Текст книги "Донкихоты Вселенной"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

– Что? Обозвать меня глупцом? – завопил зарвавшийся юнец. – Меня не остановит, что я вдвое меньше ростом, поскольку трусость низводит даже великана до уродства презренного карлика! И я не страшусь бросить ему вызов на поединок. – И Неккий схватился за свой тонкий юношеский меч в нарядных ножнах с золотыми звездами, венчающими вверху рукоятку, а внизу ножны.

– Я не уклоняюсь от твоего вызова, хоть не хотел тебя оскорбить. Но, как видишь, я безоружен.

– Я брошу тебе свой меч, возьму другой, потяжелее, чтобы разрубить доспехи, в которые дозволю тебе облечься. Защищайся!

– Я возьму твой меч, юноша, но надевать доспехи не стану.

– Тогда хоть пожалей свою сутану. Поражая тебя, мне придется ее попортить. Лучше пади скорее ниц передо мной! – издевательски выкрикивал внук тритцанского короля.

– Моя сутана останется цела.

– Рассчитываешь убить меня раньше, чем я нанесу удар? Таков твой лживый призыв отказаться от силы!

– Я убеждал отказаться не от силы, а от убийств. Но твой меч беру.

– Хватай! Я не струшу! Приму бой здесь, в аудитории, без кольчуг!

Бережной поймал на лету брошенное ему оружие.

– Благодарю за возможность дать студентам прощальный урок, – сказал он, снова поднимаясь на кафедру.

Взойдя на нее и не обнажив меча, Бережной поднял его над головой.

Все, затаив дыхание, ждали, что он сойдет сейчас с кафедры, чтобы перед всеми проучить чванливого забияку. Но тут и произошло нечто невероятное.

Не вынимая меча из ножен, напрягши натренированные мышцы, земной богатырь согнул затрещавший меч вместе с ножнами и свернул его у себя над головой в кольцо так, что верхняя звезда рукоятки соприкоснулась с нижней золотой звездой ножен.

Все ахнули.

Бережной сошел с кафедры и вежливо передал задиристому юнцу его свернутое в кольцо оружие, признеся при этом странные слова:

– "И звезда с звездою говорит".

Никто из студентов, конечно, не понял смысла строчки великого поэта родины великана-профессора. Да и на родной Земле мало кто знал о причудах Михаила Лермонтова, который порой задумчиво завязывал кочергу узлом, не подозревали столь необычной физической силы у певца Красоты и Печали, страдающего от своей нескладной, как ему казалось, внешности.31

Ошеломленный Неккий непроизвольно спросил:

– О чем звезда звезде говорит?

– В данном случае о том, что такая участь должна постигнуть все мечи на Землии, чтобы нельзя было вынуть их из ножен, – ответил для всех Бережной. – Я скрутил меч в "кольцо мира".

Вопль восторга потряс аудиторию. Джордания Бруния окружили возбужденные юноши, перед которыми открывалась сейчас цель жизни, истинное рыцарское назначение.

Лишь оскробленный Неккий побежал жаловаться ректору университета, который был связан с тритцами еще во время их завоевания Френдляндии.

Пришлось профессору Джорданию Брунию отправиться в роскошную ректорскую келью, уставленную под сводчатым потолком шкафами с ценными фолиантами за хрустальными стеклами.

Важный седобородый старец с нависшими бровями, сидя за массивным столом, строго встретил виновника скандала.

– Кто ты, свершивший чудо Джорданий Бруний? Как мог ты затронуть рыцарскую честь?

– Я не колдун и не святой, ваша всемудрость, – ответил Бережной. Идеи, которые я проповедовал студентам, не расходятся с учением вашего божественного Добрия. Их следует распространить на всех людей, на все народы. Идеи эти достойны подлинной рыцарской чести.

– Откуда ты, Джорданий Бруний? Если бы тебя не прислал сюда сам Великопастырь всех времен и народов, я заподозрил бы тебя в вероотступничестве, ибо святая папийская церковь всегда благословляла и благословляет добриянское воинство на рыцарские подвиги.

