Текст книги "Над полем боя"

Автор книги: Александр Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Пока гитлеровцы соображали, как им действовать дальше, еще один "фоккер" попал под огонь штурмовиков. Остальные предпочли уйти восвояси. Так дерзость, внезапность действий помогли капитану Башкирову выиграть этот бой. А ведь до начала его простой арифметический счет в соотношении сил, казалось, никак не предвещал поражения гитлеровцев. Но в данном случае их подвела арифметика. В бою с врагом нередко случалось так, что простое численное превосходство ничего не давало ему, если он вступал в бой с нашими асами.

Не сразу, конечно, стали они такими смелыми и умелыми, не за один день и не за месяц пришло к ним мастерство. За плечами у каждого – десятки и сотни вылетов, трудная школа войны.

Лейтенанта Василия Сергеева сбили на восьмом боевом вылете. Подкараулили летчика гитлеровские зенитчики. Снаряд попал в мотор штурмовика. В лицо Василию ударил густой запах бензина. Летчик попытался спасти машину. Он дослал вперед до упора сектор газа, попробовал задрать нос самолета, но двигатель остановился, и беспорядочно замотались по шкалам стрелки приборов. Штурмовик неудержимо падал. Сергеев сел на лес, крылья его самолета сделали целую просеку. Хоть и силен был удар, но деревья все-таки самортизировали падение.

Летчик пришел в сознание и осмотрелся. Кабина его одноместного штурмовика была изуродована, приборная доска висела на проводах, от крыльев остались одни ланжероны, а в фюзеляже зияли рваные пробоины. Хвостовое оперение валялось отдельно. Василий провел рукой по лицу – кровь. Он выбрался из обломков, достал планшет с картой: "Где же это я упал?"

Несомненно, на территории противника. "До линии фронта километров двадцать", – прикинул летчик. Сориентировался по солнышку и пошел на восток. Сгоряча пошел быстро, но скоро начал уставать. Давали себя знать ушибы, болела рана. Шел напрямик – полями, перелесками. Летчика мучил голод. Но в деревни он заходить не решался: вдруг там фашисты?

Чем дальше шел, тем становился злее. Злость притупляла боль, голод рождал упрямство. "Надо выжить, – думал он, – и за все муки отомстить врагу".

Когда пришел в полк, его уже и ждать перестали. В Ульяновск – родной город летчика поторопились послать похоронную.

– Рано еще мне умирать, – еле слышно сказал Сергеев, – пока идет война, у меня слишком много работы...

Подлечившись, Василий опять стал летать. Воевал он смело, по целям бил беспощадно, искал встречи с врагом. Бомбил и стрелял без промаха, радовался, чувствовал, что отомстил, когда видел, как горят эшелоны гитлеровцев, изуродованные взрывами танки, пушки и автомашины противника.

Однажды наши штурмовики наносили удар по фашистскому аэродрому. Вторую четверку вел Сергеев. Его бомбы попали точно на стоянку немецких самолетов. Взрывы разметали несколько вражеских машин.

– Вот и рассчитался я, братцы, за свой сбитый штурмовик! – сказал Василий своим боевым друзьям.

Далеко в нашем тылу осталась и та сторонка, которой шагал в свой полк, прячась от гитлеровцев, летчик Сергеев. Уже вся советская земля была очищена от гитлеровской нечисти. Теперь нужно было добить раненого фашистского зверя в его собственном логове – в Берлине.

Словно соревнуясь с Сергеевым, отважно воевал и капитан А. Васильев. От долгого сидения в самолете у него появилась привычка сутулиться. Со стороны казалось, что летчик как бы пожимает плечами и удивляется: почему его так долго не посылают на боевое задание?

Всю войну он жил от боя до боя. И если хоть один день не летал – не находил себе места. В бою же был до того хладнокровен и сосредоточен, что казалось – решал тактическую задачу не в воздухе над территорией противника, а в классе, над учебным ящиком с песком. Как будто не по его самолету ведут огонь зенитки, не на него заходит в атаку поджарый "мессер".

