Текст книги "Падение Тисима-Реттоо"

Автор книги: Александр Грачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

XXII. КАПИТУЛЯЦИЯ ИЛИ ПЕРЕМИРИЕ?

Четверо суток подряд посменно сидели с наушниками на радиостанции капитан Брич и сержант Кэбот, пытаясь связаться с командованием пятого американского флота. На вторые сутки вечером, в тот момент, когда советские десантники овладели главной высотой Северного плато, Кэботу удалось подстроиться на волну какой-то американской радиостанции и передать радиограмму. В радиограмме сообщалось, что двое американских военнослужащих одной из эскадрилий воздушных сил, капитан Ральф Брич и сержант Эрвин Кэбот, считавшиеся погибшими, находятся на острове Минами в японском плену и по поручению японского командования имеют сообщить нечто весьма важное.

Через некоторое время Кэбот получил радиограмму, в которой сообщалось, что окончательный ответ будет передан после наведения соответствующих справок. Минуло двое суток, а обещанного ответа не было.

Брич и Кэбот тщетно пытались связаться хоть с какой-нибудь американской радиостанцией. Японцы, включая генерала Цуцуми, относились теперь к американским пленным с подобострастием. Их, правда, не выпускали на волю, но они могли подолгу гулять возле штаб-квартиры командующего в сопровождении двух жандармов. Разумеется, их держали в полном неведении относительно того, что происходило на острове в эти дни.

В последние сутки у пленных американцев почти безвыходно сидел подполковник Кувахара. Он был в высшей, степени любезен с Бричем и Кэботом, но от их внимания не могла ускользнуть крайняя нервозность Кувахара. О, если бы они знали, что происходило в это время в его душе, они бы смогли продиктовать ему любые условия за свою работу на рации!

Еще в тот день вечером, когда советские десантники овладели высотой 171, после чего высадка подкреплений стала беспрепятственной, подполковник Кувахара понял, что дело его проиграно. Рухнула Квантунская армия, один за другим падают гарнизоны Тисима-Ретто, и среди них в безнадежном положении гарнизон Минами. Нужно было думать о собственном спасении. Об этом он и сказал командующему во время вечернего доклада.

– Я не могу оставаться больше на острове, – с мольбой в голосе убеждал Кувахара командующего. – Там может оказаться этот сбежавший русский Грибанов, а это для меня равносильно гибели…

Генерал Цуцуми долго молчал, потом поднял свое каменное лицо на подполковника Кувахара.

– Не хотите ли проверить, там он или нет?

– Каким образом? – с тревогой спросил Кувахара. – Я не совсем понимаю вас, господин командующий.

– Нам требуется время. Вы знаете, что наши пленные американцы уже установили связь с командованием пятого флота. В бою мы время не сможем выиграть. Я предлагаю вам, подполковник, простой, план. Завтра утром вы отправитесь к советскому командованию для переговоров о перемирии. Вы выполните две важные задачи: выясните, находится ли сбежавший русский Грибанов в десанте, и добьетесь отсрочки наступления русских на главные базы острова. Нам необходима передышка хотя бы на два-три дня для связи с американским командованием и сдачи ему своих позиций. В предварительных переговорах с русскими можно соглашаться на все условия.

Подполковник Кувахара вернулся с переговоров с решительным намерением бежать с острова немедленно. Во время доклада командующему о результатах переговоров Кувахара убедил его выделить одну десантную баржу, на которой он вместе со взводом жандармерии уйдет ночью на юг, в Японию, или, в крайнем случае, в Тихий океан, где курсирует пятый американский флот.

С наступлением темноты десантная баржа вышла из бухты Мисима и взяла курс на юг. Было очень темно. Море штормило. Пятибалльные волны бросали баржу, окатывали людей, но суденышко легко отыгрывалось на волне.

Около двенадцати ночи на море посветлело – прояснилось небо, замерцали звезды. Подполковник Кувахара пристально и неотрывно наблюдал за морем, сидя на кормовой надстройке и кутаясь в теплую шинель. За его спиной стоял поручик Гото. Они молчали. Да и о чем было им говорить? Все осталось у них позади, а впереди лишь беспокойное ночное море и полная опасностей безвестность.

За бухтой Трех Скал баржа стала огибать острый, далеко выдвинувшийся в море мыс, и поручик Гото прошептал в ухо подполковнику Кувахара:

– На море судно! Вон – вправо от нас… Кувахара вскочил.

– Коматта-на-а! Оно идет наперерез нашему курсу! Что будем делать?

Этот вопрос своему подчиненному он мог задать только в беде, когда военная субординация утрачивает всякий смысл.

– Ха! Нужно к берегу, господин подполковник, в бухте укрыться.

– Прикажите шкиперу.

Но на корабле, – это был, по-видимому, сторожевой, советский эсминец, – уже заметили баржу. Ночью на море трудно определить расстояние, но Кувахара показалось, что эсминец вот-вот настигнет баржу, и он сам кинулся в шкиперскую рубку.

– Полные обороты! Держи прямо к берегу! Будем выбрасываться!

Выбрасываться не потребовалось. Когда до берега оставалось несколько десятков метров, с борта заметили, что эсминец больше не приближается. По-видимому, там опасаются сесть на рифы. Но эсминец и не уходил, он остановился.

Прошло томительных два часа. Баржа стояла, уткнувшись носом в галечный берег. Это было одно из самых пустынных мест острова, где даже патрули не появляются, так как с суши сюда не было не только дорог, но и тропинок. Черный силуэт эсминца был хорошо виден на фоне открытого моря.

Приближалось время рассвета. Посоветовавшись с поручиком Гото, подполковник Кувахара приказал вести баржу обратно в бухту Мисима. Баржа двинулась к северу вдоль самого берега. Уже совсем почти рассвело, когда экспедиция вернулась на главную базу. Эсминец провожал баржу почти до самой бухты Мисима.

Изнуренный напряжением, в котором прошла вся ночь, подполковник Кувахара доплелся до своего прежнего кабинета в штабе базы и там бессильно опустился в кресло. Он даже не снимал шинели. Положив голову на руки, он мучительно искал выхода из создавшегося положения. Утро наступало туманное, но туман был неплотным, в нем ощущался рассеянный свет солнца. Кувахара думал над тем, как предотвратить встречу командующих, которая должна произойти через несколько часов и которая может привести к быстрой капитуляции японского гарнизона. И тогда родилось это отчаянное решение сорвать встречу. Он вызвал командный пункт артиллерийских позиций и, изменив голос, сказал:

– Позовите дежурного офицера. Дежурный? Говорят из штаба командующего. По данным разведки, русские намереваются атаковать с моря бухту Мисима. Их корабли будут проходить вблизи ваших позиций. Господин командующий приказал: при появлении русских на море подпустить их поближе и открыть огонь из всех орудий. Да, да, без дополнительных указаний.

Затем он позвонил на аэродром и передал приказание: атаковать русские корабли двумя имеющимися самолетами-торпедоносцами после того, как береговая артиллерия откроет по ним огонь.

Подполковник Кувахара отдавал себе ясный отчет о последствиях этой провокации. Но два обнадеживающих обстоятельства виделись ему. Во-первых, провокацию можно было объяснить как недоразумение, сославшись не несовершенство связи; во-вторых, во время обстрела можно было потопить корабли, а вместе с ними и русского командующего, и этим обезглавить силы противника, а все вместе давало выигрыш времени для установления связи с американцами. Что касается ответственности генерал-майора Цуцуми, то подполковнику Кувахара было наплевать теперь на него. Надо было спасать собственную жизнь.

С этими мыслями он и отправился в штаб-квартиру командующего.

Генерал Цуцуми встретил его холодно. Только сейчас генерал отправил парламентера, своего адъютанта с письмом, в котором извещал русских о том, что ввиду болезни не может встретиться сегодня с русским командующим. Выслушав донесение подполковника Кувахара о неудачной попытке уйти, генерал долго держался обеими ладонями за голову, потом сказал:

– Отправляйтесь на радиостанцию к американцам. Контролируйте их каждую минуту, пока не установите связь.

Подходило время встречи командующих. Генерал Цуцуми с беспокойством посматривал на часы, подсчитывал время: успел ли парламентер доставить письмо в расположение русских позиций. Но что это? Артиллерийская канонада? Генерал прислушался с подозрением, потом встал, вышел на улицу. Сомнений не оставалось: из-за вулкана Туманов, с северо-запада, доносилась могучая артиллерийская канонада. Генерал бросился обратно в штаб, приказал дежурному:

– Немедленно позвоните в западный сектор береговых укреплений и выясните, что там за стрельба.

Генерал пришел в ярость, выслушав дежурного: нарушилась та осторожная и тонкая игра, в которой он рассчитывал на выигрыш времени. С налившимся кровью лицом он долго метался по кабинету после того, как отдал приказание прекратить огонь. Он отлично понимал, чем все кончится, если русские в ответ начнут немедленное наступление. Превосходство их сил на острове, особенно в технике, было таково, что о сражении не могло быть и речи.

В полдень к советским позициям мчался на вездеходе новый парламентер. Он вез письмо генерал-майора Цуцуми советскому командующему. В письме говорилось, что произошло печальное недоразумение, жертвой которою оказались советские корабли, что японское командование приносив глубокое извинение за инцидент и предлагает возобновить переговоры о перемирии.

Прошли сутки, прежде чем поступил ответ советского командующего.

«Мои условия подготовки к капитуляции ваших войск, принятые и подписанные вашим представителем подполковником Кувахара, не выполняются. Ваши представители, ссылаясь на отсутствие приказа о сдаче оружия, к выполнению принятых ими условий не приступили, обстреляли мои корабли, совершили налет авиации на мои войска, которые по моему приказу активных действий не вели.

Следовательно, японские войска на острове фактически продолжают оказывать сопротивление советским войскам. Уклонение с вашей стороны от выполнения моих условий вынуждает меня принять решительные меры.

Во избежание ненужного кровопролития предлагаю ответить: будет ли вами отдан приказ о капитуляции ваших войск перед советскими войсками?

Ответа жду до 14.00 с моим представителем».

Долго думал генерал Цуцуми над ответом. Никогда еще не приходилось ему писать документа более трудного, чем этот. В ответе говорилось:

«Наши войска получили свыше следующий приказ:

1. Войскам сегодня прекратить всякие боевые действия.

Примечание. Оборонительные действия, предпринимать которые мы вынуждены в связи с активным вторжением противника, не являются боевыми действиями.

2. Наши войска на основании этого приказа сегодня прекращают всякие боевые действия.

Примечание. Если после этого времени наши войска будут атакованы, я на основании упомянутого приказа возобновлю оборонительные действия.

3. Поэтому прошу ваши войска прекратить боевые действия».

От советского командующего поступил новый ультиматум:

«Во избежание кровопролития в последний раз требую:

1. Немедленно прекратить всякое сопротивление.

2. Немедленно отдать приказ своим войскам о сдаче оружия представителям советских войск на местах.

3. Всех солдат и офицеров для передачи в плен собрать завтра к 15.00 в районе аэродрома.

4. Места разоружения остальных солдат и офицеров с других участков будут указаны дополнительно.

5. Ответственность за сохранение и исправное состояние вооружения и сооружений, как сухопутных, так и морских, возлагаю лично на вас.

6. Военно-морскому командованию представить мне сегодня к 24.00 план режима плавания судов вдоль восточного и западного побережий острова со схемой минных заграждений.

7. Представить документы по заминированию участков на суше – портов, сооружений и зданий.

8. Всем офицерам и солдатам гарантирую безопасность жизни и сохранение личного имущества невоенного образца.

9. Встречу с вами назначаю на завтра в 16.00 на моем корабле, для чего к вам будет послан парламентер.

10. Для контроля выполнения моих требований и уточнения всех деталей капитуляции завтра в 10.00 к вам прибудут представители моего штаба.

11. Если же в 24.00 сегодня от вас не поступит положительного ответа на вышеуказанные требования, завтра утром мои войска начнут решительное наступление по всему фронту».

После этого генерал-майору Цуцуми оставалось ответить лаконично, что он и сделал.

«Японские войска готовы к капитуляции. Для окончательного уточнения деталей капитуляции к вам направляется мой начальник штаба полковник Янэока».

Да, игра кончилась. Но именно в эту самую минуту к нему вбежал подполковник Кувахара и отчеканил:

– Связь с американцами установлена!

XXIII. КАПИТУЛЯЦИЯ

В этот знаменательный день туман, лежавший с рассвета на море и острове, стал отрываться от воды часов с восьми. Внезапно поднявшийся ветер рвал его в клочья, свертывал в клубы и угонял на север. Время от времени начинал моросить мелкий дождь, но тут же кончался, а в разрывах туч появлялись голубые прогалины неба. Через них на море пробивались лучи солнца. Предвестниками хорошей погоды лежали золотые пятна на свинцовом неспокойном море.

Около восьми часов утра от флагманского корабля, стоявшего на рейде против Северного плато, отошел быстроходный малый «морской охотник». Набирая скорость, он лег курсом на юг, в сторону бухты Мисима. На его борту находились представители штаба десантных войск и среди них майор Грибанов, а также группа охраны в составе двенадцати автоматчиков морской пехоты во главе со старшим лейтенантом Суздальцевым.

Еще вчера вечером от японского командующего поступил ответ на последний ультиматум. Представителям советского командования надлежало теперь проверить непосредственно на главной, базе, как идет подготовка к капитуляции, дождаться вывода всех войск к местам разоружения и взять под охрану главнейшие объекты базы и помещение штаба.

– Особенных иллюзий не строить, – напутствовал офицеров штаба советский командующий. – Идете в логово коварного врага. Ваша задача – показать ему, что вы прибыли не для разговоров о перемирии, а для того, чтобы принудить противника сложить оружие. Действуйте решительно. При первом же вашем сигнале о новой провокации немедленно даю приказ войскам для решающего штурма.

И вот они в пути. «Морской охотник» мчится на огромной скорости. Укрывшись за большим стеклянным щитом, офицеры и автоматчики с напряжением всматривались в морскую даль, где вставали громады гор острова.

– Знаешь, Андрей, боюсь даже думать о судьбе наших товарищей, – говорил Грибанов Суздальцеву. – Если японцы в предвидении своего конца решились на такую провокацию, как обстрел наших судов с командующим, то что им стоит в любую минуту расправиться с четырьмя пленниками?

– Но ваш знакомец Кувахара обещал же позаботиться об их безопасности. Слово чести давал.

– Э-э, брат, ты его не знаешь! – вздохнул Грибанов. – Эта провокация – наверняка дело его рук. Если ему удалось сбежать, то наверняка он предварительно замучил всех пленников. Страшно представить себе Наденьку, умирающую от пыток…

Слева показался остров. Где-то в этом районе кончалась территория, занятая советским десантом, и начиналась та часть острова, которую еще контролировали японские войска. Вот и обрывистый берег, с которого четыре дня назад открыли предательский огонь японские пушки. Сейчас там было спокойно – никакого движения. «Морской, охотник» обогнул мыс. Слева все те же обрывы с черными глазницами амбразур, справа, вдали, синие громады гор южной части острова.

– Если сейчас не лупанут по нас, значит, все будет благополучно, – сказал кто-то, когда «морской охотник» обогнул мыс.

Но все шло благополучно. Вот кончились обрывы и начался пологий прибрежный откос, весь изрытый траншеями и ходами сообщений. Дальше на небольшой прибрежной площадке у входа в долину Туманов видны постройки военно-морской базы. Два длинных бетонированных пирса врезаются в синь моря. Меняя скорости, чтобы не попасть на прицел, малый «морской охотник» направляется к базе. Уже хорошо видны сооружения, темные тропинки, поднимающиеся по зеленым склонам вулкана Туманов, вон дорога в долину Туманов, а людей нигде нет, будто все вымерло. Стоят лишь пустые баржи вдоль одного пирса.

До пирсов оставалось сотни две метров, когда все увидели бронированный вездеход, сбегавший с дюн к базе. Он промчался по пустынному плацу и остановился возле пирса. Из него вынырнули два японца в морской форме с саблями и торопливо прошли к тому месту, где приставал «морской охотник». Еще на расстоянии офицеры взяли под козырек и льстиво заулыбались.

– Значит, все в порядке, – сказал начальник группы полковник Воронов.

Пирс оказался на метр выше палубы небольшого суденышка. Японцы подали руки и вдвоем помогли выйти на пирс сначала Суздальцеву, потом всем остальным.

– Я капитан Сато, – отрекомендовался один по-русски. Это был почти юноша. – Очень рада познакомить с росска. Все готово перемирия.

– Мы просим провести нас к командующему, – оказал по-японски майор Грибанов.

– О, вы отлично говорите по-японски! – воскликнул капитан Сато на родном языке. – К сожалению, командующего здесь нет, он в своем штабе.

– Кто из командования есть здесь?

– Я представитель командования!

– Что это за здание? – указал майор Грибанов на крашеный дощатый дом жандармерии и подмигнул товарищам. Над крышей дома раздевался японский флаг, которого, как помнил Грибанов, раньше не было.

– О, это комендатура военно-морской базы!

– Кто-нибудь есть там?

– Только радисты.

– Что вы знаете, господин капитан, о четверых русских, содержащихся в вашем плену? – спросил Грибанов.

– Ха, ничего не знаю.

– Где сейчас находится подполковник Кувахара?

– Я ничего не могу вам сказать. Он давно уже освобожден от своих обязанностей.

– Куда девалась жандармерия, которую вы называете комендатурой?

Капитан Сато сделал артистическую позу удивления и лукаво улыбнулся.

– По-русски она называется «жандармерия»? По-японски – это «комендатура»…

– Пусть будет по-японски «комендатура», – согласился Грибанов. – Куда она девалась?

– Ха, войска готовятся к перемирию, они выводятся на аэродром. Туда же должна прибыть и комендатура.

Майор Грибанов перевел полковнику Воронову содержание разговора с капитаном Сато.

– Скажите ему, Иннокентий Петрович, чтобы он провел нас на радиостанцию, мы опечатаем ее.

Выслушав Грибанова, капитан Сато воскликнул с деланным испугом:

– О! У меня нет приказа главного командования…

– Ничего, – успокоил его майор Грибанов, – вы сошлитесь на приказ советского командования.

Капитан Сато уныло побрел следом за советскими офицерами к зданию жандармерии. Там действительно было пусто. Бумаги и тряпье, разбросанные по полу, указывали на то, что хозяева покидали это помещение в спешке. Карцеры были раскрыты настежь, в некоторых оставались топчаны с грязными измятыми постелями.

Радиостанция размещалась в противоположном конце здания, в двух угловых комнатах. Когда туда входили советские офицеры, четверо японцев-радистов еще продолжали сидеть возле аппаратов, выстукивая что-то телеграфными ключами.

– Переведите им, Иннокентий Петрович, – обратился полковник Воронов к Грибанову: – Я приказываю освободить помещение. Старший лейтенант, оставьте здесь двух автоматчиков. Прикажите не впускать сюда ни одного японца.

Японские радисты недоуменно посмотрели на капитана Сато, потом отключили аккумуляторы и, озираясь со страхом на советских офицеров, вышли из помещения.

Все прошли в помещение штаба базы и гарнизона. Там застали лишь двоих японцев: престарелого полковника Янэока и его адъютанта. Они сидели в кабинете у стола и рассматривали какую-то книгу.

Начальник штаба полковник Янэока встретил советских офицеров без особого энтузиазма и даже не вышел из-за стола, а лишь на мгновенье привстал в кресле. Указав советским представителям на табуретки, он спросил:

– С какой миссией, прибыли, господа советские офицеры?

Полковник Воронов, выслушав перевод, посмотрел на часы и сказал майору Грибанову:

– Прошу перевести господину полковнику: в пятнадцать часов истекает срок известного господину полковнику ультиматума, после чего наши войска начнут всеобщее наступление. Мы прибыли, чтобы получить ясный ответ: во избежание излишнего кровопролития готовы ли японские войска капитулировать, или японское командование намерено продолжать безнадежное сопротивление?

– О да, в интересах сохранения жизней японских и советских солдат, – скучным голосом заговорил полковник Янэока, – японское командование приняло предложение советского командования.

– Нам поручено, – сказал полковник Воронов – проконтролировать подготовку к капитуляции, изъять военные карты, получить план заминирования как на суше, так и на море. Прошу передать эти карты.

Полковник Янэока улыбнулся.

– Карты в голове, – он потрогал пальцем свой продолговатый узкий лоб, вышел из-за стола, взял мелок и быстрыми, уверенными движениями набросал на доске схему острова Минами, отметив места, где будут собраны войска для сдачи оружия.

– Другой карты нет, – с деланным сожалением проговорил он.

– Ясно: вы уничтожили все карты. – без обиняков сказал полковник Воронов. – Спросите его, товарищ майор, куда отправлены войска с главной базы?

– К месту сбора, для сдачи оружия.

– Скажите, как связаться с подполковником Кувахара? – спросил Грибанов начальника штаба.

– Этого я не могу вам оказать, к сожалению, – вздохнул полковник Янэока. – Прошлой ночью он вместе с поручиком Гото, пленными американцами и небольшой группой солдат скрылся из гарнизона.

– Дезертировал?

– Да, это называется «дезертировал».

У Грибанова захолодело в груди.

– А четверо русских пленных? Что с ними?

– Я слышал о них давно, но никогда не видел и ничего не знаю о их судьбе.

«Все истреблены», – полыхнуло в сознании Грибанова, и он стал мрачнее тучи.

– Что случилось, Иннокентий Петрович? – с беспокойством спросил его полковник Воронов.

– Похоже, истребили наших четверых товарищей. Этот говорит, что не знает. Врет, конечно. Как это начальник штаба не знает о русских пленниках? Чепуха!

Полковник Янэока слегка поморщился при этих словах: он, видимо, понимал русский язык. Именно в расчете на это Грибанов и произнес последние слова четко и громко. Но японец промолчал.

– Где сейчас находится подпоручик Хаттори? – спросил Грибанов.

– О, ха, подпоручик пропал без вести в первый день высадки вашего десанта.

– Еще один фокус, – сокрушенно сказал майор Грибанов полковнику Воронову. – Переводчик, который был приставлен к нам и потому знал хорошо о положении пленных, оказывается пропал без вести в бою! Ну и ну!

– Ничего, разберемся, – пообещал полковник Воронов. – Сейчас нужно дать радиограмму флагману. А пока будет подходить десант, нужно побывать у командующего, уточнить все детали относительно места сбора их войск для разоружения. Переведите полковнику, что мы требуем доставить нас к японскому командующему.

Полковник Янэока с мрачным вниманием выслушал Грибанова.

– Для этого мне необходимо связаться с господином командующим, – сказал он, – и получить его разрешение.

– Хорошо, связывайтесь, – сказал полковник Воронов, – а пока прикажите вашему адъютанту сопровождать нас по территории базы и показать все важнейшие объекты.

Больше часа продолжался осмотр телефонной, станции, складов, казарм, офицерских домов, расположенных на территории базы. Всюду было пустынно, везде виднелись следы поспешного ухода бывших владельцев базы. Только на телефонной станции у коммутаторов сидели два солдата. Они в страхе вскочили со своих мест при появлении советских офицеров и вытянулись по команде «смирно».

– Садитесь! – приказал майор Грибанов. – Продолжайте выполнять свои обязанности, пока вас не заменят русские телефонисты.

Когда офицеры вернулись к штабу, здесь у подъезда стояла грузовая автомашина.

– Что за машина, откуда? – спросил майор Грибанов у шофера.

– Русских привезла, – ответил шофер, взяв под козырек.

– Каких русских, откуда?

– От господина командующего.

– Ничего не понимаю! – Грибанов повернулся к полковнику Воронову. – Говорит, привез русских, от командующего. Может быть, парламентеры с плацдарма?

– Возможно. Спросите, где они сейчас?

– Они у господина начальника штаба, – ответил японец.

В эту минуту через открытую дверь послышался гулкий топот ног в коридоре. Офицеры повернулись и остолбенели: первым из дверей выбежал капитан Воронков в измятом кителе, за ним показалась Андронникова в застегнутой на все пуговицы шинели и при погонах, последним бежал Борилка с забинтованной головой.

– Друзья! – прогремел ликующий бас Грибанова, и он широко раскинул руки, словно готовясь обнять всех сразу. – Наденька!

Андронникова без слов упала в его объятия, прижалась лицом к широкой его груди и разрыдалась.

– А Стульбицкий? – спросил Грибанов, когда немного улегся шум встречи.

– Умер, – сурово сказал Борилка. – На допросе меня избил Кувахара, я потерял сознание. Очнулся в карцере жандармерии. Со мной Стульбицкий. Его поместили со мной для острастки, чтобы согласился стать шпионом. А он и не выдержал. Сердце разорвалось.

– Товарищи, время не терпит, – Полковник Воронов посмотрел на часы. – Впереди у нас вечность, а сейчас дорога каждая минута. Отправляйтесь, друзья, на корабль, – с усмешкой он показал на «морской охотник». – Да скажите, чтобы вас там накормили хорошенько. Что, сыты? Тогда гуляйте здесь, а нам нужно к командующему.

Когда офицеры вошли к начальнику штаба, полковник Янэока встретил их низким поклоном. Он сказал:

– По поручению господина командующего приношу от его имени глубокое извинение, он не может принять вас, господа офицеры, ввиду своего болезненного состояния. Но господин командующий полагает, что к концу дня он будет лучше себя чувствовать и сам прибудет на корабль к советскому командующему. Что касается разоружения японских войск, то господин командующий приказал мне сообщить вам, что войска собраны на аэродроме и ждут представителей, советского командования, чтобы сдать оружие.

– Все ясно, – коротко бросил полковник Воронов. – Даем радиограмму флагману.

Для Грибанова весь мир отодвинулся на второй план. На первом была Наденька Андронникова. Вышел из штаба, а на крыльце – она. Он ненасытно смотрит в ее чудесные глаза, на выбивающиеся из-под берета шелковистые прядки ее волос и не может ни о чем думать, кроме как о ней.

Вчетвером они прогуливались по плацу базы, как вдруг увидели группу людей на дороге, ведущей к интендантским складам. Люди приближались к плацу смелой, решительной походкой.

– Братцы, так это же отряд Ли Фан-гу и Тиба! – вскричал Грибанов. – Ура партизанам!

Да, это были партизаны острова Минами, славные герои подполья. Их было совсем немного, но как же много они сделали! Грибанов пошел им навстречу. Партизаны узнали его еще издали и подняли вверх кулаки.

Встреча произошла посредине плаца. Партизаны взяли под козырек, потом первым кинулся к Грибанову Тиба. Радостные возгласы, крепкие объятия. Грибанов прослезился. Заблестели росинки и на глазах подпольщика Тиба и железного Ли Фан-гу.

– Хо! Теперь я верю, что увижу родину, – смеялся Ли Фан-гу, смахивая украдкой слезы с глаз.

Но разговаривать Грибанову и на этот раз долго не пришлось. К ним бежал старший лейтенант Суздальцев.

– Товарищ майор, получено приказание командующего: полковнику Воронову и вам немедленно выехать на аэродром для участия в разоружении японцев.

– А ты не поедешь?

– Такого приказания не было.

– На твое попечение передаю этих товарищей, – он указал на партизан. – Это те самые железные люди, о которых я тебе рассказывал.

– Да ну?! Вот Здорово! Есть принять на попечение! – Суздальцев лихо взял под козырек.

На аэродроме, расположенном неподалеку от северного подножии вулкана Туманов, выстроились почти на километр шеренги японских солдат при всем вооружении и амуниции. Впереди – командиры подразделений, офицеры штаба, представители командования гарнизона. Напротив, по другую сторону взлетной бетонированной ленты, – десятка два советских офицеров и шеренга броневиков. Было солнечно, жарко.

– Все в порядке? – спросил полковник Воронов командира полка, которому было поручено обеспечить приемку оружия от японцев.

– Так точно, товарищ полковник, – ответил тот.

– Иннокентий Петрович, объявите японцам, чтобы начали складывать оружие.

Грибанов передал японскому полковнику-коротышу команду – складывать оружие. Японец откозырял и повернулся к своим войскам.

– По приказанию его величества императора… – выкрикивал он, и его слова, как эхо, убегали вправо и влево, передаваемые офицерами. – Во избежание ненужного кровопролития японские войска… установили перемирие с советскими войсками… В связи с этим приказываю… всем сложить оружие… банзай!

– Банзай! – нестройным хором троекратно повторили войска.

Потом первая шеренга сделала пять шагов вперед, нагнулась, словно делая гимнастическое упражнение, и снова выпрямилась. На бетоне аэродрома остался ровный ряд винтовок, патронных сумок и ремней. Первая шеренга вернулась на свое место, и сквозь нее вышла вперед вторая и проделала то же самое, потом – третья и четвертая шеренги. Все офицеры, за исключением полковника, подошли к столу, за которым находилось советское командование, и сложили свои пистолеты. Сабли, по условиям капитуляции, оставались при офицерах.

Снова зычные голоса команды, и колонна японских солдат уныло тронулась к казармам аэродрома. В последней шеренге майор Грибанов увидел и своих знакомых – рядового Комадзава и ефрейтора Кураока, привезенных к моменту разоружения с нашего судна.

А спустя три часа, когда группа офицеров во главе с полковником Вороновым и вызволенными из плена советскими людьми уже прибыла на флагманский корабль, все увидели утлую десантную баржу, движущуюся от берега к кораблю. Издали она казалась пустой. Но тем ближе подходила баржа к кораблю, тем яснее вырисовывалось что-то посреди нее, на дне. Немало было смеха на палубе флагмана, когда все разглядели на дне корытообразной посудины человека в широкой, накидке, сидящего в кресле и величаво положившего ладони на поставленную впереди торчком самурайскую саблю. Это был генерал-майор Цуцуми Нихо.

Позади, у кормовой надстройки, стоял навытяжку офицер, по-видимому, адъютант командующего.

Баржа сделала крутой разворот и пристала к борту флагмана в том месте, где был к этому времени спущен парадный трап. Генерал-майор Цуцуми, ни на кого не обращая внимания, величественно встал, сделал вялое движение, отбрасывая полы накидки. В ту же секунду за его спиной оказался адъютант, принял навскидку и очень быстрым движением приколол на левую сторону генеральского кителя большую планку с дюжиной разноцветных орденских колодок, прицепил саблю. Не поднимая глаз, генерал Цуцуми уверенно подошел к трапу и неторопливо, во всем блеске, поднялся на палубу. Тут его уже поджидал советский командующий. Японец встал по команде «смирно» против советского генерала, откозырял и, бесстрастно глядя ему в лицо, доложил: