Текст книги "Зовущие небеса (СИ)"

Автор книги: Александр Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

− А по дороге еще много братьев Николая Ивановича живет?

− Нэт, все в Таре живут.

− Неужели? Счастье-то какое!

Долго ли, коротко ли, но добрались до Омска.

Картина маслом: общежитие, все меня знают как благочестивую даму, под вечер все на улице с детьми, на лавочке свободного места нет. И вот, из тумана выплывает красный КАМАЗ рулит прямо к подъезду, а из него буквально вываливается почти трезвое розовое облако в моем лице, и не просто вываливается, а аккурат на руки очередного грека, который бережно несет меня к подъезду, ставит на подкашивающиеся ножонки, на шпилечках. Я вежливо приветствую соседей с реверансом: здрасьте, соседушки. И под, не скажу аплодисменты, но в гробовой тишине, под руку с греком и с мешком мяса дефилирую восвояси. Дома!

Вечером картина акварелью:

Начальник заходит домой, чтобы выразить, как он за меня переживал. На пороге − мешок мяса, уже изрядно потекший, шпильки в разных концах, сумочка тоже на полу − и я поперек дивана, в рюшках, с помятым лицом, почиваю беспокойным сном.

− Ну и как тебе Тара?

− Знаете, очень милый городишко, я бы там пожила бы даже!

На работе утром вызывает меня к себе главный инженер и говорит:

− Аня, вам большой привет от Николая Ивановича, он в восторге от вашего проекта, вам благодарность от комбината и от меня лично за хорошую работу!

Через неделю. Сидим в проектировке, работаем, открывается дверь и появляется сначала огромный букет, а за ним Николай Иванович. И не просто появляется, а врывается в проектировку с радостной улыбкой:

− Ханум Аня, как я рад вас снова увидеть!

При этом целуются ручки, и поклончик, и восторженные возгласы о моей неземной красоте. Так же стремительно исчезает. Ураган!

Девчонки хором вздыхают: до чего же красивый мужчина! Правда, нам до плеча, но очень красивые черты лица. Ань, а можно, в следующую командировку мы вместо тебя поедем?

Теория пространственно-временной капсулы

Машина времени есть у каждого из нас:

то, что переносит в прошлое − воспоминания;

то, что уносит в будущее − мечты.

Герберт Уэллс

Нельзя сказать, что Игорь уж больно удивился этому сообщению. Скорей, веселый рассказ Ани его успокоил и даже обнадежил. Но интерес остался, чисто писательский, из рода исследований, привычного для юности поиска смысла. Эта тема неисчерпаема, поскольку неисчерпаемо познание промысла Божиего. Завершающую половину второго дня затвора Игорь посвятил исследованию технологии перемещений по времени и пространству. Раз это с ним происходит, то должно же быть разумное тому объяснение.

Первое, что приходит на ум, это слова прп.Варсонофия Оптинского о полетах младенца, находящегося в утробе матери, на крыльях ангела по раю, чтобы помнил и всю жизнь искал возможность вернуться в рай.

Потом перемещение апостолов на облаке на Успение Пресвятой Богородицы с дальних мест в Иерусалим.

А вот и свт.Иоанн Новгородский на плечах беса летит в Иерусалим, а прп.Антоний Римлянин на камне переносится из Италии в Новгород.

Какую символическую духовную силу несет в себе образ Лесницы Иакова! Только одному изучению этого феномена не жалко посвятить полжизни. Может поэтому не только сотни икон посвящены этому великому образу, но и книги, фильмы, сериалы. А ведь Иакову лестница на Небеса была явлена во сне, для бережного воздействия на психику, а то ведь если наяву, вот так просто, человек может и умом повредиться.

Афонские старцы "имели телевизор", то есть им Господь показывал, что творится в миру, чтобы знать, о чем и как молиться. Таким же даром обладал и Силуан Афонский, когда утверждал, что можно, не читая газет, знать о том, что происходит на земле.

