Текст книги "Распутин. Анатомия мифа"

Автор книги: Александр Боханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Прошло всего три дня, а какая проведена «вивисекция» информации! Упоминание в рапорте унтер-офицера о том, что Распутин «образ жизни ведет трезвый», вообще пропадает. В то же время сколько новых подробностей! Тут и пьянство, и кражи, и «прочее». Можно только догадываться, какие новые «вариации» были добавлены уже в Тобольске, прежде чем отправить полицейскую сводку в Петербург, где она легла на стол генерала Курлова. Судя по тому, что он написал в своих воспоминаниях, там живописались и «связь с женщинами», и «скандалы», и «связь с аферистами».

Возглавивший в начале 1912 года Департамент полиции С. П. Белецкий по сравнению с Курдовым отличался куда большей ретивостью в деле добывания агентурных данных о Распутине. Этот энтузиазм подпитывался тем, что его непосредственные начальники, министры внутренних дел А. А. Макаров (с 20 сентября 1911 по 16 декабря 1912 года) и сменивший его Н. А. Маклаков (находился на посту до 5 июня 1915 года), испытывали стойкое отвращение к «грязному мужику». Подобное отношение было и у премьера В. Н. Коковцова, который сменил убитого Столыпина в сентябре 1911 года и сохранял эту должность до начала 1914 года. Настроению начальства следовало «потрафлять», и Белецкий очень старался.

В начале 1912 года, когда развернулась публичная кампания поношения Распутина, царь попросил министра внутренних дел А. А. Макарова организовать охрану Распутина. Министр поручил это дело Белецкому.

Об этом господине стоит сказать несколько слов. Он родился в 1873 году и не отличался знатностью рода, но в силу своего усердия и умения угождать начальству довольно быстро сделал удачную карьеру. После окончания юридического отделения Киевского университета служил в канцелярии киевского генерал-губернатора. Затем женился на дочери генерал-лейтенанта, уже в 1899 году добился должности заведующего канцелярией ковенского генерал-губернатора. В 1907 году, в возрасте тридцати четырех лет его назначают самарским вице-губернатором, 31 июля 1909 года он возносится и того выше – получает должность вице-директора Департамента полиции, а в самом начале 1912 года возглавляет это подразделение Министерства внутренних дел.

Здесь уместно дать одно пояснение. В составе МВД состояли два структурных подразделения с полицейскими функциями: Корпус жандармов и Департамент полиции. Корпус, имевший мощную военизированную структуру и сеть отделений по всей империи, должен был заниматься делами охраны. Департамент же полиции – это по сути тайная полиция государства, ведавшая розыском политических преступников и имевшая сеть осведомителей. На практике оба эти подразделения существовали в тесном взаимодействии, обусловленном и схожестью функций, и тем, что руководитель Департамента полиции напрямую подчинялся шефу Корпуса жандармов, которым обычно являлся или сам министр, или его заместитель.

Для того чтобы стать в тридцать девять лет директором тайной полиции, надо было обладать способностями незаурядными… Белецкий ими обладал. Он прекрасно понимал, что, заняв одно из ключевых мест в системе Министерства внутренних дел, должен проявлять чудеса служебной эквилибристики, тонко улавливать малейшие изменения настроений среди различных группировок на верху власти. Его должность, позволявшая получать конфиденциальную информацию самого различного свойства, открывала большие возможности. Белецкий старался этим воспользоваться в полной мере.

Распутин, который к этому моменту все еще являлся неразгаданной шарадой, чрезвычайно его заинтриговал. Необычное царское распоряжение об охране «этого мужика» лишь умножило интерес. Он знал, что при Курдове проводилось полицейское дознание, но, как быстро установил начальник тайной полиции, его «следов в Департаменте не осталось».

