Текст книги "Листопад"

Автор книги: Александр Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Резуха. И фамилия-то у него дурацкая. Малоросская что ли? Что такое резуха? Даже интересно.

Горелов. Ну это слизняк, конечно. Тоже Лизун. Пол-управления – лизуны.

Ковалев засмеялся. Пол-управления лизунов. Завтра он всех арестует. Каждого лизуна.

Ковалев сидел и смеялся. Один в пустом здании. Нет, не один. Внизу часовые, но они не слышат...

Последним по списку шел Козлов. Невычеркнутый. Вся информация исходит от него. И о проверке его самого, Ковалева, и о Боровом, и о Лизуне. А что если Козлов завел его не туда? И штабс-капитан бредет сейчас по темному лабиринту совсем в другую сторону. Как можно проверить Козлова?

Почему мог бы работать на красных Козлов? За деньги? За деньги работают на англичан. За идею? Ковалев изучил дело Козлова вдоль и поперек. Нет пятен. Негде было сыну военного атташе во Франции набраться красноты. Приехал сюда в прошлом году, вместе с отцом. Отец лично знаком с Деникиным... Хотя, конечно, в Париже Ленин был и прочее, но если так рассуждать, то, скорее уж он, Ковалев шпион, поскольку Ленин тоже учился в Казанском университете.

Ковалев зевнул и вновь уставился в список.

Ежевский.

Стылый.

Крайний.

Резуха.

Горелов.

Козлов...

Кто?

x x x

"Уйдя из управления, я пошел в веселый дом мадам Желябовой. И это удивило меня самого. Во-первых, мне нужно было выспаться. Глянул в зеркало лицо осунулось, под глазами темные круги. Во-вторых...

Во-вторых, я думал, что ноги моей там больше не будет. Но меня потянуло к Кате-Катюше. Кроме нее не было у меня во всем городе никого. Вот, правда, в последние месяцы я прикипел к Козлову. Но после того, как он появился в моем списке, словно что-то выросло между мной и им. Преграда какая-то.

Мне хотелось простого человеческого тепла. Я устаю.

Я шел по черным ночным улицам, вынув на всякий случай наган из кобуры и сунув его за ремень на пузе. Так и вошел к мадам, грохнув дверью.

Катя-Катюша была занята. Я даже не подумал об этом. Собрался уйти. Толстая Желябова, видя, что ни на кого другого я не соглашусь, тяжело вздохнула.

– Погоди, может, что и придумаем.

Кряхтя и ворча, накинув платок на плечи, она поднялась наверх по скрипучей лестнице.

Наверняка ведьма уже подкатилась к Кате-Катюше со своим бабским любопытством. Интересно, что ей Катя рассказала? А, впрочем, что мне за дело...

Спустились обе. Катя увидела меня. Не сказать, чтоб просияла, но улыбнулась искренне.

– Здравствуй!

У нее в городе тоже, кроме меня, никого.

– Мне сказали, что ты занята.

– Мой-то уже дрыхнет, все дела справил, теперь сопит перегаром.

Видимо, она заметила тень неудовольствия на моем лице, сказала просто:

– Я же проститутка. Не бойся, я сейчас помоюсь пойду, а тебя проводят.

Я не успел ничего сказать, как она умчалась подмываться, а меня взяла за руку Желябова.

– Пойдем, офицер. Есть свободная комната. Пистолет-то вынь.

– Черт, – я сунул наган в кобуру.

– Так-то лучше. Расплатишься утром. – Она открыла дверь в какую-то каморку, где, кроме стула и койки ничего не было. – Ишь, надо же, знакомую встретил...

Она подтолкнула меня в комнатку:

– света нет. Без него найдешь, куда чего.

Я шагнул внутрь, грохнув сапогом о деревянный пол.

И вдруг Желябова сказала:

– У меня тоже сын где-то сейчас воюет, если жив.

Я и не знал, что у мадам могут быть дети.

... Эта ночь была ночью из прошлого. В темноте я почти не видел ее лица, остались лишь звуки и ощущения. Будто и не было этих лет разлуки. Я все помнил. Те же струны, та же музыка. Мои руки, губы – я играл тот же кружащий голову вальс на ее теплом нежном естестве. Живая флейта. На какие-то мгновения я проваливался туда, в блиндаж и вновь выплывал здесь, в ночи.

