Текст книги "Донкихоты Вселенной"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Казанцев Александр
Донкихоты Вселенной

Казанцев Александр Петрович

ДОНКИХОТЫ ВСЕЛЕННОЙ

Два научно-фантастических романа-гипотезы

О стремящихся к звездам

1. Коэффициент любви, или Тайна нуля (роман).

2. Отражение звезд (роман).

Но где теперь найти кого-то,

Похожего на Дон Кихота?

Весна Закатова.

Книга первая

КОЭФФИЦИЕНТ ЛЮБВИ,

ИЛИ

ТАЙНА НУЛЯ

Роман-гипотеза

в трех частях

Чувство – огонь.

Мысль – масло.

В. Г. Белинский.

ПРОЛОГ

О том поразмыслим, что ждет впереди.

Фирдоуси.

"В таинственном мире космоса, в беспредельном просторе миллионов световых лет, среди сверкающих центров атомного кипения материи, среди звезд, живущих или рождающихся, гигантских или карликовых, двойных белых или желтых, красных или голубых, ослепительных или мертво-черных и непостижимо плотных, в мире загадочных туманностей, неистовых квазаров и задумчивых лун, среди планет цветущих или обледенелых, диких или цивилизованных, появилось новое небесное тело... появилось не в силу межзвездных катаклизмов, а по дерзкой воле разумных существ".

Оказывается, эти написанные мной когда-то строки лежали на столе скромного летчика, работавшего на Севере, но охваченного мечтой о космосе.

Юрий Гагарин сам признался мне в этом, когда в телецентре мы встретились с ним в годовщину его беспримерного полета.

Я еще пошутил тогда, что имею его фотографию пятитысячелетней давности. Он вопросительно посмотрел на меня, а я показал ему книгу французского ученого Анри Лота, обнаружившего близ Сахары, в скалах Сефара на плоскогорье Тассили удивительное наскальное изображение, остроумно названное им "Великий бог марсиан". Оно напоминало человека в водолазном или космическом скафандре.

Гагарин, посмотрев страницу с фотографией, улыбнулся своей подкупающей улыбкой и сказал:

– Похоже и непохоже.

Я ответил:

– Похоже потому, что вроде бы цель у изображенного была та же, что у космонавта Гагарина, а непохоже оттого, что сделано такое "одеяние", кто знает, может быть, и в самом деле, в другом звездном мире.

Гагарин еще раз улыбнулся и оставил в книге Анри Лота свой автограф, и она стала реликвией, которую я храню, как неоценимую память о первом космонавте Земли. И когда я вижу на площади его имени в непомерной высоте фигуру человека из нержавеющей стали, в пружинной позе готового к прыжку в межзвездные дали, я вспоминаю его улыбающегося, живого.

И я достал свою реликвию при встрече с другим космонавтом, высоким, статным, с "властными" бровями, противоречившими его обаятельной простоте общения. Это он в трудную минуту, когда сгустилось облако тревоги над отрядом космонавтов, потерявших в полете замечательного своего собрата Комарова, один поднялся в космос, чтобы доказать безопасность предстоящих космических полетов, испытав космический корабль так, как бесстрашно испытывал перед тем новые самолеты.

Недаром Георгий Тимофеевич Береговой стал Героем Советского Союза еще в дни Великой Отечественной войны и, как летчик-испытатель, открыл вновь дверь в грозный космос.

И этот человек, живая легенда, запросто приехал ко мне домой, оставив ценную для меня надпись в своей книге "Угол атаки", в которой упоминал об удачном моем предвидении конструкции луноходов, добавив, что теперь надо думать о "марсоходе", чтобы путешествовать по былым руслам высохших рек и водоемов в поисках следов исчезнувшей марсианской цивилизации.

Тут я достал свою реликвию с "Великим богом марсиан". Береговой, конечно, знал ее.

– Ах, Юра, Юра! – печально сказал он, глядя на автограф. – Он-то, как и мы, верил в неземные цивилизации. А вот высокие умы начали сомневаться. Говорят об уникальности жизни на Земле, а потому, дескать, ее нужно сохранить от ядерного уничтожения, словно жизнь человечества менее ценна, если есть у нас в космосе соседи.

– Вы правы, Георгий Тимофеевич! Если не так давно в Бюракане, а потом в Таллинне ученые собирались на международные симпозиумы, посвященные СВЯЗИ С НЕЗЕМНЫМИ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ, то теперь из-за того, что не удалось принять радиосигналов, посланных нам с населенных планет у чужих звезд, многие теряют надежду на обитаемость этих миров. Между тем отсутствие таких сигналов закономерно.

– Вы что же, фантаст, сомневаетесь в существовании инопланетян? возмутился Береговой.

– Напротив, – заверил я. – Я покажу вам даже доказательство возможных контактов с людьми пришельцев из космоса в древности.

И я достал археологическую находку, присланную мне через наше посольство в Токио из Японии, статуэтку "догу", сделанную из обожженной глины еще предшественниками японцев на Японских островах айнами 4500 лет назад в условиях "каменного века". Статуэтка эта как бы перекликалась с изображением "Великого бога марсиан", воспроизводя в большей мере детали удивительного костюма, напоминающего скафандр. Во всяком случае, именно так восприняли статуэтку в НАСА, куда я через своего американского корреспондента Курта Зайсига направил фотографию статуэтки. Нам ответили, что статуэтка в основных деталях напоминает скафандр, выполненный по заказу НАСА калифорнийской фирмой такой-то и принятый на вооружение американскими астронавтами. Герметический шлем, щелевидные поляризационные очки, дырчатый фильтр для дыхания, смотровые люки в шлеме и на плечах скафандра, крепления в виде винтов и заклепок – все это позволило американским специалистам сделать подобный вывод, к которому, казалось бы, нет достаточных оснований не присоединиться.

Когда мы обсуждали с Береговым этот вопрос, он заметил:

– Карл Маркс указывал, что фантазия опирается на опыт, и даже такое сказочное диво, как дракон, состоит из знакомых человеку частей: пасти крокодила, туловища змеи, крыльев летучей мыши. Уж не позировал ли древнему скульптору-айну какой-нибудь "братишка" по разуму? А? – И он хитровато взглянул на меня.

– А что вы думаете? Правильно ли считать подлинно научным подходом поиски объяснений, исключающих вмешательство разума чужой природы? Словно разум не есть порождение той же природы. Представьте себе, что через миллион лет исследователи с неведомой звезды найдут на Венере нашу автоматическую станцию. Неужели они будут выдвигать теории об ее естественном вулканическом происхождении?

Береговой расхохотался:

– Вот-вот! Выходит, мы уже оставили инопланетным потомкам следы своей разумной деятельности на мертвых планетах.

– Стоит ли отрицать возможность подобных следов и на нашей планете? Тем более что, скажем, в Японии это сочетается с древними сказаниями о Сынах Неба, спускавшихся на Землю.

– Есть и в других странах такие предания, есть!

– Вот видите, Георгий Тимофеевич!

– Я-то вижу, а вот вы почему отрицаете разумные радиосигналы в космосе? Никак не пойму.

– Слишком велики космические расстояния между возможными центрами цивилизаций. Сотни, тысячи, а то и миллионы световых лет. Радиосигналы, распространяясь лишь со световой скоростью, растянут космический диалог на многие поколения. На слова, скажем, Сократа мы получили бы ответ лишь в наше время. Может быть, такой растянутый диалог разумные не считают разумным, отказавшись от сигналов в радиодиапазоне.

– В радиодиапазоне? – насторожился Береговой.

– Космос наполнен не только радиоизлучениями, которые, как вы знаете, испугали однажды английского радиоастронома, профессора Хьюша, когда его студентка Джоселин Белл обнаружила в автоматической записи радиотелескопа четко повторяющиеся сигналы, поначалу названные было сигналами "маленьких зеленых человечков", но через полгода признанные излучением нейтронной звезды, пульсара из Крабовидной туманности.

