Текст книги "Мария Федоровна"

Автор книги: Александр Боханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Александр Боханов
МАРИЯ ФЕДОРОВНА

 
Пересмотрите всё мое добро,
Скажите – или я ослепла?
Где золото мое? Где серебро?
В моей руке – лишь горстка пепла!
И это всё, что лестью и мольбой
Я выпросила у счастливых.
И это всё, что я возьму с собой
В край целований молчаливых.
 

Марина Цветаева

Предисловие

Эта книга об удивительной женщине, прожившей большую, похожую одновременно и на сказку, и на приключенческий роман жизнь – Императрице Марии Федоровне (1847–1928). Невестка Императора Александра II, жена Императора Александра III, мать Императора Николая II.

Став Русской Императрицей в 1881 году, Мария Федоровна до самой смерти несла тяжелую ношу своего Царского звания с поразительным мужеством и поистине царственным достоинством. Эта невысокая, изящная женщина явила миру нетленный образец служения России, не раз доказав на деле, что во имя нее готова пожертвовать собственной жизнью…

Ее в детстве звали Дагмар (полное имя – Мария-София-Фридерика-Дагмар), и происходила она из королевского дома Шлезвиг-Гольштейн-Зонденбург-Глюксбурских, представители которого находились на датском престоле с начала XVII века. Выросшей в скромной уединенности маленькой Дании, любимой дочери короля Христиана IX суждено было стать Императрицей крупнейшей мировой Империи, оказаться на авансцене мировых событий.

Большую часть своего земного бытия Императрица Мария пребывала на той общественной высоте, где вершились судьбы государств, империй и народов. И она в полной мере на себе ощутила неумолимость хода времен, став в XX веке одной из первых жертв беспощадного «колеса истории». Провидение сотворило ей великую и неповторимую судьбу, вобравшую и причудливо смешавшую искреннюю радость и неподдельное горе, сердечное счастье и нестерпимую боль, светлые надежды и черные разочарования, восторженные триумфы и великие крушения. Она познала и восхищенное людское поклонение, но и звериную ненависть толпы.

Мария Федоровна знала, что значит искренне любить и быть так же любимой. Как мать и как светская женщина, она из земных благ имела такие радости и богатства, которые доступны воображению далеко не всякого человека. Но ей пришлось пройти и через страшные испытания: провожать в последний путь своего мужа и двоих сыновей, оплакивать гибель других сыновей и пятерых внуков.

Императрицу Марию прекрасно знали и чтили самые влиятельные королевские и аристократические династии Европы, она состояла со многими владетельными домами в близком родстве. Ее братья, сестры, кузены, кузины, племянницы и племянники носили звания королей и королев, имели самые высокородные фамильные титулы. Старший брат Марии Федоровны Вильгельм правил с 1863 года в Греции под именем короля Георга I. Другой брат – Фредерик – с 1906 года носил корону Датского королевства, а сестра Александра с 1901 года, как супруга короля Эдуарда VII, имела титул королевы Великобритании и Ирландии. Младшая же сестра Марии Федоровны Тира (Тюра) состояла в браке с Эрнестом-Августом, герцогом Кумберлендским, а брат Вальдемар был женат на принцессе Марии Орлеанской, старшей дочери герцога Шартрского.

После убийства летом 1918 года Николая II и его семьи Мария Федоровна осталась единственным и последним живым воплощением некогда великой и, как казалось, нерушимой Империи Царей, с которой была неразрывно связана более полувека. И это некогда могучее царство, ставшее ей второй родиной, еще при ее жизни исчезло с лица планеты, превратившись лишь в величественный и красочный отпечаток минувшего времени.

На закате своих дней она не просто лишилась царской роскоши и почета. Рухнул весь тот мир, который был для нее понятным и родным, а ей суждено было доживать свой век совсем в ином мире, чем тот, где она родилась, выросла и впечатлениями которого жила до самой старости.

