Текст книги "А.Беляев Собрание сочинений том 7"

Автор книги: Александр Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

Васька научился наконец ловить и отбрасывать мяч.

Так сами звери помогают иногда дедушке Дурову учить отсталых учеников.

В ЦИРКЕ

Играет музыка, большие лампы ярко освещают цирк. По арене бегает кругами серая лошадь. На ее широкой спине стоит наездница. Она прыгает сквозь обруч. Идет первое отделение.

Дедушка Дуров выступает во втором отделении.

Он сидит в своей уборной, одевается к выходу, пьет чай. У ног его на полу лежит собака Рыжка. Она тоже сегодня будет «работать», а пока отдыхает – дремлет, положив голову на лапы. В углу на небольшом столике стоит клетка с обезьянкой. Обезьянка вертит головой и протягивает мохнатую лапку – просит печенья, сахару.

– Пора ее одевать, – говорит дедушка Дуров. Обезьянку вынимают из клетки и надевают ей штанишки, красную курточку, шапочку. Она будет машинистом на паровозе.

Входит помощник Дурова и спрашивает:

– Что будем сегодня показывать? Лисиц нельзя – одна лиса хромает, коготь на лапке повредила. – Дедушка велит приготовить вместо лисиц дикобраза, спрашивает, готов ли паровоз.

За ареной, там, где помещаются звери, идет суета. Служащие подтягивают ближе к выходу рельсы, приносят будку стрелочника, мячи, обручи – все, что надо для представления. Маленький паровозик уже приготовлен к выходу – пыхтит, из трубы идет пар. Он хоть и очень маленький, а настоящий паровоз. Когда он испортился, его даже чинили на заводе, где делают настоящие большие паровозы.

Звери дедушки Дурова знают, что им скоро надо выходить.

В ящиках с водой лают морские львы; красивый гепард ходит по клетке, крысы суетятся. Даже Хавронья – толстая белая свинья – проснулась и хрюкает. Ей первой выходить на арену.

Вот и второе отделение. Прозвенел звонок, заиграла музыка. У входа на арену цирковые работники положили свернутый коврик. Выпустили свинью. Она быстро побежала по коридору к арене, нашла коврик и начала развертывать его. А на коврике надпись: «Выход дедушки Дурова». Свинья подобрала все куски хлеба, которые были завернуты в коврик, и вернулась на место. Ее «номер» окончен.

Музыка заиграла громче, и вот сам дедушка Дуров в золотистом костюме клоуна выходит на арену.

Он обходит ее вокруг, приветствует зрителей. Все хлопают в ладоши. Рыжка бегает вокруг дедушки и лает. Теперь ее номер. Не ожидая приказа, она прыгает на стол… Она будет лаем отвечать на вопросы. Она машет хвостом и нетерпеливо перебирает ногами, пока дедушка Дуров объясняет, как он дрессирует своих животных. Вот дошла очередь до Рыжки. Она решает задачи, показывает лапой на большой карте, где находится Черное, где Белое море… Зрители хлопают в ладоши, смеются и бросают на арену конфеты, печенье. Рыжка быстро все подбирает и убегает. Она тоже кончила свою работу. На смену ей приходит «ученый» дикобраз, который читает книгу, переворачивая носом большие страницы. Потом заяц играет на барабане, морская свинка стреляет из пушки. Потом появляются морские львы. Они гоняются за карликом – пугают его в шутку, ловко подбрасывают кончиком носа мячи, ловят головой обручи, которые бросает дедушка Дуров, и даже играют на трубах. Потом уходят все звери. На арену выходят помощники дедушки. Они укладывают шпалы и рельсы. Ставят станцию, стрелку, будку, даже маленькую «уборную», куда забегают пассажиры-собачки. А забегают они туда потому, что там на стенке для них повешено угощение – кусочки мяса, хлеба. И вот выезжает поезд. На паровозе сидит обезьянка. Другая обезьянка – стрелочник – стоит у стрелки. Пассажиры – морские свинки и крысы – быстро занимают вагоны. Еще бы! В этих вагонах им тоже приготовлено угощение. Поезд свистит и едет. Дети-зрители кричат от восторга, хлопают в ладоши. «Браво! Браво! Бис!..» Дедушка выходит еще и еще раз и раскланивается.