Белецкий решил полностью во всем разобраться и стать хранителем уникальных сведений, которые ему, как он не сомневался, пригодятся в собственных карьерных видах. В 1912 году полицейское наблюдение за Распутиным возобновляется. Главную же задачу начальник полиции видел не в «охране», а в сборе информации. Белецкий сам позднее обрисовал свой план, который он и претворял в жизнь.

«Мною с полковником Коттеном (жандармский генерал-майор. – А. Б.) был выработан план охраны, сводившийся к командированию развитых и конспиративных филеров (агентов. – А. Б.), коим было поручено, кроме охраны Распутина, тщательно наблюдать за его жизнью и вести подробный филерский дневник, который к моменту оставления мною должности представлял собой в сделанной сводке с выяснением лиц, входивших в соприкосновение с Распутиным, весьма интересный материал к обрисовке его, немного односторонне, не личности, а жизни».

Ясное дело, что этот замысел не вытекал из царского распоряжения, предусматривавшего только охрану Распутина. Но на закате монархии воля императора уже не являлась для многих должностных лиц непререкаемым законом. Они «делали свою игру». Не составлял исключение и Белецкий.

В соответствии с давней полицейской традицией надо было «заагентурить» осведомителей. Это оказалось непросто. Пришлось специально посылать своего человека для жительства в Покровское. Завербовать же агентов из односельчан Распутина не удалось, так как, по словам Белецкого, «крестьянство местное жило с ним в хороших отношениях, и он многое сделал для своего селения». Ну, естественно, разве может быть ценным агент, если он находится с «объектом наблюдения» в «хороших отношениях». Не дай Бог, станет посылать «розовые сводки». В Петербурге же ждали совсем иного.

Белецкий задумал составить досье с компроматом. И он его составил. Все, что поступало к директору Департамента полиции в «письменной форме, я держал у себя, – в служебном кабинете и не сдавал в Департамент; и при моем уходе я эти сведения в форме дела оставил в несгораемом шкафу, внеся его в опись, представленную мною Н. А. Маклакову, но на другой день по требованию Маклакова в числе нескольких других дел, его заинтересовавших, ему сдал и это дело. У себя лично я только оставил копию сводки его (Распутина) образа жизни».

Итак, высшие государственные служащие – министр внутренних дел и директор тайной полиции – самовольно организовали целую полицейскую акцию, которая длится два года. Мало того, получаемую информацию директор Департамента полиции заносил в особое досье, которое находилось в его личном распоряжении, а после удаления с поста «оставил у себя копию» служебных бумаг. Это просто вопиющий случай самоуправства!

При этом речь шла не о досье на врагов государства, которых в тот момент было более чем достаточно и которых Департамент полиции успешно «разрабатывал». В центральных органах революционных партий России тайная полиция имела немало «ценных сотрудников». В Департаменте полиции знали не только, о чем говорил и что делал в тот или иной момент лидер большевиков Владимир Ульянов-Ленин в своем эмигрантском далеке. Руководители полиции могли получать надежную информацию о нюансах повседневного времяпрепровождения «пламенных революционеров» вплоть до ежедневного меню. Но вне рамок служебных занятий быт и нравы революционной среды Белецкого не занимали, эти данные он не копировал.

Он собирал материал на человека, которого принимали венценосцы и которого он, как глава тайной полиции, обязан был лишь охранять. Удивительно, но в близком окружении Распутина не нашлось человека, которого полиции удалось бы «заагентурить». Поэтому информацию получали от тех, кто должен был выполнять функцию охраны. К Распутину приставили постоянно действующий наряд в составе 8—10 полицейских. Филеры поставляли сведения, которые Белецкий собирал, «обрабатывал» и «конфиденциально» показывал премьеру В. Н. Коковцову, великому князю Николаю Николаевичу, чете Богдановичей и другим лицам, горевшим желанием «разоблачить Распутина».