И таких чудесных примеров из житий Святых отцов множество. Просто они верили в Бога, верили и словам Бога о том, что и они будут делать тоже, что и Сын Божий, и даже больше того. А по вере своей и получали те самые чудесные дары, которые выходят на рамки естества и называются вышеестественными. Ведь Бог всемогущ, ведь Господь наш необычайно милостив и любит создания Свои и готов буквально осыпать нас дарами.

Почему-то вспомнились теории тех мирян, которые всю жизнь шли по пути поиска истины, и уже за это заслужили уважения. Например, теория простремени минералога и писателя Аркадия Жабина. Простремя − это сплав пространства и времени, в котором живет человек. Или вот этот не менее таинственный Хронотоп − по М. М. Бахтину − есть пространственно-временное единство произведения словесного творчества: "...всякое вступление в сферу смыслов совершается через ворота хронотопа". Не трудно видеть, что хронотоп есть вместилище литературного героя. Но, как нам представляется, он может быть и вместилищем и прототипа, т.е. живого человека.

В той же череде приходят на ум шатры кочевых народов, вигвамы индейцев, палатки туристов, автомобили путешественников. Всё это для защиты человека от негативных воздействий среды. Ну и конечно, келья монаха, пещера отшельника − тоже ограждение молитвенного пространства, места общения человека с Богом.

А монах в миру, который живет в сумасшедшем мире страстей, в непрестанных нападениях всепроникающего зла... А писатель, который описывает военные действия в духовной войне − этим как защищаться? Не носить же на себе каменную пещеру отшельника!

Вот, вот, кажется что-то нащупал. Только бы не спугнуть. Духовное прозрение − такая хрупкая структура, одно резкое горделивое движение души − и нет его. Надо помолиться... надо очиститься от накопления суетных знаний. Пусть в душе появится понятный моему скудоумию образ.

Рука потянулась к Евангелию, Игорь раскрыл его и мысленно перенесся на берег Галилейского озера. Спаситель произносит Нагорную проповедь, в окружении тысяч простых людей, голодных, неустроенных, жадно впитывающих каждое слово Бога Слова. "Не там ли и я с ними?" − прошептал Игорь. Когда прп.Серафим Саровский приветствовал каждого встречного словами "Христос воскресе, радость моя!" − не счастливые ли дни Воскресения Христова проживал старец? Не в глубь ли веков улетала душа его, оставив телесную оболочку на земле в месте проживания, в миг пасхального приветствия? Что же получается, все приведенные примеры вышеествественного − они как мазки создают общую картину Божиего мироздания, бесконечного полотна, на котором живут в вечности и сейчас − и всё человечество и каждый человек. Закружилась голова, ёкнуло сердце, часто забилось, на миг замерло, кольнуло болью и продолжило набат. Это знак, это предупреждение: всё, тут предел восприятия земного человека, дальше нельзя − опасно. Всегда надо ощущать место и время, когда необходимо остановиться. Господь по вере нашей, по смирению всегда найдет возможность явить нам доступный пониманию образ.

Ангел Божий осенил человека огненными крылами, подхватил тело души и унес туда, куда лучом света направлена молитва. Пусть сейчас это будет Нагорная проповедь, или Пасхальное ликование Воскресения Христова, или внутриутробные полеты души в рай, или в миг последнего взгляда перед смертью.

Аня, Анечка, не убегай сейчас по своим веселым делам, поговори со мной, пока есть возможность. Не каждый день доводится погружаться в бездны затвора. Ведь и ты помнишь этот взгляд, эти лучистые глаза человека, уходящего в сверкающие неземной красотой небесные дали!

Последний взгляд мальчика

Взглянувши, увидел я душу святого,

уже освободившегося от оков плоти,

– она была покрыта ангельскими руками

белосветлою одеждою и возносилась ими на небеса.

Я созерцал воздушный путь к небу и отверзшиеся небеса. При сем я видел стоящие на этом пути полчища бесов и слышал ангельский голос:

"Сыны тьмы, бегите и скройтесь от лица света правды!"