Зрители расходятся. Дуров уходит в свою уборную и снимает костюм клоуна. Потом устало садится на стул. Хорошо сегодня работали звери. Спектакль прошел весело. Публика не знает, сколько труда и терпения положил на это дедушка.

Детский утренник кончился, а вечером дедушка снова выступит со своими четвероногими артистами. И так он работает уже пятьдесят лет.

ИГРЫ У ЖИВОТНЫХ

У зверей и птиц много забот и трудов. Надо построить дом-гнездо или нору. Надо раздобыть пищу себе и детям.

Но не все же работа. Надо и отдохнуть, и позабавиться.

Многие животные – в особенности молодые – могут, как малые ребята, целыми часами забавляться камешками, щепками, кусочками дерева. Это их игрушки. Они катают, подбрасывают, ловят их.

И взрослые животные и птицы тоже любят играть.

Сорока очень любит блестящие вещи. И недаром ее зовут «сорока-воровка». Сороки часто крадут серебряные ложки и уносят к себе в гнездо.

Зачем сороке ложка? Конечно, не чай пить, а забавляться ею.

Мыши и крысы очень любят играть игрушками. В крысиных норах под полом часто находят целые склады пуговиц, катушек, лоскутков и даже серебряные деньги. Это крысиные папаши и мамаши натаскали игрушек детям.

Одна обезьяна умела устраивать себе качели. Она брала веревку, отыскивала в саду сук или зарубку, зацепляла веревку, потом осторожно пробовала – крепко ли – и начинала качаться.

Другая обезьяна очень любила мыть и чистить. Возьмет тряпочку, ложку и начинает тереть или полоскать в воде.

Есть одна порода небольших крыс, которые также любят полоскать, заниматься стиркой. Таких крыс и называют «Крысенок-прачка».

Найдет крысенок тряпочку, несет к речке или ручью и начинает полоскать. Потом примется купаться, нырять. Найдет на дне красивый камешек, вынет и катает его по берегу. А то возьмет соломинку и обвязывает ее вокруг своей мордочки.

Попугаи играют с кусочками дерева и любят развинчивать винтики и просверливать дырочки.

Очень интересными играми занимаются птицы «шалаш-ники». Они устраивают из прутьев настоящие шалаши, и не для того, чтобы жить там и класть яйца, а для забавы.

Внутри этих шалашей они вставляют в стенки цветные и белые камешки, красивые раковины, разноцветные перышки. Разукрасят шалаш, а потом разгуливают там и любуются.

Другие шалашники строят беседки вышиною со стол, а перед беседкой устраивают палисадник: нанесут ягод, цветов и раскидают на земле. А потом начинают танцевать. Когда цветы увянут, шалашники убирают их и приносят свежие.

Однажды я видел, как купались два медвежонка – Мишка и Машка. Они вошли в речку, стоя на задних лапах. Вода им была по пояс. Мишка вдруг стал обдавать Машку брызгами, потом схватил ее и начал «топить» – опрокидывать навзничь. Машка испугалась, вырвалась и забралась на дерево. После купанья они начали гоняться друг за другом по лугу, подбрасывали кусочки дерева и ловко ловили их на лету, как фокусники. Их пушистая шерсть намокла от воды, прилипла, к телу. Они были больше похожи на маленьких собачек, чем на медвежат.

Недавно дедушке Дурову привезли маленькую выдру. Она целыми часами возилась с бутылкой – катала ее по полу.

А морские львы дедушки Дурова умеют подбрасывать носом большие мячи, ловят их и удерживают на носу. Для них это не только цирковая работа, но и забава.