Все было как когда. Те же ноты и отклики. Только она стала смелее. Профессиональнее.

Я обнимал и целовал не тело, а своего единственного в городе человека. Я в сотый раз целовал небольшой неровный шрам на ее боку, куда угодил осколок. Этот шрам тоже объединял нас. Мы знали, откуда он.

Однополчане. Обыкновенная горько-радостная встреча с человеком. Только хвастать нам друг перед другом нечем. Она здесь, в веселом доме. Я в контрразведке. Кому хуже? Она в чужой молофье, я – в чужой крови и слезах...

Закончив, я мгновенно уснул.

Проснулся, когда уже было совсем светло. Потянулся, вынул из кармана своего Буре. Мама моя! Уже почти девять! А где Катя-Катюша?

– Проснулся?

Сидит сзади, на подоконнике.

– Почему не разбудила?

– Жалко было, ты так спал. Тебе надо было выспаться.

Я начал поспешно одеваться.

– Погоди, я сейчас принесу ковш с водой и тазик, умоешься. Да! С утра, пока ты спал, заглянула Желябова, сказала, что, если я согласна, ты можешь не платить. Я согласна.

И ушла за водой.

Черт-то что..."

x x x

С Козловым штабс-капитан столкнулся в коридоре. Штабс-капитан был не брит и поручик это заметил, но ничего не сказал.

– Салют, Николай Палыч. Коман са ва?

– Бонжур, господин поручик. Нормально.

– Ой, как официально. Я в чем-нибудь провинился.

– Пока нет. Но начальственный гнев имеет обыкновение изливаться внезапно, без всяких предупреждений. Бди!

– Бдю. Зрю в корень.

Мимо по коридору проходили офицеры, кивком здоровались, косились на штабс-капитана. "Верно, ребята, небритость для меня нехарактерна, – думал Ковалев. – Раз небрит, значит что-то случилось. А что случилось? Просто проспал."

– Кстати, насчет корня... Ты выяснил про эту траву, аллиум этот?

Козлов вздохнул.

– Докладываю. Справедливо предполагая, что в гимназии преподавали ботанику, я начал вчера разыскивать преподавателя ботаники. Дело осложнилось тем, что личных дел преподавателей не сохранилось.

– Если они вообще были, в чем я сомневаюсь. Штатские же люди.

– Принимаю поправку. Из старожилов гимназии я сначала разыскал сторожа. Такой забавный сумасшедший старик.

– Верю.

– А через него вышел на ботаника. Это был некий Нестеров Вениамин...

– Почему был? Где он сейчас?

– На кладбище. У Воскресенского храма, слева от ворот. И что самое обидное для нас, умер всего неделю назад.

– Дальше.

– Дальше, собственно, все. Думаю, в этом городишке нет других специалистов по цветам.

– Должны быть справочники в гимназической библиотеке.

Поручик опять вздохнул:

– Гимназическая библиотека свалена в кладовке, на первом этаже, рядом с караульным помещением. Если хотите, загляните.

– Что там?

– Там добрые сотни пудов книг свалены штабелями до потолка. Работы на неделю. С Далем мне просто повезло, рядом лежал, у входа.

– Н-да. Двух толковых солдат из отдыхающей смены – и пусть разбирают.

– А выносить куда, Николай Палыч, в коридор?

– В задницу.

– Будет сделано. Ума не приложу только, как сформулировать солдатам задачу. Приложи, поручик, приложи. Для того он у тебя и есть. Ты же сам говорил, что оружие контрразведчика – голова.

– Чтоб объяснять солдатам ботанику?

Спустившись к полудню к выходу, Ковалев с удовлетворением увидел, как два солдата чихая от пыли выносят книги пачками в коридор и складывают возле стенки.

"Захламят коридор весь," – Ковалев присел и начал перебирать книги.

Пушкин. Хороший поэт, вот только про растения не писал... Хотя нет, писал. Анчар.

А вдруг и здесь нет нужной книги? Что это мы так зациклились на этой кличке? Как оно там? Аллиум нутанс.

Ковалев прошелся вдоль стены, выискивая золотистый корешок Даля. Ага, вот. И малый словарь Ефрона с Брокгаузом тут же. Штабс-капитан пошелестел страницами.

Аллиум нутанс.