Этой женщине, матери, императрице пришлось на своем веку испытать такие горькие чувства и безысходные страдания, которые другие бы не смогли перенести. Не раз приходилось преодолевать жизненные рубежи, когда желанным избавлением от беспросветной муки повседневности могло стать лишь небытие. Но эта маленькая женщина смогла преодолевать, казалось бы, непреодолимое, научилась находить луч света надежды даже в непроглядной тьме окружающей действительности.

Она выдержала. Она выстояла. До последнего часа земной жизни она оставалась русской царицей, сохранявшей в сердце сострадание к людскому горю, любовь к России, веру в Бога и надежду на Его милость.

Глава 1
Уход

Мария Федоровна прожила восемьдесят лет и одиннадцать месяцев. Императрица родилась 14 (26) ноября 1847 года в Копенгагене. Отошла же в мир иной 13 октября 1928 года вдалеке от России, на небольшой двухэтажной вилле Видёре (Hvidore) в дачном пригороде Копенгагена Клампенборге.

За неделю до того состояние Императрицы начало заметно ухудшаться. Невзирая на это она продолжала до последнего дня интересоваться событиями и просила регулярно читать ей датские газеты. Ежедневно ее навещал младший брат принц датский Вальдемар и младшая сестра принцесса Тира (Тюра) – герцогиня Кумберлендская. Заехал проведать старую тетушку и племянник, Датский Король Христиан (Кристиан) X, к тому времени находившийся на Троне более шестнадцати лет.

Русская Царица неизменно радовалась встрече с родными и, невзирая на слабость, охотно беседовала с ними на нескончаемые семейные темы. Она помнила всех своих многочисленных племянников и племянниц и всегда живо обсуждала дела и заботы младших представителей Датского Королевского Дома.

12 октября Мария Федоровна начала быстро слабеть и после полудня, 13 октября, впала в забытьё. В начале четвертого часа королевский врач Мортен Кнудсен объявил близким, что летальный исход может наступить с минуты на минуту. Временами умирающая приходила в себя, ласково смотрела на окружающих и произносила отдельные, плохо различимые слова.

В 19 часов 18 минут 13 октября 1928 года Императрица испустила последний вздох и уснула вечным сном. Смерть наступила, по заключению врачей, «от слабости сердца». Несколько минут спустя в комнату вошел духовник Императрицы, настоятель церкви Святого Александра Невского в Копенгагене и духовник усопшей священник Леонид Колчев (1871–1944), сложил руки усопшей на груди и прочитал отходную молитву.

Последние дни у постели умирающей бессменно дежурили ее дочери: старшая Ксения и младшая Ольга. Великие княгини всю жизнь глубоко чтили матушку, и ее кончина оказалось для них тяжелым потрясением. Презрев светские условности и не стесняясь присутствовавших, они рыдали навзрыд.

Беженская жизнь разметала сестер; виделись они последние годы довольно редко. Ольга почти неотлучно жила на вилле Видёре, выполняя при «дорогой Мама» роль сиделки, медсестры и наперсницы. Здесь же все время был и второй муж Ольги, бывший ротмистр Лейб-гвардии Кирасирского Ее Императорского Величества полка Николай Куликовский, которого венценосная теща, невзирая на незнатное происхождение, ценила и уважала как человека честного, доброго и открытого.

Конечно, брак дочери Царя с простым офицером невольно создавал щекотливые ситуации. Марии Федоровне и ее детям приходилось встречаться с членами Королевских Домов, присутствовать на аристократических встречах и приемах, и в этот заповедный великосветский мир безродному зятю Императрицы доступ был закрыт раз и навсегда. В «корпорации голубых кровей» душевные симпатии и личные качества статус человека определять не могли. Мария Федоровна никогда не сомневалась, что династический этикет нерушим и не терпит никакого компромисса.

