Текст книги "На разных берегах (Часть 1). Жизнь в Союзе (Часть 2). Наши в иммиграции"

Автор книги: Александр Каган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ну так что, Дима? Да или нет? – продолжала Екатерина Ивановна, заглянув Славнову в глаза.

“Я её понимаю,– подумал Славнов, – у неё свои интересы: нужно выполнять план по приёму. Но и в отношении меня она права: у меня нет альтернативы.”

– Да, – выдавил он.

– Ну и замечательно! Я сама дам рекомендацию. На этой неделе, не позже, жду заявления.

“Ну что же, пойду писать...” – решил Славнов, затушив сигарету. Он тихо пробрался в крохотную кухню их однокомнатной хрущевской квартиры. Положил на обеденный стол, который одновременно служил и его письменным столом, когда не использовался по прямому назначению, лист бумаги.

“Что я делаю?” – рука буквально отказывалась писать. Нахлынули воспоминания. 1937 год. Он мальчишка. Их, второклассников, заставили заклеивать в учебниках истории фотографии прославленных маршалов. Тухачевский, Блюхер, Егоров ...– эти люди награжденные таким количеством орденов – враги народа? Это не укладывалось в голове. В их подъезде из 12 квартир были арестованы хозяева девяти. Он никогда не забудет, как на его глазах в кузов грузовика швыряли, как дрова, книги зам.наркома финансов, с сыном которого, начитанным и приветливым мальчиком, он дружил. Вскоре, как и его отец, исчез и мальчик. А во всех девяти квартирах появились новые жильцы. В том же году арестовали брата мамы, доброго и всегда улыбающегося, дядю Шуру. Его красавица жена, тётя Надя, осталась вдовой, а его сын – без отца.

А, как недавно плакала его, Димина жена, когда получила извещение что реабилитирован её отец – простой инженер, работавший на заводе. В извещении было написано, что он (молодой и здоровый мужчина, арестованный в 1938 году) умер от сердечного приступа в 1941 году. Хотя давно уже было известно, что всех арестованных и осуждённых на сроки по пресловутой статье, просто расстреливали. Возмущению жены не было предела: в бумаге ни слов сочувствия, ни извинения, а само извещение напечатано на клочке бумаги. Такова цена человеческой жизни.

И вот он Славнов пишет заявление о приёме в эту партию, которая вскармливала палачей. Партию, державшую десятилетиями народ на положении полукрепостных крестьян, партию одурманивающую людей своей беззастенчивой пропагандой, отрезавшую их от всего мира, вынуждающую говорить правду только полушепотом на кухне под звуки включенного радиоприемника. Что же он делает? Кто победит: его принципы, его человеческое достоинство, или ...?

“Вступай, вступай! – при каждой встрече твердит ему тесть. – У нас только комунякам дорога. Если хочешь блага своей семье, вступай. Иного не дано”. Он не может, не имеет права забывать о тех за кого в ответе: сын скоро пойдёт в школу. Через несколько месяцев у них родится ещё ребёнок. Как обеспечить им нормальное существование? Вспомнилось, как только вчера жена в очередной раз вернулась от соседки – буфетчицы со взятой в долг мятой пятёркой. Как она, почти плача, сказала: “Когда же всё это кончится?”

С горечью в сердце, сцепив зубы, Славнов начал писать: “Прошу принять меня ...”

2009 год.

МЕЧТА ИДИОТА

Сергей был в прекрасном настроении. Только что купил в ЦУМе велосипед и сейчас бережно катил его по тротуару. “Сбылась мечта идиота,– улыбаясь, думал он,– в 27 лет впервые сяду на велосипед. Ну что же. Лучше поздно, чем никогда. Велосипед – это уже что-то. Конечно, иметь мотоцикл несравнимо лучше, но это несбыточно для молодого инженера”.

Вскоре он обратил внимание на идущую впереди него девушку. Она была довольно высокой, может быть чуть ниже Сергея. Светлые длинные волосы доходили до лопаток. Тонкую талию опоясывал ремешок, делающий фигуру ещё более рельефной. Даже низкий каблучок туфель не мог не подчеркнуть стройность ног. Сергей невольно залюбовался. С огорчением подумал: “Не везёт мне – не встретил ещё ту, которую полюбил бы по-настоящему и которая ответила бы мне взаимностью”. Эти мысли невольно отвлекли Сергея от велосипеда. Взгляд его целиком сосредоточился на лёгкой фигурке девушки.

Через плечо девушки был перекинут ремешок, на котором висела крохотная сумочка – кошелёк. Под мышкой она держала картонную коробку, обернутую в разноцветную бумагу. “Наверное что-то купила в Детском мире,” – решил Сергей.

Вдруг девушка охнула, остановилась и, наклонившись, начала массировать лодыжку. При этом она выронила коробку, а когда нагибалась, то на мгновение обнажилась намного выше колена её стройная нога, что не могло не взволновать Сергея.

– Что случилось? Могу ли я чем-нибудь помочь? – спросил он, подойдя к ней. Девушка обернулась. И тут он увидел её глаза– голубые, голубые. В них была растерянность и боль. Он ещё никогда не видел, чтобы глаза так передавали состояние человека. Он был потрясён.

– Может быть вам нужен врач?

– Нет. Нет. Это скоро пройдёт. Со мной так уже бывало.

– Давайте я остановлю вам такси.

– Нет спасибо. Такси мне не подходит. Я живу за городом и сейчас направляюсь к Казанскому вокзалу.

– К Казанскому? И мне туда же. Вот купил велосипед и теперь везу его домой. Вынужден идти пешком, в транспорт с ним никуда не пускают. Знаете что! Раз нам по пути, давайте поступим так: вы сядете на велосипед, а я вас повезу, идя рядом.

– Да что вы! – девушка смутилась. – До вокзала так далеко!

– Мне это, правда, не тяжело. Садитесь, пожалуйста.

– Но почему вы не едете на нём сами, а идёте пешком?

– Мне стыдно признаться, но я не умею на нём ездить. Это мой первый велосипед, так сложилось. Садитесь, садитесь.

– Мне очень неловко затруднять вас.

– Ерунда. Я буду рад помочь вам.

Когда они двинулись, укрепив коробку на багажнике велосипеда, девушка немного успокоилась – видимо острота боли прошла.

– Он такой красивый! Так мне нравится!– сказала она, поглаживая никелированный руль, – у меня никогда не было велосипеда. Родители не имели средств. Заработки маленькие, а семья большая. Поэтому я тоже не умею на нём ездить.– продолжала она, словно ставя знак равенства между ними в этом вопросе. Нынешним летом после окончания 9-го класса, я поработала в пионерлагере вожатой. Немного скопила денег и сегодня купила сестре подарок. Ей исполняется 10 лет, и такой красивой куклы у неё не было никогда. Она будет счастлива.

Во время долго пути через Кировские и Красные ворота к Комсомольской площади Сергей и Женя – так звали девушку – успели о многом переговорить и многое узнать друг о друге.

Девушка нравилась Сергею всё больше. В какие-то моменты, чтобы сохранить равновесие, она невольно опиралась на Сергея, и касание её груди его безумно волновало.

Однако путь оказался не столь лёгким, как можно было ожидать, и Сергей порядочно устал, пока они добрались до цели. Перед входом в вокзал Женя сошла с велосипеда.

– Нога почти совсем прошла! Как это замечательно!

– Наша электричка только что ушла. До следующей минут 40, – сказал Сергей галантно усаживая девушку на скамейку и вытер потный лоб. – Пойду куплю билеты.

– Мне не нужно: у меня проездной.

– У меня тоже, но этому красавцу нужен багажный.

Заглянув в кассовый зал, где было полно народа, Серей понял, что ему с велосипедом не протиснуться к окошку кассира. После некоторого раздумья он вернулся к Жене и оставил ей велосипед, ещё раз с восхищением взглянув на него.

– Пожалуйста, присмотри за ним.

Девушка посмотрела на Сергея широко раскрытыми глазами, но ничего не сказала.