Авва Серапион. Описание смерти св. Марка Фраческого

За окном нарастал неясный шум, комнату наполняло мягкое сияние рассвета, робко присвистнула птичка, следом из кустов раздался слаженный птичий хор. Всё это происходило по ту сторону сознания, снаружи. Последний сон улетал в серебристое облако, таял, растворялся в наступающих движениях беспощадного юного утра. Такой ясный и приятный, сон, казалось, прилетел с небес в земную комнату девочки, с глубоким дыханьем вошел в гортань, разлился по всему телу и осветил изнутри спящую девочку, комнату, город. Не уходи, умоляла его девочка, ты мне еще не всё рассказал. Не уходи, шептала она своему ночному приятелю, только подобно стихийному бедствию неотвратимо наступал рассвет, а сон уходил из комнатки, улетал сквозь потолок и стены, растворяясь в светлом облаке, оглядываясь, прощаясь, нехотя, вынужденно, робко. Девочка стояла под колючими струями душа, чистила зубки, одевалась, расчесывалась, завтракала – а последний взгляд ночного гостя реял перед ней прозрачной радугой, будто что-то хотел сказать, о чем-то напоминал, но не решался сказать напрямую. И только на улице, девочка мысленно поздоровалась с огромным тополем, подобно космическому кораблю, устремленному в бездонное небо, – и вот из невеликого прошлого порывом ветра принесло воспоминание того самого последнего взгляда, который отпечатался в сознании на всю жизнь.

Этот мальчик с самого первого дня, когда появился на их улице, стал центром всеобщего интереса. Необычайно красивый, всегда в белых одеждах, то порывистый, то задумчивый, он в один день перезнакомился с соседскими детьми, разведал самые интересные места, куда можно сбегать от взрослых. Ему и было-то лет десять, а говорил он на своем сочном языке, в котором раскрывался глубокий смысл каждого обычного слова. Его понимали дети и взрослые, его не понимал никто. Это он позвал Аню взобраться на самую вершину "космического" тополя, это с ним девочка, с трудом унимая грохот сердца и дрожь в коленках, с поднебесной верхотуры восхищенно разглядывала сотни раз виденные уголки родного поселка, загородных степей, широкой ленты реки – и не узнавала, будто растаял туман, осела витающая в воздухе пыль, и стала видна каждая травинка за сотни километров. Это с ним Аня бесстрашно заплывала на середину реки, обследовала каждый уголок берега реки, камышовые заросли озера, колючки и волнистые травы раскаленной степи. А однажды он бесстрашно подвел Аню за руку к циклопическому псу, черному, дремучему, басовито рычащему, обнажая страшные желтые клыки. Подошел вплотную к собаке, подтянул за руку девочку и небрежно потрепал зверя за лохматую холку. И пёс, который наводил страх на все население поселка, вдруг прижался боком к мальчику и тоненько по-щенячьи заскулил, жалуясь человеку на свое незавидное цепное существование. Анне тогда показалось, что все страхи, которые преследовали ее с младенчества, в тот миг растаяли. Она рядом с маленьким героем чувствовала себя так легко и весело, как никогда и ни с кем.

Утром его белая рубашка мелькала по всему поселку. В полдень, наскоро пообедав, он забежал к Ане домой и позвал на озеро кататься на плоту. Мама запретила Ане, напомнив, что у нее варенье, немытая посуда, клубника с малиной осыпаются. Девочка со вздохом отказалась от прогулки с мальчиком, проводила до калитки и глядела ему вслед. Белая рубашка удалялась, мальчик в последний раз оглянулся на Аню и скрылся за поворотом. И тот последний взгляд Аня потом долго вспоминала. Сколько там всего удалось ей прочесть – жалость, печаль, нежность, боль, вперемежку с залихватской удалью и абсолютным бесстрашием.

...А вечером по поселку разнеслась горькая весть – мальчик утонул в озере. Плот перевернулся, троих младших ребят он успел спасти, а сам вернулся за плотом, запутался в коварных водорослях и ушел под воду. В красном ящике со смешными оборками по канту он лежал бледный, красивый и... улыбался. Сотни людей проходили мимо, прощались, плакали, шмыгали носами, а перед Аней как во сне проплывали яркие картины совместных приключений и тот последний взгляд мальчика, похожего на ангела. Он уходил, отдалялся, оборачивался и сиял огромными блестящими глазами, будто прощаясь навсегда или по крайней мере до встречи там, после всего этого, земного.