Великая княгиня Ольга в полной мере ощутила на себе воздействие этого бездушного принципа, и Мария Федоровна о том хорошо знала. Выйдя по настоянию матери в 1901 году в возрасте девятнадцати лет замуж за родовитого принца Петра Ольденбургского, порфирородная дочь Царя Александра III получила тяжелую участь. Пятнадцать лет Ольга Александровна мучилась, страдала, перенося полное безразличие супруга, интересовавшегося лишь карточной игрой и дружескими застольями. Она была лишена не только полноценного супружества, великой радости материнства, но не ощущала даже дружеского расположения со стороны принца. Только через пятнадцать лет последовал разрыв.

Когда в 1916 году Ольга объявила о желании связать свою жизнь с адъютантом своего номинального принца-мужа, то ни у кого из Романовской семьи не нашлось ни одного слова осуждения намечающегося мезальянса. Мать одобрила это решение и была счастлива за младшую дочь, познавшую наконец и настоящую любовь, и радость материнства. В декабре 1916 года Мария Федоровна писала Николаю II из Киева: «Такая радость видеть ее сияющей от счастья, слава Богу… И он очень мил, натуральный и скромный».

Дети Ольги Александровны, два шаловливых крепыша-мальчугана Тихон и Гурий, доставили старой Императрице немало приятных минут в последние годы жизни. Хотя они нередко шумели выше всякой меры, что порой раздражало и нервировало, но бабушка на них не сердилась.

Старшая же дочь Марии Федоровны, Ксения Александровна, жила почти безвыездно в Англии. Мать долго считала, что семейное счастье Ксении устроено прочно, хотя вначале и не питала особого расположения к избраннику Ксении – Великому князю Александру Михайловичу, приходившемуся жене двоюродным дядей. Потом все как-то образовалось, и теща если и не полюбила зятя, то проявляла к нему очевидное благоволение.

У Ксении и Александра Михайловича («Сандро») было семеро детей: дочь Ирина и сыновья Андрей, Федор, Никита, Дмитрий, Ростислав, Василий. Все они избежали гибели в России и выехали оттуда вместе с бабушкой, которую потом видели редко. Некоторые уже обзавелись собственными семьями, имели детей, так что Мария Федоровна успела дожить до появления нескольких правнуков.

Счастье Ксении было полным, но недолговечным. Ее муж, человек непоседливый, амбициозный и претенциозный, в одном из своих многочисленных странствий по миру встретил некую даму, которая его обворожила. Он забыл о происхождении, о долге, о жене, о детях, о России. Он несколько лет сгорал от страсти и собирался даже, бросив все, уехать со своей возлюбленной жить в Австралию. Но у последней хватило благоразумия не одобрить это великокняжеское безрассудство.

В конце концов «неповторимый Сандро» рассказал все Ксении Александровне, для которой это явилось страшным ударом, так как своего мужа она любила глубоко и искренне. Произошли неприятные объяснения, но в итоге они решили оставить все по-старому и внешне почти десять лет сохраняли видимость семейного благополучия.

Революция разрушила этот вымученный союз. В эмиграции, не таясь, жили порознь; жена – в Англии, муж – на Юге Франции. Покой же «дорогой матушки» они берегли, не раскрывая ей причин подобной ситуации. Так и осталось неясным, насколько Мария Федоровна была посвящена в драму семейной жизни Ксении и была ли посвящена в нее вообще. В эмиграции Сандро не проявлял интереса к своей теще и увидел ее на смертном одре лишь через много лет после расставания.

До конца с Императрицей находились несколько лиц из числа бывшего окружения некогда блестящего Императорского Двора: фрейлина графиня З. Г. Менгден (1878–1950), князь С. А. Долгорукий (1872–1933), горничная С. Г. Грюнвальд, более тридцати лет верой и правдой служившая покойной и ставшая для нее незаменимой.