Неизвестно, какие именно «факты» были изложены сим лицам, но, судя по тому, как опростоволосился Николай Николаевич, можно судить об их откровенной тенденциозности. Когда великий князь в 1914 году задумал «решительное объяснение с Ники», то он очень рассчитывал на информацию Белецкого, любезно ему и предоставленную. Встретившись с монархом, его двоюродный дядя стал убеждать изгнать Распутина, который «позорит династию», подрывает веру в царя в России. По словам великого князя, это «развратник» и «хлыст».

Не установлено, какие чувства испытал Николай II во время этого разоблачительного монолога; ведь его поносил тот, кто не так давно был самым горячим сторонником старца, но когда дошло дело до «фактов», то тут же возразил. Во-первых, обвинение в «хлыстовстве», твердо заявил монарх, было опровергнуто расследованием духовной консистории. Что же касается «разврата», то в тот вечер, когда Григорий якобы пировал в обществе женщин легкого поведения в ресторане, Распутин провел время вместе с их семьей. Николай Николаевич был обескуражен, бесславно ретировался и больше за «надежной информацией» к Белецкому не обращался.

«Охрана» продолжалась всего несколько месяцев и в конце 1912 года по распоряжению царя была прекращена. Насколько можно судить, Николай II так и не узнал той горькой правды, что руководство полиции империи выполняло не столько монарший приказ, сколько занималось главным образом сбором компрометирующих сведений на друга его семьи. Всего этого царь не ведал. Поэтому, когда после покушения Гусевой отдал теперь уже письменное повеление начать охрану Распутина, ему и в голову не приходило, что сие распоряжение только усилит деятельность по сбору дискредитирующих сведений и раздует антираспутинскую и антицарскую истерию в стране.

Обратимся теперь к главным документальным результатам полицейской «разработки» Распутина, но прежде проясним несколько вопросов. Что собирали? Кто собирал? Как обрабатывали и как препарировали информацию?

Уже замечено выше, что существовало как бы три периода, когда полиция интенсивно собирала сведения о Распутине. Первый – «курловский», о котором сохранилось чрезвычайно мало сведений, а итоговые материалы, составленные в высоких полицейских кабинетах Петербурга, до нас вообще не дошли.

Второй этап, «период Белецкого», пришелся на 1912 год и тоже не отличался обилием сохранившегося материала. Однако в это время были отработаны приемы и методы сбора исходной информации. Важно то, что до нас дошли поденные филерские донесения о поездках и встречах Распутина, которые фиксировали агенты полиции. Ценность этого первичного материала в том, что их не касалась рука «обработчиков». Подобного рода данных за другие периоды фактически нет. Остановимся на них подробней, тем более что «профессиональные разоблачители» эти материалы не тиражировали и не популяризировали. Некоторые из этих донесений впервые появились в печати уже в наше время в книге О. А. Платонова о Распутине.

Прежде чем цитировать данные документы, поясним отдельные аспекты технологии. Агент (или агенты) в конце каждого дня наблюдения за «объектом» составлял описание виденного. В них Распутин шифруется кличкой Русский, а его поклонницы еще более живописными прозвищами, из них удалось раскрыть лишь некоторые: «Ворона» (М. А. Сазонова), «Галка» (Ю. А. Ден), «Ряженая» (О. В. Лахтина) и так далее.

Перед нами донесение от 19 ноября 1912 года: «Русский», Николаевская ул., дом № 70. В 9 час. утра на извозчике приехала «Ворона». А в 9-30 утра пришел к «Русскому» неизвестный монах. В 10 час. утра «Русский», «Ворона», «Банная» и неизвестный монах вышли из дома, дойдя до Ивановской улицы, расстались. «Ворона» и «Банная» пошли по Ивановской улице к Загородному проспекту, а «Русский» с монахом дошли до Кузнечного переулка, тоже расстались. Монах пошел без наблюдения по Невскому проспекту, а «Русский» зашел в сапожный магазин в дом № 27 по Николаевской улице. Через 10 минут вышел, сел на извозчика и поехал на Мойку, дом № 10, слез с извозчика и зашел в подъезд, было время 10 час. 40 мин. Через 30 минут в этот же дом на извозчике приехала «Галка», где пробыла 20 минут, вышла, села на извозчика, поехала без наблюдения, а «Русский» пробыл 3 час. 50 мин., вышел вместе с «Вороной» и «Банной». На двух извозчиках отправились в Царскосельский вокзал, где «Ворона» купила билет 2 класса, отдала «Русскому», и все трое пошли на отходящую платформу в Царское Село. В 3 час. «Русский» уехал».

Примерно по такому же принципу составлены и все прочие донесения филеров за 1912 год: «вышел», «поехал», «зашел», «встретился» с указанием времени и зашифрованных имен почитательниц. Никакого, как говорят французы, «компрометте» тут усмотреть невозможно. Ни тебе банных оргий, ни пьяных дебошей, ни сквернословия, ни связей с проститутками.

Правда, уже тогда в документах встречались намеки, которые так и остались робкими предположениями. Например, 6 августа 1912 года филер фиксировал: «Русский» пошел по Гончарной улице, где в доме № 4 встретил неизвестную барыньку, по-видимому проститутку, и зашел в упомянутый дом, где помещалась гостиница, пробыл с нею двадцать минут». Даже если это и действительно была «жрица любви», то совершить с ней половой акт за указанное время было просто невозможно. Следовало зарегистрироваться в гостинице, подняться в номер, ну и так далее. При этом филер ничего не утверждал наверняка. Детали в данном случае совершенно неважные, но они будут играть первостепенную роль, когда мы обратимся к филерским донесениям последнего периода.

Он начался летом 1914 года, после покушения Гусевой, когда император отдал распоряжение министру внутренних дел Н. А. Маклакову обеспечить охрану Распутина. Никаких других распоряжений повелитель не отдавал. Однако некоторые «сопутствующие» меры руководители МВД приняли по своей инициативе и о том монарха не уведомили. Джунковский позже объяснял, что он лично приказал учредить за Распутиным «двойное наблюдение, два агента открыто следили за ним, записывали всех приходящих к нему и официально числились как охраняющие его, другие два вели негласное наблюдение. Те и другие доносили ежедневно Департаменту полиции для доклада мне; Распутин именовался Темным».

Дело тотальной слежки за Распутиным, начатое Джунковским, довел в 1915 году до полного совершенства Белецкий, который о том и поведал в своих показаниях ЧСК в 1917 году.

«Я учредил двойной контроль и проследку за Распутиным не только филерами Глобачева (Константин Иванович, генерал-майор, начальник Петроградского охранного отделения. – А. Б.), но и филерами Коммисарова (Михаил Степанович, жандармский генерал-майор, которого Белецкий назначил заведовать охраной Распутина. – А. Б.), заагентурил всю домовую прислугу на Гороховой, 64, поставил сторожевой пост на улице, завел для выездов Распутина особый автомобиль с филерами-шоферами и особый быстроходный выезд с филером-кучером. Затем все лица, приближавшиеся к Распутину или близкие ему, были выяснены и на каждого из них составлена справка… Далее была установлена сводка посещаемости Распутина с указанием дней посещения и проследка за теми из случайной публики, которые так или иначе возбуждали сомнение, и самое тщательное наблюдение и опросы в швейцарской обращающихся к Распутину лиц, хотя это не нравилось и ему, и его близким».

Казалось бы, при таком усердии должна остаться подробная хроника последних двух лет жизни Григория Распутина, которая помогла бы воссоздать его человеческий облик и общественную роль. Удивительно, но «продукта деятельности» лучших соглядатаев Департамента полиции не существует, хотя они по распоряжению Джунковского должны были каждый день строчить отчеты начальству.

Нет никаких донесений целой орды филеров: при Белецком этим важным «государственным делом» было занято несколько десятков наиболее способных полицейских агентов. Невольно напрашивается восклицание: на что же уходили лучшие силы тайной полиции империи почти накануне крушения монархии! А действительно, на что? Получалось как в одном старом анекдоте: ждали, ждали появления чуда техники, а в результате, кроме грохота и пара, никаких впечатлений не осталось. Паровоза же так никто и не увидел.

Что же случилось? Неужели «революционный смерч» все уничтожил? Да, он на самом деле многое уничтожил. Что касается данных материалов, то «поводыри бури» их не смели бы ликвидировать по определению; это же «улики», это же «бесспорные доказательства» «гниения» и «разложения». Кто же мог покуситься на столь «ценные свидетельства истории»?

Наблюдательный читатель может заметить в этой связи, что во многих исторических работах используются филерские дневники, а раз так, то они должны существовать. Вот здесь-то мы и подходим к одной из самых громких мистификаций истории России XX века.

Подчеркнем еще раз: никаких первичных донесений филеров не существует. Имеется лишь груда листков с напечатанным на машинке текстом. Кто печатал, когда печатал, кто читал, о том никаких свидетельств и даже пометок не осталось. Называется этот пиар-продукт незатейливо: «Выписки из данных наружного наблюдения за Григорием Распутиным». Они сохранились за отдельные дни 1914, 1915 и 1916 годов. Наиболее растиражированными являются «Выписки» за период с 1 января 1915 по 10 февраля 1916 года. В 1924 году их опубликовал советский журнал «Красный архив», через год перепечатал эмигрантский «Архив Русской Революции», а затем множество раз переиздавали.

Если даже признать, что они – часть подлинного источникового пласта, то все равно это лишь некая произвольная выжимка, случайная выборка из некогда существовавшего обширного материала, тех самых филерских поденных сообщений, которые исчезли без следа. Насколько можно судить, испарились они еще до свержения царской власти, так как уже ЧСК Временного правительства их не обнаружила. Сам характер зафиксированного материала, подбор событий и фактов невольно вызывает предположение о сюжетной заданности этих «Выписок». Приведем их целиком за ряд дней конца 1915 – начала 1916 года.

«24 сентября. Распутин выехал из села Покровского в Петроград, куда прибыл 28 сентября».

«14 октября. Распутин вернулся домой в час ночи совершенно пьяный, на лестнице кричал на швейцариху, что она якобы взяла 25 рублей взятку с какого-то министра, и добавил: «Меня хотели похоронить, но теперь самого раньше похоронили».

«22 октября. К Распутину около 8 часов вечера пришла неизвестная дама, которая через 10 минут вышла очень взволнованная. Ее на лестнице догнала прислуга и сказала: «Просят вас с ним поговорить, а то ему скучно». Дама сначала смутилась, отказываясь вернуться, говоря, что зайдет завтра, а то ему сегодня нездоровится. Потом согласилась и вернулась».

«5–6 ноября. Распутин на моторе уехал в Царское Село и вернулся 6-го числа в 10 часов 50 минут на моторе вместе с Вырубовой. Выйдя из мотора, Распутин перекрестил Вырубову, и та уехала».

«14 ноября. Распутин пришел домой с Татьяной Шаховской (княгиня Татьяна Федоровна, 26 лет, поклонница Распутина. – А. Б.), очень взволнованный, и вместе сейчас же ушли. Вернулся домой в два часа ночи совершенно пьяный».

«21 ноября. Распутин вернулся к себе домой, неся две бутылки вина».

«22 ноября. Распутин вернулся домой в 8 часов утра, после отсутствия со вчерашнего дня».

«3 декабря. Распутин ушел из квартиры с Филипповым и вернулся пьяный. Вскоре после его возвращения пришла в первый раз Лейкерт, урожденная Мордвинова, просить за мужа. Распутин предложил ей поцеловать его, но она отказалась и ушла, а потом пришла содержанка Мамонтова – Воскобойникова, которой Распутин предложил зайти в час ночи».

«14 декабря. Около двух часов ночи с 13 на 14 декабря Распутин вышел из д. № 11 по Фурштадтской ул. от Свечиной (Елизавета Евгеньевна, жена полковника Генерального штаба. – А. Б.), вместе с женой потомственного почетного гражданина Марией Марковной Ясинской, 28 лет, проживающей в д. № 104 по Мойке и на моторе отправились в Новую Деревню, в ресторан «Вилла Роде», куда за поздним временем их не пустили. Тогда Распутин стал бить в двери и рвать звонки, а стоявшему на посту городовому дал 5 рублей, чтобы не мешал ему буянить. Отсюда Распутин вместе со своей спутницей поехали в д. № 49 по 1-й линии к Новой Деревне в цыганский хор Масальского, где пробыли до 10 часов утра, а потом, сильно подвыпившие, поехали на квартиру к Ясинской, где Распутин пробыл до 12 часов дня и отсюда вернулся домой. На ночь ездил в Царское Село».

Продолжим цитирование «Выписок» уже за 1916 год.

«1 января. У Распутина были гости до 1 час. ночи, пели песни».

«10 января. В этот день (именины Распутина) его посещали много лиц и принесли много подарков и несколько корзин с винами, играли на гармошке, гитаре, балалайке, танцевали и пели песни, а потом, позднее, молитвы и «многие лета». Гости от Распутина разошлись в 1 час ночи».

«11 января. Распутин говорил по телефону в Царское Село из квартиры Соловьевых (свой телефон был испорчен)».

«13 января. Распутин послал телеграмму в Царское Село Вырубовой следующего содержания: «Сам Бог его исповедует в радости истинной пусть правда на детях моих вовек, не пришло время видеть воотчую».

«14 января. Распутин вернулся домой в 7 часов утра, совершенно пьяный, в компании Осипенко (Иван Зиновьевич, секретарь Петроградского митрополита Питирима. – А. Б.) и неизвестного мужчины; разбил большое стекло в воротах того дома, где живет, и заметна опухоль около носа, по-видимому, где-нибудь упал. В 4 часа 30 минут Распутин с Рубинштейном и двумя дамами уехали в Царское Село, а в 7 часов 41 минуту вечера вернулся домой один, причем во время пути обратно обратился к агентам со словами: «Кто-то из вас передал кому-то, что будто бы я держал на коленях какую-то даму. Это нехорошо говорить. Вы ведь посылаетесь для охраны, а передаете другое». Нейштейн, проживающий по той же лестнице, проходя мимо агентов, обратился к ним: «Вашего патрона скоро назначат в Царское Село управлять всеми лампадами».

«1 февраля. Распутин вернулся домой в 4 часа ночи с мужчиной и двумя женщинами. Прибывший из Москвы священник в разговоре с агентом Тереховым сказал, что дело, о котором он хлопочет, затянулось, потому что оно передано Вырубовой, а последняя действует через дворцового коменданта, а тот находится в действующей армии. Распутин жаловался агентам, что его кто-то ругает по телефону, а станция ему номера не дает».

Уловили разоблачительный настрой? Ничего-то, оказывается, в жизни Распутина светлого и не было: пьянки, встречи с дамочками весьма сомнительной репутации, обделывание различных темных делишек. Вот и все. Одним словом, «Темный» он и есть «темный».

Подробно, построчно опровергать процитированное нет ни возможности, ни желания. Отметим главное – это не документальный источник, а некое вольное сочинение на распутинскую тему. Сам стиль и характер изложения «Выписок» совершенно не соответствует тем, которые отличали донесения филеров. Для наглядности приведем одно из таковых за 10 февраля 1916 года. Оно тоже существует лишь в машинописном варианте, но его подлинность удостоверяется самим содержанием, которое стилистически и фактурно почти идентично донесениям, сохранившимся в первичной, рукописной форме.

«Вчера к Темному в 12 часов ночи пришел мужчина, по приметам Мануйлов, скоро ушел; и еще была Соловьева, тоже скоро ушла. В 10 ч. 30 м. утра пришла генеральша Соколова, скоро ушла. В 11 ч. утра пришла Позднякова с неизвестной дамой, но приняты не были. В 11 час. 10 мин. дня пришел Филиппов и с неизвестной дамой. Дама ожидала у подъезда, а Филиппов пробыл у Темного 10 мин., вышел и передал даме карточку, после чего дама пошла к Темному, откуда через 5 минут вышла с письмом на имя товарища министра г. Белецкого. В 11 час. 40 мин. дня пришла Мария Головина. В И час. 45 мин. пришла Никитина, пробыла 30 мин. В 12 час. 40 мин. пришла Гаар с дамой Софьей Михайловной, пробыли 1 час. 30 мин. В 1 час. 20 мин. вторично прибыла генеральша Соколова с неизвестной дамой, пробыли 10 минут. В 2 часа дня был подан мотор № 224 и в 2 часа 10 мин. дня вышел Темный с Марией Головиной и уехали, а в 3 часа 45 мин. вернулись обратно на том же моторе. В 2 час. 15 мин. ушла Лаптинская, которая через час вернулась. В 3 часа 20 мин. дня пришла Добровольская. В 4 час. 40 мин. дня пришел Киселев, но принят не был. В 5 час. 20 мин. вечера пришел Добровольский, пробыл 1 час. В 5 час. 30 мин. ушла Мария Головина с Лаптинской и Дуней. В 5 час. 50 мин. вечера пришла Берман, пробыла 30 мин. В 8 час. вечера Темный вышел из дому с Добровольским и на извозчике уехали, а через 45 мин. на том же извозчике вернулись. Со слов извозчика – катались и никуда не заезжали. В 8 час. 50 мин. вечера вернулись Мария Головина с Лаптинской и Дуней. В 10 час. вечера Мария Головина ушла, а в 10 час. 10 мин. ушла и Добровольская. Посетителей было человек 15. Сегодня Нейштейн говорил, что «все мои знакомые спрашивают, здоров ли Темный. Говорят, что его поколотили, и поколотил будто бы какой-то Орлов-Денисов из-за бабы».

Нетрудно заключить, что на основе таких данных ничего «убойного» состряпать было нельзя. Требовалось же то, что требовалось. – компромат. Когда же его в виде «Выписок» сфабриковали, то первичные материалы уничтожили. Другого объяснения тут просто быть не может.

Вероятно, на ниве «интерпретации» трудился какой-то сведущий «литературный обработчик». Судя по тому, что «Выписки» обрываются на феврале 1916 года, когда Белецкого уволили с должности директора Департамента полиции (об этой истории речь пойдет отдельно), именно этот господин и мог инспирировать появление данного литературного труда. Упоминавшийся уже исследователь О. А. Платонов, сделавший основательный разбор «Выписок», высказал предположение: авторство принадлежит известному Дувидзону, в газетных статьях которого «факты» из жизни Распутина описаны буквально теми же словами, что и в «Выписках».

Замысел фальсификаторов почти удался. Клеветническое сочинение надолго обрело характер исторического свидетельства. Однако спрятать все нити не получилось. Инициаторы пиар-акции переусердствовали и включили в «Выписки» материалы о жизни Распутина в Сибири. Благодаря этому и выяснилась вся лживость данного сочинения.

Дело в том, что во время пребывания на родине за Распутиным следили не только приставленные в Петербурге филеры, но и местные полицейские чины, которые тоже составляли отчеты. И если подлинники донесений столичных филеров исчезли, то информационные сводки местных полицейских чинов сохранились. Они со всей очевидностью удостоверяют, что описание «поведения» и «высказываний» Распутина, содержащееся в «Выписках», не имеет ничего общего с действительностью. Приведем конкретный пример.