«Он уходил, отдалялся, оборачивался и сиял огромными блестящими глазами...» − прошептал Игорь, записывая в блокнот Анину историю.

− А знаешь, у меня тоже есть история про мальчика и его последний взгляд. И тоже грустная.

− Расскажи.

− Началось это в детстве, − задумчиво произнес Игорь, выуживая из памяти детали. − За тысячу километров, издалека, приехала к нам в гости тетя Катя, моя крестная. Это она меня крестила в младенчестве, учила молиться и приучала к посещению церкви. Теть Катя была ангелом нашего рода − больная, муж алкоголик, сын тоже, а она сама − ну просто святая: добрая, беззлобная, рассудительная, кроткая, но в вопросах веры − кремень!

Как приехала, стала водить меня за ручку в церковь. Помнится, будила меня чуть свет, умывала, одевала, кормила завтраком и, сонного, везла на коленях в трамвае на другой конец города. Ты понимаешь, от нее исходила такая светлая добрая сила, которой хотелось подчиняться. Все, что она говорила − теть Катя читала мне Евангелие перед сном, молитвы, жития святых, вспоминала какие-то свои чудеса − все запоминалось на всю жизнь. Сейчас я могу вспомнить буквально каждое слово, каждую минуту рядом с ней. А когда она уехала, я перед сном вспоминал Иисусову молитву, Богородичную, Ангелу хранителю, Нагорную проповедь Христа − и с этим засыпал. С тех пор она часто мне снилась. После смерти тетя Катя мне являлась, успокаивала, показывала свой дом в раю и говорила, что и мне нужно построить такой же. А еще нужно молиться за людей, пусть даже они будут делать зло, но я обязан прощать и за мое прощение, по моей молитве за близких, простит их Господь и поселит в моем райском доме, обители спасенных. А строить дом нужно молитвой, милостынею, записками в церковь и терпением скорбей.

− А был ли мальчик? − напомнила Аня с ироничной улыбкой.

− Да. Так вот мальчик! − как бы сквозь сон, издалека, произнес Игорь. − То был обычный с виду ребенок, только улыбался постоянно и взгляд... такой спокойный, прямо в лицо, в глаза, в самую середину сердца. Обычно он сидел на берегу озера. В том городе, где мы жили тогда, было озеро. Там ловили рыбу, купались, на пляже загорали, целыми семьями пировали − в общем, место отдыха трудящихся. И после отъезда тети Кати, почти каждую ночь стал мне сниться этот малыш. Однажды он сел в лодку. У нас была рыбацкая резиновая лодка, мы ее с отцом всегда брали на озеро. Отец с нее рыбу ловил, а я любил кататься по озеру, ложиться на дно, голову − на мягкий бортик, и часам загорал, смотрел в небо и мечтал о красивой жизни. Так вот, снится мне, что мальчик, так же как я, лег в лодку и уплыл на самую середину озера. Не знаю − течение ли какое, ветер ли, − отнесли мальчика в то место, где глубина была очень порядочной, метров десять. Вокруг − никого, люди куда-то подевались, может увидели приближение грозовых туч и срочно покинули пляж. Так и получилось − мальчик в лодке, один-одинешенек, в центре озера, спокойно плавает и смотрит в небо. Вдруг на небе он увидел нашу тетю Катю, она ему улыбалась, сказала что-то ласковое и успокоительное. Да мальчишка и не был испуган, плавал себе в лодке и любовался облаками. Поднялся ветер, лодку медленно понесло к берегу. А там уже маленького беглеца встретили сердитые родители и преспокойная крестная. Не обращая внимания на истерику родителей, тетя Катя взяла мальчика на руки и понесла в палатку. Положила его на матрац надувной, впустила родителей, а тут и дождь с грозой налетел. Тогда до меня и дошло: тот мальчик − это я сам, а крестная спасла меня своей молитвой.