Здесь же, на вилле, несли свою бессменную вахту и двое рослых бородатых мужчин, последние преданные Лейб-казаки, почти пятнадцать лет бессменно состоявшие при Императрице: К. И. Поляков (1879–1934) и Т. К. Ящик (1878–1946). В тот день слезы постоянно текли по лицам этих уже немолодых русских солдат, беззаветно преданных «Матушке Императрице». Так, преданно, верно и до конца, по заповедям своих предков и по воле Господа Бога, служили Царям раньше их отцы и деды.

Не скрывали своих горестных чувств и другие. Потеря была велика и невосполнима для всех знавших Марию Федоровну, и не только по чувству долга, но и по зову сердца последовавших за ней в изгнание, обрекая себя на тяжелую долю в незнакомой стране, где они были никому не нужны, кроме той, кому обязаны были сохранять верность до последнего вздоха.

Известие о печальном событии быстро разнеслось. Через несколько минут после смерти радио Копенгагена передало экстренное сообщение, после которого прекратило свои передачи до конца дня. Не прошло и получаса, как на виллу Видёре прибыл автомобиль с Королем Дании Христианом X и Королевой Александриной, урожденной Принцессой Мекленбургской. В небольшой гостиной на первом этаже они выразили соболезнование Великим княгиням.

В тот же вечер в русской церкви в Копенгагене была отслужена панихида, на которой присутствовала вся русская колония. Король Христиан первоначально не хотел устраивать торжественных официальных похорон «Императрице Дагмар» – старейшей представительнице Датского Королевского Дома. Он опасался «политических осложнений». Однако скорбь в Дании стала настолько всеобщей, что Королю пришлось уступить. В стране был объявлен четырехнедельный траур.

Все датские газеты поместили обширные некрологи, содержавшие много проникновенных слов об усопшей. Распространенная «Nationaltidende» восклицала 14 октября: «Дания оплакивает сегодня свою умную и мужественную дочь».

В день кончины, вечером, родные и близкие собрались на литию в опочивальне Императрицы. Покрытое цветами тело усопшей покоилось еще в постели, у которой на коленях, со слезами на глазах молились дочери, младший сын Ксении Василий Александрович, приближенные. Присутствовали также датский король Христиан X, принц Вальдемар, принц Георг Греческий (племянник Марии Федоровны), герцогиня Кумберлендская, принцы и принцессы Датского Королевского Дома.

Смерть Русской Императрицы, занимавшей видное место в европейской династической иерархии, не прошла незамеченной и в других странах. Помимо Датского Двора, траур был объявлен при королевских домах Лондона и Белграда.

Крупнейшие европейские газеты поместили некрологи и памятные статьи, с сочувствием говоря об умершей, олицетворявшей целую эпоху европейской истории и пережившей страшные невзгоды. Парижская «Экоде Пари» писала: «Франция должна почтить память своего большого друга, а также эту скорбную мать, достойную бесконечного сожаления».

Английская «Дейли Телеграф» в передовой статье заявляла: «Императрица Мария Федоровна так часто бывала нашей гостьей и требует такого внимания к себе, в качестве сестры покойной Королевы Александры, что весть о ее кончине должна вызвать горесть у англичан и снова напомнить им о горькой трагедии Династии Романовых».

Самым же сильным потрясением, наибольшей горечью весть о кончине Марии Федоровны отозвалась в душах сотен тысяч русских, переживших кровавый вихрь революции и коротавших свои дни чуть ли не во всех странах мира. В православных церквах по всему свету, от Токио и Шанхая до Нью-Йорка и Буэнос-Айреса, служились панихиды, горели поминальные свечи.

Россия, та страна, которая оставалась жить в сердцах и душах людей, прощалась со своей Царицей. И хотя уже более десяти лет не существовало Царства Двуглавого Орла, не осталось тронов и корон, которые были поруганы и разрушены беспощадными «улучшателями жизни», но Царица была, являясь для русских людей памятью и надеждой. Горечь русских сердец от невосполнимой потери священник Леонид Колчев выразил проникновенными словами: «Чистый воск догорел, пламя потухло. Жизнь нашей милой Матушки Императрицы окончилась. Многие миллионы детей России остались сиротами».