– Спокойно, орелики! – ласково ободрял Васильев своих молодых ведомых. Сейчас оприходуем этого бандита. Пономарев – огонь!

Воздушный стрелок старшина Пономарев рос почему-то не вверх, а вширь. Плечи – косая сажень, а сам чуть повыше плеча своему командиру. Настоящий борец. Встанет в стойку – с места не стронешь. И характер – кремень. Стрелял отменно: немало вражеских истребителей сбил, за что имел несколько наград. Этот воздушный стрелок отличался олимпийским спокойствием, выдержкой, которой требовал от нас суровый учитель – война.

– Огонь – Пономарев! – командовал Васильев.

– Есть, огонь! – отвечал Александр и брал "мессера" на мушку. Если не собьет, то уж отгонит обязательно.

– Полетел издыхать! – докладывал в таких случаях стрелок командиру.

Однажды гитлеровские "флигеры" попытались перехитрить нашего Пономарева. В атаку на штурмовик сзади сверху свалились два "мессера". Дали несколько очередей и снова набрали высоту, делая вид, что собираются повторить маневр. Все внимание воздушного стрелка, естественно, было приковано к этой атакующей паре. Однако, помня о коварстве врага, Пономарев не забывал осматриваться. Он заметил, что еще пара таких же стервятников подкрадывается к штурмовику снизу. Мгновенно воздушный стрелок перекинул свою турель. Две секунды ушло на прицеливание. Короткая, но меткая очередь резанула по вражескому истребителю. Противник был сбит.

Экипаж капитана Васильева нередко вылетал на свободную "охоту", на разведку. В самую нелетную погоду дерзко проносился он на малой высоте над линией фронта, выслеживал скопления танков, засекал огневые позиции батарей, уточнял передний край обороны и доставлял в штаб самые свежие сведения о противнике.

Вспоминая прошлые бои и фронтовых друзей, с восхищением думаешь об их мужестве и благородстве, высоком понимании долга, презрении к смерти, о возвышенном чувстве войскового товарищества. "Сам погибай, а товарища выручай" – этого правила всегда придерживались в бою наши лучшие воздушные бойцы. Хорошо сказал о них Александр Твардовский:

У летчиков наших такая порука,

Такое заветное правило есть:

Врага уничтожить – большая заслуга,

Но друга спасти – это высшая честь!

Когда требовалось надежно прикрыть группы штурмовиков, то для выполнения этой задачи обычно выделяли лучших летчиков-истребителей. Были у наших друзей истребителей свои превосходные воздушные бойцы.

Договариваясь по телефону с истребителями о совместном полете, мы часто задавали вопрос:

– Кто будет нас сопровождать?

Услышав в ответ знакомые фамилии, наш командир удовлетворенно говорил:

– С такими не пропадем!

...Их было пятеро. Пять летчиков-истребителей: Алексей Постнов – русский, Василий Колесник и Василий Максименко – украинцы, Василий Князев – белорус и Кубати Карданов – кабардинец.

До войны они жили и работали в разных местах. На московском заводе трудился Постнов. Монтером в Харцизске – Максименко. Колхозным бухгалтером был Колесник. Князев работал на железнодорожном узле в Витебске. Профессию учителя родного языка выбрал себе в довоенные годы Кубати Карданов. По путевкам комсомола все они добровольцами пошли в авиационные училища.

Пилоты встретились в небе войны. В первый грозовой день Василий Князев сбил фашистский бомбардировщик и открыл боевой счет полка. Через несколько часов друзья дополнили его еще двумя сбитыми стервятниками. Война бросала отважных летчиков с одного участка фронта на другой, и всюду они геройски сражались с врагом.

Над горящим Донбассом их водил в бой Максименко, потому что он лучше всех знал каждый город и каждый поселок. Довелось этой отважной пятерке воевать и на Северном Кавказе. Здесь лучше всех ориентировался сын гор Кубати Карданов.

