Текст книги "Мария Федоровна"

Автор книги: Александр Боханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Встали около половины девятого. Чашка кофе, приход друзей и родственников. Затем – обедня в Малой церкви, где присутствовали только четверо: Царь, Царица, Минни и Александр. По окончании разошлись по своим комнатам и стали одеваться к свадьбе. Цесаревич быстро надел щеголеватый мундир казачьего Атаманского полка, шефом которого был. Но потом долго пришлось ждать, когда закончат облачать в свадебный наряд невесту.

Когда двери отворились, то Александр замер в восхищении. На его Минни был сарафан из серебренной парчи, малиновая бархатная мантия, обшитая горностаем, на голове – малая бриллиантовая корона. Невеста была великолепна.

Процессия тронулась в церковь. В начале 2-го дня состоялось бракосочетание по обычному чину. Император Александр II взял их за руки и подвел к алтарю. Венцы над головами держали: у него – братья Владимир и Алексей, над ней – Датский Принц Фредерик и Николай Лейхтенбергский. Вся церемония не заняла много времени, но стоила многих переживаний и жениху и невесте, теперь соединивших свои жизни перед алтарем.

Последующее было утомительным и малоинтересным для новобрачных. Парадный обед в Николаевской зале с музыкой и пением. Поздравления, тосты за счастье молодых. Вечером в концертном зале молодые принимали поздравления дипломатического корпуса, а по окончании в Георгиевском зале – полонезный бал. Народу «была пропасть», и стояла страшная духота. Затем, пройдя торжественным шествием по всем парадным залам, молодые в золотой карете отбыли в Аничков, где был накрыт ужин для членов Фамилии.

Цесаревна первый раз была в своем доме, она была теперь здесь хозяйка, но мало что видела и никак не могла освоиться. Ужин был утомительным, и было видно, что все устали, особенно новобрачные. Скоро все разъехались, остались лишь Александр II и Мария Александровна. Царица удалилась в комнаты Минни, а Император остался с сыном. Родители готовили детей к брачному ложу.

Согласно старой традиции, в первый раз жених должен войти к невесте в тяжелом и громоздком халате из серебряной нити. Но Александр не чувствовал ноши. Он был как в лихорадке, плохо соображал, мысли путались. Без четверти час ночи Императрица вошла к мужчинам и со слезами на глазах сказала, что «пора, Минни ждет». Александр встал, попросил родительское благословение и на подгибающихся ногах вошел в спальню, запер за собой дверь.

Огни были потушены, горела лишь одна свеча на маленьком столике. В полумраке на постели он увидел испуганное лицо Минни. Подошел, обнял ее. Впечатления от пережитого в первую брачную ночь на следующий день попытался описать в дневнике сам новобрачный:

«Нельзя себе представить чувство, которое овладело мною, когда я подошел к своей душке и обнялся с нею. Долго мы обнимали друг друга и целовали. Потом я помолился, запер дверь в кабинете на ключ, потушил свечку и пошел к постели. Снял халат и туфли и лег в постель. Первое чувство было непонятное, когда я очутился в постели и почувствовал все члены моей душки на моем теле, которая так и обвилась кругом меня. Здесь далее я не буду распространяться…»

Глава 9
Петербургский бомонд

Свадьба Наследника Престола стала важнейшим государственным событием. Звучали салюты, сыпались Царские милости и награды: кого-то произвели в генералы, кого-то во флигель-адъютанты, обершенки, гофмейстеры. Жаловались родовые титулы, Андреевские ленты (орден Святого апостола Андрея Первозванного); следовали назначения в Государственный Совет (полным членом последнего стал и Наследник). Взоры многих и многих были обращены к Аничкову Дворцу, где разместился с женой будущий Царь.

На следующий день после свадьбы и всех сопутствовавших треволнений молодому супругу пришлось встать, как обычно. Еще не было и девяти утра, а уже пришли люди с поздравлениями: служащие его Двора, некоторые родственники.

Александр Александрович почти все годы семейной жизни «с его Минни» всегда пробуждался раньше жены. Редкий день он выходил из спальни позже половины девятого. Всегда было много дел и обязанностей. Мария Федоровна, как правило, почивала значительно дольше и обычно выходила из опочивальни около десяти. Она любила некоторое время понежиться в постели, где иногда и пила кофе. Затем был туалет, продолжавшийся, в зависимости от обстоятельств, когда 20–30 минут, а иногда – и все полтора часа.

