Текст книги "Семейная реликвия. Ключ от бронированной комнаты"

Автор книги: Александр Сапсай

Соавторы: Елена Зевелева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Да при чем тут «Экономист»? Наша действительность намного сложней и многообразней, чем представляют западные аналитики. Но ты не волнуйся, пока эти миры по определению пересечься не могут. Или, скорее, одни представители этих миров не хотят ничего подобного, а другие очень хотели бы, но не получается. В результате спокойствие нам на определенное время, думаю, обеспечено. Вот так издавна, моя дорогая, русская интеллигенция и рассуждала, как мы с тобой на кухне, причем точно так же начинала «за здравие», а кончала «за упокой». А ты про какой-то «Экономист» еще говоришь, – засмеялась Ольга. – Я-то ведь всего лишь хотела сказать, что дочкам твоим надо бы не такими ранимыми быть, не такими романтичными, а, наверное, позубастей да поклыкастей, если они хотят вернуться назад в Россию. А то ведь у нас-то быстренько их проглотят и не подавятся. Таких молодцов сегодня пруд пруди. Хотя, – с горечью продолжала она, – не мне тебя учить. Галку-то мою ее прагматизм, сама прекрасно знаешь, как далеко завел.

С этими словами Ольга стремительно встала из-за стола и вышла через большую кухонную дверь на веранду, с которой спустилась в небольшой уютный дворик перед домом, похожий на покрытую травяным ковром лужайку.

– Красотища-то какая! Просто сказочная. Справа – Альпы, слева – Альпы, и всего-то до них метров двести – триста! – воскликнула она с неподдельным восторгом и, вернувшись вскоре в гостиную, продолжала с иронией, обращаясь к Наталье: – Знаешь, что меня больше всего в первый приезд к вам поразило? Первый этаж вашего дома. Окна и двери французские. Решеток на них нет, вместо забора – живая изгородь посажена. За домом, в двух шагах дорога оживленная, машины, люди снуют, а у вас двери целый день нараспашку, и это никого не удивляет, все нормально. И все так живут. У нас же такое невозможно. Даже представить себе нельзя, что кто-то вдруг стал так жить на первом этаже, который чуть ли не вровень с землей, не завешивая огромные окна плотными шторами и не запирая на сто ключей двери. Ты уж меня извини, – продолжала она, обращаясь к Наталье, – но у меня всегда так в первые дни бывает, когда к вам сюда приезжаю. Невольно начинаю всё сравнивать, сопоставлять. Причем сама себя ловлю на том, что от этих сравнений агрессивной и вредной становлюсь до неприличия. За державу обидно сразу становится. Вот колючки из меня сами собой и выскакивают. Ты не обижайся, это скоро пройдет. Погуляем по городу, в магазины зайдем, в кафе на улице посидим за вкусным тортиком с фруктами, и все у меня пройдет. Вот увидишь.

Раздавшийся телефонный звонок прервал ее на полуслове. Наталья побежала в другую комнату взять трубку. Через секунду позвала оттуда Ольгу.

– Это тебя! – с явным удивлением в голосе крикнула она.

Звонил Андрей, сказал, что очень хочет увидеть Ольгу. Просьбу ее он выполнил. Причем не только нашел старого коллекционера, о котором говорил в Москве, но и созвонился с ним и даже договорился о встрече.

Ольга осталась довольна. Но как только она положила трубку, то тут же вдруг вспомнила ночной кошмар и явившегося во сне, как черт, Максима Петровича Хвана. Просто так во сне к ней он не являлся никогда.

«Чем-то он теперь меня „порадует“?» – подумала она, воссоздав картинку ночного видения чуть ли не полностью.

Потом они гуляли с Натальей по городу. Попили кофе с огромными кусками вкуснейшего йогуртового торта со свежими фруктами. Попутно зашли в несколько магазинов, в одном из которых Ольга купила Олегу домашние тапочки из натуральной желто-коричневой замши с мехом внутри. Побродив еще с полчасика, пошли домой. А вскоре примчался на матине Станислав, чтобы забрать жену с сестрой на праздник в Центре имени Джорджа Кеттлета Маршалла.