АРГОНАВТЫ ВСЕЛЕННОЙ

ЗОЛУШКА

О научной фантастике в нашей литературе

Судьба советской научной фантастики похожа на судьбу сказочной Золушки – у обеих двойная жизнь: блестящий выезд на бал и унылое существование нелюбимой падчерицы, сидящей в затрапезном платье в темном углу кухни.

Выходит в свет научно-фантастический роман, и в несколько часов весь тираж буквально расхватывается. В библиотеках на такую книгу непрекращающаяся очередь. В анкетах журналов читатели неизменно выдвигают научную фантастику на первое место. Молодые читатели-школьники при встречах с издателями настойчиво требуют выпуска книг научно-фантастического содержания. Они же составляют «акционерные общества на паях» для покупки «по случаю» за 40–50 рублей старенького, растрепанного научно-фантастического романа, номинальная стоимость которого 50 коп. – 1 рубль. Взрослые читатели пишут письма в редакции журналов и авторам все о том же – «больше научной фантастики!».

Успех у читателей – большой и бесспорный. Это праздник, бал. Это выезд Золушки в люди.

А вот будни.

Молодой писатель написал научно-фантастический рассказ. Куда отнести его? В какой журнал? Когда-то журналов, печатавших научную фантастику, было много. Сейчас издается только один журнал – «Вокруг света». Другие же журналы, как общее правило, научной фантастики не печатают. «Рынок сбыта» для научной фантастики крайне ограничен.

Быстро уяснив это, молодой автор переходит на другой жанр. Молодые всходы научной фантастики «увядают на корню».

Не легче издать научно-фантастическое произведение и отдельной книгой. По типизации издательского дела научная фантастика была пристегнута к научно-популярному отделу издательства «Молодая гвардия». В этом отделе существовали самые низкие ставки гонорара: научно-фантастический роман оплачивался в 3–4 раза ниже обычного. Все же какой-то «рынок сбыта» был. Но вот года полтора назад издательство «Молодая гвардия» было реорганизовано, и оно отказалось издавать научную фантастику. Детиздат издает фантастику лишь с большим ограничением: «возрастной регламент». Гослитиздат и «Советский писатель» от издания научной фантастики отказывались до самых последних дней.

Неблагополучно было и с редакторами. Лишь за последние два года положение в редакциях журналов, печатающих научную фантастику, изменилось к лучшему. Прежние редакторы были хорошо подготовлены политически, некоторые из них имели неплохое образование из области так называемых гуманитарных наук, знали историю, литературу. Но в области технических и естественных знаний они, за редким исключением, были совершенно беспомощны. Это осложняло работу. Те же редакторы, которые были более или менее знакомы с техникой, впадали в другую крайность – они старались превратить научную фантастику в сухую «занимательную» технологию или электротехнику в диалогах, где герои «романа» только и делали, что задавали вопросы и отвечали на них. Такие работники снижали тематику до узкотехнических проблем. «Напишите роман об электроизоляторах», – предлагал один из таких редакторов.

Автору советских научно-фантастических произведений приходится преодолевать большие трудности и творческого характера. Это сложный вопрос, который требует отдельного обсуждения. В настоящей статье мы коснемся другого: кто может помочь писателю в преодолении этих творческих трудностей, куда ему обратиться? В Союз писателей, конечно. Но и в союзе автор научно-фантастических произведений оказывается в роли Золушки. В Союзе писателей такой писатель просто не находит себе места. В самом деле, куда его «пристегнуть»? Там все разбито на секции. К поэтам – нельзя, к драматургам – нельзя, к «молодым беллетристам» – тоже не подходит. Остается детская секция, но и это не выход. Далеко не все научно-фантастические произведения пишутся для детей. Так автор научно-фантастических произведений то ли из-за своей «специфики», то ли по другим причинам остается без творческой среды, без товарищеской помощи.

