Текст книги "Арт-Кафе"

Автор книги: Александр Лонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

12. Сюжет для небольшого рассказа

Наутро по возвращении из Питера прошедшие переживания дали о себе знать целым букетом неприятных ощущений – я очнулся с головной болью, температурой и ознобом. Было больно глотать. В результате перенесенных событий и вправду заболел. Говорят, от стресса падает иммунитет, и всякая зараза цепляется, или просыпается своя «домашняя» инфекция.

Не люблю это дело – болеть. Ненавижу просто.

Весь хворый и несчастный, я позвонил Стелле. Она казалась сейчас единственным человеком, обладавшим способностью спокойно выслушать мою бредовую историю и тем самым спасти мне остатки рассудка.

– Привет, это я, – прохрипел я в трубку.

– Ты? Привет. А что у тебя с голосом?

– Заболел, как видишь. Похоже – грипп, а может – простуда.

– А еще что с тобой случилось?

Я пока решил не вдаваться в подробности своего отсутствия:

– Ездил тут на денек в Питер и простыл там самым бесчестным образом. Простудился или заразился. У них мороз сейчас – как на полюсе холода.

– У нас за окном тоже не вполне тропики. Зря ты так поступил. Ну, хочешь, я тебя пожалею?

– Ага, хочу. Это очень редко встречается ныне, когда вот так жалеют. А то когда я здоров и весел мои оставшиеся друзья любят меня за то, что со мной можно интересно поговорить и душевно провести время. А кое-кто способен получать совсем уж изысканное удовольствие от проекции на меня разнообразных своих личностных комплексов. Но когда я болен и несчастен, то не отличаюсь ни умом, ни сообразительностью. Сижу вот здесь в надежде, что кто-нибудь меня хоть чуть-чуть пожалеет, потому что я болеть не умею ни хрена, а такое счастье, конечно, никому не сдалось. Так и слышится в чужих разговорах: «Извини, мне не очень хочется тебя сейчас утешать».

– Вот ведь загнул! Зачем в Питер-то ездил? Точно заболел, раз занудно философствовать начал. У тебя словесная диарея – один из тяжелейших симптомов гриппа. А вообще – что тебя удивляет? Несчастливых людей нужно избегать. Вот и я избегаю тебя болящего.

– Думаешь, я не избегаю?

– Не уверена. Надо сторониться бомжей, неудачников, слабых, больных и сумасшедших. Бежать от тех, кто ненавидит этот мир, прозябает без любви и радости. Затыкать уши и, поскальзываясь на лужах едкой желчи, не слушая их скорбные стоны, бежать. Бежать и не оглядываться.

– Верно, увы, верно… – говорил я, думая о чем-то своем. – Но мне от этой мудрости – сама понимаешь…

– Точно, тебе нифига пользы. Если ты пока здоров и весь положителен – к тебе будут липнуть всякие разно несчастные. Позитивно настроенные люди очень притягивают таких. Но когда заболеешь сам – то все, финиш. Никого не дождешься.

– Вот я и позвонил, чтобы поплакаться и вызвать у тебя сожаление в свой адрес.

– Сожаление, – наставительно разъяснила Стелла, – это то, что высказывает американский президент, когда его солдаты в очередной раз разбомбят деревню мирных производителей опиума. А я высказываю сочувствие. Уяснил разницу?

– Уяснил, – буркнул я, хотя на самом деле ничего не понял.

– Я родилась в рубашке. Но в такой коротенькой, что ее принимают за жилетку и плачутся в нее. Так что не ты первый.

– А что еще остается делать им, всем этим несчастным, кроме как кому-то плакаться? – рассеянно спросил я, представив, как Стелла будет выглядеть в одной только коротенькой жилетке.

– Это я пока еще не решила. Вероятно – не делать ничего. Несчастья – это заразная вирусная болезнь, разносимая этими людьми. Нам хуже от них. Они вампиры. Они сосут наш позитив, потому что им не хватает своего. Им надо сказать правду в глаза, почему у них все так косо по жизни, а потом встать и уйти. Пусть исправляются.

– Мило, но довольно жестоко. Люди, все-таки.

– Жестоко, – охотно подтвердила Стелла. – Но есть жалость, а есть мудрость. Жалость: жалея, разбазариваешь себя и глотаешь чужой негатив. Оно тебе нужно? Мудрость: человеку плохо, и если ты в этом не виноват, то тебя это не должно касаться. Ты ничем не обязан этому человеку. Ты поможешь ему намного больше, если покажешь свой трезвый взгляд на мир и окружающую реальность. А не будешь сюсюкаться, истерить и жалеть.

– Я в настоящий момент слишком гуманист, чтобы мой больной простудный мозг мог осмыслить эту информацию. Температурю. Но я почему-то думаю, что находится немало таких, кто высказывает кому-то другому свой трезвый взгляд. А таких, кто побудет рядом и поддержит, несмотря ни на что, то есть не «настоящих лекарств», а «болеутоляющих» – мало. Они ведь тоже иногда нужны.

– Немного коряво сказал, но правильно, – согласилась Стелла. – Энергетическим вампирам тоже надо что-то кушать. Обмен веществ и энергий, мировой круговорот. Подозреваю, у тебя уже сложилось впечатление, что я жестокая и бессердечная сука? Не-а. Мысли мыслями, а на деле не всегда получается. Но да, я бываю иногда холодна. И слишком логична. А жалею только детей. Маленьких. Или от температуры впадающих в детство взрослых мужиков.

– Это ты про меня что ли? Нет? Ну, ведь эти энергетические вампиры на самом-то деле не вампиры. Почему бы не поделиться энергией, если у тебя ее много, а у ближнего, кто рядом – в дефиците? Да, ты не виновата в чужих проблемах и ничего никому не должна. Но как насчет бескорыстности и благотворения?

– Я как бы не спонсор. И не знаю, что такое бескорыстность и благотворение. Всегда кто-то о чем-то думает для себя, а творит только то благо, что полезно творящему. Особенно, и больше всего раздражает, когда уже переживешь все свои шторма и уже вполне себя держишь на плаву, а вот тут-то все и начинают лезть со своими «как дела». Вот и думаешь – сволочи, а где вы были неделю назад, когда я выбирала между бритвой и валокордином? Ладно. А теперь может, скажешь наконец, что с тобой случилось? Только не надо мне про грипп, ладно? Что еще с тобой приключилось? Я же вижу. Давай признавайся!

– Ты – эмпат по телефону? Ясновидящая Ванга? Как догадалась?

– Квалификация, – усмехнулась она в трубку. – Ну и?.. Я жду.

– Расскажу, только при личной встрече, ага? – мрачновато сказал я. – Это не телефонный разговор и тема сильно деликатная. Мне нужен твой трезвый взгляд на мир окружающей реальности. Крайне необходим. Приезжай, а? Не то свихнусь тут один.

– Даже так?

– Угу. Только так. Если не боишься гриппа – приезжай. Знаешь, где я живу? Вот.

– А ведь приеду! Заинтриговал.

– Давай, приезжай, только уговор – в психушку потом меня не сдавать. Я не буйный.

Заинтересованная моими намеками и недомолвками Стелла приехала минут через сорок. Для согреву мы вскрыли бутылку хорошего «католического» кагора и уговорили ее под мое повествование.

– У тебя никогда не бывает чувства, – начал я свой рассказ, – что ты вроде бы не спишь, а в тоже время не можешь воспринять реальность адекватно…

– Бывает, – кивнула девушка, – особенно при разговорах с клиентами. Часто ощущаю себя, как во сне. А уж прореагировать иногда хочется совсем неадекватно.

– Нет, я не про это… – вполне серьезно ответил я, – вот как будто кино смотришь… и никак не можешь понять о чем фильм… ну, не знаю как объяснить… как будто под кайфом что ли…

– Было. Однажды как-то сидела за компом больше суток почти неотрывно. Пришлось. А стоило выйти потом на улицу – все вокруг как в кино! Так странно показалось.

– А вот со мной произошла такая вещь. Сначала приснилось, будто мир вокруг исчез, а потом я попал в Питер…

Я рассказал ей все. Всю свою питерскую эпопею.

