Текст книги "За наших воюют не только люди (СИ)"

Автор книги: Александр Санфиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Санфиров Александр Юрьевич
За наших воюют не только люди

Еще в детстве, когда я читал книги о войне, мне всегда они казались в чем то ущербными. Долго не удалось понять в чем же дело. Но однажды во время просмотра фильма о войне, не помню его названия, я услышал, как его герой в лице Шукшина, сказал фразу « Говно не тонет». В те времена было удивительно, как такие слова пропустила цензура. Зал отреагировал ожидаемо. А мальчишки, мои сверстники, которых было не удивить ругательствами, после фильма все вспоминали эти слова.

И тогда меня осенило, чего не хватает в книгах. Жизни в них не хватает, представления о главных героях. Мы сознательно кастрируем свои произведения. Когда я в семидесятых годах начал читать англо-американскую литературу в подлинниках, то был поражен, что там все описывается своими словами. Считаю, что боязнь вставить в книгу матерное слово идет из тех лет, когда у нас была двойная мораль на работе, где мы были примерными строителями социализма, и на кухне, где мы этот социализм, извиняюсь, обсирали.

* * *

– Ивашов!– раздался голос старшины,– мать твою, ты, где ползаешь, боезапас кто за тебя получать будет?

Игорь Ивашов, плотный коренастый парень вылез из пулеметного гнезда, где он присев на корточки досмаливал самокрутку. И сейчас проходя, пригнувшись по залитому водой окопу, он лихорадочно делал затяжку за затяжкой, одновременно пытаясь держаться подальше от края, чтобы ему не завалился кусок грязного дерна за шиворот. Не аккуратно пристроенная саперная лопатка хлопала его по бедру, но помощник пулеметчика не замечал таких проблем.

Он молча подошел к старшине, и тот, глядя на равнодушное лицо красноармейца, махнул рукой и указал на четыре коробки патронных лент.

Когда также молча, он взял под мышки все четыре и ушел, старшина повернулся к командиру отделения.

– Видал, пополнение, вот как с таким разговаривать. Никак понять не могу, почему он вторым номером поставлен.

– А чо тут понимать Никифорыч, ты заметил, как он пулемет разбирает, у нас тут ни одного умельца такого нет. А вчера станину от максима, на себе весь переход тащил. А попробуй, унеси четыре коробки лент сразу.

– Точно,– сплюнул старшина,– силушки ему бог дал немало. Ладно, Ванюшка отсыпь табачка, а то я что-то скурился сегодня.

– Ох, Никифорыч доведет тебя жадность до беды, – вздохнул сержант, но вытащил из кармана галифе матерчатый кисет, с вышивкой и скупо отсыпал порцию махорки в небольшой квадратик газетной бумаги. Старшина осторожно скрутил его в трубочку и приклеил край, проведя по нему языком. Неожиданно со стороны немцев завыл воздух, и оба красноармейца одновременно присели, провожая головой пролетевшую смерть. За их спинами ухнул взрыв, а через минуту все поглотила какофония разрывов снарядов. Пришедший в себя старшина, шарил пальцами в окопной грязи, пытаясь найти выпавшую из рук самокрутку. Не найдя ее, поднял перепачканное лицо и крикнул:

– Немец артподготовку начал, через час наступление пойдет.

Его собеседник, оглушенный близким разрывом, непонимающе смотрел на него и показывал на уши.

– А, ни хер, – про себя сказал старшина и, схватив винтовку, выбрался из окопа и ловко пополз ко второй линии обороны.

– Вот пи..юк,– неприязненно прохрипел оглохший сержант, – полез богатства свои охранять. Ну, да ладно, если живыми сегодня останемся, то хоть пожрем от души.

Он вскочил и побежал по окопу. Его отделение занимало отдельную небольшую высотку, с которой неплохо просматривалась линия фронта, и пулеметный расчет, который он командовал, мог вести фланговый огонь почти на километр. А перед высоткой было приличное болото, через которое не пройдет ни один танк. И, видимо по этому, артиллерийский дивизион противника, лупил по высоте, чем только мог.