Говорят, писатели, особенно крупные, уделяют мало внимания научной фантастике, считая ее литературой второго сорта. Это неверно. Литература всегда такого сорта, какого сорта литератор, создавший ее. Вернее же, писатели не жалуют научную фантастику потому, что писатели, как и редакторы и критики, не слишком тверды в технике, физике, биологии. Жанр этот очень трудоемкий и требует для каждой работы большой предварительной подготовки. Не может не отпугивать писателей и положение Золушки, в котором пребывает научная фантастика в нашей литературе.

О МОИХ РАБОТАХ

В рецензии на мой роман «Голова профессора Доуэля» (журнал «Детская литература», № 1, 1939 г.) тов. Рыкачев между прочим пишет, что моя критика научных ошибок в романе Гребнева «Арктания» имеет четко выраженный самокритический характер. Должен сказать, что все мои критические высказывания имеют и самокритический характер, так как все недостатки других авторов имеются в большей или меньшей степени и у меня. И, пожалуй, единственный случай, когда критика не являлась и самокритикой, – это случай с моей критикой научной ошибки Гребнева, и вот почему.

Рассказ и роман «Голова профессора Доуэля» был написан мною 15 лет назад, когда еще не существовало опытов не только С.С. Брюхоненко, но и его предшественников, проложивших ему дорогу: проф. И. Петрова, Чечулина, Михайловского. «Голова профессора Доуэля» была уже напечатана в 1926 году в журнале «Всемирный следопыт», а первые экспериментальные исследования по оживлению животных были произведены проф. И. Петровым в Ленинградском институте охраны труда в 1928 году. Работы же Брюхоненко относятся к еще более позднему периоду. (См. статью проф. И. Петрова «Проблемы оживления», «Известия» от 10 мая 1937 г., № 109.) Таким образом, работы С. С. Брюхоненко никак не могли явиться для меня непосредственным толчком. Мой роман для того времени являлся научным предвидением.

Как же явилась у меня идея написать его? Могу сообщить, что «Голова профессора Доуэля» – произведение в значительной степени… автобиографическое. Болезнь уложила меня однажды на три с половиной года в гипсовую кровать. Этот период болезни сопровождался параличом нижней половины тела. И хотя руками я владел, все же моя жизнь сводилась в эти годы к жизни «головы без тела», которого я совершенно не чувствовал: полная анестезия. Вот когда я передумал и перечувствовал все, что может испытать «голова без тела». Когда я поправился, уже в Москве мне попалась научная статья с описанием работы Броун-Секара (1817–1894 гг.), который делал опыты, еще очень несовершенные, оживления головы собаки. Эта статья и послужила толчком, так как она к личным переживаниям «головы» прибавила научный материал, на котором мне представилось возможным создать научно-фантастический роман. (Это послужило толчком и ко всем дальнейшим работам в области научной фантастики.) Сначала я написал рассказ, в котором фигурирует лишь оживленная голова. Только при переделке рассказа в роман я осмелился на создание «двуединых людей», окрыленный опять-таки работами не С.С. Брюхоненко, а хирургов-практиков, в особенности харьковских, которые в то время создали ряд изумительных операций – пересадок органов и частей тела от человеческих трупов к живым людям.

С. С. Брюхоненко подвергся жестокой критике ученых отнюдь не за высказывания о возможности «воскрешать» «необоснованно умерших» людей. Такие воскрешения уже существуют, и их можно наблюдать хотя бы в Московском институте им. Склифософского и в институтах переливания крови. Воскрешают не только вливанием крови, но и электризацией. Брюхоненко критиковали только за то, что он высказал предположение и даже уверенность в возможности возвратить жизнь спустя долгий период после наступления смерти. Речь шла конкретно об Амундсене, можно ли вернуть его к жизни, если удастся через несколько лет найти его замороженный труп. В романе же «Голова профессора Доуэля» операции сшивания и возвращения к жизни производятся во всяком случае над совершенно свежими трупами.

Советская научная фантастика неизбежно должна была пройти стадию ученичества у западноевропейских мастеров. Естественно, мы должны были овладеть и стандартными формами. «Голова» и отражает этот период. И наиболее печальным в анахронизме я нахожу не то, что книга в виде романа издана теперь, а то, что она только теперь издана. В свое время она сыграла бы, конечно, большую роль: ее недостатки и достоинства сослужили бы большую службу. Но не бесцельно ее появление и в настоящее время, судя по тому интересу, который возбудила книга, в особенности в среде молодых медицинских научных работников. Сотрудники Московского института переливания крови (например, В.А. Неговский) указывали, что издание такой книги имеет большое значение для привлечения внимания к очень важной области науки, кстати сказать, имеющей близкое отношение к полевой хирургии, а следовательно, и к обороне. В Ленинградском медицинском институте научные проблемы романа разбирались на лекции студентами совместно с профессором. Привлечь внимание к большой проблеме – это важнее, чем сообщить ворох готовых научных сведений. Толкнуть же на самостоятельную научную работу – это лучшее и большее, что может сделать научно-фантастическое произведение. А среди отзывов читателей есть и такие. Одна молодая читательница из Курска пишет: «Прочитав такой роман («Голова профессора Доуэля»), я сама решила учиться на врача, чтобы делать открытия, которые не знают профессора мира. Мои труды будут совершаться во имя нашей социалистической родины».

Еще одно замечание, уже о дальнейших моих работах. Тов. Рыкачев, ссылаясь на мое высказывание в рецензии об «Арктании»: «Чем больше у нас будет романов на тему о борьбе с классовым врагом, тем лучше», пишет, что это высказывание, несомненно, определит тему дальнейших работ самого А. Беляева».

Посвящая этим темам работы в прошлом (например романы «Подводные земледельцы», «Продавец воздуха» и др.) и отнюдь не отказываясь от них в будущем, я, однако, должен разочаровать тов. Рыкачева, сообщив ему, что, например, последний мой роман «Лаборатория Дубльвэ» написан не на тему о классовой борьбе, так же как и новый роман, над которым я работаю. Почему? Самое легкое – создать занимательный, острофабульный научно-фантастический роман на тему классовой борьбы. Тут и контрасты характеров, и напряженность борьбы, и всяческие тайны и неожиданности. И самое трудное для писателя создать занимательный сюжет в произведении, описывающем будущее бесклассовое коммунистическое общество, предугадать конфликты положительных героев между собой, угадать хотя бы две-три черточки в характере человека будущего. А ведь показ этого будущего общества, научных, технических, культурных, бытовых, хозяйственных перспектив не менее важен, чем показ классовой борьбы. Я беру на себя труднейшее.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ В НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКЕ

Вспоминаю свои детские годы. Первое знакомство с Жюлем Верном, открывшим новый, необычайный и увлекательный мир фантазии. Первое, что встает в памяти, это не текст, а иллюстрации. Они были воротами в этот новый мир, явившийся изумленному взору. Я еще не прочитал ни одной строчки, но картинки уже приковали мое внимание к книге. А когда заговорил Жюль Верн, увлекая в недра Земли и глубины океана, его слова слились в единое целое с талантливыми иллюстрациями. Одно дополняло другое. Сила этого воздействия была такова, что мы с братом решили отправиться путешествовать к центру Земли. Сдвинули столы, стулья, кровати, накрыли их одеялами, простынями, запаслись маленьким масляным фонарем и углубились в таинственные недра Земли. И тотчас прозаические столы и стулья пропали. Мы видели только пещеры и пропасти, скалы и подземные водопады такими, какими изображали их чудесные картинки: жуткими и в то же время какими-то уютными. И сердце сжималось от этой сладкой жути.

