Текст книги "История логики"
Автор книги: Александр Маковельский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 43 страниц)
Глава VIII
Логика во Франции в XVII в.
Ведущим мыслителем Франции первой половины XVII в. был Рене Декарт (1596–1650). Он поставил перед наукой задачу освободиться от всех традиционных воззрений, от веры в авторитет, от предвзятых и унаследованных от прошлого взглядов. Декарт хочет построить заново все здание науки с самого основания. Ради этого он провозглашает в качестве первого предварительного условия создания новой науки принцип всеобщего сомнения (de omnibus dubitandum). Это сомнение необходимо для критической проверки всего нашего знания и имеет своей целью отыскать абсолютно достоверную истину, сомневаться в которой было бы невозможно. Такую истину Декарт находит в положении: «Я мыслю, следовательно, я существую» («Cogito ergo sum»). Это положение Декарта говорит о самодостоверности сознания: я могу сомневаться во всем, могу сомневаться в существовании материального мира, но, поскольку я сомневаюсь, самый факт сомнения как факт сознания стоит вне сомнения. В самодостоверности фактов сознания Декарт находит точку опоры против абсолютного скепсиса. Отсюда он заключает о существовании самостоятельной духовной субстанции, атрибутом которой является мышление (сознание) и наряду с которой признается существование материальной субстанции с ее атрибутом – протяженностью.
Таким образом, Декарт строит дуалистическую философскую систему. Хотя Декарт и Фр. Бэкон стремились создать новую философию, не связанную никакими предвзятыми идеями, но они не в силах полностью освободиться от старого схоластического груза. Так, Декарт принимает учение о врожденных идеях, об идее бога и другие положения схоластической метафизики. Точно так же Фр. Бэкон, развив новый метод собирания и обобщения эмпирического материала, в конечном итоге ставит науке задачу открывать «формы» вещей в старом схоластическом смысле этого слова. И Декарту и Бэкону в равной мере присуща и та историческая ограниченность, что оба они метафизики.
Основное расхождение между Декартом и Бэконом заключается в том, что Декарт односторонне стоит на позиции рационализма, а Бэкон на позиции эмпиризма. В XVII и XVIII вв. рационализм и эмпиризм противостояли друг другу как борющиеся между собой течения научной мысли, причем эмпиризм преимущественно развивался в Англии, а рационализм на континенте Европы. Таким образом, Бэкон был основоположником эмпиризма, Декарт – основоположником рационализма в философии XVII-XVIII вв.
Для Декарта образцом подлинно научного метода является математика. Математика указывает единственно правильный путь, ведущий к исследованию истины. Исходя из первых элементов, дедукция создает единую, непрерывную, нигде не нарушаемую цепь знаний. Все в природе происходит на основе математических закономерностей (в этом основное отличие Декарта от Бэкона). У Декарта дано построение учения о природе исключительно на началах механики. Чувственно не воспринимаемые корпускулы, к которым Декарт в конечном итоге сводит материю, есть в сущности геометрические понятия. Только дедукцию Декарт считал строго научным методом объяснения действительности, дающим вполне достоверные и несомненные истины. Хотя и к индукции он относился без пренебрежения, он считал полученные этим путем положения весьма сомнительными и недостоверными.
Декарт, подобно Бэкону, придает огромное значение методу исследования, считая, что суть дела – в выработке научного метода.
В «Правилах для руководства ума» четвертое правило озаглавлено: «Метод необходим для искания истины». Здесь Декарт рассуждает следующим образом: «Люди одержимы столь слепым любопытством, что часто направляют ум на неизвестные пути, без определенной надежды, но только чтобы посмотреть, не находится ли там случайно то, чего ищут. Словно человек, который был бы снедаем столь безумным желанием найти клад, что рыскал бы по всем дорогам, ища, не оставил ли такого какой-нибудь путешественник. Так изучают почти все химики, большинство геометров и много философов. Не отрицаю, что среди заблуждений – иногда выходила удача встретить какую-нибудь истину. Но за это не могу почесть их более искусными, а назову их только более счастливыми. Лучше вовсе не искать истины относительно какой-либо вещи, чем искать без метода. Изучение без порядка и разные темные размышления только мутят естественный свет и погружают ум во мрак, а кто привыкает ходить в темноте, у того так слабеет зрение, что он не может выносить дневного света. Опыт подтверждает это. Как часто видим, что люди не учившиеся судят обстоятельнее и яснее, чем постоянно ходившие в школу. Под методом я разумею определенные и легко исполнимые правила, строгое соблюдение которых не дозволяет принимать за истину то, что ложно, и дает возможность уму, не истощаясь в бесполезных условиях, доходить до истинного познания вещей, насколько только можно его достигнуть. Так как выгода метода столь велика, что предаваться занятию науками без него скорее вредно, чем полезно, то мне представляется, что высшие умы с давнего времени уразумели его, будучи руководимы своею природою»[56]56.