Сейчас все попрятались по двум блиндажам и молились про себя, чтобы не было прямого попадания. Разрывы ложились все ближе, в блиндаже, в который пробежал сержант, даже потемнело, когда в воздухе повисли пыльные облака, от удачного попадания в соседнее укрытие, одно из бревен наката, даже влетело в проход , к счастью, никого не задев Неожиданно наступила тишина.

– Неужели все?– удивленно подумал сержант, и поглядел на часы, артподготовка длилась всего двадцать минут.

– Интересно,– они там за кого нас держат, возмутился фронтовик, второй год, не выпускающий винтовку из рук.

Он вылез из полузаваленного входа в блиндаж. Увы соседнего блиндажа не было, также, как и тех кто там находился, три прямых попадания не оставили его боевым товарищам шансов на жизнь. За ним из блиндажа вышли трое красноармейцев и побежали на свои места. Сержант, задыхаясь и кашляя от пыли, пополз по окопу, который был разделен воронкой быстро заполнявшейся мутной водой. С трудом он пробрался по крутой осыпи и. зло выругался, когда левой рукой попал на еще горячий, острый осколок. И тут он услышал звуки работы шанцевым инструментом, то бишь лопатой. Он прошел по сохранившемуся переходу к пулеметному расчету. Старший пулеметчик Ваня Дегтярев лежал на земле, запрокинув голову со светлыми отросшими волосами, на его шее был небольшой осколочный разрез и рядом лужа крови.

А Ивашов, как ни в чем не бывало, работал над разбитым бруствером, стараясь укрепить его, как можно лучше. Его блестящая лопатка врезалась в каменистую почву, как в масло.

– Придурок!– завопил сержант,– что не маскируешься,– сейчас снайпер тебя снимет и пи...дец котенку.

– Товарищ сержант, так нету, там никаких снайперов.

– Откуда ты это знаешь, мудак, они, что тебе докладывали.

– Нет, товарищ командир, не докладывали, но я просто знаю, – упрямо наклонив голову, ответил Ивашов, продолжая свою работу.

Сергей Трофимов служил в армии уже пять лет. За плечами была Финская война, где он успешно провоевав почти все три месяца, получил ранение и после окончания конфликта еще месяц провалялся в госпитале в Ленинграде. Ему оставалось совсем немного до дембеля, когда началась война с фашистами. Прошло полтора года, ефрейтор Трофимов стал сержантом, добавил второй треугольник на эмалевой эмблеме, и приобрел немалый боевой опыт. Но, потерял всех сослуживцев, с которыми начинал воевать. В роте он оставался единственным старожилом, но зато отношение к нему было очень уважительное, даже капитан, командир батальона, не считал зазорным посоветоваться при подготовке позиции. Комиссар полка, несколько раз заводил разговор о приеме в партию, и Сергей был не против этого, но все, как-то не складывалось. Тем не менее, все шло к тому, что вскоре он станет младшим лейтенантом. Несколько лет службы дали большой опыт, и практически с первого взгляда он мог понять, как будет воевать молодой солдат, и сколько примерно суждено ему прожить.

Но вот с Ивашовым у него ничего не получилось. Когда две недели назад он увидел этого плотно сбитого плечистого парня с курносым мрачноватым лицом, то, глядя, на его неуклюжие движения подумал,

–Да, это не жилец, шлепнут тебя парень в ближайший день, два.

Но, когда он гаркнул ему в ухо:

–Красноармеец Ивашов упор для стрельбы лежа принять,– то не увидел даже движения, а тот уже лежал на земле, с винтовкой изготовленной к стрельбе.

К его недоумению, никто из товарищей Ивашова не удивился такому скоростному исполнению приказа. Ближе к вечеру он узнал почему. Оказывается, этот деревенский парень во время короткой учебы в тылу поразил всех командиров. Призванный из глухой вологодской деревушки парень, за несколько дней стал образцовым красноармейцем и с успехом овладевал всей нехитрой премудростью рядового бойца. И, скорее всего, поехал бы он на учебу в офицерское училище, клепавшее младших лейтенантов, как пирожки, если бы не его странности. Всем кто с ним общался, было не по себе от взгляда внимательных спокойных серых глаз. Казалось, что эта деревенщина видит всех насквозь. Через пару дней в учебном взводе стала ходить байка, пущенная рыжим Фомой Веревкиным из Архангельска, что Игорь сын колдуна, ушедшего в тайгу от советской власти, и отец передал ему часть своих приемов. Этому легко поверили, потому, что как-то вечером Игорь мимоходом притронувшись к ноге тощего москвича, художника по профессии, вылечил того от мозолей, натертых тяжелыми яловыми сапогами. Об этом утром рассказал сам москвич, охотно показывая желающим свои ноги без единой мозоли.