Но это не все. Он мне продолжал сниться, а я стал относиться к нему так, будто он совесть моя. Наконец, пришло время повзрослеть. В старших классах меня втянули в компанию юных хулиганов. Я и был-то с ними всего три раза, а научился всему плохому: курил, пил вино и это самое... с девушкой тоже попробовал. Вернулся домой поздно ночью, пьяный, развратный, табачищем от меня несёт − влетело мне тогда от родителей по первое число! Но самое страшное было не это. Ночью опять увидел мальчика, он встал с любимого места на берегу озера и понуро пошел прочь. Трижды он оглянулся, ни слова не сказал, только посмотрел на меня, спокойно так, с прежней улыбкой, прожег взглядом до самого сердца и скрылся за густым туманом.

Но и это не всё! Случилось мне в командировке в горячую точку попасть в передрягу. Передний бронетранспортер подорвался на фугасе. Мы из своего выскочили и заняли позицию в придорожном кювете. Какое-то время стояла тишина. Потом приехал рейсовый автобус, вышли из него человек десять гражданских и побежали к ближайшим домам. А женщина с большим рюкзаком, когда сходила с подножки, подвернула ногу и упала. В ту же секунду со всех сторон началась стрельба. Женщина так и осталась лежать на дороге. Наши бойцы закидали бандитов гранатами, кого достали, пристрелили. Наступила тишина. Мы даже успокоились и стали подниматься, чтобы в броневичок забраться. Вот тут и начался второй шквал огня. По нам открыли огонь со стороны жилых домов трое отморозков. Двоих мои парни уложили, а третий засел в бетонном колодце, и никак его оттуда не выкурить. Вдруг на дороге появился мальчик лет четырех, местный, смуглый такой, кареглазый. Подошел он к убитой женщине, снял у нее с шеи золотой крестик с цепочкой и на себя надел. Мой Иван дернулся было выскочить на дорогу и мальчика собой закрыть, но его сзади обхватил лейтенант и приказал вернуться в укрытие. Из колодца выскочил бородатый бандит в камуфляже, схватил мальчонку, закрылся его телом и, оглядываясь, попятился к ближайшему дому. Наш Ваня сбросил с себя ручной захват командира и попытался преследовать бандита с заложником, но получил ранение в плечо, упал, и его вернули в окоп. Все наши бойцы, включая меня, держали бандита на прицеле, но стрелять остерегались. Он крутился как уж, закрываясь мальчиком как щитом, а в правой руке держал автомат, выпуская по нам короткие очереди. Иван еще раз дернулся, чтобы преследовать бандита, но его опять прижали к земле.

Вот тут все и случилось. Бандит на миг остановился, чтобы открыть калитку. За какие-то две-три секунды мальчик дотянулся до крестика, поцеловал и взглянул на нас. Каждый из тех, кто участвовал в этом бою, до конца жизни запомнил этот взгляд − спокойный, с улыбкой, взгляд маленького мужчины, который знал, что он прощается с людьми, с жизнью. Да, бандит, его застрелил! Как только скрылся от нас за забором дома, бросил мальчишку на землю и выпустил в него короткую очередь из автомата. А еще крикнул на прощанье: "Пока вы не научитесь убивать наших женщин и детей, мы вас всегда будем побеждать!" Иван тогда избил лейтенанта, треснул и меня сгоряча, хоть мне приказано было строго-настрого в боевых действиях не участвовать, огонь из автомата не открывать, а то могу и в тюрьму попасть, я же штатский. А Ванька, раненый, весь в крови, бросался то к одному, то к другому и хрипел, что есть сил: нужно было стрелять по ногам и в голову, мальчик-то закрывал духа только наполовину. Тогда у мальца хоть бы шанс был, даже если бы мы его ранили, то мог бы выжить, а то ведь эти звери ради своей поганой шкуры никого не жалеют. Нашу команду, конечно, после этого случая расформировали, мы не могли смотреть друг другу в глаза от стыда. Понимали, что Ваня прав, но поделать ничего не могли.

А последний взгляд мальчика помню до сих пор. Спокойный, с улыбкой, целованием крестика... взгляд маленького мужчины, идущего на верную смерть.

Так бывает

...Ничто не исчезает, однажды сверкнувши во времени...

Время есть риза вечности, мысль Божия,

дело Божие, свершение Божие, которое

в полноту времен станет прозрачно для вечности.