Когда они пришли, зеленая, идеально подстриженная лужайка Маршалл-центра уже была полна людей. Негромко играла джазовая музыка, со всех сторон слышалась разноязычная речь. Неформальные встречи – «без галстука» – слушателей и профессоров, как заметил Станислав, здесь проводились частенько. В Центре для слушателей разных уровней было несколько программ. Особой популярностью пользовались две: «Лидеры XXI века» и так называемые курсы для высшего руководящего состава. Станислав рассказал Ольге, что первая программа была рассчитана на представителей среднего управленческого звена.

– Пройдет не так много лет, поверь мне, – увлеченно говорил брат, – и все здешние выпускники станут настоящими лидерами в странах Северной Америки, Европы, Евразии. Для этого у них есть все – знания, умение, опыт, контакты, молодость, энергия… Возвращаясь домой, одни из них получают повышение по службе, другие занимаются исследовательской деятельностью. Третьи преподают в государственных институтах. Немало среди обучающихся в Центре и молодых людей из России, стран СНГ.

Ольга и Станислав нередко спорили о системах преподавания в России и на Западе, новых направлениях и достижениях в этой работе. Станислав успел немало потрудиться на этом поприще после развала Союза еще до приезда в Германию не только в Москве, но и в США. Он, не уставая, доказывал сестре, что его нынешняя работа в Центре гораздо интересней, чем, скажем, преподавание студентам в любом российском университете.

– Прежде всего потому, – говорил он, – что слушатели Центра – в основном люди с большим практическим опытом, от которых в ходе преподавательского процесса узнаешь зачастую больше, чем даешь им сам. А наиболее интересна эта работа в рамках семинара для высшего руководящего состава, где слушатели – это заместители министров, генералы, адмиралы, дипломаты, депутаты. Представляешь, Ольга, в моем нынешнем семинаре – замминистры иностранных дел Узбекистана, Албании, три генерала – из Азербайджана, России, США, начальник департамента МИДа Франции да и много других не менее важных чиновников.

Ольга с неподдельным интересом слушала брата, который был увлечен своей работой и рассказывал о ней с удовольствием.

– У нас работа тоже не менее, а может, и более интересная, чем у тебя, хотя никаких студентов-замминистров у нас нет. Но разница в нашей работе даже не в этом, а совершенно в другом. Я за свой труд сто долларов получаю, а ты, мой дорогой, семь тысяч, – заметила Ольга, к явному неудовольствию Станислава в конце его восторженного рассказа, можно сказать, слегка разбавив его ложкой дегтя, чем вызвала нескрываемый восторг неожиданно поддержавшей ее Натальи.

Так неторопливо беседуя, они миновали стадион, красного кирпича двухэтажное здание школы, где учились дети сотрудников. Центра, бейсбольную площадку. С летней эстрады лились популярные мелодии Глена Миллера, талантливого капитана ВВС США, неизвестно как и куда сгинувшего более полувека назад. Исполнял их специально приглашенный на торжество мюнхенский джазовый коллектив.

Столы, накрытые в главном корпусе, буквально ломились от яств, приготовленных женами профессоров и преподавателей Маршалл-центра, а зачастую и самими профессорами. И чего здесь только не было! Традиционные американские гамбургеры соседствовали с миниатюрными французскими рулетиками с разнообразными сырами явно домашнего приготовления. Бесчисленные бутерброды и хрустящие булки с колбасками и колбасами, с теми же сырами всех времен и народов стояли рядом с громадными блюдами с большими и пышными русскими пирогами с капустой, с рыбой, с картошкой и грибами. Отдельно стоящие длинные столы были сплошь заставлены сладким. И пышные булочки, и воздушные пирожные, и фруктово-желейные торты, и громадные, в несколько ярусов шоколадно-вафельные замки… Ольге при виде всего этого гастрономического рая, подобного которому она еще никогда не видела, на какой-то момент даже показалось – вся кулинарная карта мира самым невероятным образом переместилась на один вечер в этот уютный уголок Баварии, расположенный у самого подножия заснеженных Альп. Немного поодаль на травяной лужайке мужчины готовили барбекю: сочные светлые баварские сосиски, стейки и рёбрышки медленно покрывались золотистой корочкой, распространяя одурманивающе-притягательные запахи.

В одной руке – одноразовая тарелка, полная разнообразной вкуснятины, в другой – банка с пивом или джином, водой или колой – как и все, они стали перемещаться по лужайке от одной группки к другой. «Хай!», «Бай!» – только и слышалось здесь то с одной, то с другой стороны. Причем на кого ни глянешь, рот до ушей в приветственном оскале на все тридцать два ослепительно белоснежных зуба. И одеты все примерно одинаково. Американская униформа и миллионеров, и пенсионеров, сравнявшая всех, – то есть классические сине-голубые джинсы, удобные яркие короткие куртки и абсолютно вневременная обувь на толстой подошве. Причем у всех без исключения женщин, как всегда, минимум косметики, минимум украшений.

Ольга вспомнила, как в свой первый приезд в Баварию она набрала целый чемодан тряпок. Тщательно обдумывала тогда свой наряд на «светское», как ей казалось, мероприятие – вечеринку по поводу выпуска очередного курса в Центре. Остановилась, помнится, на подаренном дочкой брючном дорогом, шикарном даже костюме из последней коллекции Донны Каран. Специально подобрала и соответствующий макияж, изящные золотые украшения с брильянтами, обязательные для выхода в свет шпильки, маленькую сумочку. Посмотрев на себя в зеркало, Ольга осталась весьма довольна собой, подумав к тому же, что Станиславу будет приятно появиться с элегантной сестрой на их корпоративной вечеринке. Как же она ошиблась! Это она сразу поняла по вытянутым лицам брата и невестки, одетых в потертые джинсы, далеко не новые кроссовки и обычные майки. Как и все на вечеринке, Ольга тогда испытала острую досаду за свою оплошность. Хотя, надо честно признать, мужики из Центра головы себе просто свернули, без конца оглядываясь и откровенно пялясь на Ольгу, которая резко выделялась на фоне джинсово-кроссовочного унисекса всех присутствующих.

Ольга была понятливой, эпатировать, пусть даже неумышленно, здешнюю публику с того дня больше никогда и не пыталась. Но и выглядеть «как все» ей тоже не хотелось, хотя брат с женой пытались постоянно внушить ей такую мысль. И сегодня, вглядываясь в лица людей, фланирующих по огромной территории Маршалл-центра с тарелками в руках, она думала о том, что легко отличает с первого же взгляда среднего россиянина от среднего европейца или американца. У наших, по ее мнению, лица почти всегда озабоченные, сосредоточенные – чувствуется, что они своими проблемами, как пудовыми гирями, отягощены.

Что же касается европейцев да американцев, то они, наоборот, всегда пребывают в «позитивном вечном образе» с искусственной улыбкой во весь рот.

От калейдоскопа людей, с которыми непрерывно знакомили Ольгу ее брат с невесткой, у нее уже слегка рябило в глазах. Попадались и знакомые Ольге по прежним поездкам в Гармиш лица. Сюзанна, например, и Арамик Каспаряны, приятная, интеллигентная во всех смыслах пара средних лет. Выходцы из бывшей советской Армении, они давно стали гражданами США и уже много лет работали переводчиками в Центре имени Маршалла. Джейн Хопард, яркая кареглазая брюнетка, пришедшая на вечеринку с тремя черноглазыми и черноголовыми близняшками, с радостью встретила ее, но выглядела сегодня очень грустной. Станислав объяснил потом, что ее муж Ричард, кадровый военный, офицер американского флота, сейчас в спецкомандировке в Афганистане. Джейн волнуется за него. Но пытается делать вид, что ничего особенного не происходит.