Вся печать русской диаспоры, вне зависимости от политических пристрастий, откликнулась на смерть Последней Императрицы. Выходившая в Париже одна из наиболее влиятельных и тиражных эмигрантских газет «Возрождение» в передовой статье писала: «С кончиною Императрицы Марии Федоровны окончился великий период русской истории; в Дании, в скромной вилле, охраняемой последним Лейб-казаком, выше всей нашей борьбы, вне всех наших политик и тактик, над всеми нами, как живой символ былой Империи, пребывала в скромности и тишине последняя Российская Императрица, и кончина Ее как бы подводит траурную черту той части истории, которая разбита и разметана революцией».

Центром беженской России была Франция и ее столица, где службы отличались особой торжественностью и многолюдностью. В главном православном храме Парижа Александро-Невском соборе на улице Дарю поминальные службы шли почти непрерывно. Сюда приходили отдать последнюю дань венценосной соотечественнице, помолиться за упокой ее души представители известнейших аристократических фамилий, офицеры и сановники, бывшие чины бывшего императорского двора: гофмейстеры, фрейлины, камергеры, шталмейстеры и другие, чудом избежавшие расправы у себя на родине. Здесь же можно было увидеть и политических деятелей, людей науки, искусства, литературы.

Вся улица Дарю с утра и до позднего вечера была полна народу, запружена автомобилями. Люди прощались не только с Царицей, но и со своим прошлым, с молодостью, мечтами, со всем тем, что составляло смысл их жизни там, на далекой и потерянной теперь родине, и что помогало жить здесь, в чужих и таких неприютных для русской души «европейских палестинах». Время не щадило никого и ничего. Оно было неумолимо и все дальше и дальше уносило образы, звуки и ощущения теперь уже легендарной страны России. Самым же величественным отблеском того погибшего мира и являлась покойная Царица.

Со слезами на глазах в православных храмах Парижа горячо молились и две известные дамы, в свое время доставившие немало переживаний Марии Федоровне. Одна из них – юношеское увлечение старшего сына Императрицы, тогда еще Цесаревича Николая Александровича, известная балерина Матильда Кшесинская (1872–1971), к этому времени уже сумела породниться с Русским Императорским Домом, обвенчавшись в 1921 году с кузеном Николая II Великим князем Андреем Владимировичем.

Другая – Наталья Сергеевна Брасова (урожденная Шереметьевская, 1880–1952), еще в 1912 году стала морганатической супругой младшего сына Императрицы Великого князя Михаила Александровича. После революции и убийства Михаила Брасова покинула Россию, растила сына Георгия – внука Императрицы, но Мария Федоровна долго не могла даже слышать имя «этой женщины», хотя внук ей и был однажды представлен сыном Михаилом.

Однако встреча все-таки состоялась. Находясь в Англии в 1923 году, Императрица не могла отказать в приеме той, которая доставила ей столько переживаний. 17 (30 апреля) 1923 года Мария Федоровна записала в дневнике: «В 11 я приняла Брасову с маленьким сыном, которому теперь 12 лет. Он очень вырос с тех пор, как я его видела в последний раз. Он такой милый мальчик, но на моего дорогого Мишу совсем не похож. Их визит для меня был огромным душевным потрясением! Но она была мила и скромна, и они оба мне подарили по маленькому пасхальному яичку, сделанному из старого русского фарфора». Это была первая и последняя встреча; на похороны своей строгой свекрови в Данию Брасова не приехала…

В русских домах, в русских ресторанах и клубах все эти дни было много разговоров о покойной. Устраивались памятные вечера и беседы. Вспоминали различные страницы жизни этой датской принцессы, ставшей такой родной, такой русской, такой своей.