– От этого-то и надлежит отказаться, пока не поздно.

– Когда же может быть поздно, странный сын мой? – насторожился ректор, теребя длинную бороду.

– Когда вместо мечей в руках людей окажутся молнии, разящие стихийной силой, способные, в конечном счете, уничтожить всех живущих на вашей Землии людей.

– Что ты имеешь в виду, профессор Джорданий Бруний, под словом "вашей Землии"? Разве она в равной степени не твоя?

– Нет, ваша всемудрость. Я прилетел сюда с другой планеты, во многом сходной с Землией.

– Не хочешь ли ты сказать, что, кроме Землии, созданной, по Гиблии, Всевышним, существуют еше и другие обитаемые Землии, населенные подобными нам с тобой – поскольку нет между нами разницы – людьми?

– Именно в этом я должен признаться вам, ваша всемудрость.

– Кощунственные слова произносишь ты, несчастный, о чем не посмею молчать!

– Они не противоречат здравому смыслу.

– Они противоречат Гиблии.

– Как раз в Гиблии вы можете прочесть: "Сыны неба сходили на Землию и, увидев, что дочери ее красивы, брали их себе в жены. И с тех пор пошло племя Гигантов".32

– К гигантам по непомерному росту твоему ты отнести себя можешь, но утверждение твое, что, кроме Землии, есть еще и какая-то Земля, скорее всего ересь, в чем разберутся в Святикане. Одумайся, отрекись!

– Я могу отречься только от применения любого оружия, ваша всемудрость.

Седобородый ректор нахмурился и сокрушенно покачал головой.

Скоро Неккий с врученным ему ректорским письмом вскочил на коня и помчался в Святикан.

Глава шестая

ГОДДОН И САМОРРА

И обрушились с виманы (летающей колесницы) на "Тройной город" разящие молнии, вспыхнув ярче десяти тысяч солнц.

Махатхарат, перевод с санскрита.

В Святикане Галлей и Федоров, сидя в своей звездной башне, по браслетам личной связи уже знали и про свернутый в кольцо меч Неккия, и о недовольстве ректора университета, и о письме его Великопастырю всех времен и народов.

Святиканские звездоведы могли ждать самого худшего.

– Думаю, Вася, – говорил Федоров, – нам угрожают подземелья СС увещевания. Нервный паралич, который уже год спасает Крылова от костра, вот предостережение. Не встретить ли и нам слуг увещевания в таком же, как Крылов, состоянии?

– Нет, друг Федя, – гордо ответил Галлей. – Или я ничего не понимаю в психологии властителей.

– Что ты имеешь в виду, Вася? Нам нельзя рисковать. Надо и Бережного предупредить.

– Ты слишком осторожен, Федя. Риск не просто благородное дело, как говорили когда-то. Риск – это прием борьбы. Бывает, конечно, что проводящий прием борец сам оказывается на ковре. Но на то мы и люди другого века, чтобы не оказаться внизу.

Федоров, конечно, знал о Васином хитроумном плане.

– Что ж, – спокойно ответил Федоров. – Я за тобой, как друг, пошел в звездоведы в самое их святиканское пекло. Пойду за тобой и сейчас. Но говорить с всесильными ты мастак, а не я. Это не стаканы взглядом катать.

Ждать пришлось недолго. Неккий очень торопился отомстить профессору Джорданию Брунию и за щедрую плату часто менял лошадей. Он заранее предвкушал наслаждение от треска разожженного под Брунием костра, фейерверк рассыпающихся искр, желанный запах горелого мяса на площади Цветения в Ромуле. И Неккий гнал взмыленного коня вперед.

Скакал по продуваемым ветрами полям, вздымая за собой облако пыли. Отважно проносился в тени лесной, не страшась разбойников. Поднимался в горы, переходил там вброд стремнины, а в долинах переплывал реки, пугая прохожих на узких улочках городов.

И письмо наконец было доставлено в Святикан И Скалию.

И вот на винтовой лестнице в "звездную башню" послышались тяжелые шаги стражников.