В свой первый день в роли жены Мария Федоровна плохо себя чувствовала. Огромное нервное напряжение, в состоянии которого она провела предыдущие недели, не могло не сказаться. Она была грустна, задумчива и как-то необычно бледна. Но надо было делать «то, что нужно», а Датская Принцесса с детства хорошо знала, что нельзя себе давать послаблений и следует честно и аккуратно всегда выполнять обязанности. В таких вопросах она была бескомпромиссна.

В первое послесвадебное утро Мария уже в десять часов была на ногах. Вместе с Сашей выпили утренний кофе, немного поговорили, приняли поздравления от некоторых ретивых родственников, которое уже спозаранку прибыли в Аничков и ждали появления супругов. В полдень молодожены отбыли на встречу с родителями в Зимний. Ехали впервые в собственной карете, четверкой, с форейтором и двумя казаками верхом впереди. Царь встретил их на парадной лестнице, провел к Императрице, которая обняла и поздравила. Мария Александровна заметила бледность Минни, но объяснила ее вполне понятными обстоятельствами.

Из Зимнего проследовали с визитами дальше. К «дяде Мише» (Великий князь Михаил Николаевич), «тете Ольге» (Великая княгиня Ольга Николаевна, в замужестве герцогиня Вюртембергская), «дяде Косте» (Великий князь Константин Николаевич), «тете Елене» (Великая княгиня Елена Павловна, вдова Великого князя Михаила Павловича, урожденная принцесса Вюртембергская), «тете Кате» (Великая княгиня Екатерина Михайловна, в замужестве – герцогиня Мекленбург-Стрелицкая), «тети Мари» (Великая княгиня Мария Николаевна, в замужестве герцогиня Лейхтенбергская), «дяде Низи» (Великий князь Николай Николаевич-Старший). Везде надо было выслушивать поздравления, напутствия и благодарить, благодарить, благодарить.

Затем вернулись домой, немного отдохнули, а к пяти часам уже съезжались гости на обед. Было всего человек 35: Великие князья и княгини, иностранные принцы. Мария Федоровна насилу выдержала, и когда все разъехались, то почти замертво упала в постель. Она себя так плохо чувствовала, что пришлось пригласить семейного врача Датского Короля доктора Плума (1829–1915), установившего, что у его давней пациентки – сильная простуда. Последующие три дня молодая Цесаревна провела в постели, а затем все опять вошло в повседневное русло. Началась обычная, будничная жизнь в России.

У Цесаревича было больше официальных обязанностей, а у его жены – династических и фамильных обязательств. Она непременно должна была каждый день делать визит к свекрови, беседовать с ней, навещать других родственников. Порой ей становилось грустно, а милого мужа целыми днями не видела.

Он ей принадлежал целиком лишь ночью, да иногда урывками днем. Когда выдавались такие часы, то гуляли в Аничковом саду, пили чай в кабинете Александра на втором этаже Аничкова, в углу, с видом на Невский проспект, откуда было хорошо наблюдать суету главной столичной улицы.

Мария Федоровна только в России увидела настоящую зиму – снежную, вьюжную, морозную – и впервые в жизни проехала в санях, что ей очень понравилось. Случались и маленькие размолвки-недоразумения: мужу казалось, что жена недостаточно крепко его любит, а ей не нравилось, что он часто отлучается, хотя и мог бы, как казалось, побыть с ней. Но все быстро разъяснялось.

Вечером, когда всё затихало, они уединялись в опочивальню, и здесь уже никто не мог потревожить. У них была общая постель, в которой они имели возможность обсудить все, что угодно. Иногда эти интимные беседы так затягивались, что засыпали далеко за полночь. До самых последних месяцев жизни Александра III альковные собеседования перед сном оставались непременным элементом жизни, взаимной потребностью.

Первые послесвадебные недели балы давались почти ежедневно, но эту «каторгу» Цесаревна отбывала не только с охотой, но и с большим подъемом. Торжественные обеды и ужины ей нравились меньше, но и здесь она вела себя с неизменным достоинством и тактом. И даже когда за столом оказывалась рядом с Прусским кронпринцем Фридрихом-Вильгельмом (будущим германским императором Фридрихом III), то и тогда умела улыбаться и дружески беседовать, хотя к пруссакам питала стойкое, почти физическое неприятие.

Иногда трапезы разнообразились какой-нибудь необычностью, что неподдельно радовало. На одном из Царских обедов в Зимнем Дворце Наследник Английской Короны преподнес сюрприз: шотландец из свиты был зван исполнить на волынке шотландские мелодии, которые тот добрый час исполнял, обходя вокруг столов. Вид рослого мужчины в юбке вызвал веселое оживление собравшихся, и Цесаревна поблагодарила Берти за приятную интермедию.

14 (26) ноября 1866 года Цесаревна впервые отметила свой день рождения в России – ей исполнилось девятнадцать лет. Вся обстановка разительно отличалась от того, что знала в минувшие годы. Теперь это был праздник огромной Империи, торжество могучей Династии. В тот день в Аничковом дворце случилась настоящая «инвазия» (нашествие). Александр поднялся в четверть девятого и тихо, на цыпочках, покинул спальню. Приведя себя в порядок, пошел в кабинет, где пил кофе, курил сигару и читал бумаги, оставшиеся с прошлого дня.

Пришли с поздравлениями чины Двора Цесаревича: граф Б. А. Перовский, князь А. Б. Барятинский и другие. Без пятнадцати десять в будуар Цесаревны, которая, как ни странно, была почти готова, вошла целая процессия во главе с мужем. Поздравляли, желали счастья, вручали подарки. Первым поздравил Александр, подаривший маленькие золотые часики с бриллиантами на цепочке. Она давно о таких мечтала, и вот муж угодил.

Ну а потом началась династическая череда. Приехал «дядя Миша», поздравил, подарил браслет. Был Фреди, обнял сестру, подарил кольцо. Затем вместе с мужем принимала депутацию казаков, доставивших в дар чудную икону Божией Матери. Только ушли эти рослые красавцы, надо было сразу же ехать в Зимний, где ждал Царь. В золотой карете промчались за десять минут.

Там собралась вся Императорская Фамилия. Императрица не могла выйти, так как у нее был флюс. Торжественная служба в Большой церкви, а по окончании в дворцовой ротонде Великие князья и Великие княгини подходили поочередно, по старшинству, к Цесаревне. Мужчины целовали руку, дамы прикладывались к щеке. Говорили добрые слова, подносили дары. Самый замечательный подарок был сделан Царем: золотой с чернью браслет с бриллиантами и изумрудами.

За фамильным завтраком настроение было у всех повышенное. Цесаревна пользовалась всеобщей симпатией и несомненным расположением Императора, о чем все уже хорошо знали.

Вечером же был изысканный бал в особняке английского посла в Петербурге (1864–1871) лорда Эндрю Бьюкенена, куда съехалась почти вся Императорская Фамилия. Такого собрания эти стены еще не видели. Распоряжался принц Уэльский. Облаченный в шотландский национальный костюм, по отзыву одного из русских министров, имевшему «внушительный вид и величественные манеры», он уделял Цесаревне повышенное внимание. Они успели немного поговорить и, конечно же, вспомнили тосковавшую в Лондоне Алике.

Бал продолжался всю ночь, и Мария Федоровна, по словам мужа, «была как сумасшедшая». Она танцевала и танцевала почти без перерыва, много смеялась и была необычайно хороша. Но это не радовало Александра, по временам испытывавшего приступы необъяснимой ревности. Он вдруг становился замкнутым и раздражительным, демонстративно не смотрел на жену, с головой погрузившуюся в водоворот веселья.

Ее поведение ему начинало казаться неприличным. На следующий день состоялось объяснение. Минни со слезами на глазах просила сказать, в чем именно виновата, но муж лишь повторял, что она вела себя неподобающим образом.

Но что она могла сделать; ей так нравились танцы, ее ведь все время приглашали, и не могла же она отказать Царю, послу Ее Величества, Берти, наконец. Александр исполнил с ней лишь один танец – кадриль, а затем вообще ушел из зала, и она его долго не видела. Ему же нравится сидеть с мужчинами, курить, вести длинные разговоры на эти скучные политические темы; она ведь его не упрекает, а почему ей отказано в самом малом? Они любили друг друга и не умели долго сердиться. Все закончилось поцелуями и уверениями в вечной любви.

Послесвадебные торжества, этот мучительный для Цесаревича и приятный Цесаревне праздник, завершился 21 ноября. Провожали гостей: уехал прусский кронпринц, князья, герцоги, принцы. Еще 17-го отбывал Наследник Английского Престола. Днем Цесаревич и Цесаревна поехали прощаться.