– Разрешите, ваше благородие.

Ковалев посторонился, и солдат грохнул рядом еще одну кипу книг.

– Аллиум нутанс.

– Чего, ваше благородие?

– Нет, ничего... Вы их просматриваете?

– Так точно, – солдат вытянулся. – Их благородие господин поручик приказали искать про растения, про медицину и про сельское хозяйствование.

– Правильно приказал. Что-нибудь нашли?

– Никак нет.

– Ищите, – Ковалев бросил черный с позолотой том Брокгауза в пачку. Хорошо ищите.

Штабс-капитан пошел к парадной лестнице, раздумывая, не стоит ли подняться к себе, ознакомиться с донесениями агентов, а заодно просмотреть данные по ремонту подвижного состава или плюнуть и сходить пообедать. У лестницы его нагнал подпоручик Резуха. Он был в шинели, только что с улицы.

– Господин штабс-капитан! Хорошо, что я вас нашел. Мне сказали, вы внизу...

– Что случилось?

– Убийство. Попа угробили.

– А я здесь при чем?

Пока не установился гражданский порядок, не была налажена работа криминальной полиции, уголовный розыск, генерал Ходько распорядился отдать все общеуголовные преступления по городу одному из отделов контрразведки, который возглавлял Ротмистр Парфенов.

– Так это наш поп. Сява.

Ковалев выругался. Сява был одним из самых результативных внутренних агентов. На исповедь к нему ходили очень многие занятные и интересные люди. Ходил и Ковалев. Это не вызывала ни у кого никаких подозрений. Сява рассказывал Ковалеву все любопытное, что несли ему страждущие, желающие облегчить душу, а также все, что мог разузнать в церковных кругах.

Кстати, именно с помощью данных попа Сявы Ковалев помог отделу Парфенова раскрыть серию налетов и два убийства.

Отца Аркадия накололи на бабе и сребролюбии. Жаден оказался батюшка, потому и получил вторую, неофициальную кличку "Жид".

С отца Аркадия Ковалев расписок не брал, боясь затронуть самолюбие батюшки. Решили полюбовно: раз в неделю беседовать в храме. Без всяких формальностей. Поп не подводил.

– Парфенов уже там, – доложил Резуха, – они сразу выехали, начали работать, пока не выяснилось, что это наш агент. Я только что оттуда.

– А откуда это выяснилось?

– Я сказал. А что, не надо было?

– Съезжу, посмотрю. Автомобиль, конечно, занят?

– Ага, Парфенов на нем и укатил.

– Ладно, на извозчике доедем. Иди, лови, я сейчас выйду, шинель только накину.

Штабс-капитан направился к лестнице, но сделав несколько шагов, остановился. Вернулся к выносящим из кладовки книги солдатам, присел и раскрыл словарь Ефрона и Брокгауза на букве "Р". Интересующего слова здесь не было. Ковалев раскрыл на той же букве Даля. Тут также слова не было.

Ковалев вздохнул, положил книгу на место и пошел за шинелью.

Парфенов был невысоким коренастым человеком лет сорока пяти. Близко Ковалев его не знал, но Парфенов нравился ему своей основательностью, неторопливостью. В управлении все звали Парфенова на "вы", а за глаза "стариком".

Он стоял возле ворот храма, задумчиво посасывая трубку, пока подчиненные осматривали окрестности и опрашивали окружающих.

Пробившись сквозь толпу любопытствующих и плачущих старушек, кончиками платков промакивающих слезы, Ковалев поздоровался с ротмистром.

– Здравствуйте, Валерий Иванович. Ну что у нас?

– Здравствуй, Коленька. – Ротмистр кивнул в сторону храма. – Твой?

– Мой...

– Угу. Мне твой Резуха сказал, когда примчался, и я сразу за тобой послал. Иди, говорю, обрадуй начальство, – он неторопливо выбил трубку о каблук. – Осень в этом году поздняя. Середина октября, а как будто сентябрь. И тепло довольно.. Ну пойдем, посмотрим.

Отца Аркадия убили ранним утром прямо в храме тремя выстрелами.

Сява лежал за алтарем, уставив стеклянные глаза в потолок. На черной рясе расплывались три багровых пятна. Рядом лежал подсвечник.