Протоиерей Сергий Булгаков

Игорёк появился на свет в довольно странном мире. С малого детства его тревожили неясные предчувствия обязательного появления в жизни чего-то волшебного. Из будущего в тоскливые сумерки настоящего сверкали огни берегового маяка, дневные звёзды, брызги праздничного салюта. То в кино, то в книге или даже в цирке нащупывал мальчик нечто фантастическое и настолько безумно прекрасное, что просто обязано воплотиться в реальности. Душа отвергая серость, замыкалась в броню бесчувствия, когда старшие внушали, что окружающая бессмыслица и есть единственная реальность, другой же просто нет и быть не может.

Иногда из глубин памяти всплывали неясные воспоминания, полные света и неземных звуков, связанные с приездом бабушки, ее тихой молитвой при сиянии пламени свечи, но подобно пугливой горлице, от малейшего резкого движения или громкого звука улетали прочь, таяли в безбрежных пространствах, оставляя в душе мальчика приятное послевкусие. Как ни странно, столь призрачные впечатления сообщали сердцу прочную уверенность в существовании иной реальности, неудовлетворение окружающей бессмысленной суетой и неотступное желание во что бы то ни стало найти истину.

Задавал он вопросы о смысле жизни отцу, тот почему-то злился, а сам всё чаще тосковал в одиночестве, читал роман-газету о выполнении плана сдачи зерна колхозом-миллионером, смотрел по телевизору программу "Время", хирел и регулярно прикладывался к бутылке. Маму агрессивный супруг совсем затравил, а ради привлечения жены на свою сторону, устраивал воспитательные скандалы. Отец подозревал, что внутри сына набухают ростки инакомыслия, может даже антисоветчины; он и сам проявлял порой недовольство положением в стране, но панически боялся уклониться от линии партии и правительства и хоть как-то выразить своё особое мнение. На провокационные вопросы взрослеющего сына ответить не мог, а только свирепел и хрипло кричал, ненавидя себя, нечто истеричное: "Я не хочу быть рабом!" или "Да ты знаешь, как наши политические враги умеют оболванить простого советского человека!" Когда Игорь спрашивал, почему обязательно рабом и почему так просто оболванить, если за нами правда? Отец взрывался и просто гнал его от себя. Обычно сын беседовал с отцом уважительно, проявляя максимальное спокойствие, но однажды и сам не вытерпел и на истерическую матерщину отца крикнул: "Да лучше я застрелюсь, чем буду жить в твоём тупом, сером мире!" Отец ошеломленно опустился в кресло и, не отрывая от лица Игоря злющего взгляда, прошипел: "А что, это пожалуй выход!" Конечно, банальное гусарство мужчин растворялось в пустоте, но предчувствия отца и надежды сына вросли в сокровенное и весьма крепкое основание веры.

Как это началось у Игоря, надо еще вспоминать, потому как всегда есть кому чистый белый лист заляпать черными грязными кляксами. Но только стоит посидеть в полном одиночестве, в тишине, глядя в лазурное небо, на сверкающую поверхность моря, на звезды густо-фиолетового небосвода, как иногда сразу раскроется небесная красота, иной раз − частично, просинью.

Так когда же это случилось впервые? Еще в детской кроватке под тихую молитву бабушки, будто найдёт прозрачный сон, это когда видишь бабушкино лицо, и зеленую лампу на столе, и потолок в плавающих тенях от автомобильных фар за окном, качающих кружева тополиных ветвей − всё это рядом и никуда не исчезло. Только уже, откуда ни возьмись, из неведомой волшебной страны, прилетает зеленая поляна в диковинных цветах в окружении светлого леса, пронзительно синее небо, голубоватые горы вдалеке, река с прозрачной водой.

