Текст книги "Охвен. Аунуксиста"

Автор книги: Александр Бруссуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

5

Снег растаял быстро. Солнцу помогало близкое море. Насыщенный соленым ароматом волн воздух превращал стойкие сугробы в лужи грязной воды. Рагнир – старший готовился к первому походу, как вождь своего дракара. Каждый день он ходил любоваться на этого красавца, покачивающегося на волнах в бухте. Лишь несколько дней назад лодью пригнали от мастеров Орхуса. К нему уже начали подтягиваться группами и поодиночке угрюмые бородачи, жаждущие выхода в море. Порастратившись, они были готовы идти хоть на край света, лишь бы была обещана награда. Рагнир – старший беседовал с каждым, некоторых он знал по своим былым походам. Так что команда собралась быстро и, в ожидании отхода, пила брагу на хуторе. Своего сына Рагнир в этот раз брать с собой в море не стал. Не хотелось ему рисковать наследником: характер нового дракара был еще не известен, нужен был не один день, чтобы понять, принять, или обуздать норов будущего хозяина морей. Не исключался шанс, что новый дракар будет не одобрен морскими богами и в скором времени ляжет на дно: всякое в жизни бывает.

Рагнир – младший, настроенный решительно, короткому объяснению отца не внял. Причину отказа в походе он видел совсем в другом. Проклятый ливвик упорно цепляется за прошлое и изображает из себя свободного человека. Странным образом не калечится, не молит о пощаде, хоть и выглядит теперь, как настоящий нищий. Его живописная рванина, отдаленно напоминающая одежду, хоть и дырява, но чиста. Побои и каторжный труд сносит молча, словно это просто часть его жизни. И самое главное – он не боится.

После ухода отца Рагнир решил убить ливвика, отказавшись от детских забав с деревянным оружием. Он выйдет со своим мечом, разрешив и противнику пользоваться настоящим оружием. Интересно, что он предпочтет? Впрочем, без разницы: прошедший все испытания молодой викинг сможет одолеть своего врага, который почти год просидел в сарае.

Праздник прихода лета играли рано, еще до того, как распустятся листья на деревьях. Одновременно это был пир во славу грядущего похода. Куда пойдут викинги, знал лишь Рагнир – старший, но он о планах помалкивал. Когда выйдут в море, он расскажет своей команде, шепнув на ухо помощнику, чтобы тот шепнул дальше: не дай бог услышат зловредные создания, порожденные злыми силами, и донесут своим хозяевам. Тогда не сдобровать дружине!

Охвен был внешне спокоен, но внутри вместе с каждым ласковым лучом солнца, коснувшимся его лица, вспыхивал огонь. И имя этому пламени было – свобода. Он был готов пуститься в бега хоть прямо сейчас, но сдерживало присутствие большого числа хорошо вооруженных людей. Томящиеся бездельем викинги устроят облаву и в два счета изловят беглеца. Просто потехи ради.

Охвен решил начать свой побег, когда все жители хутора отправятся провожать Рагнира – старшего. Более удачного момента придумать было невозможно. Когда приходит решение давно мучившего вопроса, становится легко и просто. Охвен начал опасаться лишь того, что его хорошее настроение может быть заметно со стороны, поэтому каждый день старательно хмурился. Дрова, заготовленные им прошлой осенью, закончились. Расчет оказался верным, их хватило пережить самое холодное время. Теперь каждый вечер он просил разрешения у кормящих его людей на охапку поленьев для ночного костра. Этого хватало согреться, но под рукой в случае нападения ночью уже ничего не было. Ни единого полена, только стрела. Этим маленьким копьем Охвен научился неплохо пользоваться: брошенная стрела пролетала из одного угла сарая в другой, попадая точно в нужное место. Этого добиться было непросто – уж больно легкое получилось копье.

На празднике было шумно и радостно: викинги хохотали, запрокидывая головы, мужчины равномерно заливали в себя брагу, женщины визжали и крутили бедрами, собаки ползали под столами, пожирая объедки, не в силах больше стоять на лапах, удрученные коты сидели на крышах и ждали своей очереди. Музыканты терзали свои инструменты, кто-то отчаянно танцевал, топая ногой так, словно собираясь пробить в земле дырку. Рабы и слуги на задворках ели и украдкой выпивали. Охвен же таскал воду. В тот день было нужно много воды, поэтому он без остановки сновал от колодца до кухни, не выпуская из рук деревянные ведра.