– Потом-то таких пульсаров обнаружили множество, а вот "зеленых человечков" не обнаружили.

– Зато открыли миры непостижимо плотной материи, а сигналы еще обнаружат, только не по радио.

– Вы думаете?

– Уверен.

– Биологические излучения ловить?

– Возможно. Но в первую очередь стоит вспомнить о тяготении. Еще великий французский астроном Лаплас, изучая в 1787 году вековые ускорения Луны, показал, что скорость распространения гравитационного действия как минимум в 50 миллионов раз больше скорости света.1

– Думаете, они тяготением телеграфируют? – задумчиво спросил Береговой. – А мы принять не можем?

– Пока. Первые опыты приема гравитационных волн уже делались.

– И эти волны есть в космосе?

– Еще бы! Во Вселенной появляются и исчезают, перемещаются огромные массы вещества, даже фотоны света, не имеющие массы покоя, превращаются, как мы знаем, в электроны и позитроны с массами, что не может не вызвать появления гравитации. Надо лишь научиться принимать гравитационные волны, которые где-то в космосе могут вызываться искусственно для передачи сигнала.

– А что, – обрадовался Береговой, – такие сигналы годятся и для межзвездного телефона. Когда-нибудь крикнем: "Эй, ребята с Андромеды! Как там у вас?".

– Если наши ребята при нас долетят туда, – вставил я.

Береговой насторожился.

– Не долетят, думаете?

– Три миллиона световых лет все-таки.

– Ну и что? Предел скорости имеете в виду?

– Скорость света по Эйнштейну непреодолима.

– А мне пришлось дать на это другой ответ.

– Кому?

– Киношникам, снимавшим путешествие ребятишек на Кассиопею.

– И они долетели до нее в детском возрасте?

– А как же, иначе картины не было бы и премии ей не присудили бы. Я консультантом был, но посоветовался с видными учеными. Ну и сказал, как звуковой барьер летчики преодолели, так и световой звездолетчики возьмут! Эйнштейну вопреки!

– Кстати, чтобы дети в своем еще возрасте долетели до созвездия Кассиопеи, опровергать Эйнштейна не требуется.

– Это как же так? – удивился Береговой. – Без "парадокса времени"?

– Не трогая его. Ведь по теории относительности при достижении скорости света время на корабле как бы останавливается.2 Это значит, что, обретя субсветовую скорость, ребята почти мгновенно преодолеют немыслимые расстояния, долетев до цели, но... на Земле прошло бы как раз то время, какое требуется свету, чтобы долететь до Кассиопеи. Тысячелетия!..

– Вспоминаете опять "парадокс близнецов", когда один, вернувшись после космического рейса еще юным, застает своего брата-сверстника глубоким стариком? Не противоречит ли это здравому смыслу?

– Физики, имеющие дело с элементарными частицами и ускорителями, в этом не сомневаются.

– Так то ж микромир, синхрофазотроны всякие. А у нас – Вселенная без конца и края! – Береговой взмахнул рукой. – Пусть нам, космонавтам, докажут "парадокс времени". Тогда поверим.

– Доказать это как раз вы, космонавты, и можете.

– Это каким же образом? Полететь к звездам и вернуться к праправнукам нашим "ископаемыми предками" с запасом инопланетных знаний, на Земле уже устаревших?

– Нет. Доказать следовало бы еще до такого полета. В печати проскользнуло сообщение о двух американцах, облетевших Землю на реактивном самолете, захватив с собой атомные часы, а другие оставив на земле. Сверив их показания, они обнаружили, даже без метода немецкого физика Рудольфа Мессбауэра,3 что летавшие часы якобы отстали от находившихся на Земле.

– На много ли? – заинтересовался космонавт.

– Показания, видимо, были в пределах точности измерения. Слишком мала была скорость самолета и краток эксперимент.

– Понимаю! – догадался Береговой. – Замахиваетесь на нашу орбитальную станцию?

