Текст книги "Спустя тысячелетие(изд.1997)"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Послесловие ко второй части

– Вот видите, – назидательно сказал критик-скептик в золотых очках, – как я и говорил, не могли на потерпевшей экологическую катастрофу планете остаться одни дикари. – И он снисходительно посмотрел на свою темпераментную оппонентку, с которой встретился, как было договорено.

– Это вполне естественно, – согласилась она, смотрясь в карманное зеркальце и поправляя прическу. – Потепление на планете и затем – подобие нового Всемирного потопа, скрыв под водой большую часть земли, должно было оставить все же и островки суши.

– Изолированные островки? Допустим. Но обоснованна ли потеря всякой связи между ними? – с сомнением произнес скептик.

– Разумеется, эта гипотеза требует по меньшей мере обоснования. И должно быть, не зря прилетевший старец упомянул об энергии. Утратив источники энергии, люди могли потерять и связь друг с другом.

– Пожалуй, вывод ваш верен, моя дорогая оппонентка. Я вижу, что вместо былого страстного спора у нас намечается скучное, безоблачное согласие. К тому же вы сегодня особенно элегантны…

– Могу вас порадовать. Я вовсе не согласна, внутренне не согласна с преподнесенными нам проявлениями людской дикости. Меня просто коробит. И еще до вас я поспорила.

– С кем, с кем? – ревниво воскликнул скептик. – Мы же уславливались… неуемная спорщица!

– Сама с собой, размышляя…

– Эмоции! – пренебрежительно заявил он, успокоено закуривая. – Я не слишком вас обеспокою дымом?

– Не больше, надо думать, чем людей будущего – задымленная нашим поколением атмосфера.

– Ну и язычок у вас! Невинную сигарету приравниваете чуть ли не к глобальной беде. Хорошо. Не стану курить. Как видите, иду на мировую, капитулирую.

– Если бы так поступили и все, кто губит ныне нашу среду обитания!

– Уж не автомобилистов ли вы имеете в виду? Я ведь автолюбитель. Переходить на личности нехорошо. – И он покачал головой.

– И вас в том числе виню, уж не обижайтесь. Ваше автолюбительство выражается в стремлении передвигаться быстрее, чем пешеходы, хотя вы и понимаете, что ходить полезнее.

Он сначала кивнул, а потом надулся:

– Ну конечно, конечно! Дамские разговорчики!

– Почему дамские?! – возмутилась она.

– Да потому, что в приличном обществе принято спрашивать у дам разрешения закурить.

Она с горечью ответила:

– Если бы промышленники спрашивали разрешения «закурить» у дам, вернее, у женщин в том районе, где они собираются выпускать дым! Не стояли бы тогда на повестке дня многие острые вопросы.

– А у кого прикажете спрашивать разрешения автомобилистам? Даже очень хорошо воспитанным?

– У народа! У пешеходов, у жильцов домов, вынужденных вдыхать отравляющие выбросы. Ведь даже постовые милиционеры падают в обморок, не дамы! И ведь вполне возможно избежать этого!

– Вот как? И что же это за сказочная возможность?

– Да хотя бы сжатый газ! Почему бы вам не заправлять свои автомашины сжатым газом, скажем, водородом вместо бензина? Ведь это обошлось бы куда дешевле, и вместо вредных выхлопных газов в воздухе лишь прибавилось бы водяных паров.

– Допустим, допустим, – примирительно сказал он, все-таки докурив свою сигарету и раздавив ее в пепельнице. – Это не от нас, сидящих за баранкой, зависит.

– Это зависит от нашего поколения, которому держать ответ перед далекими потомками. Стоит ли удивляться, что какой-нибудь Урун-Бурун, попади мы с вами чудом ему в руки, спустит с нас шкуру за всех наших современников?

– Ну знаете ли! Упаси Бог! Тут я склонен уподобиться дамам, хотя и поминал об «эмоциях». Действительно, не утрирована ли в романе жестокость наших бедных потомков? Нельзя так порочить людей, пусть даже и претерпевших все последствия глобального несчастья. Не об этом ли вы спорили сама с собой?