«Уж не бен Ладена ли он там ищет?» – подумала Ольга, глядя на приятную полненькую филиппинку, с которой познакомилась в прошлом году, активности и общительности которой искренне тогда удивлялась и радовалась.

Михаил Черноглаз, переводчик-синхронист, который подошел к ним с банкой пива в руке, был невозвращенцем. В восьмидесятые годы он, тогда высокопоставленный работник советского МИДа, находясь с официальной делегацией в США, попросил там политического убежища и остался. Однако никаких дивидендов ему эта акция не принесла, одни неприятности родне, да и ему самому тоже. Рассказывали, что он долго скитался по Америке в поисках работы и лучшей жизни, потом по Европе. Чудом с кем-то из прежних знакомых разговорился и попал в результате на работу в Центр. Переводчик он, конечно, по рассказам сослуживцев, был классный. Но жизнь Черноглаза совсем не удалась. Жена его бросила, взрослая дочь с отцом не общалась. Неряшливо одетый, с копной седых нечесаных волос, с потухшими глазами, он представлял, как подумалось Ольге, довольно жалкое зрелище.

Подошла к ним и симпатичная полногрудая брюнетка Жанна Малкова – чешка русского происхождения, очень живая и энергичная женщина, соседка Станислава по дому. Они встречались довольно часто. Даже сегодня утром, выйдя на веранду, Ольга услышала ее приветливый окрик. В Гармише Жанна жила лет пять, занимаясь здесь писательством на исторические темы, проводя в жизнь не реализованные в Праге свои бесчисленные коммерческие проекты и занимаясь образованием своего сына, заканчивавшего элитную школу в Мюнхене. Ольга вспомнила, что в прошлый приезд Олег со Станиславом рассказывали, как встретили восторженную соседку в воскресный день в водно-спортивном комплексе. А точнее, в сауне, куда они зашли погреться после бассейна и куда, увидев их, следом просто вбежала – в чем мать родила – Малкова. Комплексов никаких она не испытывала, поэтому запросто подошла к сидевшим на нижней полке мужчинам и стала продолжать не оконченный вечером за чаем рассказ о себе и своих планах на будущее. Олег долго смеялся тогда, вспоминая ее явление в парилке и вызванное этим их со Станиславом смущение, из-за которого они даже не знали, как себя вести. Сидели как истуканы на полке и слушали ее непрекращающееся, довольно долгое щебетание. А потом Олег удивился еще больше, потому что неуемная Жанна, найдя в нем хорошего слушателя, в том же виде залезла вместе с ним в душ, где, намылившись, продолжала под струей воды вещать ему о своих творческих планах. Сегодня она выглядела, конечно, не так забавно. Да и одета была, не в пример многим участникам вечеринки, больше по-русски, чем по-европейски. В красивом модном костюмчике, с большими золотыми серьгами и очень элегантным кулоном с бриллиантами. Но времени у нее для них было нынче не так уж много. На празднике в Маршалл-центре Малкова очень хотела поговорить с шефом этого международного учреждения, бригадным генералом в отставке, доктором философии Джоном Роузом, что ей вскоре и удалось.

– Смотри! – толкнула Ольгу Наталья. – Это Фридрих Незнанский, известный российский детективщик, знаешь наверняка. Надо же! Обычно он на такие сборища не ходит. Вот это новость.

И, видя удивление на лице Ольги, вызванное ее словами, пояснила:

– Да, да, тот самый Незнанский. Он преподает в Центре русский язык, а живет то в Гармише, то в Мюнхене. О Центре, кстати, в одном из своих детективов писал. И очень даже неплохо, интересно.

Почему-то Ольге вдруг остро захотелось увидеть Андрея. Она, с одной стороны, сильно хотела, а с другой – даже боялась этой встречи. Боялась прежде всего себя самой. Чувствовала в себе некую только ей одной известную слабину. В определенных, казалось бы, до мелочей выверенных и продуманных обстоятельствах она вдруг могла сорваться, очертя голову пойти ва-банк, сжечь за собой все мосты.

«Не дай-то бог сейчас такого, – подумалось ей. – Не стоит придумывать себе кумира, тем более которого много лет назад сама же свергла без сожаления с былого пьедестала. Надо сосредоточиться на главном: Андрей должен вывести меня, что бы ни случилось, на немецкий след нашей семейной иконы».

Спроси кто-нибудь у нее сейчас, почему все это так важно для нее, она сама бы не ответила на этот вопрос. Хотя в общем-то всегда была готова к нему. Но как только вспомнила про «Спаса», моментально забыла обо всем другом. Конечно, вместе с братом и его женой, переходя от одной шумной компании к другой, Ольга по-прежнему мило всем улыбалась. Даже с директором Роузом пообщалась, вспомнив необходимый набор почти забытых английских слов и выражений. С удовольствием выпила кофе с рюмкой приличного «Хеннесси». Но мысленно была уже не здесь, а очень далеко. В крошечном, ухоженном на немецкий лад садике на улице Чехова в Ташкенте, где за покосившимся от времени деревянным столиком с прилежно разложенными на нем школьными тетрадками в клеточку она неотрывно слушала рассказ бабушки, поглаживающей ее по головке с аккуратно заплетенными светло-русыми косичками с двумя большими красными бантиками.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Амур-тужур-гламур

Проведя некое разведмероприятие, Андрей в конце концов узнал об Олеге многое. Высокий, атлетически сложенный блондин голливудского типа, капитан прославленной университетской команды ватерполистов, он был еще и сыном известного журналиста-международника из «Правды». Глаз на Ольгу он давно положил. Через своих закадычных дружков – комсомольских функционеров университета – сумел подстроить так, чтобы в очередную заграничную студенческую поездку в результате своих хитроумных действий попасть вместе с Ольгой. Андрея же «зарубили» на выездной комиссии как недостаточно политически подготовленного, малоактивного студента, не принимающего должного участия в факультетской жизни.

С этой-то поездки, по сути, «амур-тужур-гламур» у Олега с Ольгой и начался. Андрей неоднократно пытался потом поговорить с Ольгой. Но она как всегда отшучивалась да отнекивалась, отдаляясь от него все больше.

Андрей попереживал, попсиховал, побесился, даже валокордин на ночь пил, чтобы избавиться от навязчивых мыслей и ночных кошмаров и уснуть. Потом начал назло ей встречаться с их однокурсницей – искусствоведом Маринкой, которая давно сохла по нему. Она не могла поверить даже свалившемуся на нее счастью. Весь факультет, видя все это, просто гудел. Особенно когда Ольга Усольцева неожиданно для всех стала Ольгой Потаповой. Вскоре после этого женился и Андрей.

Специальность искусствоведа была в то время далеко не самой востребованной и высокооплачиваемой в Советском государстве. А когда в семье два искусствоведа – жизнь совсем медом не покажется. Жена Андрея, в девичестве Марина Певзнер, осознав ситуацию, засобиралась на историческую родину. С утра до вечера она напоминала мужу о том, что давно прошло время гордиться своими русскими корнями. Что пора и ему уже вспомнить об отце-еврее.

В конце концов, после долгих размышлений, обсуждений и переговоров с друзьями они нашли компромисс, устраивающий их обоих. Решили ехать в Германию. Испытывая непроходящее чувство вины и исторической ответственности за истребление гитлеровцами миллионов евреев, эта страна широко открыла свои гостеприимные объятия перед их потомками. Мать и бабушка Андрея, посылая проклятия на голову оголтелой, совсем лишившейся разума невестки, со слезами умиления вспоминали то счастливое время, когда их мальчик помнил только свои славянские корни, был добропорядочным замечательным парнем, хорошо учился, много свободного времени уделял посещению храмов и любил понятную им красивую русскую девушку Ольгу. А главное – никуда не собирался уезжать из Москвы.

Разрешение на выезд в Германию было получено довольно быстро. Но покупателя на их квартиру никак не находилось. Денег же на отъезд взять было негде. Вот тут-то Андрей и вспомнил о картинах отца, пылившихся уже много лет в маленьком курятнике в подмосковной Сходне, гордо именуемом бабушкой дачей.

