Текст книги "Донкихоты Вселенной"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

– Так, говорите, в памяти далеких поколений?

– Для звездных полетов это несомненно так, Георгий Тимофеевич. Помните, в прологе мы с вами хотели проверить это. Вы пытались предложить взять на орбитальную станцию атомные часы.

Береговой махнул рукой.

– Нокаут, – произнес он. – Получил я нокаут от ученых, едва заикнулся.

– Как же так?

– Они забили меня сразу в угол. Представь, говорят, что два межпланетных корабля разлетаются в разные стороны из одной точки и достигают каждый световой скорости. Какая у них будет относительная скорость? А?

– Какая же?

– Выходит, двойная! Вот и полетела вся теория относительности с ее сокращением времени. Сам черт не разберет, какое же время будет у этих разлетевшихся кораблей.

– Это потому, Георгий Тимофеевич, что у нокаутировавших вас противников не было тайны нуля в руках.

– Это Надиной, что ли?

– Вот именно. Они предложили вам представить себе относительную скорость двух разлетевшихся кораблей, не имея на то права, ибо не учитывали отношения масс.

– Так массы у кораблей могут быть равными.

– Но масса точки, откуда они разлетелись, связанная со всей Вселенной, равна бесконечности. Следовательно, относительную скорость каждого корабля нужно рассматривать только по отношению к этой неподвижной точке, обладающей бесконечной массой. И сокращенное время у обоих кораблей будет совершенно одинаковое. Словом, всякая теория требует практической проверки, и от имени своих героев с вашей помощью я хотел бы убедить наших ученых, что в постановке предложенного опыта нет ничего антинаучного.25

– Фантазия! – глубокомысленно произнес Береговой.

– Без фантазии нет наук! – ответил я.

– Вот, скажут, фантазия – пять человек возьмутся чужой мир от ядерной катастрофы спасти. А я так думаю, эти пятеро – пример для каждого из нас, призванных Отечество наше земное спасать. Пятеро шли на подвиг и нас за собою зовут, и только в этом случае сбережем мы нашу Землю, как Родину отстояли когда-то.

Береговой угадал сокровенный замысел романа. Если те же мысли пробудятся и у других читателей, автор будет счастлив.

Я провожал Берегового в подъезде.

Лифтерша-старушка из моего пролога давно ушла на пенсию, замены ей не нашлось, некому было оценить военную выправку былого летчика. Я смотрел ему вслед и думал:

"Герой войны, герой космических полетов, – и добавил мысленно: – Герой звезд".

Конец

Февраль 1986 – май 1987 гг.

Книга вторая

ОТРАЖЕНИЕ ЗВЕЗД

Роман-гипотеза в четырех частях

Истинная мудрость – не вершина знаний, а способность распорядиться ими для общего блага.

По Сократу.

ПРОЛОГ

Атомы, расположенные в узлах одного и того же кристаллического вещества, абсолютно тождественны.

Физические свойства кристаллов

"В таинственном мире космоса, в беспредельном просторе миллионов световых лет, среди сверкающих центров атомного кипения материи, среди звезд, живущих или рождающихся, гигантских или карликовых, ослепительных или матово-черных с непостижимой плотностью, через вакуум материальный, но неощутимый, как пустота, по сложной трассе летел звездолет.

Его вело познание Разумом высшего закона, по которому любые материальные частицы, взаимодействуя, всегда будут стремиться занять положения, отвечающие наименьшей энергии системы, которую образуют.

Частички земного вещества, где это возможно, выстраиваются в кристаллах – в структуре, отвечающей этим условиям. В равной мере этому закону, очевидно, должны подчиняться и космические тела.

Космический странник искал среди них, казалось бы, хаотически рассыпанных, упорядоченные таким общим законом звездные кристаллы.

Звездолет – колосс по земным масштабам и всего лишь ничтожная пылинка в бездне Вселенной нес в себе всепобеждающую волю Разума.