– Вот именно! Здесь и нарушено наше согласие, – вскипела она. – Да, я размышляла и спрашивала себя: разве наше с вами время менее жестоко, чем изображенное в романе? Разве недавняя, вскрываемая ныне история не полна чудовищных изуверств, затмевающих и фантазии былой инквизиции, и возможные зверства будущих дикарей? Я не знаю, что лучше: публичная казнь тех, кто сочтен причастным к глобальной катастрофе, или мины, заложенные в летящие самолеты, обрекающие на гибель сотни ни в чем не повинных пассажиров? Или обстрел ракетами Бейрута и Кабула, уничтожающий дома и мирных жителей? Или, если хотите, вспомните ставшую обычной практику террористов: подкатить к нужному месту, дому, а иной раз к рынку, начиненный взрывчаткой автомобиль, неся гибель всем, кто окажется поблизости. Из-за чего? Из высших устремлений, как наши народники, готовившие цареубийство? Увы, слишком часто это только очередной «аргумент» в споре о том, как молиться Богу: пышно, как положено католикам, или скромно, по-протестантски! Я говорю об Ольстере! Точно так же и в Палестине, в Ливане друг друга уничтожают не только разноверцы, но и мусульмане разных сект и каст. А национальная вражда, которой, казалось бы, давно пора стать историей. А она захлестывает весь земной шар, вспыхивая то в одном, то в другом месте, включая и нашу с вами страну. И просыпается первобытный национализм с исступленной враждой, ведущей к кровопролитию, к «осаде» целых республик! Изуверская эта вражда достойна дикарей, хоть и происходит во времена расцвета человеческой цивилизации, в век завоевания космоса и «покорения» атомной энергии! Увы, и «покоренная», она наносит людям жуткие раны. Не найти на земном шаре места, где не появлялись бы подобные кровавые пятна: то в Северной, Южной или Центральной Америке, во Вьетнаме или Камбодже с погибшими там миллионами людей, то в таком райском уголке, как Шри-Ланка, где дурманят не только диковинные цветы, но и запах крови. Наконец, в Фергане, в Сумгаите, Тбилиси, в Абхазии, в Нагорном Карабахе, в Чечне! Как видите, не так просто определить, где кончается цивилизация и начинается власть дикарей.

– Ну знаете ли, послушаешь вас – и вообразишь, что передо мной не просто читательница романа, о котором мы ведем милый спор, а некий всемирный генеральный прокурор. Грозная и цветистая речь!

– Я не хочу никого обвинять, я просто силюсь представить себе, что же получат от нас в наследство наши потомки. Изуродованную Землю, изуродованную психику?

– Будем надеяться, что автор ответит на ваш вопрос.

– Ответил бы, если бы сам знал!

– Здесь опять должен с вами согласиться. Заключим перемирие и подождем продолжения романа, которое обсудим в следующий раз. Буду рад еще раз встретиться с вами.

– Придется дочитывать роман, – улыбнулась она.

– На том и порешим. Побеседуем после третьей части, – закончил он.

Часть третья
ОСТРОВ СОЛНЦА

Но звучит мой голос звонче.

Сгорит пусть Спесь, Невежество и Ложь

В огне Добра, что мне отдало Солнце!

Томмазо Кампанелла

Глава 1
ОЧИЩЕНИЕ

– Мудрец! Как людям жить, скажи?

– Без «права силы» и без лжи!

Весна Закатова

Возвратясь из звездного полета через тысячу земных лет (по теории относительности) на изуродованную родную планету, звездонавты, едва избежав лютой казни, уготованной им их же одичавшими «потомками», стояли перед огромным диском, принесшим им нежданное спасение.

Вокруг толпились ошеломленные «сошествием Божества» бурундцы и вешние с дубинами, так и не пущенными в ход. Забыв о кровной вражде между обитателями берегов разделявшей Город Руин реки, смуглые бородачи со страхом следили за происходящим, не подозревая о сходстве «небесного чуда» с волновавшими когда-то умы людей «летающими тарелками».

Смотрел на диск летательного аппарата и звездный штурман Никита Вязов, стараясь восстановить в памяти знакомое ему устройство электролета, изобретенного более чем за сто лет до его рождения, в 1910 году, русским инженером Цандером. Оно могло бы стать основой для летательных аппаратов тяжелее воздуха, в особенности после открытия Камерлинг-Оннесом в 1911 году явления сверхпроводимости (при исчезновении электрического сопротивления огромному электрическому току, взаимодействующему с магнитным полем Земли, требовалось лишь охлаждение сверхпроводника жидким гелием, а впоследствии – более доступным жидким азотом). Однако авиация развивалась иным путем: инженеры предпочли принцип полета птиц с опорой движущегося крыла о воздух. И лишь в XXI веке, уже при Вязове, «взлетолет», не требующий разбега и не загрязняющий выхлопными газами атмосферу, нашел себе применение.

