Текст книги "Распутин. Анатомия мифа"

Автор книги: Александр Боханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Гучков позволял себе делать подобные сокрушительные заявления в начале 1912 года, когда ничего конкретного ни о Распутине, ни о его пресловутом «влиянии» он не знал и знать не мог. Такового просто не существовало в природе. Октябристский же лидер был уверен, что знает все «наверняка»: его же «сведущие» люди просветили! Это тот самый пример «затемнения сознания», о котором уже не раз говорилось выше.

Политический азарт, питавший неуемное честолюбие, превращал иных деятелей в каких-то безумных кликуш, видевших и слышавших голоса, образы и звуки, которых в действительности не существовало. Известный в ту пору поэт Саша Черный написал язвительные стихи об умонастроениях «передовой интеллигенции»:

 
Сползаются тучи все гуще.
Все острее мечты о заре.
А они повторяют: «Чем хуже, тем лучше» —
И идут… в кабаре.
 

К числу подобных любителей представлений «с музыкой и танцами» принадлежали многие фигуранты политической сцены. То действие, которое развернулось в стенах Государственной думы, сделало это законодательное учреждение похожим и на кабаре, и на чеховскую «Палату № 6» одновременно.

Другим антрепренером «думского ревю» стал М. В. Родзянко. Его программа «борьбы с темными силами» была предложена публике чуть позже тучковской, но отличалась не меньшей изобретательностью постановки и яркостью номеров.

Умирал он в эмиграции, в Югославии, и близкие потом вспоминали, что в последние месяцы жизни часто видели бывшего председателя Думы сидящим перед портретом убитого Николая II с глазами полными слез. Что он оплакивал перед кончиной: свою молодость, бездарную политическую деятельность, потерянные имения, семейное материальное благополучие? Или, может, горевал о судьбе России и династии? Причину тех старческих слез он никому не открыл. Вряд ли убитый монарх и его семья вызывали столь глубокие чувства. Скорее, причина печали была куда более прозаичной.

В эмиграции Родзянко написал воспоминания, где умудрился повторить многие сплетни и о царе, и о Распутине. Слабеющей рукой все еще пытался нарисовать собственный образ «великого политика», целью которого только и было благо России, благо империи. Этому «денно и нощно» служил, да не получилось, как хотелось: Распутин все и всех погубил…

Михаил Владимирович Родзянко происходил из старой дворянской семьи, имевшей огромные земельные владения в Екатеринославской губернии. Окончил элитарный дворянский Пажеский корпус в Петербурге, затем служил в гвардии, а в 1900 году был избран председателем Екатеринославской земской управы. С этого времени начинается его общественная деятельность. В 1907-м Родзянко попадает в Думу и становится видным членом тучковского «Союза 17 октября». Весной 1911 года его избирают лидером III Государственной думы, а через полтора года – главой и новой, IV Государственной думы.

Председатель нижней палаты парламента (верхней считался Государственный совет) очень много сделал для того, чтобы превратить это учреждение в то самое «кабаре», где популярные у публики «куплеты» и «скетчи» были направлены прямо или косвенно, но непременно против власти вообще и против царя и царицы в частности. С каким-то мазохистским сладострастием сначала в кулуарах, а затем и в зале заседаний мусолили распутинскую тему, а в числе главных дирижеров неизменно выступал господин председатель.

Монархист, камергер высочайшего двора, потомственный дворянин, благородный отец семейства. По осанке, стати и зычному голосу, по мощи (почти два центнера весу) – барин хоть куда. На поверку же оказался мелким, склочным, недалеким и довольно бессовестным человеком. Ему пришлось играть ту историческую роль, которую он в силу своих личных способностей пристойно сыграть не имел никакой возможности.

«Эта кучка, которая всем управляет, потеряла всякую меру и зарывается все больше и больше. Теперь ясно, что не одна Александра Федоровна виновата во всем, он, как русский царь, еще более преступен». Это выдержка из письма Анны Николаевны, супруги председателя Государственной думы, написанного незадолго до крушения монархии. Взгляды самого Родзянко никогда и ничем не отличались от воззрений жены. Супружеская пара была едина во мнении – «царь преступен».