Обычно я никогда не рассказываю своих снов. То есть рассказываю иногда, только не сны, а всякие байки за сны выдаваемые. Это потому, что точно знаю – мой сон это только мое и для меня, а посему рассказывать его никому нельзя, запрещено и не положено. Но тут решил рассказать – вернее начать со своего сна. Такое казалось верным и правильным, да и не сон то был вовсе, а что-то другое, нечто непонятное и страшное, названия чему не знал и даже боялся узнать.

– Я не поняла, это что – сюжет для небольшого рассказа? – сказала Стелла, когда я закончил свою историю. – Хочешь послать на «Рваную грелку» [5]5
  «Рваная грелка» – престижный российский литературный конкурс фантастических рассказов, проходящий в интернете на некоммерческой основе.


[Закрыть]?

– Не веришь мне.

– Верю. А еще китайцы спят с открытыми глазами, остров Пасхи построили пришельцы со звезд, а на Тибете встречаются живые люди, которым исполнилось по пятьсот лет.

– Ты чего? Я ведь не вру, вот чек – в день, так сказать, перемещения, как раз покупал продукты в магазине. Обрати внимание на время, число и место.

– Ну, да, все верно… А где квиток из питерской гостиницы, где билет на поезд?

– Потерял, наверное, или выкинул по дороге, – неуверенно пробубнил я.

Тут она сделала небольшую паузу. А я, посчитав момент подходящим, тихо достал бутылку коньяка и две объемные рюмки и тоже молчал, ожидая ее более развернутой реакции. Но тщетно. Потом, будто приняв какое-то решение, сказал:

– Сейчас нам просто необходимо еще немного выпить кое-что покрепче кагора. Совсем чуть-чуть, для здоровья.

Как только рюмки оказались опорожнены, Стелла все-таки продолжила свои мысли.

– И что с того? Ну, чек. Ну, да, время, число и дата – все совпадает. Возможно и такое – ты после магазина поехал вечером на вокзал, часам к шести. Купил билет на «Сапсан» или еще на какой экспресс, может – на самолете летел, но факт в том, что в одиннадцать с чем-то ночи ты находился уже на питерской станции «Ленинский проспект». Билет потерял или выбросил. А дальше – все по твоему рассказу. Остальное – ложная память и прочие игры разума. Или еще так. Ты вообще никуда не ездил – добрался тогда домой и проспал попеременно с глюками целые сутки. Что вы там заваривали и пили у твоего заказчика? Что за африканскую траву? Не знаешь! А мало ли как она могла повлиять на твой непривычный российский мозг? Вот то-то и оно! Никакой мистики, никакой телепортации. Как тебе такой вариант?

– Это все объясняет, да? Хотя – можно в гостиницу позвонить и спросить. Умеешь ты убить в человеке сказку.

– Ага, давно мечтала вот какую-нибудь такую сказку голыми руками придушить. Если надо – то всегда обращайся. Но погоди, это еще не всё, игры разума способны и не на такое. Вот я тебе сейчас расскажу, что случилось со мной, когда еще в универе училась. Никому не рассказывала, ты первый. Тоже зимой дело было – не то две тысячи четвертый, не то уже две тысячи пятый год? Хэ-зэ… Помню только, что именно тогда я получила «пару» по зарубежке…

– Ты? По зарубежной литературе? – поразился я. Стелла всегда казалась мне знатоком в этом вопросе. – Как это тебя угораздило?

– Ну, так… препод рассказывал о романе Исигуро [6]6
  Кадзуо Исигуро (Kazuo Ishiguro, р. 8.11.1954) – британский писатель японского происхождения. По его роману «Остаток дня» снят фильм, имевший большой успех. В российском прокате – «На исходе дня».


[Закрыть]«Остаток дня»: «Стивенс был профессиональным дворецким и считал, что личная жизнь несовместима с его профессией. Он всячески давил в себе стремление к женщинам и не принимал на работу красивых девушек. Но подсознательно Стивенс все же хотел нормальной жизни и давал волю своим чувствам. Кто помнит, что он делал по ночам, когда прокрадывался в библиотеку?» Я возьми и воскликни: «Ой-ой-ой-ой!» Препод строго так на меня взглянул, да и говорит: «Девушки, девушки стойте. Это же не Уэльбек [7]7
  Мишель Уэльбек (фр. Michel Houellebecq, настоящая фамилия Thomas; р. 26.02.1958) – французский писатель. Один из самых читаемых современных французских авторов. Известность пришла с выходом его первого романа «Расширение пространства борьбы» (1994), в котором главным объектом критики становится сексуальная свобода, что оборачивается, по мнению писателя, ловушкой для человека.


[Закрыть], а Исигуро. Стивен в библиотеке читал по ночам сентиментальные стихотворения!» А я-то реально подумала, что он там дрочил!

– Все с вами ясно, юная леди, – засмеялся я. – Так что там про игры разума?

– Я не юная леди, я молодая девушка, если что. Так вот, тогда все слилось в один длинный-предлинный день. Я еще в Бирюлеве жила, поэтому вокруг всегда обитала куча старых знакомых. Уже тогда мы не особо часто видели друг дружку: всем некогда, у всех всё меньше общих интересов, но нам просто приятно было вместе. Всегда. Эти встречи становились редки уже в ту пору, хоть и жили мы в одном районе. Короче, понял да? Это сейчас я прекратила общение со своими прежними приятелями. Со всеми. С однокашниками контакты вообще закончились с самого диплома, хотя вот они все, никуда не делись, висят в интернете, но я даже не могу ничего интересного рассказать. Так получается. Их проблемы от меня теперь далеки, об универе остались только воспоминания. Иногда – хорошие, иногда – не очень. А вот с дворовыми друзьями всегда было о чем поговорить, что вспомнить, и понимание у нас почему-то долго сохранялось, причем школьных друзей у меня не имелось никогда. Я так сумбурно все объясняю, но не в этом суть… Холодно было, денег нет ни фига, есть нечего, отогревались пивом или еще чем покрепче. Так вот, после универа ехала домой, уже немного принявши. Около подъезда встретила своих старинных приятелей. Ну, и как всегда в таких случаях – бухло, бухло и пофиг, что на улице мороз как сейчас. А к вечеру кто-то отсыпал веселых таблеток, не скажу каких, до сих пор не знаю, что там было. Естественно, что таблеточки эти я запила пивком, и потом сижу пью… Специально никогда ничего не употребляла, а тут приняла какой-то дряни. Дальше – пробел – ничего не помню. Потом, сидя на лавке, орала, что падаю в бездну в кипящую лаву. Пыталась держаться, как мне казалось, за какую-то решетку. Кричала будто резаная. Блин, все так реально было, даже жар ощущался от лавы. Друзья потом проводили меня до дверей квартиры. Вот здесь надо бы насторожиться уже – никогда меня не провожали, в любом состоянии всегда сама добиралась до дому. В общем – дома я. Решила сделать яичницу. Четыре яйца, колбаса, ветчина, помидор, все как положено. Попробовала – чего-то не то. Не катит. Пошла мыться. Залезла в ванну, вдруг чувствую – на левой руке, у плеча, шевелится кто-то. Смотрю – а у меня, прямо под кожей, ползет какая-то многоножка – сантиметра четыре длиной, продолговатая извивающаяся. Противная такая. Я в панике. Что делать? Да и бритвы нормальной нигде нет. Тогда отломала пластмассовую защиту у одноразового станка и вытащила лезвие, а в это время многоножка подползла уже к сгибу локтя. Я – вжик бритвой – мимо, а тварь ползет дальше. Опять – вжик, опять мимо! А тварь все ползет! На пятый раз, у самого уже запястья прорезала правильно, и она вылез. Такая мерзкая оказалась, черная с щупальцами… Как сколопендра, фу! Пяткой ее раздавила и смыла водой. Спокойно замотала руку бинтом и пошла спать. А с утра, когда проснулась, то все поняла. Та яичница меня не впечатлила тем, что это оказались битые со скорлупой яйца, сырые, в миске. С ломтем колбасы, нерезаной ветчиной и целым помидором… В результате – пять порезов на руке, один у локтевого сустава, один у самого запястья, три между ними. Кроме последнего, у запястья, все порезы оказались слабенькие, только кожу чуть поцарапала, до вен не дошло. Хорошо хоть поперек резала, а не вдоль, а то бы кровью могла насмерть изойти.

– Про многоножку не понял: ты ее прямо на ощупь чувствовала что ли?

– Ну да, реально ползла под кожей, видела ее, – скучающим голосом произнесла Стелла.

– Да, жуткий глюк. Как говорится: шла Красная Шапочка по лесу с грибами, а потом не отличила бабушку от волка. Так и без уха проснуться можно, словно Ван Гог.

– Только там был не вполне глюк, – тоскливым голосом сказала Стелла.

– В плане? – в тему спросил я, не совсем понимая мысль своей подруги.

– В том плане, что обрывки этой твари утром в ванне нашла. Плохо их смыла, они и остались до утра.

– Погоди… ты хочешь сказать, что…

– Хочу сказать, – перебила она, – что в результате моей чисто умственной проблемы тварь действительно появилась у меня под кожей. Материализовалась, понял?

– Но… может, ты была раньше в каких-нибудь джунглях экваториальных стран, и подцепила там некую необыкновенно-экзотическую паразитарную дрянь… Эта многоножка в тебя внедрился в состоянии микроскопической личинки, потом росла, росла в глубинах твоего организма, а еще потом стала выбираться наружу…

– В каких еще джунглях экваториальных стран? Нигде я не была, кроме Питера, Москвы и их окрестностей. В Крыму, где я знаю все скалы и пляжи. В Анталии еще отдыхала, но это почти Крым, только что в Турции. Ну, в Израиле, в Испании, в Индии была, по северу Африки путешествовала, а больше – нигде.

– Фигасе! Была в Африке? В Индии? Ну, вот видишь! А в Африке где?

– В Тунисе, – кивнула Стелла. – Многие по первому разу боятся туда ехать, а потом уж строят из себя заядлых туристов и хамят по любому поводу. Только вот на Ближнем Востоке, в Индии и в том же Тунисе была не до, а после глюка с этой многоножкой… Слушай, а может, ты бессознательно всегда боялся потеряться или пропасть куда-то не туда? Ведь наши страхи иногда материализуются, а иногда приобретают свою противоположность. Так оно вот.

– Да? – спросил я, сразу даже не сообразив, что Стелла, скорее всего, надо мной просто издевается. – Не обращал внимания как-то.

– А вот зря не обращал! Игры разума – страшная вещь. Например, у меня часто бывает так, что неожиданно вспоминается что-то, а потом почти то же самое случается в реале.

– У меня тоже бывает, – обрадовался я, что услышал то, на что мог легко и внятно ответить. – Но этому эффекту можно дать вполне прозаическое и вполне материалистическое объяснение. Мы постоянно и всегда сталкиваемся с чем-то для себя новым: понятиями, фактами, изображениями. Когда ведешь активную интеллектуальную жизнь, так случается всегда. И вот если вдруг что-то повторилось с небольшим временном промежутком, то наш мозг сразу же это фиксирует и отмечает. Сознание так работает – за миллионы лет эволюции выработалась способность осознанно запоминать только существенное, а раз есть повтор – мозг считает, что это нечто важное, может потом понадобиться, надо запомнить.

– Это не то, – отмахнулась Стелла. – У меня иногда бывает такое… в боязни общения проявляется. Как-то раз, пережив похожий период, обнаружила, что мое желание подружиться с кем-нибудь хорошим время от времени сменяется полнейшей апатией и неверием в то, что такое вообще возможно даже теоретически. Может ли наличествовать в этом мире человек, к которому не буду придираться по всяким пустякам? А вот хрен тебе! Будь он хоть святым, выставлю немыслимое количество условий, выигрышных исключительно для себя, и устрою какое-то посмешище. Проявлю, возможно, чуть больше эгоизма, чем нужно, ведь я – эгоист до мозга костей, а кто захочет дружить с такой? Даже щас, когда я говорю это тебе, жду каких-то там комментариев от тебя, что нет-нет, ты не такая плохая, а эгоизм вполне нормально и даже очень здорово. Ну, что? А все это чушь. Чушь и ложь. Вот что я тебе скажу. К черту это.

Я смущенно молчал, пытаясь понять, какое отношение ко мне имеет ее монолог и что тут можно сказать вразумительного. Но Стелла мне помогла:

– Ладно, ты лучше скажи, у тебя есть что-нибудь перекусить? – без всякой связи с предыдущим разговором спросила девушка.

– Знаешь, боюсь, что нет, – я придал голосу извиняющейся тон. – Думал сегодня зайти в кулинарию, но заболел вот… Да и аппетит почему-то отсутствует.

– А приготовить есть из чего?

– Увы, – я старомодно развел руками. – У меня магейрокофобия.

– Чего-чего фобия? – удивилась Стелла, поднимая брови.

– Магейрокофобия – боязнь готовки, – пояснил я.

– Боязнь готовить еду? Лентяй! Фобия у него! А фобии на мытье посуды у тебя случайно нет? Фобия – это упорный навязчивый страх, не поддающийся разумному объяснению. А у тебя просто лень. Прощаю, на сей раз – больной все-таки, сейчас тебе можно. Благодари Бога, что я к тебе пришла. Кстати – у тебя найдется чистый махровый халат?

И вот тут я вдруг осознал одну элементарную истину, которую, казалось бы, знал всегда, только не давал отчета в этом своем знании. Бог все-таки существует. Тот самый Бог, что с большой буквы. Он есть, и главное тому доказательство – вера в Него многих и многих людей. Каждый верит для себя в своего Бога. И как неотделима от этих людей вера в Бога, так и Бог неотделим от своих людей и от их веры. Если бы со всеми верующими враз что-нибудь случилось, и все бы они вдруг исчезли, то вместе с ними исчез бы и Бог, потому, что где б ему тогда существовать? В ком жить? Именно поэтому образ Девы Марии проступает на стенах только в католических государствах, а священные цитаты санскритом могут появиться на неожиданных местах лишь в странах с индуистским населением.

13. Стелла и клуб

Одним из людей, с кем, по мнению Шварца, надлежало поговорить обязательно, был известный питерский эксперт по фальсификации старинных икон Орест Никифорович Мирский. Шварц отозвался о нем как-то неопределенно, но, по словам профессора, «Орест – очень умный, весьма знающий, но очень сложный человек, и если вы расположите его к себе, то он поможет вам встретиться с людьми из, так сказать, теневой стороны жизни». Работал и жил Орест Никифорович в Питере, куда я и поехала в который уже раз. Потратила неделю, и все без толку. Мирский не захотел разговаривать со мной, несмотря на рекомендации. Он не отказывался явно, но все время придумывал новые поводы и отговорки, постоянно куда-то уходил, даже если я его заставала, короче говоря – вел себя по-хамски. Плюнув на этого старого хлыща, вернулась в Москву.

Другим фигурантом из той же серии и по тому же делу оказался Гвен – меня как-то нанимали наблюдать за ним. В свое время он блестяще окончил Художественно-Графический факультет МосГИУ, но все бросил, уехав в Америку. Потом неожиданно вернулся и с тех пор обретался в Первопрестольной. Сейчас он подрабатывал в тематическом клубе «Схрон», малевал на заказ иконы и пописывал статейки для разных малоизвестных изданий и таблоидов. Настоящего имени Гвена не помню, хоть меня расстреляй. Звали его настолько обычно и банально, что никто не называл его подлинным именем. Просто Гвен и всё. И был этот Гвен настолько голубым, что голубее не бывает.

Гвен вернулся в Москву из Штатов потому, что тут у него оставалось то, чего не было в Америке – обширные знакомства. Здесь же он унаследовал квартиру родителей и расположился там, притворяясь, что с ним проживает родная сестра-близнец. Даже бабки перед подъездом поверили в эту мифическую сестру. Ближе к ночи он трансформировался в девушку и выходил на работу, но иногда, как например в тот вечер, устраивал себе выходные.

По специальности Гвен был иконописцем. Вообще-то он так набил руку в изготовлении копий старинных икон, что отличить на глаз его работы от подлинников казалось практически невозможным. Молодой художник хоть и хорошо зарабатывал «девочкой по вызову», но в тот период, о котором сейчас идет речь, поддерживал отношения с Корой – сорокалетней хозяйкой московской художественной галереи «Icons Drivers», где иногда выставлял свои работы. Галеристка всегда говорила, что мой приятель зря расходует свой талант и ему надо заняться чем-то более серьезным. Или переключиться на какую-нибудь иную направленность. Все почему-то думали, что как только Кора узнает, что Гвен на самом деле гей и более того – был проституткой, а сейчас трудится в гей-клубе, то немедленно его прогонит. В общем, мнение не лишено основания. Мой приятель боялся возможного разоблачения до судорог: не хотел терять богатую покровительницу. На этом я и решила сыграть, но когда мой старый знакомый узнал, что именно меня интересует, он как-то весь задергался, забеспокоился, загрустил и сделался малоразговорчив. С большим трудом, используя нажим и приемы из гестаповского арсенала, я, наконец, разговорила его, и он согласился на встречу.

Я подобрала Гвена у памятника Есенину и неторопливо поехала в сторону центра. Улицы были засыпаны белым, люди укутались в свои одежды так, что сделались похожими на колобков. Тех самых, что вели следствие. Черные скелеты деревьев из-под снежных шапок, художественная подсветка домов, пасмурное небо. Обычная в такое время пробка содействовала беседе. Почти сразу вспомнили прошлое, поговорили о настоящем. Ехать до места осталось минут, приблизительно, двадцать. Живое воображение настойчиво подсовывало картинки из старой минувшей жизни. Никогда не забуду, как мы познакомились с Гвеном, та еще была история.

Помню, тусили мы тогда всю ночь напролет. Клуб до утра, отчеты, потом запарка по работе, опять «отдых» в клубе, а еще потом я запивала все эти проблемы волшебным напитком. Энергетиком. Вкусно, как лимонадик. Что-то там еще окрыля-a-a-a-ет! И окрылялась я так до тех пор, пока не клюнул в задницу жареный петух, и организм не заявил свое жестокое: «всё, конец базару, не могу больше!» Я тогда была такой идиоткой, что вовсю окрыляла себя – следила за Гвеном. Сосала эту дрянь и полагала, что могу быть супервуменом. Думала, что можно не спать, не есть, а спасаться такой вот волшебной жидкостью. В жизни не забуду, как употребив в очередной раз этот вражий энергетик, минут через несколько у меня замельтешило в глазах, сердце затрепыхалось как сумасшедшее, началась одышка, и стало страшно не хватать воздуха. А еще ужас – панический, липкий, безобразный. Но я не пила до этого ничего алкогольного, наркоту не потребляла, травку не курила, да и приступами никакими не страдала. То есть – вообще! А сердце колотилось все быстрее, и вот я стала отключаться, проваливаться в какую-то пустоту, а последний момент поняла – всё, каюк. Game over. Вот тут-то меня и спас Гвен. Он случайно очутился рядом, оказал первую помощь (умел!) вызвал «неотложку» и меня откачали. Уже потом, после, врач все допытывался, какую такую дрянь я в себя закинула? А как узнал, что пила всего-навсего безалкогольный энергетик, сразу же сориентировался. С тех самых пор никогда не пью энергетики, да и вам не советую.

После того случая мы с Гвеном и подружились.

Воспоминания пронеслись, вызвав мимолетную улыбку. Поэтому сейчас рассчитывать на химию не приходилось, оставалось беречь силы, энергетически ценно питаться здоровой пищей и надеяться только на собственные природные ресурсы.

– Тебе нужен не я, – в конце концов выдавил из себя Гвен, когда я закончила свои объяснения про иконы. Вернее – ту отредактированную версию объяснений, что полагалось ему знать.

– А кто?

– Есть один такой тип. Он вообще-то из Питера и большая шишка в своем кругу, а у нас известен как Плеер. Но на меня не ссылаться, я тебе ничего не говорил.

– Как кто он у вас известен? – чуть было не расхохоталась я.

– Как Плеер. Это у него такой ник в нашей тусовке. Ну, погоняло такое. Сегодня какой день? – я сказала какой. – Ага, если ничего не путаю, он ныне обязательно будет в нашем клубе. Только тут я тебе не помощник. В клуб проведу, так уж и быть, а вот с Плеером знакомить не стану, даже рядом с тобой стоять не буду: мне моя репутация дорога. Да и здоровье еще понадобится.

– Но пардон, как узнаю этого твоего Плеера?

– Нет ничего проще – опишу его. Олдовый мужик, лет под шестьдесят, убедительная внешность, худощавый, рост под метр восемьдесят, абсолютно лысый, лицом похож на английского лорда, любит дорогие костюмы. Что еще? Всякие подробности типа цвета глаз не помню, ибо сам с ним близких дел не имел: он больше совсем молоденьких мальчиков любит, но кто ж их не любит?

Я промолчала, только неприлично хихикнула.

– Тебя что-то смущает? – тараторил в мое ухо Гвен. – Неужели у тебя такая неприязнь к нашему и без того несчастному брату?

– У меня? – возмутилась я. – С каких это пор?

Клуб, куда Гвен обещал меня провести, назывался «Схрон». Место довольно неприметное, скрытое от посторонних глаз стенами окружающих зданий – случайно вряд ли найдешь. Неоновая вывеска приглушенно-синего свечения. Случайному прохожему название ничего не говорило, зато выдавало с потрохами обилие модно вылизанных как бы мальчиков, стекавшихся со всех сторон и сбивавшихся в миниатюрные ватаги перед входом. Крепкая, так сказать, мужская дружба. Сюда собирались все: от тривиальных всем надоевших геев и резких лесбиянок, до созданий, без ясно сформулированной принадлежности к какому-то конкретному полу. Но, как это верно говорится у обывателей – чем богаты, тому и рады. На мой непросвещенный взгляд, правде надо смотреть в глаза: в Москве пидорасов больше всего, а толерантности к ним меньше. Питер, в этом отношении, значительно снисходительнее в смысле уважения человеческой величины. Впрочем, на то и Питер.

– Слушай, – с удивлением спросила я, когда мы подъехали к этому неприметному зданию, – а почему на фейсконтроле у вас тут дежурит девушка?

– О, это Рыжая Джинджер – местная лесбиянка и в определенной степени знаменитость. Уважаю! Да, и очень не советую с ней припираться и спорить, боком потом выйдет, поверь мне. Попытайся ей понравится, пригодится.

Джинджер не производила впечатления роковой женщины или идеальной машины для убийства – миловидная девочка своеобразной наружности, с изюминкой на знатока-любителя. Ярко-рыжие волосы, кожаная куртка, джинсы. Ссориться с ней мне совершенно не хотелось, неприятия или гадливости она не вызывала, и не из-за какого-то понятного в данных обстоятельствах страха, а из простого чувства уважения к нелегкому ее труду.

– Почему не советуешь? – спросила я.

– Есть причины, от которых лучше не отмахиваться: за входной дверью несколько человек охраны. Заметь, совсем не с новогодними подарками. Если что, они тебя так отмутузят, что мало не покажется. Причем сделают это превеликой радостью, и не посмотрят что ты девушка.

Я неопределенно хмыкнула, но ничего не сказала. Мы неторопливо выползли из машины, громко пискнула навороченная сигнализация, и мгновенно ожил маленький синий огонек на черной приборной панели. Гвен радостно бросился к своему многочисленному племени, излучая радость, позитив и взаимопонимание. Единственное, что я случайно, краешком уха, расслышала, находясь еще на неплохом расстоянии: «я здесь, и не надо букетов». Остальная часть фразы утонула в приветственном многоголосье. Какое чудное единство мужского коллектива! Любой начальник позавидует. Видно, Гвен – личность тут весьма знаменитая, уважаемая и всеми любимая.

– Девушка, а вы вообще-то знаете куда идете? – спросила меня Рыжая Джинджер. – Вы выглядите слишком натурально, могут возникнуть конфликты!

Вот еще! Придраться что ли не к чему? Не надо цеплять мое достоинство и дискриминировать натуралку.

– Образ у меня такой, натуральный – «стерва» называется!

– Сегодня дресс-код «розовая пантера», – со скучающим безразличием сообщила фейсконтрольщица, разглядывая почему-то мои ботинки. Очевидно, у нее свои мерила при отборе посетителей. – Вы не соответствуете.

– Джинджер, лапонька, – пришел мне на помощь Гвен, – пропусти ее, сделай одолжение. Ради меня! Человек в первый раз, посмотреть хочет, приобщиться к нашей культуре. Разве нельзя? Не отпугивай ее, нас и так-то не особо любят, ты же знаешь.

Рыжая Джинджер соизволила оторваться от моей ни в чем не примечательной обуви и, по-моему, взглянула на меня с интересом хищного тираннозавра, следящего за тупыми действиями травоядного трицератопса.