Апартаменты Берти помещались в Зимнем Дворце, в России к нему относились подчеркнуто уважительно. Это был первый визит в Россию Принца Уэльского, ставший возможным лишь благодаря брачной партии Наследника Русской Короны. Неоднократно принца неофициально посещал Император Александр И, обсуждавший некоторые деликатные вопросы сложных межгосударственных отношений между Англией и Россией. «Друг юности» Королевы Виктории ненавязчиво объяснял будущему Королю смысл русской политики на Востоке, не направленной против Британии.

Однако в Лондоне все еще преобладали резкие антирусские настроения, выразителем которых в 60-е годы являлся министр финансов, а затем премьер-министр Бенджамин Дизраэли (1804–1881), считавший, что «Россия непрерывно усиливается. Катится как снежная лавина к границам Афганистана и Индии и представляет собой величайшую опасность, какая только может существовать для Британской империи».

Представления своего министра разделяла и хозяйка Букингемского Дворца. Еще свежи были в памяти перипетии Крымской войны. Все помнили, что Ее Величество тогда совершило невероятное: на своей яхте провожала «до последнего маяка» британскую эскадру, отправлявшуюся воевать с русскими, продемонстрировав всему миру, что это и личная война Королевы. Эта «вечная вдова» (она сорок лет не снимала траур по своему обожаемому мужу) принципиально не изменила своих взглядов и потом.

Старший же сын Королевы не был так категоричен. Это была открытая и незлобивая натура, человек, которого бы в России назвали «добрым малым». Любил жизнь, умел ценить красоту и неоднократно испытывал на себе сокрушительное воздействие запретных, но таких сладостных мирских соблазнов. Он проникся симпатией к Царю, а с Цесаревичем быстро установились самые дружеские отношения.

В тени матери-повелительницы Принц Уэльский часто чувствовал себя неуютно и с радостью уезжал на длительные охоты в самые глухие уголки Шотландии или же, при первой возможности, вообще покидал пределы Британии. Он прибыл в Россию по собственной инициативе, по настоятельной просьбе Александры, считавшей, что нельзя не присутствовать, когда «решается счастье Минночки».

Альберту-Эдуарду понравился Петербург. Он и не думал, что в столице далекой Империи все так величественно, что здесь такое утонченное общество и так много красоты и настоящего, просто парижского шика. Второй раз он приедет сюда через пятнадцать лет, по восшествии на престол Александра III, а затем уже на его похороны.

Принц Уэльский избавится от антирусских предубеждений, и когда станет Королем, то будет содействовать тому, что было немыслимо при Виктории: заключению союзного договора с Россией. Смело можно считать, что первый камень в монументальное здание будущей Антанты, возникшей накануне Первой мировой войны, был заложен осенью 1866 года, когда Наследник Английской Короны породнился и подружился с Царской Семьей. Ему не хотелось покидать гостеприимных хозяев. Берти был печален и не скрывал грусти. С Минни и Александром простились самым сердечным образом.

Вскоре уехал и Фредерик, и для Марии Федоровны началась трудная повседневность. Почти каждый день уроки по русскому языку, русской истории, праву, Закону Божьему, музыке и любимые занятия по рисованию с художниками Кюндингером, Племацци и Боголюбовым.

Но больше всего сложностей возникало при вживании в среду Императорской Фамилии. Нет, всему, что полагалось по протоколу, Цесаревна научилась быстро; тут все шло без особых осложнений. Тяжелей давалось постижение нравов и психологии, писанной, но особенно незримой субординации, сложных хитросплетений симпатий и антипатий в небольшом, но своеобразном династическом сообществе. Здесь существовали разные характеры, удивительные типы, признанные и непризнанные лидеры, любовь и неприязнь которых многое определяло.

Датская Принцесса сразу же оказалась в центре внимания Императорской Фамилии, некоторые представители которой захотели стать наставниками, а если удастся, то и поводырями Цесаревны. Дочь Датского Короля казалась такой «простушкой», и у некоторых невольно возникало предположение, что ей при желании можно легко управлять. Но это впечатление было обманчивым.

Она немало ошибалась в жизни, порой доверялась суждениям недобросовестных людей, но никогда не была никем управляема, кроме своего мужа. Одному ему она подчинялась, лишь ему она всецело доверяла, только на него полностью полагалась. С другими было значительно сложней. В первые годы порой возникали щекотливые ситуации.

Ко времени прибытия Дагмар в Россию в столичном высшем обществе было несколько влиятельных неофициальных центров, во главе которых стояли хозяйки аристократических салонов. Время было переломное, переходное, перемежавшее на каждом шагу и «вчера», и «завтра».

Все еще блистал салон Великой княгини Елены Павловны. Здесь господствовали идеи и вкусы времен скончавшегося Императора Николая Павловича. Княгиня Елена славилась своим вольнодумством, знанием новейших европейских течений в искусстве и литературе. Похоронив в 1849 году своего мужа – Великого князя Михаила Павловича (брата Николая I), вдова целиком отдалась «общественному служению». Она основала Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия в Петербурге и Русское музыкальное общество, патронировала другие начинания. В ее салоне не стесняясь критиковали крепостное право, а сама княгиня освободила своих крепостных от юридической зависимости еще в 1856 году, за пять лет до официального упразднения этой архаичной социальной системы.

Когда-то она славилась своей красотой, но это было так давно, что в 60-е годы лишь самые древние старцы могли припомнить те баснословные времена (родилась в 1806 году). Но широта взглядов и европейская утонченность вкусов не мешали Елене Павловне быть не только законодательницей мод, но и источником самых нелепых сплетен и неуместных откровений о жизни членов Императорской Фамилии. Когда молодая Цесаревна оказалась у «тети Елены» в гостях одна, то та не поскупилась. На бедную Минни был обрушен шквал подробностей и скандальных деталей поведения и того Великого князя, и этого. Бедная Цесаревна не знала, как себя вести, что говорить в этой ситуации и, кое-как выдержав приличествующий срок, отбыла домой с головной болью.

Время Елены Павловны уходило, но у нее появлялись не менее «способные» последователи из числа более молодых членов Фамилии. Самой темпераментной среди них была жена младшего сына Императора Николая I Великого князя Михаила Николаевича, Великая княгиня Ольга Федоровна (урожденная принцесса Цецилия Баденская). Ее муж был уравновешенным, спокойным и бесхитростным человеком, верным слугой Государя, мало интересовавшимся закулисной стороной жизни Двора и Фамилии. Супруга же являлась полной противоположностью.

Она происходила из молодого рода Баденских герцогов: в 1806 году французский Император Наполеон I пожаловал герцогский титул маркграфу Баденскому Карлу-Фридриху, женившемуся на родственнице Императора Стефании Богарне. После крушения Бонапарта герцогство превратилось в тихое немецкое захолустье. Значение Баденского дома поднялось лишь после браков Баденских принцев и принцесс с Гогенцоллернами и Романовыми.

Страсть к сплетне у баденских была в крови. Некоторые Великие князья шутили, что для того, чтобы узнать новости, не надо читать газет и ездить по Европе, следует лишь заехать в Карлсруэ (столицу герцогства) – и там всё расскажут.

Цецилия была истинной принцессой Баденской. Ее темперамент, проявлявшийся иногда в неуемных формах, вызывал немало разговоров. Некоторые утверждали, что это результат того, что ее мать была еврейкой, дочерью богатого банкира. Так или иначе, но Михаил Николаевич и Ольга Федоровна, обвенчавшись в 1857 году, стали родоначальниками заметной ветви на генеалогическом романовском древе, которых называли «Михайловичами».

У Михаила Николаевича и Ольги Федоровны было семь человек детей: шесть сыновей и дочь Анастасия, вышедшая в 1879 году замуж за болезненного Фридриха-Франца герцога Мекленбург-Шверинского, умершего через восемнадцать лет. Эта внучка Императора Николая I (скончалась в 1922 году) в последние десятилетия жизни совсем порвала с Россией. Она прославилась как своим пристрастием к игре в рулетку (в Монте-Карло была завсегдатаем), так и громкими любовными историями.

Ольгу Федоровну многие не любили, некоторые откровенно боялись, но у некоторых складывались довольно уважительные отношения. В числе последних находилась и Мария Федоровна, однако это произошло лишь через много лет после переезда в Россию, когда «ее Саша» стал Императором, а «дядя Миша» – председателем Государственного Совета. Первые же годы Марию Федоровну пугала всякая возможность остаться с «тетей Ольгой» наедине. Она ей столько всего сообщала о знакомых, что Минни поначалу терялась, а потом с мужем в Аничкове долго обсуждалось услышанное.