Одетые в двухцветную форму и кольчуги, в шлемах с закрытыми забралами, с алебардами в руках, они вошли в обзорную комнату, где звездоведы соорудили диковинные трубы со стеклами, "гадая с их помощью по звездам".

Стражи молча дали знак идти за ними.

– Куда? – осведомился Галлей. – Я настаиваю на свидании с Великопастырем всех времен и народов, чтобы сообщить ему, как обычно, о расположении звезд.

Наемники ничего не ответили звездоведу, будто не понимали языка, на котором он обратился к ним. Напрасно Галлей повторял свою тираду на всех известных ему диалектах Землии. Его лишь грубо толкнули в спину, оставив почему-то Федорова в "обсерватории".

Это вселило в Галлея надежду, Федоров же был мрачнее тучи, готовый взглядом усыпить присланных стражей. Но Галлей погрозил ему пальцем.

Васю увели с собой безмолвные "живые доспехи" без человеческих лиц, прикрытых опущенными забралами.

Вопреки готовности Галлея спуститься в подземелье пыток, его повели через роскошные залы в само святилище Великопастыря всех времен и народов.

И Скалий сидел на троне, громоздком кресле, установленном на специально сделанном для него возвышении.

Рядом, чуть пригнувшись к папию и одной рукой касаясь ручки священного кресла, стоял высшинский прокуратий увещевания Кашоний, другой рукой придерживая за ошейник любимого огромного пса И Скалия, с которым тот не расставался с рыцарских времен.

Одет Кашоний был в алую мантию, но на этот раз с пышным меховым воротником, подчеркивающим торжественность предстоящего действия.

По другую сторону трона развалился в кресле, очевидно, специально приглашенный герцог или король в царственных мехах.

Между троном и стеной, позади папия, толпились папийцы св. Двора в нарядных сутанах с бритыми лицами и длинными, спадающими на плечи волосами. У боковой стены застыли молодые рыцари, красавцы, держа на длинных шестах папийские штандарты.

Все говорило о значимости предстоящей церемонии.

За троном стояла допущенная сюда девица редкой красоты из самого знатного рода с огромным пушистым опахалом, которое держала над головой И Скалия, обмахивая им Великопастыря всех времен и народов.

Не обошлось и без горбатого уродца в дурацком колпаке. Шут расстилал по замысловатому узору паркета пучки душистых трав.

Надо сказать, что помпезные судилища были слабостью И Скалия. Во время их он ощущал свое величие.

Сам Великопастырь в нарочито скромной серой сутане и такой же серой папийской шапочке вместо тиары резко контрастировал со своим роскошным окружением – тем значительнее был он в своих глазах.

Его рябоватое, усатое, в отличие от гладко выбритых физиономий, лицо было сумрачным, а темные, близко посаженные глаза сверлили поставленного перед ним Галлея.

Немые стражи с алебардами, подведя звездоведа к святейшему трону, отошли к арке, подпертой тонкими мраморными колоннами, отделявшими соседний зал, но не удалились, как бы подчеркивая, что приведенный ими отнюдь не обрел свободу.

И Скалий, собрав столь пышное окружение, вел себя так, словно, кроме него с Кашонием и допрашиваемого, никого в зале не было, и не обращал никакого внимания ни на надменного герцога в мехах, ни на священную свиту, ни на хихикающего шута.

– Пади ниц, – прошипел Кашоний Галлею, указывая глазами на отнюдь не величественную фигуру И Скалия, но звездовед, чуть откинув назад голову, продолжал стоять перед высшим судией папийской церкви.

– Ответствуй, нечестивец! Ответствуй самому Всевышнему, который в образе сверхчеловека восседает перед тобой, – уже громко произнес Кашоний, подняв белый меховой воротник своей алой мантии. – Как общались вы все, чужеземные недолюди, с дьяволом? Что замышляли против святой скалийской церкви твердой, как скала, веры?

Уродец невпопад захихикал, усевшись, растопыря кривые ножки, на рассыпанных травах.

– Я лишь выполнял переданные мне желания Великопастыря, изучал расположение звезд с помощью усовершенствованных нами труб, – твердо ответил Галлей.