То ли бабушка своей тихой молитвой, то ли кто-то другой невидимый, но всё знающий местный житель, ведет тебя по упругой шелковистой траве туда, где сияет огромный золотой дворец с бриллиантовым крестом в полнеба. Мимо проплывают дома в окружении садов, над головой бесшумно летают птицы или ангелы – сразу не поймешь, отовсюду доносятся мелодичные звуки, то ли молитвы, то ли гимна, то ли детского смеха, то ли соловьиной трели. Приятный ветерок обвевает твое тело, а в нем ароматы цветов, ладана, ванили, и волны света. Тебя приветствуют красивые люди в белых одеждах − неимоверной красоты, все молоды, от каждого на тебя накатывают волны теплой доброй любви. Они напоминают земных хозяек, несущих с богатого рынка полные сумки вкуснющей еды − каждая готова остановиться, запустить руку в сумку и протянуть тебе что-то очень ароматное и красивое, только у этих красивых людей вместо сумок с дарами природы − нечто гораздо более приятное − любовь, сладкая и чистая, как вода из святого источника. Наверное, они запаслись этим бесценным даром от Подателя любви, от самой Любви, божественной, незаслуженной, а поэтому особо ценной для всех людей и каждого человека. И вот идут они, безумно богатые, теми бесценными дарами любви и щедро делятся с тобой, с каждым прохожим, с птицей, гривастым львом, играющим с ягненком, с цветами, деревьями, радугой в небе.

Каждый раз эта небесная красота улетала, как нежданное чудесное видение, и каждый раз на смену приходило сожаление или даже слезы. Душа знала, что это и откуда, но знала и то, что это в будущем, это надо заслужить, быть может ценой труда до седьмого пота, терпения боли и страданий − но все равно эта небесная красота вернется, и ты войдешь в неё долгожданным гостем и хозяином. Это всё − тебе, это всё − для тебя! Ни за что... А только по праву наследника, в качестве дарового перстня блудному сыну, роскошного пира, дружеских объятий всемогущего доброго Отца.

Потом забываются детали, стираются из активной памяти целые пласты красоты, а ты ходишь с утра и весь день, или даже несколько дней, и не ходишь, а паришь над землей, а на твоем лице вспыхивает таинственная счастливая улыбка, а сердце бьется в радостном предчувствии, которое ты скрываешь ото всех, потому что не смеешь и не можешь объяснить на словах.

Подобные картины из будущей вечности станут посещать его не раз и не два, чаще всего в минуты близости смерти и после. Когда впервые юноша почувствовал себя на краю пропасти? Пожалуй в те годы, когда в нем просыпался мужчина. Так уж сложились обстоятельства, попал он в мощный круговорот разнонаправленных событий: соревнования в школе и спортивном клубе, преодоление чудовищно сложной «экспериментальной» школьной программы по учебникам, написанным академиками; да еще родители купили дачу, и он вынужден был, как раб на галеры, почти каждый вечер ходить через перелесок на «фазенду», взяв на себя самую тяжелую работу.

И это в ту романтическую пору, когда школьные товарищи устраивали вечеринки с девочками и вином, летом шумными компаниями ходили на пляж и в лес, и прямо на уроках, сотрясаясь от вожделения, хвастали победами на личном фронте. Игорь же зубрил до одури формулы и тексты, падал на соревнованиях, получая сотрясения мозга, растяжения связок и боли в мышцах до белых мух перед глазами; на даче лопатил глинистую землю, смешивая с навозом; один ломал старую постройку и возводил на ее месте приличный брусчатый домик с балконом − под строгими окриками отца-инвалида. Зато перед сном, под приливный шум в ушах и ноющие боли в мышцах тела, глядя на яркие звезды на черном небе, он мучился вопросами о смысле жизни, о смерти и острой необходимости вечности, которую он в такие минуты ощущал физически тихим веянием теплого света с прозрачными картинами небесной красоты, всплывающими из неведомых глубин подсознания, реющих перед его взором, снова и снова приносящих успокоение и такой необычный мир в душе, который, казалось, разливался из центра сердца по комнате, по улицам, лесам, полям, морям безграничного пространства его вселенной.