Бои были жестокими. Для всех самолетов едва хватало места в небе маленькой Кабарды. Советских истребителей было семь, а вражеских – больше двадцати. Василий Максименко первым пошел в атаку. Упал на землю один "мессер", потом другой, третий, четвертый...

Но бой все продолжался. И вот сбит, падает ведущий Максименко.

– Братцы, за Василя! – крикнул Алексей Постнов, увлекая товарищей в очередную атаку.

Одиннадцать "мессеров" сожгли они в этом бою и двенадцатого уничтожили на земле. А когда вернулись домой и не увидели Максименко, Кубати заплакал: не уберег друга в небе родной Кабарды.

А через день, к всеобщей радости, вернулся Василий Максименко. Пятерка продолжала воевать. Два года сражались они в таком составе. Каждый из них ко времени вступления на территорию гитлеровской Германии успел сделать по 500-600 вылетов. Лично и в группе друзья сбили 76 вражеских самолетов. За свою храбрость и мастерство все пятеро были удостоены высшей награды Родины – всем им было присвоено звание Героя Советского Союза.

Ласбек – наш новый аэродром на Одере. Отсюда совсем недалеко до Берлина. С этого аэродрома нам предстоит летать на поддержку своих войск при форсировании реки и завоевании заречного плацдарма.

Первые же разведывательные полеты показали, что Одер – серьезная водная преграда. У него два широких рукава, а посредине – болотистая пойма. Кто-то из солдат-ветеранов метко окрестил этот новый рубеж: "Одер – это два Днепра, а посередке – Припять".

Но трудности форсирования уже никого не пугали. Это не первый перед нами водный рубеж, позади Проня, Днепр, Сож, Буг, Нарев, Висла. Теперь у нас есть чем воевать. Не занимать и воинского умения.

Полк только что посетили представители воздушной армии и высоко оценили нашу боевую готовность. Все самолеты в строю, боеприпасов в достатке. Экипажи тоже хорошо подготовлены, за исключением, конечно, молодых. Но и они успешно входили в строй в процессе боевой работы. Дел у нас было много, а сроки подготовки к новой операции сокращены до минимума. Как же быть? И Егоров вносит предложение:

– Надо провести партийное собрание, посоветоваться с коммунистами.

Доклад об авангардной роли членов большевистской партии в предстоящем наступлении сделал подполковник Русаков. Говорил наш замполит всегда взволнованно, что называется, от души. Каждое его слово было глубоко продумано.

Характеризуя положение на советско-германском фронте, подполковник Русаков объяснил коммунистам, что перед своей окончательной гибелью, обозленный тяжелыми поражениями, враг будет еще яростнее сопротивляться.

– В своих комментариях по поводу нашей очередной победы под Гдыней и Данцигом геббельсовская печать сообщала, что русским достались одни развалины, а понесли они невосполнимые потери, немецкая же сторона лишь сократила коммуникации. Можно не сомневаться, – иронизировал наш докладчик, – что гитлеровцы вообще скоро останутся без коммуникаций, но для этого нам придется затратить немало усилий. Один немецкий журналист, – продолжал подполковник Русаков, – желая успокоить своих соотечественников, писал, что если хорошо посчитать, то, оказывается, фашисты не так уж и много потеряли. Он лгал, этот журналист. Гитлеровцы потеряли все. Они потеряли столько "мессеров" и "тигров", что их не сосчитать всем счетоводам Германии. Фашисты потеряли последние надежды на благополучный исход войны.

"Полная победа над немцами уже близка, – указывал в своем приказе Верховный Главнокомандующий. – Но победа никогда не приходит сама – она добывается в тяжелых боях и упорном труде. Обреченный враг бросает силы, отчаянно сопротивляется, чтобы избежать сурового возмездия. Он хватается и будет хвататься за самые крайние и подлые средства борьбы. Поэтому надо помнить, что, чем ближе наша победа, тем выше должна быть наша бдительность, тем сильнее наши удары по врагу".

