Текст книги "Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Том 2"

Автор книги: Александр Афанасьев

Соавторы: Юрий Новиков,Лев Бараг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Александр Николаевич Афанасьев, Лев Григорьевич Бараг, Юрий Александрович Новиков
Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Том 2

Тексты сказок

Сивко-бурко

№179 [1]1
  Записано в Шадринском уезде Пермской губ. государственным крестьянином А. Н. Зыряновым. Рукопись – в архиве ВГО (р. XXIX, оп. 1, № 32 а, лл. 18 об. – 22; 1850).
  AT 530 (=  АА 530A. Сивко-бурко). Сюжет широко известен во всех странах Европы. Его варианты учтены AT в сделанных в Северной и Южной Америке записях на французском, английском и испанском языках, а также в афро-азиатском (арабском, турецком, кавказском, индийском) фольклорном материале. Русских вариантов – 60, украинских – 41, белорусских – 14. Варианты, сходные с восточнославянскими и значительно отличающиеся от них, встречаются в фольклоре многих народов Советского Союза (Башк. творч., II, № 18; Тат. твор., I, № 65, 66, 80; Азерб. ск., с. 124—135). Отдельные мотивы этого сюжета прослеживаются исследователями в западноевропейском фольклорно-литературном материале, начиная с XIII столетия (см.: Boberg J. M. Prinsessen pă glassbjoerget. – Danske Studier, 1928, s. 16—53). История сказок на западноевропейской культурной почве связана с народными книгами эпохи позднего средневековья. В XVIII в. сказочный сюжет об освобождении от заклятья дочери короля, находившейся на стеклянной горе, был обработан в стихотворной форме английским поэтом Александром Попом и немецким поэтом К. Ф. Николаи. Сюжет этот получил своеобразное отражение в новелле Вашингтона Ирвинга «Принц Ахмед аль Камаль» (1825). Литературной обработкой чешской народной сказки является сказка Божены Немцовой «Волшебный меч» (1845). В восточнославянском, особенно в русском, фольклорном и лубочном материале преобладает весьма отличная от западноевропейских сказок о стеклянной горе разновидность сюжетного типа 530: три брата поочередно караулят ночью на могиле отца; младший (Иван-дурак) получает от умершего отца волшебного коня Сивку-бурку и благодаря ему побеждает в состязаниях женихов – доскакивает до царевны, находящейся в высоком тереме, целует ее, получает от нее перстень и в конце концов женится на ней. Текст сборника Афанасьева является для сказок о Сивке-бурке характерным. Первые публикации относятся к XVIII в. (Лекарство.., с. 189—236; Тимофеев, с. 173—218). Народные сказки этого типа литературно обрабатывались многократно. Самыми удачными из обработок являются: «Сивка-бурка» К. Д. Ушинского и под тем же названием сказка А. Н. Толстого. Исследования: Мелетинский, с. 133—142; Новиков, с. 112—113. Мифологическое истолкование сказочного образа Сивки-бурки – см.: Афанасьев. Поэт. воззрения, I, с. 616—628. Афанасьев внес в текст несколько мелких поправок, например, в печатном тексте Афанасьева «Куда к черту тебе быть! Сиди, дурак, на пече» (в рукописи: «Куды к черту тебе быть дурак сиди на пече»); «чрез немного время» (в рукописи: «Чрез немного времяни»). См. комм. ко II т. сказок Афанасьева изд. 1938 г. (с. 590).


[Закрыть]

Жил-был старик; у него было три сына, третий-от Иван-дурак, ничего не делал, только на печи в углу сидел да сморкался. Отец стал умирать и говорит: «Дети! Как я умру, вы каждый поочередно ходите на могилу ко мне спать по три ночи», – и умер. Старика схоронили. Приходит ночь; надо большому брату ночевать на могиле, а ему – коё лень, коё боится, он и говорит малому брату: «Иван-дурак! Поди-ка к отцу на могилу, ночуй за меня. Ты ничего же не делаешь!» Иван-дурак собрался, пришел на могилу, лежит; в полночь вдруг могила расступилась, старик выходит и спрашивает: «Кто тут? Ты, большой сын?» – «Нет, батюшка! Я, Иван-дурак». Старик узнал его и спрашивает: «Что же больш-от сын не пришел?» – «А он меня послал, батюшка!» – «Ну, твое счастье!» Старик свистнул-гайкнул[2]2
  Гайкать – кричать, кликать.