Газеты опубликовали страшную фотографию: Мария Федоровна в гробу. Маленькая, худенькая женщина, в белой наколке, из-под которой выступали некогда черные, теперь же почти седые локоны, с крестом в руках, сложенных на груди. Она мало изменилась; черты лица были пронзительно знакомы и остались такими же, как двадцать или тридцать лет назад. Образ этой женщины в России был известен всем от мала до велика.

Ее портреты украшали стены учебных заведений, многих присутственных мест, витрины фешенебельных магазинов, страницы дорогих альбомов по истории России и Династии. Их постоянно публиковали самые распространенные газеты и журналы. Не было ничего удивительного в том, что в небогатом доме мещанина, в Богом забытой дыре, каком-нибудь Царёвококшайске, или в неказистой крестьянской избе, на видном месте, в красном углу, под традиционными иконами Николая Угодника и Казанской Божьей Матери висел и портрет Императрицы, вырезанный из иллюстрированного журнала. Ее знали и любили.

Эту любовь русские люди унесли в эмиграцию, и последние недели октября 1928 года стали днями ее памяти. Старики со слезой в голосе рассказывали о подробностях ее коронации, личных встречах с ней и ее незабвенным супругом Императором Александром III. С трепетом душевным, в который уж раз, восхищались мужеством Императрицы в тяжкие годы революционной смуты, твердостью ее воли и принципов. Из уст в уста передавалась история, происшедшая весной 1918 года, когда Крым, где находилась под большевистским арестом Мария Федоровна, заняли немцы.

Император Вильгельм II прислал своего представителя барона Штольценберга, предложившего императрице беспрепятственно покинуть опасное место и переехать при помощи германских властей в Данию. И тогда старая женщина, выдержавшая немало унижений и оскорблений от бывших своих подданных, чуть не убивших уже ее и ее близких, с истинно царским величием и достоинством воскликнула: «Помощь от врагов России? – Никогда!» Эти слова стали крылатыми и навсегда остались в летописи русского мужества и самопожертвования.

Всем русским беженцам приходилось на чужбине нелегко. Но никто не знал, никто не услышал, как было тяжело Царице – матери и вдове, потерявшей трон, детей и не имеющей возможности даже помолиться на могилах своих близких. С тех пор как все так резко и бесповоротно оборвалось 2 марта 1917 года, когда ее Ники отрекся от власти, жизнь перевернулась безнадежно. Все вокруг стало рассыпаться на глазах, и порой не хватало сил и желания идти вперед; не было воздуха, чтобы дышать полной грудью. Какой-то жуткий сон вдруг стал явью. Шли годы, а страшное видение все не проходило. И люди так невероятно изменились. Ей порой хамили те, кто еще вчера раболепствовал, она сталкивалась с холодным пренебрежением там, где еще недавно встречала лишь глубокое почтение.

Даже родственники начали относиться иначе. Когда в мае 1919 года, после пятилетнего перерыва, Мария Федоровна оказалась в Лондоне, то с горечью поняла, что они, Романовы, уже больше никому не нужны, стали для всех обузой. Нет, сестра ее, Английская Королева-Вдова Александра, ее «милая Алике», осталась такой же, как всегда: доброй, ласковой, заботливой. Но она была уже старой и больной, удаленной почти от всех и от всего, коротая свои дни с дочерью Викторией – желчной старой девой. Племянник же Марии Федоровны – король Георг V не выказывал интереса к беженке и несколько раз демонстрировал холодное безразличие, хотя раньше относился всегда с неизменным почитанием. Теперь же, как ей объясняла Алике, стараясь выгородить сына, «политическая ситуация была очень сложной».

С прохладным приемом столкнулась Царица-Изгнанница и по приезду в Данию, где другой ее племянник, король Христиан X, был еще менее расположен оказывать тетушке особые знаки внимания. В начале были неприятные объяснения, размолвки, но в конце концов Мария Федоровна свыклась со своей участью и смирение овладело ее душой. Она никому не жаловалась и ни на кого не сетовала.