– Убийца вошел в ворота. Видимо, они некоторое время говорили, потом убийца выстрелил. После третьего выстрела он упал. Падая, схватился за подсвечник. Пули откинули его назад, и он ловил равновесие. Стреляли, по всей видимости из нагана, гильз нет. На вскрытии уточним. Кажется, ничего не пропало. Попадье его сообщили. Сейчас будет, вой поднимет.

Ротмистр посмотрел в глаза Ковалеву:

– Кто мог узнать, что он твой?

Штабс-капитан задумался:

– Знали трое. Я, Резуха и Козлов. Больше никто. Практически все контакты, не считая мелких поручений осуществлял лично я.

– Кто мог узнать? Ты прикинь, Коленька. По реализованной информации его могли вычислить?

– Теоретически могли, конечно. Но практически вряд ли. Информация была непрямого действия. А вот для вас... Помните, я вам передавал по налетам и убийству в Тихоновке?

– Так это была от него информация? Полезный человечек был.

– Не могли уголовные его рассчитать?

– Ну не знаю, не знаю, – покачал головой Парфенов, машинально достал трубку, но вспомнив. Что находится в храме, снова сунул трубку в карман. Особо ведь некому рассчитывать. Я ж с ними не церемонюсь, не отпускаю на волю. Дело закрываю и, как правило, в расход. Ты же знаешь, Коленька. Чего их кормить зазря?

– Вы сможете его найти?

– Кого? Убийцу-то? Коленька, я думаю, не совсем мое это дело. Я думаю, это твои подопечные его пришили.

Ковалев молитвенно сложил руки на груди:

– Помогите, Валерий Иванович, век бога буду молить! На мне ж и саботаж, и листовки, и...

– Ладно, ладно. Конечно, все силы я на твоего попа бросать не буду, но если что всплывет попутно, сообщу, без вопросов.

– Возьмитесь, а , Валерий Иванович, а я, чем смогу, тоже поспособствую.

– Угу. Ну тогда набросай мне списочек – кто ходил к попу, с кем он спал, с кем в карты играл, с кем водку пил, кто его не любил, кто мог отомстить за что-нибудь. В общем, все, что знаешь, Коленька. Попробуем узнать что-нибудь через агентуру. Ты через свою, я через свою. Кстати, было бы интересно, как большевистское подполье отреагирует на смерть святого отца. Расскажи.

– Всенепременно, Валерий Иванович. Но по убийствам вы у нас специалист. Шерлок Холмс. Только что на скрипке не играете, – польстил Ковалев.

– Играю, Коленька, играю. И на трубе могу. Не говоря уж о фортепиано.

x x x

"На Руси народ никогда не любил попов. За ханжество, лицемерие, своекорыстие. Не знаю есть ли в какой еще стране столько сказок, анекдотов, выставляющих поповское поголовье в столь неприглядном свете. Даже Пушкин наш, и тот отметился: "Поп – толоконный лоб." Сказка. Народный герой Балда убивает служителя культа. Счастливый веселый конец. Порок наказан. Тремя щелчками. Давно это было. Пистолетов тогда не было. Но были ножи. Так что, в принципе, Балда народный мог и ножичком засапожным попа порезать. С него бы не убыло. А вот сейчас, в гражданскую в отца Аркадия тот же Балда стрелял из нагана. Тоже трижды.

Я очень хорошо представляю себе эту картину. Первый выстрел был несмертельным, ударил в правое легкое. Сяве было больно и страшно. Он зажал горячую рану ладонью. Как там было, Александр Сергеевич? "От первого щелчка прыгнул поп до потолка."

Второй выстрел в живот заставил Сяву согнуться. Отец Аркадий отступил на шаг, но равновесие удержал. "От второго щелчка лишился поп языка."

Третий, смертельный выстрел сбил несчастного Сяву с ног. Еще не понимая, что он умер, настоятель, схватился за подсвечник, пытаясь удержаться. Как там? "А с третьего щелчка вышибло ум у старика." Спасибо за подсказку, Александр Сергеевич. А ведь совсем вышибло, не пожалели старика. Стариков, женщин, детей... Гражданская война – война граждан против граждан.

Интересно, если красные победят, сделают они Пушкина богоборцем и революционером или выбросят на "свалку истории"? Из арапа можно надергать цитат...

