Текст книги "Зовущие небеса (СИ)"

Автор книги: Александр Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Потом – несколько лет душа молчала, пребывая во сне. И вдруг его пригласили посетить Оптину Пустынь. Там они выстояли многочасовые службы, ходили по колено в грязи крестным ходом вокруг монастыря, погружались с головой в ледяные воды святого источника... И вдруг − опять это вдруг! − юный монашек протянул брошюрку: "Обязательно прочтите, уверен, вам пойдет на пользу! Меня сюда эта книга привела". Игорь открыл, да так и не закрывал книжку, пока не приехал домой, но и там продолжил "погружение с головой в святом источнике" слов, живых, чистых, светоносных.

Преподобный Варсонофий неоднократно обращался к творчеству М.Ю.Лермонтова.

Старец видел гениальность поэта, его озарения, его тоску о Боге:

"По блаженной жизни тоскует теперь на земле человеческая душа. Есть предание, что раньше, чем человеку родиться в мир, душа его видит те небесные красоты, и, вселившись в тело земного человека, продолжает тосковать по этим красотам.

Так Лермонтов объяснил присущую многим людям непонятную тоску. Он говорит, что за красотой земной душе снился лучший, прекраснейший мир иной. И эта тоска по Боге – удел большинства людей".

Преподобный Варсонофий высоко оценивал такие стихи М.Ю. Лермонтова как "Когда волнуется желтеющая нива..." и "По небу полуночи ангел летел...". О втором стихотворе╛нии он говорил в беседе с духовным чадом:

"Когда я жил ещё в миру, то был однажды в одном аристократическом доме. Гостей было много. Разговоры шли скучнейшие. Передавали новости, говорили о театре, и т.п. Людей с низменной душой удовлетворял этот разговор, но многие скучали и позёвывали. Один из гостей обратился к дочери хозяина дома с просьбой сыграть что-нибудь. Другие гости также поддержали его. Та согласилась, подошла к дивному концертному роялю и стала петь и играть:

По небу полуночи ангел летел

И тихую песню он пел.

И месяц, и звезды, и тучи толпой

Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов

Под кущами райских садов,

О Боге Великом он пел, и хвала

Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нёс

Для мира печали и слез;

И звук его песни в душе молодой

Остался – без слов, но живой.

И долго на свете томилась она,

Желанием чудным полна,

И звуков небес заменить не могли

Ей скучные песни земли.

Пела девушка, и окружающая обстановка так подходила к этой песне. Всё это происходило на большой стеклянной террасе; была ночь, из окон был виден старинный дворянский сад, освещённый серебряным светом луны... Я взглянул на лица слушателей и прочел на них сосредоточенное внимание и даже умиление, а один из гостей, закрыв лицо руками, плакал, как ребенок, а я никогда не видел его плачущим. Но отчего же так тронуло всех пение это? Думаю, что произошло это оттого, что пение оторвало людей от земных житейских интересов и устремило мысль к Богу, Источнику всех благ".

Преподобный высоко оценивал стихотворение "В минуту жизни трудную" и предполагал, что речь идёт об Иисусовой молитве: "Наш известный поэт Лермонтов испытывал сладость молитвы и описал её в стихотворении своем:

В минуту жизни трудную,

Теснится ль в сердце грусть:

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучье слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

Сомненья далеко -

И верится, и плачется,

И так легко, легко...

("Молитва", 1839 г.)

Преподобный Варсонофий вспоминал и о Достоевском, о его встрече с преподобным Амвросием. Старец верил, что великий писатель спасся: "Достоевский, который бывал здесь и сиживал в этом кресле, говорил отцу Амвросию, что раньше он ни во что не верил.

– Что же заставило вас повернуть к вере? – спрашивал его отец Амвросий.

– Да я видел рай, как там хорошо, как светло и радостно! И насельники его так прекрасны, так полны любви. Они встретили меня с необычайной лаской. Не могу я забыть того, что пережил там, и с тех пор повернул к Богу.

И, действительно, он круто повернул вправо, и мы веруем, что Достоевский спасся".

