Текст книги "Человек отменяется"
Автор книги: Александр Потемкин
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Голос Семен Семеновича прервал ее размышления:
– Квартирантка, идемте на выход. Здесь меня никто кормить не станет. Да и вас тоже. А бесплатно тем более! И портвейна никто не нальет. Ни глотка! По моей вине мы пролетели мимо импортных деликатесов. Да! Без сомнения, я виноват. Примите мои извинения. Разумеется, тут одно оправдание: это совершенно не мой мир. И вам я категорически не рекомендую совать в него свои юные головы, а то станете похожими на публику, смеющуюся над бедным немолодым соотечественником. Тьфу, тьфу! Тьфу! Мерзость! Лучше мечтайте о грядущем обновлении мира. Тихо и про себя! На выход, господа! Мне плохо!
– Прошу прощения, я догоню его. Ему, видимо, дурно, может обморок случиться. Буду ждать вас у входа в Манеж! – бросил барышне Виктор Петрович и помчался следом за Химушкиным.
– Чудецкая в глубокой задумчивости направилась к выходу. «Сколько раз я корила себя за новые знакомства? Ведь предчувствовала, что разочарование повторится. Мне не суждены обычные отношения или легкая увлеченность. Передо мной всегда возникают невыносимые преграды духовного характера. Жаль! Меньше читать умных книг что ли или принимать жизнь такой, какова она есть, а не витать в облаках, надеясь встретить блестящего оригинала? – размышляла Анастасия Сергеевна. – Предвидела же – случится такое, что вызовет у меня очередной приступ уныния. Ан нет, согласилась принять предложение посетить выставку. Впрочем, ничего страшного не произошло. Меня лишь задел Виктор Петрович своим пренебрежением. Ведь мог взять меня за руку, обнять и побежать за Химушкиным вместе со мной. Мог бы! Но не сделал этого! Ему важнее было самому рвануться, одному в чем-то своем убедиться. Не верю, что он опасался обморока. Семен Семенович никак не выглядел человеком, который вот-вот потеряет сознание. Дыгало в чем-то другом хотел увериться. Уж не ревность ли во мне говорит? Не означает ли мое беспокойство, что ничто человеческое мне не чуждо? Что я такая, как все? Я-то всегда думала, что я какая-то особенная, не похожая на своих сверстниц. Нет, видимо, во мне еще много самого банального, типичного для молодой дамы. Грустно это – мыслить категориями будущего, думать о создании трансгенного человека и при этом оставаться заурядной особью. Тривиальной! Привязанной к быту! Но, может быть, я еще справлюсь со своими недостатками? Одолею их, и мне удастся изменить себя настолько, чтобы соответствовать образу идеального человека?»
Спутники поджидали ее у входа в Манеж. Лицо Химушкина оставалось озабоченным. В голове его чередовались какие-то незначительные фрагменты прошлого, ни за один из которых никак нельзя было ухватиться, чтобы остановить хаотичный поток сознания. Может, поэтому растерянное выражение на его лице постепенно сменялось гримасой недовольства. Виктор Петрович стоял рядом и выглядел как привороженный. Когда Семен Семенович, принимая нелепо вычурные позы, стоял на раритетном стуле, архитектору внезапно пришла навязчивая идея вновь поджечь отреставрированный Манеж. И не просто поджечь, а уничтожить до основания, чем утешать свое возмущенное сердце и души несчастных соотечественников. «Чтобы кучка богатеев не издевалась над нищим российским народом. Разве не кощунство, – в бешенстве размышлял он, – в стране, где две трети населения не могут свести концы с концами, голодают, одеваются в обноски и замерзают в жалких квартирках, торговать аксессуарами по астрономическим ценам? Что вы хотите доказать, господа организаторы этой извращенной экспозиции? Что кучка коммерсантов с убогим сознанием правит страной? Что им наплевать на наши чувства, нашу честь? Нет, этого доказательства я никак не допущу! Я спалю этот сарай со всеми его экспонатами». Тут ему на ум пришла история с картинами из Пушкинского музея, задержанными в Швейцарии, и он обозлился еще пуще. «Их оценили в миллиард долларов. А какую пользу они приносят? Что, все любители живописи порядочные люди? Что, посетители музея входят в него во грехе, а на выходе выстирываются, выбеливаются до конституционных норм? Кто-то возьмет на себя смелость утверждать, что французские импрессионисты да и художники вообще облагораживают сердца? Развивают фантазию? Увеличивают в человеке интеллект? Может быть, может быть, но не больше чем у одной десятой процента от всего населения. Это всего около ста тысяч человек. А еще сто сорок три миллиона россиян этим не пользуются и пользоваться не хотят. Более того, не видят в этом никакого смысла. Есть ли у нас Ван Гог, Мане, Гоген или нет – разве многим это важно? И ради чего все? Утешить госпожу Антонову? Других экспертов, живущих за счет этих культурных ценностей? Что изменится в сознании Варвары Петровны с месячной пенсией в полторы тысячи рублей или Ивана Ивановича с зарплатой в три тысячи, от того, есть ли в стране Ренуар, Пикассо или их вовсе нет? А таких, как Варвара Петровна и Иван Иванович, в стране более ста миллионов. И еще: как влияет такой огромный художественный капитал на формирование цивилизованности наших граждан? А, попал я в самую больную точку? Да! Да! Никак не влияет! Однозначно никак! Что есть он, что его нет, а миллион граждан сидят за решеткой, двадцать миллионов ведут криминальный образ жизни, остальные унижены и большая часть из них нищенствуют. Сколько стран, у которых вообще нет в музеях таких выдающихся авторов! И при этом ситуация с культурой и законопослушанием у них значительно лучше, чем у нас …»
Преследуемый радикальными мыслями, Виктор Петрович все больше проникался себя идеей поджога Манежа. Он хотел видеть, как пылает богатство и наблюдать за проявлениями народного гнева. Аспирант был ярым патриотом, входил даже в какое-то молодежное движение небольшой экстремистской партии. Ему хотелось, чтобы вся огромная, обездоленная Россия любовалась на праведное зарево. Это был бы торжественный акт возмездия! Он обратился к Химушкину, которому вдруг безгранично доверился:
– Скажите, вызвал бы у вас восторг вид Манежа, горящего вместе со всеми экспонатами? Что бы вы делали, увидев пламя? Побежали за водой или захлопали бы в ладоши? Вопрос не праздный, у меня особый резон спрашивать вас об этом.
– Я сейчас мечтаю лишь поесть и уединиться. Но в своем воображении я не раз видел, как горят Манеж, Арбат, Россия, да и весь мир. Одиночество научило меня плевать на все! А на весь мир – с особым удовольствием. Точно с таким же, с каким он ежедневно плюет в мою безобидную рожу, когда покупает и продает такие немыслимо дорогие аксессуары. Плевок в другого – это ведь современная жизненная философия. Закончилось язычество, испустил дух коммунизм, ислам переживает тяжелейший кризис, пришло в упадок христианство. Вещизм поработил массы, глобализм породил яростную меркантильность. Чего же в таких безысходных для души условиях можно ждать от несовершенного человека эпохи цивилизации неограниченного потребления? А почему, собственно, вы спрашиваете о моих действиях при пожаре? Что, у вас родились какие-то политические планы? Тогда вы не по адресу. Я сторонник индивидуального планирования. В Госплане я несколько лет уже послужил …
– Господа, прошу вас, давайте разойдемся и отправимся теперь по домам, – озираясь, сказала Чудецкая. – Виктор Петрович, спасибо за приглашение, но вынуждена вас покинуть. Была рада знакомству. Очень необычный вы человек. Прощайте. Идете Семен Семенович? Я ужасно устала, а меня еще ждет работа над дипломом. Человек, его прошлое, настоящее и будущее, – вот какой необъятной по содержанию темой я занята сегодня. По строению его внутренние органы практически не изменились. Но разум, оказалось, так блистательно эволюционировал, будто произошло великое извержение планетарных вулканов. И вдруг возникло сознание. Оно забурлило, вскипело и неожиданно стало замечать не только мир вокруг. А прежде всего – и это главное – самого себя! Вникать в эти подробности необыкновенное счастье. Так что я пошла.
В ее реплике Семен Семенович сразу различил университетскую серьезность. Настин комментарий к развитию человеческой популяции вернул его к собственным размышлениям на ту же тему. Но как давно он это обдумывал, какими далекими представлялись те мысли теперь!
– Вы обещали меня накормить. Снимаю с вас эту обязанность. Теперь в карманах у меня завелись деньги. Милостыня богатеев побуждает к вольным расходам. Так что займусь поиском ближайшего продуктового магазина. Хочется опять почувствовать себя человеком. Попью нежирного кефира, съем сухарики, побалуюсь яблоком. Скромная еда – прекрасная вещь, дающая обывателю истинное наслаждение. Готов угостить вас. Кто со мной? – глядя в сторону, спросил Химушкин.