[Закрыть] богатырским посвистом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Сивко бежит, только земля дрожит, из очей искры сыплются, из ноздрей дым столбом. «Вот тебе, сын мой, добрый конь; а ты, конь, служи ему, как мне служил». Проговорил это старик, лег в могилу. Иван-дурак погладил, поласкал сивка и отпустил, сам домой пошел. Дома спрашивают братья: «Что, Иван-дурак, ладно ли ночевал?» – «Очень ладно, братья!» Другая ночь приходит. Середний брат тоже не идет ночевать на могилу и говорит: «Иван-дурак! Поди на могилу-то к батюшке, ночуй и за меня». Иван-дурак, не говоря ни слова, собрался и покатил, пришел на могилу, лег, дожидается полночи. В полночь также могила раскрылась, отец вышел, спрашивает: «Ты, середний сын?» – «Нет, – говорит Иван-дурак, – я же опять, батюшка!» Старик гайкнул богатырским голосом, свистнул молодецким посвистом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Бурко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. «Ну, бурко, как мне служил, так служи и сыну моему. Ступай теперь!» Бурко убежал; старик лег в могилу, а Иван-дурак пошел домой. Братья опять спрашивают: «Каково, Иван-дурак, ночевал?» – «Очень, братья, ладно!» На третью ночь Иванова очередь; он не дожидается наряду, собрался и пошел. Лежит на могиле; в полночь опять старик вышел, уж знает, что тут Иван-дурак, гайкнул богатырским голосом, свистнул молодецким посвистом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Воронко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. «Ну, воронко, как мне служил, так и сыну моему служи». Сказал это старик, простился с Иваном-дураком, лег в могилу. Иван-дурак погладил воронка, посмотрел и отпустил, сам пошел домой. Братья опять спрашивают: «Каково, Иван-дурак, ночевал?» – «Очень ладно, братья!»

Живут; двое братовей ро́бят[3]3
  Работают.


[Закрыть], а Иван-дурак ничего. Вдруг от царя клич: ежели кто сорвет царевнин портрет с дому чрез сколько-то много бревен, за того ее и взамуж отдаст. Братья сбираются посмотреть, кто станет срывать портрет. Иван-дурак сидит на печи за трубой и бает: «Братья! Дайте мне каку лошадь, я поеду посмотрю же». – «Э! – взъелись братья на него. – Сиди, дурак, на печи; чего ты поедешь? Людей, что ли, смешить!» Нет, от Ивана-дурака отступу нету! Братья не могли отбиться: «Ну, ты возьми, дурак, вон трехногую кобыленку!»

Сами уехали. Иван-дурак за ними же поехал в чисто поле, в широко раздолье; слез с кобыленки, взял ее зарезал, кожу снял, повесил на поскотину[4]4
  Поскотина – городьба вокруг скотного выгона.


[Закрыть], а мясо бросил; сам свистнул молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Сивко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в одно ушко залез – напился-наелся, в друго вылез – оделся, молодец такой стал, что и братьям не узнать! Сел на сивка и поехал срывать портрет. Народу было тут видимо-невидимо; завидели молодца, все начали смотреть. Иван-дурак с размаху нагнал, конь его скочил и портрет не достал только через три бревна. Видели, откуда приехал, а не видали, куда уехал! Он коня отпустил, сам пришел домой, сел на печь. Вдруг братья приезжают и сказывают женам: «Ну, жены, какой молодец приезжал, так мы такого сроду не видали! Портрет не достал только через три бревна. Видели, откуль приехал; не видали, куда уехал. Еще опять приедет...» Иван-дурак сидит на печи и говорит: «Братья, не я ли тут был?» – «Куда к черту тебе быть! Сиди, дурак, на печи да протирай нос-от».

Время идет. От царя тот же клич. Братья опять стали собираться, а Иван-дурак и говорит: «Братья! Дайте мне каку-нибудь лошадь». Они отвечают: «Сиди, дурак, дома! Другу́ лошадь ты станешь переводить!» Нет, отбиться не могли, велели опять взять хромую кобылешку. Иван-дурак и ту управил, заколол, кожу развесил на поскотине, а мясо бросил; сам свистнул молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Бурко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в право ухо залез – оделся, выскочил в лево – молодцом сделался, соскочил на коня, поехал; портрет не достал только за два бревна. Видели, откуда приехал, а не видели, куда уехал! Бурка отпустил, а сам пошел домой, сел на печь, дожидается братовей. Братья приехали и сказывают: «Бабы! Тот же молодец опять приезжал, да не достал портрет только за два бревна». Иван-дурак и говорит им: «Братья, не я ли тут был?» – «Сиди, дурак! Где у черта был!»