На следующий день к ним в расположение пришел лейтенант из спецотдела и поговорил с Ивашовым, к всеобщему удивлению беседа, протекавшая в старшинской каптерке, прошла спокойно, и собеседники разошлись, довольные друг другом. А лейтенант, идя в штаб учебной части, думал,

– Ну, бля, я этому ебнутому пи ..юку вломлю. Блядь, два часа потерял, с деревенским придурком, это же надо пустить слух про колдуна. Пи ..ец Веревкину, из нарядов сукин сын не выйдет, все сральники языком вылижет.

Но на следующий день лейтенанту позвонил непосредственный начальник и спросил:

– Ну, как Володя, раскрутил этого врага народа?

Лейтенант смущенно кашлянул,– понимаете, товарищ майор, меня несколько дезинформировали, но я уже разобрался.

Голос майора построжел:

– Товарищ лейтенант, вы, что не понимаете специфики нашей службы, был сигнал, а дыма без огня не бывает. Давайте берите этого Ивашова и ко мне.

Лейтенант тяжело вздохнул и отправился к командиру части. Тот мрачно оглядывая безопасника, подписал рапорт, и лейтенант с двумя бойцами отправился за Ивашовым.

Лейтенант сидел на жестком сиденье полуторки, в открытое окно фанерной двери свистел морозный воздух. В начала из-за рева мотора из кузова доносился разговор конвоиров, но потом не было слышно ни слова. Когда они остановились перед железнодорожным переездом, ожидая прохода воинского эшелона, встревоженный лейтенант выскочил из кабины и глянул в кузов, а там, на копне сена накрытой плащ-палаткой мирно спали Ивашов и его охрана. Но винтовка была у каждого под рукой, и только он открыл рот, чтобы выразить свое возмущение, один из конвоиров открыл глаза и внимательно бодрствующим взглядом посмотрел на командира. Растерявшийся лейтенант пробурчал:

– Вы, на какой хер тут посажены, охранять подследственного надо, а не спать вповалку вместе с ним.

На что оба конвоира уселись и с недоумением огляделись по сторонам.

– Так мы тащ лейтенант не спим, глаз еще не смыкали. А этот Ивашов, сразу, как мы выехали, захрапел.

Лейтенант сказал водителю, что остается в кузове и машина, задергавшись, поехала дальше.

В большом штабном здании дивизии спецотдел занимал всего несколько комнат вот туда, и двинулись приехавшие военные. Когда лейтенант зашел в кабинет начальника майора Синева, то громко доложил, что подозреваемый Ивашов доставлен по его приказанию.

Поморщившись от командного голоса, который лейтенант усиленно развивал уже месяц, майор распорядился привести Ивашова к нему.

– Я лейтенант, таких салаг на раз раскалываю, понял, сейчас посмотришь, как работать надо,– добавил он в конце своей речи.

Вскоре Ивашова завели в кабинет. Майор, сидя за громадным письменным столом, ласково предложил:

– Боец бери стул, садись, в ногах правды нет.

Ивашов спокойно уселся на стул и уставился своим бычьим взглядом на майора. Тот под этим взглядом беспокойно заерзал на стуле и встал.

– Ну, расскажи голубчик, кто у тебя батя был, откуда мобилизовали.

На это Ивашов спокойно ответил:

– Так в сопроводиловке все указано товарищ майор.

Тот встал и навис над допрашиваемым.

– Так, ты что, сука! Учить меня вздумал!– внезапно заорал он, и хотел выбить стул из-под Ивашова. Но к удивлению лейтенанта, уже не раз наблюдавшего этот трюк, майор промахнулся мимо ножки стула и грузно упал носом прямо в грязный пол.

Ивашов без выражения смотрел на шевелящегося перед ним на полу человека.

– Интересно, – подумал лейтенант, – он на него, как на муравья смотрит, – и ринулся помочь встать своему начальнику. Но тот с матами уже поднялся с пола и повернулся к Ивашову с явным желанием продолжить интенсивный допрос.

Неожиданно тот моргнул, и майор резко повернулся и вновь уселся за стол.

– Ну что же красноармеец, я все понял, можешь быть свободным. Лейтенант, давайте обратно в часть, дело не будет заводиться.

Лейтенант секунду смотрел с удивлением на командира, но затем его лицо разгладилось, он спокойно встал и вместе с Ивашовым покинул кабинет, из которого в этом году еще никого после допроса не выводили без конвоя. Два красноармейца, уже неоднократно возившие подозреваемых, с открытым ртом смотрели на это зрелище.

– Ты видел? – ткнул один другого,– точняк, парень с нечистой силой попутан, Витька, я седня выспорил махру у тебя. Сразу сказал, что ни хера Ивашке не будет, а ты – посадят, посадят, а вот и не посадили.

Второй только согласно мотнул головой, соглашаясь с проигрышем.

После этого события случилось еще одно, Полковник, командир тыловой части, где проходило формирование подразделений для отправки на фронт, лично явился в казарму, чтобы посмотреть на так неожиданно вернувшего красноармейца. Он до этого никогда не интересовался личным составом, который находился здесь одну две недели, чтобы хоть немного научиться выполнять команды и держать в руках винтовку.

Но до сего дня и таких событий, как вчера здесь не происходило.

Вечером, когда после ужина красноармейцы сидели около теплых печей, намерзнувшись за день, и вдыхали аромат портянок висевших на веревках, раздался вопль дневального

– Рота смирна!

Сидевшие особо не прониклись, думая, что просто пришел их старшина. Поэтому вставали с ленцой, а несколько мужиков в возрасте даже не повернули головы в ту сторону. Но тут раздался грохот опрокинутой табуретки и все услышали громкий рапорт сержанта:

– Товарищ полковник, рота отдыхает в личное время, больных и отсутствующих нет. Дежурный по роте сержант Нифонтов.

За спиной полкана стоял лейтенант Сидоров, командир учебной роты и аж приплясывал от волнения, грозя кулаками своему воинству.

Полковник покивал головой, и доброжелательно сказал:

– Вольно, товарищи, отдыхайте,– повернувшись к лейтенанту, он добавил, – Владимир Петрович пройдемте в канцелярию.

Там он уселся за обшарпанный стол с выломанными ящиками, усеянный чернильными пятнами и обвел тоскливым взглядом стены, оклеенные потускневшими обоями и единственной полочкой на которой стояли немногочисленные уставы.

– Неужели, придется, отсюда уходить, – в который раз подумал он,– фронт все ближе подходит. Полтора года воюем, и вновь отступать начали.

– Лейтенант, я хотел бы с вашим эскулапом поговорить,– повернулся он к Сидорову, который навытяжку продолжал стоять у стола. Видя, что подчиненный его не понял, он с досадой пояснил,– ну, с этим вологодским, которого спецотдел загреб вчера.

Озадаченное лицо лейтенанта прояснилось, он выглянул из канцелярии и заорал:

– Дневальный, Ивашова ко мне, мигом!

Спустя полминуты в канцелярию зашел полуодетый взъерошенный боец, он был бос, и завязки от галифе и кальсон путались у него под ногами. Невысокий очень широкий в плечах, он производил впечатление неимоверной силы. Когда он неуклюже кинул свою кисть, больше напоминающую лопату куда-то за ухо и доложил полковнику, что красноармеец Ивашов по приказанию командира роты прибыл, тот раздраженно произнес:

– К пустой голове руку не прикладывают, – и укоризненно посмотрел на Сидорова.

Потом спросил,– боец ты, почему босиком? Что тапочек не хватило?

– Товарищ полковник, тапочек хватает, но мне больше босиком нравится ходить,– с типичным вологодским говорком, степенно ответил Ивашов.