Во время чтения этих строк, пылающих неземным огнём, Игорю на память приходили воспоминания о собственных видениях рая. И ему становилось сначала хорошо, а потом стыд накрывал темной волной. Как же так, билось в груди гулкими ударами сердца, как же я смог забыть, затереть в своем сознании черной пылью суеты − такие чудесные озарения! Невидимая сила бросила его к иконам, он положил сорок земных поклонов, до боли в спине, задохнулся, перевел дыхание, встал и не мигая засмотрелся на покойный огонек лампады. И тут, словно в кинотеатре на широком экране, стали возникать те самые картины рая, которые он видел раньше. Из ничего, из невидной пустоты, проступали чарующие картины, зовущие, требующие, наконец, внимания к себе и Подателю их.

А ночью, светлой и тихой, когда на черном бархате неба засверкала россыпь бриллиантовых звезд...

А ночью, в прозрачном, как в детстве сне, когда бабушка тихонько молилась, глядя сквозь толстые линзы очков то на него, то на иконы в углу...

Той ночью он снова летал на ангельских крыльях по безграничным, бездонным просторам, где красота была совершенной и вечной, живой и божественной.

Это всё для тебя, это всё тебе, звучало в сердце, отдаваясь в висках, выжимая нежданные слёзы из широко распахнутых глаз. И желание остаться там навсегда не казалось чем-то нереальным. Это было вполне естественное для человека желание вернуться домой. Домой!..

Сквозь пространство

Меня перенесла сюда любовь,

Ее не останавливают стены

У. Шекспир. Ромео и Джульетта

Она покинула мастерскую, как всегда последней, после третьего ворчания уборщицы. Проект цепко держал её, не позволяя отвлечься ни на минуту. Вписать здание культурного центра, перестроенного из старинного особняка, в общий архитектурный стиль района – это задачка нелегкая, особенно для такой дотошной художницы как Аня.

Ноги сами несли девушку по асфальтовой дорожке сквера, обрамленной стриженым кустарником самшита, мимо проплывали прозрачные тени прохожих. Звуки пропали, слились в нечто напоминающее шум леса; зеленые краски, разбавленные желтым, составили цветовой фон, по которому таинственный внутренний художник пропускал картины будущих фасадов, пейзажного обрамления с умилительными сценками семейного счастья. Только главный архитектор проекта один за другим отметал предлагаемые варианты, в ожидании пика вдохновения, на котором вспыхнет именно то, что сделает объект уникальным.

Вдруг на дорожке сквера появилась парочка молодых людей, они увлеченно выясняли отношения по-итальянски, то есть громко скандалили, энергично жестикулировали, не обращая ни на кого внимания. Да еще девушка в алом плаще двинула Аню плечом, вежливо извинилась, игриво улыбнувшись "ну вы же сами понимаете", и продолжила баталию. В голове Ани проскочила искра раздражения, а может и легкой зависти, и вместо ожидаемой вспышки вдохновения получила она удар невидимой молнии по виртуальному холсту, он треснул, разодрался пополам, а из неприятно-тёмной трещины сами собой всплыли сначала обрывки слов, потом кадры чьего-то фильма. В результате, архитектурные формы продолжили плавание в некотором отдалении, а на их расплывчатом фоне появилось весьма симпатичное пространство, залитое солнечным светом, в котором вполне комфортно себя ощущали необычные видом душистые цветы, раскидистые деревья, кудрявые кусты и шелковистая упругая трава под ногами. Сердце девушки затрепетало в предчувствии чего-то очень доброго, что должно произойти прямо сейчас, немедленно и обязательно.

И тут из-под лиан огромного дерева, напоминающего плакучую иву, вышел мужчина. Их с Аней разделял серебристый туман, ароматный и приятно-прохладный, сквозь его мягкие волны они шли навстречу друг другу, сближаясь очень медленно. Ей даже показалось, что они иногда отдалялись, будто невидимая сила препятствовала их встрече. Наконец, прозвучал мужской голос:

− Аня, знаешь, а ведь всё у меня случилось именно так, как ты напророчила.

− Надеюсь, ты не винишь меня в случившемся?

