Текст книги "Падение Тисима-Реттоо"

Автор книги: Александр Грачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

XVII. ГОТО НАЩУПЫВАЕТ СЛЕД

Уже пять дней шла война на полях Маньчжурии, а в гарнизоне острова Минами стояла беспокойная тишина – настороженная, чреватая опасностями. Так бывает на японских островах, когда из южных морей стремительно движется могучий тайфун и вся природа замирает в оцепенении перед неотвратимостью катастрофического бедствия. У амбразур дотов «лисьих нор», что ведут от главных укреплении к прибрежным обрывам, на наблюдательных постах вулкана Туманов и Северного плато бдительно несли службу сотни людей. Траншеи и подземные казематы, опоясавшие все Северное плато, ни на одну минуту не оставались пустыми: днем и ночью в них дежурили сменные части гарнизона, готовые встретить и отразить первый удар.

Каждый день из Маньчжоу-го поступали сообщения одно другого тревожнее. Как ни старались авторы этих сообщений затушевать факт поражения Квантунской армии, он становился все очевиднее даже для самого не сведущего в военном деле человека, а тем более для генерал-майора Цуцуми. Уж если войска день за днем отходят по тридцать-пятьдесят километров, почти не задерживаясь, да еще по всем основным направлениям, то военному специалисту не требуется объяснений того, что происходит. У Цуцуми было подозрение, что японских войск вообще уже нет на главных направлениях. Они либо истреблены, либо взяты в плен.

Это была катастрофа. Цвет, гордость японских вооруженных сил – почти миллионная Квантунская армия, по-видимому, уже не существовала, и смешно было бы думать, что десятитысячный гарнизон острова Минами или даже вся стотысячная армия «архипелага тысячи островов» могут спасти нацию. Национальная катастрофа становилась для генерала Цуцуми реальным фактом.

И не удивительно поэтому, что, думая о своей личной судьбе, генерал возлагал теперь надежды не на Квантунскую армию и его величество императора Хирохито, а на взвод жандармерии и его командира поручика Гото, – нужно было думать о спасении собственной шкуры, а для этого изловить и уничтожить Грибанова. Каждое утро (потому что ищейки Гото действовали главным образом ночью) командующий вызывал к себе жандармского поручика Гото и требовал обстоятельного доклада, стараясь, между прочим, создать ему все условия для проявления полной инициативы и свободы действий. И когда на одном из докладов поручик попросил выделить ему дополнительный взвод солдат и десантную баржу, командующий немедленно выделил эти подкрепления.

Получив свободу действий, с мечтами о капитанском звании, о награде и обещанных деньгах, поручик Гото развил поистине бурную деятельность. При этом он не давал пощады жандармам.

Он начал с того, что на ночь установил секретную слежку за каждой тропинкой, уходящей куда бы то ни было с главной базы. Три секретных поста было установлено у главной дороги, что ведет в долину Туманов, один пост – на берегу моря, возле устья речки, и один – ночной и дневной – возле того места, где обычно удили рыбу Комадзава и Хаттори. Помимо этого, он выслал одно отделение жандармов в район расположения неохраняемых резервных складов – к югу от долины Туманов. Группа из трех человек, вооруженных биноклями, была послана на вулкан Хатараку. Задача обеих групп состояла в том, чтобы скрытно и внимательно изучить местность. Каждой группе была выделена полевая радиостанция.

Эти мероприятия осуществлялись в глубокой тайне, и подпоручик Хаттори, разумеется, ничего не знал о них. А между тем он в это время был сильно обеспокоен: на партизанской базе не знают об отмене облавы охотников, о начале боевых действий Советской Армии в Маньчжурии и о поражениях Квантунской армии, а стало быть, о возможной высадке в скором времени десанта на Минами. Предчувствие скорой свободы окрыляло Хаттори, пробуждало в нем желание действовать.

Он несколько раз делал попытки встретиться с Комадзава. Тот подсказал бы, как понимать новые события и что теперь необходимо делать. Но Комадзава все время был занят перевозкой боеприпасов с главной базы к Северному плато, и с ним невозможно было встретиться. И Хаттори решил действовать один.

В воскресенье 12 августа он был свободен и отправился на рыбалку. Не застав Комадзава на обычном месте, он решил сам отправиться к вулкану Хатараку. Ведь смог же Комадзава сходить туда и встретиться с партизанами. Почему же он, Хаттори, не может сделать это? Из рассказов Комадзава он знал примерное расположение базы и примерный, маршрут до нее.

Немаловажное значение в этом решении Хаттори имело и то, что в нем все больше пробуждалось чувство потребности совершить героическое. Он чувствовал себя способным на подвиг после того, как вошел в контакт с русскими пленниками и выполнил просьбу Грибанова.

На рыбалке он даже не стал разматывать удочки! Проверив дупло и ничего не обнаружив там, Хаттори стал собираться в путь. Он запрятал удочки в зарослях, разделся, перебрел речку там, где переходил ее Комадзава, и углубился в лес. Стояла солнечная ветреная погода, но в лесу было душно, так как ветер пробегал лишь по макушкам деревьев. Хаттори снял китель, но и в рубашке было жарко, он скоро вспотел. Непривычный к длительной ходьбе, он быстро стал уставать и все чаще присаживался отдохнуть. Когда он добрался до плато, представлявшего собой высокоподнятую огромную террасу, изрытую оврагами, и увидел во всем величии вулкан Хатараку километрах в десяти к югу, то оробел. До вулкана было далеко, а Хаттори уже сильно устал. А главное, ему стало боязно: не кончится ли все это плохо? Но в конце концов он преодолел малодушие и продолжал путь к вулкану.

Около полудня Хаттори подошел к теплому пруду, что рядом с нагромождением каменных глыб. Все приметы местности совпадали с тем, что говорил ему о них Комадзава. Однако он не обнаружил главного – людей, даже следов их. Как и Комадзава в свое время, он разулся и опустил ноги в теплую воду, пахнущую сероводородом. Напрасно он прислушивался и всматривался в склоны распадка, в заросли кустарников, вокруг не было никаких признаков присутствия человека.

Прошло уже около полутора часов, как он находился здесь. Он просушил на камнях одежду, вдоволь належался, подставляя солнцу то спину, то живот, дважды выкупался в озерке и собрался уходить, как вдруг услышал голос, донесшийся откуда-то сверху, со стороны нагромождения каменных глыб:

– Здравствуйте, господин переводчик!

– Ха! – воскликнул Хаттори, запрокинув голову кверху. – Кто там?

– Это я, Ли Фан-гу. Помните меня?

– О, господин Ли Фан-гу, конечно помню! Я пришел к вам, чтобы сообщить очень важное.

– Вы одни?

– Да. Господин Комадзава не может прийти. Спускайтесь, пожалуйста, у меня очень мало времени. О, да вы в японской форме! – воскликнул Хаттори, когда Ли Фангу, прихрамывая, спустился вниз и подошел к нему.

Они долго жали друг другу руки. Хаттори сильно волновался. Он спешил сообщить обо всем важном как можно скорее. Когда он кончил свой доклад. Ли Фан-гу спросил:

– А скажите, кто назначен на место Кувахара?

– Его функции поделены между самим командующим и поручиком Гото.

– А вы уверены, что поиски сбежавшего русского товарища не ведутся?

– Мне ничего не известно о них. После отмены облавы, кажется, ничего нового не предпринималось.

– Хорошо, господин переводчик, – Ли Фан-гу внимательно, пристально посмотрел ему в глаза. – Спасибо за сообщение. Все вами сказанное мы учтем.

– Какое задание можете дать мне и что требуется от меня на случай десанта на остров? – спросил Хаттори.

– Ваша главная задача – сделать все, чтобы остались в живых русские и американские пленные. И еще одно: вы сможете писать и разбрасывать листовки в гарнизоне?

– Это очень опасно, но я постараюсь. Скажите, о чем следует писать в листовках?

– Призывайте солдат бороться против войны, а когда начнет высаживаться десант, призывайте сдаваться в плен советским войскам, чтобы избежать лишнего кровопролития, чтобы ускорить конец войны… А теперь отправляйтесь обратно и больше не приходите сюда. Мы сами свяжемся с вами, когда нужно. То же передайте и Комадзава.

Они попрощались. Ли Фан-гу, поднявшись к товарищам, лежащим в засаде на каменных глыбах, долго смотрел из-за камней вслед уходящему Хаттори.

Подпоручик еще никогда не испытывал такого прилива энергии, как сейчас. Сознавая, как рискованно и опасно все то, что ему предстояло делать, он вместе с тем чувствовал, как его все больше захватывает бунтарский азарт. Он острее стал воспринимать все окружающее, зорче смотреть кругом. У него даже походка стала уверенней.

Солнце клонилось уже к закату, когда Хаттори, усталый, голодный, перешел речку. На закате солнца он вытащил свои удочки и, превозмогая ломоту в ногах и во всем теле, двинулся на главную базу, в офицерскую столовую. С жадностью проглотив свой обед, он вышел на плац, чтобы поискать попутную машину в сторону Генеральского распадка. Но машины не оказалось, и он двинулся пешком.

В сумерках он присел отдохнуть на камне возле интендантских складов, как вдруг возле остановилась санитарная машина, ослепив его ярким светом фар. Решив, что шофер остановил машину, чтобы забрать по пути его, Хаттори, обрадованный вскочил на ноги, но тут же почувствовал неладное: прямо к нему от машины шли два вооруженных жандарма, а впереди них сам поручик Гото с пистолетом в руке.

В груди Хаттори сразу стало холодно, будто вместо сердца там был кусок льда. Винтовки в руках жандармов были направлены штыками на него. Его заставили поднять руки и тут же обыскали, забрав все документы и бумаги.

– Не вздумай убегать, подпоручик, будешь убит на месте, – со злорадством прохрипел поручик Гото. – Ты арестован. Шагай к машине, да поживее. Ничего, что прошел много, я не посылал тебя туда.

Ноги подпоручика Хаттори заплетались и едва держали его тело, кисти рук, поднятых над головой, свисали.

– Я буду жаловаться господину командующему. – лепетал он дрожащими губами, – вы не имеете права так обращаться с офицером…

– Ха, господин командующий сам приказал арестовать тебя и посадить в карцер!

Его посадили в глубину машины, к кабине шофера, а у дверцы уселись два жандарма, сбоку – сам Гото, не выпускавший из руки пистолета.

Скоро он был доставлен в штаб-квартиру командующего и заключен в тесную каморку одиночного карцера.

До сих пор Хаттори не знал о существовании этого карцера, видимо приспособленного для пыток и истязаний: пол был цементирован и прикрыт лишь тонкой циновкой, вдоль стены стояла широкая дубовая скамья, в углу виднелась цепь с ручными и ножными кандалами. Одним концом цепь была прикована к стене. Жандармы быстро и ловко надели на руки и на ноги Хаттори кандалы, и дверь захлопнулась. Стало темно, как в подземелье.

Несмотря на страшную усталость во всем теле, Хаттори не смог не только уснуть, но даже хоть на минуту забыться. Нервы были напряжены до крайности; от ужаса предстоящих пыток шевелились волосы на голове. Чего только не передумал подпоручик Хаттори в те часы, пока ожидал допроса! Иногда он уже полностью решался на то, чтобы во всем чистосердечно признаться и раскаяться, только чтобы его не пытали. Но потом думал о Комадзава, которого, если он выдаст, замучают в страшных пытках, о партизанах, которых из-за него изловят и тоже уничтожат вместе с русскими и американцами. Это было невыносимо. Думал он и о том, чтобы найти средство покончить жизнь самоубийством. Но как это сделать, когда у него даже руки закованы? Он когда-то слышал, что если перетянуть туго палец и прекратить туда доступ крови, то в пальце образуется трупный, яд, и если затем снять нитку или веревку, то произойдет заражение крови и человек умрет. На этом способе и остановил свой выбор Хаттори, оставив его на тот случай, когда положение окажется безвыходным.

Хаттори не помнил даже примерно, сколько прошло времени, пока за ним пришли, – ему казалось, что он просидел вечность. Кандалы с него сняли, руки связали назад, ноги подвязали. В кабинете генерал-майора Цуцуми, куда его привели жандармы, кроме командующего, находился поручик Гото. Хаттори приказали сесть на стул за столик напротив Гото, развязали ему руки. Этого столика раньше не было в кабинете командующего.

– Я опечален, подпоручик, что мне приходится объясняться с вами при таких обстоятельствах, – заговорил генерал-майор Цуцуми. – Я обращаюсь к вашим патриотическим чувствам японского офицера и к благоразумию: расскажите честно обо всем, что у вас произошло сегодня и что за миссия, с которой вы ходили к вулкану Хатараку.

– Я ходил туда лечить ноги, господин командующий, – слабым голосом отвечал Хаттори. – Я слышал, что там есть хороший сернистый источник, и решил воспользоваться им.

– Но такие источники имеются совсем рядом, неподалеку от этого места, у подножия вулкана Туманов. Разве вы не знали о них?

– Знал, но мне говорили, что источники вулкана Хатараку обладают более сильными целебными свойствами.

– Назовите человека, который вам говорил об этом.

– Я уже не помню, господин командующий, от кого слышал, это было давно…

– Поручик Гото, продолжайте допрос.

Поручик Гото цепко схватил левую руку Хаттори и так дернул его к себе, что тот охнул и грудью навалился на столик, разделявший их. Таким же бесцеремонным и быстрым движением Гото поставил кисть Хаттори на ребро, вложил между безымянным и средним пальцами карандаш и сжал все пальцы.

– О, а-ах! – вырвалось из груди Хаттори. Потом длинный почти животный крик: – О-о-а-а-у…

– Отвечай правду господину командующему, – прохрипел надсадно Гото.

– Не мучайте! Может быть, я вспомню… – простонал Хаттори.

– Хорошо, отпустите, – кивнул генерал. – Теперь прошу ответить на второй вопрос: кто был человек, с которым вы встретились там?

– Это был незнакомый мне японский солдат. Он вышел ко мне и спрашивал, что я здесь делаю. Я подумал, что это был патруль.

– Он был вооружен?

– Нет, винтовки у него не было.

– О чем вы говорили с ним?

– О погоде, о войне.

– Он называл вам свое имя?

– Называл, но я забыл его.

– Ну, хорошо, прошу вас, подпоручик, до завтрашнего утра вспомнить имя того, кто вам говорил о целебных источниках вулкана Хатараку, а также имя солдата, с которым вы разговаривали, и подробное содержание этого разговора.

Генерал-майор Цуцуми приказал Гото остаться в кабинете, а Хаттори отвести снова в карцер.

– В течение ночи, в крайнем случае первой половины завтрашнего дня, – сказал он жандармскому поручику, – свяжитесь по рации с вашим постом на вулкане Хатараку. Не исключена возможность, что это был действительно один из трех ваших солдат, поскольку ваш агент не сумел точно разглядеть его.

– Господин командующий, мои солдаты проинструктированы так, что они должны сообщать о каждом человеке, которого встретят в лесу. Для меня непонятно, почему они молчат со вчерашнего полдня, когда передали последнее сообщение с вершины вулкана о том, что пока ничего не обнаружено. Может быть, что-нибудь случилось с радиостанцией?

– Завтра утром, поручик, отправьте туда группу солдат с унтер-офицером во главе и точно выясните, что знают на посту о появлении там подпоручика Хаттори.

Однако прежде чем успел поручик Гото отправить на вулкан Хатараку отделение жандармов, произошли события, которые внесли существенные поправки в намерения командующего и жандармского поручика.

Рано утром радист принес поручику Гото только что принятую радиограмму с поста на вулкане Хатараку. В ней сообщалось, что пост обнаружил сбежавшего русского к юго-западу от вулкана Хатараку и теперь преследует его. Беглец пробирается в сторону охотского побережья, в направлении бухты Трех Скал. По мнению поста, он будет там к вечеру, и было бы неплохо к этому времени выслать в бухту десантную баржу с подкреплением. Пост сделает все, чтобы не упустить русского из виду, и будет через каждый час сообщать о своем местонахождении.

Прочитав радиограмму, поручик Гото едва не подпрыгнул в кресле.

– О, ха! – воскликнул он. – Молодцы!

Он не чуял под собой ног, направляясь по тропе распадка на очередной утренний доклад к командующему. Массивная тяжелая его физиономия была красной от радости и расплывалась в широкой улыбке, когда он протягивал генерал-майору Цуцуми радиограмму.

– Вы уверены, поручик, что эта радиограмма передана именно вашим постом? – спросил командующий, держа перед собой бумажку. – Не провокация ли это?

– Уверен, господин командующий, – одним дыханием выпалил Гото. – Первое и последнее слова – пароль.

– Вот как! Значит, мне правильно говорили о вас, как о хорошем офицере. Завтра, надеюсь, я буду иметь счастье представить вас к награде и капитанскому званию.

От этих слов лицо Гото еще больше покраснело и расплылось в улыбке.

– Что же вы предлагаете сейчас?

– Я прошу разрешения взять одну десантную баржу и дополнительно к моему неполному взводу, так как люди находятся на постах, выделить взвод солдат, чтобы этими силами я мог окружить со всех сторон ту территорию, на которой находится русский. Кроме того, я захвачу с собой полевую радиостанцию, чтобы непрерывно поддерживать связь с постом и на протяжении всей операции точно знать о местонахождении моего поста и скрывающегося русского. Всей операцией до конца я буду руководить лично.

– Превосходно, поручик. Отправляйтесь и начинайте действовать. Пока вы доедете до базы, вас уже будет ожидать взвод солдат и лучшая десантная баржа.

«Кажется, я не ошибся, – с удовлетворением подумал генерал, выпроводив жандармского поручика, и облегченно вздохнул. – О Аматэрасу-Оомиками, помоги!»

Солнце едва поравнялось с лысой макушкой вулкана Туманов, когда лучшая десантная баржа, которой командовал ефрейтор Кураока, нагруженная отрядом в пятьдесят вооруженных солдат, вышла из бухты Мисима и взяла курс к югу. Она все время шла возле самого берега, чтобы из-за обрывов нельзя было видеть ее с острова. Поручик Гото сидел возле рации. За нынешнее утро пост уже дважды передавал радиограммы. Первая – та, которую Гото получил, как только появился в жандармерии, вторая была принята перед посадкой солдат на баржу. В ней, сообщалось, что пост продолжает преследовать русского, который пробирается в прежнем направлении – в сторону бухты Трех Скал.

Где-то на полпути до бухты, в которой поручик Гото намеревался укрыть баржу, была получена радиограмма. В ней говорилось, что местонахождение поста – примерно в семи километрах к северо-востоку от бухты Трех Скал, неподалеку от западного подножия самой, высокой в этом районе осыпи.

Поручику Гото не терпелось поскорее приступить к живому делу. Прохаживаясь между рядами спящих вповалку солдат, он нервно теребил эфес сабли. Ему казалось, что баржа слишком медленно движется.

Но вот около десяти часов утра показался и утес бухты Трех Скал. Бухта эта отличалась тем, что была на редкость удобной для стоянки судов, но так мала, что в ней едва смогли бы вместиться пять-шесть барж. К тому же берега ее были скалисты и почти неприступны, кроме двух участков, где к морю выходили небольшие распадки, образуя удобный пляж. К нему и пристала баржа.

Как только суденышко ткнулось носом в галечник и была откинута на берег щитообразная сходня, Гото приказал унтер-офицерам выводить солдат на берег. Он намеревался пройти пять-шесть километров маршем, а затем развернуть отделения и начать окружение района, в котором находился русский беглец. На барже он оставил шкипера, моториста и одного матроса. На кормовой надстройке по приказанию Гото был установлен ручной пулемет.

Нелегко было пробираться поручику Гото со своим отрядом сквозь дремучие заросли курильского бамбука сменяющиеся то мелким непролазным разнолесьем, то крутыми распадками с осыпями и завалами камней по дну. Около часа шел отряд, а до осыпи, названной в радиограмме, оставалась еще половина пути.

Но вот радист снова принял радиограмму. На этот раз пост сообщал, что он слышал тарахтение дизеля баржи и что русский, вероятно, тоже услышал его: он покинул свое убежище и уходит к востоку, в глубь острова, огибая с юга названную раньше осыпь.

Около полудня отряд обогнул осыпь, пересек небольшую долину, поросшую почти непроходимыми зарослями бамбука, шеломайника и кислицы, снова взобрался на невысокую горную гряду, а до русского все так же было далеко: он уходил теперь на северо-восток, в сторону вулкана Хатараку. Под вечер беглец опять сменил курс и пошел на юго-восток – все дальше в глубь острова.

Сумерки застали отряд поручика Гото километрах в двадцати к востоку от берега и километрах в пятнадцати к югу от вулкана Хатараку, среди невообразимых дебрей. Поручик Гото не разрешал разводить костров, и смертельно усталые солдаты, как и он сам, после короткого ужина, состоявшего из консервов и сухих галет, повалились прямо в траву и моментально уснули. Бодрствовал лишь часовой, да поручик Гото то и дело просыпался. Он был охвачен нетерпением и все спрашивал у радиста, не было ли новых радиограмм. До утра ни одной радиограммы не поступило. Поручик Гото решительно не знал, что ему делать, в какую сторону направить дальнейшие поиски. До полудня отряд вертелся на одном месте, и Гото в бешенстве наседал на радиста, обвиняя его в том, что он невнимательно слушает. А когда он обнаружил, что солдат-радист, несмыкавший глаз вторые сутки, в полдень уснул, положив голову на аппарат, то с ожесточением стал избивать его кулаками.

Но все было напрасно, связь потерялась окончательно. Только во второй половине дня у поручика Гото возникла страшная догадка: не стал ли он жертвой провокации? Он приказал немедленно построить отряд и, сколько возможно быстро, двигаться обратно к бухте Трех Скал.

Глубокой ночью солдаты во главе со своим незадачливым командиром, все в изодранной одежде и в ссадинах, достигли бухты. Худшие опасения поручика Гото сбылись: баржи не было. На запрос, сделанный по рации на базу – не приходила ли туда баржа, – последовал отрицательный, ответ.