Текст книги "Действовать по-гвардейски. Воспоминания комбрига ВДВ (СИ)"

Автор книги: Александр Мильский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

От длительного марша, его сложности и тяжести, люди сильно устали, некоторые дремали на ходу. Пришлось не только соблюдать дисциплину маржа, но и следить за тем, чтобы колонна не разорвалась. И всё-таки разрыв произошёл – часть бойцов пошла в другом направлении. Впереди идущие в оторвавшейся части не сообщили об этом своевременно командованию бригады, а продолжали идти, не особенно волнуясь, так как прошедшие перед ними (главная часть колонны) оставляли после себя заметный след. Однако где-то на сухом месте след был потерян. Оторвавшаяся небольшая часть колонны взяла немного правее. В это время я после проверки порядка движения колонны шёл в её хвосте. Сил обогнать колонну у меня не было. Я решил так и идти сзади до малого привала. Периодически только проверял направление движения колонны, которую далеко впереди вёл грамотный и хорошо ориентирующийся офицер капитан Гогошин. Вдруг я заметил, что колонна направляется на юго-восток. Передав по цепочке необходимую поправку для движения, я продолжал идти сзади. Колонна выправилась, но вскоре затем опять стала отклоняться. По времени должен уже быть привал, а его всё не было. Это меня насторожило. Я подал команду: «Колонну остановить!» Остановились. Пройдя вперёд, я увидел, что главная часть колонны пропала. Когда и где произошёл отрыв небольшой задней группы? Определить это было нельзя. Возвращаться назад и искать место, где произошёл разрыв, нецелесообразно. Решили следовать дальше по заданному азимуту, в расчёте на то, что, выйдя на восточную опушку лесного массива, мы неминуемо окажемся немного южнее деревни Новые Луки. Так оно и получилось.

Мы приблизились к деревне Клин, что в двух километрах севернее Новых Лук. Лес, где расположились на отдых, был очень сырой, на небольшом расстоянии от комеля[4] каждого дерева стояла вода. Бойцы, ложась, попадали ногами в эту воду. Худо-бедно, но отдохнуть было всё-таки можно, и мы не стали искать другое место.

Примерно на расстоянии 600-700 шагов на северо-восток от нашего расположения, по лесу проходила лежнёвка[5], по сторонам от неё тянулись сплошные болота – даже пешему сойти нельзя, иначе застрянешь в непролазной грязи. Что уж говорить о повозках! Если память мне не изменяет, то длина этого заболоченного участка составляла примерно километр. И вот по такой дороге, днём, на виду у немецкой авиации, двигались обозы советских войск. Немцы непрерывно бомбили, потери среди наших солдат были очень велики. И только к вечеру езда по кровавой лежнёвке прекратилась. Абсурд! Когда я подошёл ближе, то увидел, что в ряде мест дорога полностью разрушена, кругом валялись повозки и трупы лошадей. Как можно было допустить здесь движение в светлое время суток!? Ведь наземный противник пока ещё был далеко и не беспокоил – казалось бы, ничто не мешало обозам спокойно дождаться наступления темноты.

Вечером 11-го июня, после дневного отдыха, десантники вновь выступили на юг. У деревни Ивановка или Заболотье (точно не помню) совершил посадку наш самолёт ЛИ-2. Посадку готовила специальная аэродромная команда. На самолет мы погрузили раненых, но взлететь он не смог, так как прочно застрял в сыром грунте. С этим самолётом улетал командир 9-й ВДБ полковник Курушев. Пришлось ЛИ-2 замаскировать и ждать следующей ночи. Переждав, с трудом вытащили самолёт из грязи и полковник благополучно улетел.

А мы продолжали марш в южном направлении и во второй половине дня 12-го июня подошли к деревне Новая Даниловка. В лесу юго-западнее этой деревни расположились на отдых. В ночь на 13-е самолеты сбросили груз продовольствия и боеприпасов. У Новой Даниловки бригада оставалась до 15-го числа. За это время нас неоднократно бомбила авиация противника (Ю-88). Дыма как такового над лесом не было, так как мы умели разводить бездымные костры, но тихая безветренная погода способствовала тому, что над кронами деревьев образовывалось облако горячего воздуха, видимое только сверху и с большого расстояния. Соответственно, немцы и бомбили только те места, где мы готовили пищу. Так как по установленному правилу костры в нашем расположении разводить запрещалось и место для них отводилось довольно далеко, то большого урона эти бомбёжки не причинили.

От Новой Даниловки до Варшавского шоссе сравнительно недалеко, километра четыре. Мы знали, что предстоит преодолевать шоссе, ставшее для немцев важнейшей магистралью, по которой непрерывным потоком перебрасывались всевозможные грузы, люди и техника. Движение здесь было очень оживлённым и только ночью несколько уменьшалось. Одиночные автомашины по Варшавке не ездили, так как противника постоянно беспокоили партизаны и тот остерегался диверсий. Автотранспорт двигался обычно колоннами под охраной бронемашин и воинских подразделений. В ряде мест дорога была разрушена ещё в прошлогодних ожесточённых боях. Немцы её отремонтировали, заделав поврежденные места деревянными настилами. Настилы так плотно подгонялись друг к другу, что транспорт двигался свободно, нигде не снижая скорости. По обеим сторонам шоссе, на расстоянии 50-70 метров от него, лес был предусмотрительно вырублен, однако молодая поросль уже позволяла подобраться довольно близко. Учитывая это, немцы заминировали подходы на ряде участков и установили всевозможные заграждения. Особенно много этих заграждений было на северной стороне шоссе, ведь именно севернее, в районе «Лазо», в основном и действовали партизаны.

. Противник, ведя воздушную разведку, имел достаточно сведший о наших войсках, по передвижению группировки он мог определить и её намерения. Заметив наше сосредоточение, немцы стали спешно готовить оборону южнее Варшавки. Они довольно точно определили место, где мы намеревались преодолеть шоссе, и подтянули свои войска на угрожаемое направление, чтобы отразить неизбежный удар. Севернее дороги было тихо, но южнее работы велись усиленными темпами. Мы это знали и стремились как можно скорее начать свои действия по переходу через шоссе.

Утром 15-го июня из штаба группы войск был получен приказ на прорыв. Генерал-майор Казанкин, ознакомившись с приказом, собрал всех нас, и мы вышли на рекогносцировку в район предстоящих действий. После ознакомления с обстановкой и изучения наиболее удобных подходов к месту намечаемого сосредоточения перед Варшавским шоссе, заслушали боевой приказ. Прорыв должен был осуществляться тремя группами.

Правая группа – части 4-го ВДК. Группа прорывалась через шоссе в километре северо-западнее деревни Покровское и, действуя самостоятельно в южном направлении, сосредотачивалась южнее деревни Жилино. Уточнив обстановку, группа изменяла направление своего движения и поворачивала на восток, к совхозу «Красная звезда», где должна была форсировать реку Снопоть. Затем, двигаясь по лесу в юго-восточном направлении, группа подходила к линии фронта севернее города Киров Калужской области. В этом месте планировался прорыв через линию фронта и выход к своим войскам.

Центральная группа – все кавалерийские части. Конница двигалась левее нас. Эта группа была наиболее мощной и многочисленной. Она прорывалась через шоссе недалеко от Покровского. Место прорыва её через линию фронта нам точно известно не было.

Левая группа – части 329-й стрелковой дивизии. Группа должна была пересечь шоссе ещё восточнее, у деревни Зайцевка, и дальше двигаться самостоятельно в заданном ей направлении.

Время начало действий для всех групп общее – 23 часа 15-го июня.

Поскольку каждая группа действовала независимо одна от другой, то связь в ходе боя между ними не предусматривалась и не поддерживалась.

По приказу командира 4-го ВДК прорыв осуществлялся силами 23-й ВДБ, на неё же возлагалась задача по обеспечению открытого правого фланга. Остальные части корпуса (8-я и 211-я ВДБ, батальон капитана Суржика и мелкие подразделения) составляли главные силы и двигались вслед за 23-й бригадой. Их вступление в бой намечалось южнее шоссе, с целью допрорывавания обороны противника и продолжения наступления строго в южном направлении. Обеспечивая вступление в бой главных сил корпуса, 23-я ВДБ частью сил смещалась вправо, частью – влево. В соответствии с полученном приказом бригада построила свой боевой порядок следующим образом: все батальоны в линию, артиллерийский дивизион за 2-м ПДБ, саперная рота и одна рота 2-го ПДБ прикрывала наши действия справа. Перед боем батальоны построились таким порядком: 2-й ПДБ, 3-й ПДБ и 1-й ПДБ. Каждому из них рекомендовалось выстроить собственный боевой порядок поротно в глубину, так как ширина фронта прорыва не превышала 800 метров и, следовательно, отводилось примерно по 250 метров на батальон. Такая ширина фронта наступления обеспечивала большую глубину боевого порядка и не только гарантировала силу удара, но и обеспечивала успех при прорыве. Для пулемётов были даны дополнительные направления ведения огня, выходящие за границы фронта наступления. Так как артиллерийский дивизион не имел мин, то его бойцы действовали в стрелковом строю. Командир корпуса это решение одобрил[6].

Приказ в батальоны был спущен за час до начала атаки. До этого батальонные командиры знали только о местах своего сосредоточения. К 22-м часам и другие части корпуса скрытно заняли исходное положение. Штаб корпуса расположился вместе со штабом 23-й ВДБ в непосредственной близости от батальонов этой бригады.

Одна только 8-я бригада почему-то не вышла на место сосредоточения. В этой бригаде находился комиссар корпуса Оленин, что нас в какой-то мере успокаивало. Причин для задержки вроде бы не было, кругом всё пока было тихо. Высланные нами в расположение 8-й ВДБ у Новой Даниловки связные никого не нашли. Куда делась бригада, мы не знали. Поиски продолжались до самого последнего момента, однако напрасно. Реагировали мы очень болезненно, ведь 8-я ВДБ была у нас с большим боевым опытом. Мы в 23-й относились к ней с уважением, и вдруг такое происшествие! Правда, за последние две недели непрерывных боёв и походов и наш личный состав показал себя с наилучшей стороны. Стойкость, боевая сноровка, напористость и героизм позволяли думать, что и предстоящий бой мы тоже выиграем. Кроме того, 23-я ВДБ имела хорошую выучку в ведении наступательных боевых действиях ночью.

Ещё до начала боя мы внимательно осмотрели местность перед шоссе и определили наиболее удобные к нему подходы. В 23 часа 15-го июня батальоны, сосредоточившись своих направлениях, начали продвижение к шоссе. Вскоре немцы нас заметили и открыли сильный ружейно-пулемётный огонь. Мы в свою очередь ударили по обнаружившему себя противнику. Огневой бой начал разгораться, и только вражеская артиллерия пока молчала. Постепенно наши бойцы накапливались непосредственно у шоссе и готовились к его преодолению. Общего сигнала для атаки мы не назначали, штаб бригады только следил за более скорым продвижением батальонов вперёд. Каждый батальон должен был преодолеть шоссе в удобный для него момент. Первым ворвался на шоссе и преодолел его 1-й ПДБ, за ним остальные. Завязались схватки вокруг огневых точек противника уже южнее дороги. К этому времени сапёры, действующие справа, успели заминировать шоссе и его обочины. Теперь Варшавка стала непреодолимой для любых транспортных средств. Бой развивался для нас успешно. Мы со штабом 4-го ВДК вслед за батальонами тоже перешли шоссе и продолжали продвигаться в их боевых порядках. Через 40-45 минут после начала боя вся бригада оказалась по ту сторону шоссе, преодолевать которое с боем начали и остальные части корпуса. Не считая 8-й ВДБ, отставших и отклонившихся в корпусе, а тем более в 23-й бригаде, не было.