– И о чем же возвестили тебе эти звезды? – спросил И Скалий тихим глухим голосом.

– С помощью звезд я узнал, ваше всесвятие, – Вася не лгал, ибо на браслете личной связи было шесть звездочек по числу звездонавтов, прибывших на Иноземлю, – что профессор Джорданий Бруний, стремясь положить конец кровопролитной войне, ведущейся против ваших войск вождем протеста Мартием Лютым, призывал вложить мечи в ножны и не обнажать их, в знак чего скрутил меч сына герцога Ноэльского Неккия в кольцо.

– И впрямь звезды не лгут тебе, – с некоторым удивлением заметил И Скалий, взглянув на Кашония.

Вася ободрился, но высшинский прокуратий обрушился на него:

– Но для скручивания меча в кольцо нужна сила не человеческая, а колдовская!

– Колдовство, ваша святость, не мешает служить Добру. А скручивая меч, профессор Бруний стремился приостановить кровопролитие.

Вася точно бил в самое больное место И Скалия, который не знал, как ему сладить с религиозным бунтом Мартия Лютого.

И Галлей стал развивать свое наступление на "божество", сидящее перед ним.

– К тому же, ваше всесвятие, как известно наместнику Всевышнего на Землии, о чем вещали мне звезды, растет и ширится влияние женского ордена "Необнажения мечей" сестры Магдии. Доблестные рыцари всех стран могут быть поставлены в тяжкое положение, если желанные им женщины будут выдвигать условием обладания ими отказ от обнажения мечей.

Чувствуя, что сказочно осведомленный чужеземец уже не выглядит обвиняемым, а выгораживает еще и других своих соратников, Кашоний возвысил свой писклявый голос.

– Чур меня, чур! – осенял он себя добриянским знамением. – Колдовские слышу слова! Не мог смертный узнать содержание только что доставленного знатным гонцом письма или общаться с находящейся в отдалении сестрой Магдией, не мог знать о ее Ордене. Не мог он читать об этом по звездам колдовство!

– Никакого здесь нет колдовства, как и противоречий с Гиблией. Нет колдовства и в "Системе Соперника", за которую принял мучения профессор Крылий, уже год ожидающий костра.

– Он и про "Систему Соперника" знает! – в гневе завопил Кашоний. Может быть, и ты тоже настаиваешь, что Землия наша кружится в бесовском танце вокруг светила?

– Как находящийся на Землии, наблюдая с нее Вселенную, я могу с полной уверенностью утверждать, что она подо мной неподвижна.

– Подтвердишь ли ты это и на смертном одре или прошепчешь тайком ересь: "А все-таки она вертится!"?

Вася удивился. До чего же схожи ситуации на Земле и Землии, даже знаменитые предсмертные слова Галилея находят здесь свое отражение!

– Если на смертном своем одре я буду находиться среди вас, то повторю мной сказанное, считая для нас всех Землию неподвижной. По теории великого ученого, которого на языке Землии следовало бы назвать Однокамением,33 неподвижным следует считать тот объект, на котором находится наблюдатель.

– Не хочешь ли ты сказать, что твой соотечественник, негодный Крылий, осужденный церковным судом, находится на Солнце и потому считает его неподвижным?

– Он лишь воображал себя на Солнце, неизмеримо большем теле, чем Землия. Это давало ему возможность создать удобную для математических осмыслений систему, которую назвали "Системой Соперника".

– Эта "система" противоречит Гиблии! – настаивал Кашоний.

– Крылий вовсе не противоречил Гиблии, ибо святую книгу эту писали сподвижники божественного Добрия, находясь на Землии, которую потому и должны были считать неподвижной.

– Так стоячая она или нет? – оборвал Галлея Кашоний.

– Неподвижна для нас с вами, ваша святость.

– Однако колдун Джорданий Бруний признался великомудрому ректору Карбонны в тяжкой ереси: будто прилетел с другой Землии, что явно противоречит святой Гиблии.

– Ни в коей мере, – храбро заявил Галлей. – В ней упоминается о создании Всевышним Океана с островами большими и малыми на нем. Один из этих островов именуется Землией. Но это не значит, что Всевышний не создал другие такие же острова.

Горбатый шут захихикал и бросил под ноги Кашонию пучок травы.

Тот яростно посмотрел на уродца, а потом на увертливого звездоведа и решил припереть его теперь к стене, дав возможность И Скалию сразу приговорить еретика к сожжению на костре.

– Откажешься ли ты, смертный, в присутствии самого Всевышнего от ереси, высказанной тем же Джорданием Брунием, будто всех добриян ждет неизбежная гибель от некой стихийной силы, в то время как в Гиблии говорится совсем о другом конце света – с божьим судом. Что скажешь, несчастный?

– Скажу, что Гиблия – отражение высшей мудрости и сказанное в ней непреложно! Потому профессор Джорданий Бруний предостерегал в Карбонне от преждевременного приближения конца света. Стихийная сила молний, что вспыхнут ярче десяти тысяч солнц, губя города и страны, приблизит конец света не от бога, а от дьявола.

– Ага! – поспешно уцепился за слова Галлея Кашоний. – Вот ты и проговорился о своем хозяине из преисподней, с которым вы все связаны!

Горбун радостно запрыгал перед ним, герцог еще важнее развалился в кресле.

– Почему же, ваша святость, связаны? – спокойно ответил Вася. – Разве мог кто-либо из нас быть причастным к событиям, произошедшим на Землии тысячи лет назад?

– К каким событиям? – поинтересовался И Скалий, внимательно слушая перепалку обвиняемого звездоведа и своего первого святиканского помощника.

– Я имею в виду то место Гиблии, – произнес заготовленный ответ Вася Галлей, – где описана гибель городов Годдона и Саморры.34

– Видишь, Кашоний, как всемудра святая Гиблия, – назидательно заметил И Скалий.

Шут завертелся перед ним.

– Именно так, – подтвердил Галлей. – Города Годдон и Саморра погрязли в пороках и неверии, за что были наказаны Всевышним, пославшим летающие колесницы, с которых и низринулись на Годдон и Саморру разящие молнии, и вспышки их были ярче десятка тысяч солнц. Вот что имел в виду профессор Джорданий Бруний, беседуя с великомудрым ректором Карбонны.

– Так то ж Всевышний поразил города, как сказано в Гиблии, а не люди, которых уговаривал Джорданий Бруний из боязни молний отказаться от мечей и стрел, – снова напал Кашоний.

– Если бы Всевышнему было угодно самому поразить греховные города молниями с небес, ему не потребовались бы летающие колесницы, низвергающие такие молнии. Очевидно, он наказывал людей людьми, коим известна была тайна стихийных сил, в чем и предостерегал Джорданий Бруний добриян, ибо конец света в руках Всевышнего, а не людей его.

И Скалий с трудом сдерживал свою заинтересованность. Хитрый Галлей верно рассчитал пробуждение в нем интереса к тайне разящих молний, которыми ему захочется сдержать волну религиозного протеста Мартия Лютого.

И не выдержал И Скалий, спросил:

– Какие же люди тысячи лет назад, когда и луков-то не было, знали о тайне разящих молний, о силе стихийной?

– И еще раз прав профессор Джорданий Бруний, говоря о другой Землии в океане Вселенной, названной там Землей, а может быть, и еще о какой-нибудь третьей Землии, откуда прилетели знатоки ужасных знаний, в отличие от нас, друзей ваших, считавшие возможным не убеждать вас, как мы стараемся, а жестоко наказывать порочных людей Землии на примерах Годдона и Саморры. Ссылаясь на это наказание, они, судя по той же Гиблии, призывали людей к Добру, проложив путь к пришествию божественного Добрия, заветам которого и должна служить святая папийская церковь.

– Умолкни, – оборвал И Скалий. – Добру и только добру служит святая наша папийская церковь твердой, как скала, веры, и не тебе поучать ее служителей.

– Не тебе, не тебе! – завизжал шут.

– Я лишь отвечаю на заданные мне мудрые вопросы высшинского прокуратия, руководимого высшими святыми побуждениями. Однако готов умолкнуть.

