Текст книги "История логики"
Автор книги: Александр Маковельский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 43 страниц)
В духе номинализма Кампанелла все абстрактное мышление сводит к восприятию сходства между содержаниями чувственных данных. Одинаковые воздействия, которые испытывает субъект, получают одинаковые названия, и, таким образом, слова являются носителями общности. Однако Кампанелла проявляет непоследовательность, когда в то же время, в духе платоновского реализма, заявляет, что родовые понятия изначально даны в уме бога как прообразы вещей.
Таким образом, то общее, которое мы открываем в вещах при сравнении получаемых от них ощущений, в конечном счете Кампанелла сводит к идеям божественного разума. Так, в этом вопросе он примыкает к Фоме Аквинскому. Интуитивное и дискурсивное познания, по учению Кампанеллы, находятся в неразрывной связи между собой. Само чувственное восприятие он понимает не как чисто пассивный процесс: он указывает, что в каждом чувственном восприятии заключается логическая операция – акт суждения, хотя вследствие скорости, с которой совершается этот акт, он не доходит до нашего сознания.
Рецептивная сторона и акт суждения составляют два необходимых момента восприятия, которых нельзя отделить друг от Друга.
Интересен взгляд Кампанеллы на математику. Он дает сенсуалистическое обоснование математических истин и считает большим преимуществом своего учения перед аристотелевским то, что ему якобы удалось дать математике чисто сенсуалистическое обоснование. Кампанелла говорит, что логика и математика не дают знания в собственном смысле этого слова, так как они не являются, подобно физике, познанием самой объективной действительности и ее причинных связей. Математика должна довольствоваться скромной ролью – быть «служанкой физики». Геометр отвлекается от частных и случайных свойств тел и рассматривает только их общую количественную определенность, но в этом – его слабость, а не сила. Содержание математики весьма односторонне, тогда как идеал знания заключается в исчерпывающем, всестороннем познании предмета.
Таким образом, математика как будто обесценивается. Но далее Кампанелла указывает, что геометрия имеет предметом своего изучения особый реально существующий объект. Хотя построения геометрии нигде в окружающем нас эмпирическом мире не осуществляются, будучи идеальными математическими построениями, однако геометрическим положениям соответствует некий вид бытия. А именно, все, что фактически существует, находится в каком-либо месте. Само по себе место является неподвижным и бестелесным. Наши умственные геометрические построения имеют своим субстратом чистое абсолютное пространство, и, таким образом, положения геометрии имеют реальную значимость, поскольку они относятся к этому бытию, которое является «базисом всякого существования» (spatium ciss basin ommis esse) и предшествует всем эмпирическим единичным вещам.
Истинность чистых математических построений основывается на том, что для них имеется реальный предмет – чистое абсолютное пространство. Истина есть то, что соответствует реальности. И если с этой точки зрения математические положения раньше обесценивались как не соответствующие эмпирическому миру вещей, то теперь их ценность восстанавливается, поскольку и для них находится реальный предмет в виде чистого абсолютного пространства. Пространство у Кампанеллы понимается как вечный неизменный математический мир. Таким образом, проблема объективной значимости математических истин сводится у него к вопросу о сущности пространства. Обоснованием истинности математики у Кампанеллы служит концепция чистого абсолютного пространства, которое существует само по себе как условие существования вещей материального мира.
Такая концепция пространства являлась разрывом с аристотелевской натурфилософией, которая господствовала в схоластике. Аристотель и следовавшие ему средневековые схоластики понимали пространство как поверхность, объемлющую тело и отграничивающую его от других прилегающих к нему тел. Этого аристотелевского взгляда на пространство держался еще Кардано. В эпоху Возрождения совершается постепенно переход от аристотелевского понимания пространства к концепции античных атомистов, согласно которой существует само по себе абсолютное пространство. Этот взгляд встречается уже у Телезио, он понимает пространство как первичную реальность, которая при всех движениях единичных вещей пребывает неизменно тождественной и которая в отличие от вещей материального мира не имеет качественных различий, но является абсолютно однородной во всех своих частях.
Времени, как и пространству, приписывается объективное самостоятельное существование. Таким образом, в противоположность учению Аристотеля, развивается концепция чистого пространства и чистого времени, что влечет за собой коренное преобразование аристотелевской физики. Хотя это преобразование совершается в механическом и метафизическом духе, для тогдашнего состояния знаний это было прогрессивным явлением. Однако в эпоху Возрождения, в частности у Кампанеллы, самосущее пространство гипостазируется и превращается в некую духовную сущность. Вместе с тем учение о пространстве ставится в связь с учением о боге. По учению Кампанеллы, не бог находится в пространстве, а пространство находится в боге. Эта теория о пространстве была далее развита в XVII в. в Англии кембриджской школой платоников, и она оказала влияние еще и на Ньютона, также принимающего существование бестелесного пустого пространства, которое он считает особым органом (sensoriume) бога.
В XV и XVI вв. в области логики появляется, с одной стороны, чрезвычайно обширная литература отцветающей схоластической логики, с другой стороны – ее критика, которая с течением времени все более и более растет и усиливается. Но антисхоластическая литература в XV-XVI вв. ограничивается критикой схоластической логики, еще не выступая с новыми положительными идеями ее преобразования. Эта критика не вносит еще нового содержания в логику, она лишь колеблет ее старое здание. Гуманисты в это время остроумно высмеивают «варварскую» терминологию схоластической логики (такие термины, как quidditas, haecceitas и им подобные).
Одним из более ранних произведений критической литературы, направленной против схоластической логики, было сочинение Лоренцо Баллы «Диалектические споры», которое, впрочем, отличается не столько серьезностью критики, сколько горячим пылом, с которым автор нападает на современную ему схоластическую логику. Автор хотел бы видеть в логике инструмент критики лженаучных учений и освобождения науки от них. Риторику, которая учит, как воздействовать на людей, он ставит выше сухой, бескровной диалектики. Все свое учение о доказательстве он заимствует у Квинтилиана.
Столетие спустя Людовик Вивес в своем сочинении «Против псевдодиалектиков» производит суд над схоластической логикой с педагогической точки зрения. Он говорит, что «диалектика» (т. е. средневековая логика) дает лишь мнимые бесплодные знания. Вивес говорит, что логика лишь постольку имеет ценность, поскольку она ставит себе скромную задачу служить средством и подготовкой к познанию самой действительности. Он высмеивает тех, кто превращает ее в самоцель. Это все равно, говорит он, как если бы сапожник вместо того, чтобы шить обувь, все время занимался бы шлифовкой своих инструментов. Вивес призывает обратиться непосредственно к опыту, чтобы приобрести подлинное знание природы. Должно изучать действительность и не заниматься схоластическими тонкостями. Это не значит, что следует отбросить теорию, но понятия только там имеют истинную ценность, где они служат приобретению и развитию эмпирических знаний. Теория – необходимый момент в научном познании, но если она не основана на наблюдении, то не имеет никакой ценности.
Вивес критикует аристотелевское учение о категориях и говорит, что их число (десять) произвольно и принято Аристотелем под влиянием пифагорейцев. Главным недостатком логики Аристотеля Вивес считает то, что у нее нет предметного фундамента: она решает вопрос о критериях истины и лжи не на основе изучения отдельных частных наук. Та задача, которая поставлена в аристотелевской логике, может быть выполнена только совокупными усилиями всех отдельных наук.
Другой основной недостаток аристотелевской логики Вивес усматривает в том, что она дает «последние принципы», которые должны лежать в основе всякого знания, без всякого доказательства Такие безусловные понятия и суждения предлагаются Аристотелем чисто догматически, без попытки их как-нибудь обосновать Аристотель рассуждает следующим образом: так как должен быть какой-то конец доказательства, то поэтому должно принять некоторые аксиоматические основоположения, нужно просто верить в них. Но что может дать нам уверенность, что кажущаяся очевидность их не является чисто субъективной Если мы имеем здесь дело с согласием всех мыслящих людей, со здоровым человеческим рассудком, то ведь повседневный опыт говорит об изменчивости и относительности этого мерила.
Каждое время обладает своими основоположениями, которые им признаются первыми и невыводимыми. Точно так же по этому вопросу существуют разногласия между индивидуумами. Таким образом, здесь мы имеем дело с изменчивой нормой и потому здание наук, построенное на таком фундаменте, непрочно И если Аристотель для объяснения того, каким образом мы при ходим к последним принципам, ссылается на индукцию, то здесь явный круг в доказательстве. Ибо какая индукция может гарантировать всеобщность и необходимость своих выводов?
В эмпирическом исследовании единичных случаев мы имеем дело с бесконечным многообразием, и здесь нигде нет твердого результата. Мы получаем только кажущиеся и относительные общие положения. Развитие науки доказало ошибочность многих взглядов на мир и на элементы, которые в течение столетий считались незыблемой истиной.
Такова критика логики Аристотеля и догматизма схоластической науки, даваемая Вивесом.
В XVI в. Петр Рамус выступил со своей реформой логики, которая не имела и не могла иметь прочного успеха ввиду своего несколько поверхностного понимания задач логики, но которая в свое время пользовалась большим успехом, будучи выражением господствовавших тогда взглядов. Сам Рамус сообщает, что изучение диалогов Платона привело его к убеждению в несостоятельности и бесплодности схоластической науки и указало ему путь, на котором может быть достигнута истинная цель познания; эту цель он, как и Платон, видит в том, чтобы от чувственного познания подняться к созерцанию истинно сущего.
В противоположность Вивесу он видит в истинной диалектике «царицу и богиню» всех наук, господствующую над ними. Но истинная диалектика, по Рамусу, это – не аристотелевская философия и логика.
Рамус говорит, что всякая наука, прежде чем она начнет строиться, должна иметь перед собой идеальный образец, к достижению которого она должна стремиться. Для физики таким образцом является сама природа, задача физики – верно отражать ее Диалектика же до сих пор занималась произвольными измышлениями. Логика тоже должна обратиться к природе как руководительнице и учительнице. Между тем аристотелевская логика и силлогистика, господствовавшие до сих пор, мешали свободному развитию природных умственных сил человека, были оковами, насильственно наложенными на них и стеснявшими их деятельность. Должны ли мы и дальше терпеть это или следует сбросить эти оковы и освободить от них человеческий ум.
В естественном развитии человеческого духа, по учению Рамуса, первое место занимает язык: первые шаги умственного развития связаны с развитием речи. Рамус особо подчеркивает ценность математики Она вносит свет и ясность в человеческое познание. Без знания математики люди, подобно слепым, блуждают в темноте.
Отвергая логику Аристотеля, Рамус хочет приблизить логику к естественной «врожденной человеческому духу» логике и ищет ее у Цицерона и Квинтилиана, которых он высоко ценит. Следуя им, он объединяет логику с риторикой в одну науку и называет ее «искусством рассуждения».
Первая часть логики Рамуса заключает в себе учение о понятии и дефиниции, вторая часть – о суждении, умозаключении и методе. Первой части своей логики он дал название: «Об изображении». Он говорит, что прежде чем решать какой-либо вопрос, надо уяснить себе понятие о том предмете, о котором будет идти речь, и, исходя из этого, отыскать основание, на котором можно будет затем построить доказательство. Тут мы имеем дело с «изобретением», для каковой цели могут помочь риторические «общие места» (loci). Вторая же часть логики Рамуса учит, как построить доказательства для того или иного положения. В этом процессе построения доказательств Рамус различал три ступени: 1) сначала строится силлогизм, связующий основание с тезисом доказываемым или опровергаемым, и, таким образом, доказывается истинность или ложность тезиса; 2) затем строится научная система, представляющая собой цепь умозаключений, расположенных в надлежащем порядке, и, наконец, 3) все науки получают свое завершение в абсолютной идее (здесь Рамус следует Платону).
В XVI и XVII вв. рамизм имел значительный успех, и в университетах Западной Европы шли горячие споры между расистами и антирамистами. В протестантской Германии появилось компромиссное направление – полурамизм. Полурамисты стремились сочетать логику Рамуса с логикой Меланхтона, т. е. они хотели примирить рамистскую логику с аристотелевской.
Из полурамистов можно упомянуть марбургского профессора Гокления, по имени которого назван один из видов полисиллогизма Гоклений был автором ряда сочинений по логике. Им же был составлен словарь «Философский лексикон, которым как ключом открываются врата философии» (1613 г.).
Против схоластического Аристотеля в эпоху Возрождения выступают и аристотелики, считающие, что схоластика извратила подлинное учение Аристотеля. Так, Петр Помпонаций (1462–1524) противопоставляет томизму александризм, т. е. схоластическому извращению философии Аристотеля – то ее толкование, которое в древности было дано ей Александром Афродизийским. Разгорелась борьба между тремя направлениями в понимании аристотелевской философии – александризмом, аверроизмом и томизмом.
В этом споре главную роль играл вопрос о бессмертии человеческой души: томизм ошибочно приписывал Аристотелю учение о бессмертии человеческой души, александризм находил у Аристотеля признание смертности ее, а аверроизм, отвергай бессмертие индивидуальной души, учил о бессмертии единого безличного общечеловеческого разума и приписывал это учение Аристотелю. И томизму и аверроизму Помпонаций противопоставил материалистическое учение о человеческом мышлении, согласно которому мышление зависит от тела и прекращается с его смертью. Помпонаций учил, что познание начинается с чувственных восприятий вещей внешнего мира и на основе этого рассудок познает общее.
Маскируя свои материалистически-атеистические воззрения, Помпонаций возрождает имевшееся уже в арабской философии учение о «двоякой истине», согласно которому существуют две истины – философская и религиозная; что истинно в одной области, может быть ложно в другой.
В этом учении выражалось стремление размежевать область веры от области разума. Под флагом «двоякой истины» скрывалось стремление обеспечить философии известную самостоятельность и право на свободу мысли, прикрыть несогласие с догматами религии. Теория «двоякой истины» в этом смысле была направлена против господствовавшего в средине иска учения о единстве веры и разума с подчинением научного знаний религии. Однако под тем же флагом «двоякой истины» иногда скривилось и стремление примирить противоречия между философией и религией, прикрыть беспринципный эклектизм. Но для такой переходной эпохи, как Ренессанс, теория «двоякой истины» часто служила отражением внутренней раздвоенности человека переходного времени, который не был в состоянии вполне освободиться от груза старого мировоззрения и в сознании которого сосуществовали противоречивые элементы старого и нового мировоззрений.
Ученик Помпонация Дзабарелла в своем сочинении «О методах», оставаясь на почве аристотелевской логики и признавая силлогизм основным логическим инструментом, говорит о необходимости ввести в логику еще другой прием перехода от известного к неизвестному: разложение содержания понятий на многообразие его моментов и условий. По его мнению, задача логики заключается в соединении и взаимопроникновении этих двух методов познания. Аналитический прием приводит нас к условиям, которые необходимы и достаточны для объяснения явлений. А затем мы должны стремиться, наоборот, вывести данное явление из его условий. В этом заключается проверка и оправдание ранее проделанного анализа. Таким образом, то, что с точки зрения анализа является целью и концом, в действительности служит началом теоретического рассмотрения и доказательства.
В этом различении двух методов – композитивного (демонстративного) и резолютивного – у Дзабареллы речь идет о противоположности дедукции и индукции, и его заслуга заключается в том, что он устанавливает взаимосвязь между ними. Он указывает, что индукцию не следует мыслить как случайное накопление любых единичных фактов, необходимо еще дать ей оправдание. Это обоснование совершается путем мысленного анализа. При этом Дзабарелла проводит различие между резолютивным методом эмпирических наук и аналитическим приемом, который применяется в математике, поскольку в ней первичное и выводное знание, принцип и его следствия обладают одинаковой степенью достоверности.
В области математики элементы по своему логическому характеру равноценны, они взаимно обусловливают друг друга, и потому можно идти синтетически от предпосылок к их следствиям или, наоборот, аналитически – к принципам. В естествознании же применяется подлинно резолютивный метод: от фактов мы идем к открытию скрытой причины, здесь всегда мы сначала должны найти принципы, чтобы затем быть в состоянии из них объяснять явления природы и их действия. В естествознании резолютивный метод играет служебную роль по отношению к демонстративному, его целью является «открытие» (inventio), а не «научное знание» (scientia). Здесь полного знания мы достигаем, когда, после того как от фактов мы дошли до оснований, мы снова возвращаемся к фактам, выводя их дедуктивно из найденных принципов. Таким образом, наша мысль как бы описывает круг. Дзабарелла проводит различие между популярным наблюдением и научным опытом и в этом предваряет Галилея.
«Популярной индукции» через простое перечисление, которое не может дать достоверного вывода, поскольку не исчерпаны все случаи, Дзабарелла противопоставляет «доказывающую индукцию», в которой мы на особых отдельных примерах усматриваем всеобщий закон существенной взаимной связи явлений и затем открытый таким путем закон применяем для объяснения отдельных явлений.
Все это характеризует и учение Галилея о научном методе, но существенное различие между Дзабареллой и Галилеем заключается в том, что Галилей указывает на роль, которую играет математика в доказывающей индукции, чего нет у Дзабареллы. Примеры, которые приводит Дзабарелла, развивая свое учение о доказывающей индукции, не относятся к точным наукам, они заимствованы из натурфилософии Аристотеля и его метафизики. Но все же Дзабарелла уже становится на путь преобразования аристотелевского понятия об опыте, и у него уже мы встречаем понятие научного опыта.
Свое учение о резолютивном методе Дзабарелла развил в специальной монографии «О возвращении назад» (De regressu). Здесь Дзабарелла указывает на роль гипотезы при изучении явлений природы Он говорит, что приходится на время принимать гипотетически ту или иную причину, чтобы подвергнуть ее анализу и проверке. Путем исследования предполагаемой причины мы приходим к открытию истинной причины Дзабарелла отмечает роль анализа в установлении причин явлений: путем анализа отделяются существенные признаки от несущественных, и сложный комплекс причин разлагается на ряд отдельных компонентов с тем, чтобы выяснить дедуктивным путем следствия, вытекающие из них.
Дзабарелла дает новое решение вопроса о наивысших принципах знания, которые Аристотель считал недоказуемыми и не нуждающимися в доказательстве первичными истинами. Эти первые основные знания Дзабарелла рассматривает как гипотетические положения, которые находят свое доказательство в явлениях и фактах, объясняемых ими.
Отметим в заключение, что Дзабарелла выступал против смешения логики и онтологии. Он требовал строгого разграничения предметов логики и физики и метафизики, указывая, что предметом логики является изучение мышления, а не объективно существующих вещей.
Таким образом, в эпоху Ренессанса ряд ученых выступают с критикой основ аристотелевской логики Эта критика выходит за рамки критики схоластической логики. Она затрагивает основы логики самого Аристотеля.
В эпоху Ренессанса нападки на аристотелевскую логику делались и с идеалистических позиций. Так, Франческо Пико де Мирандола нападает на материалистические сенсуалистические элементы аристотелевского учения о познании. Пико утверждает, что показания чувственного восприятия недостоверны. Он говорит, что нет никакого критерия, при помощи которого можно было бы сделать выбор между противоречивыми показаниями различных ощущений. Показания ощущений изменчивы, так как они зависят не только от воспринимаемого объекта, но и от изменяющихся состояний самого субъекта. Разумеется, в критике, даваемой Пико, не было ничего нового по сравнению с тем, что было сказано уже в древности о недостоверности данных чувственного восприятия, но его критика характерна для того времени, поскольку она входила в общий поток, направленный против аристотелизма с целью поколебать его.
Поход против Аристотеля объединяет в эпоху Возрождения представителей самых различных направлений. Скептик Монтэнь называет Аристотеля царем догматиков и схоластиков и оценивает все его учения как несостоятельные Петр Рамус защищает тезис: «Все, что сказано Аристотелем, ложно» Он не находит в логике Аристотеля ничего, заслуживающего внимания. Телезио говорит, что аристотелевская философия – лишь прикрытие незнания мудреными терминами и главный порок аристотелевского метода заключался в том, что он вместо точного наблюдения явлений природы хотел «командовать опытом», навязывая свои предвзятые положения.
Резкую критику схоластической логики и схоластической науки вообще дают гуманисты. Эразм Роттердамский зло высмеивал в своем сочинении «Похвала глупости» схоластиков, которые, по его мнению, мнят себя всезнающими и ведут пустые и бессмысленные речи об идеях, всеобщностях, формах, первичной материи, сущностях и других подобных «тонких предметах». Схоластическую науку бичует и другое выдающееся произведение гуманистической литературы этого периода: «Письма темных людей», где дается остроумная пародия на схоластические диспуты с их тончайшими дистинкциями, нагромождением искусственных дефиниций, паутиной всевозможных словесных ухищрений, с игрой понятиями и злоупотреблением силлогистическими выводами.
Борьба против схоластизированного Аристотеля стала лозунгом эпохи Возрождения Однако в таком виде Аристотель по-прежнему продолжает господствовать в идеологии римско-католической церкви, он получает также признание и в народившейся в это время протестантской церкви.
Аристотелевско-схоластическая философия со времени Реформации в Германии возрождается как «служанка теологии» в том виде, какой ей был дан Филиппом Меланхтоном (1497–1560). Поэтому она получает название «филипповой философии» (philosophia Philippica), Схоластическая философия и логика господствовали в протестантских школах до появления философских систем Декарта и Лейбница. Они имели многих представителей, которые видели в аристотелевской философии и логике наивысшее достижение человеческого ума и усердно занимались изучением и комментированием сочинений Аристотеля, попутно ведя полемику с противниками аристотелизма.
Сам Лютер вначале враждебно относился к схоластической философии и к Аристотелю, которого он называл «оплотом папизма». Лютер говорил о необходимости с корнем вырвать схоластическую философию и логику Но, лишь только лютеранство восторжествовало в Германии, само лютеранское учение превращается в мертвую догматику и ищет себе опоры в схоластике, лишь несколько видоизменяя ее в целях приспособления к протестантской религии Создание протестантской схоластики было делом Меланхтона Заявляя, что лютеранство никак не может обойтись без Аристотеля, Меланхтон принялся за обработку аристотелизма с целью приспособления его к лютеранскому вероучению.
Последователи Меланхтона называли себя «чистыми аристотеликами», претендуя на возврат к подлинному Аристотелю. На деле же этот так называемый чистый аристотелизм был приспособлением аристотелевских учений к протестантскому вероучению, причем Меланхтон к аристотелевским положениям эклектически присоединил отдельные элементы платоновской, стоической и еврейской философии.
В целом вся эта философия, идущая от Меланхтона, мало чем по существу отличалась от старого схоластицизма Протестантская церковь не могла построить систему своих догматов без философских понятий, и Меланхтон указывал, что из всех философов один только Аристотель вполне подходит для этой цели.
Лютер изменил свое прежнее отношение к аристотелевской философии и рекомендовал изучать в школах логику и другие сочинения Аристотеля, но только без схоластических добавлений. Сам Меланхтон составил школьные учебники по философским дисциплинам, которые в течение продолжительного времени употреблялись в школах Германии и выдержали много изданий. В 1520 г. вышло первое издание учебника логики Меланхтона. Система логики построена здесь следующим образом: сначала по «Введению» Порфирия излагается учение о пяти предикабилиях, за ними следует учение Аристотеля о 10 категориях (предикаментах); во второй книге излагается учение о суждении (предложении) по сочинению Аристотеля «Об истолковании»; в третьей книге дается учение о доказательстве по «Аналитикам» Аристотеля; наконец, в четвертой книге излагается «Топика»
Аристотеля. Главное внимание уделено вопросам об определении, логическом делении и доказательстве. Источниками и средствами познания Меланхтон считает: 1) чувственный опыт, 2) принципы разума, 3) логические выводы и 4) божественное откровение, данное в священном писании; тезисы последнего он считает наивысшим критерием истины.
В понимании задач логики Меланхтон расходится с теми, кто считал ее философской наукой Он относит логику к Педагогическим дисциплинам По его мнению, логика не может быть орудием научного исследования, средством открытия новых истин, равным образом не является задачей логики обоснование положений науки или учений религии Признавая божественное откровение абсолютной истиной, Меланхтон считает, что догматы религии не нуждаются в доказательствах разума они стоят на своих собственных ногах, обладая сами по себе абсолютной достоверностью.
Задача логики, по Меланхтону, заключается в том, чтобы учить, каким образом материалу наук (и прежде всего теологии) придать форму, наиболее пригодную для обучения учащихся Логика, согласно Меланхтону, предлагает способы для расположения учебного материала в стройной последовательности и систематичности, с показом зависимости одних положений от других, из которых первые вытекают, с точными определениями и правильными логическими делениями и т. д Таким образом, для учащегося ценность изучения логики заключается в той помощи, которую оно оказывает при усвоении учебных предметов, научая, как должно давать определения, производить логические деления, как Оперировать с суждениями и строить доказательства. В таком понимании логика становится основой дидактики.
Из прежних логиков Меланхтон наиболее высоко ценил гуманиста XV в. Рудольфа Агриколу. О его логико-риторическом сочинении «О диалектическом изобретении» («De inventione dia-lectica») Меланхтон писал, что из новейших сочинений по диалектике нет ни одного, которое было бы лучше и обстоятельнее книги Рудольфа Агрикола в своей логике опирался на Аристотеля, Цицерона и Квинтилиана, а также на Боэция и Темистия. В логике он шел по пути, проложенному Лоренцо Валлой, который первый в духе гуманизма создал учебник риторической логики.
В своем сочинении «Диалектические рассуждения против аристотеликов» Лоренцо Балла нападает на учение Аристотеля о категориях и ищет нормы логики и риторики у Цицерона и Квинтилиана. Лоренцо Балла был первым представителем [FIXME]воз-tffttfoiefi в эпоху Возрождения риторической логики, а Петр Рамус завершает это направление в логике. В этом направлении сказалось увлечение гуманистов эпохи Возрождения теорией красноречия (eloquentia). Выступая против схоластических тонкостей «варварской» терминологии, испорченного латинского языка («кухонной латыни»), гуманисты стремились освободить философию и логику от этой «уродливости» в терминологии, создать «естественную» логику, свободную от схоластических мудрствований.
В борьбе с лютеранством и кальвинизмом римско-католическая церковь создает орден иезуитов, который поднимает на щит старую схоластическую аристотелевско-томистскую философию, несколько приспособив ее к новым условиям. Видным представителем иезуитской схоластики был испанский ученый Суарец (1548–1617), плодовитый писатель, написавший обширные комментарии на сочинения Аристотеля. В XVII в. Суарец не только господствовал в университетах католических стран Западной Европы, но и в немецких протестантских университетах пользовался авторитетом наряду с Меланхтоном. Его последователи; называли его «папой и главою всех метафизиков». В особенности его авторитет процветал в испанских университетах.
В XVII в. иезуитские школы, в которых преподавались схоластическая аристотелевско-томистская философия и логика, получили широкое распространение не только в Западной Европе, но также в Польше, Украине, Белоруссии и даже появились в Москве, где имели успех среди знати. Когда в Москве учреждалась Славяно-греко-латинская академия, иезуиты опасались, что этот их конкурент переманит к себе знатную молодежь.
В эпоху Возрождения, наряду с разрушением средневекового мировоззрения, создается новая картина мира. Начало этому полагает великий польский ученый Коперник, который геоцентрической теории Птолемея противопоставил свою гелиоцентрическую систему. Это было революционным переворотом в мировоззрении. Вокруг него разгорелась ожесточенная борьба между религией и наукой. Был поставлен вопрос: чему должно более доверять – чувственному опыту и разумному мышлению или священному писанию? Это стало основным вопросом философии того времени. Произведение Николая Коперника «Об обращениях небесных кругов» вышло в 1548 г.
