Текст книги "Охвен. Аунуксиста"

Автор книги: Александр Бруссуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

11

Пока не наступили осенние затяжные дожди, Охвен трудился топором. До этого он никогда в жизни не ставил дома, даже такие маленькие, как этот. По большей части избушка получилась весьма похожей на тот сарай, где ему довелось зимовать год назад. Крыша, сделанная в один накат, получилась весьма кривоватой. Но причина была не в стропилах, а в дранке, которую Охвен решил использовать, чтобы венчать свою хижину. Дранку тоже пришлось изготавливать собственноручно, попросив у кузнеца специальный нож, похожий на короткую двуручную пилу без зубьев. Кузнец отказался от денег, только хмыкнул, чтобы Охвен не забыл инструмент вернуть, когда станет не нужен.

Целый день Охвен стругал этим ножом с бревна широкие плоские щепки – дранку. Еще день ушел на то, чтобы делать маленькие, с полпальца длиной, осиновые колышки. Ими он крепил щепки снизу вверх, вбивая их в стропила. Самый верхний ряд ложил уже под дождем. Закончив, быстро забрался внутрь и убедился, что дождь не может играть в капель, забрызгивая маленькую темную комнатку и хранящуюся в ней кучу мха, что набрал в самом начале строительства. Мох за это время обсох настолько, что можно было им конопатить все щели.

Когда Охвен собирал в ручье камни, чтобы сложить из них очаг, к нему пришел кузнец. Он лишь поздоровался, больше не произнес ни слова, только смотрел на плоды трудов. Потом покачал то ли одобрительно, то ли с сочувствием головой и ушел. За все время строительства к Охвену больше никто не заходил, даже жителям деревни было нелюбопытно узнать, чем же занимается их новый земляк.

А он в это время вытаскивал из ледяной воды ручья подходящие по размеру камни, пробовал их на язык, и складывал в кучу. Еще совсем маленьким, когда жива была бабушка, он наблюдал, как к ней приносили речные камни, чтобы та сказала, годятся ли они для пара и огня, не дадут ли убийственный угар. Бабушка подносила ко рту каждый камушек, потом давала ответ.

– Бабушка, а зачем ты каждый камень целуешь? – спросил он тогда.

– Это я его на вкус пробую, – засмеялась та в ответ.

– Зачем?

– Если камень сладкий или соленый, горький или терпкий – значит, он не подходит. А ежели безвкусный, как вода – тогда годится в самый раз.

Теперь Охвен пытался понять, чем же отдают булыжники. Но только один отшвырнул обратно: ему показалось, что он горчит.

Чтобы найти голубую глину, годную для воздействия огня, он решил сходить спросить у кузнеца. Тот наверняка должен был знать, раз живет здесь долгие годы. Охвен предполагал, что сосед мог ничего не рассказать. Что ж, тогда ничего другого не оставалось, как спрашивать лопату и идти самому искать.

Но кузнец, на удивление, встретил радушно. Предложил рукой зайти в кузню и присесть на скамью. Сам в это время достал с огня горячий душистый отвар и налил Охвену целую чашу. Пить обжигающее питие из малины и еще чего-то там было очень приятно. Вдвойне приятно, потому что можно было закусывать ароматным настоящим хлебом, будто бы только из печи.

– Как жить-то дальше думаешь? – наконец, спросил кузнец.

– Сам по себе, – просто ответил Охвен.

– Ну-ну.

– Да мне только до тепла переждать. Потом уйду.

– Куда?

Охвен отставил полупустую чашу и вздохнул:

– Домой.

Про глину кузнец рассказал, лопату дал опять же бесплатно. На прощанье раскрасневшийся от горячего питья карел вдруг произнес:

– Можно ли когда-нибудь зайти к тебе? Помочь в ремесле, дров наколоть там, или меха подуть?

– Отчего же нельзя? – поднялся на ноги кузнец. – Приходи. Всегда буду рад. Я – Бьорн.

Охвен, налаживая свой быт, к соседу зашел нескоро. Времени не хватало, потому как он, к своим одиноким житейским делам добавил еще и ежедневные, несмотря на погоду, походы в лес. Здесь, как он убедился, водились не только редкие тощие дятлы. Попытав в разных местах, ему удалось, наконец, поймать в силки зайца. Потом нашел излюбленные прятки куропаток. Однажды прошел через кабанью тропу, но мысль охотиться на эту свинью даже не возникла. Шанс завалить животное, от которого стараются держаться подальше волки и медведи, был невелик. А калечиться перед долгой дорогой, к которой он настраивался, совсем не хотелось. В конце концов, если кончатся деньги и совсем прижмет с едой, можно продать еще один из двух мечей, что лежали заботливо завернутые в углу его дома.

Постепенно жизнь вошла в колею. В хижине было тепло и сухо. Дичь не переводилась, заготовка дров на зиму прошла, появилось свободное время. Сначала Охвен пытался заниматься с мечом, крутясь с ним, прыгая и кувыркаясь. Но потом понял, что таким образом мастерства не достичь: нужен партнер. Хотя, становиться викингом он не собирался, поэтому вполне достаточно было и того, что он уже умел. Тогда он решил сходить к соседу.

Кузнец встретил его, как будто простились только вчера. Охвен сразу же предложил свою помощь и очень обрадовался, когда тот не отверг эту просьбу. Раздувая меха, он смотрел, как Бьорн работает молотом. После работы опять попили душистого отвара и Охвен ел, как самое изысканное кушанье, домашний хлеб. Успел соскучиться по нему за прошедшее время. На прощанье кузнец протянул ему целый калач:

– Это тебе за работу. Бери, бери, не стесняйся.

Так и повелось с того времени: Охвен приходил и выполнял любую немастеровую работу. Разговаривали между собой они совсем мало. Но в этом и не было необходимости. Однажды Охвен, уже освоивший азы кузнечного дела, сделал маленькое нашейное украшение: медную рыбку. Получившийся окушок был тоже полосатым, с плавниками и черными глазами. Через крохотную дырку в верхнем плавнике он пропустил тонкий кожаный ремешок. Теперь можно было носить его рядом с нательным крестом. Бьорн одобрил рукоделие.

– Тонкая работа, – сказал он. – Любишь рыбачить?

– Это я сам, – застенчиво улыбнувшись, ответил карел.

Когда выпал снег, Охвен встал на лыжи. Их ему дал кузнец, с которым он продолжал общаться. Из деревни, тем более из усадьбы, интересоваться, как живет одинокий карел никто не приходил. Охвен даже стал думать, что про него попросту все забыли. Это его ни радовало и ни печалило. Но относительно спокойная жизнь невольно успокаивала.

Однажды, вернувшись со своего очередного похода в лес, Охвен, приближаясь к своему дому, почувствовал, что что-то было не так. Так иногда изгнанный из стаи волк без всякой причины вдруг не идет по направлению, ставшему ему привычным: ни чужих следов, ни, тем более, чужого запах он не обнаруживает. Просто отворачивает и идет другой дорогой. Тем самым минует встречу с приближающейся к нему стаей, готовой и жаждущей разорвать любого встречного. Но это – инстинкт, к которому животные часто прислушиваются.

Охвен не смог разобраться в своем инстинкте, лишь остановился на пороге, чтобы подвесить на вбитый в стену крюк парочку добытых куропаток. И вошел внутрь.

Первый же удар бросил его на колени, спазм перехватил дыхание, но это оказалось только началом. Охвен не видел своих врагов – глаза не успели привыкнуть к полумраку жилища, поэтому он бестолково заслонялся, получая новые болезненные тычки. Наконец, нападавшие, а их было два человека – это Охвен понял, сообразили, что легче орудовать руками – ногами не в тесной каморке, а на открытом пространстве. Его за волосы вышвырнули наружу, но снова на ноги встать не удалось. Удары сделались жестче. Охвен, пытаясь хоть как-то подняться и оказать отпор, быстро понял, что ему это не удастся. Его били, не останавливаясь, словно боялись, что он сможет начать защищаться.

Пощады он не просил, молчал – понимал бессмысленность слов. Его же враги, войдя в азарт, ругались, как черти. Наконец, кто-то очень удачно приложился ногой к боку в области печени, и, сверкнув желтой вспышкой, действительность исчезла. По крайней мере, для карельского парня. Два норманнских богатыря утомились. Видя, что их жертва перестала хоть как-то реагировать, остановились, вытерли пот со лбов и ушли, довольные, в деревню.

Охвен пришел в себя, когда уже начало смеркаться. Тело было сгустком боли. Глаза были щелями, как в рассохшейся двери. Губы были клювом утки. Он поочередно попытался пошевелить пальцами, потом руками, потом ногами, потом хотел, было, ушами, но вспомнил, что никогда этого не умел, и удивился, что ничего вроде бы не сломано. Охвен медленно поднялся и обнаружил, что хоть каждый вздох отдается болью по всему телу, но двигаться можно.

Он схватил котелок и поплелся к ручью. Студеная вода взбодрила. Дома, растопив огонь, Охвен, как мог, освежевал добычу, положил вариться горлышки и крылья, решив сегодня не давать нагрузку на помятую челюсть и обойтись бульоном.

Прихлебывая горячий суп, он начал думать.

То, что он расслабился и позволил поймать себя врасплох, было, конечно, очень прискорбно. Все-таки здесь он на чужой земле, кругом не враги, но и не друзья – это уж точно. Молодые норманны, что метелили его, очевидно, знали, что он тоже может за себя постоять. Иначе, почему бы они, уверенные в своей силе, не позволили ему хоть раз встать на ноги. Здесь-то его никто не знает, ближайшие знатоки проживают в усадьбе. А он-то, наивный, думал, что про него все позабыли! Вот и получил жесткий привет викингов. Ладно, если руки – ноги не переломали, значит это не беда.

Вот плохо другое. Те парни, что сегодня столь успешно провели налет, воодушевленные удачей, скорее всего на этом не остановятся. Кто это был, Охвен опознал: тот здоровяк – вожак, встретившийся ему в первый день, и еще один, тоже очень мощный, но не вожак. Они наверняка будут проявлять самостоятельность, придут еще. В следующий раз могут и покалечить – Охвен-то при первой встрече повел себя довольно нагло по их мнению.

Выход из такой ситуации один – нанести упреждающий удар. А потом выяснить все непонятки с хозяином усадьбы.

Следующим утром, вернувшись с леса, Охвен отправился к кузнецу.

– Что это с тобой? – удивился тот. Несмотря на все примененные меры, лицо Охвена разукрасилось чернотой, глаза стали красными от лопнувших кровеносных сосудов.

– Не повезло в лесу, – ответил он.

Уходил Охвен обогащенный прочной сетью, за которую, несмотря на все упирательство Бьорна, оставил залог. Сеть была невелика по размерам. Из нее, наверно, предполагалось скроить несколько силков для лесной птицы, но для Охвена размер оказался самым подходящим.

Следующие несколько дней он наведывался в деревню, стараясь издалека наблюдать за житием – бытием. Интересующие его молодые парни местом для своих встреч выбрали двор, где жил их уважаемый главарь. Почти каждый день они, окончив свои дела по хозяйству, шли к нему. Охвену повезло, что никто из местных жителей не подходил к нему с расспросами, посмотрят издали, как на чудо – и дальше идут по своим делам. Близилось Рождество, весь народ жил в предпраздничном возбужденном настроении, у каждого были свои важные заботы.

Наконец, Охвен решил, что наступает нужный день: он более-менее подготовился, а откладывать дальше было уже рискованно – молодые норманны сами могли напасть потехи ради.

Утром Охвен как следует размялся, встал на лыжи и отправился к тому концу деревни, где жил напавший на него недавно бык. Как всегда он шел не вдоль домов, а по дуге, со стороны леса. «Быками» своих обидчиков он назвал потому, что у них были очень мощные, как у быков, шеи. Да и всем своим мускулистым телом они напрашивались на слова: «Пахать бы на них!»

Ему повезло: молодой норманн вышел во двор и, взяв в ладони снег, растер им лицо. Так у него играла удаль, что нужно было слегка поостыть.

– Эй, бычара! – крикнул Охвен.

Тот покрутил головой для приличия, словно не замечая человека, потом радостно уставился на него: вот она – жертва!

– Чего надо, раб? – проревел он.

Если бы, конечно, норманн сказал не просто «раб», а «раб божий», например, то это бы было не оскорбительно, а даже, в некотором смысле, правильно. Но бык ничего не добавил.

– Сюда иди! – ленивым приказным тоном сказал Охвен и, продолжая зажимать подмышкой сверток, сошел с лыж.

Норманн, оценив интонацию, заспешил навстречу. Он пылал гневом, единственно, что из макушки не шел дым. Он даже подвывал себе от нетерпения.

– Да я тебя сейчас на части порву! – промычал он, расставляя руки со скрюченными пальцами, словно, для объятия.

Когда их разделяло всего несколько шагов, Охвен, выверенным движением бросил сеть, доселе зажатую подмышкой. Бык, продолжая стремительно надвигаться, влетел головой в эту птичью ловушку, наступил ногой на один ее конец и, запнувшись, обрушился в снег. Подняться на ноги ему уже не удалось: Охвен, проворно вытащив из-за спины припасенную дубинку, принялся энергично обихаживать поверженного богатыря. Тот пытался обороняться, но запутался в сети, прекратил двигаться, рычать и заскулил.

Охвен орудовал дубиной достаточное время, чтобы попавший в неприятность норманн оценил всю серьезность сложившегося положения. Он прервался только затем, чтобы связать веревку, пропущенную через углы сети. Бил, не разбирая, но не вкладывал всю силу: его-то не убили и не покалечили. Бык прекратил скулить, только кряхтел. Видимо он не хотел, чтобы на крики сбежался народ и увидел будущего викинга в таком виде.

Охвен, решив, что достаточно помахал дубиной, затянул на ноге врага ременную петлю, встал на лыжи и пошел прочь, волоча за собой за ремень слабо шевелящегося спутанного богатыря.

Когда послышалось журчание ручья, так и оставшегося безо льда, бык совсем загрустил.

– Эй, ты что собираешься делать? – проговорил он, опасаясь услышать в ответ страшный приговор.

Но Охвен промолчал. Через две заранее переброшенные на другой берег и укрепленные камнями жердины он перетащил свой груз над весело плещущимся потоком. Наверно парню, ощутившему под собой воду, было совсем несладко.

Для острастки еще два раза приложился дубиной по бокам молчаливого и усмиренного здоровяка и, перебравшись через ручей обратно, заскользил на лыжах к деревне.

– Эй, парень! Стой! – прокричал он какому-то подростку, который важно шествовал между домами.

– Чего тебе? – ответил тот, шмыгнул носом и поправил зимнюю шапку, чтоб не падала на глаза.

– Скажи вожаку – ну такому здоровому – к нему еще все парни во двор ходят, чтобы бегом бежал к ручью по направлению хижины чужака!

– Зачем? – удивился подросток.

– Пусть придет совсем один. Чужак вызывает его на поединок. Если же он будет не один, то я, – Охвен ткнул себе в грудь кулаком, – утоплю, как котенка, его приятеля. Понял?

Парень заинтересовался, его глаза засветились в предвкушении развлечения. Он кивнул в ответ и быстро убежал в направлении дома вожака.

Охвен никогда в жизни не топил котов, но никаких других сравнений на ум не пришло. Однако, надо было торопиться. Его пленник мог, исхитрившись, выпутаться из сетки. К тому же сейчас к нему на разборку примчится целая орда пылающих гневом юных норманнов. Их надо было усмирить. Ведь не войну же он затеял с этими подростками!

Но пленник лежал на своем месте неподвижно.

– Ты что – уснул там? – спросил Охвен и нежно пнул, подумав, что сегодня он обходится без волшебного камушка в носке сапога.

Спеленованный богатырь зашевелился и вздохнул, как грустный влюбленный под окном гордячки. Карел снова вытащил его на хлипкие мостки.

Как раз вовремя – со стороны деревни мчалась, подпрыгивая от возбуждения, целая ватага юных викингов. Впереди с выражением лица решительности трусил вожак. Он был разгневан, иначе, как можно было объяснить то, что в руке он держал настоящий боевой меч? Если бы они были поумнее, то запросто могли перебежать через ручей – глубина здесь вряд ли достигала колена. Но мочить ноги зимой никто не собирался: им даже в голову это прийти не могло.

– Стоять! – громко и отчетливо сказал Охвен.

Все остановились и принялись крутить по сторонам головами. Дальше-то что?

– Я сказал, чтобы ты пришел один! Теперь я утоплю твоего друга! – проговорил Охвен.

Сверток на мостике зашевелился и жалобно застонал:

– Не дайте умереть, други! Не дайте пропасть!

Вожак изменился в лице. Чего он там себе напридумывал, было неясно. Но то, что к нему в голову лезли одни лишь страсти – это точно. Охвену стало смешно.

– А ну-ка отправь всю свою свору по домам! – приказал он.

Норманн повернулся к своим единомышленникам и трагическим голосом произнес:

– Идите отсюда! Я сам с ним разберусь.

Парни живо повернули к деревне.

– Мы приведем подмогу! – крикнул кто-то. Охвен не выдержал и тихо засмеялся. Этого не расслышал никто, разве что тот, что сидел сейчас в сетке. Но ему было не до смеха: он уговаривал себя достойно и храбро встретить смерть.

– Нет! – заорал главарь. – Это наше дело! Не дай бог кому-нибудь проговоритесь!

Когда скрылись вдалеке все юные воины, Охвен строго сказал:

– Сейчас я оттащу твоего друга на берег. Не боишься – перебирайся сюда. Поговорим, как мужчина с мужчиной.

Вожак опасливо потрогал ногой обледеневшие от брызг мостки. И едва он сделал первый шаг, Охвен крикнул:

– Стоп! Кто вас тогда послал ко мне? Торн?

Главарь, уже ступив на жерди, ответил, не отрывая взгляда от мчащейся под ним воды:

– Нет!

– А кто?

– Кто-то из усадьбы!

Ясно – Рогатый. Верный оруженосец Веселого Торна.

Ладно, больше играть не хотелось. Охвен поддел носком камни, удерживающие жерди от проскальзывания в стороны, и, не оборачиваясь, принялся распутывать своего пленника. За спиной раздался плеск: вожак не удержал равновесие и свалился в бурный поток. От холода перехватило дыхание – поэтому даже не вскрикнул, бедолага.

Он помог вылезти из сети покорному своей участи быку и толкнул того с берега. Здоровяк нырнул в ручей, будто этого и ждал. Они с приятелем широко открывали рты, вдыхая воздух и, обдирая зады, покатились по течению вниз.

Охвен собрал сеть, перебежал на другой берег и пошел к кузнецу. Надо было побыть рядом с человеком. Даже не рассказывая ничего. Просто видеть, что кто-то с тобой считается, как с равным. Так он говорил самому себе, но прекрасно при этом понимал, что у него просто кончился хлеб.

12

Самое прекрасное пробуждение – это когда на мгновение открытые глаза успевают заметить лучики солнца, пробивающиеся сквозь щели в задернутых шторах, а слух услаждает колокольчик смеха любимой девушки. Тогда, лениво избавляясь от остатков сонной неги, начинаешь думать, что жизнь – прекрасна.

Охвен открыл глаза и ничего не увидел, только из дымового отверстия под крышей разливался серебром свет ущербного месяца. Ни солнца, ни прикрытых штор, да и окон-то в его скромном жилище не было. Зато он услышал близкий смех. Правда, на чарующий женский совсем не похожий, а напоминающий, скорее, лай простуженной собаки. Кто-то стоял на улице и, не стесняясь, смеялся во все горло.

У Охвена до сих пор не совсем зажило лицо, да и бока пока побаливали, поэтому он не успел подумать про счастье – он простонал, подымаясь с жесткой рукодельной лавки:

– Торн!

Перед закрытой дверью, освещенный ярким, несмотря на ущербность, лунным светом, задрав голову, хохотал Веселый Торн. Из его рта к морозному небу поднимался целый поток пара.

– Здравствуй, вождь! – сказал Охвен, выходя на мороз. В доме все-таки, несмотря на потухшее пламя в очаге, было теплее. Конечно, тепло стремительно улетало в открытую дыру под крышей, но стена огня, поддерживаемая время от времени при кратких пробуждениях, надежно спасала от окоченения. Если бы он выбежал из дома в чем мать родила, то есть в исподнем, то почувствовал бы на себе свежесть раннего утра уже через несколько вдохов бодрящей морозной свежести. Но Охвен, выросший на севере, не постеснялся потерять некоторое время на свое теплое обмундирование.

– И тебе не болеть! – ответил Торн. – Ну и избушку ты себе отгрохал! Как сам в нее помещаешься?

Охвен пожал плечами в ответ. Широкий лежак, очаг, уложенные по углам дрова – что еще нужно, чтобы успешно перезимовать? Гостей он не ждет, тепла хватает, да и лучина успешно разгоняет вечный сумрак безоконного строения.

На крыше его хибары сидела нахохлившаяся ворона. Такое впечатление, что она скрестила свои крылья на груди, как человек. Вороне явно не нравилось, что в такой ранний час рядом с ней находятся два человека. Но и улетать она не торопилась. Наверно, потому что было лень. Наступила такая звенящая тишина, что слышно было, как пернатое создание внезапно встряхнулась, как бы пробуждаясь от спячки.

Торн опять разразился смехом, при этом карелу показалось, что так же он смеялся перед боем. Еще только таких же гогочущих бородатых «девочек» рядом не хватает.

Для вороны это уже было перебором. Она прыгнула с крыши, распахнула крылья и улетела в черноту. Из-за пределов видимости раздалось укоризненное карканье.

– Полетела к Одину на доклад, – предположил викинг.

Охвен посмотрел вслед птице, потом поинтересовался:

– Чем обязан столь ранним визитом?

– Поздравить тебя хочу с Рождеством! – ответил норманн.

– А не рано?

– Все от тебя зависит, – ответил вождь и похлопал Охвена по плечу. – Помнишь, про мое условие?

Охвен, невольно скривившись от крепкого дружеского удара, проговорил:

– Так ты ж ничего не сказал!

– Вот именно! – обрадовался викинг. – Теперь говорю!

Они помолчали. Охвен, как ни напрягал уши, ничего не услышал. Торн задумался и глядел куда-то на восток. Где-то там край неба чуть посветлел: скоро рассвет. В деревне залаяла собака. Далекие отблески разноцветного огня продолжали бесноваться над лесом – это кривлялось в странном танце Северное сиянье.

– Ты мне нужен! – наконец, сказал норманн. – Хочу, чтобы ты присоединился к моим «девочкам». Чтобы попасть ко мне в дружину, нужно очень постараться, пройти испытания. Я еще никого к себе не звал – всегда народ сам подтягивался, заслышав, что собираюсь в поход.

– А ты собираешься?

Но вождь не стал отвечать. Видимо, непривычно ему было выступать в роли вербовщика в свою команду. Он продолжил:

– Ты, надеюсь, не в обиде на местных юнцов. Хотят проявить себя. Мы с Рогатым чуть не лопнули от смеха, когда узнали, как два самых сильных парня прибежали домой после ледяного купания. Больше тебе испытаний не будет. У Готланда ты отличился, в Дании не сплоховал, здесь разобрался нужным образом. Мы отправимся, не дожидаясь масленицы. Пошли с нами!

– Куда? – поинтересовался Охвен.

И Торн, приблизив свои губы к его уху прошептал едва слышно, чтоб ветер не слышал, чтоб зверь случайный, птица приблудная не поняли:

– В теплые моря пойдем, в края, где по слухам встречаются совершенно черные люди. Мимо Рима, ближе к сказочному Египту. Мне давно хотелось посмотреть на те земли. Ну как, пойдешь?

Охвен не очень представил себе, куда собирается Торн, но, услышав про черных людей, подумал, что в сам ад. Он не боялся, но в пекло подаваться не очень хотелось.

– Я-то тебе зачем?

Торн рассмеялся и снова хлопнул его по плечу:

– Ты приносишь нам удачу! Еще никогда на Исландию так легко не ходили, еще никто не мог справиться с Хлодвиком! Мои парни будут лучше себя чувствовать, если рядом будешь ты, счастливчик. Вот мое условие: ты пойдешь с нами, а я окажу тебе покровительство – без него тебе здесь сложно будет до весны продержаться.

И, предваряя слова о далеком доме, поспешно добавил, махнув рукой:

– Найдется тебе место на ладью в Гардарику. Не в этот раз, так в следующий.

Охвен подумал: «В какой следующий?», но промолчал. Вместо этого он спросил:

– А кого мы тогда в Исландию отвезли?

– Да так, родственников какого-то короля, – отмахнулся Торн. – Ну, так ты согласен?

– Ладно, – пожал плечами карел. Надо – так надо.

Вождь никак не отреагировал на согласие. Наверно, он и не сомневался. А мог бы, подлец, хоть в щеку поцеловать.

– Будешь каждое утро приходить ко мне. Продолжишь постигать искусство войны. Понятно? – сказал он, уже собираясь двигать в обратный путь. – На счастливый случай всегда надеяться не стоит.

Охвен вздохнул и кивнул головой.

– Даже горячего настойчика не попьешь? – шепнул он вслед.