Через немного время от царя опять клич. Братья начали сбираться, а Иван-дурак и просит: «Дайте, братья, каку-нибудь лошадь; я съезжу, посмотрю же». – «Сиди, дурак, дома! Докуда лошадей-то у нас станешь переводить?» Нет, отбиться не могли, бились-бились, велели взять худую кобылешку; сами уехали. Иван-дурак и ту управил, зарезал, бросил; сам свистнул молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Воронко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в одно ушко залез – напился-наелся, в друго вылез – молодцом оделся, сел на коня и поехал. Как только доехал до царских чертогов, портрет и ширинку так и сорвал. Видели, откуда приехал, а не видели, куда уехал! Он так же воронка отпустил, пошел домой, сел на печь, ждет братовей. Братья приехали, сказывают: «Ну, хозяйки! Тот же молодец как нагнал сегодня, так портрет и сорвал». Иван-дурак сидит за трубой я бает: «Братья, не я ли тут был?» – «Сиди, дурак! Где ты у черта был!»

Через немного время царь сделал бал, созывает всех бояр, воевод, князей, думных, сенаторов, купцов, мещан и крестьян. И Ивановы братья поехали; Иван-дурак не отстал, сел где-то на печь за трубу, глядит, рот разинул. Царевна потчует гостей, каждому подносит пива и смотрит, не утрется ли кто ширинкой? – тот ее и жених. Только никто не утерся; а Иван-дурака не видала, обошла. Гости разошлись. На другой день царь сделал другой бал; опять виноватого не нашли, кто сорвал ширинку[5]5
  Платок, полотенце.


[Закрыть]. На третий день царевна так же стала из своих рук подносить гостям пиво; всех обошла, никто не утерся ширинкой. «Что это, – думает она себе, – нет моего суженого!» Взглянула за трубу и увидела там Ивана-дурака; платьишко на нем худое, весь в саже, волосы дыбом. Она налила стакан пива, подносит ему, а братья глядят, да и думают: царевна-то и дураку-то подносит пиво! Иван-дурак выпил, да и утерся ширинкой. Царевна обрадовалась, берет его за руку, ведет к отцу и говорит: «Батюшка! Вот мой суженый». Братовей тут ровно ножом по сердцу-то резнуло, думают: «Чего это царевна! Не с ума ли сошла? Дурака ведет в сужены». Разговоры тут коротки: веселым пирком да за свадебку. Наш Иван тут стал не Иван-дурак, а Иван царский зять; оправился, очистился, молодец молодцом стал, не стали люди узнавать! Тогда-то братья узнали, что значило ходить спать на могилу к отцу.

№180 [6]6
  Записано в Курской губ.
  AT 530. В этом варианте есть необычные подробности: царевна Елена Прекрасная – сирота, она сама решает сесть на высоком троне в «храме о двенадцать столбов» и ждет там удалого молодца-жениха. Обычно в сказках этого типа вначале повествуется о том, как младший из трех братьев добыл волшебного коня, а здесь он получает коня от умершего отца уже после того, как царевна назначила конное состязание женихов.


[Закрыть]

Мы говорим, что мы умны, а старики спорят: нет, мы умнее вас были; а сказка сказывает, что когда еще наши деды не учились и пращуры не родились, а в некотором царстве, в некотором государстве жил-был такой старичок, который трех своих сынов научил грамоте и всему книжному. «Ну, детки, – говорил он им, – умру я – приходите ко мне на могилу читать». – «Хорошо, хорошо, батюшка!» – отвечали дети.

Старшие два брата какие были молодцы: и рослы, и дородны! А меньшой, Ванюша, – как недоросточек, как защипанный утеночек, гораздо поплоше. Старик отец умер. В ту пору от царя пришло известие, что дочь его Елена-царевна Прекрасная приказала выстроить себе храм о двенадцать столбов, о двенадцать венцов, сядет она в этом храме на высоком троне и будет ждать жениха, удалого молодца, который бы на коне-летуне с одного взмаха поцеловал ее в губки. Всполошился весь молодой народ, облизывается, почесывается и раздумывает: кому такая честь выпадет? «Братья, – говорит Ванюша, – отец умер; кто из нас пойдет на могилу читать?» – «А кого охота берет, тот пускай и идет!» – отвечали братья; Ваня пошел. А старшие знай себе коней объезжают, кудри завивают, фабрятся, бодрятся родимые...

Пришла другая ночь. «Братья, я прочитал, – говорил Ваня, – ваша очередь; который пойдет?» – «А кто охоч, тот и читай, а нам дело делать не мешай». Сами заломили шапки, гикнули, ахнули, полетели, понеслись, загуляли в чистом поле! Ванюша опять читал; на третью ночь то же. А братья выездили коней, расчесали усы, собираются нынче-завтра пытать свое удальство перед очами Елены Прекрасной. «Брать ли меньшего? – думают. – Нет, куда с ним! Он и нас осрамит и людей насмешит; поедем одни». Поехали; а Ванюше очень хотелось поглядеть на Елену-царевну Прекрасную; заплакал он, больно заплакал и пошел на могилу к отцу. Услышал его отец в домовине[7]7
  В гробе.