Годы изгнания, новый мир людей, вещей и ситуаций не могли не влиять на взгляды Императрицы, которые она всегда меняла с большим трудом. Но надо было уметь по-новому воспринимать то, что раньше казалось «ясным раз и навсегда».

И может быть, самое примечательное превращение касалось ее отношения к невестке Императрице Александре Федоровне. В эмиграции Мария Федоровна уже не воспринимала ее так, как до того. Прошли неудовольствия и раздражения. Теперь это все ушло. Больше ни одного упрека, ни одной двусмысленности.

Когда же Мария Федоровна прочла книгу подруги Александры Федоровны госпожи Лили Ден «THE REAL TSARINA», вышедшую в Лондоне в 1922 году, то многое иначе открылось. Она увидела Невестку такой, какой в общем-то никогда и не знала – великой и мужественной Женой, Матерью, Императрицей. Мария Федоровна умела ценить благородство, честь, преданность, и теперь она сумела оценить Алике, которой пришлось пережить такие муки и страдания, по сравнению с которыми собственные мало чего и стоили…

Перестав быть Царицей для «королевских особ», Мария Федоровна оставалась таковой для русских, жадно ловивших каждое ее слово. Большое впечатление на русскую диаспору произвело опубликованное в газетах предсмертное желание Царицы, чтобы после уничтожения советской власти ее тело было перевезено в Петербург и погребено рядом с могилой Императора Александра III.

Еще раньше долго обсуждали и ее решение не признавать «Императором» Великого князя Кирилла Владимировича, объявившего себя таковым в 1924 году в Париже.

Вопрос о законном преемнике Императора Николая II расколол эмиграцию, привел к многолетним утомительным тяжбам и пререканиям. Образовались две главные «партии» – «кирилловцы» и «николаевцы». Первые группировались вокруг Великого князя Кирилла Владимировича, а вторые – отстаивали права Великого князя Николая Николаевича.

Осенью 1924 года в печати появилось письмо Императрицы Марии Федоровны, адресованное Великому князю Николаю Николаевичу, вызвавшее большой резонанс: «До сих пор нет точных известий о судьбе Моих возлюбленных Сыновей и Внука, а потому появление нового Императора Я считаю преждевременным. Нет еще человека, который мог бы погасить во Мне последний луч надежды… Если же Господу, по Его неисповедимым путям, угодно было призвать к Себе Моих возлюбленных Сыновей и Внука, то Я, не заглядывая вперед, с твердою надеждою на милость Божию полагаю, что Государь Император будет указан Нашими основными Законами в союзе с Церковью Православною совместно с Русским Народом. Молю Бога, чтобы Он не прогневался на Нас до конца и скоро послал Нам спасение путями, Ему только известными».

Уважение к Императрице было столь велико, что никто не рискнул публично подвергнуть критике ее позицию, хотя она серьезно поколебала позиции «кирилловцев»…

Главные траурные церемонии происходили в Дании, и порядок похорон был определен королем Христианом X. В Копенгаген стали съезжаться родственники, известные деятели русского зарубежья: Великий князь Александр Михайлович (зять покойной), Великий князь Кирилл Владимирович, Великая княгиня Мария Павловна (Младшая), князь императорской крови Гавриил Константинович, несколько других членов свергнутой династии; глава русского церковного управления за границей митрополит Евлогий (1868–1946), бывший премьер А. Ф. Трепов (1862–1928), представители от различных офицерских объединений и эмигрантских союзов.

Прибыли также и особы королевских кровей: племянник покойной Король Норвегии Гаоокон (Хокон) VII, кронпринц шведский Густав-Адольф, сыновья английского короля Георга V: герцог Йоркский – будущий Король Георг VI, отец Королевы Елизаветы II и герцог Уэльский – будущий Король Эдуард VIII, Король Бельгии Альберт I и другие.

16 октября гроб с телом Императрицы покинул виллу Видёре. Императрица начала свое последнее путешествие, маршрут которого уже не зависел от ее воли.