Стоя в очереди в кассу, Сергей думал: “Какая чудесная девушка! Может быть мне наконец повезло и она та, которую я ждал? Конечно между нами разница в 10 лет. Но это не должно быть помехой! Она живет на соседней станции. На велосипеде каких-нибудь 20 минут. Они смогут часто видеться. У меня такое впечатление, что я ей тоже понравился. А какие у неё глаза! Им предстоит ещё целый час езды. Он сможет сидеть напротив неё, любоваться, говорить, говорить, держать в своей руке её руку. В предвкушении всего этого замирала душа.

Когда через 10 минут Сергей вернулся, то с изумлением обнаружил, что ни Жени, ни велосипеда нет. Он несколько раз выбегал на платформу, возвращался в зал ожидания. Всё было напрасно.

Стало очевидным, что больше он никогда не увидит Женю. Но как такое могло случиться?! Произошедшее было просто невероятным! Он допускал мысль, что Женя не хотела продолжать знакомство. Но об этом она могла бы сказать, поблагодарить за то, что выручил, и уйти. Но так сбежать... Это совсем не вязалось с её милым личиком и чистыми глазами. Сергей был поражён несовместимостью случившегося с тем, что видел и чувствовал совсем недавно.

Ушёл один поезд, второй, третий, а он, всё ещё на что-то надеясь, стоял около скамейки, у которой оставил Женю и велосипед, нервно теребя уже не нужный багажный билет.

2008 г.

ОДИН ЭПИЗОД ИЗ ЖИЗНИ АБРАМОВИЧА

День выдался на редкость суматошным, и Абрамович вернулся домой позже обычного. С утра и до самых сумерек заведующий комбинатом общественного питания Абрамович мотался по базам. Он выбивал дефицит – мороженое мясо, рыбное филе и другие продукты, необходимые для бесперебойной работы столовых, в которых кормился весь мединститут.

Уже 23 года он занимал эту высокую должность. Совсем не легко, когда под твоим началом трудится более 100 человек работников питания. И все эти годы начальство было им довольно, и студенты были сыты. На базах все его знали, шли навстречу всем его просьбам, поэтому хоть сегодня особенно нервничать не пришлось, но Абрамович всё же устал.

Посетовав на одышку – о этот лишний вес! – Абрамович начал облачаться в домашнюю пижаму. За этим занятием его застал звонок. Звонила секретарша ректора.

– Соломон Маркович! Приглашаю Вас на совещание к САМОМУ. Завтра в 8.00.

– Боже мой! Оксаночка, вы меня пугаете! Ведь раньше совещания не начинались ранее 10 часов. Случилось что-нибудь сверхъестественное?

– Как, вы ничего не знаете?

– Я сегодня не был в институте. Целый день на базах. Пришлось попотеть, чтобы достать кое-какой дефицит.

–Так вы ничего не знаете?!! У нас ЧП: иностранные студенты объявили забастовку – бойкотировали все занятия. Завтра на разборку приезжает из Киева зав. Управлением учебных заведений ЦК КПСС Украины. Что будет!

– А при чём здесь я? Наверное, моя персона на этом совещании ни к чему?

– У меня список обязанных явиться, который мне продиктовал САМ. Вы там фигурируете, так что до завтра.

– Какое отношение я имею к этому инциденту с иностранцами? – терялся в догадках Абрамович. Никакого!

Но всё же он начал нервничать, плохо спал и на следующее утро, разбитый и осунувшийся, в 7:45 был уже в институте.

Абрамович уже давно выработал для себя определённую линию поведения при общении с начальством. Что касается совещаний, то на них какие бы то ни были на то причины, никогда нельзя опаздывать. Но и приходить намного раньше тоже не следует. Сидишь, мозолишь глаза разным начальникам, и у них могут родиться идеи, как тебя зацепить, если даже это раньше не планировалось. Оптимально нужно появляться за пять минут до начала. Поэтому в распоряжении Абрамовича оставалось ещё немного времени. “Загляну-ка я в начальственный туалет, – решил он, – тем более ещё неизвестно, как долго придётся заседать”.

Этот туалет, расположенный недалеко от приёмной дирекции, все называли “Начальственным,” так как на этом этаже не было учебных аудиторий, только кабинеты начальства. Соответственно посетителями туалета были в основном хозяева кабинетов. По этой причине данное заведение резко отличалось от других многочисленных институтских туалетов чистотой и даже некоторым уютом. Чистота и порядок в нем были предметом постоянной гордости непосредственного начальника Абрамовича – проректора по административно-хозяйственной части Иванова.

Посещение туалета вызвало у Абрамовича воспоминания о событии, имевшим место быть где-то полгода назад. Тогда его страшно напугал экстренный вызов к прокурору.

Шло расследование должностных преступлений работников торговли и питания. Тщательно проанализировав всю свою деятельность за предшествующие несколько лет и ещё раз убедившись, что за ним больших грехов нет, а лишь мелкие грешки (у кого их не бывает), Абрамович несколько успокоился. Однако, по дороге в прокуратуру раз десять забегал в туалет, а в кабинет вошел бледный с трясущимися руками. К его удивлению, прокурор, известный своей жестокостью, встретил Абрамовича с улыбкой.

– К нам на днях прибудет комиссия из самой Москвы. Нужно хорошо угостить товарищей. Я слышал, что вы большой мастер по организации банкетов. Можете устроить его в одной из столовых вашего института?

– Конечно! Буду очень рад сделать это для вас.

– Вот и хорошо. Но чтобы продукты были самого высокого качества – с рынка, а напитки – самые лучшие. Мы с вами потом рассчитаемся.

– Всё обеспечу в самом лучшем виде!

Банкет прошел на высоте. Подвыпивших, весёлых гостей поздней ночью развозили по гостиницам на “Волгах” из прокуратуры. Прошло несколько дней. Из прокуратуры ни звонка с благодарностью, ни тебе оплаты за банкет. Выждав ещё пару недель и поняв, что оплаты не будет, Абрамович собрал заведующих цехами и предложил скинуться. Притом он первым достал из кармана и положил на стол пачку денег. Никто не стал возражать: кому хочется ссориться с прокуратурой? Абрамович не был особенно огорчён, хоть и расстался с хорошенькой суммой денег. “Вот и на этот раз, – успокаивал себя Абрамович, выходя из начальственного туалета, – наверняка я волнуюсь напрасно.”

Ровно в 7:55 он уже входил в кабинет ректора, миновав стол за которым восседала длинноногая красавица Оксана. И хотя Абрамович был очень озабочен, он не мог не позволить себе послать этой красотке воздушный поцелуй. За что тотчас был награждён милой улыбкой.

В кабинете уже были почти все приглашенные: проректоры, деканы, их заместители, заведующие кафедрами, старейшины землячеств иностранных студентов, комендант общежития.

“Зачем здесь Гунтмахер?” – подумал Абрамович, прошел в дальний угол и сел рядом с ним. В огромном кабинете стояла напряженная тишина, нарушаемая иногда настороженным шушуканьем.

Но вот напольные часы пробили 8 часов. Однако заседание не начиналось. Было видно, что нервничает и сам ректор. Напряженное ожидание продолжалось ещё минут 15. Наконец дверь широко отворилась, и в комнату вошла, вернее, ввалилась высокая дородная женщина с мрачным каменным лицом. Строгая чёрная одежда подчёркивала её суровость. “Ну просто Васса Железнова”, – подумал Абрамович. Все встали. Ректор выскочил из-за своего стола, подбежал к вошедшей и подобострастно пожал небрежно протянутую ему руку. Затем он проводил женщину к специально поставленному для неё мягкому креслу, в которое она тяжело опустилась.

– Мария Ивановна, разрешите начать? – вкрадчивым голосом спросил ректор. Та слабо кивнула головой.

– Прежде всего, я хочу представить вам присутствующих здесь работников института.

И ректор начал перечислять, называя фамилию, имя и отчество каждого. Когда дело дошло до Абрамовича и коменданта общежития, то были названы только фамилии.

“Видимо, чтобы не дразнить гусей”, – подумал Абрамович, заметив, как передёрнулось лицо Марии Ивановны при упоминании его фамилии.

– А сейчас хочу предоставить слово представителям землячеств, пускай они объяснят причину такого странного поведения иностранных студентов, которое всех нас удивило и потрясло. Конечно же, наши сознательные советские студенты никогда бы не позволили себе сорвать учебный процесс.

Со своего места резко поднялся старейшина студентов из Индии – белозубый, смуглолицый, очень худой юноша с чёрными, как смоль, волосами.

– Я хочу сказать ...

Мария Ивановна резко прервала его взмахом руки. Опытный партийный работник, она, видимо, имела заготовленный план действий, как “спустить пар” у взбунтовавшихся студентов, направить их эмоции в нужное русло.

– Мне уже всё ясно, – начала Мария Ивановна хорошо поставленным голосом оратора, умеющего убедить аудиторию в чём угодно.

– Вот я гляжу на вас, замечательных молодых людей, приехавшим к нам набираться знаний, чтобы потом бескорыстно и преданно служить своему народу, лечить больных, облегчать страдания детей и стариков. Уже несколько лет вы живёте вдали от своей родины, от своих близких и мне по человечески понятны ваши трудности. Я хочу обратить внимание присутствующих: какие они все худые и мне абсолютно ясно, что причина их недовольства – недостаточно хорошие бытовые условия. Главное же, что переполнило чашу их терпения – плохое питание, в чём виноват и за что ответит Абрамович. – С этими словами Мария Ивановна бросила угрожающий взгляд в сторону Абрамовича. Тот весь сжался, неуклюже прикрывая свой упитанный животик руками. Сделав паузу, Мария Ивановна продолжала:

– Но мы всё это исправим. Мы сделаем всё необходимое для улучшения ваших бытовых условий, наши дорогие иностранные студенты, чтобы конфликт был исчерпан. А виновных мы непременно накажем.

Испепеляющий взгляд Марии Ивановны теперь был обращен не только на Абрамовича, но и на Гунтмахера.

“Как эта баба всё повернула! – в ужасе подумал Абрамович. – По сути дела получается, что и “овцы целы и волки сыты”. Вот и найдены козлы отпущения и, конечно, это евреи. Всем хорошо, просто замечательно”.

Между тем Мария Ивановна обвела присутствующих работников института победным взглядом. В нём можно было прочесть: вот как надо работать – быстро, напористо, не размазывая найти и устранить причину конфликта.

Ректор с восхищением взглянул на Марию Ивановну и начал думать, как завершить совещание. Пожалуй, оставалось только получить заверение студентов, что они удовлетворены, прекратят забастовку и завтра приступят к занятиям. Поэтому он с удовольствием предоставил слово худому индийцу, которого прервала Мария Ивановна.

– Уважаемая госпожа, простите я не знаю, как вас называть, заблуждается. Причина нашего недовольства, принявшего столь крайние, но вполне принятые в цивилизованном мире формы, не в плохом питании. Мы с полным основанием можем утверждать, что в нашем институте питание значительно лучше, чем в других. Пища вкуснее и калорийнее. За что мы очень благодарны господину Абрамовичу. Да и общежитием мы довольны. Дело в другом. Как правильно сказала уважаемая госпожа, мы приехали сюда учиться, учиться медицине, чтобы стать врачами, которых так не хватает в наших странах. А что мы имеем? В наших учебных программах огромное время отведено изучению истории КПСС, классиков марксизма-ленинизма, политэкономии. Именно это и вызывает протест. Наши страны платят вам золотом, чтобы из нас готовили не коммунистических агитаторов, а врачей. Нам не интересны и чужды история становления КПСС, большевики, меньшевики и прочее. Перестаньте засорять наши головы этими бесполезными для нас предметами, которые отвлекают нас от получения нужных нам знаний в области медицины. Мы не прекратим нашу забастовку, пока не получим заверения, что будем избавлены от изучения бесполезных для нас дисциплин.

Застигнутый врасплох таким оборотом событий, ректор с ужасом взглянул на Марию Ивановну. Её лицо покрылось красными пятнами, лоб взмок.

– Отпустите этих, – Мария Ивановна сделала жест в сторону Абрамовича и Гунтмахера.

– Если к Абрамовичу и Гунтмахеру нет вопросов, то они могут быть свободны, – неуверенно произнёс ректор и устало опустился в кресло. Предстоял долгий и трудный разговор.

Дома Абрамович, тяжело дыша, стал привычно облачаться в пижаму. Его жена молча стояла рядом, терпеливо ожидая, когда муж начнёт говорить. Когда процедура переодевания была закончена, Абрамович заговорил:

– Знаешь, Сарочка! Я сегодня мог запросто вылететь с работы и загреметь под суд, хотя не имел к делу никакого отношения. Я с горечью думаю, что в этой стране, что бы ни случилось, всегда будут виноваты люди с моей фамилией. Так было, так есть и так, наверное, будет всегда.

2000 г

Как бросить курить

Николай возвращался из длительной командировки. Работа там была нервной и изматывающей. Перспектива отдохнуть, выспаться стала реальностью, когда удалось достать билет в спальный вагон. “Только бы соседом по купе была не дама или любитель выпивки, – подумал Николай. – Сейчас не хотелось ни интрижек, ни возлияний”. И вот повезло: его попутчиком оказался пожилой мужчина приятной наружности. Как это обычно бывает, разговорились. В 1993 году в разгар приватизации было о чём поговорить.

Из-за напряжённой работы Николай стал курить ещё больше. Часто выходил из купе, чтобы выкурить очередную сигарету. Когда, в который уж раз, он достал сигареты и, извинившись, хотел покинуть купе, сосед попросил его остаться.

– Вы очень много курите. Думаю, излишне говорить вам, как это вредно. К сожалению, мы начинаем думать о своём здоровье, когда оно уже потеряно. Хотите расскажу вам, как я бросил курить? – и новый знакомый посмотрел на Николая каким-то странным испытующим взглядом. Николай в этот момент почувствовал, что желание закурить прошло, и спрятал сигареты.

Дело было довольно давно. В ту пору я был ещё молодым человеком. После окончания аспирантуры и защиты диссертации у меня от переутомления возникли боли в сердце. Вскоре я попал на отдых в Кисловодск. Через неделю мой лечащий врач категорически заявил, что никакое лечение мне не поможет, если я не брошу курить. А курил я, действительно, много. В основном сигареты “Дукат”, в маленьких оранжевых пачках. Были они, естественно, без фильтра. Пальцы, которыми держат сигарету, всегда были желтыми и пахли никотином. Поскольку я сказал врачу, что бросить курить не смогу, он решил послать меня на прием к гипнотизёру.

К гипнозу я относился скептически ещё со студенческих лет в медвузе, где учился на хирурга. У нас состоялся долгий и довольно нелицеприятный разговор. Знаете, когда спорят два врача (хотя тут я был пациентом) – это всегда ужасно. Я дошел до того, что назвал все эти психотерапевтические штучки чуть ли не шарлатанством. В ответ в деликатной форме мне указали, что я невежда. В конечном итоге, скрипя зубами, будучи в полной уверенности в бесполезности, я согласился попробовать.

На следующий день, думая, что напрасно теряю время, я постучался в дверь кабинета врача. Из-за стола поднялся и пошел мне навстречу очень пожилой человек. Его приятное интеллигентное лицо украшала профессорская бородка и усы. Пышные седые волосы венчала белая медицинская шапочка. В вырезе белого халата виднелся идеально накрахмаленный воротничок рубашки и элегантно завязанный красивый галстук. Приятно улыбаясь, старик протянул мне руку для приветствия. Это было неожиданно. Я никогда не видел, чтобы так встречали пациентов.

Тем не менее, агрессивно настроенный, я тотчас выложил доктору всё, что думал о психотерапии”.Кроме того я совершенно уверен, что не поддаюсь гипнозу, так что вся эта затея бесполезна,” – выпалил я в заключение. Услышанное, казалось, совсем не огорчило старика. Он продолжал также дружелюбно улыбаться.

– Я никогда не спорю с теми, кто ко мне приходят, – ответил доктор. – Это не в моих правилах. Кроме того, я вижу, что вы действительно не тот человек, которого можно загипнотизировать. Так что вы правы. У нас ничего не получится. Но у меня к вам одна просьба.

Старик доверительно наклонился к моему уху и перешел на полушепот.

– Как вы видите, я довольно преклонного возраста, и там, – он указал пальцем наверх (этажом выше размещался кабинет главврача), – уже давно хотят отправить меня на пенсию. Если вы сейчас сразу отсюда уйдёте, то там будет повод для нового разговора о том, что старик уже не справляется и ему пора на отдых. А у меня, знаете, внучка учится в институте, и мне нужно её поддержать ещё хотя бы пару лет. Поэтому я вас прошу: мы просто посидим, поговорим, а там – он снова поднял палец вверх, – будут думать, что я работаю.

Мне стало жаль этого милого старикана, да и спешить мне было некуда, и я согласился. У стола друг против друга стояли два больших мягких кресла, мой собеседник опустился в одно из них и жестом пригласил меня сесть в другое. Я сел и сразу почувствовал себя комфортно. Оглянулся вокруг. Большой полированный стол был абсолютно пуст. Ни бумаг, ни чернильниц – ничего. Стены заставлены стеллажами с книгами. В углу на тумбочке – ваза с красивыми, пышными цветами. Тёплый ветерок теребит на окнах кисейные занавески. Всё это совсем не напоминало казённый кабинет врача. Скорее кабинет учёного, в котором было по-своему уютно. Меня охватило чувство спокойствия, позабылось всё, что ещё несколько минут назад вызывало раздражение. Я полностью расслабился.

– Как вы себя чувствуете? – услышал я приятный голос старика. – Вам хорошо?

– Да.

– Вы чувствуете себя комфортно?

– Да.

– Вы чувствуете тепло кресла?

– Да.

– Вам хочется расслабиться, отдыхать, закрыть глаза?

Через несколько минут я, как говорится, отключился. Человек, к которому я пришел с такой неохотой, оказался превосходным мастером своего дела. Нескольких встреч с ним оказалось достаточно, чтобы я бросил курить навсегда. Но это ещё не всё. Наши встречи многое изменили в направлении моей дальнейшей врачебной деятельности. Если будет время и желание, зайдите когда-нибудь ко мне. Поговорим и, может быть, я окажусь вам полезным.

С этими словами собеседник протянул Николаю свою визитную карточку. Надпись на ней гласила: “Профессор Лазарев – психотерапевт”.

1988 г.

ПИТЕР

Уже несколько суток, словно гигантский утюг, то мерно вздымаясь, то проваливаясь вниз, разламывал на двое упругие волны нос могучего корабля, пересекающего Атлантику. Стемнело, и беззвёздное небо слилось с океаном в единстве тёмных и мрачных красок.

На одной из палуб в полном одиночестве стоял невысокий молодой человек. От не столь холодного, но достаточно резкого ветра, не спасал даже высоко поднятый воротник пальто. Но молодой человек не уходил. Он стоял, крепко вцепившись руками в перила, вглядываясь в окутанную мраком бескрайность, словно желая разглядеть то, что ждёт его там в приближающейся с каждым часом такой же бескрайней, как этот океан, стране.

Пётр Большаков возвращался из США в Советскую Россию после учёбы в Бостонском Технологическом институте. В его чемодане лежал новенький диплом, в котором говорилось, что он успешно защитил диссертацию ему присвоено звание доктора по специальности физическая химия.

Закончилось 2-х летнее пребывание в стране, в которой многое в первый момент казалось ему непонятным и удивительным. Но, чем дольше он там жил, тем яснее ему становилось, почему в этой стране так стремительно развивается промышленность, наука и техника, почему она настойчиво отвоёвывает передовые позиции у старушки Европы. Умение много и результативно работать, заинтересованность в результатах труда, деловитость, предприимчивость американцев, их целеустремлённость – всё это сильно отличалось от того, что было на Родине.