– Понятно,– медленно протянул полковник,– закаляешься, значит, это хорошо, а вот форму одежды нарушать нельзя. Ты должен был придти в кабинет в тапочках, и, кроме того, постучать в дверь и попросить разрешения войти.

И он вновь с укоризной посмотрел на по-прежнему стоявшего по стойке смирно Сидорова.

– Товарищ полковник, – не выдержал, наконец, лейтенант, – они же с эшелона всего четыре дня. До отправки на фронт им еще больше недели.

Полковник нахмурился:

– Товарищ лейтенант, вы же знаете, что в связи со сложившейся обстановкой у нас нет этих дней. Может, быть, это будет уже послезавтра. Все сформированные подразделения будут отправляться на юг. Там они надолго забудут, что такое тапочки, а вот честь им отдавать придется.

Лейтенант напрягся и с надеждой спросил:

– Товарищ полковник, а моему рапорту ход дадите? Я ведь еще месяц назад на фронт просился? Как раз с маршевой ротой и отправлюсь.

Полковник, до этого момента, разговаривающий тоном учителя побагровел:

–Блядь! заебали вы меня своими рапортами! Все пишут и пишут, бумагомараки херовы. А кто будет здесь служить, Пушкин? Думаешь, мне здесь нравится, я может быть еще больше тебя на фронт хочу, так, что выкинул я на х..й твой рапорт, не ссы, время придет еще навоюешься.

Лейтенант молча слушал излияния командира части и думал:

" Конечно, знаю чего ты распизделся, вчера писарь шепнул, что тебя самого генерал на х. й послал вместе с рапортом. Черт, не вовремя я тоже влез, надо было попозже напомнить."

– Ладно, – сказал успокаивающийся командир, – пройди в роту посмотри, чем у тебя бойцы заняты, поговори, беседу проведи, информацию с фронта расскажи.

Лейтенант повернулся и вышел из кабинета.

Полковник между тем с любопытством оглядывал красноармейца.

"В классическую бы борьбу ему пойти,– подумал он,– цены бы там ему не было."

– Игорь,– неожиданно обратился он к спокойно сидящему красноармейцу, который во время бурной реакции полковника на напоминание лейтенанта, даже не сменил позы и безразлично смотрел на боевой листок, прикрепленный на стене у дверей,– скажи, ты действительно вылечил мозоли у бойца, или это все байки ваши?

– Почему же, действительно убрал я его мозоли, а то он все отделение тормозил.

Полковник глубоко вздохнул и спросил:

– А можешь ты геморрой вылечить?

В серых равнодушных глазах появилась искра интереса.

– Товарищ полковник, а что такое геморрой? Я этой болезни не знаю.

Полковник вновь вздохнул:

– Игорь, можешь назвать меня Александр Николаевич, а геморрой ну, это короче когда задница болит и из нее кровь временами идет.

В глазах красноармейца зажглось понимание:

– Слыхал я про такую болезнь, у людей она часто бывает.

Александр Николаевич с удивлением посмотрел на бойца:

– А ты, кто не человек, что ли?

Ивашов смотрел на него своим загадочным взглядом, и полковник почувствовал, как у него по спине поползли мурашки.

Но они вдруг исчезли, когда огромные ладони Ивашова легли ему на колени. Это продолжалось всего несколько секунд.

Когда злой лейтенант, нанюхавшийся до одурения портяночной вони, зашел в канцелярию, Ивашов по-прежнему сидел около стола. А полковник с интересом, стоя у стены, разглядывал боевой листок.

– Лейтенант, а кто это у тебя за талант появился, ты посмотри, как фрицев обрисовал.

– Из новобранцев товарищ полковник, москвич, художником оформителем работал, это ему говорят мозоли, Ивашов убрал, так ведь было дело? – повернулся он к красноармейцу?

Тот ничего не успел ответить, как полковник зло бросил:

– Лейтенант, перестань дурью маяться, что доктора себе нашел? Игорь, дуй в расположение и не отсвечивай. И чтобы я этих дурацких разговоров про мозоли больше не слышал.

А вот паренька художника с маршрутного листа вычеркни. Такие кадры нам самим нужны, чтобы завтра он уже был переведен в штаб, будет теперь, кому боевые листки оформлять, да и другую наглядную агитацию.