[Закрыть], вышел к нему, стряхнул с чела сыру землю и говорит: «Не тужи, Ваня, я твоему горю пособлю».

Тотчас старик вытянулся, выпрямился, свистнул-гаркнул молодецким голосом, соловейским посвистом; откуда ни взялся – конь бежит, земля дрожит, из ноздрей, из ушей пламя пышет; порхонул и стал перед стариком как вкопанный и спрашивает: «Что велишь?» Влез Ваня коню в одно ушко, вылез в другое и сделался таким молодцом, что ни в сказке сказать, ни пером написать! Сел на коня, подбоченился и полетел, что твой сокол, прямо к палатам Елены-царевны. Размахнулся, подскочил – двух венцов не достал; завился опять, разлетелся, скакнул – одного венца не достал; еще закружился, еще завертелся, как огонь проскочил мимо глаз, метко нацелил и прямо в губки чмокнул Елену Прекрасную! «Кто? Кто? Лови! Лови!» – его и след простыл! Прискакал на отцову могилу, коня пустил в чистое поле, а сам в землю да поклон, да просит совета родительского; старик и посоветовал. Домой пришел Иван, как нигде не бывал; братья рассказывают: где были, что видели; а он как впервой слышит.

На другой день опять сбор; и бояр и дворян у княжих палат глазом не окинешь! Поехали старшие братья; пошел и меньшой брат пешечком, скромно, смирно, словно не он целовал царевну, и сел в дальний уголок. Елена-царевна спрашивает жениха, Елена-царевна хочет его всему свету показать, хочет ему полцарства отдать, а жених не является! Его ищут между боярами, меж генералами, всех перебрали – нету! А Ваня глядит, ухмыляется, улыбается и ждет, что сама невеста к нему придет. «То, – говорит, – я полюбился ей молодцом, теперь она полюби меня в кафтане простом». Встала сама, повела ясным оком, осветила всех, увидела и узнала своего жениха, посадила его с собой и скоро с ним обвенчалась; а он-то, боже мой, какой стал умный да смелый, а какой красавец!.. Сядет, бывало, на коня-летуна, сдвинет шапочку, подбоченится – король, настоящий король! Вглядишься – и не подумаешь, что был когда-то Ванюша.

№181 [8]8
  Записано в Новогрудском уезде Гродненской губ. учителем М. А. Дмитриевым. Язык белорусский. AT 530.


[Закрыть]

Было ў бацька тры сына, два разумные, а трэці дурэнь. Разумные гаспадарылі[9]9
  Хозяйничали.


[Закрыть], а дурэнь сядзеў за пе́чам дый по́пел перасыпаў. Бацька быў стары, і ўміраючы сказаў сынам, каб яны тры ночы зраду хадзілі над магілай каравуліць. На першую ноч пашоў старшы сын, і як надышла поўнач – заснуў і, нічога не бачыўшы, вернуўся дадому. На другую ноч пашоў сярэдульшы[10]10
  Средний.


[Закрыть], і ён таксама нічога не бачыў і вернуўся. На трэцюю ноч пашоў дурэнь; ён сядзеў цэлую ноч, і ў самую поўнач выскачыў конь, а на том кані залатая шарсцінка[11]11
  Шерсть.


[Закрыть] і срэбная шарсцінка, а уздечка брыльянтовая. Ён глядзеў на таго каня, глядзеў, а после разам усхапіўся[12]12
  Схватился.


[Закрыть] дый злавіў. Вырываўся той конь, вырываўся, а после кажэ чалавеческім голасам: «Панычіку, дура́чку! Пусці мяне; я табе буду ў вяликай прыгодзе і адгодзе, і як чаго трэба будзе, то свісні па мяне – і я зараз прыбягу». Дурэнь пусціў таго каня, дай сам прышоў дадому.

Удома даведаўся, што будзе выхадзіць кралеўна замуж за таго, хто конно[13]13
  На коне, верхом.


[Закрыть] даскочыць да ёй на трэці пёнтр[14]14
  Польск. piętro – жилье, ярус, этаж.