С поступлением в институт физические и умственные напряжения достигли максимума, и вроде бы утешения из мира прекрасного совершенства просто обязаны были сопровождать его на нелегком пути, но не тут-то было. Под песенку из Тухмановских вагантов "Если насмерть не упьюсь На хмельной пирушке, Обязательно вернусь К вам, друзья, подруж╛ки!" студенты "сбрасывали напряжение", "снимали стресс", а Игорь, не в силах отказаться, вливался в хмельное сообщество и... напрочь растерял те сокровища души, которые оказывается только "чистые узрят". Иной раз подступали такие минуты отчаяния, хоть всё бросай и беги прочь от разгульной развеселой студенческой жизни, только нечто стрежневое, что сумел воспитать в характере сына отец-офицер, держало его на краю обрыва, над мрачной пропастью отчаяния. Иногда и таким вот необычным образом оборачивался воспитательный процесс, которым неотступно заведовал ангел-хранитель.

И вот однажды это вернулось. Через годы охлаждения души, грабительского уничижения в себе самого светлого и чистого... После многочасовых ворчаний отца на тему "слишком хорошо живете, пороху не нюхали, совсем избаловались" − он напросился в командировку от редакции газеты в горячую точку.

Конечно, его, штатского корреспондента, прокопченные воины как могли оберегали, но и ему пришлось поучаствовать в смертельно опасных боевых приключениях. Наверное, до конца жизни запомнился рассказ ротного командира о потерях молодых солдатиков. Смахивая ладонью слезы с интеллигентного лица, лейтенант рассказывал, как снимал с крестов распятых мальчишек, вынимал колья из животов беременных девчонок, аккуратно укладывал на носилки тело, прикладывая отрезанную голову к растерзанному горлу; как в углу пустынного цеха с выбитыми стеклами обнимал плачущего навзрыд сержанта, сидящего на корточках перед висящим вверх ногами телом боевого друга с содранной кожей, висящей широкими лентами с груди до грязного цементного пола с огромной бордовой лужей под ним. Сержант так и не справился с горем, не простил себе, что не он, а его подчиненный салажонок принял страшную смерть, скончался в психиатрическом отделении госпиталя через два месяца.

Вот тогда-то, во время ночного обстрела, когда Игорь, в обнимку с автоматом, лежал грудью на бруствере окопа, вернулось к нему Это. Память вытолкнула изнутри подзабытые слова псалма: "Да не потопит мене буря водная, ниже да пожрет мене глубина, ниже сведет о мне ровенник уст своих", он вспомнил, как искал перевод слова "ровенник" − оказалось, это "ров", то есть тот самый окоп, который защищал солдат от пуль неприятеля. Над головой, в десяти сантиметрах от каски, свистели пули, где-то рядом рвались снаряды, сотрясая землю; стрекотали вертолеты, а в земляной бруствер, наскоро вырытого окопа вонзались свинцовые осы, взрывая крошечные фонтаны пыли, пахнущей не свежей пашней, не только что вскопанным картофельным полем, а горьким дымом сожженной земли. Он тогда еще подумал, что здесь вся земля пропитана человеческой кровью, потому и пахнут раны земли сгоревшей плотью.

...Вдруг в сумасшедшем разгуле зла, торжества смерти и бесчинства хаоса, когда его самого от персональной смерти отделяют считанные сантиметры пространства, секунды времени, удары сердца − в миг, когда он мысленно приготовился умереть и на прощанье позвал Бога, как ребенок зовет мать... С горящего кровавым заревом неба, верней откуда-то непостижимо выше, опустилась пелена живого света. Сразу всё стихло, даже грохот сердца пошел на убыль, упали молча в изнеможении от многочасовой усталости бойцы на дно окопа и отключились в обморочном сне, на бруствер села серая птичка и совершенно буднично трижды цвиркнула, глянув на Игоря веселым черным глазком и перелетела на другой край. Но не сонный морок, не страх, а радость окутала Игоря, откинувшегося спиной на земляную стенку окопа. Он впитывал это счастливое ощущение тихой детской радости, он был уверен, что просто обязан об этом написать и рассказать − Бог не покинул нас! Он там, где люди вспоминают о Нем, призывают Его на помощь. Именно об этом он должен написать в противовес страшным рассказам плачущего лейтенанта, чтобы каждый человек знал: Господь рядом, Он в самой сердцевине человеческих страданий. Бог не оставил нас, а значит мы победим.