На протяжении всей войны коварным оружием врага были мины. Гитлеровцы минировали дороги, дома, поля и уж конечно все объекты, имевшие оборонный характер. Был заминирован и наш аэродром Ласбек. Враг заложил мины не только на летном поле, но и в помещениях. Хитроумно заминировали фашисты и оставленные ими штабеля бомб. Везде была минная начинка, мины натяжного действия, соединенные между собой проволочками. Взрыв одной из них мог вызвать детонацию всего штабеля бомб.

Но впереди нас шли советские минеры. Благодаря их искусству аэродром Ласбек остался целеньким. От всего сердца хотелось отблагодарить наших бойцов и командиров за трудную и опасную работу. Но мы их не застали, они уже ушли вперед. В память о них остались традиционные дощечки с надписью: "Проверено. Мин нет! Иванов". Вроде бы и надпись-то в одну строчку, а смысла в ней как в развернутой характеристике: Иванов ручается за свою работу.

Бдительными нас заставляли быть не только вражеские мины. Уничтожая врага в его логове, наши солдаты, сержанты и офицеры помнили, что оставленные противником шпионы и диверсанты будут стараться вредить нам, выведывать всякие секреты, если наши бойцы не будут строго хранить военную тайну. Сотни и тысячи гитлеровских головорезов, прихватив подложные документы, меняли свой внешний облик, ругали Гитлера и старались втереться в доверие.

На занятом нами заводе представители нашего командования встретили в одном из цехов механика. Он ходил в замасленной куртке и услужливо давал нашим офицерам объяснения о производстве. Однако скоро этот "механик" был разоблачен нашей разведкой. Оказался он кадровым офицером войск СС и был оставлен в советских тылах для диверсионной работы.

Наши командиры и политработники постоянно напоминали нам, что бдителен тот, кто неуклонно выполняет все приказы и воинские уставы, соблюдает боевую готовность и четко несет караульную службу, поддерживает внутренний распорядок, в большом и малом укрепляет организованность и дисциплину.

Словами присяги и закончил свой доклад Русаков. А потом начались выступления. Коммунисты старались сосредоточить внимание на главных вопросах.

Воспитанию чувства советского патриотизма у летного и инженерно-технического состава, стремления быть всегда верными идеям нашей Коммунистической партии посвятил свое выступление командир полка майор Егоров. Свою речь он закончил призывом:

– Будем воевать с врагом так же самоотверженно и смело, как сражаются с фашистами наши герои, как бил врага павший в боях за Данциг командир эскадрильи коммунист Алексей Федорович Симоненко.

О боевом мастерстве летчика-штурмовика говорил и Герой Советского Союза Николай Воздвиженский:

– Ни сильный зенитный огонь, ни противодействие вражеских истребителей не могут быть препятствием для смелого и умелого советского летчика, выполняющего приказ Родины.

Инженер-капитан Г. Каминский отметил, что в период интенсивных боевых полетов очень большой объем работы выполняют оружейники. Следует заранее продумать расстановку по ответственным участкам коммунистов и комсомольцев, чтобы личным примером вели они за собой всех воинов.

– Как сумели наши техники и механики выдержать напряжение данцигских боев? – спросил, обратившись к сослуживцам, старший техник-лейтенант В. Корецкий и тут же ответил: – Выдержали потому, что большинство воинов – коммунисты и комсомольцы. Для них нет непреодолимых преград на пути к победе.

Уполномоченный контрразведки старший лейтенант Николай Слепченко обратил внимание коммунистов на факты потери бдительности. Он рассказал о летчике, у которого при выполнении задания над морем открылся фонарь кабины и встречным ветром унесло лежавшую без планшета полетную карту.

На собрании было принято конкретное решение, в котором говорилось, что партийное собрание обязывает всех коммунистов быть впереди, показывать пример храбрости, мужества, настойчивости, чтобы эффективным был каждый наш штурмовой удар по врагу.