Впрочем, попик-то был тоже хорошо. Блядун почище Пушкина. Помню его шалости и любимые игры.

Мы "случайно" накрыли батюшку за его любимым занятием. В церковной пристроечке он развлекался с прихожанкой. Он думал, что с прихожанкой. На самом деле с нашей подставкой.

О любви батюшки к особам противоположного пола я узнал от одной из девочек мадам Желябовой, местной уроженки, хорошо знавшей беспутного попа. Мы подставили даму настоятелю. Внезапно, в самый причинный момент в пристройку ворвался "муж". Нет, не в самый причинный, мы дали батюшке закончить начатое, чтоб не вызвать у него нервный срыв, половую немочь и потерю интереса к жизни. Люди без желаний и интереса к жизни в качестве агентов не годятся.

Скандал. "Муж" размахивает табуретом, грозит: 1) убить; 2) сообщить в епископат; 3) сообщить попадье; 4) рассказать прихожанам; 5) убить и выгнать жену. Бьет жену по щеке, она плачет.

Муж убегает. Отец Аркадий трясется, мысленно просит прощения у всевышнего, проклинает тот день и час, когда...

"Жена" говорит, что "муж" вспыльчивый, но отходчивый. Хотя и мстительный. Но она может попробовать поговорить с его начальником, чтобы тот повлиял на мужа в сторону примирения и неразглашения, тем паче, что с начальником она тоже спала и имеет на него некоторое воздействие. Поп с радостью соглашается.

Роль мужа исполнял поручик Козлов. Начальником, естественно, был я. В результате переговоров "начальник" предлагает батюшке дружбу, улаживание конфликта, деньги, девочек за казенный счет. А взамен? Да почти ничего! Совершать благородное дело – помогать ловить преступников – убийц, саботажников, насильников. Нет, конечно, святому отцу с пистолетом в засаде сидеть не придется. Святому отцу это и не по чину. Вот разве поговорить по душам, честно и откровенно разок в неделю. Тайна исповеди? Не будьте догматиком, святой отец. Ради святого дела – прекращения братоубийственной войны – бог простит. Не расстреливать же мы их всех будем. Если виноват посадим за решетку, посидят с недельку-другую. Все свои же, русские люди, не германцы. Иисус Христос не был догматиком, господа израильского чтить призывал, но – обратите внимание! – от буквы писания ветхозаветного отошел: "заповедь новую даю вам". Сказано в писании то-то и то-то, "а я говорю вам..."

Новое есть борьба со старыми парадигмами, отец Аркадий. Сейчас в боли и крови рождается новая Россия. Новый завет. Потому и новый, что отрицает старый. Все новое есть отрицание старого. Встает из пепла обновленная Россия. Помогите же ей. Снимите шоры. Поверьте мне. Каждый выдающийся человек выбивается из ряда, то есть не совсем строг в уравнении с другими, выделяется из средней соблюдающей безусловно верный канон толпы. Но толпа растворяется, теряется в истории. А выдающийся бунтарь остается. "И к лику святых причтен." Не только в смиренной благости святые жили! Мало ли грешил святой князь Владимир – креститель Руси, блядун и алкоголик? А результат? Нарушил в мелочах, выиграл по-крупному. А святой Александр Невский? Неужто не знаете, что однажды велел он всей своей дружине русской глаза выколоть за малую провинность? А признан святым.

У нас с вами одно дело, батюшка – свернуть голову красному антихристу. Знаете, что большевики храмы оскверняют? Женщин насилуют. У верующих беременных женщин из чрева христовых младенцев неродившихся достают. Помогите нам остановить Антихриста, вернуть на Русь-отступницу веру Христову. Ужели Он слеп, не зачтет стараний?

...Убедил, конечно. Сява себя убедил. Начал говорить. Как условились раз в неделю И во вкус вошел. Чужие тайны ах как сладко выдавать! Большим сплетником оказался отец Аркадий.

И мы свое слово держали. Сребреники платили, девок мадам Желябовой исправно в пристройку посылали. А когда отец Аркадий узнал, что с его помощью сиротам награбленное вернули (дело по раскрытым налетам), приосанился, гоголем ходил.

Была, кстати, у батюшки одна страстишка. В последнее время любил он двух девочек сразу вызывать. Я с ними переговорил и выяснил следующее. Любил батюшка, чтобы его, голого голые же девушки с ног до головы облизывали. Вплоть до мизинцев на ногах. Стонал при этом святой отец, а когда девки доходили до французской любви, даже рычал. В полубеспамятстве "отче наш..." читал. Иже если на небеси.

...Интересно, а сам я сейчас вспомню "Отче наш..."? Вряд ли. Грешен аз есмь...

Пока одна девка делал попу французский минет, другая лизала ему ягодицы. Затем батюшка заставлял их заниматься лесбийской любовью...

И вот такого великолепного агента у меня сегодня хлопнули! Ай-яй-яй. Золотой человек был.

...Если бы все попы на Руси были, как Сява, разве верил бы я в Бога? И верю ли?

Но Он всемилостив, простит нам наши прегрешения. И даже Сяве простит. Всем. И закончится божьей славой этот Армагеддон.

Ведь ты же нас не оставишь?!

Ведь не бросишь же в этом дерьме, черт подери!.. Иначе на кой хрен столько воска на тебя даром перепалили, столько крови во имя твое пролили, прости господи..."

x x x

Когда Ковалев зашел в управление, два других солдата уже заносили книги обратно в кладовую. Штабс-капитан поднялся к Козлову. Поручик сидел за столом и просматривал отобранные для него книги. Их было не так уж много, десятка два-три.

– Есть что-нибудь? Привет.

– М-м? Нет... Салют. Пока ничего. Много всякой чепухи принесли. Анатомические атласы...

– И небось не принесли то, что нужно.

– По закону подлости, наверняка так и есть.

– Ладно, – Ковалев подошел к окну, – погода просто дивная. Затянувшееся бабье лето... Вот только чуть прохладно.

– Угу.

– Ты уже слышал про Сяву?

– Что?.. А, да, слышал...

Ковалев поковырялся в отброшенных Козловым книгах и не найдя ничего любопытного направился к себе, просмотреть агентурные данные.

Через полчаса к нему заскочил Парфенов.

– Здравствуй, Коленька. Все в трудах?

– Здравствуйте, Валерий Иванович. Работаем помаленьку. Что-нибудь новенькое?

– Вот хочу попросить у тебя человечка для твоего же дела. У меня люди зашиваются.

– Валерий Иванович, я все как-то забываю вас спросить. Олег мой, Козлов к вам как обращается, на "вы" или на "ты"? – улыбнулся Ковалев.

– Ну мы редко сталкиваемся... Но, по-моему, на "ты". А иногда на "вы". А что?

– Да со мной такая же история... А надолго вам человек нужен?

Парфенов достал из кармана галифе свою трубку.

– У тебя курить можно?.. Дня на два-три. Четыре.

Ковалев вздохнул:

– Козлова не дам. Нужен. Возьмите Резуху. Может, и будет толк. Я ему листовочников с рынка поручал, но рынок может и подождать. Кстати, Валерий Иванович, вы случайно не знаете, что за фамилия такая – "Резуха"? Я тут ни в одном справочнике не нашел. Что такое "резуха"?

– Почему же не знаю. Как раз знаю. И как раз случайно. Трава такая.

Ковалев застыл.

– Точно? Какая трава?

– Это, кажется, род трав семейства крестоцветных. Что ты на меня так смотришь? У меня отец – преподаватель ботаники в московском университете был, царствие ему небесное. Я с детства среди всех этих пестиков. Кое-что нечаянно запомнилось.

– Черт! А какое-нибудь народное название у этой резухи есть?

– Может, и есть. Наверняка есть. Я же тебе говорю: это целый род трав, насколько я помню. А в нем несколько десятков трав, если не сотен.

– А по-латыни не помните, как резуха будет?

Парфенов смутился:

– Коленька, я же бывший жандармский офицер. Это папа мой ботаник. А по латыни я помню только "мементо мори" и "формика руфа" – муравей рыжий. Я же говорю, у меня с детства в голове много мусора. Вот резуха твоя, еще кое-что. Слава богу, что из всего этого хоть резуха на что-то тебе сгодилась. Да я бы и ее не вспомнил, если бы у твоего орла другая фамилия была... Погоди, погоди. А что это ты так ботаникой увлекся? Аж порозовел весь от волнения.

– Да так, Валерий Иванович, ерунда.

