Текст книги "Моя лю... (си)"

Автор книги: Александр Якунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Прекрасно! Осталось выяснить сущий пустяк: почему в таком случае зарплату вы предпочитаете получать ежемесячно? А?

– И всё равно, у нас не автомобильный завод имени Лихачёва и не конвейер. Требовать от нас, учёных, ежедневной явки глупо и вредно для дела. В нашем институте отродясь такого не было.

Присутствовавшие одобрительно загудели.

– А вот тут вы крупно ошибаетесь, – торжественно произнёс Марк Наумович. – Среди нас есть люди, которые ходят на работу каждый день!

– И вы можете назвать этого умника? – с ухмылкой недоверия спросила Вера Сергеевна Синхронова.

– Так точно. И не только назову, но и покажу. Вот он!

Марк Наумович Блидман поднялся со стула и пальцем показал на угол, в котором уютно пристроился Лялин.

Туда же повернули головы все присутствующие. Лялин непроизвольно вытянулся.

– Вот он! – выкрикнул Марк Наумович, будто показывая выигравший лотерейный билет. – Это наш новый сотрудник – Егор Лялин. Он приходит на работу каждый день и никогда не опаздывает. Благодаря этому за отчётный месяц он сделал больше, чем все вы, вместе взятые. Если он смог, то сможете и вы.

Минутная пауза сменилась всеобщим шумом и выкриками:

– Откуда он взялся на нашу голову?

– Наверняка – засланный начальством казачок? Надо его ковырнуть!

– Тихо, господа учёные! – невозмутимо произнёс Марк Наумович. – Никого не нужно ковырять. Егор Лялин пришёл к нам добровольно, в смысле по собственному желанию. За него никто не хлопотал, не то, что за некоторых. Да, Вера Сергеевна?

– М-м-м.

– Можете не отвечать. Господа-товарищи, этому молодому человеку удалось доказать благотворное влияние дисциплины на творческий труд. Каждый день, как штык, он является на службу ровно в девять, никогда не опаздывает, сидит на месте до конца рабочего дня, по магазинам не шастает, и вот результат – в одиночку он обработал пятитысячный массив анкет. Какие ещё нужны доказательства? На этом диспут считаю закрытым. С завтрашнего дня начинаем жить по-новому. На службу приходим вовремя и каждый день. А теперь, извините, мне пора – у меня сегодня ещё два совещания. Всем привет.

Зелёное пятно блидмановского портфеля проплыло над притихшими людьми.

Лялин стоял в своём углу ровно, будто проглотил линейку. Он не знал, что и думать: с одной стороны, его поставили в пример, а с другой, в воздухе витала напряженность. Он ждал вопросов к себе. Коллеги расходились молча. Он ловил на себе их отдельные взгляды. В них читалось ироническое презрение. Большинство предпочло вовсе не смотреть на него. И лишь одна незнакомая женщина средних лет задержалась возле него, чтобы сказать:

– Не ожидала от вас. Вы, молодой человек, штрейкбрехер. Так в коллективе себя не ведут.

Внутри Лялина что-то оборвалось. Как странно: ещё пять минут назад на душе у него было всё так ясно, можно сказать, легко и весело, и вот, теперь, его будто придавили чем-то тяжёлым. Случилось нечто страшное, нечто такое, что и охватить разумом невозможно! Он оказался в положении презираемого и отверженного человека. Таких людей он встречал, но никогда не думал, что может оказаться на их месте.

Даже его помощница – Оля Барсукова прошла мимо с опущенной головой.

Ушли все, кроме кандидата наук Веры Сергеевны Синхроновой и какого-то странного мужчины. Он сидел немного боком, голова его лежала на левом плече, казалось придавленная небольшим мешком. Приглядевшись, Лялин понял, что мужчина горбат.

То, что эти двое остались, обрадовало Лялина. Значит, не все его осудили. Они беседовали. Лялин невольно стал прислушиваться к разговору.

– Как твои дела? – спросил горбун.

– Беременность проходит нормально, – ответила Вера Сергеевна Синхронова.

Горбун улыбнулся:

– На каком мы месяце?

– На восьмом.

– Подумать только, как быстро летит время! – покачал головой горбун.

Лялина даже в жар бросило: эти двое остались вовсе не из-за него, не для того, чтобы его утешить, ободрить. Вера Сергеевна ждёт ребёнка – это, безусловно, важно, очень важно, но об этом можно поговорить завтра или послезавтра – беременность не рассосётся. Но разве не кощунственно рассуждать на эту тему после того, как на их глазах сумасшедший алкоголик и провокатор Блидман растоптал доброе имя человека. Им, как, впрочем, и всем остальным, наплевать на Лялина! "За что они не любят меня? Что плохого я им сделал?" – думал Лялин. – "Кто пожалеет меня? Как пережить сегодняшний день? Кто научит, как жить дальше?".

В отчаянии Лялин решил напомнить о своём присутствии.

– Вера Сергеевна, простите, – сказал он, – Вы на восьмом месяце беременности? Глядя на вас, больше шести месяцев не дать.

У Синхроновой отвисла челюсть. Горбун развернулся в сторону Лялина и презрительно улыбнулся:

– Это из серии – слышу звон, да не знаю, где он. Беременна дочь Веры Сергеевны, а не она. Вообще, молодой человек, подслушивать чужой разговор неприлично. Прошу нам не мешать.

Лялин понял, что окончательно пропал, спасения ему нет.

Остаток дня и всю ночь он провёл в страшных размышлениях по поводу своей неудавшейся жизни. Прежде всего, он пытался найти ответ на вопрос, почему все неприятности случаются так неожиданно, когда их совсем не ждёшь? Как могло получиться, что такой жуткий тип, как Блидман, смог стать руководителем огромного коллектива, и этот коллектив терпит его и не предпринимает ничего, чтобы заменить его нормальным человеком? "Действует какая-то система, безвинно губящая хороших людей и поддерживающая хитрых, бездушных тварей" – сделал Лялин вывод, который, впрочем, его не успокоил.

Уже под утро он принял решение уволиться из ИСИ. Ему сразу стало легче. С этим Лялин и уснул.

Часть 15. Подцепили каждый своё

Подать заявление об увольнении оказалось не так-то и просто: Лялин не мог заставить себя появиться перед инспектором по кадрам, принявшей его на работу, в жалкой роли слабого человека, позволившего себя выжить из коллектива. В поиске удобного мотива своего бегства он провёл в архиве целый день, но так ничего и не придумал. Его постоянно отвлекали телефонные звонки. Он не поднимал трубку, но, при этом, ругал на чём свет стоит друга Вовчика, а так же двух своих помощниц, верно забывших о его существовании. Лялину было так одиноко, что он рад был бы появлению аспиранта Василия, который, кажется, ничем другим не занимался, как только поисками своей любимой – Оли Барсуковой.

С грустью Лялин должен был констатировать, что в этом мире он чудовищно одинок. Никому не интересно – где он? Что с ним? Как он себя чувствует? Голоден ли он? И т.д. и т.п.

Одиночеством он наказан за доверчивость, которая, как известно, является первым признаком глупости. Да, он глуп, возможно: даже дурак! Раньше, когда был молод, он презирал дураков. Но теперь он твёрдо знал, что дураков можно только жалеть. И он жалел себя много и мучительно.

Утверждают, что в такие минуты душевных переживаний является муза, и поэты начинают творить. Но сегодня сама мысль о стихах причиняла Лялину физическую боль: то ли муза его была какой-то особенной, то ли она просто избегала архивы.

Раздался робкий стук в дверь. Лялин схватил в руки первую попавшуюся анкету и сделал глубокомысленный вид.

– Да, да, входите!

В комнату несмело вошла Оля Барсукова. Лялин почему-то не удивился, хотя предпочёл бы, чтобы на месте девушки оказался Марк Наумович Блидман. Если бы пришёл шеф, то случилось бы одно из двух: либо старик попросит у него прощение, либо он набьёт Блидману морду лица.

– Не помешаю? – спросила Оля Барсукова.

– Нисколько.

– Ой, правда? А я боялась к вам идти, очень боялась.

– Почему же? Я ведь не кусаюсь. Проходите, садитесь. А я вот тут работаю.

– Вы всегда работаете. Как вам это не надоест? Я в том смысле, что нужно когда-то и отдыхать.

– Вы пришли по делу или просто так? – поинтересовался Лялин.

– По делу: узнать, почему вас не было на заседании сектора?

– Как это не было?! Вы же меня видели, – удивился Лялин.

– Не вчера, а сегодня. Вас искали, но не нашли. Марк Наумович беспокоился – не заболели ли?

"Захотели бы – нашли" – грустно подумал Лялин и спросил:

– Зачем собирали?

– Ой, это очень интересно: Марк Наумович заключил новый договор с газетой "Известия" на проведении нового социологического опроса, и сегодня распределяли сотрудников по регионам, где будет анкетирование. Все переругались между собой, но, в конце концов, список утвердили. Вы не поверите, с Марком Наумовичем я еду во Францию, в Париж! Там, оказывается, тоже читают эту газету. Потрясающе, правда! Кстати, вас тоже распределили.

– И куда же?

Оля Барсукова помрачнела.

– В Джамбул, – сказала она.

– Это что: город или страна в Африке?

– Не знаю, а хотите, я поговорю с Марком Наумовичем и Вы поедете с нами в Париж? Он мне не откажет.

Лялин не мог допустить, чтобы какая-то девчонка хлопотала о нём, да ещё Блидману. Его взяла досада, что никто, даже добрая Оля Барсукова, не может понять, в каком состоянии он находится, что он не может думать ни о чём другом, как только о том, чтобы перед ним извинился не только шеф, но и все остальные сотрудники.

– Ну, так что же, мне переговорить с Марком Наумовичем насчёт вас? – переспросила Оля Барсукова.

– Нет!

– Прочему.

– Потому, что ваш любимый Марк Наумович порядочная сволочь! Хотите доказательства? Пожалуйста! Он обещал вашему отцу помочь вам поступить в университет?

– Да. Откуда вы знаете?

– Так вот, ваш Марк Наумович...

– Что?

– Ничего! Короче говоря, я увольняюсь из ИСИ.

– Ой! – вырвалось у Оли Барсуковой.– Почему?

В голосе девушки прозвучала нотка искреннего сочувствия к нему. Этого оказалось достаточно, чтобы на сердце Лялина потеплело. Тем не менее, ответил он сухо:

– Мне не хочется обсуждать эту тему.

– Кажется, вы не в настроении. Я приду в следующий раз.

– Пожалуйста, не уходите! – воскликнул Лялин и за руку усадил её на место.

Ему вдруг страстно захотелось хоть с кем-то поделиться тем, как муторно у него на душе, рассказать, что после злополучного собрания, на котором Блидман подставил его, он не спит, не ест, и в голову лезут самые страшные мысли.

В этот момент в архив вошёл Василий! Лялин был взбешён.

– Ага! Вот и Вася! – воскликнул он, забыв об особенности аспиранта никого не замечать в присутствии своей пассии. – Что-то давненько тебя не было видно?!

Игнорируя Лялина, Василий подошёл почти вплотную к Оле Барсуковой и сказал:

– Ты обещала мне позвонить и не позвонила.

Девушка покраснела:

– Я не обещала.

– Нет, обещала.

– Нет, не обещала. Я звонила, тебя не было дома.

– Не правда. Я был дома. Ты не звонила. Врать не хорошо, – устало сказал Василий.

– Я не вру.

– Значит, обманываешь.

Бог знает, сколько ещё времени могла бы продолжаться перепалка между молодыми людьми, если бы у Лялина не сдали нервы.

Одной рукой он схватил Василия, другой – Олю Барсукову и силком вывел обоих за дверь. Сказать правду – они не сопротивлялись.

– Без отметки в паспорте о браке прошу в архив больше не приходить, – крикнул Лялин и захлопнул перед влюблёнными дверь.

В расстроенных чувствах Лялин прилёг на пачки анкет, ещё хранившие запах Аллы. Он отдался мечтам о мести Блидману. В его воображении виновник всех его бед ползал на коленях, умоляя простить "старого, больного человека" и предлагал деньги в качестве компенсации за моральный ущерб. Само собой, Лялин с презрением отвергал деньги. Коварный еврей сделает попытку купить у него прощение, предложив ему командировку во Францию или, что, конечно же, лучше – место в аспирантуре. Возможно, Лялин согласится с Францией, но только для того, чтобы вернувшись, уволиться из института. А по результатам, полученным за границей, он напишет книгу, которая сделает его имя известным на всю страну или даже мир. У него появятся деньги, он женится, купит хорошую машину, дом на берегу реки и ...

Сладкое течение мыслей оборвал неожиданно появившийся Вовчик. Он присел рядом с Лялиным на пачку анкет и сказал:

– Дрыхнешь на работе? Почему трубку не берешь? Я звоню, звоню.

– Не слышал, – ответил Лялин. – Что с тобой: на тебе лица нет? Случилось что-нибудь?

– Да, случилось, – крикнул Вовчик, скрипнув зубами. – Алка – тварь, погань! Убить её мало! Представь: наградила меня триппером, сволочь!

– Вот это да! – произнёс Лялин, приподнявшись. В этот момент он подумал о себе, о том, что Бог вовремя завалив Аллу анкетами и спас ему здоровье. – Что же теперь будет?

– Ничего особенного: сорок уколов в задницу и полгода воздержания от половой жизни! Это как? Разве не гадство?!

– Я просто вылетаю в форточку!

– Вот именно. Сделаешь мне уколы?

– Я?! Ты с ума сошёл! Я не смогу!

– Егор, ты мне друг? Если не ты, то кто? Сам понимаешь, жена и Светка ничего не должны знать. И потом, Алка – твоя девушка, ты мне должен.

– О чём ты говоришь?! Какая Алка – моя девушка?!

– Ладно, ладно, успокойся – "не твоя", – миролюбиво сказал Вовчик, вытаскивая из карманов коробку с ампулами и несколько одноразовых шприцов. – Вот сейчас и начнём. Ты же меня не бросишь в беде? Слушай, может тебе тоже провериться?

– У меня с ней ничего не было, – сказал Лялин.

– Повезло тебе. Я попал, как кур в ощип. Обидно, никакого удовольствия не получил: лежит холодная, как кукла резиновая! Сучка крашенная, трахается с кем попало! Непонятно – как с ней муж живёт?

– Алла замужем?! – удивился Лялин.

– А то! Бабы совсем с ума посходили. Ну, будешь колоть? – сказал Вовчик и спустил штаны.

Морщась, Лялин сделал первый укол, попавшему в беду, приятелю.

Часть 16. Гоняйтесь голышом без меня!

– Лялин, немедленно спустись вниз! – приказал Марк Наумович Блидман по телефону.

"Сейчас я ему всё скажу!" – решил Лялин и направился на встречу с шефом, имея твёрдое намерение объявить о своём увольнении.

В комнате сектора нечем было дышать от перегара. Увидев Лялина, Блидман на манер киношного мистера ИКС с придыханием воскликнул:

– Ты!? Это ты!?

– Вы сами меня позвали, – опешил Лялин.

С первого взгляда стало ясно – старик не в себе: глаза-бусинки вращались с бешеной скоростью, очки на картофелеобразном носу будто сами по себе подпрыгивали, вызывая тряску сальных губ.

– Вот, значит, как?! Вот, значит, какие мы?! – прошипел Блидман.

– Марк Наумович, дорогой, что случилось? – спросил Лялин, от испуга назвав шефа дорогим.

– Я вам не дорогой! – крикнул Блидман. – Молодой, да ранний?! По трупам ходим?!

– Марк Наумович, какие трупы?

Шеф топнул ногой и по-собачьи взвизгнул:

– Молчать! Хватит делать из меня идиота! Я всё знаю! Это ты, наглец, заложил меня директору института! Это ты всем растрезвонил, что я в пьяном виде нагишом бегал по институту за уборщицей?

– Что-о-о? – обалдело воскликнул Лялин.

– Не ври! Ты был у меня дома. Я тебя принял, как человека! А ты – сволочь...

– Марк Наумович, опомнитесь! В вашем доме я никогда не был! Я не знаю даже, в каком районе Москвы Вы живёте! Марк Наумович, Вам нужно лечиться, по Вам давно плачет дурдом.

Блидман замер. По его лицу тенью прошла судорога. Кажется, он начал что-то понимать.

– Погоди, если не ты, то кто был вчера у меня дома?

– Мне откуда знать, с кем вы там пьёте? И вообще, я увольняюсь! Живите без меня, как хотите!

– Постой, не трещи! Ой, кажись, я припоминаю. Ай-я-яй! Как же это я так бездарно вляпался! Вспомнил! Всё вспомнил! О-о-о! Это же я с директором нашим пил! Матка Баска! Какой ужас! Я пропал. Спьяну я директору выболтал, как гонялся за уборщицей! Вот, дурак-то!

– Всё, с меня хватит, я ухожу, – сказал Лялин.

– Стоять! Куда пошёл?

– Я увольняюсь.

– Как это увольняешься? А кто в архиве будет работать? Пушкин?! Тебе, между прочим, в Джамбул ехать. Кто, кроме тебя туда поедет? А?

Затем шеф слишком многословно, чтобы это походило на правду, пообещал Лялину прибавить оклад, а также получить кандидатскую степень без "всякой аспирантуры".

– Да, пошли вы все на хрен! – выругался Лялин и выбежал вон.

* * *

Лялин уволился из ИСИ до обидного просто: без уговариваний остаться и даже без отработки положенных по закону двух недель. Вручая трудовую книжку, инспектор по кадрам, та, что оформляла его при поступлении в ИСИ, тяжело вздохнула:

– Я так и знала, что этим всё закончится. Наш институт не для вас. Ищите себе что-нибудь попроще. Прощайте.

Лялин выскочил на улицу, красный от стыда. Он был свободен, но его самолюбие страдало.

Глава 2. "Вороново"

Часть 1. Как дурак

Итак, Лялин остался без работы и средств существования. Помочь с трудоустройством обещал Вовчик через свою сестру Татьяну, но предупредил, что для этого понадобится время – недели две, три.

Поскольку стихи уже привычно не писались, Лялин убивал время, лёжа на диване, играя в "государство маленьких человечков". Он воображал себя президентом страны, населённой людьми размером с ноготок. Почему бы маленьким человечкам не существовать? Для природы, как известно, нет ничего невозможного. В начале жители его государства проявляли себя жадными, завистливыми, ограниченными существами, озабоченными поисками пропитания для себя, и готовыми убить друг друга за очищенное зёрнышко семечки. И вот, Лялину в короткий срок удалось сорганизовать своих маленьких негодяев в идеальное общество всеобщего братства, благоденствия и счастья. Это стало возможным исключительно за счёт личной честности и порядочности президента, то есть Лялина. Честность и порядочность в одночасье, как эпидемия, распространилась среди жителей его государства, и это стало неписаным законом их бытия. Дальше всё было просто: высокое правосознание его людей позволило без проблем реализовать монархические принципы управления. По убеждению Лялина, только эта форма правления, в отличие от базарной демократии, способна обеспечить решение главной задачи любого главы государства – решать проблемы простых людей, минуя чиновничью прослойку, существование которой Лялин допускал лишь, как неизбежной зло.

Дошло до того, что Лялин в своих фантазиях начал планировать посылку специально подготовленных отрядов из жителей к крупным Российским чиновникам с целью наставления казнокрадов на путь истинный. Лялинские спецназовцы должны были приучить чиновников к честности даже под страхом смерти, точнее, под страхом отравления. Таким способом, Лялин рассчитывал наладить в России нормальную жизнь.

В самом разгаре игры какая-то неведомая сила подняла Лялина с дивана, заставила одеться, выбежать на улицу, дойти до метро, сесть в вагон и поехать неизвестно куда. Только здесь, среди людей он смог выдохнуть и осознать, что с ним произошло то, что регулярно происходит с умными людьми: он сам себе стал глубоко противен; настолько, что даже думал о себе в третьем лице. "Мужику двадцать пять лет! Половина жизни прожита! А он вместо того, чтобы пахать, заниматься делом, например, писать стихи, как больной ребёнок фантазирует какую-то ерунду о маленьких человечках и чиновниках! Нет, он не поэт, а обыкновенное дерьмо и просто идиот! Ну и хрен с ним!"

Заметив на себе откровенно заинтересованный взгляд довольно симпатичной девушки, Лялин с ухмылкой уставшего покорителя женских сердец, повернулся к девушке спиной. "Ну, разве не идиот? Ещё какой идиот!" – подумал Лялин о себе, вспомнив, что с того дня, как он стал социологом, у него не было ни одной женщины. Да уж! Друг его, Вовчик, да и любой мужик на его месте бы не растерялся, а он ... "Приятель, может быть Алла права и ты действительно болен?"

Незаметно для себя Лялин оказался рядом с университетом, где он не показывался несколько дней кряду по причине нежелания встретить там бывших помощниц – Марину Цыганову и Олю Барсукову. По расписанию сегодня были две пары лекции по психологии. Он прекрасно успевал даже на первую лекцию. На этот раз он решил посетить альма-матер.

В огромном амфитеатре аудитории сидело несколько человек из числа зануд, не пропускавших ни одного занятия. Лялин был не из их числа. Решив заявиться на вторую пару, Лялин направился бродить по полутёмным коридорам философского факультета МГУ. Он спустился по лестнице на пол-этажа и остановился у окна, заворожённый видом вечерней Москвы. Город весь светился огнями, будто доказывая кому-то, что жизнь в нём бьёт ключом, и "только его по голове", как горько пошутил Лялин.

Сверху раздался женский смех. Лялин перегнулся через перила и увидел картину, от которой у него пересохло в горле, и кровь застучала в висках. Его взору предстали две великолепные ножки и белые трусики, отчётливо просматривавшиеся под коротким платьем девушки, стоявшей на верхней площадке.

Всё остальное произошло помимо воли Лялина: очень быстро и очень неожиданно: его рука потянулась к ширинке за набухшим членом! В этот момент соблазнительная девушка посмотрела вниз на него. Со страху Лялин бросился вниз по лестнице, едва не сбив поднимавшегося студента. На очередном повороте лестничного марша у него подвернулась нога. Лялин не упал, удержался, но брюки разошлись по шву в самом неудобном месте.

Поездку в метро в рваных на ж... брюках Лялин запомнил на всю жизнь.

* * *

Через пару дней Лялину позвонил Вовчик и потребовал приехать к нему домой, причём, немедленно. Лялин полетел к другу на крыльях надежды прояснить что-то по поводу своей новой работы. Оказалось – Татьяна, его сестра, получила новую квартиру и пригласила Лялина на новоселье.

– Спасибо, конечно, но прийти не смогу, – сказал Лялин.

– А работу ты хочешь получить? – разозлился Вовчик.

– Хочу и всё равно не смогу.

– Почему?

– Во-первых, мы недавно уже отмечали её новоселье. Получается, это у неё вторая квартира?

– Хоть десятая. Тебе что, хуже от этого?

– Не хуже. Просто мне немного не понятно, зачем человеку две квартиры?

– Егор Лялин, Вы забываете, где моя сеструха работает. В Государственной Думе! А это ко многому обязывает! Ну, хорошо, а какова вторая причина?

– Вторая? Пожалуйста – мне элементарно не в чем идти.

Вовчик укоризненно покачал головой:

– Так бы сразу и сказал, а то вопросы задаешь "не понимаю, зачем две квартиры", тоже мне – борец с несправедливостью! Ладно, так и быть, у меня есть кое-что специально для тебя.

Вовчик достал из шкафа костюм коричневого цвета в мелкую чёрную клеточку.

– Остромодная вещь! Всего два раза надевал. Как другу отдам по дешёвке. Примерь!

В отличие от Лялина, его друг был прожжённым торгашом. Вовчик даже гордился тем, что мог впарить любую ношеную вещь за приличные деньги. Он даже умудрился сбагрить ношеные трусы и штопаные носки. Тех, кто ненужные вещи выбрасывал, Вовчик называл лохами. Такая меркантильность никогда не нравилась Лялину, но желание друга нажиться на нём покоробила его.

– Спасибо, не стоит, – сказал Лялин. – Я всё равно не смогу пойти. У меня нет денег даже на подарок.

– Вот, чёрт! Дожили! Ладно, я тебе друг или где? Одолжу немного. Устроишься на работу, отдашь.

Часть 2. Богатая невеста

Татьяна, старшая сестра Вовчика, была очень серьёзным человеком. Два срока подряд она избиралась в Государственную Думу по спискам партии "Яблоко" Григория Явлинского. Можно сказать, она была правой рукой этого видного политика. Часто, почти каждый день её можно было видеть на экране телевизора в полупустом большом зале ГД, нажимающей кнопки для голосования.