Подобные убеждения вполне соответствовали тому жалкому калибру монархистов, которые в тот момент играли первые роли на арене политического действия. Клялись «до последней капли крови» служить государю, с дрожью в голосе подпевали проникновенным словам В. А. Жуковского из русского гимна «Боже, царя храни!», но не имели ни желания, ни характера, чтобы совершить хоть какой-нибудь акт самопожертвования.

По причине физической изношенности организма Родзянко буквально еле унес ноги из «дорогого Отечества». В среде покидавших Россию беженцев он пользовался стойким презрением. Этому человеку пришлось преодолеть многие сотни верст пешком, в непогоду, так как с телег его неоднократно скидывали, едва узнавали, что «этот толстопузый» – тот самый, который «свергал государя». Много раз избитого и в прямом смысле этого слова оплеванного дряхлого камергера с его близкими приютил в своей стране сербский король Александр.

Лишь только пришел в себя, Родзянко сразу же начал писать воспоминания. Дорога изгнания оказалась слишком горькой, трудной, похожей на пытку. Ненависть к себе простых мужиков и баб, рядовых казаков, младших офицеров и провинциальных чиновников потрясла. Он ведь всегда болел за Россию, боролся за нее, страдал, а многие его считали чуть ли не главным виновником ее гибели. И бывший председатель Думы решил «рассказать правду».

«Быть объективным в своем изложении – моя цель. Резкого же или пристрастного отношения к рассматриваемой эпохе я буду тщательно избегать», – торжественно заявлял Родзянко в предисловии. Труд увенчался «полным успехом»: он создал книгу тенденциозных политических анекдотов, которая больше говорит об экзальтированном состоянии автора, чем о последнем времени монархической России. По степени лживости опус Родзянко смело можно поставить в один ряд с такими «шедеврами «распутиниады», как «дневник» Вырубовой или «Святой черт» Илиодора.

Главная тема воспоминаний Родзянко – Распутин и все, что было с ним связано. Героем же повествования, конечно же, является автор, его «смертельная борьба со злом». Не имея возможности и желания пересказывать и анализировать это сочинение, остановимся на некоторых узловых фрагментах, дающих представление не столько о самом мемуаристе (эта тема особого интереса не представляет), сколько – что несравненно важнее – о технологии формирования распутинского мифа.

Свой рассказ о Распутине Родзянко начинает с характеристики «мистицизма императрицы». По мнению родовитого монархиста, со временем он достиг «религиозной мании, даже религиозного экстаза». Что это означает, не совсем ясно, но у читателя должно возникнуть убеждение, что убитая царица была «явно не в своем уме». Естественно, в таком состоянии она легко сделалась «добычей» всяких проходимцев, в числе которых Распутин занял главное место.

Рисуя образ «искусителя царицы», Родзянко все время ссылается на следственное дело, «бывшее у меня в руках». Отложим до поры разговор об этом досье. Перескажем вкратце умозаключения главного распорядителя «думского кабаре» о личности Распутина: «Из следственного дела о нем видно, что с молодых лет имел склонность к сектантству; его недюжинный, пытливый ум искал какие-то неизведанные религиозные пути. Ясно, что прочных христианских основ в духе православия в его душе заложено не было, и поэтому и не было в его мировоззрении никаких соответствующих моральных качеств. Это был, еще до появления его в Петербурге, субъект, совершенно свободный от всякой нравственной этики, чуждый добросовестности, алчный до материальной наживы, смелый до нахальства и не стесняющийся в выборе средств для достижения намеченной цели. Таков нравственный облик Григория Распутина».

Теперь пора рассказать о том досье, на основании которого Родзянко строит свои убийственные и беспрекословные выводы. Это уже упоминавшееся выше расследование Тобольской духовной консистории. Здесь чрезвычайно интересен вопрос, который мемуарист обходит молчанием: как эти документы оказались у председателя Думы, который никакого касательства до дел духовного ведомства не имел. Подобное умолчание не случайно. Если бы камергер поведал правду об этом, то все его «улики» потеряли бы всякое значение. Дело в том, что материалы консистории попали к Родзянко по распоряжению – кого бы вы думали? Царя!

Когда в начале 1912 года зрел первый думский скандал вокруг личности Распутина, Николай II распорядился, чтобы дворцовый комендант В. А. Дедюлин ознакомил главу Думы с этими материалами. Будучи честным человеком, Николай II был уверен, что и Михаил Владимирович тоже из числа таковых. Царь полагал, что то расследование, которое велось по поводу Распутина и которое доказало полную неосновательность всех облыжных обвинений, раскроет глаза главе Думы на истинное положение вещей и заставит его сдержать наиболее ретивых депутатов от скандальных заявлений. Однако царь ошибся, Родзянко оказался совсем другого нравственного замеса.

Поддавшись общему психозу, Родзянко стал совершать неприличные поступки уже с самого начала. Когда Дедюлин встретился с ним и предложил ознакомиться с указанными материалами, Михаил Владимирович чрезвычайно возбудился, выразил полную готовность «донести до депутатов правду» и попросил дать ему досье на дом. Первоначально это не входило в намерение дворцового коменданта, так как документы носили служебный характер и разглашению не подлежали. Родзянко тут же дал «честное слово» никому ничего не показывать.

Дедюлин был товарищем Родзянко по Пажескому корпусу, воспитанники которого честь ценили превыше жизни. Клятвенное заверение соученика сняло все сомнения. Досье глава Думы получил, но в результате обманул и товарища по корпусу, и царя. Он не только показывал эти материалы множеству лиц, в том числе и Гучкову, но и рассказывал о них направо и налево. Такое поведение – ярчайший показатель моральной деградации, столь характерной для этого «представителя общественности». Он лгал без стеснения, не испытывая никаких угрызений совести.

Родзянко не только читал и афишировал следственное дело, но и снял с некоторых документов копии. Нетрудно догадаться, с каких именно. Как уже говорилось, в этом обширном досье лишь доносы двух сельских священников содержали некие намеки на «неправедное поведение» Распутина. Никаких же реальных, порочащих фактов зафиксировано не было. Однако домыслы завистливых священников и привлекли внимание Родзянко. В его устах они обрели характер непреложных истин. Когда весть о таком беспардонном подлоге дошла до царской четы, то Родзянко потерял в глазах Николая II и Александры Федоровны всякое уважение.

Как и в случае с Гучковым, этот монархист тоже боролся «за царя» против царя, страдал «за несчастную Россию», шельмуя должностных лиц и выступая против всех начинаний власти. Глава партии октябристов занялся этой «праведной борьбой» раньше своего товарища по партии. Родзянко же вышел на бой с темными силами как раз в 1912 году, вскоре после ознакомления с упомянутым досье.

Для Родзянко Распутин стал неким воплощением ужаса и мрака, и в его сознании борьба с ним казалась «великой исторической миссией». Она его настолько захватила, что, даже добравшись до тихой Сербии, униженный, ограбленный и оплеванный, он все еще не остыл от тех давних коллизий. Он и книгу сел писать лишь с одной целью: рассказать потомкам о своих «боевых заслугах». О роли Родзянко еще не раз придется упоминать. Пока же вернемся к его мемуарам, отразившим систему представлений и оценок и самого автора, и немалого числа его соратников, друзей и знакомых.

Итак, «узнав истинный облик» друга царской семьи, глава Думы не только содрогнулся, но и понял, что его первейшая задача – «разоблачить» этого «негодяя», «открыть глаза» монарху, всей России. А ужасаться действительно было чему. Оказывается, Распутин не просто матерый сектант (хлыст), но и хитрый проходимец, весь сотканный из одних пороков. Чтобы не утомлять читателя пересказом, приведем лишь одну пространную цитату, своеобразную квинтэссенцию восприятия Распутина теми кругами, где вращался Родзянко.

«По мере того как затихли революционные волны и жизнь государства входила исподволь в нормальное русло, стали ходить, сначала неопределенно, неясно, слухи о проделках этого пройдохи. Потом определеннее и точнее стали указывать на то, что Распутин основывает хлыстовские корабли с преобладанием в них молодых женщин и девиц».

Прервем ненадолго чтение этого увлекательного сюрреалистического произведения и сделаем некоторые пояснения. «Хлыстовскими кораблями» назывались общины этой секты, члены которой, как уже говорилось, относились с непримиримой враждой к Православной Церкви. Хлысты отрицали иконо-почитание, библию, духовенство и вообще всю православную обрядность. Естественно, что в стране, где православная вера охранялась законом, эти сектантские общины подвергались беспощадным гонениям. Поэтому утверждение о том, что «Распутин основывает хлыстовские корабли» и при этом не преследуется властью, совершенно абсурдно. Родзянко не мог этого не знать, но бездоказательный тезис был ему нужен для того, чтобы обосновать два других. Во-первых, что Распутин привержен «свальному греху», а во-вторых, что пресловутый Гришка пользуется неограниченным влиянием, в связи с чем «закон ему не писан».

Вернемся же к цитированию прерванного монолога. «Стали поговаривать, что Распутина часто видят в отдельных номерах петербургских бань, где он предавался дикому разврату. Стали называть имена лиц высшего общества, якобы последовательниц хлыстовского вероучения Распутина. Мало-помалу гласность росла, стали говорить уже громко, что Распутин соблазнил такую-то, что две сестры, молодые девицы, им опозорены, что в известных квартирах происходят оргии, свальный грех».

Из сказанного нетрудно заключить, что процесс «прозрения» Родзянко происходил под влиянием разговоров. Очень жаль, что автор не привел фамилий своих информаторов и о «диком разврате» в банях, и о «свальном грехе» в неких квартирах, таким образом, имена его сексуально одержимых знакомых погибли для истории.

Конечно, бывший председатель Думы, при всем его легкомыслии, не мог не понимать, что подобные утверждения, как тогда говорили, «висят в воздухе».

Чтобы придать картине основательность, автор приводит и «неоспоримые факты».

«В моем распоряжении находилась целая масса писем матерей, дочери которых были опозорены наглым развратником. В моем распоряжении имелись фотографические группы так называемого «хлыстовского корабля». В центре сидит Распутин, а кругом около сотни его последователей; все как на подбор молодые парни и девицы или женщины. Перед ним двое держат большой плакат с избранными и излюбленными изречениями Св. Писания. Я имел также группу [в] гостиной Распутина, где он снят в кругу своих поклонниц из высшего общества, и, к удивлению своему, многих из них узнал. Мне доставили два портрета Распутина: на одном из них он в своем крестьянском одеянии с наперсным крестом на груди и с поднятой, сложенной трехперстно рукою, якобы для благословения. На другом – он в монашеском одеянии, в клобуке и с наперсным крестом. У меня образовался целый том обличительных документов. Если бы десятая доля только того материала, который был в моем распоряжении, была истинной, то и того было бы довольно для производства следствия и предания суду Распутина. Ко мне, как к председателю Г. думы, отовсюду неслись жалобы и обличения преступной деятельности и развратной жизни этого господина». Уф! Несчастный Михаил Владимирович! Какие ужасные видения его окружали многие годы!

Так как Родзянко все-таки описывал жизнь не в какой-нибудь легендарной Атлантиде, а в стране, о которой осталось более чем достаточно надежных свидетельств, в стране, где существовали определенные нормы, правила и порядки, то придется к ним и обратиться.

Законодательство России квалифицировало любое «насилие» над женщиной вообще, а над малолетней в особенности как тягчайшее уголовное преступление. При этом важно подчеркнуть, что, несмотря на универсальность царской власти, суд имел широкую юрисдикцию и мог принимать дела к рассмотрению вне всяких высших санкций. К тому же в это время в России уже существовала мощная независимая адвокатура, состоявшая в подавляющем большинстве из лиц либеральных убеждений.

Если бы какая-нибудь «несчастная девица» или ее матушка решили возбудить дело против Распутина, то трудно даже представить, какой бы энтузиазм это вызвало в адвокатской среде. Такое дело сразу же обрело бы характер общероссийской первостатейной сенсации. Однако никто не обратился, ни одного дела возбуждено не было. Все сказанное еще раз подтверждает абсурдность расхожих утверждений, в том числе и озвученных многократно Родзянко, о «жертвах развратника».

Это, так сказать, одна часть дела. Другая состояла в том, что никто и никогда не привел ни одной фамилии «распутинских жертв», а те, которые стараниями ретивых дознавателей все-таки устанавливались, никакого близкого общения с Распутиным не имели.

Столь очевидные вещи почему-то не занимали бывшего председателя Думы. Ему не казалось странным, что «обесчещенные» обращались не в суд, а в газеты и к Родзянко, который никакими судебными прерогативами не обладал. Можно подумать, что «несчастным», наверное, стыдно было. Однако писать подробно обо всем случившемся господину председателю стыдно не было? Эти вопросы никого не волновали. А чтобы они и не возникали вовсе, Родзянко привел еще более «убийственный факт».

Оказывается, Распутин приобрел столь сильное влияние, потому что получил «звание царского лампадника», то есть стал «заведовать» горевшими

в царском дворце «перед святыми иконами неугасимыми лампадами». Подразумевалось, что в качестве такового он мог посещать спальни членов царской семьи в любое время, а раз так, то что же говорить о судебном процессе? При таком раскладе Распутин наверняка имел бы «царское прикрытие», иначе говоря, иммунитет от судебного преследования. После прочтения всего этого так и хочется воскликнуть: о времена, о нравы!

О судебной стороне дела уже сказано. Теперь о другом. Не было никакого статуса «царского лампадника», а если бы он и существовал, то Распутин, не имея духовного сана, никогда бы не мог занять церковной должности. Неужели Михаил Владимирович того не знал?

Однако этим вопросом дело не исчерпывается. Есть много других. Где упомянутый «том обличительных документов»? Куда подевалась исповедальная «целая масса писем»? Что это за фотография «хлыстовского корабля», почему она никогда не была опубликована и откуда Родзянко знает, как выглядит этот «корабль»? Откуда ему известно про «излюбленные изречения» у хлыстов? И последнее. Если «обличительные материалы» были на руках у главы Думы, то почему после революции он не передал их следственной комиссии? Забыл? «Утаил от народа»? Ничего не забыл и ничего не утаил. Просто показывать нечего было. Вся эта пустая мишура в газетах была опубликована.

Процитированные выше пассажи председатель Думы написал незадолго до смерти. Но было же расследование ЧСК, столько разных документов увидело свет в первые годы после революции. Однако подлинная фактография прошла мимо внимания Родзянко. То ли он ничего не читал, то ли читал только те памфлеты и злые карикатурные зарисовки, которые стряпали бойкие мастера пера.

Здесь невольно напрашивается сопоставление. Какие можно предъявлять претензии к беспринципному авантюристу Илиодору, если председатель Думы, дворянин, неоднократно общавшийся с царем, встречавшийся с его семейством, недалеко ушел в своих представлениях от монаха-отступника. Действительно, велика загадка души человеческой!

Родзянко не только собирал «компромат», он деятельно способствовал раскручиванию распутинского сериала, фактически став одним из его постановщиков. Никакие статьи новоселовых-амфитеатровых не имели такого резонанса, как гневные филиппики председателя Думы. Свои представления-видения о личности Распутина и его роли в государственной жизни он неутомимо популяризировал. Родзянко решил сделать специальный доклад монарху, где «все изложить».

Незадолго до этого «эпохального события» его пригласила для разговора мать Николая II, вдовствующая императрица Мария Федоровна. Старая царица, наслышанная о «скандальных документах», якобы имевшихся на руках у Родзянко, попросила показать ей некоторые из них. Особенно она хотела взглянуть на письмо своей невестки этому ужасному Распутину.

Дальнейшее в изложении председателя Думы выглядело следующим образом. «Я сказал, что не могу этого сделать. Она сперва требовала непременно, но потом положила свою руку на мою и сказала: «Не правда ли, вы его уничтожите?» Ответ последовал незамедлительно: «Да, Ваше Величество, я его уничтожу». Удовлетворенная таким ходом дела царица заметила, что это «будет очень хорошо».

Родзянко опять лгал. Во-первых, у него не было никакого письма на руках; можно предположить, что у него имелась одна из тех фальшивок, которые распространял Гучков. Во-вторых, он и ее не уничтожил, узнав, что «копии этого письма в извращенном виде ходят по рукам, тогда счел нужным сохранить у себя подлинник». Видно, эту «драгоценную реликвию» Родзянко берег не меньше жизни, так как никому не показывал, не расстался с ней и в эмиграции. После же его смерти никаких следов того «документа» обнаружено не было. Может быть, завещал близким положить его себе в гроб? Такие слова кому-то могут показаться ерническими, но, честное слово, цитируя эту галиматью, никакие другие на ум не приходят!

Во время беседы Мария Федоровна заметила: «Я слышала, что вы имеете намерение говорить о Распутине Государю. Не делайте этого. К несчастью, он вам не поверит, и к тому же это его сильно огорчит. Он так чист душой, что во зло не верит». Напрасно на это надеялась царица. Душа «борца с дьяволом» горела неугасимым огнем. «Государыня, это вопрос династии. И мы, монархисты, больше не можем молчать. Я счастлив, Ваше Величество, что вы предоставили мне счастье видеть вас и вам говорить откровенно об этом деле. Вы меня видите крайне взволнованным мыслью об ответственности, которая на мне лежит».

Почему же Родзянко все-таки не счел возможным показать «документы»? Ведь его намерением, как сам утверждал, было «открыть глаза государю». А кто же лучше матери смог бы исполнить эту миссию? Однако при таком исходе заслуга самого Родзянко свелась бы к минимуму. Его роль главного героя была бы отодвинута на второй план, и аплодисменты публики из партера достались бы другим. С этим он примириться не мог.

Беседа с царем состоялась 26 февраля 1912 года. На ней председатель Думы заявил о недопустимости влияния Распутина, о том, что этот человек – «оружие в руках врагов России, которые через него подкапываются под церковь и монархию», что под его воздействием перемещаются церковные иерархи, что он «хлыстовец» и «развратник». Не счел нужным «прирожденный монархист» умолчать и о главном: «Всех пугает близость его (Распутина. – А. Б.) к царской семье. Это волнует умы». Впервые в русской истории должностное лицо позволило себе осуждать в присутствии монарха его семейное окружение!

В беседе с Родзянко самообладание Николаю II изменило, и он несколько раз прерывал поток страстных инвектив, возвращая своего собеседника, что называется, на землю обычными и такими обоснованными вопросами: «У вас есть факты о том, что Распутин сектант? Откуда вы взяли, что он занимается развратом? Какие перемещения произведены под его влиянием?»

Из ответов сразу стало ясно, что все выводы построены на смутных материалах. Хлыстовство Распутина выводилось из умозаключений автора одной брошюры, в обоснование его «развратных действий» лидер Думы привел давнее сообщение о том, что – о ужас! – он ходил с женщинами в баню! На это Николай II, будучи уравновешенным человеком, спокойно заметил: «Так что же здесь особенного? У простолюдинов это принято».

Родзянко успокоиться не мог. Он показал царю фотографии, на которых проповедник сидел в окружении женщин. Это широко известный ныне снимок, многократно публиковавшийся под названием «Распутин в кругу поклонниц». На нем при самом пристальном изучении нельзя заметить никаких признаков «развратно-сексуальных деяний». Зачитывались и два письма от женщин, которых он якобы обольстил. Эти признания не содержали подписи и никакого доверия не внушали. Вся эта патетическая сцена закончилась, по сути дела, полным конфузом Михаила Владимировича. Однако сам он того не признал.

О своей встрече глава Думы рассказывал в подробностях повсюду, представляя себя борцом с «темными силами». Состоявшаяся беседа убедила Родзянко лишь в одном: «царь ослеплен». Мысль о собственном ослеплении мифом ему ни на минуту не приходила в голову. Все последующие годы именно председатель Думы оставался одним из тех, кто усиленно нагнетал антираспутинскую истерию в стране.