«Oeuvres de Descartes», L IV. Pans, p. 45
[Закрыть].
Критикуя старую (аристотелевскую) логику, Декарт писал: «Я заметил, что в логике ее силлогизмы и большинство других ее предписаний служат более к тому, чтобы изъяснять другому то, что нам известно, или даже, как искусство Луллия, чтобы говорить без собственного рассуждения о том, чего не знаешь, а не к тому, чтобы что-либо изучать. Правда, логика содержит немало правил, очень верных и очень хороших, но к ним привешено столько вредных и излишних, что разделить их столь же почти трудно, как вызвать Диану или Минерву из необделанного еще куска мрамора»[57]57.
Там же, стр. 19
[Закрыть].
Логика, анализ геометров и алгебра – достоинства их без их недостатков – вот что должно войти в новую логику. «Я, вместо того большого числа правил, из каких слагается логика, думал-довольно мне четырех следующих правил, только бы я решился твердо и постоянно соблюдать их без отступления.
Первое: принимать за истинное лишь то, что с очевидностью познается мною таковым, т. е. избегать поспешности и предупреждения и принимать к суждению лишь то, что представляется так ясно и раздельно моему уму, что никаким образом не может быть подвергнуто сомнению.
Во-вторых: дробить каждую из трудностей, какие буду разбирать, на столько частей, сколько только можно, дабы их лучше разрешить. I
В-третьих: всякие мысли по порядку начинать с предметов, простейших и мельчайших, и восходить мало-помалу как по ступеням до познания более сложных, допуская, что есть порядок даже между такими, которые естественно не предшествуют одни другим. I i
В-последних: делать всюду перечни столь полные и обзоры столь общие, чтобы быть уверенным, что ничего не упущено»[58]58.
Там же, стр. 20
[Закрыть].
Вопросу об истине и лжи (de vero et falso) Декарт посвящает четвертое из своих «Метафизических размышлений». Он устанавливает как всеобщее правило то, что все вещи, постигаемые нами вполне ясно и отчетливо, истинны. Ясность и раздельность – критерии истины. Есть лишь некоторая трудность в том, чтобы хорошо заметить, какие именно вещи представляем мы себе ясно и раздельно. В истинности удостоверяет нас ясное и отчетливое восприятие (clare et distincte percipere).
Далее Декарт строит теорию заблуждений: «Мои заблуждения… зависят от взаимодействия двух причин, именно – познавательной способности, существующей во мне, и способности выбирать, или моего свободного решения, т. е. от моего разума и вместе с тем от моей воли. Ведь посредством одного только разума я ничего не утверждаю и ничего не отрицаю, а лишь постигаю идеи вещей, которые могу утверждать или отрицать. А при таком взгляде на разум можно сказать, что в нем никогда не находится никакого заблуждения, если брать слово „заблуждение“ в его собственном смысле». Причиной заблуждений, по Декарту, не является ни способность желать сама по себе, ни способность понимать или постигать. «Откуда же рождаются мои заблуждения? Очевидно, только от того, что воля, будучи более обширной, чем ум, не удерживается мной в границах, но распространяется также на вещи, которых я не постигаю»[59]59.
«Meditationes de Pnma Philosophia» (M. P.), t. IV, p. 61–63
[Закрыть], – пишет он.
Таким образом, у Декарта теория ошибок является чисто психологической.
Очевидность «естественного света» разума есть наивысшая и наиболее совершенная гарантия истинности, по Декарту, но наряду с этим в человеке есть слепой и безрассудный импульс, который его обманывает. Однако Декарт не дает критерия для строгого различения разума от этого слепого импульса, особенно поскольку он рассматривает естественный свет разума не только как непосредственную интуицию, но и как то, что достигается через продолжительное размышление. Ввиду отсутствия определенного критерия различения, то, что один называет естественным светом, другой может отнести к слепому импульсу.
Ошибка не может находиться в одном лишь чистом представлении идеи. Только наши суждения могут быть истинными или ложными Суждение, по Декарту, предполагает две способности: 1) разум, который постигает две идеи и их отношение, и 2) воля, решением которой эти идеи связываются друг с другом.
Декарт различает ложь формальную и материальную. Настоящая и формальная ложь может находиться только в суждениях, однако и в идеях может встретиться известная материальная ложь, именно, когда идеи так представляют то, чего нет, как если бы оно было чем-нибудь. Ложные идеи представляют вещи, не существующие в действительности.
Способность правильно судить и различать истину от лжи одинакова в людях. Все способны познать истину. Нужно только, чтобы люди пользовались естественным своим разумом в его чистоте, освободили бы свой разум от ложных мнений, внесенных в него ошибками чувств и всяческими предрассудками, заимствованными из книг и чужих суждений. Естественное состояние (le naturel) разума, естественный свет его (lumiere naturelle) – верный путеводитель в искании истины: «Я не могу подвергнуть сомнению истинность того, о чем свидетельствует естественный свет моего ума»[60]60.
М. P., t ill, p. 41–42
[Закрыть]. В письме к отцу Мерсенна от 16 октября 1639 г. по поводу трактата Мерсенна об истине Декарт пишет: «Автор берет правилом для распознания истины общее согласие. Мое же правило – только естественный свет. В этом отчасти я сходствую с автором; ибо поскольку все люди имеют тот же естественный свет, то, казалось бы, все должны иметь одни и те же понятия. Но дело в том, что никто почти не пользуется надлежащим образом этим светом. Отсюда проистекает, что многие (например, все, кого мы знаем) могут согласно иметь ту же ошибку. И есть множество вещей, которые могут быть полезны естественным светом и о которых между тем никто и не думал. Чисто умственный инстинкт, присущий нам в нашем качестве человека, – это естественный свет или intuitas mentis, которому единственно, по моему мнению, надлежит доверяться». Против общего согласия как критерия истины Декарт пишет, что нас более убеждает обычай и пример, чем точное знание, и потому для мало-мальски трудных истин большинство голосов есть самое ничтожное доказательство, ибо гораздо вероятнее, чтобы нашел истину один человек, чем целый народ.
У каждого человека есть внутренний умственный свет, который дает ему возможность различать ложное от истинного. Зародыши истины вложены природой в ум человека, но мы заглушаем их в себе, слушая и читая каждый день множество заблуждений. Вначале древние философы не ставили вопроса об истине. Понятие истины привлекает внимание философов лишь после того, как они убеждаются в наличии заблуждений.
Пути отыскания истины, по Декарту, таковы: 1) интуиция, 2) дедукция, 3) индукция, 4) сравнение и аналогия. Для познания предметов человек имеет следующие способности: разум, воображение, память, ощущение. «Я нахожу в себе различные способности мышления, – пишет Декарт, – каждая из которых отличается от других своими особенностями; например, я нахожу в себе способность представлять и способность ощущать, Я не могу сомневаться, что обладаю какой-то пассивной способностью ощущать, т. е. воспринимать и узнавать идеи чувственных вещей»[61]61.
М. Р., t. VI, p. 84
[Закрыть].
Что касается ощущений, то Декарт признает их смутным видом познания: «В действительности все эти ощущения голода, жажды, боли и т. п суть лишь смутные виды мышления, проистекающие и зависящие от сочетания и как бы от смешения духа с телом»[62]62.
М. Р., t. VI, р. 87
[Закрыть]. Как рационалист Декарт полагает, что и тела, собственно говоря, познаются не ощущением или способностью представления, но одним только разумом и что они становятся известными не благодаря тому, что их видят или осязают, но благодаря тому, что их разумеют или постигают мыслью.
Ощущения или чувственные восприятия для Декарта только знаки, указывающие нам, какие вещи нам полезны или вредны, а не достоверное мерило для познания сущности внешнего мира. Отыскивая источник ошибочных суждений, Декарт входит в анализ чувственного восприятия: «Я нередко замечал на многих примерах, что существует разница между предметом и его идеей. Так, например, я нахожу в себе две совершенно различные идеи солнца. Одна ведет свое происхождение от чувств и должна быть помещена в разряд тех, которые я назвал приходящими извне; она показывает мне солнце чрезвычайно малым. Другая же идея почерпнута из доказательств астрономии, т. е. из известных понятий, рожденных вместе со мной, или же составлена мною самим каким бы то ни было образом, и благодаря ей солнце кажется мне в несколько раз больше земли»[63]63.
М. Р., t VI, р 42
[Закрыть].
Декарт отнюдь не относится пренебрежительно к фактам внешнего опыта. В наших идеях, кроме того, что принадлежит природе нашего ума и его способности мыслить, есть кое-что от опыта, ибо, согласно Декарту, только опыт заставляет нас судить, что такие-то и такие-то идеи, которые в данный момент предстоят нашему уму, имеют отношение к некоторым вещам, находящимся вне нас.
Декарт говорит, что для исследований явлений природы необходимо прибегать к наблюдениям и опытам. Он пишет о пользе производства опытов. Но, как видно из шестой части «Рассуждения о методе», Декарт расценивает опыт скорее как способ поверки выводов и средство для изучения частностей, нежели как источник научных открытий, а для установления начал и первых причин явлений он считал достаточным наблюдение простых явлений, которые мы ежечасно видим вокруг.
Для Декарта, Спинозы и Лейбница математика с ее научным методом была идеалом научного знания В геометрическом и алгебраическом анализах заключаются основы картезианского метода. Можно говорить о математическом происхождении картезианского метода. То, что отличает метод Декарта от геометрического анализа древних и от алгебры, – это всеобщность метода, который не замыкается в одной области математических наук, но распространяется на родственные дисциплины.
Декарт предлагал единый, универсальный метод для всех наук. По Декарту, рассудок «всегда одинаков» и поэтому может быть только один научный метод познания. Где же следует искать его? Прежде всего в той области знания, где мы в наибольшей степени имеем ясность очевидности и непрерывный процесс открытий. А такой областью знания в то время была математика. Истинный научный метод – это сам разум, действующий по своим законам. Этот метод сводится к отысканию во всем «простого» элемента, не сводимого ни к чему, ясного в самом себе и отличного от остального, имеющего очевидность. После того, как найдены такие элементы, должно восстановить при помощи синтеза реальность, предполагая порядок даже там, где мы его не замечаем. Надо показать, как такие несводимые элементы, соединяясь, образуют все остальные вещи.
Метод Декарта вырос из геометрического анализа древних и новой алгебры. Анализ у древних геометров был, с одной стороны, частью геометрии как науки, с другой стороны, был приемом математических открытий. Он заключался в следующем: прежде всего предложенный вопрос (теорема или проблема) рассматривается так, как если бы он был решен; он постепенно разлагается на свои элементы и его сводят к какому-нибудь другому положению, более простому, допущенному в качестве принципа или уже ранее открытому.
Таким образом, новые положения сводятся к положениям, уже ранее принятым.
По Декарту, не все знания одного порядка: они делятся на относительные и абсолютные. Абсолютное познается само по себе, относительное же – через абсолютное (т. е. вытекает из абсолютного). Во всяком разряде знаний относительное – то, что может быть разложено и сведено к элементам более простым. Абсолютное – это простое, которое не допускает дальнейшего разложения, это все то, познание чего столь ясно и раздельно, что ум не может его разделить на большее число других вещей, познание которых было бы еще более раздельным. Таковы в материальных вещах понятия фигуры, пространства и движения, в вещах интеллектуальных, познаваемых внутренним светом, – понятия сознания, сомнения, незнания и в вещах, которые могут одинаково высказываться о телах и духах, – понятия существования, продолжительности, единства. Таковы же суждения, которые не могут быть сводимы к другим, более простым: две вещи, порознь равные третьей, равны между собой; две вещи, которые не могут быть отнесены одним и тем же образом к третьей, имеют также между собой некоторое различие.
Эти простые вещи (les natures simples) по существу отличаются от сложных вещей (les natures composees). Последние сами по себе темны и неизвестны, тогда как простые вещи, наоборот, облечены полной достоверностью. В них все верно нет ничего ложного. Мы их познаем не через изменчивое и часто ошибочное свидетельство чувств и не через суждения воображения, которые почти всегда иллюзорны, но через интуицию, столь очевидную, что самое наималейшее сомнение оттуда исключается. Здесь центр и жизненный узел картезианского метода. Из теории непосредственной и неоспоримой достоверности простых вещей вытекает то новое, что вносит картезианизм, а именно: устранение схоластических сущностей, этих мистических, скрытых сил, духов всякого рода, этих плодов воображения, этих абстракций, якобы превращенных в реальности. Они навсегда изгоняются из науки, чтобы очистить место для ясных понятий.
Метод Декарта в основном синтетический. Анализ, применяемый им, отличается от силлогистического анализа, который разлагает данную вещь на ее атрибуты. Напротив, метод Декарта есть непрерывный прогресс, постоянное расширение знания. Все его шаги суть синтезы, связь которых видна через интуицию. И в случае пробела в интуиции Декарт не прибегает к силлогизму, а обращается к другому приему, – к своей индукции (или перечню – enumeratio). Силлогизм ограничивается разложением понятий.
Только в математике Декарт находит ключ к истинному знанию. Лишь математика строит настоящую научную систему. Все остальные науки по сравнению с математикой суть полиматия, производящая интеллектуальное несварение, а не подлинный рост знания.
Метод математики не только важен и плодотворен, это единственный истинный метод, ибо все знания в совокупности суть не что иное, как человеческий разум, который повсюду один и тот же, как бы ни были различны его объекты. Математика была для Декарта мерилом оценки научного достоинства, идеалом научности вообще, и он думал, что другие дисциплины могут претендовать на научность лишь постольку, поскольку их положения в состоянии достичь той степени очевидности, которой обладают положения математики.
Декарт делит знание на два вида: непосредственное и опосредствованное умозаключениями. Непосредственное знание Декарт называет интуицией. Таким образом, декартовский термин «интуиция» имеет особое значение. Интуитивно познается то, что непосредственно представляется нам самоочевидным, самодостоверным.
Примером интуиции является знаменитый афоризм Декарта: «Я мыслю, следовательно, я существую» («Cogito ergo sum»). Гюэ (Heut) и другие, возражавшие Декарту, говорили, что этот афоризм есть энтимема (сокращенный силлогизм). В ответах на эти возражения Декарт прямо отрицает, что его афоризм есть силлогизм, и характеризует его смысл как непосредственное заключение.
По Декарту, осознание индивидуумом того, что он есть нечто мыслящее, не означает построения им какого-нибудь силлогизма. Когда кто-либо говорит: я мыслю, следовательно, я есть или существую, он не выводит путем силлогизма свое существование из того, что мыслит, но высказывается о нем как о вещи, само собой известной: он видит это простым воззрением ума (через интуицию). Если бы он выводил ее с помощью силлогизма, он должен был бы предварительно поставить большую посылку: все, что мыслит, существует. Напротив, самую посылку эту он узнает из того, что чувствует в себе: невозможно, чтобы он мыслил, не существуя.
О том же Декарт говорит в письме к Клерселье по поводу возражений Гассенди. Положение «я мыслю, следовательно, я есть» есть первый принцип философии Декарта. «Архимед требовал только одну твердую и неподвижную точку для того, чтобы сдвинуть с места земной шар; так точно и я, – говорит Декарт, – буду иметь право питать большие надежды, если мне посчастливится найти хоть одну достоверную и несомненную вещь»[64]64.
М. Р., 1 II, р. 26
[Закрыть].
Декарт односторонне подчеркивал роль дедукции как научного метода. Дедукция слагается из ряда выводов, из которых каждый в отдельности основывается на очевидности или приводится к интуиции.
Дедукцию Декарт подразделяет на два вида – на аналитический и синтетический методы. Аналитическим методом он называет такой путь мысли, когда от данных фактов восходят к принципам; синтетическим методом – такой путь, когда движутся от аксиом к следствиям. Сам Декарт наибольшую научную ценность признает за синтетическим методом, хотя и добавляет, что аналитический метод чаще приводит к научным открытиям.
В заключение отметим мысли Декарта о несовершенстве познавательной способности человека. Декарт указывает на историческую ограниченность человеческого познания: «Разве то обстоятельство, что мое знание увеличивается мало-помалу и совершенствуется постепенно, не служит достоверным и непреложным доказательством его несовершенства. Сверх того, если даже мое знание и будет увеличиваться все более и более, тем не менее я всегда понимаю, что оно не может быть актуально бесконечным, так как оно никогда не достигнет столь высокой степени совершенства, чтобы не быть способным к дальнейшему возрастанию…»[65]65.
М. P., . , . .
[Закрыть]. И далее: «Для конечного разума… многого не постигнуть»[66]66.
М. P., t. IV, p. 64
[Закрыть]. «Моя природа не обладает полным и универсальным познанием всех вещей. Последнее же нисколько не удивительно, ибо человек, будучи по природе существом конечным, в состоянии обладать только знанием, совершенство которого ограничено»[67]67.
М. P., t. VI, р. 89
[Закрыть]. «Бесконечное <по своей природе таково, что я, существо конечное и ограниченное, не в состоянии его полностью понять»[68]68.
М. P., t. Ill, p. 50
[Закрыть].
В XVII в. во Франции учение Декарта о методе научного исследования развил выдающийся математик, естествоиспытатель и философ Блез Паскаль (1623–1662 г.). Его научная деятельность с 1655 г. протекала в монастыре янсенистов Пор-Рояля. В своих сочинениях Паскаль мастерски применял метод математической индукции, его работа «О духе геометрии» исследует роль определений и аксиом в доказательстве. В ней он устанавливает три правила научного доказательства: 1) ясное и точное определение термина, 2) наличие для доказательства начала или аксиомы, 3) подстановка определяющих элементов вместо определяемых.
Работы Паскаля оказали влияние на возникновение логики Пор-Рояля.
В 1662 г. вышла в свет логика, написанная двумя картезианцами: Антуаном Арно и Пьером Николем. Она известна под названием «Логика Пор-Рояля». Эта логика берет за основу взгляды Декарта на познание и присоединяет к ним некоторые положения аристотелевской логики в переработанном виде. Ее своеобразие в том, что в ней большое место занимает разработка психологии мышления, а вопросы логики трактуются в самой тесной связи с психологией. Введением в «Логику Пор-Рояля» служат два рассуждения, предпосланные к основной части в целях разъяснения позиции, занимаемой авторами в принципиальных вопросах логики.
В первом рассуждении (premier discours) говорится о значении правильного мышления. Правильность мышления и точность ума полезны не только в науках, они полезны вообще во всех жизненных амплуа, во всех делах людей. Всегда важно умение различать истину и ложь. Все же другие свойства ума имеют ограниченную область применения. Так, нужны специальные дарования ума, чтобы работать в области геометрии, астрономии, физики. Но люди родились не для того, чтобы измерять линии, исследовать отношение углов, изучать различные виды движения материи. Жизнь людей слишком коротка, время слишком дорого, чтобы заниматься столь малыми объектами.
Все люди должны во всех своих делах и словах быть справедливыми, и вот для этого они должны упражняться и получать образование. Между тем часто встречаются люди, которые принимают решения по вопросам, которых они не знают. Ошибки и заблуждения людей частью зависят от той меры рассудка, которую каждый получил от рождения. Но другая часть ложных суждений проистекает не из этого начала. Причина их нередко в поспешности ума и недостатке внимания, вследствие чего люди преждевременно судят о том, что знают пока еще недостаточно Затем известную роль играет тщеславие: иногда думают, что стыдно не знать, и предпочитают говорить и решать наобум, чем признать свое невежество.
Другая крайность, в которую впадает человеческий ум, – пирронизм Это – тоже своего рода тщеславие и отказ от исследования; и здесь тоже недостаток прилежания. Возобновить древний пирронизм пытался Монтень.
Эти два крайних направления ума, которые кажутся противоположными и из которых одно легко верит тому, что темно и недостоверно, а другое сомневается в том, что ясно и достоверно, имеют то общее, что оба они пренебрегают уделять возникшим вопросам столько внимания, сколько нужно для различения истины.
Скептики из Платоновской академии говорили, что невозможно найти истину, поскольку она не имеет примет, подобно тому как нельзя узнать разыскиваемого беглого раба, если нет отличительных примет, выделяющих его от других Это положение академиков – пустая тонкость (subtilite). Как нет других примет, чтобы отличить свет от тени, кроме самого света, который дает ощущать себя, точно так же лет других примет, чтобы признать истину, кроме самой ясности ее. Подобно тому как нельзя помешать глазам видеть, когда они открыты и на них действует свет солнца, так и душа узнает истину.
Почему возможна логика как наука? Люди иногда ошибаются в своих суждениях, а иногда не ошибаются, и после неверного рассуждения они способны признать свою ошибку Размышляя над тем, какому методу они следовали, когда они хорошо рассуждали и каковы были причины их ошибок, они в состоянии установить правила, как избегать ошибок в будущем.
Но не следует слишком преувеличивать значение логики. Некоторые философы утверждали, что их логика исправляет ошибки нашего мышления и дает правила, столь надежные, что они непогрешимо ведут нас к истине и эти правила все столь необходимы, что без них нельзя ничего познавать с полной достоверностью. Вот похвалы, которые они сами себе расточают. Однако применение этих правил ими самими как в логике, так и в других частях философии заставляет нас не верить их широковещательным обещаниям.
Но, с другой стороны, злоупотребление логикой не должно закрывать нам глаза на то полезное, что есть в ней «Логика Пор-Рояля» ставит своей задачей извлечь из прежней логики то, что есть в ней ценного, причем к этому прибавляются некоторые новые учения, которые составляют наибольшую и самую замечательную часть ее. Эти новые добавления в основном представляют собой заимствования у Декарта и Паскаля.
Что касается прежних работ по логике, то «Логика Пор-Рояля» берет оттуда: 1) правила фигур силлогизма, классификацию терминов и идей и учение о суждениях (эти разделы старой логики признаются авторами «Логики Пор-Рояля» полезными); 2) учения о категориях и о «местах» (хотя авторы «Логики Пор-Рояля» считают эти учения бесполезными, однако они отводят им место в своей логике ввиду «их краткости и легкости»); 3) наконец, приводятся некоторые учения, довольно трудные и «мало полезные», как конверсия суждений, и демонстрация правил фигур. Авторы говорят, что они вначале сомневались, помещать ли их в свою «Логику», но затем решили внести, так как полагали, что самая трудность их не бесполезна. Есть желудки, которые могут переваривать только легкие и деликатные кушанья; точно так же есть умы, которые могут схватывать лишь истины легкие и разукрашенные цветами красноречия. И то и другое есть слабость. Для развития ума полезно упражнять его на трудностях.
Большое число вопросов, находившихся в прежним работах по логике, авторы «Пор-Рояля» выпустили, считая, что эти вопросы относятся скорее к метафизике, чем к логике.
Второе размышление, входящее во введение в «Логику Пор Рояля», содержит ответы на принципиальные возражения, сделанные против этой логики-. «Логика Пор-Рояля» носила заглавие «Искусство мыслить» («L'art de penser»). Возражая против этого заглавия, критики предлагали называть логику не искусством мыслить, а искусством хорошо рассуждать. Но это было бы сужением задач этой науки. Ведь она имеет своей целью дать правила не только для рассуждений, но для всех действий ума, и для понятий (идей), и для суждений, и для рассуждений, и именно слово «мыслить» (penser) охватывает все эти различные виды умственной деятельности. И простые идеи суть мысли (des pensees), и суждения – мысли, и рассуждения – мысли. Можно было в заглавии прибавить слово «хорошо» и сказать – «Искусство хорошо мыслить» («L'art de bien penser»), но это не является необходимым, поскольку слово «искусство» само по себе означает: способ хорошо делать что-либо.
По поводу даваемого в «Логике Пор-Рояля» заглавия следует сказать, что определение логики как искусства мыслить является слишком узким. Много спорили, что такое логика: наука или искусство? Западноевропейские средневековые схоластики обычно держались первого взгляда, Рамус и Декарт – второго. В действительности логика есть и наука и искусство: чтобы быть жизненной, она должна иметь в виду практику, но, прежде чем стать искусством, она должна быть теорией.
Другой упрек, который делался авторам «Логики Пор-Рояля», заключался в вопросе, почему ими взяты не самые обыкновенные примеры, а из различных наук. По этому поводу дается следующее разъяснение. Опыт показал, что из тысячи молодых людей, которые изучают логику, нет и десяти, которые знали бы что-нибудь из нее спустя шесть месяцев. Истинная причина этой забывчивости та, что вопросы, о которых трактуется в логике, сами весьма абстрактны, да притом они еще соединяются с неинтересными примерами. Человеку, изучавшему логику, никогда впоследствии не приходится иметь дела с ними. И, поскольку никогда на практике все заученное на уроках логики не возобновляется, все эти знания утрачиваются. Кроме того, обычные примеры, приводимые в учебниках логики, не показывают, что искусство логики могло быть приложено к чему-либо полезному. Логика не должна замыкаться в самой себе, ее дело – служить инструментом для других наук. Именно потому приводятся примеры из различных наук, что намерением авторов было так построить логику, чтобы с ее помощью научились судить о других науках и удерживать в памяти логические правила посредством примеров из других наук. Дело в том, что предписания логики сами по себе с лишком хрупки и утонченны, если не привязать их к чему-нибудь более ощутительному и интересному.