Плечи ныли от усталости, но он предпочитал эту однообразную работу веселью, где его положение можно было определить одним словом. Он незаметно стал, словно человеком – невидимкой, существующим отдельно от всех остальных. Жаль только, что этого не понимали прочие люди. Пинок под зад бросил Охвена на несколько шагов вперед, ведра укатились куда-то, лишившись воды. Загремел чей-то хохот, к нему присоединились женские голоса. Рядом, расставив ноги, обнаружился незнакомый викинг.

– Это почему такого нарядного мужчины за столом я не вижу? – спросил он.

Две молодые девчушки рядом снова беззлобно рассмеялись. Все лохмотья, в которые превратилась одежда карела за время плена, вдруг сделались тесными. Он покраснел, как в детстве: смех девушек уязвлял больше, чем пинок викинга. Со стороны его вид, наверно, поражал: весь оборванный, как потрепанный собаками рыночный воришка, несуразные лапти, давно не стриженые волосы, достающие плеч, запавшие щеки и горящие голубые глаза.

– Не идет – брезгует, – откуда ни возьмись, появился Рагнир – младший.

– Так, может, насилу его притащим? – не унимался викинг, ему хотелось поразвлечься, покрасоваться перед девушками.

Охвен насупился, Рагнир, видимо, понял, что веселья от этого не получится и поспешил сказать:

– Это мой раб, пусть работает – не заслужил застолья еще. Да и видом своим распугает весь народ честной. Он же убогий – что с него взять? Правда, красавицы? – обратился он к девушкам. Те в ответ принужденно посмеялись.

Охвен подобрал ведра и, проходя мимо Рагнира, проговорил чуть слышно:

– Я – хозяин. Ты – раб.

Девушки удивленно посмотрели ему в спину. Молодой датчанин побледнел. Ну, а викинг, не расслышав ничего, затянул песню, словно прищемленный дверью кот завыл, обнял за плечи Рагнира и потащил того к столу.

Охвен через несколько шагов обернулся, поймал взгляд своего неприятеля и загадочно улыбнулся. Зачем он все это проделал – было непонятно. И в первую очередь ему самому.

Рагнир – младший в кругу веселящихся людей успокоился, как это бывает после принятия решения. От бражки он отказывался и, казалось, совсем забыл о происшествии: шумел и веселился вместе со всеми.

Но это было не так. Когда часть пирующих людей завалилась под столы, приняла неестественные позы и богатырски захрапела, Рагнир – старший твердой поступью ушел в дом, а слуги потихоньку начали убирать со столов, Рагнир – младший отловил за локоть хмельного Слая:

– Пошли, как все улягутся, прирежем ливвика.

– Ты чего? – обеспокоился Слай и почесал под волосами обрубок уха.

– Он – негодный раб. Надоел мне. Хватит игр. Войду – и сразу меч в него воткну.

Слаю очень не хотелось идти:

– А получится? Вон, в прошлый раз, беда какая случилась.

– Да брось ты про свое ухо думать! Подумаешь – трагедия! Сейчас все иначе: я совсем трезвый, у меня меч, у него – ничего, ни дров, ни оружия.

– А что твой отец?

– А что – отец? Он уйдет через пару дней, я останусь за старшего. Ведь из-за этого ливвика и меня с собой не взял! – Рагнир мрачно сплюнул под ноги. Слай тоже сплюнул и вздохнул: придется идти.

Они дождались, когда все вокруг дообнимаются, договорятся, доссорятся и разойдутся, или развалятся на ночевку. Слай между делом, присев под березой, тоже заснул, но Рагнир его отыскал в темноте и бесцеремонно растолкал. Он зажег факел, вытащил меч и пошел к одиноко стоящему пристанищу своего врага. Слай, то и дело спотыкаясь, поплелся следом: меч у него покоился в ножнах за спиной, он про него даже позабыл. На подходе к сараю Рагнир сделал жест, требующий тишины. Он был готов к тому, чтобы бесшумно пробравшись внутрь, прирезать спящего карела. Слай понимающе закивал головой и стал строить в темноту гримасы, одну ужаснее другой. Таким образом он надеялся прогнать сонливость.

Подняв мощную щеколду, Рагнир осторожно, стараясь не скрипеть, приоткрыл дверь и прислушался. Дверь тоже не скрипнула. В темноте сарая было тихо и, казалось, безжизненно. Но Рагнир знал, что где-то там, развалившись на вонючем топчане, спит его лютый враг. Сон его плавно перейдет в смерть, а смерть – в радость. Умрет, конечно, ливвик, а порадуется он, Рагнир. В это время в диком зевке растянув рот, поежился, как мокрая собака, Слай. Рагнир показал ему свой кулак и, выставив вперед меч, сделал шаг внутрь. До половины дверного проема стоял на боку перевернутый топчан. Напился вчера этот раб, что ли – удивился Рагнир и, огибая топчан, зашел в сарай. Слабо светящийся факел он занес с собой в самый последний момент, держа все это время вторую руку вытянутой назад. Он бросил взгляд на дальнюю стену, которую заменял собой гигантский камень, слабо булькнул, вздохнул и умер.

Может быть, Рагниру просто не повезло, или наоборот, повезло Охвену. Бросок легкого дротика был очень удачным. Наконечник стрелы, остро отточенный о камень, легко вошел в кадык, почти не встречая сопротивления, и выложил всю мощь метнувшей руки на позвоночник. Рагнир даже не понял, что умер, бесшумно завалился на бок, выронив факел на утрамбованную землю. Меч из руки он не выпустил – значит ушел в мир иной, как подобает настоящему воину.

Охвен стоял и смотрел, как от его руки умер человек. Почему-то он не испытывал ни тошноты, ни раскаяния, да вообще – ничего. Радости тоже не было, будто раздавил паука. Дома, в далекой Олонии, его бы, наверняка, не похвалили. Зачем убивать человека, если есть другие, более действенные методы: например, переломать тому руки и ноги. Или освежить ему мысли, налив в волосы смолы и потом запалив огонь. Конечно, если бы Охвен думал обо все этом, то наступило бы утро, потому что любая мысль цепляется за другую. А чтобы хоть как-то их выстроить понадобилось бы время.

Но совершенное убийство единомоментно, как отпечаток ладони на снегу, вложило в его голову все те ощущения, переживания и противоречия, о которых можно говорить если не всю ночь, то полночи уж точно. Говорить Охвен больше не собирался.

Придя вечером в сарай, он, наконец, понял, почему так повел себя с Рагниром: ему просто захотелось, чтобы тот пришел ночью его убивать. Охвен до отвала наелся перед ночью, но желание сна не было. Он перевернул и подвинул к входной двери свой топчан, достал припрятанный дротик с наконечником стрелы, встал в угол за топчаном и приготовился к броску. Ждать пришлось изрядно, но это нисколько не утомляло. Он даже не переживал, сумеет ли распорядиться единственным шансом, просто ждал.

Когда Рагнир завалился к стене, Охвен позвал шепотом:

– Слай! Иди сюда.

Слай, все еще трясущий головой и отгоняющий дремоту, расслышал эти слова и, вытащив меч, пошел к двери. Голос он не узнал, точнее, не пытался узнать: просто пошел, потому что его звали. Войдя в дверь, он отвлекся на полупотухший факел, который едва освещал человека, завалившегося к стене. Именно поэтому, а также из-за огромного желания спать он пропустил стремительный прыжок к нему другого человека. Он даже не вздрогнул, а скрючился, ухватившись за низ живота. Аккурат туда пришелся удар ноги. Причем, не просто ноги, а ноги, отягощенной засунутым в носок стопы камнем странной конфигурации, когда-то найденным Охвеном. Лапоть, удерживающий кастет, развалился, а Слай, открыв рот, как рыба на берегу, тяжело опустился на колени. Меч выпал из руки, но Охвен его тут же подхватил.

Следующий поступок был вызван решительным боевым состоянием, призывно вытянутой вперед головой Слая и тем, что меч в руке сам собой обрел после замаха приличную скорость. Охвен без колебаний и раздумий опустил оружие на шею датчанина. Видно, такая уж печальная участь была у Слая: терять при посещении этого сарая что-нибудь из своих органов, неосторожно выставленных. Голова соскользнула с шеи, а само туловище внезапно совершило лягушачий прыжок вперед. Видимо, Слай в последний миг осознал свою участь и попытался прыгнуть.

Снова наступила полнейшая тишина и неподвижность. Охвен замер с окровавленным мечом, Рагнир – у стены, а Слай вытянулся, обильно поливая кровью солому, у очага.

Охвен понял, что если сейчас он начнет думать, то ему станет нехорошо. От запаха крови уже начала кружиться голова. Тогда он зашептал вслух первые пришедшие в голову слова, чтобы только не впасть в ступор:

– Свежий запах лип – горькая струя.

Значит, не погиб почему-то я.

Едва слышный шепот подействовал отрезвляюще, он встряхнул головой и принялся протирать меч пучком соломы, приговаривая:

– Теперь собрать мечи, вложить их в ножны и повесить крест-накрест за спину. Так, теперь вытащить стрелу.

Это ему удалось с трудом. Сначала отвлекали открытые немигающие глаза Рагнира, он их закрыл своей рукой, потом стрела, имеющая на своем острие специальные бороздки, застряла в ране. Когда все-таки удалось ее вытащить, от вида лениво потекшей крови, стало плохо.

– Нет, не смотреть! – приказал себе Охвен. – Забрать сухари из тайника и веревку. Надо быстрее бежать, пока до рассвета далеко.

Однако, когда он вытащил из укромного места березовый туесок, куда старательно складывал сушеный хлеб про запас, его постигло жестокое разочарование: из всех его запасов осталась одна жалкая горсть.

– Эх, вы, благородные мыши! – с горечью прошептал он. – И братья их кроты! Что ж вам других мест, чтобы пожрать было мало?

Охвен разозлился на себя, что не предусмотрел такую возможность. Злость придала сил.

– Теперь мне нужно обувь, – сказал он внезапно, хотя еще миг назад был готов убегать в своем рванье. – И еще одежда.

Пока решимость не пропала, он стащил с обоих тел легкие кожаные сапоги, потом штаны и рубахи, стараясь не испачкаться в крови. Переодеваться пока не решился. В одну из рубах он сложил все свое имущество и связал узлом. Теперь можно было и уходить. Подошел к двери и обернулся последний раз назад. Два тела, раскинувшиеся на полу, выглядели неприятно. Охвен положил узел у порога и, вернувшись, усадил Рагнира и Слая у стен сарая, чтобы они были лицом друг к другу. Голову Слая он положил тому на колени.

– Ну, вот, викинги, – прошептал он. – Теперь вы свободны. Я не раб и никогда им не был. Я тоже свободен.

Он прикрыл за собой дверь, опустил на место засов и пошел по направлению к лесу. С каждым шагом ему становилось все больше и больше не по себе. Внезапно откуда-то сзади в его ногу что-то ткнулось. Охвен, мгновенно вспотев, медленно обернулся. За ним стоял старый пес, который отслужил все положенные собачьи сроки и последнее время беззлобно болтался по хутору. Он был молчалив и большую часть времени валялся где-нибудь на солнышке. Охвен даже вспомнил его кличку, совсем, почему-то, не собачью:

– Бобик, ты чего это ходишь за мной? Иди обратно, ложись спать, как все люди.

Пес вяло взмахнул пару раз хвостом и шумно вздохнул. Он, как и все прочие жители хутора, изрядно переел, поэтому, наверно, и решил ночью прогуляться.

Охвен и Бобик вместе молча дошли до частокола, отделявшего хутор от леса. Охвен перебросил перевязи с мечами один за другим на ту сторону, потом также поступил с узлом.

– Ну, что, прощай, пес, – сказал он, намереваясь сам лезть на колья забора, Бобик внезапно протянул ему переднюю ногу, то есть, конечно же, лапу. Охвен, усмехнувшись, с чувством пожал ее.

Уже перебравшись на ту сторону, он подумал, что обменялся прощальным рукопожатием с датским псом, который пожелал ему счастливого пути. А уже утром, когда обнаружится его, Охвена, пропажа, пустят собак по следу, и те обнаружат, что старина Бобик, оказывается, последним видел преступника и ничего не предпринял. Тогда собаки озвереют и набьют Бобику морду.

Охвен собрал все свои пожитки и осторожно двинулся в темноте к морю, чтобы держать его всегда с левого плеча.

6

Он уже третий день пробирался к дому, хотя, правильнее бы было сказать, третий день убегал от места своего плена. Всю первую ночь он бодро шагал вдоль моря. Думал сначала, что правильнее будет идти по волнам, путая собакам следы, но быстро отказался от этой мысли: бредущий по волне силуэт был бы виден издалека. Едва начало рассветать, как он углубился в лес. До самого вечера не сделал ни одного привала, останавливаясь только для того, чтобы попить воды из ручьев. Сухари съел лишь вечером, когда продвигаться сквозь деревья и кусты стало опасно, и он решился на ночевку.

Ноги гудели, в голове не было ни одной приличной мысли. Погоня, которую обязательно должны были организовать, тоже должна останавливаться на отдых. Не шататься же по лесу в необязательном свете факелов, рискуя переломать ноги или напороться на сук. К тому же Охвен старательно бродил по ручьям и делал ложные следы, как когда-то в прошлой жизни с Вейко. А может у них и нет вовсе собак, обладающих верхним чутьем. Во всяком случае, пока его никто не догнал, не слышно было даже шума погони. Охвен заснул, укрывшись лапником, под старым пнем, вверяя себя богу. С первым лучом солнца он пошел дальше, радуясь тому, что доверился надежной силе: не словили его датчане, и не съели дикие звери.

Охвен несколько раз выходил к краю леса у моря и оглядывался. Однажды он обнаружил, что пахнет дымом. Осторожно пробираясь лесом по ветру, увидел источник: далекое селение. То ли хутор, наподобие Рагнировского, то ли рыбацкий поселок. Пытаться узнать, что это на самом деле, он не стал – по широкой дуге обошел жилища людей, впервые испытав при этом муки голода. Запах дыма пробудил аппетит, доселе дремавший. А есть-то было нечего.

За все время пути ему не попалась ни одна зверюга и даже птица. В лесу не росли пока ягоды, а если и росли, то на подозрительных кустах. Их трогать Охвен не стал. По краям озер на заболоченной почве не было и следа перезимовавшей под снегом клюквы. Что за пустой лес? Есть хотелось все больше и больше, вода на пустой желудок не могла утолить голод.

Охвен скоро уже и не думал о погоне, держа в руке в готовности свой маленький дротик. Он, как на охоте, выискивал малейшие следы любой крылатой, хвостатой или зубастой пищи. Один раз на опушке вспорхнула стайка лесных голубей, Охвен метнул свое копье. Ему стало очень радостно от того, что под воткнувшимся в дерево дротиком затрепыхалась птица. Глотая слюну, он подскочил к своей добыче, готовый съесть жирного голубя в сыром виде. Но, прибитый острием к коре сосны, умирал тощий дятел. Он-то что с голубями делал? Охвен попытался ощипать птицу и, наверно, вместе с перьями выдрал все съедобное. Когда он посмотрел на синюю тушку, величиной с полевого мыша, то чуть не завыл. Уже вечером, разведя костер и запекая птицу в золе, он пытался вспомнить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь ел дятлов. На память не пришел ни один случай. Мысленно перекрестившись, он, освободив дятла от внутренностей, запихал его целиком в рот. Хрустя тонкими костями, он подумал, что эдак опустится до того, что начнет есть и ядовитое мясо лисиц. Вкуса никакого Охвен не почувствовал. Настроил самолов из веревок и веток и лег спать, слушая, как желудок уговаривает дятла перевариться.

По утру он начал ощупывать себя, проверяя: не отравился ли? Потом, наконец, очухавшись, усмехнулся: отравление таким образом могут определить разве что знахари, да и то, если предварительно подсмотрят, что больного несет братцем-поносием или сестрицей-рвотой. А есть-то хотелось с превеликой силой. Одним дятлом сыт не будешь.

Охвен проверил утонченный и изысканный самолов – пусто. Лес умер.

Пришлось двигать дальше натощак. У первого же ручья он напился до ломоты в зубах, полежал немного на спине, разглядывая небо, и понял, чего не сделал: до сих пор не переоделся. Охвен стянул с себя рубище, дорогое ему, как память о доме, посмотрел сквозь дыры на окружающие деревья и запустил скомканные лохмотья за соседствующие ручью кусты. Отслужившая свой срок верой и правдой одежда в воздухе расправилась и плавно опустилась на ветви, являя собой силуэт раскинувшего руки человека. Он снял дырявые и разбитые лапти, которые выдержали, не развалившись, такой большой поход и опустил их в воду, один за другим. Покачиваясь на маленьких волнах, они уплыли к морю. От старой домашней обувки осталась лишь верхняя часть: она сама свалилась с ног, стоило только встряхнуть поочередно копытами.

Кожаные штаны, видимо, Слая – он был повыше, пришлись впору, кожаная рубаха – неизвестно чья, первая попавшаяся, тоже оказалась как раз. А новые, будто бы даже не одеванные ни разу сапожки просились отплясать в них посреди ярмарки, показывая восторженным зрителям то носок, то пятку.

Одевшись, Охвен взял свое нехитрое имущество и пошел на шум недалекого моря. Он понял, что теперь готов выйти к человечеству. Осталось только найти его. Почему-то мысль о погоне, как и об убитых им людях, в голову уже не приходила.

Охвен брел по самому краю леса, наблюдая, как солнце медленно скатывается все ниже и ниже, приближаясь к самим верхушкам волн. Вдалеке, уткнувшись носом в полоску прибоя, стоял дракар. Охвен удивился, неужели Рагнир – старший на своей новой ладье отправился к нему наперехват? Присмотревшись, он убедился, что это совсем другое суденышко, а на нем, стало быть, совсем другие люди.

Ветер был от него, поэтому Охвен решил обойти по лесу место стоянки незнакомцев, а потом осторожно приблизиться, соблюдая всю свою секретность. Присмотревшись, можно было и решить, что делать дальше.

Ему удалось подобраться достаточно близко: он слышал чужую речь, не понимая в ней ни слова, вдыхал запах дыма и доброй еды. Однако, выйти просто так не хватало решимости, потому что по своему невеселому опыту он знал: поймают, побьют и, чего доброго, лишат жизни и новых сапог.

Охвен так же осторожно начал отходить обратно, но уже почти в лесу, бросив взгляд вокруг, почувствовал, что что-то не так. Он остановился на месте и замер. На самом деле он пытался зрительно вспомнить, что же такое он увидел, не крутя в это время по сторонам своей головой. Зрительная память услужливо выдавала ему картинки раз за разом. Охвен даже зажмурился, чтобы легче было видеть. Наконец, он осознал, что же было странное: сосредоточенное бородатое лицо в кустах. Что ж, уйти просто так ему уже не дадут. Ведь это лицо принадлежит, вне всякого сомнения, не лесному духу.

Охвен, мгновенно вспотев, тряхнул головой: от судьбы не убежишь. И сделал шаг по направлению к маленькому лагерю викингов. Он шел совершенно открыто, ощущая за спиной рукояти мечей. Они то ли обещали помощь, то ли злорадно пихали в плечи: попался, беглец!

Его заметили, но никто не суетился: все смотрели и ждали. А Охвен шел вперед, хотя уже не хотел даже есть, а хотел внезапно скрыться отсюда, чтоб его никто не вспомнил. Но шаг за шагом приходилось приближаться к неотвратимой судьбе. Спокойствие и молчание викингов на самом деле пугали гораздо больше, как если бы они, подняв мечи, бросились навстречу. Внезапно, кто-то из незнакомцев резко взмахнул рукой и Охвен, вздрогнув от неожиданности, остановился: на расстоянии шага перед ним затрепетал, воткнувшись в песок меч.

Охвен понял, что идти дальше вперед уже нельзя – меч отчертил границу дозволенного приближения. Он остановился и, не утерпев, оглянулся: за спиной, отрезая обратную дорогу к лесу, стоял человек.

Все молчали, ну, и Охвен тоже не произносил ни слова. Викинги внимательно разглядывали его, а ему снова захотелось есть. Он стоял и скучал. Казалось, уже солнце вот-вот утонет в море, а воины не шевелились.

Однако, Охвен снова вздрогнул от неожиданно раздавшегося голоса:

– Снип снап снурре пурре базелюрре.

Тон был отнюдь не грозный, но дружеского участия в нем не слышалось. Надо было что-то отвечать:

– Да вот, зашел на огонек. Может, едой угостите?

Сказал он это на родном, карельском. Викинги переглянулись. Не поняли ничего. Хорошо. Можно попробовать снова.

– Оголодал весь. Может, угостите?

На сей раз его слова оказались понятными, потому что он говорил уже по-датски. Если бы и на них никто не отреагировал, то других языков Охвен больше не знал, пришлось бы рисовать пальцем на песке.

– Датчанин? – спросил один из викингов.

Охвен отрицательно помотал головой.

– Кто таков? – на датском поинтересовался тот же викинг. Судя по тому, что остальные воины с интересом смотрели на говорившего, они ни черта не понимали.

– Издалека я, – уклончиво сказал Охвен.

– Что хочешь?

– Есть.

– Ну, садись. Поешь с нами, – сказал викинг и, видя, что Охвен не трогается с места, подошел и выдернул меч. – Иди.

Викинги расступились, освобождая дорогу к костру.

Охвену дали в руки деревянную плошку с рыбой и фляжку с водой. Стараясь сохранять достоинство, он осторожно подцепил еду двумя пальцами. Желудок завыл, как мартовский кот, люди вокруг рассмеялись. Это, вообще-то, ничего не значило: не прекращая смеяться, кто-нибудь мог запросто смахнуть мечом голову с плеч.

К переводчику начали обращаться с вопросами.

– Куда идешь?

– Домой, – сказал Охвен, наслаждаясь вкусом варенной рыбы, которая просто таяла во рту.

– Откуда идешь?

– От датчан.

– Не понравилось быть у них?

– Нет.

В это время кто-то из викингов показал пальцем на руки Охвена, точнее, на его запястья, вылезшие из рукавов. Понятно, что он там мог обнаружить: кандальные следы. «Ну, вот, – подумал Охвен. – Поели, теперь можно и помирать».

– Ты – раб? – безразлично спросил переводчик.

Охвен отложил пустую плошку и поднялся на ноги. Он посмотрел на того, самого наблюдательного, и сказал, обращаясь к нему:

– Может, ты мне расскажешь, что такое раб? У тебя больше опыта?

Переводчик перевел. Все викинги расхохотались, а задавший вопрос поднялся на ноги. Его лицо выражало некоторую растерянность. Однако один человек, видимо вождь, успокоил своего воина, пробормотав несколько слов. Тут же к Охвену снова поднесли блюдо с рыбой, да еще и красивую ржаную лепешку сверху:

– Еще еды?

– Нет! – твердо сказал Охвен, но решительный отказ вызвал протест у живота. – Не откажусь.

Все опять засмеялись, а громче всех тот, что спрашивал про «раба».

– На твоей рубашке кровь, – сказал через переводчика вождь.

– Это не моя кровь, – ответил Охвен. Он хорошо поел и теперь совсем не прочь был уйти в лес подальше от этих опасных людей. – Что я должен за ваше радушие, вождь?

– Как тебя зовут, странник? – вместо ответа поинтересовался вождь.

Охвен хотел, было, назвать себя кем-то, хоть Бобиком, но передумал – какой смысл скрываться? Маленькая ложь зачастую ведет за собой большую.

– Охвен, – представился он.

– Я – Торн, а это мои девочки, – сказал вождь, обводя рукой косматых и бородатых мужиков, занятых настоящим мужским делом: внимательно слушать и запоминать чужие слова – вдруг что веселое скажут? – В смысле – мои дочки. Так вот, Охвен, взять с тебя нечего, да не больно то и хочется. Но попросить сделать кое-что в уплату за добрую еду – попрошу.

Охвен коснулся рукой своих мечей за плечами, но Торн не дал сказать ему ни слова:

– Эти мечи не стоят двух плошек с рыбой. Я не собираюсь обирать тебя. Просто выйди в круг и покажи, как умеешь ими пользоваться. А мой воин тебе в этом поможет, – он кивнул в сторону большого детины, обладающего наблюдательностью. Тот с довольной улыбкой поднялся с места.

Охвен тоже поднялся, вытаскивая из ножен один из мечей. Но ему в руку сунули деревянный муляж, наподобие того, что был у него при поединках с Рагниром. В самом деле, не убивать же друг друга они собираются! Во всяком случае, не сейчас.

– Эй, Охвен, скажи: почему ты ушел от датчан? – спросил его кто-то.

– Они не пытались узнать моего имени! – ответил он и вышел в круг, который больше походил на широкую полосу песка от моря и до леса.

Соперник напал сразу же, нанося удары сверху и сбоку с частотой дятла. Верхний удар Охвен парировал, боковой же пропустил мимо себя. Так действовал он подряд несколько раз, все ожидая, что противник резко изменит тактику и преподнесет какой-нибудь хитрый выпад с полувольтом. Но тот увлеченно рубил одними и теми же движениями, оттесняя Охвена к группе камней у самой воды. Если это была военная хитрость, чтобы усыпить бдительность оппонента, то она явно затянулась. Тогда Охвен решил, что хватит пятиться назад и, поднимая меч для отражения очередного рубящего удара сверху, припал на левое колено, выставив ногу вперед. Его противник не обратил на это внимания, намереваясь снова ударить сбоку. Но в это время, переводя деревянный меч обеими руками вправо, он на секунду заслонил глаза своей левой рукой. А Охвен в тот же миг, перенося вес на левую ногу, правую, получив солидный замах, впечатал под живот викингу. Если бы он вложил всю силу в этот пинок, то поединок бы сразу же закончился. Сидящие у костра викинги, все, как один, поморщились и ухватились у себя между ног.

Противник тоже почувствовал неладное и, не доведя своего удара до завершения, опустил обе руки под живот, проверяя, все ли на месте. Конечно, если бы Охвен не придержал ногу, то удара мечом весьма возможно бы и не понадобилось. Но он на всякий случай рубанул изумленного викинга по плечу.

– Довольно! – крикнул вождь, и все его «девочки», как по команде загоготали в приступе дикого веселья.

Удостоверившись, что он все еще остается «девочкой» мужского пола, засмеялся и противник Охвена. Хотя по плечу у шеи ему Охвен приложился крепко, но тот не обращал на это внимание.

Вождь что-то бросил своим людям и те принесли две крепкие жерди, забрав распушенные мечи. Вот это было уже хуже: Рагнир и Слай никогда не давали Охвену в руки длинную палку для обороны, предпочитая избивать безоружного. Поэтому он и не мог, самостоятельно обучаясь по памяти ночью, как следует придумать, как парировать удары и наносить их самому.

Викинг опять начал энергично атаковать, а Охвен, слабо отбиваясь, начал так же живо отступать к камням. Сначала все подумали, в том числе и противник, что это опять какая-то военная хитрость, но когда Охвену попало несколько раз по рукам и спине, засомневались. А викинг, почувствовав слабину, начал обрабатывать карела, отыгрываясь за предыдущее смешное поражение. Охвен отступал все быстрее и быстрее. Стало понятно, что победы добиться ему не суждено.

Когда до каменной гряды осталось несколько шагов, Охвен повернулся к противнику спиной и побежал к валунам, будто надеясь найти у них защиту. Нападающий устремился следом. Вождь уже собирался прекратить поединок, как, вдруг, случилось невероятное.

Охвен, стремительно достигнув камней, воткнул жердь в щель между ними и, опираясь на нее руками, прыгнул на вершину. Шест слегка согнулся, но не сломался и перенес прыгуна на большую глыбу, венчающую собой эту кучу. Преследователь подбежал следом, отстав всего на пару шагов. Но зря он так торопился, потому что выпущенная из рук Охвена палка резко выпрямилась и звонко щелкнула викинга по лбу. Тот, оглушенный, сначала сел на песок, потом лег: в голове у него играли трубы и крутили хороводы звездочки, призывно поблескивая лучами. А Охвен спрыгнул с камня, неторопливо подобрал булыжник посолиднее и, занеся его обеими руками над головой, изобразил, как сейчас опустит его на голову поверженного врага.