Полковник бодро вышел из дверей казармы и, посвистывая, пошел в сторону офицерского общежития.

Лейтенант с удивлением глядел вслед исчезающему в темноте силуэту, светомаскировка соблюдалась строжайшим образом, и ни единого лучика света не пробивалось сквозь занавешенные окна.

– Хм, что это с нашим полканом стало, старик ведь уже, сорок один год исполнился, а вон, побежал, как молодой, – оценил он прыть командира.

На следующий день, после построения, когда два сержанта уже собирались развести взвода на учебу, к лейтенанту торопливо подошел начальник ремонтных мастерских, капитан Терехов. Капитан был очень интересной личностью, начало его службы терялось где-то в дореволюционном прошлом, где он был то ли водителем, то ли пилотом, точно никто не знал, но все его командиры, сменявшие друг друга в этой части в течение прошедших лет были уверены в одном, что без Терехова они не обойдутся, ведь механиком и слесарем он был великолепным и мог оживить почти всю чего касалась его рука. Поэтому Илларион Илларионович, без особых проблем, дослужился до этих времен, ни одна кампания по чистке рядов Красной армии его не коснулась. За годы службы в званиях он повышался редко и пребывал в своем последнем звании уже почти тринадцать лет, но о том, чтобы его отправить на гражданку за выслугой лет и преклонном возрасте, речи никто не заводил.

Терехов с озабоченным видом что-то внушал командиру роты, тот слушал его с большим скепсисом. Но в итоге он снова вышел перед строем недавних гражданских, а сейчас чуть-чуть похожих на военных, мужчин.

– Товарищи бойцы, – начал он с безнадегой в голосе, – есть ли среди вас слесаря, которые могут поработать на ремонте оружия, те, кто считает, что справится, два шага вперед из строя.

Строй безмолвствовал, в основном в нем сегодня стояли сельские ребята с северо-запада России, которые чаще держали в руках косы, да лопаты, чем напильники и пилы по металлу, да и на еще достаточно редких тракторах, посидеть довелось далеко не каждому.

Два командира обводили строй глазами и их взгляды скрестились на самой последней в этом строю фигуре красноармейца, который сейчас один стоял на два шага впереди всех.

– Ивашов, – с удивлением воскликнул лейтенант,– ты же вроде в глухой деревне жил, – что ты про ремонт оружия можешь знать?

Но Терехов успокаивающе положил ему руку на плечо.

– Не время сейчас Володя, выяснять, что да, как. Раз парень говорит, значит хоть, что-то умеет, пусть работает, мне только взгляд кинуть на его работу и все пойму.

– Ну что боец, – обратился он к недвижимому Ивашову, – пошли, но смотри, если спиздел, плакать будешь горючими слезами.

Пока они шли до мастерских находящихся не очень далеко от казарм, капитан забросал своего спутника десятком вопросов, но, получая скупые односложные ответы, растерял все свое красноречие, и когда они вошли в старое одноэтажное кирпичное здание до революции бывшее спичечной фабрикой, находился в прескверном расположении духа, поэтому для начала отматерил, всех своих подчиненных в количестве двух человек.

Те уныло копались в груде ржавого железа, выискивая что-нибудь сохранное.

И тут его взгляд упал на Ивашова, тот как раз подошел к верстаку, и, взяв в руки напильник, провел им по детали, зажатой в тисках. Для старого механика сразу стало все ясно, перед ним мастер, для которого работа с металлом привычное дело, да еще, похоже, и любимое, если учесть, какие взгляды он кидал на пару убогих станков, стоявших в цеху.

Ну, что думаешь про этот пулемет, – сказал он молодому красноармейцу, подведя его к Максиму, из которого, наверно, еще Анка-пулеметчица стреляла по белым.

До этого капитан не видел Ивашова, и поэтому до него не доходило, что тот находится в крайнем волнении, и его обычное безразличие полностью исчезло. Он суетливо осмотрел пулемет, быстро разобрал его, аккуратно простукивая молотком приржавевшие части.

Затем он начал разглядывать все по отдельности, а некоторые детали даже лизнул.

– Я понял! Понял, как это работает!– возбужденно сообщил он капитану, – оказывается все так просто.

– Хе-хе, – крякнул довольный Терехов,– ну раз понял, давай работай, так, где ты говоришь, с железом дело имел?

– Товарищ капитан, мой отец кузнецом был, и дед кузнецом, и прадед тоже.

– Да, вот такие дела, значит,– пробормотал Терехов,– а я тут байку про знахаря слыхал. Ну, хватит болтать, давайте за дело, у тебя на сегодня командир ефрейтор Горелов, он наш водитель и, кроме того, до армии работал на оружейном заводе, видишь, от брони человек отказался, чтобы на фронт попасть, а получилось, что теперь тут хламье разбирает.

Было видно, что Ивашов находится в большом раздумье, хочет спросить и не решается.

– Ну, давай, давай, телись, спроси, чего хочешь, – добродушно сказал Терехов довольный, что заимел еще одного работника.

– Товарищ капитан, а почему он от брони отказался, на фронте она бы еще как пригодилась,– выдал Игорь.

Капитан и оба красноармейца схватились за животы.

– Ну, ты деревня, – задыхаясь от смеха, выдал Горелов, – это же не настоящая броня, это просто бумага, что меня нельзя в армию призвать, ха-ха-ха, ой уморил, может, ты специально пошутил?

Но Ивашов глядел так серьезно, что смех вояк скоро закончился.

– Ладно, посмеялись, и хватит,– приказал Терехов,– твое дело Ивашов– разборка, всего, что тебе Горелов отыщет, разбирать и в ту бочку с керосином, а потом чистить, блистить, и до ума доводить, но тебе это пока не грозит. Так я ушел, и смотрите мне, к обеду приду, проверю.

В начале, Сашка Горелов, увидев вошедшего квадратного парня, решил про себя,

– Пацан от занятий решил откосить, неохота по снегу с винтовкой бегать. А так, как такого опыта, как у Терехова у него не было, то и навыков Ивашова сразу оценить он не мог. Но когда к обеду, на верстаках выросла груда, вычищенных блестящих прибамбасов, он не поверил своим глазам. Он с удивлением глядел, как моментально разваливается на части все, что попадает в клешни Игоря, маленькая отвертка в его руках была почти не видна, но он, тем не менее, вполне успешно орудовал ей.

Горелов шепнул напарнику:

– Ашот ты когда-нибудь такое чудо видел?

Тот помотал головой и также тихо спросил:

– Слюшай, как у нэго палучается, инструмэнт в таких руках держат?

– Понятия не имею – ответил его собеседник.

Ашот подошел к не разгибающему головы Ивашову.

– Паслушай друг, вот мой дед багатыром был, он мог мэдный пятак в трубку скатать, мне кажэтца, что ты тоже можешь этот подвиг павтарыть.

Ивашов поднял потное грязное лицо:

– А что такое мэдный пятак, – без улыбки спросил он.

На этот раз парни не смеялись.

– Слушай, Игорюха, за дураков нас не держи, все ты знаешь. Деньги это медные, объясняем для тупых.

Игорь протянул руку:

–Давайте вашу деньгу.

Сашка засуетился:

–Этот пятак еще найти надо, где-то на верстаке один завалялся.

После чего начал раскидывать инструмент лежащий на отдельном верстаке. Он все же нашел грязный зазеленевший пятак под стеклянной бутылкой с паяльной кислотой.

Ивашов взял монету и долго разглядывал ее со всех сторон, под недоумевающие взгляды товарищей, затем взял ее между указательным и большим пальцем правой руки и легко скрутил в трубку.

Ашот вскочил и, попросив у Игоря изуродованную монету, начал ее разглядывать со всех сторон.

– Ну, ты и силен!– наконец пришел в себя Горелов, слышал, конечно, о таком, но видеть, никогда не видел.

– Ашот,– обратился он к приятелю,– а твой дед так пятак скручивал?

– Нэт, -признался тот,– дэдушка мог только согнуть пополам, и все.

Сашка засмеялся:

 – Видишь, какие у нас в Вологде богатыри, сильнее ваших. Ну, ладно,– засуетился он,– обед уже скоро, я сейчас котелки возьму и за шамовкой сбегаю.

Ашот поморщился:

– Саша, ты ведь не сидэл, зачем такие плохие слова говоришь. Игорь подумает, что ты в турьме был.

Горелов махнул рукой:

– Да никак не могу отстать, сосед по дому у нас был, он все время так говорил, вот к языку и пристало.

Ашот повернулся к Ивашову, – вот видишь это он просто по привычке, а вообще он активный комсомолец. Ты ведь наверно тоже в комсомоле?

Игорь, который без эмоций слушал похвалы в свой адрес, с минуту явно раздумывал, а потом спросил:

– А что такое комсомол, и почему туда надо вступать? Меня в военкомате тоже спрашивали комсомолец ли я. Но там почему-то, когда я тоже спросил, что это такое, капитан начал смеяться и спрашивать из какого медвежьего угла я вылез.

Оба красноармейца посмотрели друг на друга и Горелов решительно сказал:

– Ну, это никуда не годится, может ты еще и читать и писать не умеешь?

–Умею,– сказал Игорь,– но только очень плохо и читаю по складам.

– по слогам,– автоматически поправил ефрейтор,– ну хоть это радует, ты в школе то учился?

– Нет, я с отцом в лесу жил, не было у нас школы, он сам меня немного учил, но мне это не нравилось. Я больше охотиться любил и в кузнице работать,– неохотно сообщил Ивашов.

– Понятно, наверно твой отец был кулацким элементом,– задумчиво протянул Горелов, от последних новостей, забывший, что собирался бежать за едой.

Ивашов в ответ сообщил:

– Вот и капитан в военкомате меня все допрашивал, кто я и что, документы просил. А я тогда даже не знал, что такое документы. У меня отец умер, стало совсем скучно, и я решил пойти к людям. И тут только узнал, что война идет, и решил, что надо идти воевать. А про кулацкий элемент я ничего не знаю, сколько себя помню, мы все время в лесу жили. К нам, правда, приходили иногда люди, железо старое приносили, отец перековывал, а потом я начал ему помогать.

Ефрейтор глубокомысленно заявил:

– Теперь понятно, почему ты такой нелюдимый, привык в лесу к одиночеству. Эх, жаль, что вам на фронт вскоре, я бы тебе помог, про комсомол рассказал. А у вас в роте комсорг есть?

Ивашов пожал плечами.

– Я слышал, что кого-то выбрали комсоргом, но мне это неинтересно. Он все собирается комсомольское собрание устроить. Вроде бы на завтра хотел. Разговаривал со всеми. Ко мне тоже подходил, но мне не понравился – плохой человек, мысли у него нехорошие.

Ашот скептически хмыкнул:

– Как это ты узнал, что мысли у нэго нехорошия, нельзя так про людэй говорить, ты ведь эти мысли нэ читаишь.

Ивашов посмотрел на него и ничего не сказал, отчего Ашот почувствовал себя неловко, как будто он сделал большую глупость.

Они сидели и энергично уничтожали макароны по-флотски, стуча ложками по днищу котелков, когда в мастерскую зашел Терехов.

– О, так и знал, мать вашу, опять жрете, небось, пропиздели три часа, а теперь можно и поесть.

– Товарищи капитан,– воскликнул вскочивший ефрейтор, лихорадочно, стараясь прожевать твердую горбушку,– мы только, что приступили к приему пищи, а до этого работали, посмотрите, сколько сделали.

Терехов кинул скучающий взгляд в сторону, куда показал Горелов и открыл рот от удивления.

– Ни хера себе! Ну, вы парни молодцы, Я смотрю, Ивашов вам к месту пришелся. Вчера у вас такой результативности не было.

– Так точно товарищ капитан, не было,– радостно согласился Горелов.

– Товарищи красноармейцы,– бодро продолжил капитан,– объявляю вам благодарность за ударную работу, надеюсь, что до вечера вы разберетесь со всем этим хламом. Что касается тебя, Ивашов, я сегодня же подам рапорт командиру полка, чтобы он тебя перевел в мое распоряжение, такими кадрами разбрасываться не след. Усек? – Спросил капитан и, не дожидаясь ответа, покинул мастерские.