Текст книги "Действовать по-гвардейски. Воспоминания комбрига ВДВ (СИ)"

Автор книги: Александр Мильский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Наше выступление из партизанского района было намечено на 21-е июня. Партизаны в этот день усилили свою боевую активность на северо-западном направлении. Надо сказать, что их усилия по введению противника в заблуждение, полностью оправдались – германское командование сосредоточило своё внимание на укреплении позиций в районе железнодорожного моста через реку Снопотъ. Поэтому в середине дня июня из деревни Подерки к Снопоти ушла их бронемашина и несколько автомашин с пехотой. Подерки находились на пути нашего следования, и уход оттуда противника, естественно, облегчал нам выполнение задачи. Для более успешного продвижения десантников партизаны выделили своих проводников, хорошо знавших местность и неоднократно ходивших к линии фронта. На этот раз подготовка к маршу несколько усложнялась – с нами готовилась к выходу из партизанского района большая группа женщин и детей. Это были семьи военнослужащих, партийных и советских работников, в первые месяцы войны не сумевшие эвакуироваться вглубь страны. Спасаясь от карателей, они укрылись в партизанском районе. Им жилось здесь не только тревожно, но и крайне тяжело, и мы, несмотря на большой риск, решили взять их с собой. Многие женщины имели маленьких детей, знали, на что идут, но отважились на всё. Они верили нам и на нас полагались. В 23 часа 21-го июня мы выступили.

Читатель должен был уже заметить, что все важные передвижения начинались у нас в 23 часа. Да, это так. Ведь все описываемые мною события происходили в тот период года, когда дни самые длинные, а ночи самые короткие. Смеркалось после 22-х часов и мы, учитывая господство немцев в воздухе, могли начинать свои действия обычно только в это время. Ночи нам всегда едва хватало.

Итак, женщин с детьми распределили по всей колонне, полагая, что в трудную минуту бойцы им помогут. Некоторые женщины имели с собой по двое детей. В этом случае одного ребёнка женщина вела за руку, а другого сажала в большой платок, повязанный через плечо. Колонну замыкали кавалеристы генерал-майора Баранова.

Сначала мы шли строго на восток, но затем, пройдя между деревнями Подерки и Ветлица, повернули на северо-восток. Где-то со стороны Ветлицы немцы всё время пускали ракеты, что-то их, вероятно, тревожило. Однако противник нас не заметил, и мы благополучно миновали опасное место.

К рассвету 22-го июня колонна достигла леса в двух километрах северо-восточнее деревни Верхние Подерки. Этот лес примыкал уже к железнодорожной линии, которую здесь мы и планировали преодолеть. Для выбора наиболее удобного места перехода выслали разведку. На некоторое время десантники рассредоточились и скрытно расположились примерно в 400 метрах от насыпи. Разведку проводил штаб 4-го ВДК, помогали проводники-партизаны. Несмотря на то, что разведка велась со всеми мерами предосторожности, командир разведроты наступил на мину и получил тяжёлое ранение. Взрыв привлёк внимание немцев, они открыли огонь из автоматов в нашем направлении. Потерь от этого огня мы не имели и нас они не обнаружили. Из сведений, добытых разведкой, стал известен порядок охраны железной дороги и, соответственно, определено место для её перехода.

В течение всего дня наблюдалось движение поездов в обоих направлениях. Было решено ждать наступления темноты и не переходить дорогу в светлое время суток, так как в этом случае исключалась возможность её скрытного преодоления. Противник такую массу людей обязательно заметит, а ведь пока он о нас ничего не знал. Иначе немцы, используя возможности железной дороги, сумели бы достаточно быстро сосредоточить против нас крупные силы. Оставаться здесь тоже было опасно – под нашей ответственностью находились гражданские.

Наконец стало смеркаться, мы переместились ближе к месту намеченного перехода и, как только стемнело, беспрепятственно перешли железнодорожную линию. Оказалось, что ночью дорога не функционирует и даже не охраняется. За нами сапёры подорвали путь на довольно большом протяжении. В течение всей ночи мы шли по просеке, тянувшейся как раз в нужном нам направлении. Идти тут было легко. В одном месте мы обнаружили телефонный провод, пересекающий просеку. Мы к нему подключились, немного послушали, но ничего интересного для себя не услышали – немцы не упоминали нас в разговоре и, видимо, ничего о нашем местонахождении не знали. Оторвав значительный кусок провода, мы двинулись дальше. Колонну, как я уже сказал, замыкали конники, они затаптывали наши следы, чтобы невозможно было понять, кто и в каком числе здесь прошёл.

К восьми часам 23-го июня вышли на большую поляну и расположились по её краям. Проводники сообщили, что впереди, метрах в четырёхстах, проходит лесная дорога. Она усиленно охраняется и на ней устроены немцами огневые точки. Выставив круговое охранение, мы выслали разведку.

В это время я подошёл к группе женщин с детьми и у одного паренька спросил, есть ли у них какая-нибудь еда. Он ответил: «Мы, дяденька, ещё со вчерашнего дня ничего не ели». Действительно, у них не было с собой никаких личных вещей, ничего съестного. Одеты они были очень легко. Мне стало не по себе, спазмы сдавили горло. Я снял свой вещмешок, достал из него всё, что там было, в том числе и несколько кусков шоколада, захваченного на станции Феликсово, и раздал детям. То же приказал сделать и своему адъютанту. Здесь уместно отметить, что все десантники, от рядового бойца до командира, носили вещмешки. Без них нам нельзя. Это было заведено не нами, и заведено разумно.

Кавалеристы, следовавшие за нами, поняв, что предстоит тяжёлый бой, решили спешиться. Лошадей своих они оставили, мы этим воспользовались и несколько таких брошенных лошадей употребили в пищу, чтобы накормить, в том числе, и голодных гражданских. Развели несколько костров, но так неудачно, что немцы нас, в конце концов, заметили и начали методично обстреливать из миномётов большую площадь леса. Мины разорвались и в нашем расположении, появились убитые и раненые. Здесь погиб начальник особого отдела артдивизиона и один артист. Артисты были неосмотрительно отправлены за линию фронта на самые настоящие гастроли, некоторые из них после различных мытарств оказались в группе Баранова, а с ним попали и к нам. Генералу Казанкину при этом обстреле осколком мины разорвало рукав куртки. Мы осмотрели его. Удивительно, что рука не была задета.

Штаб фронта сообщил, что при прорыве мы будем поддержаны его войсками. Пытались по радио связаться и со штабом 10-й армии, в полосе которой предстояло прорываться, но все наши попытки оказались безуспешными. Тогда решено было послать через линию фронта двух офицеров, с тем, чтобы они уведомили командование армии о нашем прорыве в направлении деревни Жилино. От 23-й бригады были отряжены лейтенант Трофимов и младший лейтенант Баталов. Вместе с офицерами отправился один из проводников-партизан. Генерал Баранов выделил ещё одно посланца лично от себя. Таким образом, линию фронта переходило четыре человека, но партизан при переходе был убит.

Для того чтобы у нас было представление о группировке войск противника, вдоль линии обороны немцев пролетел советский самолет. Немцы по нему вели огонь, и по плотности этого огня у нас действительно сложилось общее впечатление о группировке их войск.

Командир корпуса решил осуществлять прорыв немецкой обороны силами 23-й бригады и батальоном капитана Суржика. Во втором эшелоне двигались части 211-й ВДБ. Ответственность за ввод в бой 211-й ВДБ генерал Казанкин вновь возложил на меня.

Принимая решение на организацию и ведение боя, мы пользовались только скудными данными нашей разведки и топографической картой. На карте были обозначены две лесные дороги, идущие перпендикулярно направлению нашего наступления. Их предстояло преодолеть. На ближайшей к нам дороге у противника имелся один ДЗОТ и несколько стрелковых окопов. Сведений о положении немцев на следующей дороге у нас не имелось, но мы предполагали, что вторая дорога как более близкая к переднему краю будет укреплена сильнее. Сообразуясь с этим, решили на штурм каждой из дорог выделить особые части. Первую должны были атаковать 1-й и 2-й ПДБ, а вторую – 3-й ПДБ, отдельный батальон Суржика и артиллерийский дивизион нашей бригады. Следовательно, эшелон прорыва через обе дороги имел две линии, по два батальона в каждой. Штабы корпуса и бригад должны были продвигаться вслед за первой линией, а в последующем – за передовыми частями. Командир корпуса это решение также одобрил.

Подтянувшись к ближайшей дороге, десантники изготовились к бою. Противник молчал. В 23 часа наши батальоны атаковали огневые точки на первой дороге. Немцы из разных мест открыли сильный огонь, их ДЗОТ необходимо было подавить в первую очередь. Заметив приближение десантников, из ДЗОТа стали бросать гранаты, но несмотря ни на что сапёры сумели подойти к нему, заложить заряд у входа и взорвать. В образовавшуюся брешь тут же вскочили наши бойцы и добили оглушённых взрывом немецких солдат. В это время батальоны уже преодолели дорогу и вели бой дальше.

Из захваченного ДЗОТа мне принесли немецкую топографическую карту. На карте был отмечен путь нашего движения от Варшавского шоссе только до партизанского района. Значит, немцы внимательно следили за нашим передвижением. Однако сведения они получали с опозданием, мы наносили свои удары по ним всегда неожиданно.

Рассматривая немецкую карту, мы обратили внимание на то, что на ней значилась только одна лесная дорога, а не две, как на наших картах. Безусловно, мы верили своей карте. На самом же деле немецкая оказалась точнее – второй дороги не было.

Продолжая изучать карту, мы с генералом Казанкиным немного задержались. Нас продолжали обгонять. Вдруг неподалёку раздался сильный взрыв. Этим взрывом было убито и ранено несколько человек, в том числе смертельно ранен в живот и бедро начальник политотдела 23-й ВДБ батальонный комиссар Глазунов. Мы с Казанкиным также получили ранения, но генерал был ранен в ногу ниже колена, а я – выше. Его рана оказалась более тяжёлой, дальше самостоятельно идти генерал не мог. Мне же сделали перевязку, и я продолжил руководство боем. Перевязку делала мне машинистка 23-й ВДБ Старосельцева. Эта с виду хрупкая девушка оказалась волевой, бесстрашной и на редкость выносливой. Тяготы нашей боевой жизни она выдерживала стойко, неся на своих плечах всё то, что положено бойцу-десантнику, плюс к тому ещё и пишущую машинку со всеми к ней принадлежностями. Ей не раз приходилось участвовать и в схватках с врагом. По характеру это была настоящая десантница.

Генерал Казанкин передал командование корпусом мне. Бой продолжался. Так как второй лесной дороги в действительности не существовало, то мы стремительно стали продвигаться к переднему краю обороны противника. Передний край атаковали уже четыре наших батальона, а за ними следовала 211-я бригада. Удар был настолько сильным и стремительным, а противник столь основательно разгромлен, что не было уже никакой силы, которая смогла бы задержать наш последний рывок вперёд. Мы быстро подошли к заграждениям советской обороны. Бой повсюду стал затихать. Противник, понеся большие потери, никакой активности не проявлял, и по указываемым нам проходам в заграждениях мы вступили на свою территорию.

Войдя в прифронтовую деревню Жилино, мы отправили генерала Казанкина в госпиталь. Здесь же от нас отделилась и группа Баранова. Ко мне подошли медработники и сообщили печальную новость: тяжелораненый начальник политотдела Глазунов скончался. Пришлось похоронить его ещё при подходе к переднему краю обороны противника. Оказанием медпомощи раненому Глазунову, его выносом и захоронением руководила врач Трушко, помогала медсестра Кремень. Возможности выноса тела начальника политотдела на нашу территорию у них не было. Здесь также ко мне подошли два офицера, посланные накануне за линию фронта.

Бой мы вели всю ночь, и восход солнца 24 июня застал нас уже на советской земле. Задачу по прорыву через линию фронта мы выполнили успешно.

Зная повадки противника, мы в деревне не задерживались и быстро её прошли. В лесу, что в полутора километрах восточнее Жилино, нам было подготовлено место мы размещения.

Не успели мы ещё как следует разместиться в лесу как немецкая авиация начала усиленно бомбить деревню. Бомбёжка была ожесточённой и повторялась несколько раз по опустевшей уже деревне. Жители задолго до того эвакуировались. Войск тоже там не оказалось, поэтому вражеские самолёты усердно утюжили пустое место.

С выходом из тыла врага мы не могли пропустить женщин и детей, следовавших с нами, дальше Жилино[7] и передали их ответственным лицам, но рекомендовали и тем и другим здесь не оставаться. Полагаю, они все нас послушались и никто из них не пострадал. Часа через два после окончания бомбёжки деревня нами была осмотрена, жертв мы не обнаружили.

В лесу, где мы остановились, оказалось много хороших землянок. Видимо, до нашего прихода тут располагались войска. Но сейчас погода стояла хорошая, и мы устроились под открытым небом.

