Текст книги "Самолеты летят к партизанам (Записки начальника штаба)"

Автор книги: Александр Верхозин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

После второй посадки Чернопятова у партизан все летчики старались поговорить с командиром или со мной один на один: каждый просился слетать к партизанам с посадкой.

…Август шел в напряженной боевой работе, полк ежедневно вылетал бомбить фашистов в районах Вязьмы, Ржева, Сети и других. Задания Центрального штаба партизанского движения выполняли несколько экипажей, которые перебросили в Брянский лес то, что просили в письме к Гризодубовой партизаны: прицелы к пушкам, десять ящиков мин, бесшумные винтовки, бензин, несколько мешков соли…

Примечательных из этих полетов было два. 11 августа экипаж Бибикова выбросил группу партизан севернее Вязьмы. Штурман корабля майор Панишин записал в донесении интересный случай, происшедший при выброске этой группы: «Когда мы подлетели к месту выброски, один из девяти партизан, видимо командир, попросил меня помочь им покинуть самолет. Я спросил, что случилось.

– Да ничего, – ответил он. – Просто никто из нас раньше не прыгал с парашютом.

– Как же это вас пустили так, без тренировок?

– Мы сами решили совместить тренировку с прыжком в тыл к фашистам.

– Но ведь это опасно.

– Небезопасно было и Зимний брать в семнадцатом, – сказал партизан.

Мы объяснили, как покидать самолет, предупредили, что прыгать необходимо дружно, а парашюты раскрываются автоматически. Поэтому бояться нечего…

– Вот это другое дело. – Партизан кивнул в сторону своих товарищей. – У нас в группе три коммуниста, четыре комсомольца и двое беспартийных. В таком порядке и прыгать будем: первыми коммунисты».

Так и сделали, доложил нам потом летчик.

Дней через пять мы спросили представителя партизанского штаба, что известно о выброшенных 11 августа.

– Все благополучно, – ответил тот. – По радио донесли, что приступили к выполнению задания, организуют партизанский отряд.

В тот же день экипаж Степана Васильченко со штурманом Булановым выбросил группу партизан в район Осовец, юго-западнее Могилева. 13 августа группу партизан и боеприпасы доставил в район Козловичи, юго-западнее Бобруйска, экипаж Григория Иншакова со штурманом Фаустовым. При полете к цели самолет сильно уклонился в сторону Бобруйска. Там в это время гитлеровские летчики тренировались для вылета на ночной разбой. Самолет ЛИ-2 заметили, и один фашистский истребитель атаковал его, но безуспешно: стрелки своевременно заметили Ме-109 и отогнали его дружным огнем. Иншаков скрылся в облаках, но вскоре вышел из них. Фаустов отыскал место выброски. Десант был доставлен в условленное место, и экипаж благополучно вернулся на свой аэродром. А ведь Г. К. Иншакову, первоклассному летчику, наполовину потерявшему зрение, по заключению врачей не положено было не только летать, но и на земле воевать. Обратившись к лучшим окулистам, летчик-патриот достал где-то замысловатые очки и настоял на своем: ему разрешили летать. Но врачи не оставили его в покое: в 1943 году они добились перевода летчика Григория Кузьмича Иншакова в дневную транспортную авиацию.

Рассказывая о подвигах летчиков, мы часто забываем тех, кто готовит им боевую машину, – техников, механиков, мотористов и многих других скромных тружеников аэродрома. Обеспечить два вылета в ночь к брянским партизанам или рейс в глубокий тыл противника требовались и знания, и опыт, и большое трудолюбие. Именно таким и был наш технический состав. Однажды груженный взрывчаткой самолет загорелся при дозарядке бензином. Известно, что при движении бензина в шланге образуется статическое электричество. И если самолет и бензозаправщик не заземлены, то между пистолетом шланга и горловиной бака проскакивает электрическая искра. Тогда пары бензина воспламеняются и возникает пожар. Так, видимо, случилось и на этом самолете.

Огонь распространился быстро, взрыв бензобаков и боеприпасов был неминуем. Первыми бросились спасать горящий самолет парторг полка Борис Николаевич Дьячков, инженер по ремонту Николай Иосифович Матросов и комсорг эскадрильи сержант Сивоконь. За ними последовали человек десять мотористов. Чтобы не подвергать опасности людей, инженер полка Николай Иванович Милованов приказал никого больше не подпускать к самолету.

Комсомолец Сивоконь бросился к пылающему отверстию бензобака и закрыл его своим телом. Люди действовали с таким упорством и смелостью, что неодолимая, казалось, стихия была побеждена. Пока тревога дошла до командного пункта, поврежденный огнем самолет уже отбуксировали на ремонтную площадку.

Через три дня машина была восстановлена. Сержанта Анатолия Макаровича Сивоконя наградили орденом Отечественной войны II степени.

Добровольцы

Докладывая командиру полка о полученном Указе Президиума Верховного Совета, которым Иосиф Федорович Миненков посмертно награжден орденом Красного Знамени, я сказал:

– В штаб пришел сын погибшего летчика Миненкова и хочет видеть командира Гризодубову.

Валентина Степановна пригласила юношу.

Вскоре в штабную комнату, где мы занимались подготовкой боевого задания, вошел Коля Миненков. На вид ему было лет пятнадцать-шестнадцать, пострижен наголо, по-солдатски, не по возрасту серьезен. Он очень похож на своего отца: такого же небольшого роста, чуть сутуловат, с живыми чертами лица. Я тут же вспомнил, как совсем недавно приходил ко мне отец этого юноши и просил трехдневный отпуск, чтобы повидаться с семьей. Потом докладывал о прибытии. С какой теплотой рассказывал Миненков о сыне: «Просился хлопец в часть, помогать мне бить фашистов. Но куда ему, он еще ребенок. Я ему говорю: «А как же мать?» А он: «Папа, я ее уговорю, она меня отпустит!» Ни за что парень не хотел отставать от меня». Разговор этот запомнился мне так, будто он был вчера…

– Давайте познакомимся, – сказала Валентина Степановна.

Юноша подал руку и назвал себя:

– Николай Иосифович Миненков, – делая таким представлением заявку на серьезный разговор. – Хочу вместо отца фашистов бить.

– Разрешите вас называть Колей.

Юноша в знак согласия кивнул головой.

– Так вот, Коля, кто тебя направил ко мне? Военкомат или организация какая? – ласково спросила Гризодубова.

– Послала мама, – сказал он тихо, опасаясь, что без бумажки ему не разрешат занять место отца.

– Мамино направление на войну с врагами Родины – самое надежное, Коля, и никто не в силах отказать тебе в этой просьбе.

Не знаю, как Коля уговаривал мать отпустить его на фронт, с какой болью в сердце благословила она своего старшего сына заменить погибшего отца. Одно было ясно: на такой подвиг пойдет только та мать, которой свобода Родины дороже всего.

Гризодубова приказала зачислить Колю Миненкова в состав 2-й эскадрильи, где было больше всего друзей его отца.

Кто же эти люди, способные на такие душевные подвиги во имя своей Родины? Коммунист летчик Иосиф Федорович Миненков и его жена Ефросинья Васильевна родились в селе Покровском, Тимского района, Курской области. Иосиф Федорович после смерти матери в 1913 году девятилетним мальчиком ушел от отца к тетке в Курск. Позднее уехал в Таганрог и поступил работать на металлургический завод. В 1924 году с путевкой комсомола уехал в Донбасс на шахту № 21, где работал до призыва в армию. Красноармейцем служил в Средней Азии, участвовал в боях с басмачами. После демобилизации окончил Балашовское училище летчиков ГВФ.

Иосиф Федорович и Ефросинья Васильевна знали друг друга с детства. Поженились во время приезда Миненкова в Покровское в отпуск. 20 августа 1926 года у них родился сын Коля. Когда он пришел с путевкой матери в полк, ему не было еще 16 лет. Коля не требовал, как это бывает в таких случаях, немедленно направить его бить фашистов. Он попросил дать ему возможность изучить какую-нибудь боевую специальность, чтобы летать в составе экипажа бомбардировщика. Это всем понравилось, и под руководством инженера полка Милованова, пожилого человека, летавшего когда-то еще на самолете «Илья Муромец», Коля начал осваивать технику. Он полюбил самолет, помогал механикам.

Через два месяца Коля Миненков отлично сдал зачеты на моториста и был зачислен на эту должность в состав боевого экипажа. Прошло полгода. И вот инженер Николай Иванович Милованов доложил мне, что моторист младший сержант Миненков сдал экзамен на звание бортового механика, как и раньше, на «отлично».

В тот же день к командиру полка обратился летчик – командир разведывательного самолета старший лейтенант Александр Леонидович Недорезов с просьбой зачислить в его экипаж младшего сержанта Миненкова бортовым механиком.

Инженер полка, не раз летавший с Гризодубовой на боевые задания, изъявил желание слетать несколько раз в экипаже Недорезова в качестве наставника юного бортмеханика. Так и стал летать Коля Миненков в составе прославленного экипажа разведчиков. Он совершил более 100 боевых вылетов.

Грудь летчика Недорезова, который ненамного был старше своего бортмеханика, украшали четыре ордена, из них три – Боевого Красного Знамени. Удостоился правительственной награды и Коля Миненков. В день Красной Армии, 23 февраля 1944 года, командир полка Гризодубова вручила ему медаль «За отвагу». В составе отличившегося в боях экипажа комсомолец Миненков был сфотографирован у развернутого знамени полка. Этой чести удостоился только один этот экипаж за весь период боевых действий нашей войсковой части. Доверие матери Коля оправдал с честью, память и боевую славу своего отца он продолжил и умножил. Но старшине Николаю Миненкову не довелось дожить до Дня Победы. 14 октября 1944 года он погиб вместе со своим командиром при разведке железнодорожной станции Тильзит.

Большой подвиг во имя Родины никогда не остается без последователей. Где-то мудро сказано, что подвиги не умирают со своими героями, а остаются и продолжают жить, так как повторяются другими. Патриотизм семьи Миненковых был замечен и принят близко к сердцу и летчиками, и их семьями.

В квартиру Гризодубовой вошла женщина, ведя за руку долговязого с веснушчатым лицом юношу.

– Вы извините меня, – заговорила она поздоровавшись. – Я не уверена, возьмут ли моего Борю в действующую армию, ведь он совсем еще ребенок. Он очень хочет заменить погибшего отца. Может, знали такого летчика – Николай Фегервари?

– Как же, как же не знать Фегервари? – заволновалась Валентина Степановна, услышав фамилию летчика-испытателя.

Николай Фегервари был политзаключенным в буржуазной Венгрии. Советское правительство вызволило его из неволи путем обмена на арестованного в СССР хортистского шпиона. Приняв советское подданство, Николай Фегервари окончил школу летчиков, служил в Красной Армии, позднее стал летчиком-испытателем. Он погиб в первый год войны.

– Это был мой муж, Борин папа, – пояснила женщина. – Меня зовут Елена Григорьевна Фегервари. Извините, Валентина Степановна, что я прямо к вам, домой. Не хотелось сразу к штабистам. Вы женщина и тоже мать, вы лучше меня поймете. А там вдруг сразу откажут. Возьмите моего сына в свой полк.

Елена Григорьевна, волнуясь, торопилась сказать все, чтобы расположить к себе известную героиню, предупредить ее отказ.

– Понимаю ваше состояние, Елена Григорьевна, – сказала Гризодубова. – И не беспокойтесь, ваш сын уже вполне взрослый человек, которому можно доверить оружие. – Она посмотрела на смущенного, заулыбавшегося вдруг, неуклюжего юношу. – Боря, приезжай завтра в наш полк. Пропуск на аэродром будет заказан…

Об этом я узнал на следующий день от Валентины Степановны.

– Бориса Николаевича Фегервари зачислите рядовым и поставьте на полное довольствие солдата, – приказала мне Гризодубова.

Месяца через три, а может, и больше я встретил Фегервари-младшего на стоянке самолетов. Неуклюжий Боря превратился в серьезного, исполнительного сержанта, приобрел воинскую выправку. Он до конца войны работал на аэродроме – готовил самолеты к боевым вылетам.

Шестнадцатилетним пареньком пришел в полк и комсомолец Юра Клименко. У него не было направления от мамы. Он, эвакуированный из района, занятого фашистами, не знал, где его родители. За маленький рост или, может, за детское и озорное выражение лица его звали у нас Юркой. Ему, как и Коле Миненкову, предложили учиться на моториста, но Юрка категорически отказался.

– Хочу воевать с оружием в руках! – настаивал он.

Как же он обрадовался, когда его зачислили учиться на воздушного стрелка! Пулемет стал для него как букварь для первоклассника. Он готов был носить его на себе день и ночь. Стрелок из Юры вышел классный. Между летчиками завязалась борьба: все хотели иметь в составе экипажа стрелком Юрку Клименко. Победителем вышел бесстрашный Бибиков. Через месяц Юра уже имел на счету сбитого «мессершмитта».

Служили в нашем полку и жены погибших летчиков. Не вернулся с боевого задания лейтенант Николай Матвеевич Усков. Вскоре в часть прибыла его жена Татьяна Алексеевна. Она с таким глубоким чувством высказала просьбу принять ее в полк и дать возможность хоть в какой-то степени заменить погибшего на войне мужа, что отказать ей было невозможно. И Татьяна Алексеевна Ускова (у нас ее звали просто Таней) до конца войны работала механиком, заслужила искреннее уважение летчиков и техников.

Прибыла в полк вместо погибшего в бою мужа летчик Гражданского воздушного флота Эмилия Никифоровна Фисунова. Ее право, право женщины-патриотки, никто не мог оспаривать. Она заняла место мужа и достойно выполняла свой долг до конца войны.

Какая же сила двигала чувствами этих людей? – часто задумывался я, восхищаясь их патриотизмом. – Будь я на их месте, что подсказала бы мне моя совесть? Наверное, то же. Я – коммунист, майор Красной Армии. Судьба Родины – это моя судьба. Не было бы Коммунистической партии – не было бы и Октябрьской революции. И я бы жил, как жили мои родители и деды в Крестовской волости, Шадринского уезда. А жизнь у них была серой. Помню наше хозяйство: серая лошадь, комолая корова, поросенок в луже у крыльца и ярко-красный петух. Он будил нас каждое утро встречать новый день. Трудно было моему отцу прокормить семью из 12 человек. На зиму дед нанимался чистить проруби, а отец – катать пимы (валенки). С восьми лет я уже работал. Сначала – подпаском, а потом батраком у кулака Суханова. Октябрьская революция призвала нас строить новую жизнь.

В 1921 году семья вступила в сельскохозяйственную коммуну. Через три с лишним года я стал одним из первых в Зауралье трактористом. Отец и мои старшие брат и сестра были коммунистами. В 1927 году в ряды партии Ленина приняли и меня. А таких, как наша семья, миллионы. Как же после этого империалисты могут рассчитывать, что советский народ не пойдет за своей Коммунистической партией!

Нет, господа! Мы не хотим снова стать батраками богачей, рабами иноземных захватчиков. Такими чувствами были движимы сердца вдов и сыновей погибших на фронте летчиков, как и всего нашего народа. Патриотические чувства выражали большую любовь к Советской Родине. И как бы нам трудно ни было, нас не могли и никогда не покорят ни фашисты, ни другие империалистические агрессоры.

…В середине августа 1942 года по приказу командующего АДД полк перебазировался в Балашов для боевой работы на Сталинградском направлении. В распоряжении Центрального штаба партизанского движения остались на подмосковном аэродроме три экипажа.

Крылья Большой земли

После совещания в Кремле

Осень вступила в свои права: золотила листву на деревьях, ночи стали длинней и прохладней. С наступлением темноты на небе появлялись крупные звезды. Из Балашова наши летчики делали уже по два вылета в ночь – бомбили скопления фашистских войск, рвавшихся к Волге.

Задания Центрального штаба партизанского движения, выполняли с подмосковного аэродрома экипажи Виталия Масленникова, Степана Васильченко и Виталия Бибикова. В конце августа эта группа и летчики Гражданского воздушного флота доставили в Москву командиров партизанских отрядов и соединений на совещание в Кремль. Среди них были: от орловских партизан – И. С. Воропай, И. А. Гудзенко, М. И. Дука, И. В. Дымников, Д. В. Емлютин, Е. С. Козлов, В. И. Кошелев, А. П. Матвеев, Г. Ф. Покровский, М. П. Ромашин и М. И. Сенченков; от партизан Украины и Белоруссии – С. А. Ковпак, А. Н. Сабуров, В. И. Козлов и другие.

В Кремле обсуждались вопросы дальнейшего развития партизанского движения. Надо полагать, что в плане предстоящих крупных операций по окружению и разгрому немецко-фашистских войск в районе Сталинграда Верховное командование отводило немаловажную роль и партизанскому движению, для развития которого необходимо было шире использовать авиацию…

Утром 15 сентября 1942 года меня срочно вызвали в штаб дивизии. Гризодубовой в это время в Балашове не было: она на некоторое время выехала в Москву, где принимала участие в работе Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний гитлеровцев. Заместитель командира дивизии приказал по тревоге готовить полк к перелету на подмосковный аэродром, самолеты выпускать в воздух по готовности. Самому лететь последним. На мой в шутку заданный вопрос: «Куда нас, братцы, гонят?» – полковник Филиппов в том же тоне ответил: «В партизаны. – И серьезно добавил: – Вы поступаете в распоряжение Центрального штаба партизанского движения».

Люди, хотя и не успели как следует отдохнуть после ночного боевого вылета, самолеты подготовили быстро. На старте ко мне подошел капитан Янышевский.

– Ну надо же так случиться, – заговорил он виновато. – Я отпустил своего радиста, старшину Круглова, в увольнение… А без радиста лететь нельзя.

– Сами виноваты, Алексей Петрович. Кто же в такое горячее время отпускает в увольнение, да и что этому Круглову делать в городе? – упрекнул я старого летчика.

– Что поделаешь. Любовь остается любовью. Мой Круглов влюбился в неподходящее, по нашему с вами, время, а я, старый добряк, потворствую…

– Ладно, – сказал я. – В первой эскадрилье на самолете меняют моторы, возьмите радиста с того экипажа, а Круглов прилетит, когда закончится ремонт На всякий случай полетите последними, может, к этому времени и Круглов явится…

Через час все экипажи, кроме Янышевского, были в воздухе и держали курс на Москву. Доложив по телефону полковнику Филиппову о выполнении его приказа, я попросил разрешения вылететь мне с экипажем капитана Янышевского.

– Действуй, Александр Михайлович, действуй. Передай всем от меня пожелание успехов, – сказал на прощание Иван Васильевич.

Когда я вошел в самолет Янышевского, на месте Круглова сидел старшина Новиков. Это был отличный радист и стрелок, с хорошей довоенной подготовкой.

Стоял ясный день. Летели на небольшой высоте. Под крыло самолета убегали пожелтевшие леса, черные полоски полей, вспаханных под зябь, кучки людей, убиравших на полях овощи и картофель. Настроение экипажа было бодрое. Взглянув на штурмана майора Степанова, такого же пожилого, как и командир корабля Янышевский, я вспомнил свои первые шаги в авиации. Это было давно. В 1931 году я учился в Оренбургской школе летнабов. Не раз приходилось дежурить по классу и докладывать инструктору Степанову о готовности группы к занятию, а он – высокий, стройный, со знаками военного летчика-наблюдателя, внушавшими уважение, – выслушивал меня и приступал к занятиям. Таких, как я, Степанов обучил сотни, однако помнил своих учеников и узнавал их, где бы ни встретил.

В начале войны Степанов стал добиваться назначения в действующую армию. Но не так-то легко было вырваться на фронт с преподавательской работы. Но он добился и в мае 1942 года прибыл в наш полк на должность штурмана эскадрильи. Встретив меня в роли своего начальника, Степанов искренне обрадовался…

На подмосковном аэродроме самолеты встречали командир полка Гризодубова и генерал-лейтенант с пехотными петлицами. Я представился генералу. Он ответил: «Хмельницкий». Мы вошли в то же здание, в котором размещался полк до отлета в Балашов. По дороге Валентина Степановна сказала мне, что мы будем летать по заданиям Центрального штаба партизанского движения.

– А вот уважаемый генерал-лейтенант Хмельницкий – начальник 4-го управления партизанского штаба. Он и будет давать нам задания.

В штабе генерал Хмельницкий вручил нам письменный приказ. Согласно этому приказу в ночь на 16 сентября полку необходимо произвести два вылета в Брянские леса на площадку Салтановка-Борки. Я сказал генералу, что два вылета в сегодняшнюю ночь для летчиков будет тяжелой нагрузкой. Могут быть ненужные потери. В прошедшую ночь они сделали по два вылета на бомбежку, спали после этого не более двух часов, совершили трехчасовой перелет к Москве, и, как говорится, с корабля на бал: им предстоит совершить еще два вылета, подготовка к которым затянется до ночи.

– Вы просто молоды, поэтому так рассуждаете. Жертв бояться военному человеку не следует, иначе он не выиграет ни одного боя, – ответил генерал.

– Жертвы должны быть оправданными необходимостью наступления или обороны, – возразил я. – Если мы сегодня потеряем этих летчиков, то завтра летать будет некому. Для того чтобы человек мог летать ночью, в сложных условиях, его приходится очень долго учить, а война еще, вероятно, закончится нескоро. Победит тот, кто к концу сражения будет иметь больше резервов.

Генерал терпеливо выслушал меня и так же терпеливо стал объяснять, что современная война – это тяжелый труд.

Гризодубова сказала:

– Дело не в боязни потерь. Они в войне неизбежны, и командир, организующий бой, конечно, учитывает возможные потери. Но «победа любой ценой…» – Валентина Степановна отрицательно покачала головой. – Мы ведем войну справедливую, – уверенно продолжала она. – За жизнь людей и для жизни людей. Так что, прежде чем посылать их в бой, командир обязан подумать, образно выражаясь, стоит ли игра свеч? Не сожжет ли он в бою столько жизней, что победа окажется пирровой?

– Вы умница, Валентина Степановна, – сказал старый генерал. – Я с вами полностью согласен. Но доказывать мне, что потери должны быть оправданны, – это то же, что вести спор, куда легче идти: в гору или под гору. Вашего начальника штаба пугает большая нагрузка на летчиков и возможные в связи с этим потери.

Генерал повернул ко мне свое лицо и, повысив голос, продолжал:

– Вы сомневаетесь, оправдана ли будет тяжелая боевая нагрузка на ваших летчиков? Отвечаю утвердительно. В Брянских лесах сосредоточиваются десятки партизанских отрядов юго-западных районов Орловской области под командованием Емлютина и соединения украинских партизан под руководством Ковпака и Сабурова. Они ждут от нас помощи, чтобы перейти к активным боевым действиям, отвлечь на себя часть фашистских сил с Волжского направления. Дорога каждая минута, не только день. Вот почему сегодня требуется от ваших летчиков максимальное напряжение сил, несмотря на их усталость от непрерывной двадцатидневной боевой работы при защите Сталинграда.

Генерал умолк, вопросительно посмотрел на Гризодубову. Я не стал ждать ответа за себя.

– Спасибо, товарищ генерал, за разъяснение нашей задачи.

– Не за что, товарищ майор. – В его глазах заиграли веселые искорки, и он поучительно заметил: – Начальник штаба должен знать, что задачи всегда доводятся до сведения исполнителей.

– Вы не ошиблись, – сказала Гризодубова. – Подобное разъяснение повысит сознание нашего долга. Мы оправдаем доверие партии…

Небо закрыли плотные свинцовые тучи. Техник-лейтенант Тимофей Житенко предсказывал улучшение погоды под утро, но «сдобрил» эту надежду фразой: «Возможны туманы». А это хуже туч. Валентина Степановна приказала мне перед вылетом собрать экипажи к ее самолету. Когда летный состав построился, я не спеша обошел строй, останавливаясь перед каждым командиром корабля. Все были настроены бодро. Я обрадовался этому и, как только подъехала машина Гризодубовой, весело крикнул: «Смирно!» – и доложил командиру полка, что летный состав по ее приказанию выстроен.

– Начальник штаба сегодня, кажется, в хорошем настроении? – заметила Валентина Степановна.

– Как и все, товарищ командир.

Бодрое настроение подчиненных передалось и Гризодубовой. Обращаясь к высокому ростом летчику Федоренко, она нарочито громко спросила:

– Как там у вас, Василий Максимович, наверху, с погодой?

– Погода хорошая, товарищ командир, – ответил весело Федоренко. – Облачность высокая, даже рукой достать не могу.

Люди в строю заулыбались.

– Вот и отлично, – сказала Валентина Степановна. – Значит, полетим к брянским партизанам.

От слова «полетим» строй притих, приготовился слушать командира. Гризодубова рассказала, как будут расположены на площадке костры, сообщила время вылета и высоту, напомнила, что маршрут необходимо прокладывать в стороне от крупных населенных пунктов и аэродромов противника.

– За месяц дорогу к брянским партизанам мы, конечно, не забыли, – закончила Гризодубова. – Но чтобы найти их сразу, впереди полетит наш старый партизанский волк – Виталий Иванович Масленников. Как только он найдет площадку, даст две зеленые ракеты. Если кто уклонится, исправляйте курс на эти сигналы…

Шестнадцать самолетов произвели за ночь по два вылета на площадку Салтановка-Борки. С боевого задания не вернулся экипаж капитана Янышевского. По радио никаких донесений от него не поступило. К 10 часам утра через ПВО получили известие, что самолет № 15 (красный) с экипажем 6 человек разбился в районе деревни Высокое. К месту гибели экипажа вылетела Гризодубова. Опросом очевидцев и по донесениям летчиков других экипажей ей удалось установить: самолет был атакован истребителем противника, вел бой. Летчику удалось перетянуть искалеченную машину на нашу территорию, но посадить ее он не смог. Не сумел бы этого сделать и никто другой: самолет, видимо, потеряв скорость, упал. Погибли замечательные люди. Вместе с ветераном первой мировой и гражданской войн Алексеем Петровичем Янышевским похоронили мы в братской могиле на окраине деревни Высокое, Скопинского района, Рязанской области, штурмана эскадрильи, моего учителя Алексея Митрофановича Степанова, старшего техника лейтенанта Михаила Федоровича Соколова, радиста старшину Георгия Ивановича Новикова, летавшего в ту ночь вместо отставшего в Балашове Круглова, бортмеханика Ивана Григорьевича Ассаула и воздушного стрелка замечательного баяниста Михаила Ивановича Дребезгова. Разбитый баян, с которым он никогда не расставался, положили рядом с его останками.

Тяжело переживал потерю командира радист Миша Круглов. Он прилетел из Балашова через три дня.

– Мне стыдно, что я остался живым, – сказал он Слепову. – Опоздать из увольнения, подвести командира… Как я мог?..

Чуткий к человеку Слепов понял искренность парня и попросил Валентину Степановну включить Круглова в его экипаж вместо радиста, выбывшего по болезни.

…Брянский лес стал основным центром формирования и снабжения многих партизанских отрядов и соединений. Каждую ночь десятки самолетов доставляли туда боеприпасы и людей. В один из массовых вылетов, когда парашютисты дружно покидали самолет Степана Васильченко, летчик почувствовал, что заклинило рули управления. С трудом удерживая корабль в горизонтальном полете, Степан Константинович приказал бортмеханику Александру Зозуле осмотреть внешнее состояние стабилизатора и рулей высоты. Зозуля поднялся в башню стрелка и с ужасом увидел болтающегося сзади самолета человека. Парашютист зацепился стропами за стабилизатор.

– Прорубите в хвосте дыру, – сказал Васильченко, – и через нее помогите парашютисту: сбросьте со стабилизатора стропы.

Спасение было только в этом. Даже при благополучной посадке самолета парашютист погибнет.

Летчик с большим трудом вел самолет к аэродрому. Как только перетянули линию фронта, Зозуля вылез по пояс в проделанную дыру и дюралевой трубкой пытался сбросить стропы парашюта с хвоста самолета. Сколько раз казалось бортмеханику, что парашютист вот-вот отцепится. Зозуля готов был сделать невозможное, только бы спасти человека… А самолет все еще кружится в 30 километрах от своего аэродрома. Взошло солнце, бензин на исходе. «Пора на посадку», – решил командир корабля, и вдруг рули самолета стали действовать нормально.

– Посмотри-ка, Алексей Парфенович, что там делает наш пассажир, – уже бодрым голосом сказал Васильченко штурману Буланову.

Из хвостового отсека вылез сияющий бортмеханик.

Часа через два в штаб полка позвонили из районного центра, попросили к телефону Гризодубову. Я ответил, что она отдыхает.

– Слушайте, мы поймали вашего пьяного летчика! – говорила женщика. – Я председатель колхоза. Вы понимаете, колхозники заметили отделившегося от пролетающего самолета парашютиста. Думали – диверсант. Бросились к нему, но «диверсант» скрываться не пытался, лежал на земле и широко улыбался. На вопрос: «Кто вы?» – заплетающимся языком ответил: «Советский, из полка Гризодубовой…»

Партизана доставили на аэродром.

– Я действительно был сильно пьян, – сказал он, проспавшись. – Прыгнул сразу после команды, согласно инструкции, но… Сам не знаю, как получилось. Пытался подтянуться за стропы и отцепиться – не вышло.

Хотел обрезать стропу – выронил нож. Ну, подумал, конец мне, отвоевался. А надежда все же какая-то теплилась. От холода, может, и от страха стала пробивать дрожь. Чтобы согреться и придать себе смелости, отвязал от пояса флягу со спиртом и выпил всю, до дна. Без воды и закуски, конечно, – улыбнулся герой дня. – То ли стропа та сама соскочила, то ли летчики ее отцепили, наверно, так… И вот я живой, снова готов прыгать с самолета.

Вскоре экипаж Васильченко доставил в тыл врага группу партизан. Среди них находился и парашютист, первая попытка которого выпрыгнуть над Брянским лесом закончилась опасным приключением.

После этого случая Степан Васильченко стал пользоваться еще большим авторитетом как среди летчиков полка, так и командования партизанских соединений.

В ночь с 16 на 17 сентября экипажи Васильченко и Масленникова доставили в Брянский лес 14 руководителей партизанского движения оккупированных районов РСФСР, Украины и Белоруссии – участников совещания в Кремле. Обратно экипажи вывезли раненых, по 20 человек в самолете. Эти два летчика садились на партизанском аэродроме и в последующие две ночи. А 20 сентября сели в Салтановке-Борки экипажи Гришакова и Кузнецова. С 21 на 22 сентября посадку сделали четыре самолета: Гришакова, Васильченко, Лунца и Кузнецова. Полеты с посадкой к брянским партизанам на этот раз совершались без опасения за исход, так как был хорошо усвоен опыт полетов Чернопятова. В ту ночь командир объединенных отрядов Дмитрий Васильевич Емлютин сказал летчикам:

– Передайте своему командиру нашу большую просьбу: побомбить как следует фашистов, которые сосредоточились в пунктах Габань, Гололобово и Ревны для борьбы с партизанами.