− Нет, что ты! Я тебе даже благодарен, ты меня подготовила к этому... гм, происшествию, поэтому и перенес удар судьбы на удивление спокойно.

− А что супруга? Она тебе ничего плохого не сделала? Ты не пострадал?

− О, что ты! Она была так счастлива со "свежим другом", что освободиться от брака со мной для нее было только в радость. К тому же новый муж оказался человеком весьма обеспеченным, с несчастливым браком за плечами, так что он обещал устроить их совместную жизнь на должном уровне. У них все нормально.

− Слава Богу, а то я боялась, что вернешься домой к закрытой двери с новым замком, и станешь бездомным и несчастным. Так что молилась я только об этом, чтобы они тебя не обидели.

− Честно сказать, я сам удивился и даже обрадовался, что так все прошло. Ну да ладно об этом. Ты-то как, моя пророчица? Не наломала там дров в обиде на меня?

− Да, могла ведь! Но опять же, у меня так все устроилось, что свободной минутки не было на разные там романчики. Не думала, что работа настолько меня увлечет и понравится. Знаешь, это очень приятно создавать красоту и дарить ее людям.

− Да ты же вроде всю жизнь этим занималась.

− Все-таки не в таких масштабах. А вообще-то да... Только картины меня интересовали, пока я их писала, а как сниму с мольберта и отставлю в сторону, так и забывала, будто они никому и не нужны. Наверное это от сомнения... в том, что они вообще кому-то нужны. В конце концов, это на сегодня лишь развлечение или, скажем, элемент престижа.

− О, мне эти сомнения очень хорошо знакомы! Сам терзаюсь, сам мучаюсь... Но как говорят умные люди − это как раз и является свидетельством того, что "не от человеков сие было".

− Да, да, я и сама это слышала и от бабушки, и от учителя своего Назара и даже от нашего священника отца Георгия. Только все равно картины, покрытые пылью – это одно, а огромные здания, в которых живут люди – совсем другое.

Пока продолжался разговор, они сблизились настолько, что стало возможным разглядеть черты лица и даже глаза.

− А глаза у тебя, Игорь, на самом деле серые.

− Я бы сказал, цвета закаленной стали. А какое это имеет значение?

− Так ты же мой Сероглазый Король! Помнишь, из Ахматовой?

− Ах, это все ваши девичьи мечты!

− Ну да, девичьи, и да − мечты. Но как видишь, они становятся реальностью.

− Насколько я помню, Сероглазый Король у Анны Андреевны умер, не так ли?

− Да, умер... Но как красиво! И поэтично! В конце концов все мы умрем, и это очень важно, чтобы красиво и спасительно. Да и рановато об этом думать, у нас столько еще дел впереди! ...Например, дочка сероглазая. Я уже сейчас люблю ее и даже иногда с ней разговариваю. Она у нас такая умненькая, красивая, потешная! Чудо, а не ребенок!

− Гм-гм!..

− Скажешь, тороплю события? Но ты ведь уже понял, что я в какой-то степени пророчица. Так что мне можно. Слушай, Игорь, а что это за место такое странное? Загадочное, красивое и непонятно где и почему.

− Да не думай ты об этом! Какая разница! Главное, что это место нашей встречи и общения. Не знаю как тебе, а мне всё это очень нравится. Может быть, впервые за много лет я с девушкой чувствую себя спокойно и на душе светло. А раньше как-то чаще всего сближение с дамой приносило тревогу и ощущение соблазна, что ли...

− У меня тоже. Это нормально, Игорь, это правильно – ведь браки создаются на небесах, а то, что с небес всегда приносит тихую спокойную радость. Не так ли?

− Да, да, именно так. Значит, все наши общения с противоположным полом были ложными?

− Ну не все, конечно. Кого-то мы приводили в храм, утешали, делились надеждой, за кого-то молились о упокоении, потому что больше некому было. Ну и опыт жизненный тоже в копилку ложился, куда же без него. Думаю, что после расставания с супругой-изменницей ты уж точно будешь ценить верность скромной девушки.

− Аня, я могу тебя спросить о твоих родителях?