На новоселье обещал быть сам Григорий Явлинский и другие выдающиеся личности. Когда Вовчик назвал две фамилии, Лялин поинтересовался:

– А президент Соединённых штатов?

– Что президент?

– Он приглашён?

– Послушай, иди ты к чёрту! Если хочешь знать, побывать на новоселье у моей Татьяны, сочтёт за честь любой миллионер, не то, что некоторые.

– Намёк понял, но не обиделся, – сказал Лялин, стоявший в коричневом костюме, с букетом красных роз в руках перед дверью новой квартиры Татьяны.

– Не волнуйся, костюмчик на тебе сидит, как влитой, особенно сзади, – зачем-то сказал Вовчик. – Определённо, коричневый – твой цвет! За отдельные деньги могу предложить французский галстук.

– Секонд-хэнд мне не нужен. Хватит одного твоего костюма.

– Что-о!? – вспыхнул было Вовчик, но, видимо, посчитав ругань несвоевременной, стукнул кулаком по двери и пробурчал. – Почему так долго не открывают, спят что ли?

* * *

Татьяна – родная сестра Вовчика была неуловимо похожа на своего брата, что, собственно говоря, мешало Лялину увидеть в ней женщину. Сегодня она встретила Лялина не так, как обычно – приветливо, но отстранённо, а по-особому: сразу подхватила его под руку и повела показывать новую квартиру. При этом она так плотно прижалась к нему, что он ощущал целиком её мягкую грудь, и это неприятно волновало Лялина. От быстрой ходьбы белокурые пряди её длинных волос всё норовили попасть ему в рот, и Лялину приходилось незаметно их убирать. Новая квартира Татьяны поразила Лялина не столько своими колоссальными размерами, сколько поразительными видами из окон. Центр Москвы просматривался как на ладони. При этом дом был так хитро спроектирован, что при смотрении через стекло возникало реальное чувство полёта. А сама возможность устроить спальню так, чтобы любоваться Кремлём, не вставая с постели, могла свести с ума любого завистника.

Во всех комнатах, в подсчёте которых Лялин сбился, находились гости. Их всех Татьяна считала необходимым познакомить с Лялиным. То ли оттого, что Татьяна сегодня была не похожа сама на себя; то ли оттого, что он находился в постоянном контакте с её большой грудью, то ли ещё почему, но Лялину казалось, что все смотрят на него и улыбаются с непонятным обожанием. Представляя Лялина "самым близким другом своего брата", Татьяна вкладывала в голос столько бархата, что Лялину становилось неловко.

Хозяйка привела Лялина в кухню, где вовсю кипела работа.

Лялин увидел жену Вовчика – Лариску. Она улыбнулась ему, показав лошадиные зубы. Мама Вовчика – Ирина Васильевна, неожиданно, и, не опасаясь испачкать его в муке, троекратно его поцеловала, сопроводив всё это ещё более неожиданными словами:

– Ну, наконец-то! Мы так тебя заждались, а я ...

И не договорив, она ещё более неожиданно запнулась, покраснела, и даже пустила слезу.

– Мама! – укоризненно сказала Татьяна.

– Я ничего. Это от усталости, – улыбнулась Ирина Васильевна и пояснила Лялину, что с утра готовит домашние пирожки.

– Вся еда из ресторана, – сказала она. – Вот я и подумала, пусть хоть пирожки будут настоящими. Я права?

– Ты всегда права, – сказала Татьяна. – Заканчивайте, они скоро будут.

По тому, как было произнесено слово "они", Лялин понял, что приезд важных персон действительно ожидается.

– Конечно, конечно, – заторопилась Ирина Васильевна, но даже в этой суете она нашла возможность сказать Лялину особые слова, а именно:

– Егор, мы с тобой после обо всём поговорим, правда?

– Да, конечно, поговорим, – вылетело автоматом из Лялина, почувствовавшего, как Татьяна ещё крепче прижала его к себе.

После этого, Лялину трудно было делать вид, что ничего особенного не происходит, что исключительно, благодаря своему костюму он на всех производит столь благоприятное впечатление. Он решил немедленно поговорить с Татьяной. Момент был более или менее удачным: они как раз оказались в пустой комнате, которую Татьяна назвала – детской.

– Таня, – начал он...

В этот момент в детскую вошли семилетняя Поля – дочь Татьяны и трёхлетний Виталечка – сын Вовчика.

– Егор, – обратилась Татьяна к Лялину. – У меня к тебе просьба, если, конечно, тебя не затруднит.

– Конечно, не затруднит.

– Присмотри, пожалуйста, за детьми. Я отлучусь ненадолго, встречу шефа и вернусь.

– С удовольствием, – пробурчал Лялин, меньше всего ожидавший столь странной просьбы.

– Егорушка, спасибо дорогой, – томно и, как бы примеряя это обращение на будущее, сказала Татьяна и приблизилась к Лялину вплотную.

Лялин напрягся и едва заметно отпрянул назад. Татьяна похлопала Лялина по плечу, будто хотела сказать – "ничего, дорогой, привыкнешь" и вышла. Лялин почувствовал себя оскорблённым. "Она знает, что не люблю, но для неё это не имеет значения" – подумал он. – "Нужно кончать этот цирк".

Под "цирком" Лялин подразумевал начатое с лёгкой руки Вовчика сватовство с его сестрой, которое перешло из теоретической в практическую плоскость.

Но во всём этом Лялин винил, прежде всего, себя: зачем он вёл себя так, будто имел виды на Татьяну. "Кажется, доигрался!" – обречённо подумал он.

– Дядя, ты будешь с нами играть? – спросила Полина, голосом своей мамы, Татьяны.

– Буду. Давайте рисовать, – предложил Лялин.

– Не хочу, – сказала Полина, – будем играть в "семью".

– Это как?

Из разбросанных по полу коробок Полина выбрала одну с надписью "Вернись домой раньше". Это была игра, в которой условные папа, мама и их ребёнок должны кидать кость, и по числу выпавших очков двигать свою фишку. Выигрывал тот, чья фишка оказывалась первой на клетке "дом", миновав засады в виде клеток: "казино", "кино", "ресторан", "магазин" и т.д.

С самого начала игра не заладилась. Чувствуя скучливое настроение Лялина, дети сами были скучны. Но Полина, как воспитанная девочка, продолжала играть. В ней чувствовался мамин характер: та же жёсткость и упорство. Девочка была ярким представителем рыбинской породы: у неё были широкие скулы, крупные черты лица, бесцветные глаза и тонкие губы. В семье Рыбиных превалировала мужская линия, точнее сказать, кровь отца – главы семейства, фотографию которого Лялин видел в альбоме. Рыбин-старший давно умер. В своё время он был заместителем министра атомной промышленности.

В детскую заглянула Татьяна. Полина, маленький Виталечка и даже Лялин мгновенно преобразились: всем своим видом демонстрируя интерес к игре.

– Как вы тут? – спросила Татьяна, умилённо улыбаясь.

– Отлично, – ответил Лялин.

Сделав детям несколько замечаний: "не кусайте губы", "держите спину прямо", "поправьте волосы" и т.п., она удалилась – встречать важных гостей.

Тут же влетел Вовчик. Дети никак не отреагировали, а Лялин отвёл друга в сторонку и зашептал:

– Слушай, Вовчик, какого чёрта я сижу с детьми? Я что вам – нянька? Сам с ними разбирайся, а я пошёл.

– Стоп! Я не могу. Сейчас приедет мой шеф. Я должен его встретить.

– Вы, тут обалдели все, что ли?!

– Егор, после разберёмся. Всё будет "х", – сказал Вовчик и, увернувшись от Лялина, подошёл к детям.

– Кто выигрывает? – спросил Вовчик, имея в виду игру "Вернись домой раньше".

– Я, конечно, – ответила Полина.

– Умничка, – сказал Вовчик, чмокнул девочку в лобик и посмотрел на Виталечку. – А ты, оболтус, почему проигрываешь? Соберись, ты же мужик!

Вовчик посмотрел на свои роскошные ручные часы.

– О, мне пора!

– Вовчик! – воскликнул Лялин.

– Егор, прекрати, – сказал Вовчик и, загадочно улыбнувшись, спросил:

– Правда, сегодня Татьяна выглядит потрясающе?

– Правда, – поникшим голосом ответил Лялин.

Вдруг за стеной прекратился шум, будто рубильник выключили. Наступила мёртвая тишина.