Текст книги "На разных берегах (Часть 1). Жизнь в Союзе (Часть 2). Наши в иммиграции"

Автор книги: Александр Каган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Что мог ответить Большаков на предложение своего научного руководителя? Ничего, кроме благодарности за высокую оценку его персоны. И вот теперь, с каждым часом приближаясь к России, он не мог не думать о своём будущем. Ему уже 35, пора создавать семью, заводить детей. Он полон сил, располагает необходимыми знаниями, чтобы успешно работать, хочет работать, любит выбранное дело, но как сложится жизнь...?

  

Прошло несколько десятков лет. Однажды утром сотрудников одного из Московских институтов в фойе перед проходной встретило траурное объявление. Оно гласило, что скончался один из старейших сотрудников института кандидат химических наук Большаков.

Кто-то на мгновение останавливался и снимал шапку, глядя на фотографию в траурной рамке, кто-то подходил поближе, чтобы прочесть написанный мелкими буквами текст. Некоторые, преимущественно молодые, проходили без остановки, лишь на мгновение, фиксируя в сознании: “Опять кто-то умер из стариков”.

Через несколько дней состоялись похороны. Накануне в Комитет комсомола вызвали несколько крепких, рослых парней.

– К вам общественное поручение, – обратился к ним секретарь, – партком просил помочь им в похоронах – некому выносить гроб. На завтра вы освобождаетесь на весь день от работы.

После завершения печальной процедуры, когда все начали расходиться, один из парней, не так давно работающий в институте, поинтересовался:

– Кто-нибудь может рассказать хоть немного о Большакове, а то, как получается, – принимал участие в похоронах, а о том, какого человека похоронили, кроме фамилии, ничего не знаю.

Все то ли спешили домой, то ли мало знали об умершем, поэтому промолчали. Откликнулся лишь один, одетый не слишком тепло для прохладного осеннего дня.

– Мы с Большаковым работали в одной лаборатории. Кое-что могу рассказать... Но если не возражаешь, давай зайдём куда-нибудь, посидим, в тепле, возьмём пива...

– Ну, что тебе рассказать, – начал он, когда ребята устроились за не слишком чистым столом какой-то забегаловки, потягивая пиво прямо из горла бутылок.

Как учёный он был довольно известным в своей области – лауреат Сталинской премии. Однако по служебной лестнице высоко не поднимался, несмотря на большой партийный стаж. Я не знаю причин. Может быть, из-за своего несолидного вида? Был он маленького роста, щуплый, с некрасивым простым лицом, большим носом картошкой, изъеденным оспой, маленькими узкими глазами, редкими волосами не то русыми, не то седыми. Одевался очень просто. Даже сверхскромно. В ненастную погоду носил давно вышедшие из моды калоши. Имел неприличную привычку подтягивать брюки, как будто терял их.

Был он замкнутым человеком. Неохотно шел на контакты. Никогда не ходил в столовую – что-то разогревал на плитке из принесённого из дома. Никогда ничего не рассказывал о себе. Ни с кем на работе не был близок. Также скромно он жил. Всю жизнь в общей квартире со множеством соседей и лишь за несколько лет до смерти переехал в хороший дом в квартиру, где его соседями была всего одна семья. В общем, внешне заурядная, серая личность.

В то же время мне рассказывали о его героическом прошлом. Не знаю, правда это или нет, но он якобы служил в гражданскую войну в Красной Армии. В качестве разведчика был заслан в Самару, где обосновались белочехи. За хороший почерк был зачислен в штаб писарем, откуда регулярно передавал своим важные сведения. Много дней как бы балансировал на острие ножа, проявляя завидное хладнокровие и мужество. Каким-то чудом узнал о своём провале. Накануне ареста ночью бежал. Потом воевал с басмачами в Средней Азии. Был награждён высшей в то время наградой – орденом “Красного Знамени”. Получил ранение. Лечился в Москве, а затем пошел учиться и закончил химико-технологический институт. В числе наиболее способных и, одновременно, преданных революции, был направлен на учебу в США. Проучился там два года и вернулся хорошо подготовленным исследователем, а затем всю жизнь проработал в нашем институте.

Его дотошность и скрупулезность при подготовке экспериментов была просто феноменальной. Однажды я был свидетелем того, как он сваривал термопары. Казалось, чего тут может быть проще: скрутил два зачищенных конца проводов и ткнул в электрод. Так нет, Большаков повторял эту процедуру с одними и теми же проводами раз десять, после каждой сварки тщательно рассматривал спай в увеличительное стекло, срезал его, неудовлетворённый результатом, повторял сварку вновь и вновь, пока не убедился, что спай получился нужной формы, нужных размеров, а, главное, хорошо проваренным. Пайку серебром при сборке установки производил с ужасной дотошностью сам лично. Механик, в обязанности которого входило это осуществлять, лишь ассистировал, подавая инструменты. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что лучшего экспериментатора в нашем институте не было.

Расскажу тебе один просто анекдотический случай, который, однако, свидетельствует о выдержке и находчивости Большакова, которые ему, надо полагать, помогали и в гражданскую войну.

Как ты знаешь, мы работаем с горючими и взрывоопасными газами. Периодически нас посещают пожарные инспекторы. Однажды заходит инспектор в комнату Большакова. Стучит вакуумнасос, включены приборы, установка работает. Большаков сидит с дымящейся в мундштуке сигаретой. У инспектора просто глаза вылезли из орбит при виде такого грубого нарушения техники безопасности. Конечно, Большаков не был ни авантюристом, ни невеждой. Он хорошо просчитал, что если бы из установки попал в помещение даже весь находящийся в ней газ, то все равно взрыва бы не произошло, и потому его курение было безопасным. Формально же это было грубое нарушение, влёкшее за собой административное взыскание и другие неприятности.

Инспектор поднял страшный крик. Большаков сидит, пишет. Никакой реакции. Крик продолжается. Большаков безмолвствует. Такая ситуация длилась несколько минут, пока сигарета не затухла. После этого Большаков спокойно обращается к инспектору: “Что вы кричите и мешаете работать?”

– Вы курите, у вас открытое пламя в руке!

– Где? – удивлённо спрашивает Большаков, – Это вы о сигарете? Так она загашена. Можете в этом убедиться.

Инспектор ушел ни с чем.

Но, пожалуй, самым интересным в жизни Большакова было одно событие...

– Что же это?

– Рассказ и так получился очень длинным. Боюсь, что тебе всё это уже наскучило?

– Нет, что, ты! Я слушаю с интересом, а сейчас ты меня прости, заинтриговал. Прошу продолжить, если у тебя ещё есть время, но через минуту. Я только ещё возьму пива.

Важное в жизни Большакова событие, которому я лично для себя не могу найти объяснения, произошло во время его возвращения из Америки в Европу: на борту парохода во время многодневного плавания он встретил девушку – дочку русских иммигрантов, которая после нескольких лет учёбы в США возвращалась к родителям в Лондон. Завязался скоротечный и бурный роман, что совершенно не вяжется с личностью Большакова.

Он закончился тем, что девушка уехала с Большаковым в Россию и стала его женой. Когда мне это рассказали, я просто не поверил: фантастика, сюжет для романа. А, главное, я тебе ещё не сказал, эта девушка, которую звали Маша, была очень красива, голубоглазая с длинными светлыми волосами.

– Я у них там дома видел на стене фотографию очень красивой девушки с длинной косой, может быть, это было она?

– Скорее всего это действительно было её фото. Итак красивая девушка Маша, бросив своих родителей и отказавшись от обеспеченной жизни на цивилизованном Западе, поехала в страшную коммунистическую Россию с невзрачным, сереньким Большаковым, чтобы всю жизнь скромно, даже очень скромно, прожить в коммунальной квартире, без родственников, которых не было ни у того, ни у другого, не заведя детей, не имея, как мне кажется, друзей и интересной работы.

Всю свою жизнь она посвятила Питеру – так он назвался при первой встрече, и так она его звала всю жизнь. Питер! Он был ей и отцом, и мужем, и ребёнком. Она нежно и заботливо ухаживала за этим щуплым, невзрачным человеком, который не отличался хорошим здоровьем. Он был единственным светом в её окне! Сколько я ни пытался найти мотивацию её решения, это так и остаётся для меня загадкой. Да, жизнь удивительна и не всегда понятна! А ты женат?

– Пока нет.

– Я тоже. И ещё не известно, какие сюрпризы ждут нас. А эту старушку очень жаль. Видно, что она одинока и раздавлена горем. Что с ней теперь будет?

Через несколько дней молодые люди случайно встретились в обеденный перерыв.

– Ты ведь интересовался Большаковым, которого мы хоронили, не правда ли?

– Да. А что?

– Тут такие дела...!

– Расскажи поскорее!

– Во-первых, умерла Мария Ивановна!

– Да, что ты?!

– Старушка прожила после смерти мужа ровно месяц. Наверное, умерла от тоски, поскольку до этого сильно не болела. Получилось почти, как в сказке: они жили долго и счастливо и умерли в один день. О её кончине сообщил их сосед. Помнишь, когда мы выносили гроб, в приоткрытую дверь высунулся такой рыжий жлоб – это был он. Он явился к нам в отдел кадров и сообщил, что Марию Ивановну уже похоронили, и со словами: “Нам чужого не надо,” отдал коробку с наградами и документами Большакова.

Ты, наверное, знаешь, что сейчас существует положение, что если в коммунальной квартире освобождается комната, её вправе занять соседи, у которых жилплощадь ниже нормы. Так вот жлобина заявил, что теперь в бывшей комнате Большакова будут жить его дети и он уже начал ремонт. А когда в кадрах поинтересовались, что может быть остался архив, научные записи, имущество, наконец, жлобина в ответ сказал: “Все бумаги и барахло мы повыкидовали. Там не было ничего ценного, а тоже мне учёным назывался”. Конечно, они всё присвоили, поскольку не было наследников. Он бы и ордена присвоил, да, видимо, побоялся, что придётся отвечать за это.

– Наверное он с нетерпением ждал этой комнаты и обстановку в квартире создавал соответствующую.

– Скорее всего, это так и было. У нас немало “хороших” людей, которые за копейку готовы перегрызть горло, а за комнату... Ну, ты сам понимаешь!

Но это ещё не всё. Совсем недавно к нам в лабораторию пожаловали представители компетентных органов, рылись в бумагах Большакова, просили вскрыть его сейф. Оказывается, жлобина вскоре после начала ремонта обнаружил под подоконником за батареей тайник, в котором лежал пистолет. Он сильно испугался и сообщил в милицию. Пистолет оказался заряженным полным боекомплектом, аккуратно смазанным. Было видно, что хозяин хорошо следил за ним. За незаконное хранение оружия Большаков мог схлопотать большой срок. Но не побоялся этого. Он, видимо, вообще ничего не боялся – такой уж был человек.

Я долго думал, зачем ему нужно было оружие, а потом, понял: как человек сильной воли и большого мужества, он хотел всегда быть готовым, если нужно, защитить самое дорогое, что у него было – свою любовь и свою честь. Я уверен, он без колебания направил бы дуло своего пистолета на того, кто сделал бы попытку обидеть Машу. А если бы за ним пришли люди с голубыми петлицами – было такое время, когда могли прийти за любым, тем более за ним, побывавшим в Америке, он отстреливался бы до последнего патрона. Последний оставил для себя. Этот человек не смог бы допустить, чтобы его поставили на колени со связанными за спиной руками в углу мрачного подвала Лубянки в ожидании пули в затылок.

Видимо такую сильную личность, достойную любви, тогда в далёкие 30-е годы среди вод Атлантики сумела увидеть в невзрачном Питере красивая девушка с длинной русой косой.

2001 г.

СТРАСТЬ

Начальнику конструкторского отдела Яковлеву позвонили из отдела кадров:

– У нас ваша служебная записка. Вы пишете, что нуждаетесь в инженерах.

– Да, очень много работы, а конструкторов не хватает.

– Тут сейчас пришла одна женщина. Правда у неё стаж работы не очень велик. Хотите поговорить с ней?

– Конечно. Сейчас спускаюсь.

Навстречу Яковлеву со стула поднялась довольно высокая молодая женщина в светлом пыльнике, который сидел на ней как-то мешковато. “Не умеет одеваться,” – было первой реакцией Яковлева и тут... он увидел её глаза: серые, серые, в которых одновременно было и любопытство, и волнение, и вопрос. “Серые глаза и тёмные волосы – редкое сочетание. Кажется такие женщины нравились одному из русских царей. Ему таких специально разыскивали. А я смогу видеть эти глаза почти ежедневно..”. В груди у Яковлева что-то дрогнуло.

Женщина протянула Яковлеву руку.

– Алина... – уловив его пристальный, заинтересованный взгляд, добавила,–... Петровна.

Задав для порядка несколько вопросов, Яковлев сказал:

– Ну, что же, вы нам подходите. Идите оформляйтесь.

Вскоре Яковлев ощутил, что хочет видеть нового конструктора как можно чаще. Иногда он задерживался около её кульмана дольше, чем это было необходимо. Алина ощущала эту все большую заинтересованность Яковлева в ней, а, вскоре и он понял, что не безразличен Алине, что, увидев его, у неё как-то по-особенному загорались глаза. Между ними рос и креп вначале не заметный другим взаимный интерес.

Однажды Яковлев набрался смелости и, улучив момент, когда они остались вдвоём, сказал:

– Не могли бы вы сегодня задержаться минут на 15. Я должен завершить кое-какие дела. А потом мы могли бы пройтись пешком до метро и поговорить.

Прогулки до метро стали регулярными. Близость росла и вскоре они перешли на “ты”.

– Меня сосватали, – как-то рассказала Алина. – Георгий на 20 лет старше меня. Дома была тяжелая обстановка. Отец выпивал, я была просто вынуждена бежать от родителей. Думала “стерпится, слюбится,” но не слюбилось. Единственная отрада – дочка. Ей 7 лет.

– У меня два сына-близнеца. Замечательные ребята. Женился по любви, но сейчас что-то не так...

Сближение в их отношениях росло и настал момент, когда они оба ощутили, что уже не могут довольствоваться только редкими поцелуями и объятиями...

“Как хорошо там, на “презренном” Западе, – думал Яковлев.– Мужчина приглашает женщину в ресторан, потом они идут в отель. Без проблем снимается номер... У нас же: поход в ресторан – пробои в бюджете семьи, а гостиницы – только по предъявлению командировочного удостоверения и паспорта. А, если с женщиной, предъяви удостоверение о браке. Мужики как-то ловчат: кто где, кто как. В лучшем случае просят на пару часов квартиру у приятеля. Все это так неловко, унизительно. У Яковлева не было приятелей со свободной квартирой,

Время шло, и вот Алина однажды проявила инициативу:

– Моя тётя на лето уезжает на дачу. В её однокомнатной квартире остаются цветы, которые мне поручено поливать. Мне нужен помощник.

В хрущевскую пятиэтажку, где была квартира тёти, они зашли по очереди с интервалом в 10 минут, чтобы усыпить бдительность старушек, вечно сидящих у подъезда, сначала Алина, потом Яковлев.

– Поможешь мне раздеться? – спросила Алина.

Дрожащими руками Яковлев начал расстёгивать пуговицы лифчика и оторвал одну.

– Какой ты неловкий! Или привык, что женщины сами раздеваются?

– Виноват! Опыта маловато, – проговорил Яковлев, сгорая от нетерпения.

Потом было такое...!!!

Когда они, наконец, оторвались друг от друга, уставшая Алина сказала:

– Ты просто гигант! Мой Георгий уже никуда не годится. Любит, в основном, руками, ну а ты...

Периодически они продолжали поливать цветы. Но вот кончилось лето, и с дачи вернулась тётя. Стало грустно.

Однажды в октябре они шли под дождём к метро. Настроение было подстать погоде, и Алина сказала:

– Вчера мне позвонила твоя жена.

– Как это!!! – в ужасе воскликнул Яковлев. – Как она узнала про нас? Что сказала?

– Наверное “добрые люди” с работы “порадовали,” но женщины вообще хорошо чувствуют ситуацию. Однако ты не волнуйся. Маша мудрая женщина. Она не стала говорить, что выцарапает мне глаза или пойдёт жаловаться в партком. Она стала рассказывать о том, какой ты хороший семьянин, как любишь своих детей, сколько внимания им уделяешь.

– Ну и ...?

– Выражаясь языком шахматистов, наша ситуация “патовая”. То положение, в котором мы сейчас находимся, дальше сохраняться не может. Мы мучаемся и, как выяснилось, мучаем своих близких. Окончательное наше сближение просто невозможно. Я уверена, что ты никогда не будешь счастлив вдали от своих сыновей, без ежедневных контактов с ними.

– Об этом мне страшно подумать. Они для меня самое важное в жизни. Горд тем, что я для них главный авторитет. В воскресенье как раз собирался взять их на футбол.

– Вот, видишь, у наших отношений нет будущего. И потому..., потому нам следует расстаться.

– Совсем? Ты с ума сошла... Впрочем... – это, наверное, единственное решение.

На следующий день в кабинет Яковлева зашла секретарь отдела:

– Алина Петровна на сегодня взяла отгул и оставила заявление об увольнении, – секретарь застыла в позе ожидания.

“Наверное, эта сплетница ждёт моей реакции, чтобы потом рассказать о ней “по секрету всему свету”. Нужно собраться, чтобы не выдать себя, чтобы рука не дрожала,” – решил Яковлев и начал вслух читать заявление .

– “...в связи с изменением места жительства...” Что же, причина уважительная, – произнёс он и написал в углу крупными буквами “Согласен”.

2008 г.

СЛАДКОЕ ХОББИ

На кондитерской фабрике, славившейся своими шоколадными изделиями, возникли трудности с теплоснабжением. Их никак не удавалось устранить. Решили пригласить для консультации известного теплотехника профессора Станкевича. Тот прибыл на фабрику со своими аспирантами. Через короткое время уже были готовы рекомендации по устранению неполадок.

Директор фабрики, рассыпаясь в благодарности, принимал профессора в своем кабинете.

– Вы не можете себе представить, как мы вам признательны! Ведь под угрозой была работа всего производства. Вы нас просто спасли! Огромное спасибо! Мы не знаем, как вас благодарить. Назовите любую сумму...

– Работа была несложной и отняла мало времени. Я не возьму денег. Лучше угостите меня хорошими шоколадными конфетами, – профессор хитро улыбнулся.

– С удовольствием.

Профессора проводили в помещение, обставленное шикарной мебелью, и усадили в мягкое кресло. На низком столике разложили наборы в красочных коробках, которых профессор раньше никогда не видел в продаже.

– Это мы производим в ограниченном количестве для номенклатурных работников, – пояснил директор.

Профессор попробовал несколько конфет из разных коробок. Лицо его не выражало восторга. Заметив это, удивлённый директор спросил:

– Вам не понравились наши конфеты?

– Неплохо, но...

– Что-то не так?

– Должен вам признаться, что я уже более сорока лет коллекционирую и апробирую рецепты изготовления шоколада. Не обижайтесь, но немало из собранных мною превосходят...

– Вы задели нашу профессиональную гордость, – произнёс директор, – но сейчас мы вам докажем, что можем производить продукцию самого высокого класса. Разложенные перед профессором коробки забрали и заменили другими. Они отличались ещё большей изысканностью и красочностью оформления. Профессор попробовал и воскликнул:

– Это совсем другое дело! Можете, можете... – и пожал руку удовлетворённо улыбающемуся директору.

– Такие наборы изготавливаются специально только для персон самого высокого уровня: президентов, премьеров и их жён. Вот недавно во время визита короля Ирана Реза Пехлеви у нас побывала королева Сорея – поразительно красивая женщина.

Для вас мы сделали исключение.

– В благодарность за то, что был удостоен столь высокой чести, я, пожалуй, пришлю вам пару рецептов из моей коллекции. Попробуйте сварить такой шоколад, не пожалеете!

2007 г.

ИНТЕРЕСНАЯ КНИГА

– Изольда, ты должна серьёзно подумать о себе!

– Что ты имеешь в виду?

– Годы бегут очень быстро, девочка. Тебе уже скоро сорок. Моё здоровье не ахти. Сколько я ещё протяну? Ты остаешься одна в гордом одиночестве.

– Зачем ты мне сыплешь соль на рану? Хотя уже прошло больше 10 лет, как не стало Юры, я не могу его забыть. Твой сын был так хорош, что ни один из знакомых мне мужчин не может даже приблизиться к его уровню. Наша с тобой потеря была и остаётся невосполнимой.

– А знаю, что ты максималистка. Но, может быть, ты хочешь невозможного? Ты не могла бы немного опустить планку?

– Мы с тобой уже много раз говорили на эту тему. Ты прекрасно знаешь, что я не могу переступить через многое. Да и зачем? Чтобы испортить жизнь двоим, в том числе себе?

– Но как страшна одинокая старость! Сейчас это тебе трудно представить. А что будет через двадцать и тем более тридцать лет, когда ты, возможно, станешь больной и немощной. Меня охватывает ужас при одной мысли о такой перспективе.

– Что же делать? В данном вопросе я бессильна. Может быть такова моя судьба?

– Если считаешь невозможным обрести надёжного спутника жизни, то заведи хотя бы ребёнка.

– Как, без мужа? Без ...

– Да, да! Даже я с позиции консервативного предшествующего поколения считаю это и моральным и нравственным. Ты обретёшь самого близкого тебе человека, который будет рядом с тобой всю твою жизнь. Ему при полной взаимности ты отдашь всю свою любовь, заботу, тепло, нежность. Отдашь всё. Обрести и воспитать такое существо – подарок не только себе, но и обществу. Поэтому я уверена – это нравственно.

– Даже если всё так, как ты утверждаешь, всё равно мне представляется это практически неосуществимым по ряду причин.

– Что ты считаешь препятствием?

– Во-первых, я не вижу мужчины, которого я бы хотела видеть отцом моего ребёнка. Во-вторых, если бы даже такой человек появился, я не представляю себе, как могла бы возникнуть ситуация при которой он мог бы стать отцом моего ребёнка. В третьих ... Впрочем, первых двух моментов достаточно, чтобы считать эту идею нереальной.

– Опустись на землю! Мне недавно рассказывали, как сейчас поступают многие женщины, решившие растить ребёнка без отца. Едут в отпуск на курорт. Короткий роман без всяких обязательств, и всё.

– И ты мне предлагаешь такой путь?! Мама, ты сошла с ума! Разве я смогу при моей брезгливости переспать после нескольких дней знакомства с каким-то мужиком, приехавшим на курорт специально, чтобы развлечься? Нет. И тысячу раз нет. И давай закончим этот разговор.

– Если ты настаиваешь, то давай закончим. Но видит Бог, я стараюсь только для тебя, потому что ты уже давно стала мне родной дочерью. И ты это прекрасно знаешь.

Разговор закончился, и две женщины, которых связала судьба, разошлись в разные углы небольшой московской квартиры. В ней они остались жить после того, как трагически ушел из жизни молодой мужчина. Одна из них оплакивала его, как безутешная мать, другая, как столь же безутешная молодая вдова.

Казалось, после этого разговора каждая из них осталась при своём мнении, но прошло несколько месяцев, и Изольда уехала к тёплому морю в отпуск. Не без колебаний была оставлена на время работа, которая после смерти мужа стала единственным интересом в её жизни. Прощаясь, свекровь напомнила ей о давнишнем разговоре:

– Смотри не упусти шанса. – увидев кислое лицо Изольды, добавила. – Ну сделай это через не могу.

“Конечно, Полина Михайловна искренне желает мне добра, – рассуждала Изольда по дороге на Кавказ, – но то, что она мне предлагает, не может случиться со мной. Я в этом уверена. Это просто чепуха. Однако спасибо профкому за путёвку: отосплюсь, накупаюсь в море, отдохну, и это будет замечательно. Об остальном забудем и думать”.