− Мо-о-ожно, − вздохнула девушка. − С тех пор, как папа ушел к другой, мама совершенно погрузилась в себя. Она окружила себя книжками, общается с персонажами, героями, как с живыми людьми. А окружающие вызывают в ней только раздражение. Я в том числе. Мы с мамой будто заключили соглашение: каждый живет сам по себе, а в жизнь другого не вмешивается. Вот так.

− А как с отцом? Вы ведь дружили.

− Молодая жена папы... она как бы, присвоила его и отгородила от прежнего общения. Родила ему двоих детей. Как-то раз папа пригласил меня в свою семью. Его жена смотрела на меня исподлобья, как на соперницу, а я... играла с малышами и с горечью ощущала, что они мне чужие. Или даже − мои соперники, ведь они присвоили моего папу, а мне с ним теперь очень трудно общаться. И самое страшное для меня, папа, мой добрый умный папа − он попал в эту семью, как будто в тоталитарную секту, его лишили воли, отцовской силы, силы любви ко мне. Я с тех пор отношусь к нему, как к предателю. Это очень горько, я каждый день молюсь о родителях, но с ними та же беда, что и со многими близкими − они неверующие. Они оба посмеиваются надо мной, называют так обидно: монашка, убогая, а еще говорят, что я не живу, а только готовлюсь к смерти. Ведь для них смерть − это конец всему, а для нас − встреча с Христом, самым прекрасным и совершенным существом на белом свете, которого невозможно не любить. И невозможно к Нему не стремиться. ...Ты там еще надо мной не смеешься?

− Скорей плачу, Анечка. Мне это знакомо. Я тоже терял близких, и тоже именно по этой причине. Я тебе про мою Аню-Анис рассказывал? Она была мусульманской атеисткой, но с таким вниманием слушала мою книгу "Пространство белых риз"... даже плакала тихонько. Я к ней относился как беззащитной девочке, как к ангелу в тщедушном девичьем теле. Она была воплощением органического девичества. Кстати, очень похожа на тебя − не физически, а душевно. Очень чуткое нежное создание! Когда она погибла − а она предчувствовала кончину − я вполне серьезно думал, что и моя жизнь закончилась. Ушла Нюра. Представляешь, если правильно, то Анна. Она была очень похожа на тебя... лицом, светлой улыбкой. А сейчас во мне появилась уверенность в том, что в тебе соединились две ипостаси моих предыдущих возлюбленных, к тому же ты добавила нечто своё, и это стало решающим в образе моей суженой − это вера твоя.

− Знаю, знаю, дорогой! Этот недостающий мазок в портрете. Знаешь, наверное, как трудно найти этот последний решающий мазок. Можно написать портрет за три дня, а последний мазок подбирать месяцами, но именно он завершает портрет, создавая главное − настроение, характер.

− И к чему же мы пришли, наконец! "Вся жизнь моя была залогом Свиданья верного с тобой..."

− "...Я знаю, ты мне послан Богом..." − продолжила Аня из письма Татьяны Онегину. − Как все-таки верно бывает слово, поднявшееся в нужный момент из глубины памяти. Словно Ангел его тебе произносит, а ты соглашаешься и повторяешь вслух.

− Ну, здравствуй, Анечка! − Игорь бережно обнял девушку.

Они стояли на ступенях храма поселка Энергетик, часы показывали вечер следующего за началом разговора дня, вокруг ни души, только птицы в темнеющем небе посвистывали, да из ближайшего дома доносились звуки старой доброй песни: "для меня нет тебя прекрасней..."

− Как тебе это удалось? − Она изумленно оглядывалась, округлив и без того огромные глаза. − Неужто, то самое пространство белых риз?

− А тебе обязательно разложить чудо на составляющие элементы и составить научный анализ происшедшего? Просто мы нашли друг друга, а Господь перенес из мест постоянной дислокации сюда, где все началось.

− Все равно ничего не понимаю! Со мной такого еще не бывало, даже голова кружится.

− А ты проверь сумочку, может, найдешь билеты на поезд?

− Нашла!