Состоял он из двух модулей размером с многоэтажный дом. Тяговый использовал энергию, сокрытую в квантах вакуума. Жилой модуль, по объему равный тяговому, с отсеками звездонавтов, системой их жизнеобеспечения, с кабинами пилотов, начиненными пультами и компьютерами, защищен был от опасных излучений высвободившейся вакуумной энергии стокилометровым расстоянием, через которое тянулся трос-буксир, совмещенный с кабелем управления".

Автор позволит себе мысленно представить, как, зайдя к нему, читает эту первую страницу его нового романа прославленный космонавт Георгий Тимофеевич Береговой, плотный, статный, с "властными бровями" и добрым взглядом.

Воображаю, как он вопросительно посмотрит на меня:

– Это куда же "внук Жюля Верна" нас направил? В Кристаллическую Вселенную?

– Представим, что, населенная людьми, наша планета Земля находится в узле решетки одного из звездных кристаллов, а во Вселенной их великое множество. В одной только нашей Галактике из трехсот миллиардов звезд по крайней мере два миллиона солнцеподобных, которые как раз и могут находиться в узлах кристаллической решетки неведомого космического "надвещества". И узлы эти тождественны, как одинаковы атомы кристаллов земных веществ.

– Вроде пятаков, одним небесным штампом оттиснутых, – усмехнется Береговой. – Вот бы туда добраться! Сколько же сверхсветовых скоростей набрать понадобится?

– Никак не больше световой.

– Это верно, – вступит наш третий собеседник, "первопроходчик космоса", раньше всех шагнувший в открытое межпланетное пространство, кистью художника потом запечатлев его.

Алексей Архипович Леонов когда-то награждал меня памятным знаком космонавтов.

– Помним, помним, – оживится Береговой. – Ваш университетский профессор утверждал, что со сверхсветовой скоростью далеко не улетишь.

– Вот-вот, – подтвердит Леонов. – Лет до ста нам расти, все без старости, и только разгоняться да тормозить.

– Конечно, – вступлю я, – при ускорении разгона, равном ускорению земной тяжести (с большей тяжестью долгой жизни не прожить!), если в двадцать лет вылететь, то лишь в течение двадцати лет можно наращивать неограниченную скорость. Столько же лет понадобится и на торможение. И за все это время, летя со средней скоростью десять световых лет в год, пройдешь лишь четыреста световых лет расстояния.

– "Сверхсветовая черепаха"! – рассмеется Леонов. – Только разогнался, а уже тормози, назад поворачивай, чтобы к своему столетнему юбилею вернуться.26 На полпути к ядру Галактики! Природа, она хитра! Запрет на общение чужих миров, надо думать, в основе ее заложен.

– А неплохо было бы, – подзадорю я, – добраться до такого же, как наш, узла звездного кристалла и на планету-близнеца ступить?

– Неплохо бы, да "бодливой корове бог рогов не дает", – отшутился Леонов.

– А там все развивается по нашим же законам, – интригующе продолжу я. – И планета населена...

– Людьми, – вставит Береговой.

– Совсем такими же, как мы.

– Выходит, через космос можно к самим себе причалить? – добавит Береговой.

– Зачем же звездолет? – отзовется Леонов. – Встань перед зеркалом и беседуй сам с собой о жизни.

– Нет, лучше к ящерам иль к фараону. Египетскую чарку с ним распить, не уймется Береговой. – Недаром бог Тот у них покровителем мудрости считался и якобы с Сириуса прилетел.

– А если не шутить? – предложу я. – Если вспомнить, что при теории относительности с достижением субсветовой скорости звездолет перейдет в другой "масштаб времени"? Эйнштейн доказывал, что время на таком объекте так сожмется, что неимоверные расстояния им будут пройдены за мгновения "по бортовым часам", поскольку они замедлят ход. И ядерные физики, имея дело с субсветовыми скоростями элементарных частиц, во всем согласны с ним.

– Так то ж микромир! – попробует возразить Береговой.

– Закон Природы общий. Давайте помечтаем, что стало бы с нами, достигни мы субсветовой...

– Когда часы остановятся карманные?

– Не для нас, а лишь для тех, кто проводил нас в путь. Для них-то мы уподобились бы лучу света, а для нас все звезды мелькали бы мимо. И главное, что "время" на них тоже "мелькало" бы. Мы пройдем во Вселенной любое расстояние, а стрелочка корабельных часов едва сдвинется с места, на Земле же минут тысячелетия! Так что такой полет по плечу лишь Героям, способным оставить свое время, родных и близких.

– Так бывало, – напомнит Леонов. – Когда в атаку шли или впервые космос штурмовали. Никто не знал, вернется или нет.

– А мы вернемся! Но главное, достигнем планеты-близнеца. Загадочную иноземлю. И, может быть, тогда, когда не разрушится ее космический сосед, планета Инофаэтон. У нас от подобной планеты остались лишь ее обломки, растянулись между Венерой и Марсом (на орбите Фаэтона), но во имя этого пример погибшего из-за ядерной войны Фаэтона надо признать науке, как это сделал Нильс Бор.

И пришлось бы мне рассказать друзьям-космонавтам о встрече московских писателей в 1967 году с Нильсом Бором и его супругой, бежавшими от гитлеровцев во время войны из Дании на парусной лодке.

Высокий лоб на удлиненном лице, усталые плечи, приветливо-проницательный взгляд.

Автор квантовой теории Нильс Бор один из немногих сразу принял специальную теорию относительности Эйнштейна и всю жизнь поддерживал с ним дружеские отношения, хотя Эйнштейн так и не воспринял квантовой теории Бора, без которой современные физики обойтись не могут.

Говоря о переизбытке знаний физиков, Бор признался, что для выхода из научного тупика требуются безумные идеи, каковой в свое время и оказалась теория относительности. И столь же безумная идея, как ему кажется, должна теперь объединить эту теорию с электродинамикой, теорией гравитации и будущей теорией вакуума. Эйнштейну, ставившему перед собой такую задачу, решить ее не удалось.

Нас, писателей, собралось тогда немного. Сохранилась редкая фотография. Семен Кирсанов, Борис Агапов, Юрий Тушкан, Леонид Соболев, Василий Захарченко, все былые соратники...

Я спросил Нильса Бора (как писал потом, вспоминая об этом, Леонид Соболев), допустимо ли считать, что планета Фаэтон раскололась от взрыва, воздействовавшего на нее со всех сторон, что могло случиться, скажем, при взрыве всех океанов планеты, вызванном мощным термоядерным устройством во время ядерной войны обитателей Фаэтона? Ведь планетные обломки остались на круговой орбите планеты, а не движутся по эллиптическим траекториям, как при взрыве ее изнутри или столкновении с другим космическим телом.

Ядерная война на Фаэтоне?

Нильс Бор помрачнел, но, приняв это всерьез, сказал:

– Я не исключаю такой возможности. Но если бы это и было не так, все равно ядерное оружие надо запретить.

Так "кольцо астероидов", существуя в нашей Солнечной системе, становится весомым аргументом против ядерных войн на Земле. Нельзя допустить превращения нашей планеты еще в одно "кольцо астероидов"!

Но если опасность ядерной гибели Земли будет снята (а это не может быть иначе!), останутся другие кристаллы Вселенной, другие иноземли и инофаэтоны, где катастрофа еще не произошла и предотвратить которую – долг разума.

Разве это не та свято-гуманная цель, которая может повести будущих звездонавтов в глубины Вселенной?

– Эка закрутил! – воскликнет Береговой. – Этот фантаст нам с тобой, Алеша, здесь задачу ставит Землю от судьбы Фаэтона сберечь!

Я скажу в ответ:

– Через сто лет такой вопрос будет принадлежать истории. Уверен, не появится еще одно кольцо астероидов между Венерой и Марсом! (На орбите Земли). Но во имя этого пример Фаэтона науке следует признать, как сделал Нильс Бор.

Космонавты согласятся со мной и, может быть, пожелают прочесть рукопись, взяв ее с собой в Звездный городок.

Пусть прочтут, пусть узнают своих правнуков, а может быть, увидят и кое-что близко знакомое...

Мне, как всегда, будет жалко расстаться со своими героями, которых ощущаю рядом с собой, привыкнув разделять с ними горе и радость, победы и поражения.

Звездолет, проделав сложный маневр с двумя модулями, вышел на околопланетную орбиту, чтобы через приборы наблюдения изучить Иноземлю, поскольку Инофаэтон давно разрушился, оставив такое же "кольцо астероидов" на своей орбите, как и в родной Солнечной системе.

Очертания материков изучаемой планеты оказались столь знакомыми, земными, что вселяли радость в звездолетчиков, подтверждая теорию Кристаллической Вселенной. Им не терпелось спуститься на Иноземлю.

Но в какую эпоху они попадут? В фараоново царство, в красоту античности, в мрачность средневековья или в золотой век грядущего?

Искусственных электромагнитных излучений для средств связи и дальновидения не обнаружилось. Природные же электрические разряды в атмосфере наблюдались. Возможно, иночеловечество распознало сущность этих явлений и овладело электрической энергией, а тогда до ядерной всего лишь один шаг. Однако обитатели планеты не вывели еще своих объектов в космос.

Степень развития здесь уступала земной. Но на местных материках наблюдались признаки земледелия. На огромных пространствах суша меняла свою окраску от высоких широт к низким по мере перехода к более теплому климату и созревания культивируемых растений.

На совершенно земных морях и океанах в электронный телескоп наблюдались парусные суда. Очевидно, внутренняя энергия (горения, не говоря уже об атомной) не применялась еще для тяги. Скорее всего этой цели служили прирученные животные вроде земных лошадей, верблюдов, слонов. На них могут ездить люди совершенно такие же, как и прилетевшие к ним пришельцы с планеты-двойника.

Но как они встретят гостей из космоса?

Могла ли горстка людей, явившись к ним, повлиять на развитие целой планеты?

А почему бы не так?

Если вспомнить человеческую историю, то некоторые учения, философские или религиозные, охватив впоследствии многие народы, начинались с зажигающих слов единичных проповедников. Конечно, понадобилось много смен поколений, чтобы из высеченной первоучителем искры разгорелся пожар учения, распространяясь на целые страны и несчетные массы людей.

Горстке прилетевших из космоса "проповедников" предстояло спуститься на поверхность планеты-двойника. Им известно было, какой бедой становилась на родной Земле превращенная в догму самая светлая идея, если она опиралась на насилие и жестокость.

Не встретятся ли они здесь с подобием религиозных или других изуверских войн, с кострами инквизиции, гильотинами "во имя свободы и братства" или лагерями смерти и гнета расистского превосходства? Под лживой маской "справедливости" и здесь, как в разные эпохи на Земле, может свирепствовать все то же вероломство, все тот же деспотизм. Именно против этого готовы были бороться пришельцы, чтобы по-иному направить развитие обнаруженного ими "иночеловечества". В чем скажется произвольная приставка "ино"?

Готовясь к спуску, они уговаривали свою звездонавтку, математика корабля, остаться на звездолете, выправляя его орбиту при потере высоты и ожидая возвращения остальных соратников после выполнения ими всего, что они смогут сделать. И уже всем вместе отправиться в обратный путь.

Но звездонавтка, смешав гнев со слезами, категорически отказалась остаться одна в безопасности. Она не хотела расставаться ни с товарищами, ни с человеком, милым ее сердцу. У нее, как у всех, одна судьба, считала она, единая с ними цель.

Командиры согласились с ее предложением запрограммировать автоматы на сохранение звездолета на заданной орбите.

Все шестеро в серебристых скафандрах отважно перешли на спусковой модуль, печально взглянув на покидаемую жилую кабину, свой уютный космический дом, частичку родной Земли.

Спусковой модуль представлял собой крылатый космолет, способный войти из космоса в плотные слои атмосферы (вполне земной, как показали запущенные зонды), и, двигаясь по спирали, постепенно погасить космическую скорость, как вычислил то еще К. Э. Циолковский, учивший детей считать в классе, а научивший людей летать в космосе.

Потеряв скорость, космолет сможет планировать, выйдя к намеченной малонаселенной местности, где, наверное, удастся скрыть его, чтобы воспользоваться им с его реактивными двигателями для подхода к ожидающему звездолету, готовому к обратному рейсу.

Космолет отделился от гигантского диска, который стал на глазах у прильнувших к иллюминаторам людей уменьшаться в размерах. Уже неразличим стал трос, ведущий к невидимому за сто километров тяговому модулю, который поведет когда-нибудь звездолет обратно к другому узлу звездного кристалла, к маленькой планете у родной звездочки, двойнику сверкающего здесь светила.

Пилот космолета, один из командиров экспедиции, притормозил аппарат, переводя его на многоспиральную трассу спуска.

Часть первая

ГОРНЫЙ РЫЦАРЬ

Честный и бесчестный человек познаются не только из того, что они делают, но из того, чего они желают.

Демокрит.

Глава первая

СЛУЖЕНИЕ ДОБРУ

Умом не поверить,

А сердцем вовек,

Что хуже нет зверя,

Чем зверь-человек!

Сирано де Бержерак.

Есть тишина, всем знакомая, со звоном в ушах. Есть тишина зловещая, что недвижно затаилась в непроглядной черноте. Но есть еще тишина нежная, даже ласковая, располагающая думать не о себе, а о других, растроганно желая им добра. А когда слита она с ароматом цветов, то помогает заглянуть и в самого себя, открыть в себе и силу, и слабость, и любовь, и ненависть вечно неразгаданные тайны бытия...

Это волшебное действие тишины и аромата цветов испытал на себе Мартий Лютый, возвращаясь звездной ночью с веселой пирушки.

Был он славным малым, общим любимцем, сыном зажиточного земледельца, старосты села, давшего сыну образование в школярии братьев-добреитов при сельской церкви.

Жизнелюбивый и неугомонный, он испытывал сейчас сладостное смятение чувств и неодолимое желание сотворить нечто особенно доброе своим мирно спящим под односкатными соломенными крышами односельчанам. Не знали они, многодетные, ничего, кроме изнурительного труда да жестоких поборов для короля, сиятельных землевладельцев и святой, но ненасытной церкви, учащей молениям и смирению.

Юноша остановился перед мостом, перекинутым через овраг. Пахнуло прохладой протекавшего внизу ручья. Мартий застыл, запрокинув голову с копной черных волос до плеч, любуясь россыпью драгоценных звезд на бархатном небе, коренастый, крепкий, упершийся сильными ногами в твердую землю. И вдруг протер глаза. Не видывал он до сих пор светящихся птиц! Но что иное могло двигаться в небе как две связанные между собой звездочки? Будто существо с горящими глазами летело над землей.

Мартий резонно решил, что это небесное видение предназначено ему с его мыслями о сотворении Добра.

Он сел на мосту, свесил ноги и начал ждать. Драгоценные звезды, как вбитые в небосвод, стояли на своих местах, и ни одна из них не упала, не сорвалась с гвоздя небесного, как приводилось ему видеть прежде. Очевидно, бегущие меж звезд огни просто померещились.

Мартий не мог бы сказать точно, сколько времени просидел он на мосту, вопросительно поглядывая на звезды. И все-таки пара движущихся огоньков опять появилась в небе. Неведомое существо с горящими глазами пролетало над землей, передавая вниз что-то важное, непонятное.

Кто мог объяснить Мартию суть загадочного видения? Может быть, святой птипапий (малый папий), настоятель ближнего монастыря Пифий, человек, как говорят, мудрый, доступный, воплощение добра?

И вдруг Мартий понял, что звездочки движутся именно в направлении монастыря, как бы указывая ему, Мартию, путь туда...

Мартия знали как парня решительного, но его неожиданное желание удивило односельчан и прежде всего старосту Гария Лютого, узнавшего, что сын его Мартий хочет постричься в монахи и уйти в монастырь.

Друзья пытались отговорить Мартия, но добились только обещания сперва отправиться для беседы с настоятелем монастыря и уж потом с его толкования небесного видения постричься в монахи.

Появление в монастыре сына старосты ближнего села, Мартия Лютого, – о ком настоятель Пифий не мог не слышать, так как монастырские уши самые чуткие, – было неожиданным. Узнав об этом, птипапий послал ему навстречу инока, чтобы тот, проводив гостя по монастырю, привел к нему в келью. Мартий ждал пурпурных одежд птипапия с яркими символами папийской религии, но предстал перед обыкновенным монахом с узким изможденным лицом, согбенными плечами и печальной улыбкой мудрого и заботливого человека. Тихим голосом он встретил гостя:

– Встань передо мной, сын мой, и ответствуй, что привело тебя в нашу обитель тишины и спокойствия?

– Видение небесное, отец наш, – ответил Мартий, невольно отводя свои узкие глаза от пронизывающего взгляда настоятеля.

– Каково оно было и что указало тебе, скромный юноша?

– То были светящиеся глаза кого-то, с небес смотревшего и указующего мне путь к вам, в монастырь. И я пришел просить вас, ваша святость, снять с моей души смятение, объяснить мне видение и благословить на пострижение в монахи, дабы служить Добру, отрекаясь от молитвы черной.

– Черной? – удивился птипапий. – Не разъяснишь ли ты свои представления об этом?

– Если позволите, я прочту вам стихи о черной молитве.

– Я слышал о твоих порой дерзких стихах, вызывающих недовольство людей, стоящих выше тебя. Но если ты пришел с раскаянием, то произнеси и эти стихи.

Мартий упрямо, по-бычьи склонил выпуклый лоб и отчетливым голосом прочел:

Черна та жадная молитва,

Где жажда благ, "за блага битва".

Где все хотят от бога взять,

А богу просьбы лишь отдать.

Птипапий сокрушенно покачал головой:

– Знаешь ли ты, беспутный юноша, что за одни такие наивные деревенские стихи, отнюдь не принадлежащие признанному пииту, ты мог бы попасть в руки папийской "святой службы увещевания", где уготовлены все ужасы очистительных мучений, дабы облегчить тебе, уже безгрешному, переход в иной мир.

– Я никогда ничего не боялся, ваша святость, и не побоялся прочесть вам стихи, ибо верю, что всевышний печется о добре, а не о благах тех, кто с назойливым усердием молит о них.

– Я вижу, что видение, призвав тебя в монастырь, было предостерегающим, ибо лишь здесь ты спасешься от возможных преследований, если поведешь достойную жизнь, как и подобает в обители смирения.

– Могу ли я считать ваши слова благословением для пострижения моего в монахи?

– Чувствую, что ты отличаешься от других добреитов, приютившихся здесь. Прежде, чем дам тебе благословение, хочу ближе узнать тебя.

И настоятель провел длительную беседу с беспокойным юношей, принявшим столь несвойственное ему решение.

И чем дольше говорил настоятель с ним, тем больше убеждался в недюжинности его ума, нежданной начитанности и смелости суждений, которые вполне могут толкнуть юношу в лапы службы "увещевания".

Пифию хотелось и спасти способного молодого человека, и вместе с тем обрести в нем умного помощника в делах, выходящих за рамки монастырского отречения, принося пользу мирянам. И он дал согласие на его пострижение.

Пифию предстояла поездка в Орлан, к которому приближались тритцанские завоеватели во главе со своим предводителем, провозгласившим себя королем Френдляндии Дордием IV, хотя истинный престолонаследник Кардий VII, сын покойного короля, находился в Орлане, и птипапий должен был встретиться с ним, хотя тот, по слухам, предавался пирам и любовным утехам.

Папийская религия обладала древней традицией отпускать новообращенного монаха к родным и близким для прощального кутежа. Село Мартия Лютого было на дороге к Орлану. Если после пострижения Мартия Лютого отпустить в село, можно заехать за ним по пути в Орлан, благо карета прелата беспрепятственно пропускалась обеими враждующими сторонами.

Пифий объявил Мартию о своем решении, и тот, опустившись на колени, принял благословение.

Предстоящему путешествию в Орлан с птипапием он был по-юношески рад, тем более что оно состоится после прощального пира в селе.

Длинный, из нескольких частей стол был вынесен во двор, и около него собрались многие жители села.

Мартий Лютый в новенькой сермяжной сутане поведал родным и близким, почему решил посвятить свою жизнь служению Добру и пошел в монастырь, где в тиши и молениях всевышнему надеется принести людям наибольшую пользу.

Речь свою отрешившийся от мирских сует инок произносил с кружкой пенящейся веселухи в руке.

Внезапный шум заглушил одобрительные голоса гостей, тоже отведавших питья.

По улице скакали конные воины на вывезенных с далекого материка свирепо храпящих лошадях. Всадники в темных панцирях с криками размахивали обнаженными мечами.

– Тритцы! – послышались возгласы ужаса.

Только что сидевшие за прощальным столом гости бросились врассыпную.

Во двор старосты влетел бравый, заросший рыжей бородой всадник в надвинутом на глаза черном шлеме и развевающемся кроваво-красном плаще, накинутом поверх лат. Его вороной конь, повинуясь седоку, вскочил передними копытами на стол, круша блюда с яствами и разливая пенящейся лужей веселуху.

– Хозяина сюда! – грозно крикнул бородатый всадник с близко посаженными яростными глазами и всадил меч в дерево стола так, что осколки посуды разлетелись искрами.

Его черненые доспехи зловеще отражали словно померкнувшие лучи солнца.

Отец Мартия, степенный Гарий Лютый, вместе с сыном оставшийся сидеть за столом, грузно поднялся с места.

– Чем староста селения может служить почтенному рыцарю? – спросил он, низко кланяясь.

– Не просто рыцарю, дурак, а королю Френдляндии должен ты служить, Дордию IV, вколоти это себе в свою безмозглую башку. И давай вытаскивай во двор незаконно пожалованное тебе золото и свое добро поценнее, которое ты небось припрятал для слабоумного Кардия, осмелившегося претендовать на занятый мною престол!

– По какому праву, ваше всевластие, намереваетесь вы забрать мое достояние? – неосторожно осведомился старший Лютый, в то время как его сын словно окаменел рядом с ним.

– Ты еще рассуждаешь, скотина! – заорал рыжебородый всадник, именующий себя королем. – Эй, тритцы! Вынести сюда во двор все ценное и сжечь это песье логово, да и остальные конуры приспешников кретина Кардия тоже жара ждут.

– Прошу простить, всевластный рыцарь, – вмешался монах, – позвольте спросить вас, чем заслужили жители этого мирного села вашу немилость?

– Молчи, монастырский ублюдок! Я не разрубил тебя на части, как смердящую тушу, только боясь затупить свой меч о твои сермяжные доспехи, и, подбоченясь, он хрипло захохотал.

Нагрянувшая во двор солдатня, соскакивая с коней, подхватила этот хохот, в восторге от остроумия своего короля.

– Прочь отсюда! – крикнул, тряся седой бородой, староста Гарий Лютый, поднимаясь на ступени крыльца, и тут же упал в пыль двора, сраженный мечом только что спешившегося хромого солдата, уловившего гнев на лице предводителя.

Мать Мартия Лютого, Нария, маленькая испуганная старушка, выбежала из дома и приникла к окровавленному телу старика, оглашая двор криком и заливаясь слезами.

Тот же припадающий на левую ногу солдат, видя, что "король", кивнув, поморщился, ударом меча заставил ее замолчать, и кровь ее смешалась с кровью мужа.

Мартий застыл, сведенный судорогой, скорчился над столом, не в силах произнести ни звука.

Тритцы потешались над его состоянием, осыпая его непристойными шутками.

