Текст книги "Моя лю... (си)"
Автор книги: Александр Якунин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
Для удобства он приподнялся на локте и почувствовал, как под ним разъезжаются бумажные пачки.
Интуитивно Лялин посмотрел вверх и увидел, что стенка опасно накренилась, и что верхний ряд пачек уже готов был рухнуть вниз.
Предчувствие беды заставило его крикнуть:
– Эй, там, осторожней!
Но было поздно: после очередного удара Светкиного сапога сначала верхние пачки анкет, а за ними и все остальные, составлявшие перегородку, рухнули вниз. Лялин успел отскочить в сторону. Он тупо смотрел на бумажный холмик, погрёбший Аллу. Рядом тяжело дышали Вовчик со спущенными штанами и голая по пояс Светка. Было ужасно тихо и страшно. Секунда шла за секундой, а Алла не подавала признаков жизни.
В любой критической ситуации всегда находится человек, знающий что делать. Таким человеком оказалась Светка.
– Чего вы ждёте, кретины?! – крикнула она. – Откапывайте её быстрее!
Приятели бросились разгребать завал. Сначала показалась белая рука, потом плоский живот с кровоподтёками, сплюснутые груди, шея, острый подбородок, полуоткрытый сухой рот, слегка свёрнутый набок нос и два страшных синяка на том месте, где должны были быть глаза. Алла, кажется, не дышала. Светка заставила Вовчика приложить ухо к её груди.
– Бьётся! – определил он
– Значит, жива? – обрадовалась Светка.
– Это ещё вопрос: она холодна, как лёд, – засомневался Вовчик.
– А ты хотел получить десять ударов по башке и быть тёплым? Вызывай скорую! – распорядилась Светка.
Часть 10. Два диагноза
Строгий врач, поколдовав немного над Аллой, поставил диагноз – ушиб головного мозга и множественные гематомы в области грудной клетки.
– Такое впечатление, что её избили, – заключил он.
– Что вы, профессор! Мы пальцем её не тронули, – виновато прогундосил Вовчик. – На неё свалились анкеты. Это обыкновенный несчастный случай. Мы тут совсем не причём.
Светка так уверенно засунула деньги в карман врача, что у того не было никакой возможности отказаться.
– Не знаю, не знаю, – задумчиво произнёс врач и предупредил, что в любом случае обязан заявить в полицию.
– Это само собой, – сказала Светка и добавила, – но лучше этого не делать. Мы обещаем, что в больнице будем ухаживать за бедной Аллой, как следует.
– Ну, раз так, тогда ладно.
Проводить носилки с полубесчувственной Аллой высыпал, кажется, весь этаж – много стариков и детей. На их лицах была написана неподдельная скорбь и печаль, будто они давно знали Аллу и любили её. Среди болельщиков находился сосед, удруживший Вовчику гитару.
– Не волнуйтесь, пусть инструмент побудет пока у вас. Он мне не нужен, – сказал мужчина и, кивнув в сторону носилок, по-бабски протяжно вывел. – Горе-то какое! Только бы не померла, а то ведь... ай-я-яй!
Что имелось в виду под этим многозначительным "ай-я-яй" – не известно. Думая о завтрашнем дне, Лялин был уверен в одном – завтра он будет с позором изгнан из ИСИ.
"Что ни делается, всё к лучшему" – подумал Лялин, хотя знал, что к России эта пословица не применима.
* * *
Любите ли вы семечки? Любите ли вы семечки, поджаренные на медленном огне и слегка заправленные подсолнечным маслом и сольцой? Если да, то вы должны понять чувства Лялина, вручную обработавшего пятитысячный массив анкет социологического исследования, сделанного институтом по заказу газеты "Известия". На всё про всё ушла неделя. Несколько раз он оставался в архиве на ночь.
По-настоящему работа захватила его после того, как среди анкет ему попалась брошюра Блидмана, написанная в соавторстве с Синхроновой, по результатам какого-то давнишнего опроса. Впервые он держал в руках книжку, с авторами которой был знаком лично. Знакомство с брошюрой позволило ему понять некоторые принципы социологического анализа. Используя полученные знания, Лялин сделал попытку обобщить результаты своего исследования. Некоторые выводы получились неожиданными: так, например, оказалось, что абсолютное большинство россиян, в том числе и москвичей не любят читать и не читают ни газет, ни журналов, не говоря уже о книгах. Всем видам времяпрепровождения 90 процентов опрошенных предпочитали ничегонеделание на берегу моря и лежание на диване перед телевизором.