Напряженность боя не снижалась. Оборона противника носила очаговый характер и была глубоко эшелонированной, однако всё же чувствовалось, что она готовилась поспешно. Десантники сравнительно легко подходили к обнаружившим себя немецким огневым точкам и уничтожали их одну за другой. Немцы стреляли трассирующими пулями, и бойцы видели не только направление огня, но и место, откуда он вёлся. В такой обстановке наши солдаты, действуя группами, проявляли разумную инициативу и находчивость. Наше руководство боем заключалось главным образом в том, чтобы части строго выдерживали заданное направление – прежде уже бывали случаи, когда увлечённые схваткой подразделения отклонялись в сторону.

В ряде мест противник имел в своих окопах по 2-3 ракетчика. Как только десантники приближались к ним, пущенные ракеты указывали направление для обстрела. Тут же немцы сосредотачивали на наступающих огонь с разных направлений.

Встречались нам на пути и танки, они также открывали огонь, однако в темноте, даже на близком расстоянии от нас, ничего толком не видели и стреляли в только туда, куда им указывали пущенные ракеты.

На группу таких ракетчиков налетели и мы со штабом. Как только была выпущена ракета, издалека последовал выстрел. Нам ничего не оставалось, как только быстро проследовать дальше. В это время немецких ракетчиков, не успевших укрыться в окоп, вторым выстрелом поразил свой же танк.

Мне приходилось проводить много ночных боёв и всегда они имели ту особенность, что мы, атакующие, несли значительно меньшие потери, нежели атакуемый нами противник. Так было и на этот раз. Нужно всегда помнить одно правило: ночь не любит шума. Только при соблюдении тишины будут достигнуты внезапность удара по противнику и успех в атаке.

Фронт нашего наступления между тем продолжал расширяться. В ходе боя 23-я бригада потеснилась на фланги и из неё образовались две подгруппы.

Первая подгруппа – 2-й ПДБ, артдивизион и сапёрная рота. Подгруппа наступала в направлении Выселки, Даниловичи, Хлыстовка и далее на лес южнее деревни Жилино. Старшим подгруппы был ПНШ-1 капитан Гогошин.

Вторая подгруппа – 3-й и 1-й ПДБ. Эти батальоны наступали в направлении Дмитриевка, Жмудовка и далее также на лес южнее Жилино. Старшим здесь был майор Гурин.

Штаб 23-й ВДБ продолжал продвигаться в центре вместе со штабом 4-го ВДК, где вела успешное наступление 211-я бригада. Так как командир корпуса подчинил её перед началом боя мне, то не было необходимости менять направление своего движения и штабу моей собственной бригады.

В ходе боя нам стало известно, что мы атакуем оборону 211-й пехотной дивизии немцев. Преодолевать сопротивление этой дивизии пришлось на глубину четырёх километров. Наконец, прорвав боевые порядки врага и не встречая больше никакого сопротивления, десантники устремились к лесу южнее деревни Жилино. Стало светать.

В течение всей ночи мы вели тяжёлый и напряжённый бой. Многие из нас, в том числе и я, были по нескольку раз ранены.

Уже когда мы прорвали вражескую оборону и быстро приближались к лесу, слева от себя заметили группу нашей конницы. Обогнав нас, кавалеристы ускакали в юго-восточном направлении.

К пяти часам утра 16 июня все части корпуса сосредоточились в лесу. Не было только правой подгруппы 23-й ВДБ, но через час и она прибыла. Капитан Гогошин доложил, что в Даниловичах его бойцы неожиданно налетели на какой-то немецкий штаб, полностью его уничтожили, захватили знамя, штабные документы, насколько автомашин, много лошадей и другое имущество. Автомашины оказались с посылками для немецких солдат. Посылки были из Греции, их доставила накануне вечером в село немецкая «фельдпост» – военная почта. В каждой посылке находилось по куску торта, сигареты, табак, консервы и мелкие предметы. Пакеты были лёгкие, но объёмистые. Если при захвате деревни Быки мы ели колбасу и колбасные консервы из Дании, шпроты из Португалии и Марокко, то теперь враги любезно приготовили нам «на закуску» торты греческие, табак турецкий, сигареты, кажется, египетские. Часа через два после нашего прихода в лес ко мне подошёл старший переводчик корпуса и поздравил с успешным разгромом штаба 398-го пехотного полка 211-й немецкой дивизии. При уничтожении немецкого штаба особенно отличились бойцы артиллерийского дивизиона во главе с его командиром, старшим лейтенантом Оробцом. В Даниловичах мы потеряли только одного человека убитым и троих ранеными. Немцев тут было уничтожено более сотни, в том числе много офицеров. Общее руководство боем осуществлял капитан Гогошин.

В лесу немцы нас не беспокоили. Их авиация не появлялась – видимо, она действовала на другом направлении. Мы пока приводили себя в порядок, проверяли состояние частей и подразделений и оказывали помощь раненым. Больше всех понёс потерь 1-й ПДБ. Ему пришлось наступать на самом тяжёлом участке, однако свою задачу он успешно выполнил. Перед началом боя в батальоне было З66 человек, а теперь стало 329. При переходе через Варшавское шоссе погиб начальник санслужбы бригады капитан Лебедев. Установив связь с жителями деревни Жилино, мы смогли дать нашим раненым молоко и горячую пищу.

В ходе переговоров со штабом Западного фронта и штабом армейской группы стало известно, что штаб армейской группы во главе с генерал-лейтенантом Беловым и штаб 2-й гвардейской кавдивизии шоссе преодолеть не сумели. Такая же участь постигла и 329-ю стрелковую дивизию во главе с майором Солдатовым. О 8-й ВДБ и комиссаре корпуса Оленине никаких сведений не поступало. Где они находится, никто не знал, и с началом боя перед Варшавским шоссе обязанности комиссара 4-го ВДК стал исполнять полковой комиссар Шербина. Этот энергичный и неутомимый человек успевал бывать всюду, воодушевляя весь личный состав на успешное выполнение боевой задачи.

В сложившейся обстановке штаб Западного фронта приказал десантникам задержаться в лесу и помочь прорваться через шоссе оставшимся группам. Зная, что наш дальнейший путь лежит на восток, к совхозу «Красная звезда», мы выслали разведку – роту 3-го батальона 23-й ВДБ. Роте было дано указание вести скрытное наблюдение и в бой с противником не вступать, разведку закончить к утру 17-го июня. Утром командир роты доложил, что на пути к совхозу в деревнях накапливается всё больше немцев и в ряде мест они роют окопы фронтом на запад. Были замечены у противника и танки. В двух местах разведчиков обстреляли, хотя они утверждали, что ничем себя не выдали. Видимо, так оно и было. Те, кто воевал, хорошо помнят, что немцы любили стрелять и пускать ракеты при малейшем подозрении или даже без него. У них своеобразная дисциплина огня. Ночью они, как правило, пускают ракеты и периодически открывают беспорядочный огонь. Мы этим часто пользовались и, незамеченные врагом, проходили туда, куда нам надо.

Полученные сведения о противнике были передали в штаб фронта. Одновременно мы сообщили и о том, что попыток прорваться через Варшавское шоссе со стороны тех, кто остался по ту его сторону, не было. Мы готовились поддержать их при прорыве двумя батальонами 211-й ВДБ, однако ночь на 17-е июня прошла спокойно. Из штаба фронта нам передали, что командир 4-го ВДК может в дальнейшем действовать по своему усмотрению, в соответствии со складывающейся обстановкой. Сведений о 8-й ВДБ штаба фронта не имел.

Распоряжение о самостоятельных действиях корпуса нас вполне устраивало, ведь до сих пор командир 4-го ВДК подчинялся Белову и должен был руководить своими десантниками в соответствии с его указаниями. В создавшейся обстановке такое подчинение нас не просто связывало, а ставило в чрезвычайно затруднительное положение. Получив разрешение на самостоятельность действий, командир 4-го ВДК тотчас отдал приказ о подготовке к маршу.

Направление предстоящего марша личному составу сообщалось, осведомлены были лишь несколько человек. Мы предполагали продвигаться в южном направлении. По имеющимся у нас данным, противник ожидал нас на востоке и готовился там к бою, а на юге всё было спокойно.

У местных жителей мы выяснили, что немцы располагаются только вдоль линии железной дороги Рославль-Киров. Севернее неё они бывают только наездом, а южнее, в .Брянских лесах, действуют партизаны.

Готовясь к маршу, мы нескольких тяжелораненых оставили в деревне Жилино у надёжных людей. Это было сделано тайно. Оставленных обеспечили медикаментами.

По нашим расчетам, за ночь мы должны были подойти к линии железной дороги, перед рассветом её преодолеть и войти в Брянские леса. Ночной марш планировалось совершить по открытой местности. Только в одном месте на пути нашего следования располагался небольшой лес. Если начать его обходить, то будет потеряно много времени, поэтому решили пройти через него. Перед наступлением темноты 17-го июня подготовка была завершена, и в 23 часа мы выступили.

Из Жилино мы взяли с собой проводника, хорошо знавшего местность. Он провёл нас до деревни Горячево, а затем возвратился назад. Проводником этим был колхозник призывного возраста. В армию он не попал, так как был крив на один глаз. Немцев он ненавидел, как в то время все советские люди, многие характеризовали нам его как надёжного человека, и мы безусловно ему доверились. Думаю, что впоследствии, если остался жив, он должен был стать известным в тех местах человеком.

Марш проходил в точном соответствии с составленным нами графиком до самого леса. Однако в лесу, к величайшей досаде, мы задержались критически долго. Здесь десантников ожидало множество завалов, на преодоление которых ушло много времени. Вместо того, чтобы подходить уже к железной дороге, мы оказались в четырёх километрах северо-западнее того места, где намечалось ее перейти. Обстановка сложилась для нас очень сложная. Оставаться в лесу днём было опасно. Размер этого леса был явно недостаточным для такого большого количества людей. Вблизи находились населённые пункты, весь район весьма оживлённый. Опасность нашего обнаружения противником становилась вполне реальной. На наше счастье шёл мелкий дождь. Этим мы и воспользовались.

Противник о нас пока ничего не знал, самолеты его в плохую погоду не летали. Следовательно, у нас оставался какой-то отрезок времени, позволяющий незаметно подойти к железной дороге.

Мы выступили и, обойдя деревню Шаховка, приблизились к реке Снопоть. По плотине водяной мельницы перешли реку и оказались в деревне Большая Лутна. Этот населённый пункт примыкал уже непосредственно к железной дороге. У меня появилась твёрдая уверенность в том, что при любых обстоятельствах преодолеть дорогу мы сумеем, после чего беспрепятственно войдём в Брянские леса. На случай столкновения с противником был продуман план скоротечного боя.

Жители деревни встретили нас с радостью и тревожным изумлением. С их помощью мы быстро сориентировались в обстановке и, выставив круговое охранение, стали готовиться к последнему переходу. Многие бойцы в деревне, где мы пробыли около получаса, успели поест, их угощали жители. Большая Лутна выглядела мирно, разрушений тут заметно не было, видимо, война пока обходила эти места стороной. Правда, две небольшие группы немцев располагались здесь в ДЗОТах. Эти огневые точки находились на юго-восточной и юго-западной окраинах деревни, с направлением стрельбы на запад и на восток, вдоль линии железной дороги. Между ними вполне можно было пройти, и только с юго-восточного ДЗОТа нас могли увидеть. Однако не исключалась возможность прохода без боя и мимо него. Это и было положено в основу наших действий. Угрожавший нам ДЗОТ мы блокировали, расположив в ближайших к нему дворах свои пулемётные и противотанковые расчёты. Наши огневые точки могли открыть огонь только в том случае, если враг попытается нас обстрелять. Вообще бой предполагалось начать только в момент перехода линии железной дороги, когда сапёры подорвут семафор и рельсы. Построившись широкой колонной, в готовности к немедленному её расчленению и открытию огня, указав подразделениям направление для действий, мы выступили.

Приблизившись к железной дороге, на расстоянии 300-400 метров левее мы заметили немецких солдат из юго-восточного ДЗОТа. Они стояли и смотрели на нас, но никаких действий не предпринимали. Мы, как будто не обращая на них внимания, продолжали идти вперёд. Не исключено, что немцы нас толком не рассмотрели, ведь продолжался мелкий моросящий дождь. Перед железнодорожной насыпью колонна развернулась и броском стала её преодолевать. В этот момент дали знать о себе сапёры. Грохнули взрывы, рухнул семафор, попадали телеграфные столбы. Железнодорожная линия осталась позади десантников, а впереди уже виднелся лес.

Как только раздались взрывы, комендантский взвод 23-й ВДБ под командованием старшины Андронова ринулся на станцию Феликсово. Взвод Андронова заранее выдвинулся к этой станции, возле неё затаился и ждал момента, чтобы начать бой. Такой момент наступил. Внезапно налетев на станцию, взвод уничтожил на ней все средства связи и сигнализации, ликвидировал немецкую администрацию, сжёг документацию и приступил к действиям по разрушению важнейших объектов. Взвод финнов, охранявших Феликсово, разбежался. Здесь было освобождено около тридцати советских военнопленных. Они были захвачены ещё во время Московской битвы, и позже, находясь в плену, приспособлены немцами к строительным работам на железной дороге. Все солдаты были родом из Татарской АССР. С их помощью взвод продолжал свои действия по разрушению станции, а затем, захватив с собой продовольствие и освобожденных красноармейцев, многие из которых успели вооружиться, отошёл к югу в лес. Потерь комендантский взвод не имел. Этот дерзкий налёт был совершён по инициативе и замыслу комиссара 23-й бригады Кудряшова.

Когда дорога была нами уже пересечена и все быстро двигались к лесу, немцы наконец открыли огонь. Стреляли из зенитных орудий, расположенных за рекой Снопоть, у железнодорожного моста. Стрельба велась трассирующими снарядами. Полёт снарядов и падение их были нам хорошо видны, и всё же в результате этого обстрела несколько человек было ранено. Мы вступили в Брянские леса. Марш от Большой Лутны до железнодорожной линии получил тогда у нас название «психического». По смелости, дерзости и находчивости такие случаи со столь большой массой людей происходят на войне редко.

Лес, куда вошли части и соединения 4-го ВДК, оказался уже партизанским районом, в нём действовали отряды под командованием майора Галюги. О приходе десантников майор узнал очень быстро и вскоре приехал. Мы взаимно проинформировали друг друга об обстановке и наметили ряд необходимых мероприятий. Галюга оказал нам всемерную помощь. Надо заметить, что его партизаны выглядели очень организованно. Дисциплина у них была высокая и единственное, пожалуй, чем они отличались от воинской части, так это разнообразием в одежде. Партизаны имели устойчивую связь с «большой землёй», аэродромы и даже госпиталя. Центром их района была деревня Подгерб, где располагался штаб и подразделения обслуживания.

В тот же день мы связались со штабом Западного фронта, доложили о своём местонахождении, проведённых действиях и дальнейших намерениях. Накануне радиосвязь отсутствовала, так как мы пользовались радиостанцией «Север», а та могла работать только в светлое время суток. Солнце восходит – связь начинается, солнце заходит – связь прекращается. Если бы, однако, хоть днём она была сколько-нибудь ненадежной!

В ночь на 19-е июня с аэродрома в районе деревни Подгерб мы отправили на «большую землю» раненых, и в ту же ночь нам сбросили с воздуха продовольствие и боеприпасы. В расположении партизан мы наконец смогли приготовить по-настоящему горячую пищу, в этом большая заслуга наших снабженцев. Тыла здесь у нас, разумеется, не было, но снабженцы были и недаром рисковали жизнью вместе с десантниками. В наших войсках им всегда работалось чрезвычайно трудно. Они получали груз и без остатка его распределяли. В условиях отсутствия обоза, постоянного передвижения войск и столько же постоянных боёв никаких запасов у них быть не могло. Мы же к ним иногда предъявляли всевозможные требования. Это несправедливо. За свой сверхчеловеческий труд в сложнейшей обстановке они достойны всемерного уважения.

Штаб фронта вновь подтвердил, что прорываться через линию фронта мы должны севернее города Киров Калужской области, на участке между тригонометрическим пунктом с отметкой 230,3 справа и домом лесника слева. В соответствии с этим все наши разведывательные усилия и были направлены на восток и северо-восток. Оказывая нам помощь, партизаны, с целью введения противника в заблуждение, сосредоточили свои диверсионные действия в северном и северо-западном направлениях. В тот же день начались ожесточённые схватки партизан с противником, а между тем на направлении вероятных наших действий царило затишье. Однако и нас немцы без своего внимания не оставляли, периодически высылали к лесу бронемашину и пешие дозоры. Приблизятся они к «зелёнке», постреляют и уходят. Мы в этих случаях молчали. Так повторялось по нескольку раз в день.

В лесу, на его северо-восточной опушке, где деревья росли реже, находился безымянный хутор, весь в садах. Жителей на хуторе не было. С немецкой стороны этот хутор не просматривался, поэтому наши штабы здесь и расположились. Отсюда мы вели наблюдение за местностью.

Днем 20-го июня я вышел на свой наблюдательный пункт и как обычно находился на нём продолжительное время. Через несколько часов возвращаюсь в расположение штаба на хуторе, незнакомый мне боец в избу меня не пускает. Поднялся шум. На этот шум из избы вышел командир 1-й гвардейской кавдивизии генерал-майор Баранов. Так как мы друг друга хорошо знали, то дело быстро уладилось. Боец был выставлен на крыльце по его распоряжению. Когда я, в конце концов, всё-таки вошёл в избу, то увидел генерал-майора Казанкина. Выяснилось, что штаб 1-й гвардейской кавдивизии с трудом преодолев Варшавское шоссе, прорваться вслед за своими полками через линию фронта уже не смог, остался в немецком тылу и был вынужден отойти и укрыться в лесах. Побродив по тылам противника больше четырёх суток, штаб во главе с комдивом оказался в партизанском районе. Здесь они ещё застали нас и решили к нам присоединиться. Казанкин их принял. Всего всадников было человек сорок.

В результате боёв за Варшавское шоссе штабы кавалерийского корпуса и 2-й кавалерийской дивизии пробиться к своим не смогли, а теперь оказалось, что застрял и штаб 1-й кавдивизии. В условиях современного 6оя задачу по самостоятельному прорыву конница полноценно решить уже не могла – противоборствующие стороны имели столько автоматического стрелкового оружия, что возможности конников были практически сведены на нет. Некоторые из нас видели причину неудачного прорыва в том, что было допущено неправильное боевое построение, однако это не совсем так. Даже если бы кавалерия пошла вслед за десантниками и, допрорвав оборону противника на нашем направлении, устремилась к линии фронта, то и тогда ей пришлось бы очень тяжело. Мы в этом случае не смогли бы своевременно придти на помощь, так как скорость нашего передвижения была значительно меньше, а задерживаться им и ждать нас – опасно и бессмысленно.