− А вот мои проездные документы! Так что чудо как видишь, объясняется не перенесением сквозь пространство и время, а максимальной концентрацией внимания на разговоре. А ноги и руки сами совершили необходимые действия, автоматически, не отвлекая внимания на бытовые мелочи. Уж тебе ли, художнице, этому удивляться!

− И все же, это здорово и чудесно, и удивительно! Спасибо тебе!

− И тебе, от имени и по поручению нашего с тобой коллектива трудящих, выношу официальную благодарность! Ура, товарищи! Ура.

− Ты что издеваешься!

− Никак нет, моя королева. Просто шуткую смешную шутку, чтобы ты ненароком в обморок не свалилась. От переживаниефф. Итак продолжим... Позвольте выразить, что и впредь, никогда скучать со мной не придется. Просто не будет возможности. А теперь, товарищи, прошу всем дружно пройти в ювелирный с целью приобретения колечка, в церковь на обручение и потом − в банкетный зал.

ГЛАВА 3. СВИТА КОРОЛЯ

Увидеть Париж и улететь

Пошли отсюда. Из этой поганой дыры.

Будем думать о немыслимом и совершать невыполнимое.

Дуглас Адамс. Детективное агентство Дирка Джентли

Едва открыв глаза, она вспомнила, что в настоящее время лежит роскошном номере отеля в Париже, невольно заскулила и рывком поднялась.

Ох, как не хотелось ей сюда! Но батюшка благословил, и она подчинилась. Конечно, отец Георгий придерживается такой идеи: "Ни пяди родной земли не отдадим! Или по-простому, наши люди должны быть повсюду, в любой области: художники, писатели, режиссеры, депутаты. И если представилась возможность, пусть твои картины, Анечка, несут французским людям благодать Божию. Ведь каждый христианин − он как свеча, несущая свет во тьму мира сего!"

Да, конечно, ворчала девушка, окатываясь холодной водой под душем, вы-то, батюшка, дома, среди своих, а я одна-одинешенька в совершенно чужом городе, враждебном мире. Вы уж там поддержите меня молитвой. Завтракать не хотелось, наскоро одевшись в строгий немецкий костюм, без макияжа и приличествующей прически, она выбежала из тихого отеля в уличный шум. Говорите "увидеть Париж и умереть"? Ладно, посмотрим, увидим, только помирать − не дождетесь. Ну, Монмартр оказался таким, как и ожидала. Все эти кафешки, мулен-ружи, секс-шопы, деревья, цветы − были знакомы, будто она жила тут сто лет. Рисунки уличные художников оказались халтурой − ни одного, заслуживающего внимания, а уж цены!..

А вот и малоприятное неожиданное своеобразие. Навстречу попадались группы товарищей негритянской и арабской национальности, пробежали китайцы, обвешанные фотокамерами, − эти "гости столицы" возбужденно кричали, размахивали руками, двигались по центру бульвара, то и дело расталкивая прохожих, не обращая внимания на полицию, и кажется, чувствовали себя здесь хозяевами положения. А вот еще несколько зарисовок на память: рядом с пивным баром стоят подвыпившие мужчины разных оттенков кожи и дружно поливают отработанным пивом кустарник. Под ногами шуршат обертки, фольга, банановая кожура, пустые сигаретные пачки. Проходя мимо переулка, Аня заглянула в сумрачное каменное ущелье и отшатнулась − там в мусорных баках увлеченно рылись прилично одетые старички, а между баков шныряли жирные крысы. Ароматы кофе, ванили, жареного мяса чередовались с вонью испражнений и гниющих отбросов.

К горлу подкатила тошнота и острое желание вернуться в уютный номер отеля. Увидев свободное такси, Аня подняла руку, села на старое продавленное сиденье и произнесла имя гениального художника: "Сальвадор Дали". Усатый араб, смахивающий на советского грузина, саркастически кивнул, проехал с полкилометра, остановил машину и назвал такую сумму, за которую где-нибудь в Москве или в Лос-Анжелесе можно было бы кататься день-деньской. Аня открыла дверь, протянула вымогателю четвертую часть запрошенной суммы и вышла из салона автомобиля. Думала, шофер устроит скандал, и на всякий случай приготовилась к бегству, но тот благодушно кивнул, сверкнул на прощанье плутоватой улыбкой и скрылся за углом улочки.