И Скалий был до предела заинтересован, а раздражение свое выместил на шуте, которого знаком приказал убрать. Стражники с алебардами схватили карлика за руки и поволокли под его вой и плач в соседний зал. И Скалий остался глух, обратясь к Кашонию:

– А ты, прокуратий, надоедал мне с исцелением одного из тех, кто явился с острова небесного или другой Землии, зная тайну стихийной силы.

Вот на это и рассчитан был хитроумный план Васи Галлея.

– Нечестивец Крылий не сознался и под пыткой ни в каких своих знаниях тайной стихийной силы, – оправдывался Кашоний.

– Примитивен ты, прокуратий Святой Службы увещевания. Думаешь, что силу человеческую только болью можно сломить? Придется тебе узнать, кое-что уму твоему неведомое.

– Неведомы мне помыслы Всевышнего, – упал на колени Кашоний, отпуская собаку.

Та обернулась к Васе Галлею и завиляла хвостом. И Скалий выпрямился на своем троне.

– Возвещаем Мы, – торжественно произнес он, – о принятии высшего решения: былые гости Горного замка, где бы они ни находились, снова приглашаются туда. Повелеваем послать гонцов в Карбонну за мудрым профессором Джорданием Брунием. Такого же мудреца Крылия освободить из-под опеки увещевания и передать ему, что с него снимается Наше проклятье и он может встать на ноги.

Шут в соседнем зале захлопал в маленькие ладошки.

У величавого герцога в мехах глаза полезли на лоб от удивления: "Поистине неисповедимы пути твои, господи!".

Он уже не разваливался, как прежде, в кресле, а уместился на его краешке, готовый вскочить и пасть на колени.

Преклонение перед Великопастырем всех времен и народов не знало границ.

ПОСЛЕСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

Тревога И Скалия по поводу войны с лютерами была не напрасной.

Войска папийских наемников терпели поражение за поражением, а солдаты верных папию королей и герцогов не проявляли достаточного мужества и религиозного рвения.

Кашоний заставлял себя ничему не удивляться и все происходящее использовать в своих целях, но решение папия отправиться вместе с ним в Горный замок для свидания там с "гостями небес", неожиданно принятое им после суда над звездоведом, поставило всевышинского прокуратия в тупик.

Как будто нельзя было повелеть чужеземным бродягам предстать пред святые очи наместника Всевышнего в грозном зале Святикана?

Подозрения о болезненном состоянии ума Великопастыря всех времен и народов все больше укреплялись в сознании Кашония. Именно этим он готов был объяснить страшные поступки папия.

Но лукавому помощнику главы папийской церкви крепкой, как скала, веры пришлось убедиться в своей недальновидности и недооценке тех способов для достижения своей цели, какие присущи были поистине великому И Скалию.

Однако повеление Великопапия заслать в тыл лютерам монахинь из "Ордена необнажения мечей" сестры Магдии снова поставило Кашония в тупик. Что касается его, то он предпочитал засылать к лютерам своих слуг увещевания совсем с другой целью.

Но И Скалий знал, что творил. И не без тайного расчета дал он обещание сестре Магдии предоставить ей аудиенцию после своего возвращения из Горного замка и беседы там с гостями небесными

Но пересматривать свои планы Кашоний из-за всего этого не собирался, во всем подчиняясь владыке, обволакивая его при этом ядовитым облаком лести и поклонения.

Часть четвертая

КОСТРЫ МРАКА

Истинное величие свободно, кратко, доступно и популярно.

Жак Любрейдер (XVII в.).

Глава первая

ПРОПАСТИ

Люди рождаются с чистой природой, и лишь отцы делают их иудеями, христианами или огнепоклонниками.

Саади.

Пропасть! Заглянешь в нее и словно увидишь в непостижимой глубине ночное небо без единой звезды. Бездна как бы разделяет мраком чуждые миры и по другую ее сторону все представляется противоположным, несхожим, враждебным.

Вот так же и люди порой разведены между собой.