И вот теперь он служит свидетельством существования цивилизации среди далеких потомков человечества. Очевидно, люди не везде одичали.

И тут вдруг в голову Вязова пришла, казалось бы, совсем неуместная мысль: «А не был ли кусок невозможного для земной технологии сплава, найденный в 1975 году на берегу реки Вашки в Коми АССР, обломком защитного экрана сверхпроводящего кольца? Экранируя часть кругового электрического тока, такой экран позволял получать силу Ампера от взаимодействия тока с земным магнитным полем, используя ее и для подъема с поверхности Земли, и для движения над нею за счет энергии земного магнитного поля.

Кусок этот мог принадлежать спусковому модулю оставшегося в 1908 году на околоземной орбите инопланетного корабля. И в результате взрыва над тунгусской тайгой и гибели всех инопланетян, обломок защитного экрана был заброшен за тысячи километров и десятки лет пролежал на берегу затерянной речки. Недаром магнитная проницаемость его в разных направлениях различалась в четырнадцать раз! Это и требовалось для защитного экрана сверхпроводника, который 30 июня 1908 года в силу каких-то причин утратил свою особенность, и вся накопленная в нем электромагнитная энергия вырвалась с ужасающей силой».

Так размышлял наш штурман, следя за тем, как его соратники скрывались за причудливой дверцей современной «летающей тарелки». Пригнув голову, и он прошел туда, следом за женой своей Надей, несшей на руках мальчика.

Звездонавты оказались в помещении, разделенном не доверху перегородкой; на дверце – табличка с надписью измененным латинским шрифтом.

– «Душ», – радостно прочитал старое русское слово командир Бережной.

– Значит, считай, мы в предбаннике, – заметил Вязов.

– Тогда чур в баню я первый, – продолжал командир и, снимая скафандр, подбодрил друзей: – Выходит, не избежать нам разоблачения. Что ж, баней и наши предки гостей угощали. Все краше водичкой кожу свою омыть, чем шкуру отдать для собственного же чучела.

И, посмеиваясь, крепкий, мускулистый богатырь, словно ожившая статуя Геракла, потирая руки, прошел в предложенный хозяевами «душ».

Через некоторое время он вышел оттуда возбужденный, радостный.

– Ну, братцы, добрым молодцем должен я выглядеть! Как в сказке: сначала в чан с кипятком, потом в чан с ледяной водой окунулся. Дайте архимедову точку опоры – переверну мир!

– Ну, тогда я следующий, – заявил Федя Федоров. – В таком деле командиру помочь надо. Землю ворочать – не фунт изюма!

Вышел он тоже возбужденный, довольный.

– Как в сауне, ребятки! Уж я-то знаю! Сколько раз парился градусах так при ста пятидесяти! А потом – в снег. И тут: сперва жара, потом холод, и тело иголками покалывает. Одно слово – сауна! Только никакой воды! Вот тебе и баня!

– Что это с тобой, Феденька? Из тебя вроде раковый суп варили, – заметил Вязов.

– А что? Обожгло?

– Светофором ты красным светишься, дружище, – продолжал Никита. – А вот с командиром такого не было. Он у нас мраморным вышел, с прожилками. На радость скульптору!

– Что же это такое? – забеспокоился Федоров. – Неужели оттого, что теперь мне до смерти хочется признаться вам, братцы: никогда я в сауне не бывал. И про свои ощущения и градусы там просто наврал.

– Полагаю, дальнейшее прохождение нами неизученной процедуры недопустимо! – решительно заявил Галлей.

– Ну что ж, поставить такой вопрос правомерно. Давайте обсудим, – решил Крылов и обратился к дочери через перегородку: – Наденька, давай вместе с нами решать, принимать ли остальным этот диковинный душ?

– Нечего решать! – отозвалась Надя. – Как мы можем не доверять тем, кто не дал с нас, живых, кожу снять? Мы с Никитенком вместе пойдем. Уже разделись. Вот только горлышко ему перевяжу.

– Это почему? – встревожился Вязов. – Что за перевязка?

– Потом объясню, и Федин феномен заодно.

– Не хватит ли тебе Жанну д’Арк изображать? В пламени костра побывала, мало тебе? – протестовал Никита.

– Разве ты меня не знаешь? – только и спросила Надя.