Из дома вытащили сундуки с добром, сваливая в кучу золотые чаши, блюда и парадную одежду прямо у стола, за который уселись пировать "победители".

Потом из дома выволокли притаившуюся там младшую сестру Мартия Элию. Тоненькую, с бледным от страха лицом фарфоровой статуэтки. При виде убитых отца с матерью она потеряла сознание, и глаза ее закатились. Элию потащили за белокурые волосы в сарай.

А за столом, раскачиваясь все вместе из стороны в сторону, шумно пировали "король" и подручные, отдавая дань веселухе, издевательски предлагая отведать ее скрюченному Мартию.

Казалось невероятным, что его не убили, но у Дордия были на то особые причины. Отъявленный трус в душе, он страшился возмездия всевышнего за свои преступления и не чинил насилий над служителями церкви, дарящими (правда, за плату) "святое прощение", необходимое Дордию в его предательской войне против собственного народа на стороне заморских завоевателей с Тритцанских островов. Он считал, что власть, которой добивался, может держаться лишь на страхе, а страх вселяется жестокостью, не знающей пощады.

Из сарая выбежала похожая на девочку-подростка Элия в изорванном платье, с искусанными губами. Рыдая, она громко проклинала своих обидчиков.

Ее встретил новый взрыв хохота, а чтобы она не мешала воплями пирующим, по знаку Дордия ее убили.

Из дверей дома старосты повалил дым. По обе стороны улицы пылали соломенные крыши других домов. Солдаты забавлялись, рубя мечами слишком громко рыдающих женщин и протестующих земледельцев.

И в эту оргию насилия въехала карета, подвешенная к загнутым над ее крышей мягким рессорам, со священным символом птипапия на дверцах. Непомерно большие колеса вздымали пыль, и она, клубясь, сливалась с дымом пожарищ.

Птипапий Пифий высунулся из окна кареты, с ужасом взирая на развернувшуюся перед ним картину.

Около дома старосты карету остановили.

Из распахнутых ворот, пошатываясь, вышел сам "король Дордий IV". Сняв черный шлем, он потряс ярко-рыжей бородой.

– Рад видеть здесь вас, отец мой, как дыхание святости! – начал он заплетающимся языком. – Я готов был встретить и самого папия И Скалия, наместника всевышнего на Землии, Великопастыря всех времен и народов, дабы испросить у него святое прощение. За полагающуюся плату, разумеется, Дордий повел рукой вокруг, потом пьяно рухнул на колени, пробормотав: Прошу благословения.

"Святое прощение!" – мелькнуло в мыслях Пифия. Когда всевышний в лице папия И Скалия, Великопастыря всех времен и народов, возвел его в сан птипапия, то, отведя ему Орланский молельный округ, наделил его правом "святого прощения". Однако почему-то оставил настоятелем заштатного монастыря, кстати, лежащего на пути завоевателей к Орлану. Так не для святого ли прощения преступных захватчиков получил он от И Скалия свой сан, ведь папий не прочь был поддержать Дордия.

Протянутая для благословения рука дрожала, а губы едва произнесли:

– "Святое прощение" дается лишь после исповеди в папийской церкви, ваше всевластие.

– Знаю, знаю, – пробубнил рыжебородый Дордий, сверкая близко посаженными глазками. – Мне надо разобраться с трофеями, выделить надлежащую долю папию И Скалию. А церковный закуток, поди, найдется в вашем монастыре? Ждите меня там! Не обеднеете!

– Двери церкви открыты для любого молящегося, – ответил птипапий, отводя глаза в сторону. Дордий, вскочив, поднял руку.

– Не спешите, пресвятец наш, я должен вручить вам задаток в знак того, что ради Великопастыря И Скалия щажу ваших отрекшихся от мира стриженых олухов. Примите в знак моей щедрости тело еще живого вашего монашка, который, не будучи мужчиной, как сущая баба, не выдержал будней нашей солдатской жизни. Может быть, он тоже нуждается в "святом прощении", не оказав нам сопротивления, но вряд ли у него найдется, чем заплатить за отпущение грехов.