Среднестатистический россиянин пугал своим равнодушием ко всему, что не затрагивало его материальных интересов, своим цинизмом и практицизмом в жизни, в основе которого лежало одно, но безудержное желание разбогатеть любым путём, не брезгуя ничем: даже потерей совести, чести и унижением перед начальством. В них (россиянах) просматривалось скрытое презрение, как к своим ближним, так и к власти. Из ответов следовало, что они не упустят случай, чтобы обмануть и тех и других. При этом они в курсе того, что русских в других странах не любят и только боятся. Однако это обстоятельство их волновало меньше всего.
Лялин был потрясён. До этого он был уверен, что в мире нет людей добрее, сердечнее и отзывчивее русских.
"Так вот ты какая – социология!" – потрясённо думал Лялин.
Часть 11. Весь в Вовчике и бабах
Здраво полагая, что кому нужно, тот найдёт его в архиве, Лялин целую неделю не спускался в свой сектор. Но Марк Наумович Блидман, которого, собственно говоря, и ждал Лялин, так и не появился. Это давало надежду на то, что инцидент с Аллой остался не замеченным. На случай негативного развития событий Лялин надеялся смягчить сердце шефа результатами своей работы. По расчету Лялина, Марк Наумович, увидев гору обработанных анкет и, главное, ознакомившись с отчётом, замрёт в немом восторге и, потрясенный способностями молодого социолога, воскликнет:
– "Гениально!" – и, немного подумав, заявит. – "Егор Лялин, ты здорово провинился. Ты нарушил мой приказ, запрещающий приводить в архив посторонних людей. За это ты должен быть наказан. Однако, могу наказать кого угодно, но только не тебя. Я снимаю шляпу перед твоим талантом. Ты не только не будешь уволен, но я тебе выпишу премию в размере годового оклада".
Да, сейчас бы деньги Лялину не помешали. Он здорово поиздержался. А ведь он ещё не знал – когда и где будут выдавать зарплату?
Честно говоря, Лялин находил странным, что шеф так долго не появлялся в архиве. Тем более, что в последние дни в архиве стали раздаваться телефонные звонки – спрашивали доктора наук, профессора Блидмана. Звонки прекратились после того, как только Лялин пошутил в трубку:
– Приёмное отделение 33-ей психбольницы слушает.
Честно говоря, ему уже самому хотелось увидеть начальство. Он жаждал справедливой оценки своему труду. В последний рабочий день недели, в пятницу он не выдержал и спустился вниз.
В комнате-пенале, в которой Лялин провёл первые дни работы в институте, он застал двух девушек: яркую брюнетку с эффектно распущенными волосами, кукольно-огромными чёрными глазами и неестественно тонкой талией; и вторую – ничем не примечательную, с лунообразным лицом, небольшими карими глазами и мальчишеской фигурой.
Обе девушки с интересом взглянули на Лялина, будто знали его. От смущения Лялин сделал вид, что ошибся комнатой.
В коридоре он встретил Веру Сергеевну Синхронову. Они поздоровались.
– Как дела? – спросила Синхронова.
– Отлично. Вы случайно не видели Марка Наумовича Блидмана?
– Зачем он тебе?
– Ему раз двадцать звонили, – сказал Лялин и прибавил то, что, собственно говоря, пришло ему в голову в эту секунду. – Мне кажется, что он сам себе звонил.
– Так оно и есть, – обескураживающе спокойно сказала Синхронова.
– Зачем?! – воскликнул Лялин.
– Нечего удивляться. Таким макаром шеф проверяет лояльность подчинённых. На вопросы о местонахождении Блидмана советую отвечать – знать, не знаем, но ждём с нетерпением, потому как без Марка Наумовича никакие дела не делаются. Расположение шефа и премии тебе будут гарантированы.
Исповедуемые Блидманом принципы управления не могли не вызвать у Лялина подозрения об адекватности шефа. Хотя, с другой стороны, он знал, что творческие личности, тем паче таланты, просто обязаны иметь отклонения, а то и вовсе быть сумасшедшими. Лялин не стал развивать данную тему, которая могла вывести на размышления по поводу достаточности у него ненормальности, чтобы писать приличные стихи.
* * *
Вернувшись в архив, Лялин позвонил Вовчику, узнать результаты его похода в больницу к Алле.
– Ты правильно сделал, что не пошёл со мной, – заявил Вовчик.
– Это почему же?
– Она не хочет тебя видеть. Алка попросила тебе кое-что передать на словах, но я не стану этого делать.
– Нет, уж будь другом, скажи, раз начал.
– Не проси, тебе будет неприятно.
– Мне уже неприятно, так что говори, а то поссоримся.
– Хорошо, если так настаиваешь: она сказала, что ты импотент и, что тебе нужно лечиться. Не расстраивайся. Все бабы дуры. Не обращай внимания.
– Почему же? Я люблю критику. Только критика должна быть объективной. Сначала нужно выяснить, чем она себя мажет и почему у неё тело холодное, как у лягушки. И потом, я думал сначала, что она немая.
– Лягушка! Холодная! Немая! – сказал Вовчик с обидой в голосе. – Придумаешь тоже! У неё нормальное тело. Неразговорчива, это верно, но для женщины это плюс. Взять мою жену, Лариску: как начнёт болтать – хрен остановишь: прихожу домой – треплется, жру – треплется, сплю уже, а она всё треплется, треплется и ...
– Треплется, – закончил Лялин мысль приятеля.
– Вот именно. Слушай, Егор, как мужик мужику скажи: у тебя с Алкой было или не было?
Лялин сказал правду. Вовчик заметно повеселел.
– Ей не поверил, а тебе верю, – промурлыкал Вовчик. – Только ты не думай ничего такого. Алка мне нафиг не нужна. Своих баб хватает.
Лялин слишком хорошо знал своего друга и потому промолчал.
– И всё-таки, признайся, Егор, жалеешь, что с ней не вышло?
– Ни капельки. Я ведь не ты.
– Что ты имеешь в виду?
– Тебе всё равно с кем, лишь бы щель была.
– О чём с тобой говорить! В этом деле ты ничего не понимаешь, – рассердился Вовчик, но тут же спохватился и мягко поинтересовался. – Слушай, Егорушка, можно мне вечерком сегодня приземлиться в твоём архиве?
– Нельзя.
– Фьюить! – присвистнул Вовчик. – А я уже всем своим: Лариске, Светке и Розалинде объявил, что в командировку уезжаю с ночёвкой. Что же теперь делать?
– Мог бы со мной посоветоваться.
– Извини, Егорушка, на службе замотался. Будь другом, выручай, до зарезу нужно: я тут с одной познакомился, жаль упускать.
Лялин не умел отказывать, особенно Вовчику. И пришлось ему из-за собственной слабохарактерности тащиться на другой конец Москвы, чтобы передать другу ключ от архива.
* * *
"Доброта ..., доброта погубит мир" – подумал Лялин, когда утром в архиве обнаружил полупьяного Вовчика, радостно сообщившего, что ключ от "этой камеры" пропал.
– Я так и знал! – ахнул Лялин.
– Что ты знал? – сказал Вовчик, зевая.
– Теперь меня точно уволят.
– Подумаешь – проблема!
Такое отношение к себе оскорбило Лялина, но он смолчал, решив сначала найти ключ.
– Кто с тобой был? – спросил Лялин, хотя и без этого было ясно, что Вовчик провёл время с Аллой, специфическим запахом которой пропахла вся комната.
– С кем мне быть? Со Светкой, конечно.
– Ну, ты и скотина! – не выдержал Лялин.
– Ах, так! Тогда нам не о чём с тобой разговаривать. Прощай, друг.
– Ключ верни!
– Егорушка, прости. Бес попутал, не хотел тебя травмировать. Да, я был с Аллкой. И ты оказался прав – тело у неё холодное, как у мертвеца. Такого у меня ещё не было: бр-р-р-р, жутко вспомнить! Ты простишь меня?
– Так, может, это Алка взяла ключ? – предположил Лялин.
– Это врятли. Вот, болван! – крикнул Вовчик, стукнув себя ладонью по лбу. – Мне на службу нужно! Егор, прости, нужно сваливать. Вечером созвонимся. Чава-какава!
Вовчик испарился, а Лялин задумался о своём отношении к нему. Дружба с Вовчиком приносила Лялину, в основном, неприятности. И всё из-за того, что Вовчик – страшный эгоист. Изменить его поможет разве что хорошая взбучка. Однако Лялин не из тех, кто способен применить физический метод воспитания. По-хорошему, ему следовало прекратить общение с Вовчиком – уж слишком они разные. Но Вовчик – единственный человек, с которым Лялину легко молчать, а это дорогого стоит. Есть ещё одно деликатное обстоятельство, почему Лялин не торопился оборвать отношения с Вовчиком – его сестра Татьяна, которая недавно развелась с мужем алкоголиком. Вовчик ненавязчиво, но довольно настойчиво продвигал в жизнь идею свести Лялина со своей сестрой. Лялин был к ней равнодушен. Не зная, зачем, но открыто он не протестовал, словно что-то выгадывая и под предлогом обдумывания столь серьёзного шага, тянул время. Наверно это заставляло Лялина чувствовать себя обязанным Вовчику.
Часть 12. Фу! Девушки курящие
Блидман объявился в архиве под конец рабочего дня. Лялин его совсем не ждал. Права Синхронова, говоря, что "нашего шефа можно найти только тогда, когда он нафиг никому не нужен".
Обменявшись приветствиями, Лялин продемонстрировал гору обработанных им анкет.
– О! Я гляжу, ты зря время не терял! Молодчина! – ожидаемо похвалил Марк Наумович.
Зардевшись от удовольствия, Лялин сказал:
– Я мог бы ещё больше обработать анкет, но немного отвлёкся написанием отчёта.
Лялин вручил шефу свой первый научный труд.
– Что это?! – удивился Марк Наумович, коротким движением руки удостоверившись в наличии своего картофелеподобного носа.
Смущаясь, как подобает автору, выносящему плод своего творчества на суд посторонних, Лялин промямлил:
– Это, так сказать, проба пера, некая попытка осмыслить полученные данные. На меня нашло, мне показалось...
Марк Наумович, надев свои очки, по диагонали пробежался по тексту. После чего он взглянул на Лялина как-то по особому напряжённо и очень тихо, и проникновенно так, что Лялину стало не по себе, произнёс:
– Ты кому-нибудь это кроме меня показывал?
– Нет, а что?
– Слава Создателю! – сказал Блидман, пряча отчёт Лялина в свой портфель. – Как ты мог до такого додуматься?
– До чего?
– Болван! Если о твоих выводах кто-нибудь узнает, меня уволят, а тебя посадят. Советую забыть об этой глупости и больше, прошу, никакой самостоятельности! Будут спрашивать, отвечай: "ничего не писал, ничего не видел, знать ничего не знаю".
– Кто спросит?
– Кому надо, тот и спросит. Ты меня здорово разочаровал. А я, дурак, ещё сомневался: нужна тебе помощь или не нужна? Решено – даю тебе двух помощников.
Ошеломлённый негативной оценкой своего труда, в гениальности которого он был уверен на 200 процентов, Лялин врубился в сказанное шефом только тогда, когда в архив вошли две девушки, те самые, которые посмотрели на него, как на старого знакомого, когда он заглянул в свой сектор.
– Ничего не понимаю! – запоздало возмутился Лялин. – Какие помощники? Зачем? Я прекрасно справлюсь один.
– Позволь мне решать: справишься ты или нет, – крикнул шеф, как отрезал.
Лялин пошёл ва-банк:
– Простите, Марк Наумович, а как же секретность архива – "никто не должен знать", "только я и ты" и тому подобное? Вы меня обманывали?!
– Секретность архива – моя забота. Твои помощники не случайные люди, а надёжные, проверенные кадры, в смысле – работники. Девочки, подойдите сюда поближе, не бойтесь. Знакомьтесь – это тот самый юноша, о котором я вам рассказывал. Используя мой метод квадратно-гнездового счёта, он провёл первичную обработку анкет и получил, так называемую, линейку, позволяющую сделать кое-какие выводы. Но этого мало. Теперь нужно сделать корреляционный анализ, то есть выяснить взаимозависимость факторов, например, предпочтения респондентов к различным средствам массовой коммуникации в зависимости от возраста и пола. Действуйте, а я пошёл, у меня совещание у директора института. Напоминаю: в архиве не курить, будете уходить, не забывайте закрывать дверь на замок. Надеюсь, Лялин, ты ключ не потерял?
– Ключ? – переспросил Лялин. – Нет, конечно.
Ответ Лялина насторожил Блидмана.
– Точно не посеял?
– Показать ключ?
– Ну?!
Лялин медленно двинулся к столу, намереваясь выдвинуть ящик, и удивиться тому, что в нём не окажется ключа.
В этот момент на глаза Марку Наумовичу попалась гитара.
– Ёшь твой корень! Это ещё, что такое?
– Гитара, – ответил Лялин.
– Сам вижу. Кто сюда её притащил?
– Не знаю. Она лежала под анкетами, – соврал Лялин.
– Немедленно убрать! – приказал Марк Наумович и стремительно покинул помещение.
* * *
С появлением помощниц архив потерял для Лялина всю свою привлекательность. Сожаление по этому поводу, видимо, слишком явно отражалось на его лице, поскольку девушки несколько раз интересовались, что могло его так расстроить?
– Вот ещё, с чего вы взяли? Я всегда такой, – отнекивался Лялин.
Согласно заданию Марка Наумовича, они сортировали анкеты по половому признаку опрошенных на две кучки. Девушка с осиной талией, очень похожая на цыганку, оказалась смышлёной и дело у неё спорилось. Вторая, с мальчишеской фигурой и лунообразным лицом, напротив, работала спустя рукава и много болтала лишнее: например, своего отца она назвала "папашкой" и "алкашом", а родного брата "ленивым и вруном". Девушка поражала Лялина своею наивной откровенностью, которую можно было объяснить исключительно молодостью.
– Ой, а ведь мы до сих пор не познакомились! – воскликнула девушка. – Меня зовут Оля Барсукова, мою подругу Марина Цыганова, а вас как зовут?
– Какая разница, – вспылил Лялин. – Давайте работать.
Ровно через пять минут Оля Барсукова взялась за старое, и через полчаса Лялин знал, что она ужасно боится темноты, замкнутого пространства, переходить дорогу, летать на самолётах, ездить на велосипеде и терпеть не может помидоры.
– А вы пробовали помидоры есть? – поинтересовался Лялин.
– Нет, – ответила девушка. – Зачем? Я же их не люблю.
– Всё ясно.
– Скажите, Вы, наверное, хорошо играете на гитаре?
– С чего Вы взяли? Я играю исключительно на нервах, – стандартно ответил Лялин.
– А мне кажется, Вы должны хорошо играть на гитаре и петь, – настаивала Оля Барсукова с ехидной, как показалось Лялину, улыбкой.
– Послушайте, в конце концов, мы будем работать или будем болтать?!
Девушки дружно прыснули от смеха, заставив Лялина усомниться в своих способностях – быть начальником и покраснеть.
– Простите нас, пожалуйста, – произнесла первые слова Марина Цыганова. – Мы девушки курящие. Нам очень хочется курить, но мы не знаем, как вам об этом сказать: уж очень вы строги.
"Они ещё и курят!"– разочарованно подумал Лялин.
Он терпеть не мог курящих женщин.
Когда за помощницами закрылась дверь, Лялин понял, как он устал от них. Он позвонил Вовчику узнать – не вспомнил ли он, куда положил ключ от архива?
– Какой ключ? – кажется, искренне удивился Вовчик.
– Ну, ты и гад! – не выдержал Лялин и бросил трубку, не оставив другу ни единого шанса оправдаться. Внутри Лялина всё закипело. Он принял решение послать Вовчика с его сестрой Татьяной на.....к чёртовой матери.
– Надоело! – воскликнул он и автоматически выдвинул верхний ящик письменного стола. Среди бумаги спокойно лежал ключ!
– Полное гадство! – прошептал Лялин.
После секундного раздумья он набрал номер телефона друга и, как ни в чём не бывало, спросил:
– Что делаешь?
– Как всегда ничего хорошего. А ты?
– Сижу в архиве с двумя молоденькими помощницами.
– Помощницами?! Ну, ты даёшь! В тихом омуте черти водятся! Что же это получается – ты один с двумя девицами? Они хоть хорошенькие?
– Сам как думаешь, если им по восемнадцать лет?
Задохнувшись от зависти, Вовчик произвёл нечленораздельные звуки, похожие на стон.
– Одна чёрненькая, осиная талия, огромные глазища, роскошные волосы – высший пилотаж, – дразнился Лялин. – Вторая тоже ничего.
– Везёт же некоторым, а тут целыми днями приходится общаться со старыми тётками, строящими из себя молоденьких. Смотреть противно. Слушай, у меня есть время, давай подскачу – помогу разобраться с имеющимся материалом.
– И не вздумай! – строго сказала Лялин. – Всё, больше не могу говорить, девчонки возвращаются. Кстати, чуть не забыл, я нашёл ключ.
Часть 13. Мы вместе учимся!?
Понадобилась целая неделя, чтобы Лялин смог, наконец, признаться себе, что общение с помощницами доставляет ему определённое удовольствие. Во-первых, работа спорилась, и регулярно заглядывавший в архив Блидман не мог ими нахвалиться. Во-вторых, Лялину нравилось откровенное заигрывание с ним девушек. Впервые он ощущал себя, что называется, первым парнем на деревне, и это было здорово!
В этом плане особенно старалась Оля Барсукова. Она изводила Лялина вопросами: сколько ему лет? Есть ли у него кто-нибудь? Какие девушки ему нравятся? Что он делает по вечерам и так далее всё в том же духе.
Однажды Оля заявила:
– Какой у вас друг смешной.
– Какой друг? – насторожился Лялин, хотя сразу понял, о ком идёт речь.
– Он сказал, что его зовут Владимиром и, что он большой начальник в "Газпроме". Он, конечно, пошутил?
– Почему? Это правда.
– Ой! – обрадовалась Оля Барсукова и в ответ на недоумённый взгляд Лялина добавила. – Здорово, наверное, иметь таких высокопоставленных друзей?
– По-всякому бывает, – ответил Лялин.
До этого Лялин неоднократно ловил себя на мысли, что голос Оли Барсуковой ему почему-то знаком, где-то он его раньше слышал и вот, после возгласа: "ой!" он догадался, что Оля Барсукова – и есть та самая Ольга Борисовна, которой он звонил по поручению Марка Наумовича Блидмана с сообщением, что "дело сделано".
Заметив на себе длинный взгляд Лялина, Оля Барсукова спросила:
– Что? Что-то не так?
Лялин не успел ответить: неожиданно в архив вошёл высокий молодой человек в очках. Не обращая внимания на Лялина, он уверенной походкой подошёл к Оле Барсуковой и тонким голосом человека с хроническим насморком спросил:
– Оля, вот ты где! Я так и знал!
– Ну и что? – насупилась девушка.
– Я искал тебя: весь институт обошёл десять раз.
– Зачем?
– Как зачем?! Чтобы вместе ехать в университет. Ты обещала.
– Ничего я не обещала.
– Как?!
Молодой человек прижал руки к груди и сделал шаг назад, едва не наступив Лялину на ногу. Лялин встал.
– Молодой человек, – сказал он, едва сдерживая гнев. – Вы кто такой? Это архив и посторонним вход сюда запрещён.
– Я не посторонний, – небрежно ответил модой человек, даже не взглянув на Лялина. – Я аспирант института.
Юноша вновь почти вплотную приблизился к Оле Барсуковой со словами:
– Оля, ты просто забыла своё обещание. Я тебя прощаю. Но сейчас нам нужно ехать. Сегодня мероприятие, которое нельзя пропустить.
– Я с тобой не поеду, – сказала Оля Барсукова, опустив голову.
– Ну, хорошо, поезжай отдельно от меня.
– Я не маленькая и сама знаю, что нужно делать.
С одной стороны, Лялину было жаль бедолагу, у которого не хватало ума понять, что его откровенно отвергают, а, с другой, он злился на пришельца-наглеца и заодно на Олю Барсукову. Выясняя между собой отношение, они оба откровенно игнорировали его, как начальника!
– Ты ведёшь себя несерьёзно! – говорил наглец. – Я не понимаю, зачем тогда нужно было обещать, что мы вместе поедем на мероприятие. Я прождал тебя больше двух часов!
Терпение Лялина лопнуло:
– Послушайте, как Вас там...
– Василий.
– Василий, мы, между прочим, здесь работаем, а Вы нам мешаете. И потом, здесь не место для семейных разборок. Выйдите отсюда! И Вы, Оля, вместе с ним.
Результат получился неожиданным: Оля Барсукова залилась слезами и накинулась на Василия:
– Видишь, что ты наделал! Кто тебя просил сюда приходить?!
– Что в этом такого? – пробурчал Василий, медленно отступая к двери.
– Ходишь за мной, как дурак! Уходи и, чтобы я тебя больше не видела.
– Ах, так! – воскликнул Василий. – Ты хочешь, чтобы я ушёл?
– Да, хочу, ... о, – ответила девушка, икнув и тотчас перестав плакать.
– Хорошо, я уйду, но только ты знай... только знай, ты... – повторял Василий, подбирая слова, – ... знай ты только, что... не права! Мы должны с тобой объясниться! Не здесь. Я подожду тебя на улице!
С этими словами Василий развернулся и был таков.
– Как мне надоел этот дурак! – горестно покачала головой Оля Барсукова.
Лялин сидел с недовольным видом. Однако столь жёсткая оценка Василия почему-то ему была приятна.
Тут впервые заговорила присутствовавшая, но всё время молчавшая Марина Цыганова. Она сочла нужным дать Лялину пояснение по поводу случившегося.
– Вы не сердитесь на Василия, – сказала она. – Он отличный парень. Просто он влюблён и, как все влюблённые, находясь рядом с предметом своей любви, плохо соображает, что делает. В присутствии Оли он вообще никого не замечает.
Лялин на это отреагировал резко:
– Любит, не любит – мне нет до этого дела. Развели тут чёрт знает что! Давайте работать или где?!
Однако выяснилось, что девушкам нужно ехать в университет на встречу с президентом России. Они предложили Лялину поехать вместе. Он отказался.
– Жаль, – сказала Оля Барсукова на прощание.
То, что девушки, как и он, учились в университете и даже на том же факультете, только на два курса младше, стало для него неприятной неожиданностью. Возможно от того, что девушки, не желая этого, обесценили значимость так тяжело давшегося ему поступления в это престижное учебное заведение, что само по себе до последнего времени являлось предметом его тщательно скрываемой гордости.
Однако, пора было и ему выдвигаться в университет. В деканате предупредили: неявка на встречу с президентом грозит отчислением. Но, после того, как он отказался составить компанию девушкам, появиться в актовом зале МГУ было неловко.
* * *
Лялин сделал несколько шагов, как тенью к нему метнулась фигура: оказалась – Оля Барсукова.
Девушка смущённо и радостно выпалила:
– Я сбежала от Василия! Можно мне с вами?
– Пожалуйста, только я не в университет.
– Неужели вам не хочется посмотреть на живого президента?
– Абсолютно. А вам следует поторопиться, а то опоздаете, и вас могут отчислить.
– Вы не идёте, я тоже не пойду.
– Какие глупости! – смутился Лялин и, разозлившись на себя за это смущение, нарочито грубо, чтобы окончательно отвязаться от назойливого создания, соврал – Я, вообще-то, очень спешу. И нам не по пути. Ещё вопросы есть? Нет? Тогда до свидания.
– Всего хорошего, – дрогнувшим голосом сказала девушка.
Уходя большими шагами, Лялин долго чувствовал на себе взгляд Оли Барсуковой. Странная девушка! "Неужели, – подумал Лялин, – я ей нравлюсь? Быть не может!".
Лялин не мог в это поверить, поскольку в его жизни это был первый случай, когда девушка столь откровенно выказывала ему симпатию. "Жаль, она совершенно не в моём вкусе" – сказал он себе. – "Но приятно, чёрт подери! Впрочем, я ещё очень молод. То ли ещё будет!"
Часть 14. Рухнул в глазах коллектива
В газете "Известия" Лялин случайно наткнулся на статью "Мы – читатели газеты". Слово в слово текст был идентичен отчёту, изъятому у него Блидманом под предлогом чуть ли не политической ошибки. Автором статьи был сам Марк Наумович Блидман! Лялин был ошарашен. При этом факт заимствования его нисколько не задел. Наоборот, он был польщён: поскольку это доказывало наличие у него кое-каких способностей, благодаря которым он сможет написать сколько угодно отчётов. Главное – иметь первичные материалы, то есть массив анкет. Только сейчас Лялину пришло понимание истинной ценности архива.
С чувством человека, сделавшего величайшее открытие, Лялин спустился из архива в свой сектор, в комнату, в которой он провёл в полном одиночестве первые дни работы в ИСИ. С тех пор минуло всего две недели, а, кажется, прошёл целый год.
* * *
В комнате от народу яблоку некуда было упасть. Нужно ли говорить, насколько велико было удивление и смущение Лялина. Стараясь никого не задеть, он пристроился в уголку. Лялин вспомнил, что сегодня – третья среда месяца, то есть присутственный день, когда все сотрудники сектора должны явиться на работу.
Из присутствовавших Лялин знал только двух своих помощниц – Марину Цыганову и Олю Барсукову, а также кандидата наук Веру Сергеевну Синхронову. Марк Наумович отсутствовал.
От разговоров в комнате стоял страшный шум. Было очень душно. Лялин украдкой разглядывал коллег. По его мнению, все эти люди должны быть незаурядными личностями, поскольку далеко не всем в этой жизни удаётся так ловко и хорошо устроится: то есть, иметь возможность появляться на работе раз в месяц и, при этом, получать зарплату, равную пяти зарплатам Лялина с учётом его незаконной надбавки в половину оклада. Лялин надеялся отыскать на их лицах особую отметку, своего рода печать избранности. Но нет, ничего особенного в их лицах не было. Лица были самые обыкновенные, и разговоры велись самые обыкновенные – о диетах, способствующих худению, о скверной погоде, о том, кто и сколько выпил вина и водки на дне рождения какого-то Абрамова, о растущих ценах на хлеб, колбасу и бензин.
В комнату влетел Марк Наумович Блидман с мокрой гривой волос и распаренным лицом, будто только что принял душ. Держа перед собой портфель из крокодиловой кожи, он протиснулся вперёд.
– Пардон! Прощу прощение, директор задержал, – пыхтел он, усаживаясь на стул, оставленный специально для него.– Начнём, пожалуй. Одну секундочку...
Шеф достал из портфеля платок, тщательно вытер лицо и после этого начал совещание. Марк Наумович без обиняков, простыми словами, не выбирая слова и выражения, обвинил собравшихся в лени, пустозвонстве – в смысле необязательности, кретинизме, творческой импотенции и других прегрешениях, следствием чего явилось лишение сотрудников сектора квартальной премии.
– Если бы не моя публикация, – гремел Марк Наумович, – сектору могли сократить фонд зарплаты! Короче, доигрались! Дальше так продолжаться не может. Я принял решение: с завтрашнего дня сотрудники сектора обязаны являться на работу каждый день и без опозданий. Отлучаться с работы и уходить раньше положенного времени можно будет в исключительных случаях, и только с моего разрешения. Библиотечные дни и прочие отгулы за прогулы отменяются. И ещё...
– Это абсолютно неприемлемо! – перебила шефа кандидат наук Вера Сергеевна Синхронова.
Марк Наумович вытер лицо и мягко улыбнулся:
– Позвольте, уважаемая, полюбопытствовать, почему?
– Что тут не понятного? Научные статьи не могут писаться по приказу с десяти до восемнадцати часов. И уж точно, научные статьи не могут писаться в этой комнате, напоминающей пенал, да ещё в присутствии массы людей. Например, мне идеи приходят исключительно лежа в кровати, когда, пардон, я совершенно голая. Может быть, вы прикажите поставить здесь кровать...
– И раздеваться на работе? – напомнил кто-то из немногочисленных мужчин.
Глаза у Марка Наумовича нервно забегали. Он потрогал себя за нос и бусинки, блеснув ироническим огнём, успокоились.
– Позвольте, уважаемая Вера Сергеевна, спросить, – сказал он, – когда в последний раз вас посетила, как вы выразились, идея?
– Хм, вы будто не знаете, что идеи вынашиваются годами, – ответила Вера Сергеевна Синхронова.