Стоял теплый, тихий и солнечный день. Было почти безветренно; довольно редкий случай для осенней Дании, непрерывно продуваемой насквозь ветрами холодных морей. Окутанный багряно-золотой пеленой Клампенборг провожал своего старожила, человека, узнавшего и полюбившего этот столичный пригород давно, много десятилетий тому назад, когда не было еще ни кинематографа, ни телефона, ни электричества, ни автомобилей, но были эти тенистые и почти безлюдные в будние дни аллеи, эти ухоженные газоны, яркие цветники, утопающие в зелени виллы.

Еще молоденькой девочкой, на пороге своей юности, она бывала здесь со своими родителями, братьями и сестрами. Здесь они играли под сенью старых лип, принимала морские ванны, рекомендованные врачами, считавшими, что Принцесса, в силу хрупкости своего телосложения, непременно должна заниматься закаливанием. Она была слишком аккуратной, чтобы не следовать рекомендациям старших, но и слишком своенравной, чтобы безропотно подчиняться. Купалась же она всегда с большой радостью, довольно быстро научилась неплохо плавать и в шестнадцать лет уже могла заплывать довольно далеко.

В Клампенборг она привезла своего мужа, Цесаревича Александра Александровича, когда впервые вернулась из России в родительский дом после свадьбы. Это случилось летом 1867 года. Они провели вместе радостные часы, купаясь в море и отдыхая на берегу. И муж, выросший среди импозантных ландшафтных и пейзажных парков Царского Села, Петергофа и Гатчины, хорошо знакомый с почти девственной природой русской равнины, был очарован видом датской «сельскости», гармонией естественной красоты и дел рук человеческих.

Своей матери Императрице Марии Александровне Цесаревич писал в августе 1867 года: «Это прелестное место. Вся дорога, которая идет из Копенгагена вдоль берега моря, застроена дачами, и народу пропасть живет здесь. Эта дорога продолжается, я уверен, верст 10, и все одна дача за другой, и есть премилые дачи. По воскресеньям весь Копенгаген съезжается в Клампенборг, там бывают балы и увеселительные вечера».

Здесь, в Клампенборге, в десяти километрах на север от центра Копенгагена, Императрица Мария Федоровна со своей старшей сестрой и ближайшей подругой, Английской Королевой Александрой, после смерти в 1906 году отца Короля Христиана IX и решили приобрести собственную резиденцию. Посещая Данию, им теперь было слишком тяжело гостить в официальных королевских резиденциях, в тех местах, в тех стенах, где все было принизано воспоминаниями, где каждая вещь, любая комната напоминала о дорогих родителях, о сладко-горестных, навсегда ушедших событиях и образах давнего, но незабываемого прошлого.

Напополам с Александрой Мария Федоровна и купила виллу Видёре. Все серебро, фарфор, скатерти и даже постельное белье так до конца жизни Марии Федоровны были помечены монограммой обеих владелиц. [1]1
  Вскоре после смерти Марии Федоровны вилла Видёре была продана и со временем в ней разместилась больница.


[Закрыть]

Английская Королева целиком доверяла вкусу младшей сестры, и Мария Федоровна вложила в оборудование и оформление первого (и последнего) собственного дома в Дании весь свой темперамент и максимализм. Для помещений покупалась лучшая штофная ткань различных расцветок, приобреталась изысканная мебель в стиле Людовика XVI и, конечно, в так любимом Царицей стиле «жакоб»; приглашались лучшие мастера – строители и краснодеревщики. И во все она вникала, все ее интересовало.

Сыну Императору Николаю II сообщала 9 сентября 1906 года: «В нашем доме Hvidore мы были два раза… Мы были в восторге от него: вид такой чудный, прямо на море, такой красивый маленький сад, масса цветов, просто прелесть. Дом еще совсем не устроен. Мы выбрали разные материи для комнат, и я думаю, что будет удивительно мило и уютно».