Все поняли, что ее не остановить.

А перевязать горлышко Никитенку нужно было вот почему.

Пока мужчины готовились пройти «душ», Надя во второй раз сняла на родной планете свои космические доспехи, и они серебристой грудой улеглись у ее босых ног.

Раздевая мальчика, она увидела, что горло у него забинтовано. Со скрытой тревогой спросила:

– Как тебе жилось, Никитенок мой, у молодых мамы и папы? Никто тебя не обижал?

– Молодая мама и толстая бабушка хорошие, – твердил малыш. – Никто не обижал.

– А это что? – указала Надя на бинт.

– Мы так играли, – смущенно ответил мальчик, стараясь выгородить молодую маму.

И вдруг покраснел.

Надя стала разбинтовывать, но бинт прилип, и, как ни старалась она осторожненько снять его, рана стала кровоточить. Надя ужаснулась при виде надреза на горле ребенка.

– А почему тебе больно? – допытывалась Надя.

– Это гвоздик противный, – краснея еще больше, пролепетал малыш.

– Ах ты, маленький лгунишка! – воскликнула Надя, прижимая к себе голенькое тельце. – И врать ты, глупыш, не умеешь. Счастье твое в этом! – И она стала покрывать его поцелуями.

Всхлипывая, тот признался:

– Это злой дядя. Бабушка, такая толстая и мягкая, стащила его с меня.

– Какой ужас, – прошептала Надя, снова забинтовывая горлышко малышу.

И через минуту с ребенком на руках смело вошла в «душевую».

Мальчик легко перенес процедуру. Когда Надя вынесла его из «бани», он, радостно улыбаясь, щебетал:

– Мамочка, мамочка! Я опять могу летать, как раньше, в нашем корабле!

– Что ты, родной! Тебе это только кажется.

– Нет, нет! Ты только отпусти меня – и я взлечу! Надя еще крепче прижала к себе малыша, одевая и снова забинтовывая ему горлышко.

Едва она отпустила его, чтобы одеться самой, мальчуган стал подпрыгивать, пытаясь взлететь. Однако, несмотря на ощущение легкости во всем теле, в воздух он, конечно, не поднялся.

– Плохой корабль, – обиженно заключил он и надулся.

Когда Надя с Никитенком перешли на мужскую половину, там ее встретили восторженными возгласами.

– Однозначно определяю, – заявил Галлей. – Это не «душевая», а «салон красоты»!

– Я ж говорю, омолаживают они предков своих, – вставил Бережной.

– Так оно и есть, командир, – заверила Надя, – омолаживают нас, я бы сказала…

– Информация, отмечаю, неполная, – заметил Галлей.

– Омолаживают в том смысле, – продолжала Надя, – что нас как бы наделяют реакциями, свойственными возрасту Никитенка.

– Ну это ты, дивчина, пожалуй, загнула, как говорили в наши былые времена.

– Нисколько, командир. Вас тут смутило, что Федя Федоров покраснел весь и признался, что в сауне никогда не бывал, а Никитенок перед тем «выгораживал» свою молодую маму и бабушку, уверяя, что никто его не обижал, хотя кто-то пытался перерезать ему горло. Потом, краснея, хотя в «душевой» еще не побывал, признался, что злой дядя так играл с ножичком. По-детски покраснел. Вот и нам теперь краснеть придется в случае чего…

– Следовательно, некое излучение в душевой подобно действию никотиновой кислоты на сосуды, – заключил Галлей. – Но зачем?

– Я попробую ответить на это старинным сонетом, который когда-то, еще при нас, написан был Весной Закатовой.

– Что за ответ такой стихотворный? – почему-то краснея, удивился Бережной.

И Надя прочитала на память сонет:

О ЛЖИ

 
– Скажи, – я мудреца спросила
(Старик по-доброму был зол), —
Враждебная какая сила
Людей бросает в бездну зол?
 
 
– Я знаю: гнет и ложь, насилье,
Жестокость, злоба и разврат.
Все это видел. Много жил я.
Ликует зло – и в мире – ад!
 
 
И ложь – мать мрачного семейства.
Обман, измена, клевета,
Как стрелы черного злодейства,
Пронзают души, ум, сердца!
 
 
– Мудрец, как людям жить, скажи!
– Без «права силы» и без лжи!
 

Наступило общее молчание.

Каждый старался вникнуть в глубину смысла услышанных строк.