Летом 1915 года Распутин жил в Покровском. О его жизни там из «Выписок» можно почерпнуть целую уйму скандальной информации: он все время пьянствовал, устраивал в своем доме шумные хмельные пирушки, «лапал» прилюдно женщин, часто «удалялся с ними в темноту», постоянно рассказывал окружающим о своем влиянии на царя, о том, как освобождал от воинской повинности, как перед ним заискивали министры и так далее и тому подобное.

Приведем «описание жизни» Распутина за 13 июля: «Распутин после купания пошел к жене псаломщика Ермолая, которая ожидала его у своего окна, и пробыл у нее полчаса. Бывает у нее почти ежедневно с интимными целями. Патушинская уехала в Ялуторовск по вызову мужа, причем при отъезде целовала Распутина в губы, нос, щеки, бороду и руки со сладострастием».

Читая подобные описания, – а это далеко не единственное, – неизбежно испытываешь недоумение: а где же были агенты охраны? Они что, сопровождали его к окну или наблюдали за происходящим из-за кустов? Такого рода вопросы можно задавать без счету; сочинители явно не блистали ни умом, ни литературным дарованием. Во-первых, в подлинных филерских донесениях Распутин неизменно проходит под кличкой Темный. Уже из этого следует, что перед нами не выдержки из документов, а некое переложение. Во-вторых, невольно умиляет «высокий слог» текста: «сладострастное целование» бороды и рук – эти перлы явно из обихода низкопробной журналистики.

Чтобы не утомлять читателя бесконечными опровержениями и сопоставлениями, приведем целиком один подлинный документ, характеризующий жизнь нашего персонажа в тот период. На бланке начальника Тобольского губернского жандармского управления под исходящим номером и под грифом «Лично. Совершенно секретно» значится:

«Господину Товарищу Министра Внутренних Дел Свиты ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА Генерал-майору Джунковскому.

Рапорт

В дополнение рапорта моего от 21 сего июля за № 34 доношу Вашему Превосходительству, что крестьянин Григорий Распутин прибыл из Петрограда в село Покровское, Тюменского уезда, 21-го июня сего года в сопровождении агентов Отделения по Охране Общественной безопасности и порядка в Петрограде Даниила Терехова и Петра Свистунова, которые постоянно за ним следуют и большей частью находятся в доме Распутина, где читают ему книги и газеты.

Распутина посетили в селе Покровском: 1) жена бывшего нотариуса в городе Ялуторовске, Тобольской губернии Паташинская (правильно – Пату-шинская. – А. Б.), находящаяся, видимо, в очень близких отношениях с Распутиным, называя его «отцом», и 2) еврей из Перми Вульф Янкелевич Берге, имеющий вид на жительство для проживания в Перми, выданный ему из Департамента Общих Дел Министерства Внутренних Дел от 23 декабря 1913 года за № 37049.

По слухам, Распутин собирается выехать в город Петроград. Ничего заслуживающего внимания Распутин пока не проявил. 11 июля пожертвовал Обществу 500 рублей».

На рапорте дата – 24 июля 1915 года; здесь же и собственноручная подпись начальника Тобольского жандармского управления полковника Владимира Андреевича Добродеева.

Нет нужды доказывать, что любой пьяный разгул, связи с женщинами, разговоры о встречах с царской семьей, если бы они были в действительности, тотчас же были бы зафиксированы в указанном рапорте. Уже известный нам местный урядник унтер-офицер Прилин был начеку и, что называется, глаз не спускал с распутинского дома.

Имелись в Покровском и другие осведомители, поставлявшие информацию непосредственно Добродееву. Жандармский полковник из Тюмени конечно же знал, какого рода сведений от него ждут его начальники в столице. Однако порадовать «Их Превосходительства» ничем не мог.

Более чем за месяц пребывания в Покровском «ничего заслуживающего внимания Распутин не проявил». Вот и вся история. Далее начинался вымысел.