[Закрыть]. З усех старон народ зачаў збірацца, і брацця дурня паехалі паглядзець таго дзіва, якое будзе ў караля. Як толькі нікога ужэ ў домі не было, дурэнь вышаў на двор, свіснуў на каня, і ён прыбег з усем прыбором. Дурэнь сабраўся дый паехаў. На дарозе ён дагнаў сваіх браццёў, выбіў іх добра нагайкаю за тое, што яны яго глумяць[15]15
  Бранят (глумятся).


[Закрыть], і сам паехаў далей. Прыехаўшы на кралеўскі двор, ён убачыў графоў, паноў, мужыкоў, жыдоў і ўсякаго народу. Усе скакалі да кралеўны, і ніхто не мог даскочыць, толькі дурэнь як разагнаўся, то ўскачыў на першы пёнтр. На другі дзень ізноў назбіраўся народ, і дурэнь даскачыў на другі пёнтр, а на трэці дзень як скачыў – дак даскачыў да самай кралеўны і ўзяў од ёй персцёнак[16]16
  Перстенек.


[Закрыть]. Дурэнь, узяўшы персцёнак, паляцеў на сваем кані дадому, пусціў каня і сам схаваўся[17]17
  Спрятался.


[Закрыть] за печ. Брацця, прыехаўшы дадому, зачалі расказваць дурню ўсё, што там было: як неякі[18]18
  Какой-то.


[Закрыть] пан біў на дарозе за дурня, як той самы пан даскачыў да кралеўны, ўзяў персцёнак і уцёк[19]19
  Убежал.


[Закрыть].

Аднаго дня сядзяць тые брацця, аж прыежджае асессар і прыказвае, каб ўсе, хто есць у домі, ўзаўтра прыходзілі на кралеўскі двор на рэвізію. Назаўтра пашлі ўсе на рэвізію. Кралеўскія слугі зачалі рэвізаваць усех, хто толькі быў, і на дурневом пальцы знайшлі персцёнак. Павялі таго дурня да кралеўскага палацу[20]20
  Дворца.


[Закрыть], казалі[21]21
  Приказали.


[Закрыть] яго абмыць, адзець, представіць кралеўне; а ён як зачне крычаць: «Я не хачу вашаго адзеня[22]22
  Одежды.


[Закрыть] я маю свае!» – дый выйшаў на двор, свіснуў на свайго каня, адзеўся дый прыйшоў да кралеўского палацу выбраны[23]23
  Убранный.


[Закрыть], як найбагатшы кралевич. Кралеўна як убачыла – дак зараз палюбіла яго і выйшла замуж; а кароль так быў рад, што аддаў ямў свае кралеўства шча жывучы.

Свинка золотая щетинка

№182 [24]24
  Записано П. И. Якушкиным, место записи неизвестно. Текст заимствован Афанасьевым из рукописного собрания П. В. Киреевского.
  AT 530 A (=  АА 530 B. Свинка золотая щетинка). Сказки этого типа отличаются от сказок AT 530 тем, что имеют дополнительные эпизоды, которые составляют продолжение повествования о подвигах героя, совершенных благодаря волшебному коню. В AT учтены только русские варианты, но данный сюжет характерен, хотя и не в одинаковой мере для репертуара восточнославянских народов. Русских вариантов – 42, украинских – 8, белорусских – 4; встречается также в словацких, латышских, эстонских, башкирских, казахских, татарских, узбекских и в некоторых других сказках соседних с восточными славянами народов. Близко соответствует восточнославянским сказкам, например, башкирская сказка типа 530 A (Башк. творч., II, № 19). Мотив добывания для царя животных-диковинок, подобных тем, которые добывает герой сказок типа 530 А, известен сказкам народов Ближнего Востока, – например, персидским (Персидские сказки / Сост. Н. Османов. М., 1959, с. 34—49). В сборнике Афанасьева обстоятельно переданы характерные для восточнославянских вариантов особенности сюжета.
  После слов «ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать» (с. 11) Афанасьевым дана сноска: «В другом списке отец дает дураку в первую ночь Сивку-бурку, во вторую – свинку золотую щетинку, а в третью – коня златогривого; с помощью Сивки-бурки дурак женится на царевне, а потом ему легко уже было исполнить царские задачи, то есть достать свинку золотую щетинку и златогривого коня».


[Закрыть]

Жил старик со старухою; у них было три сына: двое умных, третий дурак. Старик со старухой померли. Перед смертью отец говорил: «Дети мои любезные! Ходите три ночи на мою могилу сидеть». Они кинули между собой жребий; досталось дураку идти. Дурак пошел на могилу сидеть; в полночь выходит отец его и спрашивает: «Кто сидит?» – «Я, батюшка, – дурак». – «Сиди, мое дитятко, господь с тобою!» На другую ночь приходится большому брату идти на могилу; большой брат просит дурака: «Поди, дурак, посиди за меня ночку; что хочешь возьми». – «Да, поди! Там мертвецы прыгают...» – «Поди; красные сапоги тебе куплю». Дурак не мог отговориться, пошел другую ночку сидеть. Сидит на могилке, вдруг земля раскрывается, выходит его отец и спрашивает: «Кто сидит?» – «Я батюшка, – дурак». – «Сиди, мое дитятко, господь с тобою!»

На третью ночь надо среднему брату идти, то он просит дурака: «Сделай милость, поди посиди за меня; что хочешь возьми!» – «Да, поди! Первая ночь страшна была, а другая еще страшнее: мертвецы кричат, дерутся, а меня лихорадка трясет!» – «Поди; красную шапку тебе куплю». Нечего делать, пошел дурак и на третью ночь. Сидит на могилке, вдруг земля раскрывается, выходит его батюшка и спрашивает: «Кто сидит?» – «Я – дурак». – «Сиди, мое дитятко, господь с тобою! Вот тебе от меня великое благословение». И дает ему три конских волоса. Дурак вышел в заповедные луга, прижег-припалил три волоса и крикнул зычным голосом: «Сивка-бурка, вещая каурка, батюшкино благословение! Стань передо мной, как лист перед травой». Бежит сивка-бурка, вещая каурка, изо рту полымя пышет, из ушей дым столбом валит; стал конь перед ним, как лист перед травой. Дурак в левое ушко влез – напился-наелся; в правое влез – в цветно платье нарядился и сделался такой молодец – ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать.

Поутру царь клич кличет: «Кто в третьем этаже мою дочь Милолику-царевну с разлету на коне поцелует, за того отдам ее замуж». Старшие братья сбираются смотреть, зовут с собой дурака: «Пойдем, дурак, с нами!» – «Нет, не хочу; я пойду в поле, возьму кузов да набью галок – и то собакам корм!» Вышел в чистое поле, припалил три конские волоса и закричал: «Сивка-бурка, вещая каурка, батюшкино благословение! Стань передо мной, как лист перед травой». Бежит сивка-бурка, вещая каурка, изо рту полымя пышет, из ушей дым столбом валит; стал конь перед ним, как лист перед травой. Дурак в левое ушко влез – напился-наелся; в правое влез – в цветно платье нарядился: сделался такой молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать. Сел верхом, рукой махнул, ногой толкнул и понесся; его конь бежит, земля дрожит; горы, долы хвостом застилает, пни, колоды промеж ног пускает. Через один этаж перескакал, через два – нет, и уехал назад.

Братья приходят домой, дурак на полатях лежит; говорят ему: «Ах, дурак! Что ты не пошел с нами? Какой там молодец приезжал – ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать!» – «Не я ли, дурак?» – «Да где тебе такого коня достать! Утри прежде под носом-то!» На другое утро старшие братья сбираются к царю смотреть, зовут с собой дурака: «Пойдем, дурак, с нами; вчера приезжал хорош молодец, нынче еще лучше приедет!» – «Нет, не хочу; я пойду в поле, возьму кузов, набью галок и принесу – и то собакам корм!» Вышел в чистое поле, припалил конские волосы: «Сивка-бурка, вещая каурка! Стань передо мной, как лист перед травой». Сивка-бурка бежит, изо рту полымя пышет, из ушей дым столбом валит; стал конь перед ним, как лист перед травой. Дурак в левое ушко влез – напился-наелся; в правое влез – в цветно платье нарядился, сделался такой молодец – ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать. Сел верхом, рукой махнул, ногой толкнул, через два этажа перескакал, через третий – нет; воротился назад, пустил своего коня в зеленые заповедные луга, а сам пришел домой, лег на печи.

Братья приходят: «Ах, дурак, что ты не пошел с нами? Вчера приезжал хорош молодец, а нынче еще лучше; и где эта красота родилась?» —

«Да не я ли, дурак, был?» – «Эх, дурак дурацкое и говорит! Где тебе этакой красоты достать, где тебе этакого коня взять? Знай на печи лежи...» – «Ну, не я, так авось завтра узнаете». На третье утро сбираются умные братья к царю смотреть: «Пойдем, дурак, с нами; нынче он ее поцелует». – «Нет, не хочу; я в поле пойду, кузов возьму, набью галок, домой принесу – и то собакам корм!» Вышел в чистое поле, припалил конские волосы и закричал громким голосом: «Сивка-бурка, вещая каурка! Стань передо мной, как лист перед травой». Сивка-бурка бежит, изо рту полымя пышет, из ушей дым столбом валит; стал конь перед ним, как лист перед травой. Дурак в левое ушко влез – напился-наелся; в правое ушко влез – в цветно платье нарядился и сделался такой молодец – ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать. Сел верхом, рукой махнул, ногой толкнул, через все три этажа перескакал, царскую дочь в уста поцеловал, а она его золотым перстнем ударила в лоб.

Воротился дурак назад, пустил своего доброго коня в заповедные луга, а сам пришел домой, завязал голову платком, лег на полати. Братья приходят: «Ах, дурак! Те два раза молодцы приезжали, а нынче еще лучше; и где этакая красота родилась?» – «Да не я ли, дурак, был?» – «Ну, дурак, дурацкое и орет! Где тебе этакой красоты достать?» Дурак развязал платок, всю избу осветил. Спрашивают его братья: «Где ты этакой красоты доставал?» – «Где бы ни было, да достал! А вы всё не верили; вот вам и дурак!»

На другой день царь делает пир на весь православный мир, приказал сзывать во дворец и бояр, и князей, и простых людей, и богатых и нищих, и старых и малых: царевна-де станет выбирать своего нареченного жениха. Умные братья сбираются к царю на обед; дурак завязал голову тряпицею и говорит им: «Теперь хоть не зовите меня, я и сам пойду». Пришел дурак в царские чертоги и забился за печку. Вот царевна обносит всех вином, жениха выбирает, а царь за ней следом ходит. Всех обнесла, глянула за печку и увидала дурака; у него голова тряпицей завязана, по лицу слюни да сопли текут. Вывела его Милолика-царевна, утерла платком, поцеловала и говорит: «Государь батюшка! Вот мой суженый». Видит царь, что жених нашелся; хоть дурак, а делать нечего – царское слово закон! И сейчас же приказал обвенчать их. У царя известное дело – ни пиво варить, ни вино курить; живо свадьбу справили.

У того царя было два зятя, дурак стал третий. Один раз призывает он своих умных зятьев и говорит таково слово: «Зятья мои умные, зятья разумные! Сослужите мне службу, какую я вам велю: есть в степи уточка золотые перышки; нельзя ли ее достать мне?» Велел оседлать им добрых коней и ехать за уточкою. Дурак услыхал и стал просить: «А мне, батюшка, дай хоть водовозницу». Дал ему царь шелудивую лошаденку; он сел на нее верхом, к лошадиной голове задом, к лошадиному заду передом, взял хвост в зубы, погоняет ладонями по бедрам: «Но, но, собачье мясо!» Выехал в чистое поле, ухватил клячу за хвост, содрал с нее шкуру и закричал: «Эй, слетайтесь, галки, карги[25]25
  Воро́ны.


[Закрыть] и сороки! Вот

вам батюшка корму прислал». Налетели галки, карги и сороки и съели все мясо, а дурак зовет сивку-бурку: «Стань передо мной, как лист перед травой».

Сивка-бурка бежит, изо рту полымя пышет, из ушей дым столбом валит; дурак влез в левое ушко – напился-наелся; в правое влез – в цветно платье нарядился и стал молодец. Добыл утку золотые перышки, раскинул шатер, сам в шатре сидит; а возле уточка ходит. Наехали на него умные зятья, спрашивают: «Кто, кто в шатре? Коли стар старичок – будь нам дедушка, коли средних лет – будь нам дядюшка». Отвечает дурак: «В вашу пору – братец вам». – «А что, братец, продаешь уточку золотые перышки?» – «Нет, она не продажная, а заветная». – «А сколько завету?» – «С правой руки по мизинцу». Отрезали по мизинцу с правой руки и отдали дураку; он в карман положил. Приехали зятья домой, полегли спать; царь с царицею ходят да слушают, что зятья говорят. Один говорит жене: «Тише, руку мне развередила». Другой говорит: «Ох, больно! Рука болит».

Поутру царь призывает к себе умных зятьев: «Зятья мои умные, зятья разумные! Сослужите мне службу, какую велю: ходит в степи свинка золотая щетинка с двенадцатью поросятами; достаньте мне ее». Приказал оседлать им добрых коней, а дураку опять дал шелудивую водовозницу. Дурак выехал в чистое поле, ухватил клячу за хвост, содрал шкуру: «Эй, слетайтесь, галки, карги и сороки! Вам царь корму прислал». Слетелись галки, карги и сороки и расклевали все мясо. Дурак вызвал сивку-бурку, вещую каурку, добыл свинку золотую щетинку с двенадцатью поросятами и раскинул шатер; сам в шатре сидит, свинка около ходит. Наехали умные зятья: «Кто, кто в шатре? Коли стар старичок – будь нам дедушка, коли средних лет – будь нам дядюшка». – «В вашу пору – братец вам». – «Это твоя свинка золотая щетинка?» – «Моя». – «Продай нам ее; что возьмешь?» – «Не продажная, а заветная». – «Сколько завету?» – «С ноги по пальцу». Отрезали с ноги по пальцу, отдали дураку и взяли свинку золотую щетинку с двенадцатью поросятами.