Оглянулась. Мощеная улица изогнутая дугой, смешное название "рю пулибу", трехэтажные дома в светло-серых тонах, стоянки для велосипедов и мотоциклов, на тротуаре вдоль стен из горшков торчат деревца. Ага, вот и вывеска "Espace Montmartre Dalí", чуть ниже справа − физиономия гения − музей Дали! Она зашла внутрь, заплатила немалые деньги за вход и погрузилась в уютную атмосферу галереи. Ну, мимо скульптур лежащих, стоящих, висящих женщин с выдвинутыми ящиками из тела, она решительно прошла мимо и остановилась у ряда небольших картин. Ее интересовали технические приемы художника, именно в этом скрывалась тайна его гениальности. Внимательно рассмотрев чуть ли не в упор карандашные рисунки, акварели, холсты, она прошептала: "Так, мне всё понятно, мазок маэстро − это канал искажения, через который светлое вдохновение художника преломляется мрачными воспоминаниями прежней жизни. Мазок, порывистый, спонтанный, вибрирующий, наслаивает на холст эфемерные структуры образов". Внезапно, её взгляд скользнул по сверкающей композиции "Мягкое время", она присмотрелась к растекающимся стрелкам на расплавленном циферблате, висящем на ветви дерева, и ужаснулась − мягкие часы показывали половину первого. Она вспомнила, что Сергей назначил ей встречу на полдень в "том самом" кафе "Клозери де Лила", где Дали сиживал с другими знаменитыми гостями Парижа, писал "Фиесту" Хемингуэй, играли в шахматы Ленин с Троцким, и протчая. Она глянула на свои часики, они показывали без пятнадцати одиннадцать. Успеваю, выдохнула она.

Аня вышла на улочку и увидела прежнего водителя, который доставил ее сюда. Он смотрел на нее маслянистыми глазами и протягивал деньги:

− Возьмите сдачу, мадемуазель. Вы дали слишком много.

− Говорите по-русски? − удивилась она.

− Я студент из Египта, а у нас все русский язык знают.

− А не могли бы вы отвезти меня на эту сдачу в Церковь Сен-Лё-Сен-Жиль?

− Да я вас бесплатно возить буду! − засверкал египтянин зубами. − Я жениться на вас хочу!

− Вот этого удовольствия обещать не могу, − улыбнулась Аня, показав колечко на правой руке. − У меня есть муж. И я его люблю.

− Всё равно, мадам, такую красавицу буду возить сколько пожелаете!

Водитель такси поплутал по переулкам и выехал на широкую магистраль, на углу дома мелькнула синяя табличка "boulevard de Sebastopol"

− Ух ты, Севастополь! − воскликнула Аня. − Почти родные места.

− Да, мадам, но я бы не радовался. В этой книге, − он показал длинным коричневым пальцем на справочник под названием "Les sites historiques de Paris", − говорится, что бульвар назван в честь взятия Севастополя французскими войсками в Крымскую войну. Там погибло семнадцать тысяч русских солдат. А я знаю, как русские любят Севастополь!

− И откуда ты такой умный!

− Из Египта. Студент. Учусь здесь. А такси вожу, чтобы историю знать.

− Молодец, − она поискала глазами табличку с именем водителя и прочла: − Озаз!

− Озаз означает "любимый Богом", − гордо произнес водитель.

− Каким?.. − невзначай спросила она и сразу пожалела.

− В Кэйро я жил на берегу Нила. Я ходил в коптскую церковь. Её построили на месте, где стоял дом, в нем жили дева Мария с маленьким Иисусом и стариком Иосифом. Теперь понятно, какой Бог меня любит?

− Конечно, Озаз, прости меня, если обидела. − И сразу вскрикнула: − Эй, ты куда меня привез? Здесь же одни бордели!

− Это Сен-Дени, мадам. Его называют "район красных фонарей". Это ад на земле. − Таксист остановил машину у церкви со стрельчатыми сводами и сказал: − А это рай на земле − церковь Сен-Лё-Сен-Жиль. Здесь мощи святой царицы Елены.