Ночью погрузились в железнодорожные эшелоны и утром 25-го июня прибыли в Калугу. Там встретились со штабом 1-й гвардейской кавдивизии, который вместе с нами вышел из тыла врага. Начальник штаба дивизии (фамилии его я не помню) увидел нас и поприветствовал: «Здравствуйте, гвардейцы!» Я ответил ему, что мы не гвардейцы. Но он вновь сказал: «Нет, вы – гвардейцы». Я рассказываю это для того, чтобы показать то уважение, которое оказывали нам те, кто участвовал вместе с нами в последних боях.

В тот же день мы на автомашинах переехали Оку и расположились на отдых в ряде деревень неподалёку от Калуги. Через три дня вновь выехали, но теперь уже под Москву. Город Раменское Московской области был указан нам как пункт выгрузки. 23-ю ВДБ такой вариант не устраивал. Организационно мы входили в состав 10-го ВДК, а он располагался во Внуково. Наше переподчинение действовало только на период боёв, поэтому после их окончания мы должны были возвратиться в свой корпус, где осталось всё наше хозяйство, которое мы с собой в немецкий тыл не брали. Знамя бригады также находилось во Внуково.

Остановка железнодорожных эшелонов во Внуково не предусматривалась. Пришлось принять меры к тому, чтобы короткая остановка всё же была сделана. Необходимое распоряжение отдали машинисту и дежурному по эшелону, и во Внуково состав остановился на две минуты. Это времени нам было более чем достаточно. К выгрузке мы подготовились ещё в пути и в одну минуту покинули вагоны.

Свои обязанности командира 4-го ВДК я передал начальнику штаба корпуса полковнику Козунко, эшелон отправился дальше в Раменское, а мы – к Внуковскому аэродрому. Нас встречали с радостью. Командир 10-го ВДК генерал-майор Иванов позаботился о нашем отдыхе и приведении себя в порядок. Только штаб бригады не ожидало никакое послабление – составлялись наградные материалы, описи имущества и ведомости на истраченное вооружение.

В конце июня состоялось награждение отличившихся в боях бойков и командиров орденами и медалями. Награды нам вручал лично командующий ВДВ генерал-майор Глазунов. Не скрою, для нас это был большой праздник. Мы его торжественно отметили и вновь занялись учёбой и подготовкой.

Двадцать семь дней боёв и походов – это героический путь не только 23-й ВДБ, это славный путь всех десантников 4-го ВДК. Трудно отдать предпочтение кому-либо из тех, кто был с нами. Весь личный состав показал образцы доблести и героизма. В обороне десантники проявили стойкость, неодолимость, упорство, в наступлении – смелость, дерзость, напористость. Эти боевые качества необходимо присущи каждому десантнику. В боях за Родину, за её честь и величие, парашютисты-десантники могут служить достойным примером для подражания. Все бои с врагом мы выиграли и прошли путём побед. Случаев малодушия, растерянности и паникёрства не было, хотя оборонительные бои приходилось вести порой в исключительно трудной обстановке.

В условиях Второй мировой войны, ведшейся тогда уже третий год в Европе, наше вооружение было всё еще очень слабым. Средств усиления мы не имели. Количество боеприпасов у нас всегда было строго ограниченным. В ходе боя их расход восполнять не могли, а вооружением врага, за исключением стрелкового оружия, пользоваться не умели. Слабость вооружения компенсировалась стойкостью людей, а это вело к излишним потерям. Неудовлетворительной была у нас и связь – громоздкие и ненадёжные радиостанции. Они не соответствовали предъявляемым к ним серьёзным требованием. Считаю, что слабым звеном была у нас и разведка. Мы вели её только наблюдением, других способов ведения разведки не применяли. Недостаток сведений восполнялся внезапностью удара по врагу. Ночь и внезапность были нашими союзниками, и мы ими пользовались в полной мере.

1974

В рядах 41-й гвардейской

Боевые действия 122-го гвардейского стрелкового полка в составе 41-й гвардейской стрелковой дивизии с 12-го августа по 6-е сентября 1942-го года

I. Формирование дивизии и начало её боевого пути

В двадцатых числах июля 1942-го года нам, командирам и комиссарам бригад, стало известно о предстоящем переформировании 10-го воздушно-десантного корпуса в гвардейскую стрелковую дивизию. Попутно с этим было отдано предварительное распоряжение о переводе всех частей корпуса на новые штаты. Все формирования корпуса в те дни располагались вокруг Внуковского аэродрома близ Москвы.

Так как официального приказа на переформирование из Наркомата Обороны ещё не поступило, вся наша работа носила подготовительный характер и протекала только в частях и соединениях корпуса.

Комдивом намечался командир 10-го ВДК генерал-майор Иванов, а его заместителем – начальник корпусного штаба полковник Абрамов. Начаштаба дивизии готовился стать подполковник Захаркин, а помощником командира дивизии – полковник Макаренко, бывший заместитель командира 10-го ВДК. Из нашей 23-й ВДБ на должность помначальника в штаб дивизии переводился начштаба бригады майор Беляев. Его должность в бригаде занял капитан Гогошин. Он же должен был стать начальником штаба вновь формируемого гвардейского полка. Капитан Гогошин был расторопный, энергичный и грамотный офицер. Я бы сказал, что это был одарённый командир, с солидным боевым опытом и хорошими перспективами на будущее.

Мы, командиры и комиссары воздушно-десантных бригад, делались соответственно командирами и комиссарами полков.

Комбаты оставались на своих местах. Единственное, что ПДБ затронуло при переформировании, так это потеря самостоятельности как отдельной части. Они становились линейными батальонами в составе полка. Всё это, конечно, больно задевало всех нас, парашютистов-десантников. Бригада только что, с тяжёлыми боями, но без единого поражения вышедшая из вражеского тыла, по заслугам отмеченная вышестоящим командованием, вдруг превращалась в обычный стрелковый, хоть и гвардейский, полк, то есть делалась простой пехотой. Но поскольку на юге советского фронта в результате необдуманного наступления на Харьков тем временем произошла катастрофа, и всё, что на тот момент оказалось под рукой у Ставки, употреблялось для спешного создания там обороны, о действиях парашютистов на этом этапе войны не могло быть и речи.

В десантных бригадах при их переформировании оказались за штатом четвёртые батальоны. У нас в 23-й ВДБ четвёртого батальона не было[8]. Был только один его командир, старший лейтенант Креута, вот он и становился командиром 1-го батальона вместо майора Гурина, назначаемого командиром учебного батальона дивизии.

Из 10-го ВДК уходил только комиссар корпуса, бригадный комиссар Кизевич. Он переводился на другую работу. Вместо Кизевича на должность комиссара дивизии прибыл полковой комиссар Анисимов.

Две бригады нашего корпуса (24-я и 25-я ВДБ) прежде в боях не участвовали, поэтому в их составе оказалось за штатом много бойцов и младших командиров. У нас же после недавних из боев ощущался некомплект. Вот мы и получили на доукомплектование этих бойцов, хорошо подготовленных десантников, готовых к действиям в любой обстановке. Старые наши бойцы отличались от вновь прибывших только тем, что получили уже серьёзный военный опыт и у большинства из них на груди сверкали награды. Судя по тому, как они быстро освоились, попав в боевую обстановку, можно было с уверенностью сказать, что и эти «новички» им ни в чём не уступят, на передовой будут действовать по-десантному, по-гвардейски.

Наконец 1-го августа 1942-го года поступил приказ о формировании 41-й гвардейской стрелковой дивизии на базе 10-го ВДК. Согласно приказу, 23-я, 24-я и 25-я ВДБ превращались в 122-й, 124-й и 126-й гвардейские стрелковые полки соответственно. Началась напряжённая работа. Прибыл артиллерийский полк и специальные формирования. К нам поступило много нового вооружения, а мы, в свою очередь, сдали всё парашютно-десантное имущество. В 122-й полк на доукомплектование были присланы курсанты военных училищ, все они назначались на должности младших командиров. Сложившаяся тяжёлая обстановка на советском фронте в районе Сталинграда и на Северном Кавказе не дала возможности этим курсантам завершить свою учёбу и получить офицерское звание, пришлось им прервать занятия и убыть в действующую армию. Однако в военном смысле это была уже довольно грамотная молодёжь. Многие из них принимали участие в боях в качестве рядовых, были ранены, а у некоторых имелись правительственные награды. Отличные советские воины! Очень жаль, что они не успели стать офицерами.

Так как ещё до 1-го августа мы проделали большую организационную работу, то доукомплектование и оснащение проходило без суеты. Офицерский состав в подразделениях находился на своих местах, и мы могли попутно с текущими делами приступить к проведению занятий по боевой подготовке, к сколачиванию подразделений. С командирами подразделений была организованна командирская подготовка. Проводились командирские занятия также и с нами, командирами новых стрелковых полков. Занятия эти вели квалифицированные преподаватели из Управления боевой подготовки Красной Армии.

В ходе необходимых организационных мероприятий нас предупредили о том, что никакого дополнительного времени мы не получим и что к 10-му августа мы уже должны быть готовы к отправке на фронт. Это было одной из причин того, что мы так много внимания уделили вопросам учёбы за счёт личного времени. На сон и еду выделялось только 7 часов. Такая большая физическая нагрузка ни на ком из нас, однако, отрицательно не сказалась. В течение первых десяти дней августа мы использовали на учёбу все ночи. В общем, к указанному нам дню мы были в достаточной мере подготовлены. Следующий день, 11-го августа, был у нас выходной, впервые за полмесяца. Только штаб полка не имел отдыха, здесь готовилась соответствующая документация на железнодорожные перевозки. Не оказалось свободного времени и у работников материально-технического обеспечения.

С утра 12-го августа 1942-го года началась погрузка. Проводилась она на станции Внуково. Во второй половине дня первый эшелон 122-го полка убыл в неизвестном направлении. Вслед за ним стал грузиться второй эшелон. Штаб полка выехал с этим эшелоном. Как и всегда, нас не уведомляли, куда мы держим путь. Вначале ехали на юг, затем на юго-восток. Только проследовав через станцию Поворино, мы догадались, что движемся в направлении Сталинграда.

На станции Филоново и к югу от неё нас уже начала бомбить немецкая авиация. Хочется несколько слов сказать о нелепом случае, который произошёл у нас со вторым железнодорожным эшелоном.

На станции Филоново были насыпаны бурты какой-то зернобобовой культуры. Эти бурты находились в непосредственной близости от железнодорожной линии. Возле одного из таких буртов и остановился наш эшелон. Как нарочно, весь личный состав эшелона состоял из сибиряков и северян. Никто из них, да и среди офицеров, раньше такой культуры не видел. Внешне она имела большое сходство с фасолью, только глазок у этой фасоли не сбоку, а сверху. Местных жителей поблизости не было, так что никто ничего толком не мог нам сказать. Странным было только то, что эти бурты совершенно не охранялись. Но могло быть и так, что вся охрана находилась где-то в укрытии, отбоя воздушной тревоги ещё не было, хотя самолеты противника уже улетели. Кто-то из наших бойцов эту злополучную фасолину попробовал. Она показалась вкусной. Подбежали другие бойцы, тоже стали пробовать. Послышался гудок паровоза. Все заспешили, захватив с собой этой фасоли. В пути они угощали ею других. В общем, разошлась фасоль по всему эшелону. Вскоре многие из тех, кто её ел, почувствовали себя плохо, у них началась тошнота, затем сильная рвота. Пришлось несколько человек госпитализировать. Это была клещевина, из которой добывают касторовое масло.

Дорожные происшествия имели место и в других эшелонах. Так, например, третий эшелон попал на станции Раковка под сильную бомбёжку и понёс значительные потери. Немецкий налёт был совершён неожиданно, люди не успели принять никаких мер по своей защите. Было несколько прямых попаданий авиабомб в вагоны.

И вот, наконец, наш эшелон был остановлен, началась выгрузка. Мы не доехали до станции Арчеда всего каких-нибудь 800 метров. Станция была у нас на виду. Выгрузка началась примерно в 18 часов 14-го августа. Здесь же производилась выгрузка и всех последующих эшелонов полка.

Авиация противника нас не тревожила, её полёты проходили севернее, в направлении больших железнодорожных станций. Учитывая, однако, возможность налётов, мы стремились отвести людей от места выгрузки на расстояние не менее полукилометра. Одни только разгрузочные команды действовали непосредственно у линии железной дороги. Перед наступлением сумерек самолет противника «Фокке-вульф-189» пролетел над нами, но атаки бомбардировщиков не последовало. Полагаться на то, что самолет-разведчик нас не заметил, было бы, конечно, опрометчиво. Мы ещё больше рассредоточились. Видимо, у бомбардировщиков противника имелись сейчас другие, более важные цели. Нас они не тронули.

Ночью к нам прибыл представитель штаба 41-й гвардейской дивизии и передал приказ командования. В соответствии с полученным приказом нам надлежало с рассветом совершить марш по пескам и бездорожью в западном направлении и к 20 часам 15-го августа сосредоточиться в лесистой пойме реки Дон.

По карте было видно, что марш нам предстоит тяжёлый, по открытой песчаной местности, вне дорог и в условиях возможного нападения авиации противника. По маршруту предстоящего движения мы немедленно выслали конную разведку с тем, чтобы определить наиболее удобные пути движения. К рассвету часть разведчиков возвратилась и доложила о характере местности впереди, её особенностях, и о питьевой воде. Другая часть разведчиков, вместе со своим командиром, продолжала следовать по заданному маршруту к месту нашего предстоящего сосредоточения.

Разведчики сообщили, что по маршруту нашего движения открытых песков нет. Всюду на песках скудная, редкая травяная растительность. Воды нигде обнаружению не было. Отсутствовали здесь и дороги. Судя по характеру местности, нам надо было принять все меры к тому, чтобы не потревожить растительный покров. В противном случае, по поднятой нами пыли авиация противника легко нас обнаружит. Также необходимо было позаботиться о наполнении фляг бойцов чистой водой.

Судная растительность позволяла нам на марше маскироваться и не привлекать к себе внимания немецких самолётов-разведчиков. Здесь нам чрезвычайно пригодился опыт, приобретённый недавно в тылу врага. Однажды нашей бригаде пришлось совершить ночной марш большой колонной. Уже перед рассветом прошли мы по большому лугу. Передние ступали по высокой и густой траве, а задние шли уже по грязи. В результате мы оставили после себя как бы один гигантский след, хорошо заметный с воздуха, что и навело на нас вражескую авиацию. К утру мы успели укрыться в лесу, но бомбардировщики нас неоднократно беспокоили. В последующем мы таких ошибок уже не делали и ходили так, что после себя заметных следов не оставляли.

На основании полученных от разведчиков сведений нами было принято решение совершить марш побатальонно, расчленёнными колоннами. По пескам мы прошли так, что после себя оставили лишь совсем небольшие следы. Правда, это нас часа на два задержало, но к вечеру 15-го августа мы беспрепятственно достигли места своего сосредоточения в лесу возле поймы Дона и расположились на левом берегу реки.

В пути люди очень устали. День был знойный, марш тяжёлый и с малым количеством воды. Жажда одолевала всех. Теперь, вдоволь напившись донской воды, думали только об отдыхе. Есть никому не хотелось. Мы разрешили бойцам отдыхать до рассвета, бодрствовали только караулы и хозяйственники. Последние, во главе со старшим лейтенантом Гореликом, были заняты вопросами приготовления пищи на завтра и другими делами по обеспечению полка всем необходимым. Рассвет 16-го августа мы встретили отдохнувшими, накормленными и готовыми к действиям по обстановке.

Приходится удивляться той выносливости, какую проявил весь личный состав полка. Особенно тяжело пришлось нашему конному транспорт и тем, кто ему помогал. Однако, отставших бойцов и других потерь не было. Авиация противника нас пока не обнаружила, хотя самолёты часто пролетали где-то неподалёку.

До нашего прибытия в пойму Дона, мы никого из командования дивизии не видели.

II . О боевых действиях 122 гвардейского стрелкового полка

В те дни обстановка на фронте складывалась следующим образом. Противник продолжал теснить наши войска, ещё не закрепившись на захваченной территории. Продвигаясь вперёд, он считал, что советские армии будут продолжать отход за Дон и организуют свою оборону только за водной преградой, на левом, восточном берегу. Исходя из этого убеждения, немцы, не дойдя до реки всего несколько километров, сняли свои наиболее подвижные войска и перебросили их непосредственно к Сталинграду, где уже шли уличные бои.

Наши отходящие войска, как только почувствовали ослабление нажима со стороны противника, немедленно остановились и организовали оборону на удобном для этого рубеже западнее Дона. Так как у противника танков не стало, он уже был не в состоянии преодолеть одной своей пехотой упорную оборону Красной Армии. Советские воины, несмотря на тяжёлую для них обстановку, оказывали врагу героическое сопротивление и в этот период войны готовы были драться за каждую пядь своей земли. В течение первой половины ночи 16 августа наша реактивная артиллерия («катюши») вела уничтожающий огонь по противнику с левого берега. Помню эти впечатляющие залпы, особенно в тот момент, когда траектории пущенных ракет чертили ночное небо над нашими головами.