Ковалев забарабанил пальцами по столешнице, лихорадочно размышляя, что дальше делать.

– А без Резухи вы не обойдетесь?

– Давай Козлова.

– Ага. Козлова. Хотя нет... Правильно. Все правильно. Так и нужно. Берите Резуху. Пользуйтесь, сколько надо. Он, должно быть, сейчас у себя. Скажите, я велел.

– Слушай! – Ковалев ворвался в кабинет к Козлову.

Поручик оторвался от книги, удивленно посмотрел на Ковалева.

– Слушай, ты знаешь, что такое резуха?

– Нет... Неужели...

– Да! Трава какая-то семейства крестоцветных!

– Лизун?

– Наверняка! Это мне Парфенов сказал, у него отец профессор ботаники. Их там сто видов этих резух. Наверняка среди них этот аллиум нутанс.

– Значит, это еще не точно? – проявил скепсис Козлов, но штабс-капитан видел, что и его разобрало. – Ах, сволочь! Где он, рыжий гад?!

– Я его отдал Парфенову для усиления, пусть сам расследует, как он Сяву убил.

– Он убил?

– А то кто же! Только трое знали, что Сява агент. Ты, я и он. Больше некому.

– Верно. Но зачем?

– Выясним. Может, из мести, может, вышло так, что поп узнал, кто этот наш мистер Икс, а Резуха его опередил.

– А зачем ты его Парфенову отдал?

– А зачем он нам тут нужен? Кто попа грохнул, мы теперь знаем, пусть уж он там пока свои следы попутает. А мы с тобой покумекаем тут, что с ним теперь делать.

x x x

" Наши оставили Орел. Началось?..

Сегодня ночью повесилась в своей комнате Катя-Катюша. Для меня это было страшной неожиданностью. Наверняка, наша встреча сыграла здесь не последнюю роль.

Что все это значит? Случайность? Или начало конца?

Где-то в глубине души я ощущал, предчувствовал, что все так и обернется. Господь оставил нас.

Господи, да неужто ты примешь их сторону?

Умом понимаю, что это еще не конец, красные ограничены в ресурсах. И в материальных и в продовольственных. А за нами, как-никак АНТАНТА, хлебная Кубань, бакинская нефть. Они окружены. На севере Миллер, в Архангельске высажен английский экспедиционный корпус. На западе поляки и союзники американцы, англичане, французы. На юге мы. А вот на востоке адмирал Колчак. У него дела плохи. Красные прут. Правда, адмирал месяц назад наносил контрудары на Ишиме, под Петропавловском. Его ставка в Омске.

Но если все рухнет? Если нс отодвинут, как адмирала, задвинут в Крым, сбросят в море? В прошлом году-начале этого нас уже теснили. В этом мы развили наступление.

В пророчестве Иоанна Богослова сказано, что воинство Христово одержит победу. А когда?

Или не мы христово воинство? А кто? Хамье краснопузое? Богоборцы? Разрушители храма божьего в душе?

Я вспомнил залитое слезами лицо сортировщика Анциферова, его отчаянный крик "ваше благородие!" Что ж, может, и мы не вышли рылом в воителей христовых. Но что ж ты хочешь, Господи, – это война. И даже твоя последняя битва не обойдется без разведки и контрразведки. Впрочем, обойдется. Ты всевидящий. Тебе не нужно. А нам нужно, м слепы, глухи к чужим мольбам, Приходится выкручиваться. Тебе придется нас понять. Жалкое вороватое адамово отродье. Яблочка захотелось. Кушайте полной торбой! Кушаем. Спасибо, Господи. Ты у нас Всеблагой. Немножко помучаешь, потом простишь. Как дитя неразумного котенка.

Пошли мне встречу. Я устал. Пошли мне кого-нибудь из того, доброго мира, на кого душа моя могла бы пролиться очистительными слезами.

Я пьян..."

x x x

Шли дни, но ничего не менялось. Боровой молчал, а может со связником что случилось при переходе линии фронта. Лучшие филеры приставленные к Резухе, чтобы выявить его связи, ничего путного не доносили. Доблестный поручик работал под руководством Парфенова, выполнял его поручения. По собственной инициативе посещал лишь ресторан Хмельницкого да Желябову.