Аня открыла дверцу автомобиля и ступила на асфальт улочки, пытаясь не смотреть в сторону яркой вывески напротив, где краснели, видимо от стыда, красные буквы S, E и X. Достала из сумочки аккуратно сложенный платок, надела на голову, вошла в церковь. Оглянулась. Удивилась тому, насколько храм изнутри кажется огромным. Не то что снаружи, учитывая насколько плотно зажат со всех сторон каменными глыбами. Робко перекрестилась, положила поясной поклон. Из-за спины, как тень отца Гамлета, появился юноша в черном облачении с мушкетерской бородкой на строгом лице и бережно взял девушку под локоток.

− Не беспокойтесь, − сказал он по-русски, − я проведу вас в православную крипту с мощами равноапостольной Елены.

Пока они бесшумно ступали между рядами стульев в направлении главного престола, Аня поинтересовалась:

− Простите, как вы узнали, что я русская? − И провела рукой по костюму и платочку.

− Ну, конечно, не по одежде, − успокоил он ее. − Одеты вы вполне по-европейски. Но в русских женщинах есть нечто такое, что взглянешь и сразу поймешь − эта наша. Взгляд такой кроткий, глаза светлые, страх Божий в поведении и во всём... Да и крестное знамение вы наложили на себя православное.

Они подошли к крошечному приделу. В округлой нише на резной деревянной подставке на уровне глаз как бы парил над землей позолоченный ковчег в виде крошечной церкви. Сквозь стеклянные окна просматривались мощи, обернутые в золотистую парчу. Аня извлекла из сумочки коробочку с церковными свечами, привезенными из дому, и поставила четыре на большой квадратный подсвечник: за отца Георгия, бабушку, Игоря и себя.

Зажгла четыре огонька, засмотрелась, как в детстве, вспомнила бабушку Лену, которая просила внучку: "Когда будешь в Париже, найди церковь с мощами святой царицы Елены, поставь свечку от меня, всю жизнь она мне помогала, спасибо ей!" Аня мысленно произнесла простенькую молитву царице Елене, поклонилась мощам. Слева и справа от ковчежка с мощами висели на стене иконы царицы Елены, одна побольше, другая поменьше, на обеих царица держала в руках крест, обретенный чудесным образом. Тот самый крест, на котором Господь принял нечеловеческие муки, искупив грехи всего человечества. Аня поочередно приложилась к иконам, вдохнула тонкое благоухание, почувствовала явное облегчение и отошла на два шага.

И только тогда боковым зрением разглядела две фигуры в черном − мужчина в костюме-тройке и монахиню в православном апостольнике − оба на коленях, приклонив главы своя. Мужчина протяжно вздохнул, тяжело поднялся с колен, неуклюже положил поклон и мелкими шажками стал удаляться в сторону выхода. На миг его лицо осветилось дневным светом из витража − и Аня замерла. Ей показалось, что это отец Кирилла, как же его зовут... Лаврентий, который звал ее замуж, обещая златые горы. Она пошла на цыпочках за ним. Мужчина вышел из храма. Аня положила поклон, коснувшись рукой пола, кивком поблагодарила юношу в черном и вышла на улицу. Как и раньше, отвела взгляд от красной вывески с неприличным названием и задумчиво тронулась в сторону такси. Озаз, опираясь на капот, с аппетитом поглощал пышный лаковый бриошь, запивая кофе из стаканчика. Увидев Аню, проглотил остатки булочки, выбросил упаковку в урну и, широко белозубо улыбаясь, открыл дверцу.

− Мадам, вы светитесь, как автомобильная фара! Приятно смотреть! Почему я с вами не пошел?.. Очень кушать хотел. − Показал пальцем за левое плечо Ани и сурово произнес: − А этому что нужно? Зачем он пялится на вас?

Аня оглянулась и оторопела. Изрядно постаревший Лаврентий топтался в трех шагах от нее и глядел исподлобья, явно желая что-то выразить.

− Да, Анечка, как видишь, я живой, − прохрипел он старческим надтреснутым голосом. − Не удалось Кирюшке меня прикончить. Зато обобрал до нитки. Так что живу здесь, на деньги четвертой жены Элен, француженки, семидесяти пяти лет. Молюсь тут о здравии моей Елены, чтобы не умерла раньше меня, а то стану нищим бомжом. А сейчас нам с ней ничего друг от друга не нужно. Так, по-стариковски доживаем, оба одинокие, брошенные детьми.

− Сочувствую, Лаврентий, − чуть не плача прошептала Аня.

− Ты прости меня, Анечка, − с трудом произнес старик. − Дурно я с тобой поступил. Но! − он поднял мутные глаза, в глубине зрачков сверкнуло на миг нечто молодецкое. − Насчет последней в жизни любви я был прав. После тебя, милое создание, я уже никого не любил. Будто сердце окаменело. Прости меня... − и зашаркал прочь.

− У вас все нормально? − спросил Озаз, провожая старика глазами. Аня молча кивнула. − А теперь куда, моя госпожа?

− В кафе "Клозери де Лила".

Автомобиль на предельной скорости мчался по бульвару Сен-Мишель. За окном проносились дома с крошечными балкончиками, деревья, кафе, магазины, площади, вот слева Сорбонна, справа Люксембургский парк, Сена дважды блеснула радужной водичкой... Аня же почти ничего не видела. Так, что-то мелькало − мимо глаз, мимо сознания.

В голове который раз билась мысль: как же так, в поселке среди бараков маленькая Аня всюду видела дворцы, а здесь, среди дворцов она представляет себя на кладбище. Да, на комфортном убранном кладбище с величественными гранитными надгробиями, где среди могил снуют темноликие уборщики и жирные крысы.

Чтобы отогнать видение, она упрямо держала молитву, что срезало пики страстей, только новые впечатления теснили со всех сторон, привнося горечь и чужестранность. Девушка вспомнила Народную бабушку, несчастного старика Лаврентия, его непутевого сына. Ей очень хотелось поплакать, пожалеть, она из последних сил боролась с собой, чтобы не разрыдаться, но нельзя − впереди встреча с Сережей-маленьким. Не хватало еще появиться перед дружочком детства с зареванным лицом...

− А вот и ваше кафе! − сухо произнес Озаз. − Тут всё рядом.

Дверца роскошного лимузина, стоящего перед входом в кафе, открылась. Из салона выступил вальяжный господин, протянул Озазу крупную купюру, а девушке − обе руки и опять же по-русски торжественно произнес:

− Анечка, дорогая, здравствуй! Как же ты прекрасна! − Подхватил ручку Ани и запечатлел галантный поцелуй.

− Сережа, да тебя не узнать! − воскликнула она. − Я тоже рада тебя видеть! Ух, какой ты!

Водитель такси разочарованно взвыл, автомобиль взвизгнул шинами и пулей скрылся за поворотом.

− Ты, я вижу, не одного меня очаровала в Париже, − улыбнулся Сергей. − Ну ладно, давай-ка войдем в ресторан, пока тебя кто-нибудь не украл.

Они вошли под арку, увитую виноградными листьями, в глубине садика над стеклянным входом по низу навеса по зеленому фону белели до боли знакомые буквы: "La Closerie des Lilas". Внутри царил полумрак в бордовых тонах. По стенам висели картины с подсветкой. Аня приблизилась к портрету, пейзажу, аляповатой абстракции, разочарованно вздохнула, едва слышно проворчав: "да что же это такое, одна халтура".

− Кстати, почему ресторан? − спросила Аня, присев на мягкое кожаное сидение стула, заботливо отодвинутого, затем придвинутого галантным кавалером. − Это же вроде всегда было кафе!

− Да тут под старинной вывеской понастроили много чего: и пивной бар, и кафе, и ресторан и... что-то еще. Французы на своей истории научились неплохо зарабатывать, такие купоны стригут, мало не покажется. Но, хватит о них. Аня, все эти годы я только о тебе и думал, мечтал.

− Лялечка Коэн рассказывала, что ты женился? − осадила разгоряченного кавалера Аня. − Что папа тебе галерею подарил? Что ты нынче почтенный господин?