Наутро призывает царь своих умных зятьев, приказывает им: «Зятья мои умные, зятья разумные! Сослужите мне службу, какую велю: ходит в степи кобыла золотогривая с двенадцатью жеребятами; нельзя ли достать ее?» – «Можно, батюшка!» Приказал царь оседлать им добрых коней, а дураку опять дал шелудивую водовозницу. Сел он к лошадиной голове задом, к лошадиному заду передом, взял в зубы хвост, ладонями погоняет; умные зятья над ним смеются. Выехал дурак в чистое поле, ухватил клячу за хвост, содрал шкуру: «Эй, слетайтесь, галки, карги и сороки! Вот вам батюшка корму прислал». Слетелись галки, карги и сороки и поклевали все мясо. Тут закричал дурак громким голосом: «Сивка-бурка, вещая каурка, батюшкино благословение! Стань передо мной, как лист перед травой».

Сивка-бурка бежит, изо рту полымя пышет, из ушей дым столбом валит. Дурак в левое ушко влез – напился-наелся; в правое влез – в цветно платье нарядился и стал молодец. «Надо, – говорит, – добыть кобылицу златогривую с двенадцатью жеребятами». Отвечает ему сивка-бурка, вещая каурка: «Прежние задачи были ребячьи, а это дело трудное! Возьми с собой три прута медных, три прута железных и три оловянных; станет за мною кобылица по горам, по долам гоняться, приустанет и упадет наземь; в то время не плошай, садись на нее и бей промеж ушей всеми девятью прутьями, пока на мелкие части изломаются: разве тогда покоришь ты кобылицу златогривую». Сказано – сделано; добыл дурак кобылицу златогривую с двенадцатью жеребятами и раскинул шатер; сам в шатре сидит, кобылица к столбу привязана. Наехали умные зятья, спрашивают: «Кто, кто в шатре? Коли стар старичок – будь нам дедушка, коли средних лет – будь нам дядюшка». – «В вашу пору молодец – братец вам». – «Что, братец, твоя кобыла к столбу привязана?» – «Моя». – «Продай нам». – «Не продажная, а заветная». – «А сколько завету?» – «Из спины по ремню». Вот умные зятья жались-жались и согласились; дурак вырезал у них по ремню из спины и положил в карман, а им отдал кобылицу с двенадцатью жеребятами.

На другой день сбирает царь пир пировать; все сошлись. Дурак вынул из кармана отрезанные пальцы и ремни и говорит: «Вот это – уточка золотые перышки, вот это свинка золотая щетинка, а вот это – кобылица золотогривая с двенадцатью жеребятами!» – «Что ты бредишь, дурак?» – спрашивает его царь, а он в ответ: «Государь батюшка, прикажи-ка умным зятьям перчатки с рук снять». Сняли они перчатки: на правых руках мизинцев нет. «Это я с них по пальцу взял за уточку золотые перышки», – говорит дурак; приложил отрезанные пальцы на старые места – они вдруг приросли и зажили. «Сними, батюшка, с умных зятьев сапоги». Сняли с них сапоги – и на ногах не хватает по пальцу. «Это я с них взял за свинку золотую щетинку с двенадцатью поросятами». Приложил к ногам отрезанные пальцы – вмиг приросли и зажили. «Батюшка, сними с них сорочки». Сняли сорочки, у обоих зятьев из спины по ремню вырезано. «Это я с них взял за кобылицу златогривую с двенадцатью жеребятами». Приложил те ремни на старые места – они приросли к спинам и зажили. «Теперь, – говорит дурак, – прикажи, батюшка, коляску заложить».

Заложили коляску, сели и поехали в чистое поле. Дурак прижег-припалил три конские волоса и крикнул громким голосом: «Сивка-бурка, вещая каурка, батюшкино благословение! Стань передо мной, как лист перед травой». Конь бежит, земля дрожит, изо рту полымя пышет, из ушей дым столбом валит, прибежал и стал как вкопанный. Дурак в левое ушко влез – напился-наелся; в правое влез – в цветно платье нарядился и сделался такой молодец – ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать! С того времени жил он с своей женою по-царски, ездил в коляске, пиры задавал; на тех пирах и я бывал, мед-вино пивал; сколько ни пил – только усы обмочил!