Со временем он стал воспринимать как должное минимум затрат времени на бытовые проблемы: утром у дверей своей комнаты он находил заказанные им с вечера продукты. Уходя в лабораторию, у дверей оставлял грязное бельё, а вечером там же забирал отстиранное и выглаженное. Вскоре по прибытии в США он взял в рент практически новую машину, которую сдал, уезжая, заплатив за это умеренную сумму. Каждый вечер он оставлял машину в гараже в 2-х шагах от дома, а утром забирал её вымытой и заправленной бензином. Однажды машина заглохла на улице. Уже через пять минут после звонка подъехал мастер, который устранил неисправность. К хорошему быстро привыкаешь. Все эти бытовые удобства радовали Большакова вдвойне, поскольку они давали возможность уделять максимум времени науке.

Большаков был поражен скоротечностью процесса подготовки к экспериментам и организации самого процесса исследования. Лабораторная установка была создана им за неделю! То, на что дома уходили месяцы, было осуществлено за несколько дней! Это было поразительно! По его заказу буквально на другой день представители разных фирм доставили приборы и оборудование и продемонстрировали их исправность. Не было никаких проволочек и проблем.

Большаков с энтузиазмом приступил к проведению экспериментов. Все операции он осуществлял сам – никаких лаборантов и техников в помощь. Это требовало большего напряжения, зато давало опыт и уверенность в надёжности результатов. В помещении, где была установка, не было даже стула – никаких отвлечений от установки, приборов – работать нужно было стоя, динамично, напряжённо. Зато в комнате рядом: столы, стулья, тишина – всё, что необходимо для расчетов и осмысливания результатов опытов. Продуманность и организованность всего процесса исследований поражала, не могла не импонировать.

Но как быстро пролетели эти два года, в течение которых Большаков подготовил свою диссертационную работу и попутно овладел английским языком. Настал день, когда он пришел попрощаться со своим руководителем – учёным с мировым именем.

– У вас блестящие способности, – обратился к нему седой профессор, – завидное трудолюбие, хорошие руки. Я хочу сделать вам предложение, которого удостаиваются немногие. Предлагаю остаться работать здесь, в этих стенах, со мной. Вы могли бы продолжить начатое направление исследований. Уверен, вас ждёт успех. Что касается материальной стороны, то, думаю, вы в праве рассчитывать на достаточно высокое вознаграждение, которое обеспечит вам хорошую кредитную историю и потому в скором времени вы сможете приобрести жильё и вести достойный вас образ жизни. Боюсь, что совсем другой вас может ожидать там, в России..., – профессор указал на газету, лежавшую на его столе.

Большаков регулярно читал американские газеты. Вначале все, что писалось о ситуации в России, о зверствах НКВД, он воспринимал, как буржуазную пропаганду. Но сообщения становились всё мрачнее, репрессии расширялись, расправы становились всё более жестокими. Такое нельзя было придумать, и Большакову стало ясно, что многое имеет место. Особенно его потрясло, когда в числе репрессированных “врагов народа” были названы имена людей, верность которых делу революции у Большакова не вызывала никаких сомнений.

“Равенство, свобода, братство” – эти слова не были для Большакова просто лозунгом. Это был пламенный призыв, на который он откликнулся всей душой, всем сердцем и без колебаний ещё юношей встал под знамёна революции.

Оторванный от дома, он не мог сам себе объяснить всего того, что происходит там сейчас. Но вера в торжество идей социализма в нем не ослабевала. “Лес рубят – щепки летят,” – утешал он себя известной поговоркой. Ни на минуту не забывал напутственные слова замнаркома перед отъездом в США: “Вам оказано большое доверие. За вашу учёбу мы заплатили большие деньги. Их сейчас так не хватает нам для покупки продовольствия, лекарств. Но мы идём на эти жертвы во имя будущего. Учитесь прилежно и возвращайтесь в готовности двигать вперёд нашу науку”.