Пропасть неприятия легла между О Джугием и Лореллеей после того, как покинули их пришельцы небес, а потом родился у нее мальчик.

Пропасть протеста разверзлась между всесильным И Скалием и восставшим Мартием Лютым.

По краям пропасти неверия оказались О Джугий и И Скалий, один отрицавший существование Всевышнего, а другой воображавший себя им.

И столь же непреодолимой, казалось бы, пропастью отделен был Горный замок О Джугия ближними горами. Для глаз близкие, они оказывались очень далекими, если добираться к замку по горной дороге, извилистой, как брошенная веревка.

Золоченая карета, влекомая восьмеркой рыжемастных лошадей, заложенных цугом, взбиралась, петляя по краю обрыва, где карабкаться удобнее груженым ослам, чем преодолевать кручу нарядной святиканской карете. Но Великопастырю всех времен и народов почему-то не терпелось самому отправиться к О Джугию, вместо того чтобы вызвать его к себе. И отряд наемников в двухцветной форме вместе со слугами увещевания в зловещих черных балахонах сопровождал его.

И Скалий, дабы не уронить себя, как высшее всезнающее существо, каковым именовал его все время пути папиец Кашоний, не заговаривал с ним о том, что больше всего беспокоило его: о длящейся вот уже больше года религиозной войне с лютерами, которым в пору изгнания тритцев из Френдляндии помогала дева-воительница. Будучи якобы верховным существом, он делал вид, что ему известно и понятно все. Кашоний же услужливо поддакивал ему.

Путь к Горному замку был утомителен не только для Кашония, мечтавшего о хорошем обеде и отдыхе, но и для самого "Всевышнего" в людском обличье, который, сидя рядом со смертным, чувствами своими и запросами не отличался от него.

Наконец Горный замок желанным пристанищем показался на скале.

Хозяева замка, Горный рыцарь и впервые за много месяцев появившаяся рядом с ним его несравненная супруга Лореллея, вышли навстречу высокому гостю.

Папий, сойдя по спущенной из кареты подножке, остро посмотрел на супружескую пару, стремясь подметить в них отчуждение. Но равно благоговейно почтительные, они оба склонились перед Великопастырем. О Джугий встал на одно колено, а Лореллея присела в глубоком реверансе, вслед за мужем прикоснувшись губами к украшенной дорогими перстнями руке Великого папия, который сам когда-то добивался права чувственно прикоснуться к нежным пальцам гордой красавицы.

– Как выразить счастье наше по поводу столь высокого посещения нас, недостойных смертных, обитающих в гнезде орлов, – произнес О Джугий.

– Скорее это доступно выразить сердцем, нежели устами нашими, добавила Лореллея.

– Пусть уста эти станут вратами орлиных сердец ваших, многозначительно изрек И Скалий и взбежал по знакомой лестнице в прежний свой замок, отданный брату после ухода в лоно церкви, дабы встать во главе ее. Старые стены всколыхнули было в нем воспоминания, но жесткая воля тотчас подавила все, присущее смертному, включая былое преклонение перед Лореллеей.

И не показал Великопастырь людской слабости, и повелел тотчас собраться для трапезы в рыцарском зале, хотя и у него, и у Кашония усталость многократно превышала голод, клоня ко сну.

Когда в холодном, с узкими окнами под потолком, зале уселись вчетвером за стол, Кашоний подозрительно приглядывался к двум слугам в кольчугах, которые, стоя за высокими спинками стульев, ловко сменяли очередные блюда.

Видимо, это были особо доверенные лица, если Великопастырь при них повел беседу.

– Наслышан я о гостях твоих, О Джугий, которых ты просил пристроить профессорами в разные университеты.

– Душевно признателен! Осмелюсь думать, что они оправдывают себя там, ибо обладают знаниями завидными.

– Как же! – усмехнулся папий. – Тот, что начал дурманить головы студентам на востоке, договорился до того, что прозван "Соперником здравомыслящих". И этот "Соперник" вещает, будто не солнце всходит и заходит, делая в небе круг, как все видят, а якобы Землия наша сама вертится и обегает вокруг солнца!