За первую неделю отпуска Изольда успела уже неплохо загореть, посвежела, в общем, чувствовала себя прекрасно. Много раз она ловила на себе заинтересованные взгляды мужчин. Некоторые предпринимали определённые усилия, чтобы познакомиться с интересной длинноногой брюнеткой, которая приехала в отпуск одна. Однако Изольда, прочтя нескрываемую похоть в их глазах, быстро и довольно резко отшивала этих курортных Дон Жуанов.

Чтобы не набирать вес, она взяла себе за правило после обеда не ложиться вздремнуть, как многие другие. Садилась с книгой в укромном уголке холла дома отдыха. Эта книга, привезенная из Москвы, очень занимала Изольду. Написанное с глубоким пониманием предмета и одновременно с большой теплотой о жизни и творчестве французского импрессиониста Мориса Утрилло волновало и заставляло сопереживать. Вместе с этим певцом Парижа, безумно влюблённым в древний и прекрасный город, Изольда мысленно бродила по уютным парижским улицам уже знакомым ей по романам Гюго, Мопассана и особенно Бальзака, которого она обожала. Бродила, взволнованная красотами Лувра и Версаля, Тюильри и Елисейских полей. В эти минуты она ничего не замечала – была там – в узких улочках Латинского квартала или любовалась величественным зданием Гранд Опера.

– Вы читаете Анри Перрюшо?

Этот вопрос заставил Изольду уйти из мира грез и взглянуть на сидящего в соседнем кресле мужчину. Раньше она его не заметила. Видимо он появился, когда Изольда совершала свою прогулку по Монмартру или набережным Сены.

“У него довольно приятное, интеллигентное лицо и умные глаза, которых не могут скрыть очки с сильными линзами,” – отметила Изольда.

– Да, это Перрюшо. Но почему это вас так удивило?

– Не так уж много людей интересуются у нас импрессионистами, а тем более читают такую редкую книгу о них. Это просто уникально!

– Я люблю импрессионистов, особенно Ренуара, Моне, Дега. Но вот об Утрилло мало что знаю и, признаюсь, читаю эту книгу с большим интересом.

– Мне тоже очень симпатичен этот художник. Когда я был в Париже, то искал улицы и здания, знакомые по его картинам. И, представьте себе, многие находил.

– Так вы были в Париже? В наше время побывать за границей – и тем более во Франции – это просто чудо!

Беседа становилась интересной. Было решено её продолжить вечером на прогулке после ужина.

“О море в Гаграх! О пальмы в Гаграх! Кто вас видал, тот не забудет никогда!” Изольде хотелось каждый раз повторять эти слова из популярной песни, когда она попадала на приморский бульвар, соединяющий Старые и Новые Гагры. Действительно, каждый, кто бывал здесь, особенно в вечерние часы, не мог оставаться равнодушным. По одну сторону неясные очертания близких гор с мерцанием огоньков в домах разбросанных по склонам. С другой стороны бескрайность моря, тонущего в сгущающихся сумерках. Негромкий шорох прибоя, пальмы, магнолии. Наконец, пьянящий сладкий запах южных цветов, листьев, трав, которым невозможно надышаться, потому что хочется дышать ещё и ещё. Изольда наслаждалась всем этим, одновременно слушая Германа. Он делился впечатлениями о виденном им в музеях Парижа. О тех бесценных сокровищах искусства, около которых, как думалось Изольде, ей никогда не доведётся стоять рядом. Внезапно Герман остановился.

– Давайте найдём какой-нибудь междугородний телефон. Я должен позвонить Олечке.

– Кто это? – как бы автоматически опросила Изольда.

– Это моя жена, мы женаты уже 15 лет. Все эти годы мы выезжали на отдых вместе. Вот и в этом году были куплены две путёвки. Однако в последний момент Олечку не отпустили на работе – срочные дела. Тогда я тоже решил не ехать. Так она меня буквально выпихнула. Я действительно нуждался в отдыхе – этот год выдался таким напряжённым! Я звоню ей каждый день – она волнуется за меня, я за неё. Ей одиноко. У нас пока ещё нет детей. Мы не спешим их заводить, хочется пожить для себя. Дети так связывают!

“У нас с Юрой тоже не было детей, но не потому, что мы их не хотели – просто не успели. А как жаль!” – с грустью подумала Изольда.

После звонка они продолжили прогулку. Герман по-прежнему вёл рассказ, но уже как-то более рассеяно”.Вот он сейчас общается со мной, а думает о другой”, – решила Изольда. Однако это её совсем не задевало. – “Там своя жизнь, в которую я не собираюсь вторгаться. Мне просто интересно слушать, и всё”. Прощаясь, Герман предложил завтра вместе отправиться на пляж.

На другой день по дороге на пляж Изольду одолевали нелепые мысли.

“Конечно, он очень культурный человек, многое знает и мне с ним интересно, но..., а если у него уродливо кривые ноги или ужасно волосатая грудь, как у обезьяны. Мне будет это неприятно, и я едва, ли смогу это скрыть”. Ей было стыдно этих мыслей, но они навязчиво лезли в голову, и Изольда с опаской поглядывала на шагающего рядом Германа.

Но волнения оказались напрасными.

Успокоенная Изольда отдала себя объятиям утреннего солнца. Оно ощущалось всем телом, даже закрытыми глазами, как что-то розовое, проникающее через сомкнутые веки глаз. Невольно улыбаясь этому состоянию блаженства, Изольда слушала очередной рассказ Германа. Вдруг он прервался. Изольда открыла глаза и увидела, как Герман, склонившись к ней, близоруко щурясь, внимательно рассматривает её руку.

– У вас такие красивые руки, такие длинные, тонкие пальцы! Наверное, такие же у Плисецкой. Вы помните Умирающего лебедя Сен-Санса в её исполнении?

С этими словами Герман взял её руку и поднес к губам. Прикосновение его губ не вызвало у Изольды никаких ощущений. Но вот он случайно, а может быть и нет, коснулся её щекой. Прикосновение этой короткой мужской щетины ударило, как током, заставило всё тело вздрогнуть.

Не успела Изольда по возвращении переступить порог квартиры, как сгорающая от нетерпения свекровь задала вопрос, не дающий ей покоя:

– Ну, ты выполнила мой наказ?

– Может быть, – Изольда смущённо покраснела, – Точно скажу тебе недели через две.

– Ах, ты, моя умница!

Старушка заключила Изольду в объятия.

Прошли годы. Многое изменилось в судьбе страны и живущих в ней людей. Никогда раньше не могла себе представить Изольда, что на пороге своего 70-летия будет жить в Америке. Но так случилось, и в погожий апрельский день впервые после зимы она попала на океан. Немного прошлась по деревянному настилу эстакады, тянущейся вдоль пляжей Брайтона, и устало присела на лавочку. На краю её, углубившись в чтение сидел неопрятно одетый старик. Он был очень увлечён. Как и все очень близорукие люди, держал книгу близко к лицу и потому Изольда не могла не увидеть обложку. Она была поражена.

– Вы Герман? – спросила она, не отдавая себе отчёта, зачем это делает.

– Откуда вы знаете моё имя?

– Мало, кто читает такие редкие книги об импрессионистах, – почти процитировала Изольда, запомнившуюся ей фразу.

Старик посмотрел на неё изучающим взглядом. Было видно, что компьютер его памяти усиленно работает. Наконец, удивлённый и растерянный, он воскликнул:

– Неужели это вы, Изольда?

Изольда кивнула головой.

– Как давно это было! Не знаю, как вам это сказать... я тогда отступил от своих правил, и это был единственный раз в моей жизни! Я потом часто задавал себе вопрос, как это могло произойти? Ведь я любил свою жену и у нас был прекрасный союз. Видимо во всем виноваты Гагры: это солнце, это море – всё это вместе и конечно вы, ваши руки... всё это было прекрасно, но так скоротечно, что порой мне казалось, что всё это – приснилось. Да и вся жизнь пронеслась так быстро! В прошлом году я похоронил Олечку. А детей мы так и не завели. Теперь я один, поэтому так неухожен.