– Бедняга Талейран! Он-то провозглашал: язык человеку дан, чтобы скрывать свои мысли, – первым отозвался Вязов.

– Жизнь без лжи? – подхватил Галлей. – А рядом – отказ от «права силы». Так допустимо ли насиловать наш организм, нашу сосудистую систему, наш мозг, чтобы привить нам детскую способность краснеть? Не попрание ли это прав любого из нас? К тому же есть и ложь во спасение. Что же, врачи не смогут уберечь от терзаний обреченного больного? Как врач экспедиции, протестую!

– Ложь во спасение? – переспросила Надя.

– Например, семьи, – вставил Вязов.

– Не давать в семье для этого повода! – парировала Надя. – А врачу скажу:

 
Тиран – всегда тиран,
В какую б ни рядился тогу.
Обман – всегда обман.
Врачи им вылечить не могут!
 

– Все мы знаем неизбежность собственной кончины, – вступил Крылов. – Никакая ложь здесь действительно не поможет. И не должна помогать! Я уже не сомневаюсь, проходить мне процедуру или нет, несмотря на протест нашего врача.

– А я решительно отказываюсь, – заявил Галлей.

– Тайны свои сохранить хочешь? – усмехнулся Бережной. – Мы их знаем!

– Тайны не тайны, но в душу свою заглядывать кому попало не позволю!

– Американская кровь взыграла, что ли? Правда человека? Не подводи нас всех! – уговаривал Бережной.

– Я тоже отказываюсь, – неожиданно произнес Вязов.

– И ты? А ты-то почему? – удивился Бережной. – Ведь не бежал, как наш Вася, от неприступной Кассиопеи к звездам.

– Потому что не считаю, что моей воле нужно помогать техническими средствами. Я сам умею владеть собой, сам себя заставлю говорить правду. Иначе жизни не представляю.

– Вот это да! – протянул Бережной. – Скажу тебе, не краснея, что от тебя такого не ожидал.

– Что делать! – пожал плечами Вязов. – Такие уж мы с Васей одинаковые.

– Не одинаковые, а разные, – с горечью в голосе произнесла Надя.

Разговор смолк, потому что в камеру вошел старец, одетый теперь не в ниспадающие белые одежды, а в черный облегающий костюм, на фоне которого особенно ярко выделялась его седая борода.

– Извините, – сказал он. – Я слишком задержался, тщетно стараясь уверить ваших негостеприимных хозяев, что я отнюдь не божество, не демиург, как называли его древние теологи, а всего лишь Диофант, знаток древних языков.

– Зачем вам это было нужно? – удивился Бережной.

– Я не мог солгать даже диким своим современникам. На острове Солнца это невозможно, потому я и попросил вас пройти душ очищения, рассчитывая облегчить вам понимание своих потомков.

– Мы уж тут сообразили, – сказал Бережной, – что после такого душа никак не соврешь. Лампочка на лбу загорится.

– Какая там лампочка! Весь пламенем полыхаешь, – вставил Никита.

– Я не успел вас предупредить. Это моя ошибка. Как видите, и ваши потомки способны ошибаться.

– Да вот беда, – пробасил Бережной, – не все у нас согласились на ваше угощение.

Старец сначала улыбнулся, потом лицо его стало строгим.

– Мы не способны ни к какому принуждению. Однако для заселявших остров Солнца, для тех, кто вступал в его общину, это было необходимо.

– В общину? У вас что, общинный строй? – оживился Крылов.

– Только общими усилиями можно было возводить высокие дома, восстанавливать технику после всеобщей земной катастрофы. Но общинный строй требовал прежде, всего нравственных устоев. Ведь судя по истории, вам известной, попытки создания строя, подчиненного высшей справедливости, кончились плачевно именно из-за того, что основанием для такого общества считалось изобилие, а не высокая нравственность. Однако лишь отказ от лжи формирует такую мораль, обладая которой, люди не могут не трудиться честно для своего блага.

– Так нравственность у вас насаждается насильственно? – осведомился Галлей.

– Это лишь добровольное принятие условий жизни на острове Солнца.

– Вася не прав, говоря о насильственно насаждаемой нравственности, – убежденно заговорил Крылов. – Я жалею, что еще не принял душ.

– Не спешите. Душ выключен. Мы отлетаем, и вся энергия направлена на нужды корабля. А вас всех прошу пройти в центральную кабину.

– И чистых, и нечистых? – осведомился Вязов. Старец проницательно взглянул на него.

– Всех, кого прислан был я встретить как знаток древних языков.

Продолжая разговор, звездонавты перешли в центральную кабину с прозрачным колпаком, выходящим на верхнюю часть диска.

– Мама, мамочка! – завопил Никитенок. – Дома падают!

Действительно, видимые через прозрачный колпак дома, окружающие площадь Синей травы, опасно накренились. Впрочем, как и вся земля, на которой они стояли. Аппарат взлетал как бы со склона горы. Сила Ампера не только поднимала его, но и перемещала над землей.

Диофант усадил своих гостей в мягкие кресла; кабина поначалу тоже наклонилась вместе с диском, но потом, очевидно, под влиянием гироскопов, пол ее снова стал горизонтальным.

– Продолжим беседу, – предложил Диофант. – Я прервал вас, командир, – обратился он к Крылову, – и рад услышать ваше мнение о нравственности.

– Я имел в виду следующее. Наш математик и врач Галлей не учел, что речь идет не о принудительной нравственности, а о необходимом уровне нравственности и самоограничения. Вам, уважаемый Диофант, это может показаться наивным, но я просто хотел напомнить нашему другу, что известные нравственные ограничения необходимы для существования людей в любом сообществе. Например, нельзя разрешить каждому причинять вред другому, убивать себе подобных. Природа не допускает такого среди животных одного вида.

Через купол накренившегося диска виднелся беспредельный простор.

– Мне приятно слышать мудрые слова одного из своих далеких предков, – продолжал Диофант.

– Простите, уважаемый Диофант, – вступила Надя, отпустив мальчика прогуляться между креслами. – Вы назвали себя знатоком древних языков. Конечно, начиная с древнегреческого, который звучит в самом вашем имени, напоминая о великом математике древности.

– О да, то был подлинный Диофант, не забытый и в нашем тысячелетии. Но имя его, которое ношу и я, может быть, действительно повлияло на мою склонность к изучению языков древности, начиная с его родного, потом санскрита, французского, испанского, вашего русского, конечно, китайского…

– Надеюсь, и английского? – обиженно спросил Галлей.

– Oh, yes, sir. I am sorry. Я сожалею, что не упомянул его; это само собой разумеется.

– И вы лишь выполняете поручение руководителей острова? – поинтересовалась Надя.

– Я познакомлю вас с устройством нашего общества. Вы увидите, что у нас нет руководителей в прежнем понимании. Есть лишь координаторы, согласующие усилия сообщества в разных областях.

– Без насилия? – осведомился Галлей.

– Разумеется. От насилия мы отказались, так же, как и от лжи.

Надя, да и все ее товарищи, затаив дыхание, слушали старца. Его иконописное лицо привлекло бы художников всех времен. Но среди звездонавтов художника не было.

Впечатление, оставленное беседой с ним, быть может, лучше всего выразил Крылов, сказав:

– Мне неловко, что я до сих пор не прошел ваш «душ очищения»; хочу быть во всем подобным членам вашего общества.

– Вы пройдете его, едва мы приземлимся и можно будет подать энергию в душ.

Крылов внимательно посмотрел на Вязова, но тот по-своему воспринял слова Диофанта.

– Значит, с энергией у вас трудности? – спросил он.

– Конечно. Это единственное, что тормозит наше развитие; вот почему мы еще не овладели всей былой культурой и достижениями прошлой, современной вам цивилизации.

– По этому поводу я и хотел бы побеседовать с вами, – предложил Вязов.

– Не только побеседовать, если я правильно угадал ваши мысли, но и действовать совместно. Буду Рад. А пока я предоставлю вам возможность полюбоваться расстилающимися внизу пейзажами.

– Мы изучали их только с околоземной орбиты, в электронный телескоп, – сказал Федоров.

– И не узнавали Землю, – добавил Галлей.

– Она и сейчас может показаться вам неузнаваемой, – отозвался Диофант. – Вы не найдете былой суши, залитой ныне водой. Непривычная синяя растительность кое-где. Но когда мы будем пролетать мимо гор, они покажутся вам родными. Такой же вам стоит считать и всю, пусть изменившуюся, но вашу планету!

– Мы возвращались до дому и рады оказаться дома, – заявил Бережной.

– Вам будут рады на острове Солнца, в городе, который на вашем языке звучал бы как Колокольск.

– Сочетание слов «солнце» и «колокол»? Это говорит о многом! – задумчиво произнесла Надя.

Диофант улыбнулся.