– Безобидная условность, – отозвался О Джугий. – Это все равно, что решать вопрос о том, кто идет мимо тебя: встречный прохожий или ты проходишь мимо него.

– Однако слуги СС увещевания склонны рассматривать эту "безобидную условность" как ересь, достойную костра.

– Ну что вы, ваша всесвятость! – воскликнула Лореллея. – Разве можно счесть за ересь умозрительность?

– Умозрительность? – внушительно повторил И Скалий. – Можно ли счесть за умозрительность поучения другого гостя, который утверждает в Карбонне, что не одна только Землия во Вселенной населена людьми?

– Но разве Всевышний, коего вы, ваша всесвятость, заменяете на Землии, мог ограничить себя лишь заселением одной нашей планеты, оставив все остальные тела близ иных теплых звезд пустыми камнями? – горячо возразила Лореллея.

– Однако, как ни жгучи ваши слова, дама Ума и Красоты, но огонь костра, куда мотыльками стремятся эти профессора, наверняка более жаркий, с угрозой произнес папий.

– Живет же человечество по разным материкам на Землии, отчего бы ему не быть расселенным и по другим пригодным для жизни островам океана Вселенной, – вступил О Джугий. – Тем более что с этих чужезвездных островов люди прилетели к нам.

И Скалий исподлобья посмотрел на него.

– Вера, как скала, крепкая вера, сильна тем, что не нуждается в доказательствах.

– Но доказательства есть, ваша всесвятость, – снова вмешалась Лореллея. – Посмотрите на этот камень.

И Лореллея указала на украшавшую ее грудь брошь, в которой переливным огнем сверкал огромный бриллиант неповторимой красоты. Прежде драгоценность была скромно скрыта в складках одежды.

При виде бесценного камня глаза у страстного любителя таких вещей И Скалия загорелись.

– Что это? Откуда такое великолепие? Где приобретено?

– Я сделала это сама из обыкновенного угля.

– Стоит ли гордиться колдовством? – мрачно заметил папий.

– Это не колдовство, а доказательство переданных мне одним из наших гостей знаний. На их чужезвездной родине они так высоки, что люди там умеют превращать одни вещества в другие.

– Греховно адхимией занимаются? – зловеще произнес папий.

– Вовсе нет. Алмаз и уголь не разные вещества, а лишь различные их состояния, например, как лед и вода.

– Однако я дорого бы дал за такую льдинку, – сказал Великопастырь, не сумевший смирить все до одной свои человеческие страсти.

– Возьмите себе, ваша всесвятость, я сама вырастила этот кристалл при особых, подсказанных мне условиях, сама и огранила его, придав ему такое великолепие, как вы отметили.

И Скалий задумался.

– Хорошо, – наконец вымолвил он. – Я возьму камень для украшения Святиканского храма. Так чему же еще научили прилежную ученицу гости Горного замка?

– Увы, я тщетно пыталась узнать, как превращать одно вещество в другое. Поняла только, что пришельцы держат это в тайне, ибо такое превращение сопряжено с освобождением невероятной силы, сопоставимой с самой стихией или с тем, что произошло когда-то у нас с Годдоном и Саморрой.

И Скалий насторожился.

– Вот как? Не потому ли новые профессора в Карбонне и на востоке ратуют за отказ от всякого оружия и прекращение войн?

– Они говорили и мне об этом, – заметил О Джугий.

– Глупость! – изрек Великопастырь. – Войны могут быть прекращены не отказом от оружия, а угрозой страшной карающей силы и превращением всех стран в один общий монастырь без государственных границ, с крутым и суровым монастырским уставом, равняющим между собой всех, обязанных трудиться, не зная вечных пут супружества и забот о новорожденных, воспитание которых в труде и смирении станет делом монастыря.

Впервые высказал вслух затаенные свои мысли И Скалий, глядя, какое впечатление они оставят на присутствующих.

Кашоний весь сжался в алый комочек, усмотрев в сказанном доказательство своих дерзких догадок о душевной болезни папия. Только безумцу могла прийти в голову такая мысль, но он восхищенно воскликнул: