Текст книги "На разных берегах (Часть 1). Жизнь в Союзе (Часть 2). Наши в иммиграции"

Автор книги: Александр Каган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

А л е к с а н д р К а г а н

НА РАЗНЫХ БЕР Е ГАХ

РАССКАЗЫ

2011

Александр Каган

НА РАЗНЫХ БЕРЕГах

Рассказы.

Издательство Publishing House GelaNY,

Нью-Йорк, 364 стр., 2011 год

В своей третьей книге, изданной в США, автор предстал перед читателем как вдумчивый, наблюдательный писатель, искренне сострадающий людям, где бы они ни жили, критически относясь ко всему негативному в нашей жизни.

Художественное оформление книги

Юлии Сокол о вой

Copyright © Александр Каган

All rights reserved.

No part of this book may be produced in any form without permission in writing from the author.

Автор выражает свою глубокую

благодарность за неоценимую помощь

в создании этой книги Почётному

гражданину города Нью-Йорк Белле Б е ри.

ЖИЗНЬ В СОЮЗЕ

ПРОПАСТЬ

Отец Виктора работал гардеробщиком в театре. Семья жила на чаевые, из которых часть денег отдавалась хозяину. Жили скромно, но и не бедствовали.

Витя был мальчиком с обострённым чувством враждебности к несправедливости. Во дворе никого не обижал, заступался за слабых. Когда стал подростком, часто задумывался, почему так по-разному живут люди. Как бы сделать так, чтобы не было бедных и обездоленных? Революцию с её лозунгом “Свобода, равенство, братство!” воспринял с радостью и надеждой на лучшее будущее.

Когда настало время идти в армию, поступил на службу в ЧК. Он был рад этому выбору, так как борьба с преступниками и врагами народа в его представлении в полной мере соответствовала его идеалам борьбы за справедливость.

Отряд, в котором служил Виктор, осуществлял патрулирование улиц, охрану различных объектов. В 1920 году на страну, измученную разрухой, надвинулось новое несчастье – голод. Отряд направили на Павелецкий вокзал: надлежало в соответствии с декретом т.Ленина изымать продовольствие у прибывающих в столицу пассажиров. Виктор, который проявил себя исполнительным и дисциплинированным бойцом, был назначен старшим группы из 20 человек.

У пассажиров, задержанных со значительным количеством продовольствия, предназначенного явно для спекуляции, оно конфисковывалось, а их самих арестовывали. Но приходилось отбирать продовольствие и у людей, которые везли его в ограниченном количестве для личного потребления. Ежедневно Виктор был свидетелем душераздирающих сцен, когда у умоляющих и плачущих людей порой силой отбирали их скудные запасы. Эта работа с каждым днём вызывала всё большую неприязнь. Особенно тяжелое впечатление произвёл один эпизод. По перрону шел бородатый крестьянин в поддёвке, лаптях и с заплечным мешком, обвязанным верёвкой. Когда бойцы обнаружили в мешке сухари и стали отбирать его, мужик заплакал и вцепился в мешок.

– Сыночки, пожалейте! – заголосил он. – У меня здесь брат с семьёй, старики родители. Голодуют. Жена в деревне два месяца пекла хлеб, сушила сухари. Мы и наши пятеро детей жили впроголодь, чтобы собрать это. Сжальтесь, сыночки! Оставьте хоть малость!

– Правда, давайте оставим ему немного, – предложил Виктор.

– А как же декрет? – возразил кто-то.

Когда несколько человек силой оторвали мужика от мешка, он сел на землю и завыл, как затравленный волк. Это было невыносимо.

В какой-то из дней стало известно, что на дальних путях стоит пассажирский вагон и из него в крытый грузовик выгружают продовольствие: банки с маслом, мешки с крупой и сахаром. Через несколько минут бойцы оцепили вагон. Погрузка прекратилась. В распахнутой двери вагона появился усатый человек в папахе и бурке. На груди его блеснул орден “Красного знамени”.

– Кто здесь старший?

Бойцы указали на Виктора.

– По какому праву вы здесь своевольничаете? Да вы знаете, кто я? – грозно спросил он.

– Я вас не знаю, но это не важно. Мы выполняем приказ и должны конфисковать у вас продовольствие.

– Я командующий армией Южного фронта. У меня в подчинении тысячи таких, как ты. Да я тебя сейчас... – и он начал расстёгивать висящую у него на боку деревянную кобуру, чтобы достать оттуда маузер.

– Вы что, не знаете о декрете т. Ленина? В стране голод. В Поволжье доходит до людоедства. Уверен, что вы коммунист. И вам не стыдно?

– Ладно! – скрежеща зубами проговорил командующий армией. – Заберите продукты обратно в вагон, – приказал он производящим погрузку красноармейцам, – а я уехал.

Через несколько часов уполномоченный ЧК по Павелецкому вокзалу вызвал Виктора.

– Звонили с Лубянки и приказали оцепление с вагона снять.

– Как же так? А декрет т. Ленина? Там же не сказано, что кому-то нужно делать исключение.

– Понимаешь, Витёк, есть люди, у которых особые заслуги перед республикой .

– Его заслуги оценены. Он награждён орденом.

– Ну, сам посуди. У нас есть люди, которые выполняют особо важную и ответственную работу для всей республики, для всего народа. Это народные комиссары, военачальники и другие. Как они смогут эффективно работать, если они сами и их семьи будут голодать?

– Разве его дети более голодные, чем дети других? И как же быть с нашим лозунгом “о равенстве”?

– Хорошо. Мы потом ещё поговорим. Ты устал. Собери своих ребят, отправляйтесь отдыхать.

После этого случая Виктор окончательно понял, что то неравенство, которое было раньше, приобрело новые формы – неравенства между начальниками и остальными людьми.

Когда закончился срок службы, Виктор поспешил расстаться с винтовкой, поступил на курсы электротехников, потом работал на заводе.

К сожалению, пропасть между руководящей элитой и народом начала рождаться почти сразу после революции. Она расширялась и достигла невиданных размеров. По одну сторону этой пропасти были элитные дома, пайки, закрытые распределители, больницы, санатории, госдачи, персональные машины и многое другое. По другую – полурабы – колхозники, стоящий в очередях за продуктами народ, деревянные уродливые бараки с удобствами во дворе, щедро украсившие собой необъятные просторы страны.

Виктор прожил долгую жизнь. И до самых последних дней ему часто снился плачущий бородатый мужик в лаптях, которого силой отрывают от мешка с сухарями.

2005 г.

СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО

Когда началась война, мне было шесть лет. Наша семья жила, в Белоруссии в Бобруйске, еврейское население которого составляло 80% всех горожан, то есть около 120 000 тысяч человек.

После прихода Гитлера к власти до нас доходили вести о судьбе евреев в Германии, позже в Польше. Чувствуя приближение войны, многие волновались. Однако старики уговаривали: “В 20-е годы немцы были здесь, но евреев не трогали. Больше доставалось от своих: петлюровцев, махновцев. Так что не паникуйте: немцы культурный народ – нас не тронут”.

Однако мой мудрый папа был с этим не согласен, и после первой же бомбардировки города 22 июня мы, несмотря на причитания бабушки: “Вейс мир! Что будет с нашим домом?!,” немедленно собрались в дорогу.

У нас не было лошади, и весь наш транспорт состоял из тележки, на которой папа – столяр-краснодеревщик иногда развозил заказы клиентам. На эту тележку покидали кое-какие носильные вещи, усадили моего 4-х летнего брата и двинулись в путь. Мама, бабушка и дедушка поочерёдно несли на руках мою 2-х летнюю сестрёнку. Я же шагал, держась за руку кого-нибудь из взрослых.

Выйдя из города, мы устремились по просёлочной дороге на восток. Дорога была забита в основном пешеходами, среди которых было много детей и стариков. Несмотря на то, что это были только гражданские люди, немцы бомбили несчастных, измученных беженцев. Многие погибали, не успев сбежать с дороги и укрыться где-нибудь в канаве. Голодная сестрёнка всё время плакала и просила есть. Отец у кого-то выменял буханку хлеба, и девочке стали давать ломтик, который она долго жевала. Большую панику вызывали выбрасываемые с самолётов обрезки рельсов с многочисленными просверленными отверстиями. Падая, они издавали ужасный, действующий на психику вой. Часто разносились слухи, что немцы сбросили десант и вот-вот нас всех перестреляют. Люди чуть ли не сходили с ума от страха.

Так пешком мы добрались до Рогачёва. Там с муками втиснулись в теплушку и оказались на Урале. У отца с детства был повреждён коленный сустав, он хромал и не подлежал мобилизации. На Урале он начал работать на фабрике, и мы прожили там до 1946 года. За год до окончания войны похоронили дедушку.

Но вот закончилась война, и мы вернулись в родной Бобруйск, в котором теперь проживало только 15000 евреев – тех что эвакуировались. Остальных немцы расстреляли ещё в 1941 году, а, отступая, город сожгли.

К нашей огромной радости, наш дом на окраине города уцелел. Но он оказался заселённым. В нём жил милиционер. Это была странная личность. Как стало потом известно, он был сначала полицаем, потом чудесным образом превратился в партизана и, наконец, в милиционера. Нас этот мрачный человек не пустил даже на порог, и мы вынуждены были скитаться от дома к дому в поисках ночлега. Чтобы пресечь наши попытки вернуть дом, он сделал так, что отца арестовали, обвинив в том, что он самовольно покинул на Урале важное оборонное предприятие, хотя там, на фабрике, все эти годы он изготавливал скамейки и табуретки.

Мы были в отчаянии, не зная, что делать. Кто-то посоветовал написать Калинину. И, как ни странно, это помогло: нам вернули дом и выпустили отца. Он вернулся совершенно больным: его били и морили голодом. Попав в наш дом, мы обнаружили, что в нём нет ничего: ни мебели, ни вещей, ни посуды. Бабушка зашла к соседу белорусу в надежде выпросить хоть что-нибудь из старья. В гостиной она увидела наш диван, который папа с особым старанием очень давно изготовил для своей семьи: мягкий, обитый плюшем, с двумя валиками по бокам, зеркалом и резной полочкой над головой сидящих.

– Боже мой! Наш диван! – в слезах воскликнула бабушка, надеясь вновь увидеть его у себя дома.

– Хорошо, что ещё остались живы! – прорычал сосед. – Иди, и чтобы ноги твоей здесь больше не было! – Бабушка съёжилась...

Долгое время мы спали на полу, а через несколько месяцев папа умер. Побои в милиции не остались без последствий.

Многие годы бедная мама, не имевшая никакой специальности, мучилась, чтобы прокормить своих малолетних детей. Помню, что меня постоянно не покидало чувство голода, а в школе, когда нас часто заставляли повторять: “Спасибо товарищу Сталину за счастливое детство!,” мне хотелось плакать.

2008г.

ПРОМАХ

Состоялось внеочередное собрание Правления Союза писателей. Предстояло обсудить написанный ещё до войны роман одного советского писателя с еврейской фамилией. Это был известный писатель, прославившийся в годы войны своими пламенными антифашистскими статьями в газете “Правда”. В них он яростно клеймил коричневую чуму, призывая все советские народы на борьбу с ней. Сразу после войны он был награжден высшей наградой – орденом Ленина за весомый вклад в дело Победы.

Но вот настали иные времена. Был разгромлен еврейский антифашистский комитет, его члены репрессированы, закрыт еврейский театр, убит Михоэлс. Тут ко времени вызвать на ковёр избежавшего ареста писателя с еврейской фамилией, продемонстрировав высшим властям своё раболепие.

Присутствующие выступали один за другим, беспощадно клеймя роман, спеша тем самым продемонстрировать свою лояльность. Говорилось разное: о низкопоклонстве автора перед Западом, о недостаточном прославлении страны советов и советского образа жизни, о замалчивании руководящей роли коммунистической партии и т.д. и т.п.

В своей обычной ироничной манере не преминул пожурить автора и классик советской литературы. Тот самый, о котором ходили слухи, что настоящим автором его единственного романа является умерший белогвардейский офицер.

Наконец на трибуну бодро вбежал молодой амбициозный писатель, интриган и карьерист, стремящийся всеми силами пробиться в Правление Союза.

– Публикация данного романа – больший промах издательства “Художественная литература”. Я возмущен тем, что подобные книги засоряют нашу советскую литературу, – проговорил он с надрывом. – Нам нужно решить, может ли автор такого романа быть членом нашего Союза.

– К этому вопросу мы перейдём чуть позже. А сейчас давайте дадим слово автору романа. Я думаю, что после всего сказанного здесь, ему есть над чем задуматься и что сказать нам в свое оправдание, – проговорил председательствующий.

Он давно завидовал более талантливому писателю с еврейской фамилией, не скрывал своей неприязни к нему и теперь предвкушал удовольствие увидеть того униженным.

Между тем писатель с еврейской фамилией, просидевший всё обсуждение с лицом, не выражавшем никаких эмоций, медленно поднялся на трибуну.

– Я внимательно слушал всё, что здесь говорилось, – начал он, – и понял, что за свою долгую жизнь так и не научился разбираться в людях, отличать зёрна от плевел. И в этом, признаюсь, моя ошибка.

Здесь говорилось много разного и часто много вздорного. Я не буду вступать в полемику. Хочу лишь ответить одному молодому человеку, который утверждал, что всё это я напридумывал, сидя в своей квартире в Москве на улице Горького. Хочу привести пример, который я приводил студентам в Литературном институте. Я рассказал тогда им, как однажды ко мне домой пришел за консультацией начинающий писатель. У меня болела голова, и я, извинившись, что не могу начать с ним сразу беседовать, принял таблетку от головной боли. Не прошло и минуты, как он осведомился, прошла ли моя голова. Я понял, что его голова ещё никогда не болела. И если, вдруг, ему захочется описать головную боль, то как далеко это описание будет от реальности. Думаю, что многие знают, что я долго жил во Франции, был там свидетелем многих событий. Настоящий писатель может писать только о том, что сам пережил, что пропустил через себя. Этими принципами я руководствовался, работая над всеми своими произведениями.

Могу информировать тех, кто этого не знает, что роман переведен на двадцать иностранных языков и издавался за рубежом несколько десятков раз. Полагаю, это о чём-то говорит.

Ещё хочу сказать, что получил сотни писем, в которых читатели не по принуждению, а совершенно искренне благодарят меня за этот роман.

Среди множества этих писем для меня особенно ценно одно. Оно короткое, поэтому позволю себе его зачитать, – писатель вынул из кармана сложенный листик бумаги: “Я с интересом прочитал ваш роман. Вы написали умную и нужную книгу. Спасибо вам за это. И.Сталин”

Председательствующий онемел. Лицо его покрылось красными пятнами. Застыли в изумлении сидящие в президиуме члены Правления. В зале несколько минут стояла гнетущая тишина, пока, пошептавшись с президиумом, председательствующий не очень уверенным голосом не объявил: – Заседание закончено. До свидания.

... Через несколько дней Правление Союза писателей единодушно проголосовало за присуждение автору романа Сталинской премии 1-ой степени.

2009 г.

ЭДИСОНОВ БРАТ

Мужчина спешил к поезду, волоча санки с тяжёлым рюкзаком. Рядом шли люди, увязая в рыхлом снегу нечищеного тротуара маленького подмосковного города. Вдруг мужчина ощутил, что поклажа стала намного легче. Оглянулся и увидел, как какие-то парни, подхватив его рюкзак, побежали к проёму в заборе, окружавшем здание заброшенной фабрики. Мужчина бросился вслед за ними. Стараясь не отставать, вбежал, в полуразрушенный цех, где его схватили за руки и связали.

– Отдайте мой рюкзак! – в отчаянии кричал мужчина.

– Ты что разоряешься? – обратился к нему главарь шайки в кепке с коротким козырьком. – “Мой рюкзак, мой рюкзак!” – передразнил он. – А может быть он мой? Чем докажешь? И что ты вообще за птица?

– Я инженер. Мы вместе с местными специалистами разрабатываем одну электронную систему...

– Чего, чего?

– Ну, как бы объяснить вам попроще? Сейчас у многих в домах телевизоры с крохотным экраном. Люди мучаются. В них всё плохо видно. Устанавливают линзы с водой. Но это мало помогает. Мы работаем над устройством, которое позволит создать телевизор с большим экраном. Это очень нужно людям. В рюкзаке детали устройства и приспособления для изготовления. Там нет ничего интересного для вас. Очень прошу! Отдайте рюкзак!

– Ну-ка, Заморыш, ты как самый смышлёный загляни в мешок!

– Там какие-то железки с проводами. Ни денег, ни вещей нет, – сообщил тот через короткое время.

– Ладно. Злодей, покарауль его! А мы пойдём, помозгуем. Шайка скрылась в темном проеме двери.

– Я думаю, нужно замочить его, а железки продать, – высказался первым долговязый Ротшильд. – Раз это такое важное дело, деньжищ слупим тьму.

– Дурак! Куда ты это продашь? Кто будет с нами разговаривать и что мы сможем объяснить с нашим незаконченным начальным?

– У меня незаконченное среднее, – вякнул кто-то.

– Знаем, знаем тебя, отличник! Как ты по два года сидел в каждом классе!

– Я опасаюсь, – вступился осторожный Череп, – что, возможно, этот фрайер подстава. Отпустим его, а он побежит к мусорам и вскоре всех нас здесь заметут.

– Кто ещё хочет побазарить?

Все остальные молчали, и тогда после некоторого раздумья, главарь сказал:

– Возможно, мужик не брешет и эти железки принесут большую пользу. Моя мать, к примеру, даже в очках мучается и почти ничего не может увидеть в этом КВНе. Хоть нас называют отбросами общества, мы не враги своему народу и, если от железок будет польза людям, их надо отдать. Поэтому мужика отпустим и даже дадим ему охрану, чтобы какая-нибудь другая братва его по дороге не ограбила. Если же окажется, что железки фуфло, а он подстава, охрана его замочит.

– Мы тебя отпускаем, Эдисон! – вскоре сообщил он связанному.

– Я не Эдисон, а Николай Смирнов.

– Ладно, Николай Эдисон. Мы решили тебе поверить. Бери свои железки и дуй, чтобы поскорее сделать телевизор с большим экраном. Может быть, и моя мать доживёт до этого и порадуется. Даем тебе охрану, чтобы опять не стырили твой мешок. Она доведет тебя с железками до самого твоего завода, или как его ... С тобой поедут Заморыш и Злодей.

Когда трое подозрительных мужиков уселись в полупустом вагоне электрички, сидящая поблизости женщина в испуге схватила свои вещи и отодвинулась подальше. Злодей тотчас достал бутылку и спросил инженера:

– Будешь?

Услышав отрицательный ответ, сказал:

– Ну и дурак! А мы будем.

В основном он пил сам и вскоре заснул. А Заморыш всю дорогу разговаривал с инженером.

К вечеру они прибыли в Москву, и инженер повёл всех ночевать к себе домой. Его мать настороженно отнеслась к гостям, но, не подав вида, напоила их чаем и постелила на кухне на раскладушках.

– Ты теперь убедился, что он не легавый, – шепотом проговорил Заморыш Злодею. – Разве легавый привёл бы нас к себе домой? Эдисон – настоящий инженер, – продолжал с завистью Заморыш. – Он рассказал мне так много интересного об электричестве!

На другой день они проводили инженера к зданию с вывеской: “НИИ Радиоэлектроники” и остались ждать на лавочке вблизи входа. Через какое-то время инженер появился и, не скрывая радости, сообщил: “Эксперты одобрили разработку. Уверен, что через пару лет все мы сможем пользоваться телевизорами с большим экраном.

Вечером “охранники” уезжали домой. Улучшив момент, когда станционный туалет опустел, Заморыш сказал Злодею:

– Поезжай один. Я остаюсь. Хочу здесь поучиться. Эдисон обещал помочь – уж больно меня заинтересовало электричество.

– А что в нём интересного?

– Ты понимаешь, как ток бежит по проводам?

– Нет. Но на кой мне это надо?

– Дубина! А я хочу это понять. Может быть, стану грамотным, как Эдисон.