Позднее пришел Уэллс с кошмарами «Борьбы миров». В этом мире уже не было так уютно. Иллюстрации почти пугали. Но и они дополняли и усиливали слова автора.

Вспоминая эти первые, непосредственные детские и юношеские впечатления от научно-фантастических романов, я задаю себе вопрос: что, если бы эти книги были изданы без иллюстраций? И отвечаю с полной категоричностью: они не произвели бы и десятой доли того впечатления или, по крайней мере, отсрочили бы на несколько лет увлечение научной фантастикой.

Ведь всякая фантазия, даже сказочная, в конечном счете, является результатом комбинирования, «перестановки» образов реального мира. А запас этих образов у ребенка невелик. Изобразительность слова имеет свои пределы не только в природе самого слова, человеческой речи, не только в таланте автора, но и в умственном багаже, запасе образов читателя. Расширить эти пределы может лишь художник-иллюстратор. Вот почему иллюстрация должна составлять необходимую принадлежность научной фантастики, предъявляющей повышенные требования к воображению читателя, в особенности если книга рассчитана на детей. В детской научно-фантастической книге иллюстрация абсолютно необходима, однако с одним непременным условием: чтобы она была хороша не только с художественной точки зрения, но и с точки зрения тех специфических условий, которые вытекают из научно-фантастического жанра.

Как же у нас обстоит дело с иллюстрациями научно-фантастических произведений? В целом, к сожалению, еще далеко не удовлетворительно, если не сказать плохо. Прежде всего эти иллюстрации страдают недостатками, о которых можно сказать словами заслуженного деятеля искусств К. Юона (статья «За чистоту стиля в советской живописи». «Известия», № 205 от 2 сентября 1938 г.): «Примитивный, внешне воспринятый, лозунговый подход к решению задачи или просто холодная констатация фактов… Без яркой характеристики живых типажей, без пережитой насыщенности и пережитого внутреннего и внешнего движения своих персонажей искусство не доходчиво».

К сожалению, штамп такого примитивного, равнодушного подхода лежит на большинстве иллюстраций научной фантастики. Не сживаясь с изображаемыми героями, не относясь к ним внимательно и любовно, зачастую наспех просмотрев рукопись, в самые «сжатые» сроки иллюстратор сдает «заказ». Вина в такой спешке лежит не на одном художнике, но об этом речь идет впереди. В результате же получаются сухие, холодные, формальные «канцелярские отписки», а не художественные произведения. Такие иллюстрации не только не помогают, а скорее вредят читателю и автору. Они скучны, а «нет ничего хуже скуки в искусстве». Реалистическая иллюстрация особенно необходима в научной фантастике, хотя на первый взгляд это кажется парадоксальным. Научная фантастика, если она подлинно научная, не теряет связи с миром реальным. Советская же фантастика всемерно стремится укрепить эту связь.

Наши научно-фантастические романы уже не утопии, а произведения, которые ставят целью показать завтрашний день нашей науки, техники, быта на основе современных научных знаний, научного социализма. И чем реалистичнее, нагляднее, осязательнее покажет художник это будущее, тем лучше. Ведь одна из задач нашей научной фантастики и состоит в том, чтобы показать еще не существующее как уже существующее. А разрешить эту задачу можно только на основе реалистического стиля.

Главная беда в области иллюстрирования научной фантастики проистекает из того, что ни издательства и редакции, ни сами художники, по-видимому, не пришли к той мысли, что иллюстрация научно-фантастических произведений имеет свои специфические особенности, которые требуют создания специальных кадров художников-иллюстраторов, что она требует от таких художников, кроме общей подготовки в своем искусстве, также и специфической подготовки. До сих пор дело велось и ведется так: в орбите того или иного издательства вращается известное количество художников. Заведующий художественной частью распределяет между ними работу над иллюстрированием научной фантастики, исходя из таких соображений, как: «менее других загружен», «дешевле берет», и менее и реже всего руководствуясь спецификой жанра. Такая практика не годится. Не всякий художник, даже талантливый и высококвалифицированный, может успешно справиться с иллюстрированием научной фантастики.

Что же требуется от художника-иллюстратора научной фантастики? Первое – это умение читать, если понимать под этим умением способность точно переводить текст книги на язык собственных идей и образов. Умение читать необходимо всем иллюстраторам; иллюстраторам же научной фантастики оно необходимо в особенности, так как в этих произведениях иллюстратору приходится иметь дело с материалом, выходящим из пределов обычного. К сожалению, художники в спешке не читают внимательно и потому допускают вольные отступления от текста даже в самых обыденных вещах.

В приводимых далее примерах я пользуюсь наиболее близким мне собственным авторским опытом.

В одном романе о будущем я поставил целью показать многообразие вкусов человека будущего. Никаких стандартов в быту. Сообразно с этой задачей одних героев я изображаю как любителей ультрамодернизированной домашней обстановки – мебель и пр., других – любителями старинной мебели. Художник изобразил правильно, но заведующий художественной частью, который явно не читал романа, тотчас прислал художнику нравоучительное письмо о том, что иллюстратор-де допустил грубую ошибку, нарисовав героя сидящим в старинном кресле, когда дело происходит в будущем, и требовал переделки. К счастью, этот художник умел читать. Но пока шла переписка, хорошая иллюстрация не успела попасть в номер журнала и погибла…

В повести «Небесный гость» я описываю веранду скромной дачи астронома в Аббас-Тумане, на склоне горы, поросшей соснами. Иллюстратор изобразил… огромную веранду с полом из каменных плит, высочайшие, уходящие вершинами из поля зрения колонны и… роскошные тропические пальмы. Это на высоте-то 1243 метров! Тут уж имеет место дезориентация юного читателя в географии. Можете себе представить, какие же «вольные переводы» текста дают иллюстраторы при изображении новых научно-фантастических машин, сооружений, аппаратов.

Дело иногда доходит до курьеза. Мой рассказ «Идеофон» начинался словами: «Судебный следователь провел рукою по высокому лбу, орлиному носу, выступавшему из красных толстых щек, и зажал седеющую бородку». Вот как изобразил художник следователя, его толстые щеки и седеющую бороду. В романе «Голова профессора Доуэля» сказано, что у Доуэля «волнистые, посеребренные сединой густые русые волосы». Иллюстратор же дает такой графический перевод этого образа – кстати сказать, положительного героя романа. Патологическая, внушающая ужас маска, которая может только оттолкнуть читателя.

Подобные ошибки могли бы быть вовремя исправлены вдумчивыми, образованными заведующими художественной частью издательства, редакции. Но в большинстве случаев они – узкие специалисты и их критика направлена к тому лишь, чтобы рисунок был «графически грамотен», чтобы он соответствовал техническим требованиям, был удобен для верстки и т. д. Иногда, впрочем, они судят и по существу. Но так как они не умеют читать и спешат, то зачастую лишь вредят и художнику и автору.

Конечно, в этом неумении читать и в проистекающих отсюда ошибках часто виновата спешка. В значительной степени она является причиной иллюстрационных недоносков. В редакциях и издательствах не изжита штурмовщина, тем более досадная, что издательства нередко торопят художника, книга же затем месяцами лежит в ожидании печати. Необходимо покончить с таким положением вещей. Художнику должно быть предоставлено достаточное время для того, чтобы изучить и сжиться с материалом, выносить образы. Обдумать все детали, если нужно, посоветоваться с консультантами в той или иной области науки и техники, главное же – с самим автором.

Связь художника с писателем должна стать непременнейшим условием иллюстрирования научной фантастики. Необходимо ввести как обязательное правило – не печатать ни одной иллюстрации без визы автора. Лучшие художники-иллюстраторы корифеев научной фантастики всегда находились с ними в творческой связи: так, например, художник Риу работал в тесном содружестве с Жюлем Верном.

