряет, – подхватив Любкин тост и чокнувшись стаканом со всеми соседями по столу, добавила вездесущая Лена.

– Вы так обо мне, девчонки, рассуждаете, как будто бы я не живой и здоровый рядом с вами здесь сижу, а и впрямь где-то совсем далеко от вас, за морями, за долами сейчас нахожусь, – не выдержал Андрей, спокойно наливая тонкой струйкой в свой стакан привычной со студенческих лет «Московской».

– Да пойми, мы любя. И потому комплименты как бы эзоповым языком тебе делаем. Может быть, мы заигрывать так с тобой начинаем? Пробные шары, можно сказать, кидаем. Ты это исключаешь? А совсем напрасно. Ведь я слышала, что ты сейчас в разводе, да? – спросила с нескрываемым любопытством Люба.

– Интересные дела. Я давно в Москве не был, тесных дружеских отношений ни с кем из наших практически не поддерживаю. О том, поеду ли на эту встречу в МГУ, до последнего момента сам даже не знал. Во всяком случае, не был уверен в этом. А вы, оказывается, про меня давно все знаете. Ну и дела! Такое только у нас в стране может быть.

– Господа! Господа! Прошу минуточку внимания! Обратите на меня свои взоры. Оторвитесь от еды. Это я, ваш бывший бессменный староста курса Малышкин. Прошу любить и жаловать, – произнес вставший во весь свой богатырский рост разместившийся за соседним столиком Виктор. – Давненько мы с вами, мои дорогие, в таком полном составе не встречались. Дело в том, что те, за кого я хочу сейчас поднять свой бокал и предложить вам поступить так же, специально прибыли на нашу традиционную встречу выпускников истфака из Европы, Америки, далекого Израиля и не менее далекой теперь Астаны… За них предлагаю до дна. Выпили? Ну и славно. А теперь, уважаемые дамы и господа, давайте сыграем в нашу любимую традиционную игру: «Кем я был и кем стал за прошедшие годы?» Это, как всегда, интересно знать всем. Попутно прошу всех выступающих и тостующих не забывать рассказывать и о том, что у вас за это время произошло новенького. Можно и нужно, добавлю, и про старенькое не забыть. Форма выступлений, как обычно, произвольная.

– Не был. Не привлекался. Не состоял. Не менял. Не избирался. Или если хотите – «каким я был, таким я и остался», – съерничал моментально вскочивший из-за стола с высоко поднятым граненым стаканом с прозрачной жидкостью факультетский шутник и анекдотист Игорь Бурда, которого в студенческие годы все звали «Белиберда».

– Я вот, например, – добавил он, – в прошлые наши встречи, если вы помните, всегда отмалчивался. А сейчас не хочу ни выпендриваться, ни молчать… Несколько слов о себе. Бизнесмен средней руки. Женат. Дети – есть. Внуки уже намечаются. Так что, не растекаясь мыслью по древу, предлагаю, господа, всем выпить. За наше братство, за наши успехи! Настоящие и будущие! – с этими словами Игорь, лихо запрокинув голову, до самого дна опорожнил свой стакан, подавая пример всем окружающим.

– Скоро, уверяю тебя, он основательно напьется и будет всем рассказывать, какой он крутой. Я-то его хорошо знаю. О том, что в Газпроме работает. О том, что там он якобы большой босс – чуть ли не член совета директоров. О том, что живет в особняке в Успенском. Что Жена его – топ-модель, бывшая вице-мисс России и все в таком же духе и таком же ключе, – повернувшись лицом к Андрею, моментально прокомментировала выступление бывшего сокурсника Люба.

– Насколько все это, Люб, соответствует действительности? И какова же правда? – рассеянно переспросил соседку Андрей, слушая ее и одновременно не спуская глаз с Ольги.

– Сие для всех нас остается тайной. Спроси лучше, если тебе так интересно, у Ольги. Они, по-моему, старинные приятели. Кстати, ты, видимо, не знаешь, какое интересное у Игоря отчество. Представляешь, его отца – известного полярного исследователя звали Оюшминальд. Это в честь Шмидта революционеры-родители папашу Игоря так назвали. А расшифровывается имя: Отто Юльевич Шмидт на льдине. Вот и получается – Оюшминальд. А Игорь, значит, Оюшминальдович. Теперь знаешь.

Пока бывшие истфаковцы, четко следуя заведенному когда-то и кем-то еще до них ритуалу, старательно рассказывали о себе, по очереди вставая из-за столов, некоторые откровенно скучали. А выступившие, разбившись на небольшие группки, что-то оживленно обсуждали между собой. Третьи, не обращая внимания на говоривших, выпивали и закусывали.

– Господа! А не устроить ли нам небольшой танцпол? Потом стоит, наверное, передохнуть, перекурить, выйти на свежий воздух, – взбодрил всех вновь раздавшийся вдруг за соседним столом громкий голос того же Малышкина, взявшего на себя обычную для таких встреч роль то ли председательствующего, то ли тамады.

– Оля! Послушай! Пока я до тебя доберусь, тебя уведут! – стараясь перекрыть своим голосом все нарастающий шум и увидев Ольгу стоящей в плотном кольце знакомых лиц, выбраться из которого было не так-то просто, прокричал Андрей. – Жди меня у выхода, я сейчас подойду.

Давняя соперница Ольги, факультетская мессалина Олеся, или как все раньше называли пышнотелую, полнозадую, толстоногую и розовощекую хохлушку из Житомира – «Леся Украинка», именно в этот момент привычной для нее бульдожьей хваткой вцепилась в локоть Ольги, пытаясь что-то поведать о себе. Только сейчас она выглядела далеко не так, как прежде. За эти годы она превратилась в худосочную пегую блондинку неопределенных лет, с громадной уложенной кольцом русой косой на голове и полными, как и раньше, короткими ножками. Выпила, судя по всему, она сегодня явно больше своей нормы. Поэтому уже не первый раз почему-то повторяла Ольге свою коронную еще со студенческих времен реплику: «Ты как „динамо“. Давать – никому не даешь. Заводить всех мужиков – всегда заводишь, а убегаешь – они тебя даже не догонят».

– И чего мужики после этого в тебе такого находят, что ты им нравишься, – добавила она, – и не знаю. Может быть, у тебя там что-то особо сладкое спрятано? А? Ты уж не таись, поделись с подругой, где ты мед такой достаешь, к которому все липнут. Помнишь, кстати, когда я тебя «Снежной королевой» называла, как ты всегда злилась.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю