Текст книги "Недостойный"

Автор книги: Александр Максик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Никто не проронил ни слова.

– Так в чем смысл? Скажите мне, в чем смысл? Абдул? В чем смысл?

Абдул водил пальцами по странице. Силвер окинул класс взглядом.

– Есть желающие?

– Полагаю, сэр, – Колин тупо пялился на свои руки, лежащие перед ним вниз ладонями, – смысл в том, что мы должны поступать так же. Нам следует бороться против подобных вещей. Против коррупции, угнетения и всякого такого. Несмотря на страх. Все равно делать дело. Будет ли это правильно, сэр? То есть если не будем делать, сэр, это все просто писанина, это всего лишь теория, как вы нам говорили, просто «слова на бумаге».

Говорил он без всякого выражения. Силвер спокойно смотрел на него и кивал.

– Смысл во всем этом сопротивлении и выступлениях в защиту, сэр, в том, что нам потребуется мужество, правильно? Нам понадобится найти мужество для борьбы. А если не сможем, ну, тогда мы застрянем здесь, наблюдая, как мир идет мимо нас, как вы нам говорили, наблюдая за идущим мимо миром вместе со всеми остальными «трусами», как вы их называли.

– Верно, – кивнул Силвер, прищурившись.

– Будет ли это, как вы, сэр? – спросил Колин, наконец подняв глаза и встретившись с Силвером взглядом.

– Прошу прощения?..

– Кто-то, как вы. Боец. Кто-то, кто, как вы сказали, обладает этим мужеством. – Колин принялся листать свою тетрадь, нашел страницу и зачитал: – «Преодолеть расстояние между желанием и действием», вот что вы сказали. Это вы сказали нам о мужестве, сэр. Храбрецы отличаются от нас «способностью преодолеть расстояние между желанием и действием». У меня все записано. Двадцать седьмое октября.

Колин поднял тетрадь и держал ее раскрытой для Силвера.

– Да, Колин. Думаю, это так. Но что ты хотел этим сказать?

– Я, сэр? Я отвечал на ваш вопрос. Мы обсуждали ваш вопрос. Ваше выступление о Сартре, алжирцах, евреях и остальном.

– Да, Колин, – холодно произнес Силвер, – но какое это имеет отношение ко мне?

Ариэль наблюдала за Колином с новым интересом.

– Наверное, я просто спрашивал себя, есть ли все это мужество, которое вы хотите, чтобы мы имели. Мне просто интересно, сэр, обладаете ли вы сами такого рода мужеством. То есть могу ли я спросить об этом, не боясь показаться невежливым?

Отвернувшись от Колина, Силвер посмотрел в окно, на поле, где легкий туман заполнил пространство между голыми тополями и низкими зданиями школы. Казалось, он размышлял над вопросом, а потом обернулся к классу.

– Я никогда не претендовал на то, чтобы быть примером или что у меня больше мужества, чем у кого-то еще. Я никогда не утверждал, что смелее, сильнее или более способен к действию, чем кто-либо другой. Но с другой стороны, ведь это не ответ на твой вопрос, не так ли? Обладаю ли я таким же мужеством, как Сартр? Вопрос так стоит, да?

Силвер сказал это спокойно. Он выглядел разочарованным, печальным. Гнев и ледяные нотки в голосе исчезли.

– Да, сэр.

– Нет, думаю, не обладаю. А что, Колин? С чего такой вопрос?

После долгой паузы тот покачал головой.

– Да так, сэр. Мне просто было интересно.

– Как вы можете это говорить? – спросила Хала, недоверчиво глядя на Силвера.

– Что? Что говорить. Хала?

– Как вы можете утверждать, что не являетесь примером?

– Хала, я этого не говорил. Я не сказал, что не был примером. Я только никогда не утверждал, что был примером. Или что мне следовало им быть.

– Мистер Силвер, – сердито, с пылающими щеками вступила в дискуссию Джейн. – Как учитель, вы являетесь примером. Я хочу сказать, даже если вы никогда этого не говорили, даже если никогда не говорили этого прямо.

– В этом-то и смысл вашей роли: вы априори несете ответственность, как говорит Сартр. – Хала продолжала, кивками подкрепляя свою ссылку на писателя. – Вы можете не утверждать, что вы пример, но все равно вы – пример. В любом случае. Вам не дано решать, как люди вас видят. И вы знаете, верно, что являетесь примером для множества учеников в этой школе, мистер Силвер? Простите, и я не хочу показаться невежливой, но выбирать вам не приходится.

Силвер глубоко, медленно вздохнул.

– Что ж. Хала, не знаю. Не знаю, сколько людей на самом деле видят во мне пример. Но это тема для другой беседы. Действительно, я влияю на то, как меня воспринимают. Одежда, которую я ношу, что я говорю, как говорю. Я, как и все мы, культивирую свой образ. Я не чище любого другого человека. Гораздо важнее, что все эти люди, которые предположительно считают меня примером, они тоже делают свой выбор, не так ли? Они решают смотреть на меня с тех или иных позиций, правильно?

Я внимательно наблюдал за Силвером, пока он говорил. И пока я следил за его глазами и шевелящимися губами, за тем, как он щипал кожу вокруг ногтя большого пальца, мое сердце застучало быстрее и сильнее. Я чувствовал, как во мне что-то поднимается, и когда Силвер произнес свой вопрос, у меня вырвался раздраженный вздох.

Он повернулся ко мне, посмотрел печально. Он казался усталым.

– Гилад? Ты хочешь что-то сказать?

Я глянул на Колина. Он смотрел на меня.

– Мистер Силвер, я только хотел спросить, верите ли вы во все это. – Меня затошнило, лицо налилось жаром. Я вытер ладони о джинсы.

Силвер сузил глаза. Мой вопрос, видимо, удивил его.

– Что ты имеешь в виду, Гилад? Верю во что?

– Я хочу сказать, вы действительно ожидаете, что ученик десятого класса, лет пятнадцати-шестнадцати, делает этот выбор? Что он способен решить, как он вас воспринимает? По-настоящему справедливо оценить вас, оценить вашу подлинность? Он решает смотреть на вас с тех или иных позиций? Что вы разделяете эту ответственность? Вы и ученик? Что это одинаково?

Мы все смотрели на него и ждали ответа. Мы практически застыли, объединившись в этом ожидании. Силвер посмотрел на меня, и на этот раз я выдержал его взгляд. Он повернулся к Колину. Напряжение было ужасным.

Абдул кашлянул. Силвер повернулся к нему.

– Как ты считаешь, Абдул?

Тогда я разозлился, почувствовал закипающую во мне злость. Как он смеет надеяться на Абдула?

Абдул раскачивался вперед-назад, его нервные кивки захватывали все тело.

– Не знаю. Я не очень уверен.

– В чем, Абдул?

– Не знаю. Да, вы учитель. Поэтому вы несете ответственность. У вас есть работа. Это ваша работа.

Силвер нетерпеливо кивнул, его легкий жест граничил с иронией.

– Еще кто-нибудь? – спросил он.

Теперь я поднял руку. Это была формальность, которую я давным-давно отбросил. Это был мой иронический жест. Силвер повернулся ко мне. Прошел к окну и открыл его, оперся локтями о подоконник, отвернувшись от нас. Прохладный воздух остудил мою вспотевшую шею. Я был благодарен за прохладу, благодарен за то, что он открыл окно, и в очередной раз почувствовал к нему симпатию, теплоту. Промелькнула мысль: не открыл ли он окно ради меня, увидев мое раскрасневшееся лицо, пот на лбу. Я очень хотел, чтобы так и было. И опять подумал, что предаю его.

Но руку я не опустил.

– Это не обязательно, – начал он, все еще глядя в окно. Потом повернулся к нам и покачал головой. – Да, Гилад. – Таким тоном он мог обратиться к Ариэль.

Я раскрыл свою тетрадь.

– Могу я зачитать вам кое-что? Это Сартр.

Он кивнул, и я стал читать:

– «Что мы имеем в виду, говоря, что существование предшествует сущности? Мы имеем в виду прежде всего то, что человек сначала существует, сталкивается с самим собой, поднимается в мире, и только после этого он определяется».

И опять – ничего. Ни ответа. Ни звука. Ни шуршания страниц, ни движения ручки по бумаге, ни шепота. Я посмотрел на Силвера, который уставился на меня и молчал.

– «Сталкивается». Вы сказали, что это точка, когда вы внезапно обретаете понимание, когда вы начинаетесь, когда вы больше не можете притворяться. Что жизнь – это что-то другое, когда вы осознаете правду мира. Вот примерно так вы говорили, мне кажется. Так у меня записано. – И опять я говорил с едва уловимой иронией и деланным почтением.

– Да, – отозвался Силвер. – Думаю, это правильно. Да.

– И вы считаете, что ваши ученики, не говоря уже обо всех других ребятах, у которых вы не преподаете, но которые вас знают, видят вас, слышали о вас, вы считаете, что они столкнулись с собой?

Когда он не ответил, я опять обратился к своей тетради и зачитал вслух отрывок из Камю, который читал в субботу, сидя в сквере Лорана Праша:

– «Бывает, что привычные декорации рушатся. Подъем, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, обед, трамвай, четыре часа работы, ужин, сон; понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, все в том же ритме – вот путь, по которому легко идти день за днем. Но однажды возникает вопрос «зачем?». Все начинается с этой окрашенной недоумением скуки».

Я читал медленно, с уверенностью и силой в голосе, которых никогда не имел на его занятиях или, возможно, вообще в своей жизни. Я ожидал услышать шумок, перешептывания Ариэль с Альдо, хихиканье Лили, но никто не проронил ни звука.

– Вы считаете, мистер Силвер, что десятиклассники, которых вы учите, изнывают от скуки? Что это перед ними встает вопрос «зачем»?

Я потел, несмотря на заполнивший класс холодный воздух.

Силвер медленно кивнул, внимательно на меня глядя, словно подтверждая что-то для себя. Он улыбнулся, и на сей раз в улыбке было что-то еще. Гордость, возможно. И в этой улыбке я почувствовал удовлетворение, удовольствие, радость, а все потому, что произвел на него впечатление, потому, что он был мной доволен. Он улыбнулся и кивнул, закрыл окно и вернулся к своему столу, на свое обычное место.

– Я так считаю, – сказал он. – Да. Хотя ты явно не согласен, Гилад. Ты определенно сделал домашнее задание.

Я покачал головой. Я больше не сердился. Он меня разоружил.

– Мы выполнили, сэр, наши домашние задания, Гилад и я, – сказал Колин.

И тогда вступила Ариэль;

– Что за чушь? Полная чушь! Что за увертки? Вы думаете, можете делать что хотите? Что ответственность лежит на нас? На школьниках? Это что же такое вы утверждаете? Что она просто-напросто одинаковая? Что у вас не больше сил, чем у нас? Нет преимущества?

Силвер оттолкнулся от стола и встал прямо перед ней. Она покраснела так, что, казалось, кровь сочится у нее из глаз.

– Ариэль, следи за своими словами в разговоре со мной, я…

– А почему? Потому что вы учитель? А я – ученица? Вы можете поступать, как вам нравится, да? А потом, как ни в чем не бывало, оправдываете этой чушью? – Она смахнула «Постороннего» на пол. Книжка с глухим стуком упала на потертый коричневый ковер.

Силвер подошел ближе к ее столу. Помимо злости, на его лице отразилась паника и, возможно, даже страх.

– Ариэль, – произнес он на октаву тише, – закрой рот.

Она встала и сунула тетрадку в рюкзак. Защелкнула застежки, театральным жестом обернула длинный белый шарф вокруг шеи, а потом, когда уже собралась уходить, посмотрела ему в глаза. Во весь свой рост, да еще в зимних ботинках, она оказалась выше его. Выглядела сильной, полной убежденности, уверенности в себе, без доли сомнения.

– Вы подделка, мистер Силвер. Вы жалки, – сказала она, глядя прямо на него. – Я знаю, мистер Силвер. Давно знаю.

Она вышла из-за своего стола и шагнула вперед, так что на мгновение они оказались очень близко друг от друга. И выходя из класса, она так близко прошла мимо него, что прядь ее волос скользнула по его плечу.

Уилл

я подумал, что, может, вдохновлюсь, увлекусь этим мероприятием. Все это пение. Гневные лозунги. День был роскошный. Солнце. Холодно. Люди повсюду. Приятно было находиться на улице. Но в настрое толпы было что-то неприятное. Слишком многие жаждали крови. Атмосфера стала накаляться все больше, когда протестующие, промаршировав, заполнили площадь Республики. Девушки, лица которых были разрисованы пацифистскими символами, отправились по домам. Студенты, певшие «Imagine», ушли. На плакатах красовались рядом звезды Давида и свастики: «Сионизм = нацизм».

Я попал в толпу, которая собралась рядом с лотками, где продавались merguez. Купил себе одну и стоял, наблюдая за группой еврейских студентов, к которым приставали пьяные подростки. Я наблюдал вместе со всеми остальными. Возмущенно смотрел на парня, который был заводилой. Мне хотелось его убить. Стоящие передо мной люди ушли, и я оказался на краю тротуара, на одном уровне со студентами, и продолжал наблюдать, не снимая солнцезащитных очков. Потом увидел Гилада и Колина. Я понял, что они здесь благодаря мне. «Участвуйте в жизни мира», – сказал я им. Та усталая речь. И вот они участвовали.

Выступи и покажи своим ученикам, что значит быть храбрым, что значит действовать. Я сделаю это ради них, как мог бы когда-нибудь сделать это ради собственных детей. Несмотря на страх, я встану на их защиту. Отделюсь от толпы на шаг.

Я не думал, что они меня видели. Я стоял неподвижно, притворяясь, будто направляю всю свою энергию на того агрессивного парня. И когда он ударил студента прутом и снова замахнулся, я сошел с тротуара и велел ему прекратить.

– «Arrête!» – сказал я.

И оказался в круге тишины, и смог разглядеть его до мельчайших деталей. Больше я ничего не сказал. Он мгновенно понял, что у меня ничего больше нет.

Гилад и Колин тоже меня видели. Своего учителя-лицемера, стоящего в одиночестве на улице, молящегося, чтобы слова «хватит» хватило, и понимающего, что не хватит.

Пришел и ушел субботний вечер. Был почти час ночи. Я встал с кровати, оделся и вышел на улицу.

Я направился к Сене, прочь от шума улицы де Бюси, и дальше по темнеющей улочке. Свернул в маленькую арку и ступил на булыжную мостовую перед Институтом Франции. Я не мог заставить себя идти по мосту Искусств. Огни, отражающиеся в воде. Пьяные студенты, бренчащие на гитарах. Вместо этого я сел на лестнице на краю площади, залитой зловещим оранжевым светом.

Думать было не о чем. Нечего делать. Впереди ничего не ждало.

По набережной прогуливались парочки. Некоторые поворачивались, чтобы посмотреть на золотистый купол, фотографировались на ходу.

«Где-нибудь в фотоальбоме, – подумалось мне, – я буду тенью в углу».

Я побрел домой по темной улице, где миновал прижавшуюся к стене пару. Когда подошел к своему дому, от нее пришло сообщение.

Было начало ноября. Шесть человек пили в баре «Дю Марше» по соседству. Местный пьяница сидел один при входе в подъезд жилого дома через дорогу. Он бился головой о дверь. Снова и снова откидывал голову назад. Видимо, никак не мог отключиться, сколько ни старался.

Я держал в руке телефон. Наблюдал, как он в последний раз мотнул головой. Она глухо стукнулась о дерево, и он упал вперед. Я подумал было подойти к нему, приподнять его голову, сесть рядом, дав ему отдохнуть, привалившись ко мне. «Может, потом, – извинился я про себя. – Может, как-нибудь в другой раз».

Свет на лестнице не горел. Я поднялся наверх в темноте. Из окна мне было видно, как Полина моет на кухне посуду.

Ветер усилился и продувал мою квартиру насквозь. Я порадовался холоду. Я наблюдал, как вошел, в одних джинсах, Себастьян. Обнял ее, размеренно намыливающую тарелки. Вскоре они погасили свет.

Я увидел себя, уходящего в толпе. А затем – в темноте ждущего Мари.

«Хорошо, – написал я. – Viens»[53]53
  Приходи (фр.).


[Закрыть].

К этому времени по утрам было темно. В школу я приехал раньше обычного. Заявившись на кафедру первым, зарядил кофеварку, а потом таращился в окно, пока аппарат, покашливая, оживал. В ноябре небо все еще было чистым, солнце вставало как раз над деревьями. Трава побелела, прихваченная инеем.

Когда приехала Миа, я налил ей кофе. Маленький мальчик в оранжевом парке выбежал на середину поля. Его следы были единственными. Мы вместе смотрели, как он лег на спину и ударами раскинутых рук изобразил снежного ангела на побелевшей траве. Затем поднялся и побежал назад в школу.

В тот день мы вместе ели ленч на скамейках рядом со столовой. Воздух сохранял свою утреннюю свежесть. Она поежилась и потуже обмотала шею шарфом.

– Как прошли выходные?

– Просто кошмар какой-то.

– Ты получил мое сообщение? – отвернувшись, она следила за учениками, играющими в баскетбол.

– Получил. Прости.

– Мог перезвонить. Мне казалось, мы собирались пойти в кино.

– Да, следовало перезвонить.

Она со вздохом покачала головой. Хотела заговорить, но я остановил ее.

– Миа, прости. Я уже сказал: следовало перезвонить. Забыли, ладно?

– Тогда почему выходные были такими трудными?

Я попытался описать расширяющуюся тьму, ощущение чего-то рушащегося. С каким же облегчением я высказался!

– Держись, – шепнула она, глядя поверх моего плеча.

– Привет, мисс Келлер. Простите, что беспокою вас, но я хотела спросить, будет ли у вас сегодня днем время просмотреть мое эссе. Я искала вас на кафедре, но только сейчас увидела, поэтому прошу меня простить, но…

– Все нормально, Мари. Успокойся. Сегодня днем у меня нет по крайней мере двух уроков.

Она стояла совсем рядом со мной, я чувствовал тепло ее бедра. Я смотрел строго перед собой.

– Хорошо. Большое вам спасибо. Отлично. Я приду на последнем уроке, потому что до этого у меня история, но я приду, как только освобожусь. Знаю, вы заняты, поэтому спасибо, спасибо, спасибо.

– Расслабься, Мари. – Миа засмеялась.

– А вы помните, мисс Келлер, что в «Великом Гэтсби» Дэзи говорит о своей дочери: «Лучшая роль для женщины в нашем мире – быть красивой дурочкой».

– И что, теперь ты согласна?

– Я вас умоляю. Ладно, мне пора. Спасибо еще раз. До встречи.

Отворачиваясь от стола, она вскользь коснулась рукой моего плеча. Я ощущал ее запах, когда она ушла, а это прикосновение пронзило меня насквозь.

– Прости, – вздохнула Миа. – Прекрасная девочка, я ее обожаю. Но она никогда не может вовремя остановиться. Ты ее знаешь?

– Вижу в школе.

– Мари де Клери.

– «Блоха».

– Она славная.

Школьники высыпали из дверей столовой, возвращаясь на занятия. В руках – пакетики с недоеденными чипсами, шоколадные батончики, жестянки с кока-колой.

– Ну а у тебя как прошли выходные?

– На самом деле очень хорошо. Я поужинала с Себом и Полиной. Они мне нравятся. Про тебя спрашивали. Надо было тебе прийти.

– Рад, что вы подружились.

– Они хотят познакомить меня с одним человеком. Он адвокат. Оливье.

– Оливье, адвокат… – Я встретился с ней взглядом, а потом отвел глаза. Внутри у меня сделалось пусто и муторно.

Она вздохнула:

– В любом случае у меня сейчас урок. Мне нужно идти.

– Я отнесу подносы.

– Спасибо. – Она встала и дотронулась до моего плеча. – Уильям… – произнесла она и пошла к основному зданию.

На обратном пути из столовой я увидел Мазина, который читал, лежа на траве перед зданием средней школы.

– Как дела, Маз?

– Привет, – отозвался он и опять уткнулся в книгу.

– Все нормально?

Он кивнул, не отрывая глаз от страницы.

– Что случилось, Маз?

– Ничего. – Он покачал головой. – Просто задание.

– Тебя ничего не тревожит?

– Нет.

– Хорошо, – сказал я, глядя на него. Но он не обращал на меня внимания, и я ушел.

Позднее, когда я вернулся на кафедру английского языка, Миа сидела у себя за столом вместе со Стивеном Коннором.

– Привет, ребята.

– Как дела, Силвер?

Миа улыбнулась мне.

– Чем на этот раз занимаетесь? – спросил я.

– Ничем, старина. Имейте веру. Я пытаюсь исправиться. С мисс Келлер почти так же трудно, как с вами.

Я сел за свой стол.

– О, обещаю: с ней гораздо труднее. Гораздо труднее. Она, между прочим, знает, о чем говорит. У нее есть планы уроков. Я-то даже половины книжек не прочел, которые даю. Прими это к сведению. В этом году ты действительно можешь чему-то научиться.

– Хорошо, хорошо. Стивен, вернемся к делу. – Миа закатила глаза и постучала по реферату ручкой.

Я вытащил из стопки эссе одну работу и начал читать.

– Тебе нужно сузить тему, Стивен. Конкретизировать ее. Стивен, «Дедал и Гамлет схожи по нескольким причинам» – слишком расплывчато.

– Ты думаешь? – спросил я, не поднимая головы.

– Старина, вам бы это эссе понравилось.

– Не с таким названием.

– Не понимаю.

– Не обращай на него внимания. Как можно это конкретизировать? Ты уверен, что это правда? Они действительно схожи?

– Ну, он дает кучу ссылок на Гамлета в книге.

– В романе[54]54
  Речь идет о романе ирландского писателя Джеймса Джойса «Портрет художника в юности» (1907–1914).


[Закрыть].

– Хорошо. Ты уверен? А ссылки сразу делают два этих персонажа схожими? А как еще можно назвать ссылки? Более литературно?

– Что вы имеете в виду?

– Ты прекрасно знаешь, что она имеет в виду. – Я повернулся на стуле и посмотрел на него. – Если не сможешь ответить на вопрос мисс Келлер, я выпрыгиваю в окно. А у меня силы воли побольше, чем у этого труса Гамлета.

– Он это сделает, Стивен, – сказала Миа, глядя на меня и смеясь.

Я открыл окно. Стивен схватился за голову.

– Ссылки. Ссылки…

Я уселся на подоконник.

– Я пошел. После всей работы, которую мы проделали в прошлом году? Так-то я вознагражден? Ссылками? Уж лучше бы ты плюнул мне в лицо!

– Аллюзии! – закричал он.

– Хорошо, – кивнула Миа.

Я спрыгнул на пол и вернулся к своему столу.

– Аллюзии, мистер Силвер, аллюзии!

– Все правильно, Стивен. И спасибо, что спас мистеру Силверу жизнь. Давай взглянем на эти аллюзии и попытаемся выработать точное и конкретное название, хорошо? Может, теперь мистер Силвер позволит нам немного поработать.

– Сомневаюсь, – засмеялся Стивен.

Я вернулся к своим эссе, но время от времени оборачивался, чтобы посмотреть, как они трудятся вместе. Миа очень хорошо с ним работала, снова и снова объясняя одни и те же мысли, подавая их каждый раз по-новому, подходя к ним с разных сторон, позволяя парню приводить свои аргументы, невзирая на их качество.

– Вот, смотрите, – сказал Стивен, цитируя Джойса. – «Он пришел к жене, сосуду слабейшему, и влил ей яд своего красноречия в уши…» Это же совсем как Клавдий поступил со своим братом.

– Ясно. Но достаточно ли этого? – Она спросила, серьезно глядя на него, давая ему время самому обдумать. – Положи роман, Стивен. Посмотри на меня. Забудь об эссе.

Стивен сложил на груди руки и уставился на нее.

– Давай просто побеседуем. Ты считаешь, что Дедал и Гамлет действительно похожие персонажи?

– Думаю, да. Не знаю.

– Конечно, знаешь. Перестань на минуту быть учеником, которому нужно написать работу. Просто скажи, что ты думаешь. Они схожи? Мне бы хотелось знать, что ты думаешь.

Через какое-то время он кивнул:

– Да.

– Ладно. – Миа улыбнулась ему. – А теперь скажи – почему?!

Я любил ее там. Сидя на кафедре, за закрытой дверью, слушая Стивена и Мию, я остро осознал, как скоро все закончится. Я буду скучать по этой убогой комнате, кофеварке, своему столу, виду из окна. Я наблюдал, как Миа наклоняется, пишет что-то на его листке, вся уйдя в свою работу, и подумал: «Прощай».

– Боже, как же я ненавижу эту лестницу, – вздохнула она.

Эту лестницу. Как будто она была нашей. Как будто нам и в самом деле нужно что-то с ней сделать, найти другую квартиру, вдвоем. Она рухнула на стул и начала снимать сапоги. Вернулась домой после долгого дня. Встала и поцеловала меня в губы.

– Ты выпивал? – Она прошла к холодильнику и, выискивая чего-нибудь поесть, рассмеялась. – Да к тому же в рабочий день.

Через пару часов, в надетой на голое тело одной из моих хороших рубашек, с раскрасневшимися щеками, она стояла у окна, глядя на город. Я приготовил для нас «пасту», переложил на тарелки и позвал ее. Она подошла и поцеловала меня в щеку.

– Идеально, – сказала она. – Именно это я хочу делать. А потом для разнообразия, может быть, сделаю тебе минет. – Она усмехнулась игриво. – Знаешь, я хочу. Просто единственный раз, когда я делала его раньше, это был настоящий ужас. В общем, понимаешь, мой бывший парень, можно сказать, заставил меня это сделать. Это был кошмар. Он прижал мою голову, не отпускал.

Она отправила в рот порцию «пасты» и принялась жевать.

– Кто это был?

– Да ладно, Силвер, – сказала она с полным ртом спагетти. – Ты же не хочешь это знать.

– Он ходит в нашу школу?

– Да, он ходит в нашу школу. Можно бокал вина?

Я встал и открыл бутылку.

– Хочу его убить, – сказал я, коснувшись ее лица. Она засмеялась и посмотрела на меня блестящими глазами.

– Ты милый, – пробормотала она.

Утром я едва смог выбраться из постели. В квартире было очень холодно. Я заставил себя пойти в душ и стоял под кипятком, пока снова не согрелся. По дороге к метро я прошел мимо человека, скорчившегося у подъезда, и едва не остановился. Он казался мертвым. На улицах было тихо. Перед баром «Дю Марше» поблескивал лед. Утренний официант бросал на тротуар соль.

Снова очутившись на кафедре первым, я открыл окно, чтобы наполнить комнату холодным воздухом. Поле снова было покрыто тонким слоем инея одного цвета с небом. Тополя стояли голые.

Я еще стоял у окна, когда услышал громкое ворчание у себя за спиной и, обернувшись, увидел Мики Голда. Он устроился на глубоком диване, вытянув перед собой ноги.

– О Господи, Уилл, – проговорил он, сжимая правую ногу.

– Утро доброе, Мики, – ответил я. Видеть его я был рад.

– Говорю тебе, Уилл, вчера вечером я смотрел телевизор и растянул паховую мышцу. У меня такие шлепанцы с нескользкими подошвами, отличная вещь, знаешь ли, удобные как не знаю что, но не скользят. Мне их внуки подарили. Не хотели, чтобы я поскользнулся на лестнице. Я же старый как не знаю кто, Уилл, понимаешь? Поэтому я сел посмотреть телевизор и вытянул ноги вот как сейчас, и проклятый шлепанец не сдвинулся, и – готово, невообразимая боль прострелила ногу, и теперь я кое-как ковыляю. Какого черта? Растянуть паховую мышцу, глядя в телевизор? Это сумасшествие, Уилл. Уму непостижимо! Не нальешь мне кофе? И закрой это проклятое окно. Мне нужно держать промежность в тепле.

Я закрыл окно и налил ему кофе. С минуту он сидел непривычно тихо.

– Знаешь, Уилл, я должен спросить… Какого черта с тобой происходит? У тебя все хорошо?

– Да, Мики, все нормально.

– А мне кажется, у тебя что-то не так. Ты отвратительно выглядишь.

Я пожал плечами.

– Ты худой. Совсем не ешь. Чем занимаешься? Ты хоть спишь?

– Год был тяжелый. Я, наверное, просто выдохся. Что-то потерял. Похоже, никак не могу собраться в кучу.

Он кивнул, прищурившись в мою сторону и поглаживая себя в паху.

– Господи, до чего же больно.

– Очень сочувствую.

– Брось. Именно так это и бывает, Уилл. Ты смотришь телевизор, все прекрасно, и растягиваешь себе эту треклятую паховую мышцу. Было время, когда я если и растягивал эту мышцу, то во время игры в баскетбол. Но так это и происходит.

Я улыбнулся ему.

– Можно я дам тебе совет, Уилл?

– Пожалуйста. Не помешает. – Я пожал плечами.

Он долго смотрел на меня. Потом покачал головой, словно отвечая на еще не заданный вопрос.

– Ты ведь не принимаешь советов от других, да? Отца уже нет? А мамы?

Я покачал головой:

– Нет. Больше нет. Года два как.

– Оба умерли?

– Да, – ответил я. – Оба сразу.

– Сразу?

– В одно мгновение.

Он медленно подтянул ноги и наклонился вперед, упершись локтями в колени. С тихим стоном сморщился от боли.

– Вы были близки?

Я кивнул, чувствуя знакомое холодное спокойствие.

– Господи, – прошептал он. – Братья или сестры?

– Нет.

Он сделал глубокий вдох, с силой выдохнул.

– Ах, Уилл, это тяжело. – Он покачал головой и посмотрел на свои руки. – Женат не был? – Теперь его голос звучал уже мягче.

– Был.

– Что случилось? То есть если ты не против моих вопросов.

– Я ушел. Когда умерли мои родители. Я ушел. Приехал сюда.

Он казался таким грустным, неуклюже сидя на диване и глядя на меня.

Немного погодя я напомнил:

– Вы хотели дать мне совет.

Он пожал плечами.

– Уилл, если хочешь знать мое мнение, ты идешь ко дну. Прости, но из-за этих кругов под глазами ты похож на енота. Ты ни с кем не общаешься, ходишь по школе как зомби. Я тебе скажу, парень, это больше чем разочарование. Это больше чем «я устал от учительской работы, магия ушла», это что-то другое. Уилл, послушай, не трать свое время, думая, будто можешь все сделать в одиночку. Не важно, из какого дерьма тебе пришлось выплывать. И я могу только догадываться, хотя и сам хлебнул на своем веку. Не борись в одиночку. Приятель, это рецепт несчастья, ты меня слышишь? Тебе сколько? Двадцать семь? Двадцать восемь?

– Тридцать три.

– Тогда радуйся, что так молодо выглядишь. В твоем возрасте я уже потерял половину волос. Уилл, ты уже никогда не отделаешься от разочарования, ты меня понимаешь? Вокруг тебя больше нет ничего интересного. Улавливаешь мою мысль? Тебе придется начать выдавливать из себя ад. Ты больше ничему не удивляешься, ты выжал из себя все, что можно. Мир разочаровывает, Уилл. Мир почти всегда разочаровывает. Теперь ты это знаешь, верно?

Он глотнул кофе, покряхтел, поглаживая ногу.

– Послушай, не знаю, что происходит в твоей жизни, чем ты заполняешь целый, будь он неладен, день, но я знаю вот что: ты не можешь справиться с этим один. Ты молод. Ты думаешь, будто силен как не знаю кто. Думаешь, можешь найти выход? Уставишься в окно и ответ придет? – Он покачал головой. – Ответ не придет. И знаешь почему?

– Потому что ответов нет?

– Ответы есть, Уилл. И можешь приберечь свой сарказм для менее умного, чем я, человека. Пойми, Уилл, ты не можешь сделать это в одиночку. Ты меня понимаешь? Конечно, понимаешь. Готов поспорить на что угодно, ты запутался в отношениях с какой-нибудь до умопомрачения роскошной девицей. Готов поставить на это свою следующую зарплату. Хочешь пари? С девицей, с которой ты почти и не разговариваешь? Которая ходит за тобой, как золотистый ретривер?

Я засмеялся и покачал головой.

– Уилл, послушай меня. Если ты ничего больше не помнишь, вспомни вот что: та, которую ты можешь обмануть, не стоит любви. Так поступают молодые мужчины. Ты молод, но, приятель, не настолько. Это трусливая игра, соображаешь? Учителя. Мы слишком долго живем под обожающими взглядами, а потом в один прекрасный день этого уже недостаточно. Это пустяки, но если не поостережешься, то с этим и останешься. Ты меня слышишь? Знаю, знаю, я похож на заезженную пластинку, но ты понимаешь, что я имею в виду?

Я кивнул.

– Я не говорю, что тебе надо жениться. Брак не спасет. Найди друзей. Найди людей, которые тебе небезразличны. Кому ты не безразличен. Кто умнее тебя. Найди женщину, Уилл. Которая смеется над тобой. Которая пинком под зад выкинет тебя из дома. Ты найдешь такую женщину, и эта самая женщина заслонит тебя собой от грузовика? Что ж, тогда ты что-то обретешь. Ты великолепный учитель, Уилл. Сомнений нет. Прирожденный. К тому же красивый. Чертовски страстный. Твое большое сердце тебе не впрок. Ты завоевал мир. Так какого черта тебе еще надо?

Он с трудом поднялся с дивана, все время постанывая. Когда же наконец выпрямился, то подошел и положил мне на плечо свою тяжелую руку.

– Как ее зовут?

– Изабелла.

– Ты не думал вернуться?

Я промолчал.

– Не знаю, Уилл. Может, шанс есть. Может, она все еще одна. Трусы проживают свою жизнь одни-одинешеньки. Или с людьми, которые не могут причинить им вреда, или вообще ни с кем. Так или так, приятель. Это одно и то же. – Он сжал мое плечо. – А ты не уступай, Уилл. Сопротивляйся. – Он улыбнулся. – Мне пора, приятель. Береги себя.