Второе, что требуется от иллюстратора научной фантастики, – это умение быть чертежником-конструктором, умение облекать технические идеи автора в плоть и кровь конструктивной, инженерной, строительной логики. Он должен иметь не только высокую графическую, чертежную, но и техническую подготовку, быть знакомым со строительной техникой, с научной аппаратурой, по крайней мере, настолько, чтобы не делать явных ляпсусов в изображении ферм каких-нибудь грандиозных сооружений, мостов, башен. Пока, к сожалению, наши иллюстраторы, за малым исключением, не обладают даже и этим минимумом. Наиболее осторожные из них поэтому ограничиваются рисунком, мало чем отличающимся от исходного чертежа, в котором изобретатель или писатель только схематично оформляет идею. Таково изображение гигантской подковы (идея Циолковского) для опытов над силой тяжести в романе «Прыжок в ничто». Невозможно в короткой статье описать все научные и технические ляпсусы и развесистые «клюквы», которые преподносятся читателям нашими иллюстраторами научной фантастики.

И тут мы подходим к третьему требованию. Иллюстратор, который берется за иллюстрацию к научно-фантастическим произведениям, должен обладать гораздо большей научной подготовкой, большим образованием, чем иллюстраторы прочих литературных произведений. Он должен быть хорошо знаком и с географией, чтобы не помещать пальм на вершине кавказских гор, и с физикой, и с другими науками. Один, например, художник изображает отлет межпланетной ракеты по стартовому лотку, причем изображает этот лоток не прямым, а сильно изогнутым. Ясно, что при таком профиле и огромной скорости ракеты должно получаться колоссальное торможение, а следовательно, и потеря первоначальной скорости. «Для чего вы это сделали?» – «Так эффектней». Для уменьшения трения в том же лотке должны быть уложены шарикоподшипники. Эти «шарики» изображены катящимися вниз по лотку после отлета ракеты, причем величина шаров превосходит высоту закраин лотка. По таким шарам ракета двигаться, конечно, не могла. А сделаны они такими огромными потому, что «так эффектнее». Циолковский проектировал для изучения силы тяжести и центробежной силы сделать огромный вращающийся шар и поместить в него испытуемых людей, животных и растения. Площадь пола шара должна быть параллельна земле. Так художник и нарисовал. Но в следующем издании он «перестарался»: заново нарисовав ту же иллюстрацию, он придал шару наклонное положение. Ясно, что в таком шаре силы тяготения и центробежная будут вести себя совершенно иначе, и едва ли человеку поздоровилось бы в таком не только равномерно вращающемся, но и «ныряющем» шаре. Идея Циолковского пошла кувырком. Во имя чего? – «Так эффектнее». Если бы художник имел хотя бы элементарное научное мышление и знал физику, он не допустил бы подобных ошибок. К сожалению, автору приходится обнаруживать эти ошибки «постфактум», когда книга или номер журнала уже вышли из печати.

Попутно замечу, что отсутствие достаточного научного образования у художников вызывает крайние трудности в иллюстрировании не только научно-фантастических произведений, но и книг научного и научно-популярного содержания.

А между тем в научной области художник может играть не только служебную, прикладную роль. Мир природы – при научном подходе к нему – мог бы обогатить художников новыми формами, красками, обогатить тематику, по-новому осмыслить природу, пейзаж. Многие ли художники, например, заглядывали в микроскоп, открывающий поистине новый мир, подчас необычайной красоты и оригинальности? Американский инженер Вернет ввел в «прикладное искусство» (узоры для тканей мебели, абажуров и пр.) «электронное рисование», фотографируя оригинальные узоры, которые появляются на экране телевизора, если включить в катодную трубку переменный ток. И художники-рисовальщики на тканях и пр. чрезвычайно заинтересовались этим «электронным рисованием», которое наталкивает их на совершенно новые мотивы, на новые разрешения чисто художественных задач декоративной живописи.