В разгар подготовки к боевой операции к нам прибыли журналисты из армейской авиационной газеты: корреспондент-организатор майор В. Бабак и фотокорреспондент старший лейтенант М. Захаров.

– До чего же некстати они приехали, – вздохнул Костя Давыденко, – оторвут от задания, начнут своими вопросами душу выматывать!

– Напрасно ты это говоришь, – возразил Бабкин, – журналисты делают свое дело, просвещают нас с тобой, держат в курсе событий.

Вообще-то мы с журналистами жили дружно, любили свою авиационную газету. Корреспонденты часто наведывались в полки дивизии, писали репортажи, корреспонденции, очерки о героях боев. Газета вела интересный разговор о воспитании у авиаторов чувства советского патриотизма, ответственности за свой воинский долг, войскового товарищества, высокой бдительности.

Газета регулярно информировала своих армейских читателей о положении на советско-германском фронте, звала в бой на разгром врага, словом, жила нашими интересами. И в этом несомненная заслуга ее корреспондентов, хорошо знавших жизнь войск.

...Хотя ни Бабак, ни Захаров не открывали блокнотов, было ясно, что они все замечают и запоминают, стараясь представить себе картину жизни полка. Их, например, интересовало, насколько эффективно летчики используют период затишья на фронте. Отвечаю, что занятия чередуются с учебными полетами: летаем в зоны пилотажа, на стрельбу по наземным целям и бомбометание. Изучаем район полетов. Запоминаем названия немецких городов, рассчитываем курсы полета до них, характерные ориентиры. Скучновато? А что поделаешь – надо!

Майор Бабак уже получил разрешение в день форсирования Одера побывать на радиостанции наведения. А старший лейтенант Захаров попросился со мной в полет за воздушного стрелка. Миша, как мы его дружески называли, уже не раз летал на боевые задания. Чтобы фотографии получились контрастными, он обычно снимал из открытой кабины: то сидя, то стоя, то с одного борта, то с другого. До того однажды докрутился, что под ним распустился парашют и чуть не вытянул фотокора из открытой кабины. Едва хватило сил у Захарова, чтобы кое-как затолкать парашют под сиденье.

В другом полете Захаров решил сделать оригинальный снимок: одновременно захватить широкоугольным объективом фотоаппарата гитлеровскую батарею и атакующие ее штурмовики. На пикировании привязанный ремнем Михаил наполовину высунулся из кабины, продолжая снимать. И только когда я вывел штурмовик из пикирования, центробежная сила перегрузки втянула его обратно. Захаров завалился в кабину. Спрашиваю:

– Как себя чувствуешь, Михаил? Ответа не слышу.

– Ты живой, Захаров? Ответь!

Наконец по самолетному переговорному устройству доносится тенорок Захарова:

– Я говорю – порядок, а ты не слышишь. Фишка проклятая, рассоединилась!

Он доложил, и у меня – гора с плеч. Жив-здоров Михаил Захаров. Но после того случая я дал себе зарок: никогда никого из посторонних не брать на борт самолета в боевой полет.

А сегодня Захаров опять просит: "Возьмите!" Ну зачем ему этот полный опасностей полет? Ведь летать на боевые задания не входит в обязанности сотрудника редакции. И в то же время сердцем понимаю Захарова. Он делает на войне свое дело. Это очень нужное дело. Иначе сейчас мы не могли бы увидеть войну такой, какой она была.

Так брать или не брать в полет Захарова? Еще раз оглядываю его. Миша мал ростом, худ. У него правильные черты лица и смелый, открытый взгляд. Будь он чуть повыше ростом и поплотнее, медкомиссия могла бы пропустить его в летчики.

Заметив мой критический взгляд, Захаров угадал мои мысли и сказал:

– Я все выдержу... И такие снимки сделаю!..

Отправляю его подогнать по росту лямки парашюта, а сам вспоминаю, как под Данцигом на КП к командиру 215-й истребительной авиационной дивизии полковнику М. Н. Якушину пришел корреспондент нашей армейской газеты майор В. Земляной. Представился, предъявил документы.

– Какими темами интересуетесь? – спросил у корреспондента Михаил Нестерович.

– Разрешите, товарищ полковник, слетать на Данциг!

– А на каком, позвольте узнать, самолете собираетесь совершить этот полет? У нас ведь в дивизии одноместные истребители.

– На спарке, – со знанием дела ответил Земляной.

Конечно, полковник Якушин мог взять на себя ответственность и разрешить корреспонденту полет на учебно-боевом истребителе. Но зачем рисковать без особой на то нужды жизнью корреспондента и летчика? Бой есть бой! И комдив сказал майору, что разрешение на такой полет он запросит у командующего воздушной армией.

– Хорошо! – согласился Земляной. – Позвольте тогда пока работать в полку?

– Пожалуйста!

Не позже чем через час в этот полк по своим командирским делам приехал Якушин. Он дал необходимые распоряжения командиру полка, а потом вспомнил про корреспондента и спросил:

– Чем он тут занимается?

– Улетел на задание, товарищ полковник, – ответил командир полка, – как вы приказали!

– Я?! – изумился Якушин.

– Так точно! Он сказал, что вы разрешили.

– А на каком самолете?

– На боевом!

– Куда же вы его там посадили?

– В фюзеляж!

События, оказывается, развивались так. Майор Земляной пришел к знакомому ему командиру полка и сказал, что комдив полковник Якушин разрешил ему полет на боевом самолете. Хорошо зная корреспондента, командир полка не стал проверять приказание. Они поехали прямо на стоянку, и там по указанию командира полка техник отвинтил в фюзеляже истребителя аккумуляторный люк. Туда и забрался корреспондент. Люк опять поставили на место, истребители ушли на задание.

Пилотировал самолет капитан Виктор Петкевич, тоже хороший знакомый Земляного.

– Так что же, корреспондент без парашюта? – спросил комдив.

– Так точно, без парашюта!

– И завинченный?

– Завинченный!

Комдив понимал, что, если истребитель Петкевича подобьют в воздушном бою, летчик не выбросится с парашютом, зная, что в фюзеляже самолета корреспондент. Все в волнении ожидали возвращения группы Петкевича. К счастью, из воздушного боя он прилетел без пробоин.

Полковник Якушин так был рад, что даже махнул рукой на проступок корреспондента и тут же уехал.

– Достанется нам теперь на орехи! – мрачно произнес командир полка, ругая себя за легковерие и допущенную оплошность.

– Ничего же не случилось, командир, – утешал его Земляной. – Зато такой репортаж получится!

Не знаю, рассчитывал ли корреспондент на то, что его репортаж будет опубликован, но уверенно могу сказать: живое слово в газете о смелом поступке воина поднимало других на героические дела.

Ни один мало-мальски заметный опубликованный материал, дававший нам повод для размышления, не проходил мимо нашего внимания. Газета постоянно участвовала в решении вопросов пропаганды передовых приемов ведения воздушного боя, выработки тактики истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков, организации взаимодействия с наземными войсками, показывала героизм летного состава, основанный на высоком воздушном мастерстве. Тогда, перед прыжком через Одер, нам очень нужны были такие материалы.

Глава девятая. Под солнцем Победы

Перед 2-м Белорусским фронтом была поставлена задача: форсировать Одер и разгромить щтетинскую группировку противника. Не позднее чем через десять дней войскам фронта надо было овладеть рубежом, проходившим через города Анклам, Деммин, Мальхин, Виттенберг. Эту операцию обеспечивали с севера действия 1-го Белорусского фронта. Его войска наносили удар из районов двух небольших городов – Шведт и Гартц в общем направлении на Стрелиц на всю глубину обороны противника – 120 – 160 километров. В ходе прорыва часть вражеских войск предполагалось разгромить, а другую часть прижать к берегам Балтики и либо уничтожить, либо заставить капитулировать.

Суворовские слова справедливы и в наше время. Он говорил, что каждый солдат должен понимать свой маневр. Действительно, лучше и легче воюется, когда знаешь ближайшую и дальнейшую задачи, задачи соседей справа и слева, кого и какими силами поддерживаешь. Обычно перед операцией до нас доводили цель наших действий. Рядовой летчик, я обычно знал ее в пределах полка. А когда стал командиром эскадрильи – в масштабе дивизии. В должности заместителя командира полка впервые узнал замысел целой фронтовой операции. Дух захватывало от таких масштабов, раскрытых перед нами полковником Смоловиком, только что вернувшимся с совещания у командующего воздушной армией.

Решающую роль при наступлении должны были сыграть 70-я и 49-я армии. 65-й армии генерала Батова отводилась вспомогательная роль. Она своими наступательными действиями отвлекала на себя противника и тем самым обеспечивала успех ударной группировки.

Но как много значит на войне инициатива! В ночь на 15 апреля четыре дивизии первого эшелона 65-й армии бросили свои передовые отряды в междуречье. В темноте без единого выстрела на лодках переправились смельчаки через Ост-Одер и внезапно атаковали противника, засевшего в пойме за высокой земляной дамбой. Шли по пояс в воде, вступали с гитлеровцами в рукопашную и, спустившись вниз по течению, скоро достигли остова взорванного моста.

Четверо суток на обширном пространстве между Ост– и Вест-Одером продолжались бои. К исходу 18 апреля стрелковые полки дивизии первого эшелона 65-армии, форсировавшие под покровом темноты Ост-Одер, отделял от противника только Вест-Одер шириной 400-500 метров. И дальше в случае удачи наши войска выходили на заречный плацдарм.

В то же время опрос захваченных пленных и радиоперехват показывали, что нашу активность в низовьях Одера противник оценивал как действия разведывательного характера, исключая возможность форсирования реки под Штеттином.

Проявив инициативу в захвате междуречья, командарм 65 решил пойти дальше и изменить сроки форсирования Одера для дальнейшего захвата плацдарма на западном берегу реки. По общему плану фронтовой операции артиллерийская подготовка должна была начаться в 9.00. Ее продолжительность – 90 минут. Затем – атака. Но на участке 65-й армии было решено начать артподготовку в 6.30 продолжительностью 45 минут. Начало форсирования реки – с первым огневым налетом.

К этому решению командующего склонила резко изменившаяся обстановка. Полки первой линии вошли в огневое соприкосновение с противником и хорошо изучили расположение его средств. Все лодки и плоты были на плаву, и каждый солдат знал, на чем и с кем он переправляется. Ждать в этой обстановке полного рассвета, вероятно, не имело смысла. Гитлеровцы могли тогда стрелять прицельно, а это привело бы к лишним потерям. И в боеприпасах армия была ограничена. На главное направление шла артиллерия, туда же нацелилась и вся авиация...

...Утро двадцатого апреля выдалось пасмурным. В лесах и над Одером клочьями висел туман. Но на построении личного состава полка перед боевым вылетом метеоролог объявил:

– Туман скоро поднимется. Облачность тонкая. Как припечет солнце, она развеется...

– Будем летать! – принял решение майор Егоров.

А с Одера уже доносилась артиллерийская канонада. На главном направлении у нас стояло не менее трехсот орудий на километр фронта. За неделю артиллерийская инструментальная разведка успела засечь множество целей на берегу Одера и в глубине обороны. Это по ее точным данным открыли огонь наши батареи. В стане гитлеровцев взлетали на воздух долговременные оборонительные сооружения...

– Началось! – негромко сказал кто-то на построении, и каждый ощутил, как от артиллерийских залпов и тысяч разрывов дрожит земля.

Все мы с нетерпением ждали этого часа, но все-таки каждый переживал событие по-своему. Молодежь, конечно, волновалась больше, ветераны умели сдерживать свои чувства. Волнение, переживания – это, конечно, следствие некоторой неуверенности в своих силах. Само собой понятно, с приобретением боевого опыта молодежь перестает волноваться даже перед самым опасным вылетом. На смену этим чувствам к каждому воздушному бойцу приходит эмоциональная устойчивость. Неуверенность и робость исчезают, как только самолет отрывается от земли. А когда молодой летчик пилотирует самолет, наблюдает за своим местом в строю, маневрирует, он занят и у него просто не остается времени для эмоций. Этот период был памятен и для меня. Думаю, что с этого начинается становление летчика...

Сигнал на вылет – серия зеленых ракет – оборвал все посторонние мысли.

– По самолетам!

И вот уже запущены моторы. В строгий очередности выруливаем на старт, взлетаем. Тяжело груженным штурмовиком труднее управлять. Машина медленно набирает высоту, хотя двигатель работает на больших оборотах.

Взлет, сбор группы, встреча с истребителями прикрытия проходят строго по плану. В строю двадцать четыре самолета. Группу ведет заместитель командира дивизии подполковник Филипп Степанович Старовойтов. Еще не так давно он командовал нашим штурмовым авиационным полком. По привычке его тянуло к боевым друзьям, с которыми было пройдено столько опасных боевых маршрутов.

Летчики и воздушные стрелки, инженерно-технический состав любили своего старого командира. Для них он был как отец. Его напускная строгость никого не обижала. В авиацию Филипп Степанович пришел из кавалерии. Хоть и много воды утекло с тех пор, но некоторые давние привычки у Старовойтова остались. Он, например, редко когда отдавал команду: "По самолетам!" Обычно перед вылетом любил ввернуть свое, кавалерийское: "Ну что, по коням!" – и тотчас спешил к своему штурмовику.

Любили Старовойтова за храбрость и простоту. Он всегда первым летал на боевые задания и быстро ориентировался в обстановке. Возвращаясь на аэродром, успевал осмыслить свой вылет, собрать летчиков в кружок и дать им перед вылетом необходимые советы.

От командира дивизии подполковнику Старовойтову часто доставалось за эти полеты.

– Вы не просто летчик, Филипп Степанович, – укорял его Смоловик. – Вы руководитель!

Старовойтов соглашался, но как только попадал на аэродром, то просил внести его в плановую таблицу и улетал на боевое задание. Иногда он делал по два, а то и по три вылета.

Существуют разные мнения о месте авиационного командира в бою. Кое-кто утверждал, что на войне командир должен руководить полетами на аэродроме, быть организатором боя на станции наведения... Все это, очевидно, правильно. Но верно и то, что авиационный командир прежде всего должен быть смелым и умелым летчиком, хорошим тактиком, подлинным мастером маневра и огня.

В воздухе роль дирижера принадлежит ведущему. И так повелось в авиации, что командир ведет своих летчиков в бой. Поэтому летчики, овладевшие на войне искусством ведущего, – это уже потенциальные командиры.

Авиационный командир учит подчиненных летать и воевать. Командир в авиации – и лучший летчик, и лучший боец.

Таким был и Старовойтов, вокруг которого всегда группировалась наша молодежь – пытливая, жадная к знаниям, стремившаяся как можно быстрее овладеть искусством летного мастерства. Многим он помог определить свое место в строю. Иному лейтенанту не хватало стойкости, воли, боевого опыта. Вот тут-то особенно были важны веское слово командира и его поддержка, надежная направляющая рука старшего товарища и друга.

...В первом вылете мы наносили удары по переднему краю противника, уничтожали одновременно зенитные средства севернее города Шведт. Наша дивизия в те дни действовала с большой активностью. Под прикрытием штурмовиков от восточного берега Одера отчалило много плотов и лодок. В ряде мест наша пехота форсировала реку и окапывалась на берегу.