В Москве стояли трескучие морозы под сорок градусов. В обледеневшей электричке, где кроме Андрея ехало всего несколько таких же, как он, насквозь промерзших бедолаг, под стук колес Андрей про себя проклинал свою незадавшуюся судьбу, «сионистку» Маринку, не дававшую ему спокойно жить, изменщицу Ольгу, поломавшую ему жизнь, и думал о предстоящем пути на дачу через темный холодный лес. И еще жалел, конечно, мать и бабушку, которые останутся одни в голодной, холодной Москве… Добравшись до дачи и выпив тут же привезенную с собой четвертинку водки, чертыхаясь, стал доставать из чулана пыльные, специфически пахнущие картины. И тут же мгновенно забыл обо всем.

«Не зря, оказывается, бабушка, когда ее не слышала мать, – подумал он, – говорила, что мир еще узнает имя моего отца – талантливого художника Бориса Курлика».

Андрею удалось тогда без особых сложностей вывезти с собой в Германию несколько найденных в грязном чулане картин отца. Тех самых полотен Бориса Курлика, которые сегодня украшают лучшие галереи мира. Они не только принесли его сыну большие деньги, но и реально помогли Андрею попасть в самый что ни на есть верхний эшелон международных экспертов-искусствоведов. В результате к нему пришла громкая слава, о которой он с детства мечтал, только распространилась она далеко не в широких, а исключительно в узких кругах – включая особо влиятельных на Западе специалистов.

«Жалко и до глубины души обидно, что этого не увидела умершая к тому времени бабушка», – часто думал он.

Мать же, которую Андрей перевез жить к себе, в Германию, никак не могла поверить, что ее мужу, долгие годы приносившему в дом жалкие копейки, известному выпивохе, бабнику и матерщиннику, посвящены страницы и целые главы в учебниках по истории искусств и отведено почетное место в престижнейших каталогах. И что мешавшие ей когда-то жить картины его, из-за которых они в свое время столько ругались, теперь висят в лучших музеях мира.

Что касается Андрея, то и в Германии он никак не мог забыть Ольгу. Марина чувствовала это, нервничала, злилась, ревновала мужа к прошлому. Их личная жизнь дала большую трещину, чувств не осталось, а сексуальная супружеская жизнь и вовсе сошла на нет. Достаточно реально взвесив все за и против, Марина несколько лет назад объявила Андрею, что жить с бездушным и черствым «мудилой», который к тому же не способен удовлетворить ее даже физически, она не собирается. Что ей абсолютно не нужен такой номинальный муж, да еще и импотент, которого, по ее словам, «мать родила с ущербным половым органом».

– Оставайся со своей полоумной мамашей в своем особняке со своими любимыми картинами, собаками, иконами! – гневно прокричала она ему своим зычным голосом во время очередного полуночного скандала, сопровождаемого, как всегда, битьем посуды, пощечинами и истеричным рыданием. – Я нашла себе давно мужчину, – сообщила, вытерев слезы, Маринка в завершение своей многочасовой истерики, – настоящего мужика, не дефектного, как ты. Он меня давно любит и ценит, не то что ты, негодяй и свинья. И кстати, чтоб ты знал, он давно и регулярно, с большим удовольствием трахает меня, чуть ли не каждый день, когда тебя нет по вечерам дома, причем по несколько раз, не то что ты, раз в месяц, и то по принуждению. Так и знай.

В заключение своей гневной длиннющей тирады Марина неожиданно мстительно, с явной завистью зло добавила:

– Теперь я понимаю Ольгу, которая сразу же разобралась в тебе и бросила, поняв истинную суть такого бездарного импотента, как ты. А я, дура, столько промучилась, столько времени драгоценного на тебя потратила, столько лет жизни потеряла.

В конце концов Марина все же ушла от него окончательно, оттяпав при этом изрядный кусок его состояния. Она отбыла в Австралию то ли с кем-то, то ли одна, Андрей так и не узнал. Денег было ему, конечно, жаль, особенно в первое время. Но чтобы больше никогда не видеть эту толстую, вечно брюзжащую, опустившуюся и сексуально ненасытную бабу, с потерей денег можно было в конце концов смириться.

Через своего старинного университетского дружка Мишку Бильдина Андрей, пользуясь любым случаем и любой предоставлявшейся ему возможностью, всегда узнавал об Ольге. Бывая в Москве в командировках, часто набирал номер ее домашнего телефона, но, услышав любимый голос, просто молчал. Не мог пересилить себя, заговорить – клал трубку. Прекрасно помнил он все, связанное с Ольгой, и конечно же их совместные поиски иконы «Спас Нерукотворный». Не забыл и о немецком следе этой иконы, на который они тогда вместе вышли. Живя же постоянно в Германии, решил, после долгих неудачных самостоятельных поисков в этом направлении познакомиться с известным собирателем икон Густавом фон Дрейером, проконсультироваться с ним и, возможно, с его помощью продолжить расследование. Однако кроме телефонного контакта со знаменитым коллекционером встретиться с ним у Андрея никак не выходило. Все было недосуг. Кроме того, что-то необъяснимое пока мешало это сделать. В то же время его не оставляла подленькая мысль о том, что он мог бы найти икону и без Ольги и, зная ее истинную цену – не меньше миллиона долларов, – выгодно продать. Тем самым он устроил бы Ольге подлянку, да еще и большие деньги при этом заработал. Или еще изощреннее можно поступить: найти «Спаса», оставить его у себя до лучших времен, а Ольге откровенно морочить голову, сообщая время от времени о том, что он якобы вновь занялся поисками интересующей ее иконы.

Любовь-ненависть стали основным лейтмотивом его дальнейшего поведения, его совсем не угасших, а даже обострившихся с годами чувств. Причем чего больше в его душе, он и сам не знал. Женщин у него за эти годы было немало. Давно обзавелся он и постоянной любовницей. Его компаньонка, приятная во всех отношениях фрау Марта Кноблих – невысокая, уютная, ладненькая и довольно симпатичная блондинка, совсем не похожая на костлявых и долговязых немок с длинными мужеподобными лицами, жила по соседству с ним. Это было удобно. Они прекрасно ладили и в жизни, и в работе, и в постели. Но ничуть не более того. Страсть, любовь, даже ревность – все это не про них. Исключительно деловые Отношения во всем. Причем все по плану, без всяких эмоций, даже строго по расписанию: работа, дом, постель – постель, дом, работа.

Утром Андрей ждал Ольгу на углу Ахенфельд-штрассе, идущей от железнодорожного вокзала параллельно центральной улице чуть ли не через весь город, у дома с резными балконами номер 25-А. Они договорились сегодня погулять по центру, побродить в курпарке, потом попить кофе с замечательным клубничным тортом в одном из популярных кафе на берегу прозрачного горного озера близ Гармиша. Ольгу он узнал издалека, по летящей походке, особой стати, пышным, развевающимся на ветру волосам. Яркая брусничная куртка, того же тона узкие брючки, черные мокасины и маленькая черная сумка. Изящная, элегантная даже в будничной, спортивной одежде, Ольга привычно, как и раньше, чмокнула Андрея в щеку, а потом, придирчиво оглядев его со всех сторон, вынесла свой вердикт:

– Великолепно выглядишь! Поездка в Америку, судя по всему, оказалась успешной. Знаешь, – продолжала она, идя рядом с Андреем и нежно взяв его под руку, – в Москве не сказала тебе, просто не успела, но там еще заметила, что с годами ты стал значительнее. Раньше был мягким, податливым парнем, слишком домашним, маменькиным сынком. А сейчас – настоящий кремень. Одни глаза чего стоят. Взгляд – ну просто как у волка-одиночки или медведя-шатуна. Что тебе больше нравится? – Заметив при этих словах явное удивление и даже недоумение в его глазах, Ольга тут же добавила: – И знаешь, таким возмужавшим, серьезным ты мне нравишься больше. Вроде тот же, да не тот. Солидней, что ли, стал. Намного уверенней в себе.

Курпарк, излюбленное место прогулок богатой немецкой знати, приезжающей отдохнуть и подлечиться в мировой курорт Гармиш, был во всей красе поздней осени. Деревья уже начали сбрасывать свою многоцветную листву. На симметричных клумбах остро пахли осенние последние цветы. Лужайки удивляли аккуратно подстриженной и совсем не пожелтевшей нежной травкой. Багряная и ярко-желтая листва на дорожках, приятно шуршащая под ногами, негромкий щебет облепивших кусты и ветви деревьев, не успевших еще улететь на юг птиц, создавали какое-то особое чувство спокойствия. А бродившие чуть ли не по щиколотку в листве одинокие пожилые пары добавляли этой картине непередаваемый, а только ощущаемый, как на полотнах импрессионистов, колорит и то высокое чувство, которое разделяли, по всей видимости, все, кто гулял здесь.

Ольге не хотелось ни думать, ни говорить. Она просто бродила с Андреем мимо разбросанных по территории курпарка прудов с желтыми кувшинками и созерцала увядающую природу с чувством тоски и снизошедшего на нее умиротворения. Андрей тоже напряженно молчал. Так, не торопясь и лениво переставляя ноги по опавшей листве, они ходили кругами невесть сколько времени по небольшому, чинному немецком парку, как будто наматывали кем-то установленные для них километры. В глубине парка вдруг раздалась летящая музыка Штрауса. Духовой оркестр, расположившийся на огромной лужайке, начал репетицию своего ежевечернего, может, последнего в этом году, концерта. Как и все остальные обитатели курпарка, Ольга с Андреем неспешно направились туда.

Первой нарушила молчание Ольга.

– Ирреальность какая-то, да и только, – сказала она, задумавшись. – Трудно даже поверить в то, что мы видим. Нежно-зеленая трава, деревья в красно-желтой листве. Лужайка, заполненная музыкантами в белых фраках, белоснежных рубашках с бордовыми бабочками. Восхитительная музыка Штрауса. Одинокие слушатели… На фоне снежных остроконечных вершин Альп. Сказка какая-то, да и только. Просто восхитительно. Как будто иллюстрация к книжке братьев Гримм. Особая, ни на что не похожая картинка из какой-то другой жизни… Андрюша, дорогой мой, ты как будто – до сих пор меня так и не простил, да? – спросила Ольга, когда они, усевшись вскоре на летней веранде кафе в парке, заказали по большой чашке эспрессо с популярным в этих местах горячим апфельштруделем. – Прости, но что было, то было, назад не вернешь. После этого у каждого из нас все-таки годы жизни за плечами. У тебя свои обиды, у меня свои. Помнишь, как в детстве нам все время повторяли: «Кто старое помянет, тому глаз вон! А кто забудет, тому два!» Мы наконец встретились. Мы с тобой сейчас здесь, вдвоем, и это главное. Ты согласен со мной?

– Согласен. Конечно, согласен, – тихо и как-то даже послушно ответил Андрей, накрыв ее теплую ладонь своей…

Назавтра, в девять утра, они уже мчались по дороге в Аугсбург. Мрачный, из серого камня, небольшой, заросший многолетним хмелем с покрасневшими огромными осенними листьями, домик коллекционера фон Дрейера стоял на окраине города. Кроме этой листвы его оживляли, пожалуй, еще яркие желтоватые ставни и готические картинки на стенах. Дверь открыла седая, но моложавая еще дама с большими, белого золота с бриллиантами, серьгами в ушах и в модной розовой кофточке с поднятым воротничком. Она провела их в неожиданно светлую в этом темном царстве, просто и со вкусом обставленную небольшую гостиную. Через несколько минут появился высокий, под два метра ростом, широкоплечий, с загорелым обветренным лицом, белоснежными густыми волосами пожилой мужчина, одетый в яркий бордовый свитер и светлые брюки.