– Я, я! Возьмите меня! – восторженно выкрикнул Дыгало. – Готов с вами идти хоть на край света. Я действительно, потрясен знакомством. Мне бы подольше на вас посмотреть, понять ваш удивительный мир.
– Как? Идти хоть на край света?! Ради неприхотливой трапезы с одичавшим ворчливым холостяком? Что, вас привлекают сухари? Кефир? Вы что, не ели несколько дней, или у вас, любезный, родилась порочная идея оставить такую замечательную девушку, как Настя, одну? Что за каприз? Не хочу верить. Так не бывает. Да! Кстати, никакие отношения с молодыми людьми, кроме интеллектуального общения, меня не занимают. Я традиционалист, уважаемый. Хотя это кредо в современном мире не очень котируется. Я не ищу ничего нового! Тем паче в таких закулисных для сознания вопросах. Вам понятно? Так какая причина вынуждает бросить вашу красавицу и отправиться со мной в продовольственный магазин, чтобы на ходу, а не в ресторане за сервированным столом, есть самую простую пищу? Я, честно сказать, заинтригован…
– Вы меня чрезвычайно заинтересовали. После таких ошеломительных сцен на выставке меня мучает любопытство. А Настя сможет понять и простить. Любовь к женщине не должна лишать нас иных чувств и устремлений. Ведь в любви находишь только чувственное начало. Кому-то этого совершенно достаточно, но мне необходимо значительно больше. В последнее время я все чаще ощущаю в себе непреодолимую потребность к каким-то радикальным поступкам. Но хотел бы знать ваше мнение кое о чем. Никакой другой цели у меня нет. А коль скоро Анастасию интересует тема радикализма, буду только счастлив, если она примет участие в нашей дискуссии за ужином. Вы правы, Семен Семенович, такую женщину, как она, не так просто бросить. Да и встретить сложно. Мне двадцать четыре года, но я никогда прежде не видел особу, которая уже в первые часы знакомства полностью завладела бы всеми моими мыслями. По-моему, я даже успел признаться ей в глубоких чувствах. Кто-то спросит: что так быстро? Странно! Когда теряешь голову, разум отключается, оказывается в сказочном плену. Причем – оттуда совершенно не хочется бежать. Как раз наоборот, желаешь, чтобы кандалы чувств сковали тебя еще крепче. Но если я все же еще не признался вслух, то наверняка исповедовался про себя, а это куда более сильное выражение состояния души. Ведь совершенно не важно о чем-то заявить, главное убедиться в этом самому. Могу пойти еще дальше, чтобы вы обратили внимание на мою откровенность. Если я по уши влюбился, то мне, в общем-то, все равно, будет госпожа Чудецкая рядом или нет. Для меня важнее другое – моя собственная убежденность в том, что я определился, что у меня есть объект для поклонения. И хватит! Мне этого вполне достаточно. Схожих историй немало. Помните, как Блок и Андрей Белый по уши влюбились в дочь Менделеева Любу. Блок даже женился на ней. Но их отношения определял провозглашенный Блоком культ Прекрасной Дамы. Действительно, как можно обожествлять женщину и заниматься с ней сексом? С помощью разнообразных движений и мускулов доказывать свою высокую любовь? Никак нельзя! И вообще сексуальные удовольствия в высокой любви становятся силой, толкающей к измене. Кто-нибудь спросит: не погубим ли мы Россию без приплода? Позвольте уж современная наука решит такие вопросы без малейшего риска и сомнений в идентичности вашего ребенка. Философия женского идеала связала замечательного мыслителя Горского и его жену Мэри, философа Алексея Лосева и Валентину. Ангельское обручничество было широко распространено среди первых христиан. Приверженцы этого ритуала всю жизнь проживали друг с другом как брат и сестра. И были счастливы! А рыцари Средневековья? Без Дамы Сердца, одного искрометного взгляда они не участвовали бы в поединках, не шли бы в Крестовые походы. Теша себя романтическими любовными чувствами, они были счастливы и не обращали никакого внимания на утехи возлюбленной с другими кавалерами. На такие отношения способны лишь люди огромной духовной силы. Я не раб плоти, а хозяин разума. Для меня главное – убедиться, что я действительно влюблен. А отношение ко мне возлюбленной меня нисколько не интересует. Более того, если она будет ко мне равнодушна или люто возненавидит, я от этого начну еще больше воодушевляться! Так сказать, балдеть! Кайфовать! Настя, я тут захотел высказаться без обиняков, чтобы вы представляли характер моих ощущений. Да, я не совсем типичный, не ортодоксальный влюбленный. Но каждая эпоха вносит свои коррективы в структуру душевных переживаний. Нисколько не хотел вас обидеть, а лишь желал показать себя в истинном свете. Без иллюзий, без напускного шарма. Вот так! Такой на самом деле я странный тип. Кстати, я собрался писать ваш портрет. Маслом на холсте! Исключительно для себя. Даже вам его никогда не покажу… Господин Химушкин, вы берете меня с собой? А быть может, даже вдвоем с Настей?
Его напористый, задиристый тон отчасти маскировал внутреннее напряжение. Впрочем, Семен Семенович все же распознал волнение молодого человека, но отметил и его на удивление определенное мировоззрение. Презрение, которое архитектор выказывал в адрес довольных собой состоятельных людей, было положительно оценено Химушкиным, а прямодушие Виктора Петровича поразило и Настю. «Опять что-то совершенно новое», – удивилась она про себя.
– Для короткого знакомства вы, господин Дыгало, чрезвычайно откровенны, – заметила девушка. – Что ж я также собираюсь говорить с вами искренне. Вы меня заинтересовали, но не как кавалер, а как объект для изучения. Ваш радикализм заслуживает пристального внимания и призывает меня к сдержанности. Мне как молодому ученому (я младший научный сотрудник Института археологии РАН) интересно наблюдать за формированием новой российской ментальности. Когда я слушала вас, у меня возник один замысел, что если проследить эволюцию ваших опасных планов? Как они будут развиваться, какого накала достигнут, как от теоретических рассуждений вы перейдете к практике или, напротив, остынете и не осуществите ничего из задуманного. Эта работа поможет мне обосновать рекомендации по трансгенной концепции воздействия на человека. Уж очень не отвечает он требованиям времени, тем более завтрашним условиям. Не станете возражать, чтобы я наблюдала за вами без какой-либо навязчивости? Мысль же о любовных историях внушает мне ужас. Я исключаю ее из перечня волнующих меня тем. Научное исследование – и ничего больше. Согласны?
– Ценю вашу откровенность. Чудеса случаются лишь с отважными исследователями, – поклонился ей Дыгало.
– Ну, идемте, идемте, – заторопился господин Химушкин. – Я не собираюсь занимать себя вашими проблемами. У меня от голода в желудке урчит. Я с утра мечтаю о горячем супе, но знаю, что придется глотать холодный кефир, и вопреки этому недоразумению все же предвкушаю удовольствие. Может, вам, Настя, исследовать и мое довольно странное сознание? Разыскать ключ к его пониманию? Мое предложение не результат того, что я изнемогаю от скуки. Я весьма доволен собой, а свободного времени у меня никогда нет. Весь дух нашего очаровательного быта мне противен, он вызывает у меня одно желание – бежать без оглядки и постоянно пребывать в воображаемом мире. И это у меня замечательно получается. Вот давеча на выставке в голове пронеслась прежняя усталая мысль: «Беги, беги отсюда, Химушкин, не твое это место обитания – современный мир». Как, а? Да! Так точно, теперь надо самым невероятным образом опять прятаться. Уже придумал себе верное местечко, полное таинственности, чтобы такое странное существо, как я, чувствовало себя превосходно. А свою редчайшую оригинальность я высоко ценю. Поэтому подумал: а может быть, науке ее тоже следовало знать? Чтобы в сонме генных мутаций учесть ее особенности? Кстати, я вас могу научить, как в полной мере пользоваться возможностями интеллекта. Интереснейшая технология. Ваши нервные клетки не будут стареть, из головы исчезнут неприятные мысли, а образующаяся в сознании реальность станет точно соответствовать потребностям разума. Но это еще не все: мое мировоззрение одиночки, аристократическая нищета, ночная охота за фантазиями вынудят вас уважать мою личность, во многом следовать за Семеном Семеновичем. Так что предлагаю увлечься Химушкиным. Мой разум, как магнитное поле, способен притягивать к себе людей, с высоким так сказать, айкью. Соревнуйтесь, боритесь за почетное право быть самыми приближенными. А я лишь обещаю, что ваш разум от этой близости возмужает, а карманы, к счастью, осиротеют, окажутся совершенно не нужными. Впрочем, необходим все же крохотный карманчик для нескольких купюр, чтобы хоть как-то хватало на пропитание. Нет, я не настаиваю! Каждый выбирает собственные преференции! Но знайте, тщеславие, даже самое масенькое, помешает вам добиться моих симпатий. А теперь я пошел, точнее, побежал, спешу в собственный уголок, дабы погрузиться в блаженные грезы. Ведь в процессе своих поисков я особенно радуюсь, открывая самого себя. Впрочем, я вовсе не отказался от желания чем-нибудь вас угостить …»
Семен Семенович говорил горячо, с такой искренней убежденностью, что как только он шагнул в сторону, молодой человек и Настя без колебаний последовали за ним.
Глава 7
Иван Гусятников сидел в зимнем саду гостиницы «Националь», ожидая на ланч солидных бюрократов. До Государственной думы отсюда было несколько десятков метров. В этом уютном местечке встречались многие политики и коммерсанты. Здесь высказывались утопические взгляды и высокие национальные идеи. Поборники вчерашнего и идеологи будущего не скрывали дикой взаимной ненависти. Деловые люди делили зоны влияния, а народные депутаты отчаянно набрасывались на доли, маячившие при переделе собственности. Создавались и распадались союзы, федеральные чиновники заключали устные договоры, лоббисты прятали крупные взятки, прокуроры и судьи получали заказы на отторжение чужих активов. Готовились указы о высоких назначениях в мэрию, в доходные кресла начальников департаментов министерств, в Общественную палату. Составлялись списки на получение государственных наград, званий и премий, продавались места в верхних списках партий, входящих в парламент, решались вопросы помилования, получения гражданства и так далее. Иван Степанович назначил здесь сегодня три встречи. Каждой отводилось по пятнадцать минут. Секретарь Аркадий Лапский должен был строго следить за порядком. Сейчас он подводил к шефу господина Эпочинцева, одного из руководителей следственного комитета МВД. Это был мужчина средних лет, в безукоризненной одежде от самых элитных фирм. Преисполненный тщеславия, он, казалось, прежде всего, хотел нравиться самому себе, а потом уже всем остальным. Взгляд таких, как он, людей, всегда направлен вникуда, словно приглядываться к чему бы то ни было, что находится вне сферы их интересов и чувствований, дело для них совершенно пустое. И если они пренебрегают возможностью совершить благородные деяния, то настойчиво успокаивают себя мыслью, что законы от них этого вовсе не требуют. Так что угрызений совести даже не возникает.
– Приветствую вас, Эпочинцев. Прошу садиться. Как дела, генерал?
– Ничего особенного. Хотелось, впрочем, чтобы доходов было больше. Жизнь дорожает. После Лондона Москва второй город по уровню цен. Чтобы не обнищать, приходится постоянно думать о заработках. Ведь всякий порядочный человек должен занимать себя исключительно такими помыслами. Но что ужаснее всего – ареал источников постоянно сужается. Сокращается, вернее, не поле, а тематика заказов. Тут не столько конкуренты меня донимают, сколько однообразие. Я могу предположить, чем вы хотите меня занять. Но не смею тратить ваше время на отгадки ребусов, а жду поручения.
– Мое предложение будет соответствовать вашим пожеланиям. Плачу десять тысяч долларов за небольшую любезность. Сущий пустячок! Необходимо найти человека, который страстно желает тешить собственное сердце ярой жестокостью, кто выгодно отличается свирепостью ума.
– Ума? Вы уверены?
– Хорошо, характера. Пусть вас не смущает, если тот, кто мне нужен, отбывает срок наказания. Я подумал, что вам не доставит большого труда найти среди осужденных такого кровожадного оригинала. Хотя на свободе их, видимо, тоже достаточно. Меня, любезный генерал, чрезвычайно интересует порочная личность, тип, в чьей душе копошится неодолимое желание, даже наваждение, изуверствовать, глумиться над чужой плотью, и не в истерике и конвульсиях, а в здравом холодном уме. Этакая парадоксальная особь с тотальной порчей разума. С пылкой страстью вселенского масштаба к извращениям. Хочу обстоятельно постичь суть этого маньяка, а потом пристально взглянуть на самого себя со стороны и понять, насколько я это я . Ведь вполне возможно, что я – это вообще кто-то другой, незнакомый. Чтобы потом не расплачиваться за незнание себя самого или не расплакаться от обиды за весь род людской. Не лезть из кожи вон, желая оправдаться, а каждый раз успокоительно нашептывать себе под нос: «Я такой, как все вокруг. Или живи, Гусятников, как они , или заканчивай страдания самоубийством!»
– И вы называете это пустячком? Позвольте, чтобы подыскать действительно что-то очень яркое и самобытное, надо перебрать сотни, если не тысячи, уголовных дел. Так сказать, разыскать в огромном мире уголовников современного Чикатило в десятой степени. Я вас правильно понял?
– Да-да, в таком духе.
– Это будет стоить двадцать пять тысяч долларов. Я должен подключить сотрудников центрального архива, секретариат департамента наказания, а платить этим чиновникам придется из собственного кармана. Нет, меньше чем за двадцать пять тысяч я за дело не возьмусь. Да, впрочем, зачем он вам? Что дадут вам такие эксперименты? Ведь все уже давным-давно известно…
– Хочу проверить самого себя, определить порог, предел собственной порочности в сравнении с уникальным извергом. Очень уж хочется знать: чего такого я сделать никак не смогу? На что не поднимется рука? Где граница во мне человеческого? Вы сказали, двадцать пять тысяч? Сумма приличная, но готов заплатить хоть сейчас. Только жду от вас, любезный, самого необыкновенного, потрясающего субъекта. Он должен вызывать смертельный ужас даже у опытных психиатров. Поднимать давление и увеличивать частоту пульса у заядлых мракобесов. Вот так, генерал! Поняли, кто мне нужен? Кого я с нетерпением хочу получить из ваших рук? Теперь о другом: вы сказали, что все это давным-давно уже известно. Кому? Когда? Я, например, еще не наговорился сам с собой. А это так трогательно – поучать или высмеивать самого себя.
– Да, деньги хочется получить сегодня. Завтра придется выплачивать своей команде гонорары. По существу же вашего второго вопроса, Иван Степанович, хочу заметить следующее. Вам кажется, современный человек кардинально отличается от своего далекого предка, жившего в первобытно-общинном строе на заре цивилизации в какой-нибудь пещере. Ничего подобного! Никак нет! Это наивные заблуждения исключительно богатых людей. Впрочем, может, и бедных, но они о таких вопросах редко задумываются. Современный человек пришел на смену неандертальцам. Некоторые ученые – генетики там, биологи, антропологи – считают, что существовавшие более трехсот тысяч лет неандертальцы, по своей природе ничем не отличавшиеся от человека, кроме размера мозга, вымерли сами по себе. Так вот просто! Как говорится, отцвели! Но от чего бы произошло такое нелогичное явление с нашими предшественниками? Как такое, скажите, могло случиться? Человек живет, осваивает пространства, размножается, а подобное ему во многих смыслах существо бесследно вымирает. Изучая эпоху исчезновения неандертальцев, можно с большей точностью сказать: на планете в это время ничего необыкновенного, что могло способствовать их тотальному вымиранию, не происходило. С другой стороны, расследуя десятки зверских убийств и наблюдая за пороками и ментальностью преступников, я однажды пришел к твердому, может, не совсем академическому выводу, что это мыих съели. Да-да, съели! Обжаривая на костре или в сыром виде, но ели неандертальцев с замечательным аппетитом. Цивилизованность – лишь лицевая сторона медали, а тыльная как была прежде, во все времена, так и остается сегодня: это звериная сущность, весьма глубоко коренящаяся в нашей натуре. Когда же не стало неандертальцев, мы начали поедать друг друга. Чем еще могли оканчиваться межплеменные войны? Как вынудить покоренного работать на тебя, если в то время никаких орудий труда не было? Иметь раба в собственности было просто нерентабельно. А зачем же кормить побежденного, если самому не хватает пищи! Вот и ели! И это продолжалось несколько десятков тысяч лет. Только после того как появились первые орудия труда, стало выгоднее брать побежденных в рабство, потому что они могли уже прокормить и себя, и свого хозяина. То есть стали приносить доход не одноразовый, а постоянный! Так на смену людоедству пришло рабство! Но зверь по сей день глубоко сидит в нас! Его только разбуди! Пристально взгляни в его сторону! Лицом, а не затылком. И понесет каждого из нас… Ой, нагородил я вам тут черт знает что. Все смешал в одну кучу. Но все же суть выразил: только откройте в себе законы собственной природы – и за поступки свои категорически откажетесь отвечать. Всегда будете ссылаться на чей-то посторонний, незнакомый голос, словно кто-то другой вам постоянно что-то ужасное советует. А голос-то окажется исключительно вашим собственным! Я бы настоятельно посоветовал вам подкрепить необычное желание изучать собственную и чужую способность к изуверству регулярным чтением нашего еженедельного внутреннего бюллетеня. В нем можно встретить много полезной информации на предмет ваших исканий. Рассказы обо всех особых зверствах и жестоких преступлениях в нашей стране печатаются здесь в самом подробном изложении. С такими кровавыми сюжетами встретитесь, что проклянете собственное появление на белый свет. Я сам не раз отмечал, размышляя над поведением насильников: чем глубже страдания перед преступлением, тем ярче вспыхивает радость после его совершения. Смело могу утверждать, что человек никогда не является тем, чем он себе и другим представляется. После самого чудовищного насилия возникает ощущение, будто сотворено что-то действительно чрезвычайно полезное и возвышенное. И хочется это самое важное повторять, повторять, повторять. Закончить рассуждения, уважаемый Иван Степанович, вполне уместно цитатой из Шопенгауэра: «Лучшая судьба – это никогда не быть рожденным». (Проверить кто эту фразу в тексте повторяет ) Вот так! Эх! Я вот живу, чтобы радовать лишь самого себя. У меня нет никакого интереса к ядовитым насмешникам, язвительным критикам, осуждающим мою мораль. Я прекрасно обхожусь без их мнения, презрительно улыбаясь всему миру. Конечно, кроме начальства. Тут за мимикой и мыслями необходимо строго следить. Я же человек! Эх! Итак, пять тысяч долларов в месяц стоит бюллетень. Станете абонировать?
– Пожалуй, – бросил Гусятников. – Я тут подумал, может, вас пригласить на должность консультанта по особым поручениям?
– Это помимо изувера?
– Да-да, конечно, помимо него.
– Сколько станете платить? Я человек не дешевый. Опытнейший мент!
– Пять тысяч долларов в месяц.
– Пять тысяч? Эта скромная сумма меня нисколько не устраивает. Я ведь должен каждый раз, общаясь с вами, нарушать закон. Молчать, наблюдая за вашими преступными проделками. Смешно! Лично мне любое нарушение закона доставляет страдание, но если за это я получу приличную компенсацию, проступок может явиться источником тайной радости. Пятнадцать тысяч долларов – вот моя цена! И за каждый криминальный сюжет, в котором приму личное участие, – еще десять тысяч. Конечно, если на меня будут возложены лишь обязанности наблюдателя-консультанта …
– По рукам! – с пренебрежительным кивком согласился Иван Степанович. – Когда предоставите мне кандидатуры самых-самых?
– В ближайшие дни.
– Тогда жду вашего звонка, генерал!
Гусятников набрал по мобильнику номер помощника: «Аркадий, подойди». Когда тот появился, шепнул ему на ухо несколько слов, встал и распрощался с Эпочинцевым. Лапский и генерал продолжили общение в лифте, хотя для выхода из гостиницы он был совершенно не нужен. Видимо, это было самое подходящее место для передачи гонорара.
Оставшись один, Иван Степанович отдался нахлынувшим мыслям. «Неужели именно тогда все это началось? В самом-самом начале? Или, пожалуй, и не начиналось вообще, а человек был сотворен именно таким ? Улыбка, деликатность, внешняя уважительность, мягкость в общении – это всего лишь ширма, маска хищника? Успокаивающий образ, необходимый для того, чтобы охмурить добычу, а потом съесть с потрохами? Волки, тигры, львы – какие у них милые, умиротворенные морды, когда они смотрят на вас из клетки. Но можно представить, как безжалостны их клыки, когда попадаешь им в пасть. Как меняется выражение прекрасных женских лиц, благородных физиономий мужчин, когда они злятся из-за чужого успеха, требуют привилегий, отнимают место под солнцем у своего собрата! Как они глупеют, стервенеют, перерождаются, когда их ждет добыча, раздел трофея, дохода, чужого капитала! Как с возрастом меняется у них сознание, отпадает потребность в друзьях, этой обузе бессознательного детства, никчемном факторе расходов! Венец природы, а без карательных законов уголовного права жить не в состоянии. И это, позвольте, после ста тысяч лет властвования на планете, накопления опыта, развития интеллекта, культуры. Это спустя четыре тысячи лет после индуизма, больше трех тысяч лет после заострийзма, около трех тысяч лет после Торы и Талмуда, двух с половиной тысяч лет после конфуцианства, даосизма, двух тысяч лет назидательных христианских заповедей и Евангелия, полутора тысячи лет после Корана! Отмени сегодня уголовные законы в России – страна развалится, трупы покроют мостовые. Я все-таки надеялся, что человек иной. Я даже прощал ему многое. Читая Сен-Симона, я лишь поражался, как в цветущей Франции семнадцатого века, во времена Людовика Х1У, даже у аристократов не было еще туалетных комнат, вся знать справляла нужду в обычных местах, Практически там, где находилась. А прислуга подбирала за ними, как нынче подбирают за домашними животными. Изобретение же помойного горшка – это конец ХУ111 века! Почему на картинах ХУ – ХУ111 веков мы часто видим тонкие палочки, размером с вязальную спицу в руках у кавалеров? Они вычесывали блох из помпезных причесок своих симпатий! А сифилис? До ХХ века он присутствовал в нашем организме как бациллы гриппа. А веер? Ох, этот загадочный, опоэтизированный веер! Сентиментальные писатели придумали, что с его помощью неискушенные женщины скрывали смущение на лицах. Нет! Нет! На самом деле все куда более прозаично. Зубные щетки и порошок появились лишь в середине Х1Х века. Чтобы скрывать жуткий запах изо рта, дамы обмахивали нижнюю часть лица. А мыло? Оно появилось во второй девятнадцатого века. До этого человек пользовался золой, пемзой и вениками. Я удивлялся, что бюстгальтер возник в это же время, а первые трусы – женские и мужские – были предложены покупателям в 1912 году! Египтяне изобрели колесо несколько тысяч лет назад, но детская коляска была сооружена лишь в 1853 году, а дюбель, основа строительного дела, во второй декаде ХХ века! На изобретение таких простых, необходимых вещей человеку понадобилось около ста тысяч лет! А на что только не решается он, чтобы изменить внешность и выглядеть красивым! Искусство нынешних косметологов и хирургов-визажистов уходит в далекое прошлое. На плаху ради внешности клали и кладут все: и состояния, и здоровье, и честь! Но что делается для совершенствования разума? Слабым, тоскливым голосом просят увеличить бюджетное финансирование образования. Библиотеки почти пусты, учителя нищенствуют, умными философскими книгами никто не интересуется, они пылятся в хранилищах. Будут ли они вообще востребованы? Ответ однозначен: нет! Ничего себе венец природы! Так кто же мы такие? Не зная многого о собственном происхождении, мы так напыщенно, беспардонно заявляем о своем величии. Ведь сравнивать-то не с кем. По биологии ближайшие нам виды крыса да свинья! Да-да, все эти особенности возникли у нас в самом начале. С самым нашим появлением. И в этом случае действительно сомневаться не приходится, почему и как исчезли наши предшественники неандертальцы. А сейчас я даже полностью уверен: именно так и было. Наши сородичи их съели! А сколько еще видов животных пали жертвой нашего неуемного аппетита и канули в Лету? Тысячи и тысячи… Достаточно заглянуть в Красную книгу. Чуть прибавил один вид в интеллекте – и баланс природы начал рушиться! Теперь взялись за пернатых, один депутат выдвинул даже идею отстрелять всех перелетных птиц, чтобы избежать гриппа. В чем же наибольшая гадость и мерзость тех соображений, которые высказал мне генерал? Они еще глубже заставили меня возненавидеть самого себя. Мы только и были заняты тем, что во все века украшали наш порочный, испорченный вид обольстительными красками, возвышали его вычурными комплиментами, неискренними тостами. Мы хотим видеть в себе прекрасное, а то, что порочно, кровожадно, мстительно, – удел анонимных выродков. Между тем экранные и книжные сюжеты, воспевающие жестокость, пользуются огромной популярностью, венчаются лаврами и премиями. В обществе не наблюдается утомления от этих главных продуктов массового спроса, ему каждый день подавай все новые и новые садистские сериалы. Я об этом думал, но не очень основательно. Но сегодня после общения с генералом окончательно убедился, что в нашей крови существует некий таинственный элемент, определяющий ненасытное стремление к извращенному насилию. Иначе почему бы все это ?