Текст книги "Над полем боя"

Автор книги: Александр Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

За годы Великой Отечественной войны наша промышленность выпустила десятки тысяч штурмовиков, что за всю историю мировой авиации является рекордным для самолетов одного типа.

Это значит, что самолет Ил-2 не только соответствовал основному предназначению целого рода боевой авиации, но позволял решать широкий круг задач: от поддержки войск на поло боя до ударов по аэродромам, по кораблям в море, от воздушной разведки до уничтожения самолетов противника в воздухе. Таким образом, наш штурмовик превратился в важнейшее средство ведения вооруженной борьбы. А удивительная живучесть и неприхотливость самолета позволяли нам вести боевые действия в самых, казалось бы, невероятных условиях.

Ил-2 был уникален и являлся классическим образцом самолета-штурмовика. Он позволил совершенно по-новому судить о штурмовой авиации. Создание Ил-2 явилось революцией не только в самолетостроении, но и в тактике штурмовых действий, идея которых хоть и возникла еще в первую мировую войну, однако чуть было не была похоронена с применением самолетов Р-5, ССС, И-15 бис, И-153, Су-2 и других машин, по существу, не приспособленных для действий над полем боя. Самолет Ил-2 возродил, дал новую сущность и полнокровную жизнь штурмовой авиации.

Рост ее численного состава, увеличение эффективности боевых действий и появившаяся необходимость массирования усилий на главных направлениях наступления сухопутных войск позволили создать не только штурмовые авиационные полки и дивизии, но и целые корпуса штурмовиков, которые сыграли значительную роль во всех основных операциях Советской Армии.

Наличие штурмовой авиации в составе фронтов имело первостепенное значение при выполнении многих тактических и оперативных задач. В ряде случаев применение штурмовиков оказывало решающее влияние на ход боя и операций общевойсковых соединений и объединений. В целом же штурмовая авиация явилась неоценимым средством ведения вооруженной борьбы, одним из важных факторов достижения победы в Великой Отечественной войне.

Непосредственно в интересах наземных войск штурмовики выполнили более 90 процентов всех своих самолето-вылетов. За годы войны количество боевых самолето-вылетов штурмовой авиации возросло более чем в 25 раз, а в среднем за войну это составило около 24 процентов от общего числа вылетов всех родов советской авиации.

Самолет Ил-2 оставил настолько глубокий след в Великой Отечественной войне, что понимание штурмовой авиации, ее боевых свойств даже в среде специалистов ассоциируется с его свойствами. Ил-2 рассматривается как основной носитель идеи штурмовых действий. В этом самолете классическим образом было сконцентрировано все то, чем должен обладать самолет-штурмовик. У нас их любовно называли "горбатыми", "воздушной пехотой", "летающими танками". Для врага они были "черной смертью". Думаю, это лучшая характеристика боевому самолету.

И еще я убежден в том, что Ил-2 останется в нашей памяти как самолет-боец, а в истории отечественной боевой техники как классическая модель.

Наконец мы снова добрались до побережья.

Здравствуй, Балтика! Вот и опять у нас встреча с тобой. Недолгой же была наша разлука после Данцига. Все больше мы прижимаем гитлеровцев к свинцовым водам холодного Балтийского моря. Хватит ли у них благоразумия капитулировать?..

А сегодня перед нами в дымке за широким заливом лежит морской порт Свинемюнде. На его протянувшихся в море песчаных косах – тысячи гитлеровцев. Это не просто дезорганизованный и рассеянный сброд – это пока еще войско с оружием и боевой техникой. У них не только автоматы и пулеметы, но и полевая артиллерия, зенитные орудия, танки и самоходки. Они то и дело огрызаются огнем, надеясь найти выход из западни, в которую попали, отступая под нажимом войск 2-го Белорусского фронта.

Бежать по суше немцам дальше некуда. С востока, юга и запада они прочно зажаты стальным полукольцом советских войск. Оставалась одна надежда эвакуация морем.

Среди этих гитлеровцев – большинство озверелые фашисты. Но много и таких, кто был мобилизован в вермахт при поголовных, так называемых тотальных, мобилизациях. Плохо обученные юнцы и старики уже не могли принести успеха германскому рейху. Боеспособность таких частей, конечно, была невысокой.

Новоиспеченных вояк удерживал на позициях больше всего страх перед возмездием. А фольксштурмовцы оказались как бы между двух огней: с одной стороны, они боялись быть расстрелянными эсэсовцами за дезертирство, с другой – их мучила неизвестность, как с ними обойдутся русские, не станут ли они мстить им за зверства их соотечественников – фашистов.

Стремясь рассеять заблуждение таких солдат, мы разбрасывали листовки, в которых рассказывалось, что наши войска пришли для того, чтобы свергнуть фашистский режим, и что у нас нет намерения уничтожить немецкий народ. Но, видно, не все немцы были знакомы с содержанием наших листовок.

...В десяти – пятнадцати километрах от порта маячили на рейде немецкие корабли. Ближе не подходили. Боялись, видимо, артиллерийского обстрела. Зато между кораблями и берегом непрерывно курсировали мелкие суденышки, доставляя на борт военных транспортов гитлеровцев с оружием.

Перед нашей дивизией была поставлена задача: нанести удар по кораблям и сорвать эвакуацию фашистских войск. Первым вылетел наш полк. Две группы его вернулись из-за плохих метеоусловий, так и не пробившись к цели. Очень сложная была в тот день погода. Дождь не дождь, а какая-то морось падала с неба, и не видно было берега залива, даже не просматривалась линия горизонта. Трудно в таких условиях пилотировать штурмовик, лететь строем низко над самой водой. Но лететь надо! Иначе гитлеровцы погрузятся на транспорты и безнаказанно уйдут.

– Две группы вернулись, – вслух размышляет командир. – Кому улыбнется фортуна?.. Надо, чтобы на объект вышел ведущий, а уж ведомые с ним дотянутся...

Я понимал, что вести группу надо было либо командиру, либо мне. Но я штурман. Мне по должности положено лучше других знать воздушную навигацию, обучать летчиков самолетовождению. Не дожидаясь приказа, обращаюсь к командиру:

– Разрешите лететь, Павел Васильевич! В знак согласия командир наклоняет голову и говорит:

– В группу ведомых берите добровольцев!

Перед вылетом командир дружески напутствовал:

– Лучше следи за курсом и высотой. Смотри не нырни в море!

– Постараюсь не нырнуть!

И вот мы в воздухе. Через несколько минут – залив. Позади береговая черта, впереди – сплошная мгла. Горизонта не видно, небо сливается с водой, хлещет дождь.

По штилевому расчету над морской поверхностью нам лететь минут двадцать. Не видно неба, не видно и противоположного берега, а под крылом самолета плещется холодная Балтика и гуляют по морю белые барашки. В случае чего – тут на вынужденную не сядешь! И невольно лишний раз прислушиваешься к работе мотора.

Сколько же времени летим мы в таких условиях? Кажется, целую вечность, а часы показывают: прошло всего лишь семь минут. Прижавшись ко мне, идут ведомые Коля Воздвиженский, Токон Бекбоев, Николай Киселев, замыкает строй Алексей Медведев. В полку он не так давно, но, как говорят, хорошо и быстро "притерся" к однополчанам. Старший лейтенант Медведев сменил командира эскадрильи Василия Николаевича Николаева, убывшего в госпиталь после аварии.

Отличный был летчик и командир. Смелый, умелый, скромный, толково подбирал себе помощников, распределял между ними обязанности и никогда не забывал контролировать работу подчиненных. Каждый в этой эскадрилье был на своем месте.

Старший лейтенант Николаев часто писал в полк письма, сообщал, что уже перенес несколько пластических операций, но ожоги заживают медленно. Бывший комэск интересовался: как идут дела в его подразделении и кто командует эскадрильей?

Ветераны полка ответили товарищу, чтобы тот не беспокоился. Эскадрилья в надежных руках. Ее командиром стал старший лейтенант Медведев. Он тоже много перенес за годы войны. Воевал в полку ночных бомбардировщиков на Северо-Западном фронте, сделал 139 боевых вылетов ночью. Был ранен и списан с летной работы. Но летчик не смирился со своей участью, много занимался физической подготовкой и в конце концов победил свой недуг.

Старший лейтенант Медведев переучился на летчика-штурмовика и прибыл к нам в полк. Трудный наш полет на Балтику для Алексея был пятнадцатым боевым вылетом после долгого перерыва. Воздушным стрелком у Медведева летел комсорг полка младший лейтенант Иван Хандий.

Среди ветеранов соединения был с нами в полете воздушный стрелок сержант Николай Платонов. Он участвовал в боевых полетах полка на танкосборочные мастерские, на Гдыню и Данциг. И вот опять вызвался добровольцем.

Сейчас самое главное – выполнить задачу. "Когда же будет берег?" – думаю. И тут же получаю на свой вопрос довольно реальный ответ: крыло самолета вдруг продырявило зенитным снарядом. Значит, под нами вражеский берег... Вот как. Спасибо за информацию!

Ставлю в известность ведомых. Но они и сами уже заметили тянущиеся к самолетам огненно-красные трассы. Дружно выполняем противозенитный маневр. Воздвиженский и Медведев уже пикируют на гитлеровскую батарею, обстреливают ее из пушек. Бойцы опытные, знают свое дело. А мы продолжаем полет.

Серой мокрой лентой блестит убегающее в порт шоссе. А по нему, обгоняя друг друга, в беспорядке движутся танки, тягачи с орудиями на прицепе, какие-то кареты, коляски и снова орудия. По обочинам без строя плетутся солдаты.

Увидев самолеты с красными звездами, гитлеровцы отбегают подальше от дороги. Нет, мы их не трогаем. Облетев колонну, разворачиваемся на обратный курс. Тысячами белых голубей разлетаются наши листовки с предложением о капитуляции. В них разъясняется, что Берлин взят и над рейхстагом уже развевается Красное знамя Победы. В листовках говорилось также, что тем, кто без сопротивления сдастся в плен, будет сохранена жизнь и оказана медицинская помощь. Все-таки должны же они понять, что сопротивление с их стороны безрассудство.

Оставив немцев в покое (пусть читают наши листовки), берем курс в море к дымящим на рейде кораблям. Они встречают нас завесой зенитного огня, но мы все-таки пробиваемся и пикируем на цели, бросаем бомбы, обстреливаем их эрэсами, из пушек и пулеметов. Не так-то просто потопить эти плавучие громадины водоизмещением в десятки тысяч тонн.

Наш первый полет можно было считать удачным. Следом за нами на разведанные цели придут бомбардировщики. Тем временем мы продолжали "охоту" за мелкими кораблями, катерами, лодками и просто плотами. Каждый штурмовик самостоятельно выбирал себе цель. Перекрывая гул моторов, над морем дробно стучали пушки штурмовиков, и очередной катер или лодка с гитлеровцами отправлялись на дно.

В тот день в том же составе мы совершили еще три боевых вылета. Вечером на разборе полетов было подробно доложено, как надо преодолевать туманный залив, что представляет собой противозенитная система на кораблях, как лучше "охотиться" за катерами. Днем мы, а ночью наши бомбардировщики бомбили корабли противника, и скоро рейд стал пустынным...

5 мая 1945 года наш полк сделал последний налет на порт, где в пакгаузах забаррикадировались остатки гитлеровских банд, вооруженных фаустпатронами. Они подбили несколько наших танков, и командующий 2-й ударной армией генерал И. И. Федюнинский справедливо решил, что боевую, задачу по уничтожению, фаустников быстрее и лучше всех выполнит штурмовая авиация.

Двумя четверками штурмовиков в молниеносном налете эти пакгаузы были сметены с лица земли. Вечером того же дня мы уже слушали по радио приказ Верховного Главнокомандующего, что войска 2-го Белорусского фронта 5 мая овладели городом Свинемюнде – крупным портом и военно-морской базой немцев на Балтийском море.

Оставался еще полет на острова, где укрылись остатки гитлеровцев, но и он не потребовался.

– Вылетать не надо – сами сдались! – передали на аэродром из штаба дивизии.

Таким образом, боевой вылет на уничтожение фаустников был записан как последний в историческом формуляре нашего полка.

Начальник штаба, любивший во всем точность, подсчитал налет каждого из нас и сделал последние на войне записи в наших летных книжках. Мне, например, за время пребывания на фронте удалось совершить 222 боевых вылета.

...Утром 9 мая на стоянках самолетов поднялась стрельба из пулеметов, пистолетов, винтовок. Это техники и воздушные стрелки, находившиеся возле командного пункта и первыми узнавшие о капитуляции фашистской Германии, давали салют. Затем раздалась стрельба на стоянке истребителей, их поддержала зенитная батарея, стоявшая на окраине аэродрома.

Ликовал весь аэродром. В воздух летели пилотки, слышалось громкое "Ура!". У всех на устах были слова: "Мир!", "Победа!", "Конец войне!".

Она закончилась как-то неожиданно, хотя мы и чувствовали в последние дни, что солнце нашей победы уже взошло.

Наступил мир. Первое время было как-то не по себе, нас даже удивляло, что не надо лететь на боевое задание и никто по тебе не стреляет. Не надо смотреть вверх, приглядываться, не летят ли вражеские истребители.

Все это осталось позади. Но мы знали, что помнить об этом будем всегда.

В блаженстве тишины пронеслись на нашем аэродроме первые дни мира. Ни тревог, ни полетов. Личному составу был предоставлен первый отдых за четыре долгих года войны.

Свою военно-полевую почту мы завалили тогда письмами. Каждый торопился подать домой весточку и обязательно послать фотографию: удостоверьтесь, мол, дорогие родные, живой и здоровый.

Страсть фотографироваться охватила всех. Перед объективами фотоаппаратов позировали в одиночку, ведущий с ведомым, летчик с воздушным стрелком, командир с механиком. Фотографировались экипажами, звеньями, группами и даже поэскадрильно.

Всем хотелось иметь на память свою фотографию на фоне разбитого рейхстага, но командир полка никого не отпускал с аэродрома. И майор Фиалковский тенорком поддерживал это решение:

– А как же боевая готовность? Или забыли, что находимся в логове зверя?

Напоминание о коварстве повергнутого противника действовало отрезвляюще. Вдруг и действительно есть еще недобитые фашисты, организованные в банды?

Но все-таки небольшая группа офицеров отпросилась у комдива в Берлин. Пронеслись на машинах по еще дымившимся улицам, наскоро осмотрели уцелевшие исторические памятники, заглянули для порядка в разбитую имперскую канцелярию, подобно другим расписались на рейхстаге и, полные неизгладимых впечатлений, вернулись в полк.

Много у нас священных мест на земле. Но есть среди них нам особенно дорогие. И в тяжелую минуту отступления, и в час больших побед, когда гремел салют московский, вспоминали мы, фронтовики, свою Красную площадь. В памяти обычно вставала до боли знакомая панорама: седая Кремлевская стена и темно-красный мрамор ленинского Мавзолея. Купола Василия Блаженного, неповторимый фасад здания ГУМа и до блеска отполированная брусчатка широкой площади. А над зданием Верховного Совета страны – Государственный флаг Советской державы...

Там, в Германии, мы особенно остро чувствовали тоску по Родине. Мечталось побывать в Москве, взглянуть на Красную площадь, а уж потом отправиться в свой отчий дом, в родные края...

И вот нежданно-негаданно большую группу фронтовиков вдруг вызвали в Москву. Среди нас воины разных родов войск: пехотинцы, артиллеристы, танкисты, связисты, саперы, летчики... И у каждого грудь в орденах.

Со всех фронтов съехались тогда в столицу лучшие воины. Среди них были защитники Москвы и Ленинграда, участники сталинградских боев и Курской битвы, форсирования Днепра и Вислы, освободители многих стран и городов Европы, герои штурма Берлина.

В тревожный ноябрьский день сорок первого года здесь стояли полки перед уходом на фронт. Осененные знаменами революции, воодушевленные подвигами великих предков, с именем партии прямо с Красной площади батальоны уходили в бой. А летом сорок пятого они гордо пришли сюда на Парад Победы. Под дробь барабанов к подножию ленинского Мавзолея были брошены чужие знамена с фашистской свастикой. Советские солдаты, сержанты и старшины, офицеры и генералы в стройных рядах, чеканя шаг, маршировали по главной площади Родины. Мы шли в составе сводного полка 2-го Белорусского фронта...

В моей памяти многое связано с Красной площадью. Большие исторические события и личные. В тот памятный год в День Воздушного Флота СССР мне была вручена вторая Звезда Героя Советского Союза. В те дни я окончательно решил связать свою жизнь со службой в Вооруженных Силах.

Как ни жаль было покидать свой полк, свою родную дивизию, но необходимость учиться была очевидной.

– Поедете в академию, капитан Ефимов! – сказал мне командующий нашей 4-й воздушной армией генерал К. А. Вершинин.

Прощаясь с фронтовыми друзьями, мы обещали писать друг другу. Из писем однополчан удалось узнать и о происходившей в нашей части смене поколений. Многих летчиков и воздушных стрелков, инженеров и техников, авиационных механиков и других специалистов проводили в запас.

К себе в Свердловск уехал и поступил учиться мой первый механик сержант Коновалов. Через много лет я встретил его – он был уже инженером, лауреатом Государственной премии. В военной гимнастерке, но уже без погон, пришел в Киевский политехнический институт адъютант эскадрильи капитан запаса Семен Погорелый. Ныне он – кандидат наук и, говорят, готовится защищать докторскую диссертацию.

А наш отважный летчик Николай Иванович Логунов пошел трудиться в систему общественного питания. Преподавателем в морском училище в Ростове-на-Дону работает бывший инспектор дивизии по технике пилотирования Виктор Михайлович Бахрушин. Заместитель командира полка по политической части Гавриил Максимович Русаков живет в Одессе и ведет большую общественную работу среди молодежи. Наш начальник штаба полка Сергей Васильевич Поляков в послевоенные годы заведовал учебной частью Харьковского авиационного института. А Герой Советского Союза Николай Ефимович Оловянников преподает военное дело в Московском автодорожном институте. Еще один Герой Советского Союза

Алексей Георгиевич Панфилов – наш славный Леха – старший инженер в научно-исследовательском институте.

На встречах однополчан в Монино, под Москвой, можно увидеть многих ветеранов 233-й Ярцевской Краснознаменной штурмовой авиационной дивизии – тех, кто по возрасту или из-за ранений ушел в запас. Приезжают и те, кто поныне служит в Военно-Воздушных Силах, кто уже в послевоенные годы много потрудился, чтобы сделать нашу военную авиацию такой, какой мы ее видим сегодня, реактивной, сверхзвуковой, ракетоносной и всепогодной. И каждый раз на этих незабываемых встречах мы говорим друг другу:

– Помни войну!

Великая Отечественная война живет в нашей памяти как самое суровое испытание в жизни советского народа. Поэтому боевой опыт, добытый в сражениях нашими лучшими бойцами и командирами, никогда не должен быть забыт грядущими поколениями защитников Советской Родины.