Оказывалось, что у одного Великого князя была любовница и внебрачные дети, другой – подвержен неумеренным алкогольным возлиянием, у третьего – порочные наклонности, а граф А. – «просто дурак», князь же Б. – вор. «Тетя Оля», как казалось, знала все. Сама Мария Федоровна, в силу природного добросердечия, далеко не сразу поняла, что людская молва – это еще не есть правда. Со временем она стала полагаться лишь на свой глаз, на собственную интуицию и мало доверяла досужим разговорам. Но так уж получилось, что представители клана «Михайловичей» все время оказывались рядом с Марией Федоровной, на всем ее непростом пути в России.

С 1863 года Великий князь Михаил Николаевич выполнял обязанности Наместника на Кавказе и большую часть времени проводил в столице Наместничества – Тифлисе. Он спокойно делал дело, порученное государем. Ольга Федоровна же там ощущала себя чуть ли не в ссылке. Она «задыхалась» от отсутствия настоящего общества, в удалении от блеска и шума большой столичной жизни. Ее не интересовала кавказская экзотика, не умиляли красоты пейзажа, колорит быта и нравов. Она видела перед собой лишь «чумазых дворян», «бескультурный народ», «дикарей» и страдала от невозможности парить на надлежащей ей высоте.

Когда же вырывалась в столицу, то тут за короткое время успевала так себя показать, что ее «кавалерийские атаки» на петербургский свет долго не забывались. Доставалось всем: и родственникам, и сановникам, и простым служащим. Великая княгиня была непреклонна и бескомпромиссна во всем, что, по ее мнению, умаляло престиж Династии. Может быть, искренне верила, что, «разоблачая и ставя на место», способствует важному делу, а может быть, просто не могла без этого.

Горькая ирония судьбы со временем проявилась в том, что ее дети, в большей степени, чем другие члены Династии, стали разрушителями незыблемых основ и традиций, которые так страстно защищала Ольга Федоровна. Медлительный и романтический сын Михаил первым нанес удар: в 1891 году женился без согласия родителей и без одобрения Императора на графине Софье Меренберг (внучке A.C. Пушкина), за что Императором Александром III был исключен со службы и ему был воспрещен въезд в Россию. Мать так переживала случившееся, что сердце не выдержало, и вскоре после этого она скончалась. Но на том скандальные «эскапады» Михайловичей не закончились. Они лишь начинались.

Старший сын, Николай, своей семьей так и не обзавелся. Он жил анахоретом, исполняя на публике роль то русского Гамлета, то утомленного гения. Амбиции его были невероятно велики и со временем приобрели просто болезненные формы. Он окончил Академию Генерального штаба и некоторое время служил на разных должностях, но душа его к службе не лежала. Как истинный сын своей матери, он все и всех критиковал: ему не нравились общественные порядки, устройство армии, ему было несимпатично большинство родственников, ему казались примитивными церковные обряды, были не по душе национальное искусство и литература.

Ему многое не нравилось в России, но тем не менее предметом своих занятий он избрал… русскую историю. И написал несколько объемных книг, посвященных главным образом эпохе царствования Императора Александра I. Напрасно в этих сочинениях искать оригинальные идеи, тонкие наблюдения, игру мысли профессионала. Они примечательны лишь тем, что содержат богатый документальный материал из архивов Романовых, к которому другим историкам тогда доступа не было. В силу последнего обстоятельства его книги производили впечатление на многих современников.

Мария Федоровна была в дружбе с Николаем Михайловичем, которого в романовском кругу звали «Бимбо». Она его знала еще совсем молодым и ей, как и Александру III, импонировали его ум, образованность, как казалось, серьезные занятия русской историей. Мария Федоровна долго не меняла своего расположения, не заметив, как «милый Бимбо» постепенно превратился в злопыхателя и недоброжелателя. Она не знала о его второй жизни, о его действительном облике.

Она, конечно, не ведала, что он вступил в масонскую ложу (принадлежность к этой организации исключала в принципе уважительное отношение к монархическому авторитаризму и Православию), что он ратовал даже за установление республиканских порядков в России (исправно, правда, получая великокняжеское содержание).

Она так и не узнала, что вскоре после крушения Монархии этот внук Императора послал Керенскому письмо, в котором выражал готовность принять «от всей души» участие в сооружении памятника декабристам – людям, намеревавшимся убить его деда, Императора Николая I! А потом он отправлял верноподданнические письма советскому бонзе Луначарскому. Об этом Мария Федоровна не подозревала и на одну маленькую иллюзию осталась богаче.

И другие «Михайловичи» нравом и поведением мало походили на исполнительного, преданного Царю и Отечеству Михаила Николаевича. Александр, самый близкий к Марии Федоровне сын Ольги Федоровны, считался красавцем-мужчиной.

Его женитьба на дочери Царя Ксении Александровне не была особенно радостной Царице, но Мария Федоровна имела незлобивый нрав и слишком дорожила счастьем детей, чтобы воспрепятствовать этому союзу. Раз дочь выбрала себе в мужья Сандро, раз она так любит его, то дай Бог ей счастья.

Ксения была благодарна родителям, что те разрешили вступить в брак со своим двоюродным дядей. Теща не вмешивалась в их семейную жизнь, но до нее доходили сведения о бесконечных скандалах, с которыми была сопряжена вся служебная деятельность Александра Михайловича. Где бы он ни служил, чем ни занимался, но неизбежно, раньше и позже, возникали неудовольствия неугомонного Великого князя. «Милый зятек» занимался всем с большой страстью, с азартом, но любые трудности и сложности тут же выводили его из равновесия.

Он не умел ценить людей и был такого высокого мнения о собственных способностях, что никого не желал слушать. Он же ведь все знал всегда лучше всех! Императора Николая II он просто замучил жалобами на должностных лиц, абсурдными прожектами (вроде пресловутого плана «американизации России»), требованиями отрешить того-то от должности, а того-то назначить на пост. Вслед за своим старшим братом Николаем он тоже вступил в масонскую ложу, изменив этим и своему происхождению, заповедям предков, делу отца.

Мария Федоровна в эту тайну не была посвящена. Но она знала, что уже в разгар революции, когда она и другие Романовы находились в Крыму, на краю России, на краю жизни, «милый Сандро» фактически бросил тещу, жену и детей на произвол судьбы и под благовидным предлогом отбыл в Европу.

Цель его миссии вроде бы выглядела благородно: открыть глаза лидерам европейских стран на истинное положение вещей в России. Он все еще считал себя великим политическим деятелем и был убежден, что в Париже и Лондоне его будут слушать, затаив дыхание. Однако там он никому был не нужен. Его принимали какие-то второразрядные клерки, больше из простого любопытства, чем из политического интереса.

Потом он вояжировал по миру, читал платные лекции, чтобы сводить концы с концами, и везде рассказывал о том, что Россия пала почти исключительно от того, что последний Император не слушал его умных советов. Мария Федоровна об этом почти ничего не знала и, слава Богу, не дожила до появления воспоминаний зятя, где тот не постеснялся бросать самые немыслимые обвинения по адресу Последнего Царя, Царицы и других членов Династии.

Два других сына Ольги Федоровны и Михаила Николаевича, Георгий и Сергей, хоть не вступали в масонские ложи и служили в военных чинах, но тоже не были образцовыми членами Династии. Георгий Михайлович после длительных и нудных переговоров женился на племяннице Марии Федоровны, взбалмошной Греческой Принцессе Марии, которая мужа не любила и питала плохо скрываемую антипатию к России. Брак был окутан пеленой домыслов и эпатирующих слухов.

Сергей же Михайлович более двадцати лет жил, многие годы открыто, с прима-балериной Мариинского театра Матильдой Кшесинской, которая помыкала им как хотела. Строгой блюстительнице нравов Великой княгине Ольге Федоровне посчастливилось не дожить до вселенского позора: узнать, что сын Сергей связал свою жизнь с танцовщицей, которую многие считали куртизанкой.

Марии Федоровне с первых дней в России приходилось учиться лавировать между скрытыми течениями, соблюдать необходимую дистанцию в отношениях с родственниками, учиться не примыкать ни к какой фамильной фракции.

Дочь короля Христиана IX была умной и способной. Быстро овладела искусством «жить улыбаясь», научилась не погружаться в салонные дрязги и склоки. Но она оставалась женщиной, никогда не была ханжой, и по-человечески ее всегда трогали людские радости и горести. Конечно, она не могла одобрить мезальянс, принять скандальное поведение члена Династии, но она не могла и не сочувствовать искренним чувствам, большой, настоящей любви. Однако в силу положения, сначала Цесаревны, а потом Императрицы, ей было очень непросто. Ее сострадание порой воспринималось как одобрение свыше сомнительной в династическом отношении ситуации. Поэтому часто приходилось молчать или отделываться традиционными сентенциями.