– Балда! Для этого надо учиться полжизни! Да ещё мозгами тронешься!

– А я всё-таки хочу попробовать. Может быть, когда-нибудь и сам придумаю полезную штуку...

– Ты это серьёзно?

– Вполне.

– Так не едешь?

– Нет.

– Значит, ты решил завязать? – с угрозой спросил Злодей. –Знаешь, что за это полагается?!

– Передай Плешивому, что я ему очень благодарен за то, что приютил меня. Ведь я умирал от голода. Побирался по помойкам. Я этого никогда не забуду. И, конечно, я никогда не продам братву.

– Это твоё последнее слово?

– Да.

– Ну, что же, прощай Эдисонов брат. – С этими словами, в ответ на протянутую для прощания руку Заморыша, Злодей всадил ему нож в грудь.

Вскоре на малине состоялась встреча Злодея с братвой.

– Да, измена должна быть наказана, – произнёс Плешивый, выслушав рассказ Злодея. – Но, может быть, Заморыш, а у него была хорошая голова, со временем стал бы ещё одним Эдисоном и тоже придумал что-нибудь полезное людям. Но это полезное мы уже никогда не увидим, а жаль... Давайте помянем его, – и он стал разливать из бутыли в подставленные гранённые стаканы мутную жидкость.

2008 г.

НЕУДАЧНИК

– Я хочу с тобой серьёзно поговорить, – начала Катя, когда. Сергей уже собрался уходить на работу.

– Может быть, перенесём разговор на вечер?

– Нет, я больше не могу ждать! Наша совместная жизнь с тобой не складывается. Прежде чем расписаться, мы решили пожить вместе. Это длится уже почти полгода, и я окончательно убедилась, что мы должны расстаться.

– Я тебя не устраиваю, как мужчина...?

– Нет, с этим все в порядке и человек ты такой, с которым можно ладить, но ты не можешь хорошо ориентироваться в ситуации, показать себя должным образом окружающим и особенно начальству, недостаточно активен, а ведь иногда нужно кого-то отодвинуть с дороги плечом. Нет, я не говорю идти по трупам. Такова жизнь. В общем, ты размазня, неудачник.

– Но, Катенька...

– Можешь не продолжать, знаю, что ты мне скажешь... Я это уже слышала. Ну посмотри, как мы живём! Тебе 29, а ты простой инженер проектного отдела. Какие зарплаты уже получают твои одногодки! А твоя эта жуткая коммуналка на Сретенке! Я её просто ненавижу, так же, как и твоих кошмарных соседей! Пословица: “С милым рай и в шалаше” устарела. Она была хороша в те времена, когда у всех были удобства во дворе. Ну разве так можно жить во второй половине двадцатого века?! Я больше так не могу! Давай расстанемся, как цивилизованные люди: без скандалов и сцен. Останемся друзьями. Я сегодня возвращаюсь к родителям.

– Но...

– Не уговаривай меня, пожалуйста. Моё решение окончательно. “Лодка любви разбилась о быт,” – грустно улыбнулась она.

Сергей был подавлен. “Лодка любви разбилась о быт, лодка любви разбилась о быт,” – не переставая повторял он. Работа не ладилась.

Всё валилось из рук. В обед не пошел в столовую – кусок не лез в горло. Не испытывая особых надежд, направился в профком.

– Как продвигается очередь на жильё? Моя жизнь рушится, жена решила уйти от меня – не может больше жить в коммуналке, где по утрам нужно занимать очередь в туалет! Когда я смогу получить хоть что-нибудь?

Ответственная по соц. быт. сектору достала толстую тетрадь.

– Смотрите, какой у нас огромный список претендующих на улучшение жилищных условий. В этом году мы заселили дом на 40 квартир, но это капля в море для коллектива в 1500 человек. В первую очередь мы обеспечиваем ветеранов войны, матерей одиночек, многодетные семьи. Ваша площадь, кстати, превышает минимальные 8 квадратных метров на человека. Так что вам ждать долго.

– Сколько же?

– До пенсии, – грустно пошутила она.– Советую копить на кооператив или взять в долг.

“Копить, – уныло подумал Сергей, – и с такой-то зарплатой? Занять? У кого и как потом отдавать?”

Ни на что не рассчитывая, он всё же обратился к руководителю группы:

– Алексей Петрович! Как насчёт повышения зарплаты? Жить не на что, налоги, заёмы... Остаются гроши. От меня решила уйти жена.

– Хорошая жена не уйдёт! Шучу! А с зарплатой дела неважные. В институте сейчас на это денег нет. Возможно, весной удастся прибавить кое-кому рублей по сто. Ты, кстати, сколько у нас работаешь?

– Три года.

– У нас люди ждут прибавки значительно дольше. Вот года через три, если будешь работать так же хорошо, как сейчас, прибавку получишь.

– Но ведь на собрании вы говорили, что я работаю лучше, чем многие другие, отдача больше. Как же с лозунгом: “Оплата по труду”?

– Ты должен понять. У нас многие старше тебя, у некоторых дети..., так что в первую очередь прибавка им. Не взыщи.

Сергей не видел никакого просвета. Он ещё достаточно молод. Силы есть. Мог бы подрабатывать ещё где-нибудь вечерами. Так нет. По законодательству работать по совместительству могут только рабочие, инженеры – нет. Что делать? Как жить дальше? Выхода нет...

Вечером по дороге от метро до дома в густой жиже воды и снега он промочил ноги – не выдержали видавшие виды ботинки. Не обращая на это внимания, зайдя в комнату, не стал переобуваться. Мучительно хотелось есть. Открыл форточку и достал, висящий за окном свёрток с сосисками (купить холодильник было несбыточной мечтой). Газета, в которой были завёрнуты сосиски, размокла. Он достал две неприятно мокрые и скользкие. Включил из комнаты персональную лампу на кухне, подключённую к его личному счетчику. Зажег газ в коптящей перекошенной конфорке.

“Что это за жизнь? – думал Сергей. – Что это за страна, в которой невозможно жить и один выход – умереть!” Он вспомнил, как в 38-м году арестовывали отца, которого уже больше никогда не видел, как конфисковывали имущество, отбирали квартиру и как через два года умерла мать, которая как жена, “врага народа” не могла найти нормальную работу, как её травили.

Вспомнил, как мучилась, пытаясь его прокормить, в этой жуткой коммуналке бедная бабушка и, как у него не хватало денег похоронить её. Как четыре года после окончания школы проработал слесарем, так как не мог поступить институт, пока посмертно не реабилитировали отца. Мог ли он забыть, как плакала бабушка, читая бумажку размером в пол-листа, где говорилось, что отец был осуждён на 10 лет, а в 41-м году умер от сердечной недостаточности. Как стало потом известно, всех осуждённых на этот срок просто расстреляли. И никаких слов извинений или сочувствия. Жизнь человека оценили клочком бумаги.

Вот он, Сергей, неудачник, а, по сути, жертва жуткого времени, в котором родился и жил. Единственное светлое, что было в его жизни – это Катя, а теперь и её нет! Как жить дальше? Он выключил газ, оставив кастрюлю с сосисками на плите. Шатаясь, словно пьяный, побрёл к себе в комнату, в полутьме больно ударился о большой сундук в коридоре. Подумал: “Когда же его, наконец, уберут? А, впрочем, мне уже всё равно”.

В центре комнаты на потолке зловеще чернел крюк. Когда-то здесь висела большая хрустальная люстра, которую бабушка продала, когда Сергей тяжело болел воспалением лёгких, и ему нужно было усиленное питание. “Хорошо ещё, что потолки высокие, а то при моём росте, – подумал Сергей. – Нужно бы оставить какую-то записку, но для кого?”

Словно в дурмане достал из шкафа последнее их с Катей приобретение – новую бельевую верёвку...

  

Прошли годы. У Кати за плечами остались два неудачных брака. Оба её мужа были вроде людьми неплохими, энергичными, успешными, что Кате импонировало. Но в отношениях с ними не было той теплоты, сердечности, родства душ, которые её когда-то связывали с Сергеем. На поверку оказалось, что это важнее всего прочего.

Однажды подруга пригласила её на юбилей своего мужа. Справлялось пятидесятилетие. Торжество отмечали в ресторане. Катя немного опоздала. Когда она заняла своё место, все были уже в сборе и даже прозвучали первые тосты. Катя начала с любопытством рассматривать присутствующих. Многие были ей знакомы, но были и люди, которых она видела впервые.

В противоположном конце стола она увидела высокого, бородатого мужчину. Его дорогой элегантный костюм, импортный красивый галстук, очки в золочёной оправе свидетельствовали о хорошем вкусе и достатке хозяина. Рядом с ним сидела также прекрасно одетая молодая, красивая женщина. Эта пара приятно выделялась среди прочих гостей и потому вызвала повышенное внимание Кати. Ей сразу показалось, что-то знакомое в облике мужчины. Внимательно приглядевшись, она обомлела. Это был Сергей: возмужавший, солидный, уверенный в себе, какой-то академичный. Такой вид ему, видимо, придавала борода.

Как только подруга, обходящая поочерёдно гостей, подошла к Кате, та поинтересовалась:

– Кто это? Вот тот мужчина с бородой?

– Это новый знакомый мужа. Он у нас впервые. Он с женой, профессор, очень преуспевающий. Недавно получил Госпремию.

– А как его фамилия?

– Фамилия...? Точно не помню, но, кажется, начинается на...П.

– Петровский?

– Кажется, да. Да, кажется, Петровский.

Катя была взволнована и обрадована: “Как хорошо, что он жив! А ведь до меня доходили слухи, что он пытался покончить с собой. Я не поверила им. Ведь, чтобы совершить такое, нужно быть человеком достаточно мужественным и решительным. У Сергея как раз этих качеств недоставало, и потому возможность суицида в случае с Сергеем я полностью отмела. К тому же в тот момент у меня был разгар романа с первым мужем. А о Сергее я заставила себя забыть. Все, что связано с ним считала перевёрнутой страницей жизни. Теперь же я так рада, что оказалась права.

Он жив и так изменился! Жаль, что в своё время я не сумела подтолкнуть его к переменам, что его побудил к этому только наш разрыв. Но как всё случилось, как он жил эти годы?”

Кате не терпелось это услышать из его уст. И интересно, как он прореагирует на её появление? С трудом дождавшись перерыва в застолье. Катя устремилась к дальнему концу стола.

– Вы Сергей? Сережа...?

Мужчина встал навстречу Кате и стал с любопытством её рассматривать. Пауза затянулась и Кате стало неловко.

– Серёжа, ты меня не узнаёшь?

Мужчина протянул ей руку для приветствия.

– Владимир Петрович Покровский.

Катя остолбенела, на мгновение лишилась дара речи.

– Извините... Вы так похожи на моего друга молодости. Я в шоке. Ещё раз извините...

Видя её состояние, Покровский улыбнулся и попытался успокоить побледневшую и не находящую себе места Катю.

– Я сталкивался с подобным феноменом. В жизни бывают двойники, похожие, как близнецы. Видимо я и ваш друг действительно очень схожи.

Меж тем Катя было совершенно подавлена. Значит то, что ей говорили о Сергее, правда! И... А ведь он с его способностями вполне мог бы достигнуть того же, что этот Покровский, жить, наслаждаться жизнью, сейчас улыбаясь стоять перед ней... Катя не могла сдержать слёз.

– Извините, что я разочаровал вас, мне очень жаль, но мы не в силах многого изменить. Я сожалею. Было приятно познакомиться, – откланялся Покровский.

2007 г.

Полёт Гагарина

– Внимание! Внимание! Сейчас будет предано важное сообщение! – прозвучал голос Левитана в привычных к тишине залах Ленинки. Сотни людей вздрогнули и возбуждённо зашумели.

– Неужели опять война?! – в ужасе произнёс кто-то.

– Этого не может быть, воевать вроде не с кем. Наверное, умер кто-нибудь из членов Политбюро.

– Раньше здесь об этом так не объявляли. Может быть сам Он?

Вскоре всё стало ясно: впервые в космосе человек! Где-то там, на немыслимой высоте, он облетает землю. Все были взволнованы. Многие бросились к окнам в надежде что-то увидеть. То же самое сделал и Грановский.