Козлов с Ковалевым срочно придумали и подкинули ему не терпящую отлагательств информацию, якобы исходящую от генерала Ходько, о скором контрнаступлении восточнее Орла в направлении Тулы. Но даже эти сведения не подвигли Резуху к активным действиям. Козлов с Ковалевым терялись в догадках.

Они узнали о связях Резухи с одной барышней, бывшей гимназической учительницей.

– Может, через нее? – предположил Козлов.

– Вряд ли, – пожал плечами Ковалев, – у нее контактов еще меньше, чем у Резухи. Она ни в ресторан, ни в депо, ни в публичный дом не ходит. На рынок, разве. Но с ней Резуха не виделся уже две недели, если соседка не соврала. А, в принципе, послушать их разговор не мешало бы.

– Мне кажется, это можно устроить. Я тут на досуге поизучал планировку ее комнат. Они совокупляются, скорее всего, в ее спальне. С соседней квартирой спальню разделяет тонкая стена: дом перестраивался. Проделать сверху отверстие и поставить филера.

Через два дня Ковалев смеясь читал донесение филера Соколова.

"Объект и неизвестная мне барышня вошли в комнату в 18-45. Место, с которого я вел наблюдение, давало мне возможность хорошего обзора всей комнаты-спальни и даже части другой, смежной комнаты большего размера.

Все разговоры, которые вели объект наблюдения и женщина касались почти исключительно половой тематики. Привожу их слова так, как я их запомнил. У меня сложилось впечатление, что говорящие либо разучивают роли, либо репетируют в каком-то спектакле.

Женщина называла его учеником, а объект соглашался.

"Ты – негодный мальчишка! Опять нашалил, опять домашнее задание не сделал! Ну-ка быстро скажи, что тебе было задано!" Он не ответил. Тогда женщина схватила его за волосы и начала таскать, крича при этом: "Дрянь паршивая! Ты не слушал на уроке задание! Я тебя проучу! Снимай штаны!"

Объект приспустил до колен галифе и нижнее белье, а женщина задала его голову у себя между ног (колен), предварительно нагнув его голову книзу, рукой с размаху начала шлепать его по ягодицам, отчего те стали красные. (От битья,) При этом лицо незнакомой мне женщины тоже стало красным, как если бы она была в горячке, либо чахотошная.

Объект кричал и как будто бы просил прощения.

"А может, ты уже и рукоблудием начал заниматься в ванных комнатах, дрянной мальчишка?!" – опять громко закричала женщина: "Признавайся!"

"Я только раз... хотел попробовать," – сказал объект.

"Я тебе все руки отшибу! Я тебя проучу!"

После чего женщина заставила объекта снять с нее юбку, а также нижнюю юбку белого цвету и целовать ртом ее половые органы, При этом лицо ее выражало одно лишь злорадное удовлетворение.

Это продолжалось минут двадцать по моим часам, после чего наблюдаемые перешли к непосредственному половому соитию. При этом дама заставила объект раздеться догола и раздеть самое ее.

При этом они обменивались ничего не значащими звуками и выражениями.

Во время полового акта, который происходил на постели женщины, последняя задирала ноги кверху и даже клала их на плечи объекту.

После завершения полового акта, наблюдаемые вновь оделись и ушли в соседнюю комнату, где, судя по звукам, пили чай и вели малосодержательный разговор о погоде. Объект говорил, что нынче осень солнечная и не стылая, и что такая осень была лишь до войны. А женщина соглашалась, говоря, что зима наверное будет снежной, хотя это и не обязательно.

Потом начали говорить о том. что красные развили наступление на Орел и взяли его. А объект сказал, что ему доподлинно известно, что скоро наши нанесут контрудар, разовьют большое наступление и еще до зимы или в крайнем случае до весны возьмут большевистскую столицу Москву, а Ленина повесят вверх ногами на Красной площади. Только это все большой секрет и пусть она никому не говорит. И может быть даже лично он, объект будет вешать большевистское правительство, поскольку работает в контрразведке и является протеже полковника Ежевского, который лично знает Антона Ивановича Деникина. На дама заявила, что все это ужасно, что военные дела для нее сложны, а интересуется она совсем другими делами. И почему-то назвала объекта графом.

После оба пошли вновь в зону наблюдения, женщина стала называть объекта графом, а он ее баронессой. При этом из их разговора получалось, что он ее соблазняет, а она не дается.