– Вы ловите с полуслова. Скорость орбитальной станции раз в 25 больше скорости реактивного самолета, а делает она вокруг земного шара десятки, а может, и сотни тысяч оборотов. Если бы наши космонавты взяли с собой атомные часы, а другие такие же оставили у вас в Звездном городке, то через год-два разница показаний часов могла бы стать заметной. Ведь движение инерционное, без ускорения и изменения потенциальной энергии.

– А что! Жаль, что я ведаю только подготовкой космонавтов, а не программой научных исследований.

Но я передам ваше предложение проверить на практике теорию Эйнштейна Главному конструктору.

– Давайте уточним. Не мое предложение, а наше.

– Мне легче на вас сослаться.

– Разве что! – усмехнулся я. – Но как бы не приписали фантасту намерение увлечь космические исследования на непроезжую дорогу фантазии.

– Нет, почему же? Посылал же Сергей Павлович Королев экспедицию в тунгусскую тайгу проверять вашу фантастическую гипотезу о взрыве марсианского корабля, искать его обломки.

– Конечно, взять с собой в космос атомные часы легче, чем посылать в тайгу вертолеты, – согласился я.

– Я постараюсь уверить товарищей, что никакой тут фантастики не будет. Знать-то нам надо, вернемся мы из полета к далекой звезде в наше время или к своим праправнукам с ненужными уже им знаниями.

На том мы и порешили с Георгием Тимофеевичем Береговым.

Когда я провожал его в подъезде и возвращался к себе, лифтерша спросила:

– Это что, сын твой? Какой авантажный! Одно слово – военный!

Я ответил старушке, что сын мой военный моряк, а это – космонавт, генерал.

– Вот я и говорю, что енерал, – твердила старушка. – Енерал и есть, сынок твой.

С волнением я ждал каждого нового экипажа на орбитальной станции "Мир", "напарника" "Салюта", быть может, появления там атомных часов, но, увы, пока сообщений об этом не было.

Но я могу заглянуть в целый мир, доступный и моим читателям. Мир, рожденный воображением, которое оттолкнется от реальностей сегодняшнего дня с его проблемами и стремлениями.

И я принимаюсь за роман, "роман-гипотезу", чтобы представить себе все последствия существования или несуществования вытекающих из теории относительности парадоксов, связав это с гипотетическими выводами из реальных событий. Летать ли меж звезд с ничем не ограниченными скоростями, обгонять ли время оставшихся на Земле. Или вернуться с космическими трофеями знаний в наше тревожное, но родное время?

Часть первая

ДИКИЙ СПУТНИК

Жаден разум человеческий. Он не может ни остановиться, ни пребывать в покое, а порывается все дальше.

Ф. Бэкон.

Глава первая

ПОСЛАНЕЦ КОСМОСА

Родина наша – это колыбель героев, где плавятся простые души, становясь крепкими, как алмаз и сталь.

А. Н. Толстой.

Взгляд в далекие исторические эпохи, в конечном счете полет воображения – единственно реальная "машина времени", способная перенести на сотни и тысячи лет вперед или назад.

Нелегко представить себе в нашем четвертом тысячелетии людей и события первых веков робкого для нас, но дерзновенного для наших предков выхода человека в космос. Однако звездная эра человечества началась лишь тогда, когда ученые рискнули отказаться от парадоксов теории относительности, отрицавшей возможность достижения скоростей движения выше световой. Этим постулатом связал и заворожил человечество признанный гениальным древний ученый Альберт Эйнштейн.

Эпицентром борьбы научных воззрений, приведших к катаклизмам, о которых пойдет речь, оказались Московский университет и Академия наук.

Заранее прошу всех, кто прикоснется к моим мнемоническим кристаллам, простить недостатки в видении деталей далекого прошлого и незнакомых черт характера прежних людей.

Бесконечно трудно различить из нашего времени былых корифеев ума, скажем, бородатого русского ученого Менделеева, который свел в одну таблицу все химические элементы, еще не зная их радиоактивности. Или тоже русского и тоже бородатого ученого Курчатова, который жил (что ныне неведомо многим!) уже позднее, заложив начало использованию внутриядерной энергии атомов.

Непросто нам из нашего "далека" разобраться в деятельности француза Жолио-Кюри (или просто Кюри?), англичанина Резерфорда, отрицавшего, быть может, из-за страха за человечество, перспективы открытого им расщепления атомов. Или американца Оппонгеймера, отказавшегося от участия в продолжении собственных разработок в военных целях.

Примечательна смелая критика общей теории Эйнштейна ректором Московского государственного университета академиком Логуновым, блистательно завершенная лишь сто лет спустя в третьем тысячелетии работами академика Зернова, утверждавшего, что из звездных далей можно вернуться в свое родное время.

События, в которые нам предстоит окунуться, развивались как раз тогда, в центре первого государства, где люди отказались от наживы с помощью собственности. Они существовали рядом со странами архаического собственнического устройства. Клокочущий водоворот противоречий, вражды и угроз противостоял общепланетным интересам, которые в конечном счете спасли человечество от гибели и неизбежно привели во имя сохранения жизни на Земле к отказу от войн.

На смену им пришли грандиозные международные проекты, в том числе и первых звездных рейсов (тогдашний взгляд науки гарантировал возврат звездолетов в пределах десятилетия). Осуществление таких проектов потребовало небывалого сплочения научных и технических возможностей всех стран независимо от их устройства.

Особое место тогда было отведено Москве, удивительному городу, стоявшему на месте теперешнего нашего Мегаполиса, поглотившего своей двухсоткилометровой зоной все былые прилегающие города, но сохранившего, к счастью, былое древнее имя.

Старинный город переживал тогда борьбу ревнителей новизны и защитников красоты былого. Велись жаркие споры, заключить ли Москву-реку в трубу, чтобы проложить над ней современные улицы с домами до неба. Победила все-таки трогательная забота предков о самобытной старине. Реку сохранили в первозданном виде, а часть города сделали заповедной, не останавливаясь даже перед сносом чужеродных зданий.

Архитектура ведь, как известно, отражает характер прежних эпох, представляя собой монументальную "письменность" ушедших поколений.

И, переходя ныне с улицы на улицу в заповедной части города, мы как бы переворачиваем страницу истории.

Именно это я и стараюсь сделать с помощью своего несовершенного, конечно, воображения, представляя себя стоящим на берегу сохраненной Москвы-реки напротив лесистого склона памятных Ленинских гор.

Через излучину живописной реки был переброшен в те времена двухъярусный мост. По нижнему ярусу с направляющими рельсами двигались поезда многоместных экипажей (вагонов), а по верхнему мчались экипажи самоходные с топливными двигателями (подумать только!), автомобили, заполонившие в ту эпоху улицы всех земных городов, бездумно уничтожая бесценное для нас теперь ископаемое горючее, которое и называть так даже неправомерно!

По верху моста тянулись пешеходные дорожки, с которых открывался чудесный вид на реку и город с его историческими памятниками, поднимавшимися над морем зданий.

Отрешившись от нашего времени, можно было почувствовать себя участником событий, которым я посвящаю этот свой труд.

Разумеется, это удалось мне сделать лишь благодаря последствиям всего случившегося в 2076 году по древнему календарю.

И пусть позволено будет мне, историку, изучавшему далекое прошлое из четвертого тысячелетия, передать слово (как говорили в древности!) мне, художнику, который уже иными словами будет рисовать представляющихся его воображению героев, воспроизводя события, участниками которых они были.

Наука о вероятности всегда оставляет долю вероятности для самого невероятного. Это и произошло тогда у реконструированного метромоста, как называли его древние москвичи.

По реке плыло множество водовелосипедистов. Никакие двигатели на судах не применялись уже и тогда, оберегая чистоту воды. Река принадлежала лишь пловцам и велосипедистам.

Яркое безоблачное небо летнего дня. И вдруг синеву пронизала косая молния, не зигзагообразная, как в грозу, а прямая, на миг застывшая в воздухе, сначала сверкая собственным светом, а потом серебристым дымчатым столбом сияя на солнце.

Неведомое тело упало в реку, подняв в ней столб воды и пара, вызвав после этого бурю.

Неизвестно, угодил ли посланец из космоса в водный велосипед, на котором катались два мальчугана, или волна от падения опрокинула их в воду. Двое ребят, или не умевших плавать, или перепугавшихся, стали тонуть, взывая о помощи.

Стройная девушка, тоненькая, как свежая веточка, в красном купальнике, с развевающимися распущенными рыжеватыми волосами, катавшаяся на педальном скутере, бросилась в воду.

Сильные взмахи быстро приближали ее к месту, где поднимались фонтаны от беспорядочных ударов мальчишеских рук.

Завидев спасительницу, ребятишки ухватились за нее, сковав ее движения. Все трое стали тонуть, захлебываясь и мешая друг другу.

И тогда еще один метеор сверкнул в воздухе, правда, не оставляя за собой светящегося следа.

С невероятной высоты метромоста, с его пешеходной дорожки на верхнем ярусе некий прохожий, увидев тонущих, с завидной ловкостью опытного спортсмена прыгнул в реку.

Другой человек, наблюдавший происходящее с набережной, подчеркнуто опрятный, с модно спускавшимися на плечи локонами, с франтоватыми усиками, помчался к спасательному взлетолету, дежурившему у цветника набережной.4

Однако понадобилось ничтожное, но все-таки время, чтобы экипаж взлетолета, прихватив с собой спешившего элегантного человека, поднялся в воздух, направляясь к месту бедствия.

Прыгнувший с моста прохожий вынырнул около одного из мальчишек, ловко повернул его к себе спиной, схватил под мышки и поплыл на спине к лесистому берегу, который был ближе набережной.

– Делай, как я, – крикнул он девушке.

Она сразу поняла его и тоже взяла второго мальчугана под мышки, перевернувшись сама на спину.

Взлетолет завис над плывущими. Со спущенной с него гибкой лестницы свешивался человек с растрепавшимися кудрями и протягивал вниз руку.

– Не беспокойтесь, – послышался низкий голос. – Доберемся.

Девушка тоже отрицательно замотала мокрой головой, стараясь скорее доплыть до берега.

Два мальчугана и двое спасших их взрослых вышли на песок созданного здесь пляжа. Их встречала толпа взволнованных купальщиков.

После первых "ахов" и "охов" ребят отпустили. Они попросились на взлетолет, который мог бы доставить их на водную станцию, где ожидали ничего не подозревающие мамы.

Прилетевший на взлетолете человек остался на пляже, приводя в порядок свои кудри.

Собравшиеся было около героев дня купальщики деликатно разошлись.

– Надя, – сказал обеспокоенным тоном прилетевший, пряча гребенку в карман. – Я чуть было не умер со страху, когда все это произошло у меня на глазах!

– А вы? – обратилась девушка к своему спасителю. – Вы тоже умирали со страху, не побоявшись спрыгнуть в воду с такой высоты?

– Я не поспел, – усмехнулся спортсмен, которого только так можно было воспринять после его прыжка. – Просто из подражания следом за вами и прыгнул.

– А что это с неба упало? – спросила девушка, отжимая свои мокрые, отливавшие темной медью волосы. – А вы разденьтесь. Пусть одежда подсохнет на солнце, – посоветовала она своему спасителю. – Как вас зовут?

– Никита Вязов.

– Вы, наверное, спортсмен, прыгун в воду?

– Скорее всего баскетболист, судя по росту, – заметил элегантный человек, выбирая место, где сесть на песок, подстелив под себя свой радужный шарф.

– Спортсмен без спора и смен, – со смехом отозвался Вязов. – Просто нас учат "властвовать собой" и в смысле морали, и на канате, и на батуте. Ну и с вышки в воду.

– На батуте? – оживился элегантный. – Я назвал бы это глумлением над тяготением. Не так ли? – И он, ища одобрения, оглядел собеседников.

– Не глумление, а спор с тяготением, – горячо возразила девушка. – И победа над ним! – добавила она, обращаясь к Вязову. – А я – Надя Крылова, студентка-математичка, синий чулок или сухарь, как вам больше нравится.

– Не верьте, бесстрашный прыгун. Это ведь сама внучка знаменитого академика Зернова, надеюсь, вам известного.

– Кому-кому, а уж нам-то он известен, – загадочно произнес Никита Вязов, тоже отжимая, как и Надя, свои густые, вьющиеся светлые волосы, касающиеся плеч.

Скинув мокрую одежду, он выглядел тренированным спортсменом, высокий, мускулистый, поджарый. Заметив изучающий взгляд девушки, он доверительно сказал:

– Из-за роста моего ребята фамилию мою настоящую Джандарканов переиначили сначала в Длинарканов, потом в Длинновязого, и наконец просто в Вязова. По известной вам традиции XXI века!

Надя расхохоталась.

Элегантный почему-то нахмурился.

– Ну, давайте знакомиться, – предложила Надя. – Я вам, Никита, обязана жизнью, а вы мне ничем не обязаны. Это неправомерно! Я не люблю быть в долгу.

– В долг берут чужое, отдают свое. Старина отжившая! А тут ребятишки тонули. Вот им долг надо было отдать.

– Значит, если бы я одна тонула, вы бы не спрыгнули с моста?

– Это как сказать! Если бы разглядел, то, пожалуй, спрыгнул бы, лукаво ответил Вязов.

– Условный рефлекс героизма, – намеренно не замечая подтекста сказанного, вставил элегантный, счищая песок с брюк.

– Да уж какой там героизм! – с усмешкой возразил Вязов. – При рефлексе любые мышцы срабатывают вполне бездумно: и рук, и ног, и... языка, – со скрытым смыслом добавил он.

Надя взглянула на Вязова чуть удивленно. Однако, решила она, разговор лучше перевести в другую тональность и нарочито капризно спросила:

– А почему это вы обращались ко мне на "ты"? Приказывали мальчика хватать под мышки.

– Прошу простить. По привычке скомандовал, как напарнику, – словно рапортуя, отчеканил Вязов, улыбнулся Наде и засветился изнутри.

И Надя улыбнулась.

– Ну, обо мне, как о любви, все сказано, – почему-то радостно заговорила она, – глаза синие, а волосы рыжие. Синий чулок, сухарь. Или противоположность этому, батут и дельтаплан, как мечта. Отгадать вам. А это, – обернулась она к сдержанно улыбающемуся, так волновавшемуся за нее мужчине, – ученик моего дедушки, о котором он уже упомянул, молодой обещающий доктор физико-математических наук, профессор нашего университета Константин Петрович Бурунов. Прошу любить и не жаловаться. "Смещение бессеровских функций". Может быть, слышали?

– А как же! Мы проходили, – с подчеркнутой почтительностью отозвался Вязов.

– Как? Где проходили? – удивился Бурунов. – Надеюсь, не мимо проходили? Для какой же это цели, спрашивается?

– Для астронавигации. Мы их "бесовыми функциями" прозвали.

– Ах вот как! Ну тогда понятно. Вы из готовящихся?

– Вроде приготовишек.

– Постойте, – прервала Надя. – Астронавигация! Космос? Тогда ответьте, что это было? Только так ответьте, как мне надо.

– Рад бы догадаться, но все-таки, должно быть, метеорит.

– Что? Метеорит в центре Москвы? Да вы с ума сошли! Это невероятно!

– Видите ли, за сутки тысячи тонн космического вещества падают на нашу всепланетную голову. В своем большинстве частицы сгорают метеорами. Некоторые выпадают метеоритами. Больше в океан. Немногие на сушу. В малодоступные места обычно. Потому головы целы.

– Хотите сказать о вероятности падения метеорита даже в центре Москвы, – заметил Бурунов. – Конечно, вероятность такого события ничтожно мала. Однако не равна нулю. Ничего не поделаешь, математика! – И он пожал угловатыми плечами.

– Сколько же времени этот несчастный метеорит носился по космосу, прежде чем свалиться нам на голову, как вы сказали? – И Надя тряхнула волосами.

– А это смотря с какой скоростью он летел, – с хитрецой ответил Вязов. – Если с субсветовой, то, говорят, время на нем, по теории относительности, вроде бы стояло, а у нас с вами на Земле текли тысячелетия. Вот и считайте, какой тут возраст у пришельца из космоса.

– Во-первых, позволю себе заметить, – вмешался профессор Бурунов, сомнительно, чтобы метеориты достигали в своем движении подобных скоростей. Во-вторых, еще более сомнителен пресловутый "парадокс времени", который вы упомянули. Не знаю, как вы там проходили теорию относительности, но...

– Не спорьте, – прервала Надя. – Я не хочу, чтобы это был метеорит. Пусть это будет посланец из космоса!

– Так метеорит вроде и есть посланец из космоса, – заметил Вязов.

– Нет, не такой! Мне нужно письмо от улетевшего звездолета, – вдруг погрустнев, сказала девушка.

– Зачем говорить о печальном, – прервал Бурунов. – Не лучше ли отпраздновать чудесное спасение? Наградить отважного спасителя медалью. Шоколадной, разумеется. Кстати, к нам, кажется, идут. Притом две совершенно прелестные женщины. Дети с ними. Впрочем, они только подчеркивают их привлекательность, – и возбужденный профессор вскочил на ноги, поправляя кудри.

И когда он отошел навстречу идущим, Вязов заговорщически подмигнул Наде, немало удивив ее. И она вдруг увидела в своем спасителе совсем другого человека, чем он казался. За этим с виду простоватым, подшучивающим прыгуном мог скрываться недюжинный интеллект. Он говорил об астронавигации, о теории относительности, о последнем слове в математике, как о совершенно обычном деле. И, конечно, был "себе на уме". За каждым его словом можно угадать иронию, и прежде всего к самому себе, глубокий и неожиданный смысл. Словом, Надя принялась старательно оправдывать свой проснувшийся интерес к нему.

Впрочем, справедливости ради, надо признать, что не предполагаемые качества, которыми она готова была наделить своего нового знакомого, и даже не его героический поступок привлекали ее к нему, а не вполне осознанное, необъяснимое и, конечно же, неоправданное влечение, которого следовало бы стыдиться!

Но все, что произошло вслед за тем, еще больше подействовало на Надю.

К молодым людям подошли две нарядные женщины с успевшими переодеться мальчиками и рассыпались в благодарностях за спасение их сынишек. Купальщики со всех сторон обступили пришедших.

Гордые общим вниманием, мальчуганы с любопытством разглядывали Надю, Никиту и Бурунова, который среди толпы почти голых людей выглядел инородным телом.

Когда женщины с детьми ушли, а Константин Петрович галантно отправился их проводить, Никита спросил:

– Так почему же вы ждете письмо со звездолета?

– Ах, Никита! Вспомните, ведь все знают, что целых два года прошло, как улетел звездолет, а сигналы его перестали приходить еще год назад. Дедушка почти уверен, что они погибли. А я не хочу верить. Понимаете, не хочу, не могу верить, хотя во всем ему верила. Когда он... ну, понимаете, когда он...

– Доказал, что лететь к звездам можно, – закончил за нее Никита. – Что скорость звездолетов может превышать световую и далекие звезды достижимы.

– Откуда вы знаете? – без всякого удивления спросила Надя, уверенная, что этот человек должен знать.

– Понаслышке, – улыбнулся Вязов. – И даже от той самой Надежды Крыловой.

– Какой той самой?

– Которая дочка командира звездолета Алексея Крылова.

– Вы что, колдун? Читаете чужие мысли? – шутливо спросила Надя.

– Нет, сродни сыщику. В древней литературе был такой герой, Шерлок Холмс, помните? Он всех удивлял, определяя с первого взгляда всякие подробности о каждом встречном.

– Ну, помню, – протянула Надя, пытаясь разгадать, куда он клонит.

– Своего друга доктора Ватсона он однажды поразил, все рассказав о прохожем, увиденном в окне.