Текст книги "Лавка антиквара"

Автор книги: Александр Лонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

10. Маша

Я расчехлил аппарат и сделал несколько снимков псевдоготического здания. На глаза снова попался рекламный щит про кухни с немецким акцентом и опять про Киферский Склад… где это? Вот черт, из Набокова же!.. Сфотографировал заодно и щит, пусть будет.

Снова вернулось ощущение тревоги и легкого головокружения. Я повернулся и неторопливо направился по набережной. Дошел до Лиговки, дождался неспешного громыхучего трамвая, и поехал в сторону Невского. Оставалось почти полдня. Захотелось прогулять себя по Петербургу, немного пофотографировать, а если повезет – увидеть кое-кого. Может, хорошие кадры выйдут, а там и настроение улучшится.

В голове снова воцарилась какая-то сумятица. Всё перемешалось, а время вообще бежало с такой быстротой, что делалось страшно. Кажется, только вчера ещё была суббота, а завтра уже снова она. Путались между собой дни, недели, месяцы. Видимо, я достиг некоей дурацкой возрастной категории, когда ничто уже не удивляет, а о людях вообще можно не говорить. То, что они оказались связаны между собой, видится теперь не пугающим, а совсем даже наоборот. Причем непонятно, кто, куда, для чего… Не хватало мне аналитических способностей. А ведь данные вот они, все легко доступны. Но из-за максимальной этой доступности не поймешь – где нужное и ценное, а где так, информационный мусор.

Кажется, знаю, кто мне сейчас нужен.

В результате этих скорбных размышлений, я чуть было не проехал нужную остановку.

Прошелся пешком по Невскому, до Аничкова моста. Ещё прогулялся, уже близко знаменитая башенка с американским орлом над Домом книги. Выглядит символично – теперь там штаб-квартира скандально-знаменитой социальной сети, куда записано больше пользователей, чем народу в России… А вот и цель моего похода. Площадка перед католическим храмом Святой Екатерины. Несколько сереньких крыш-грибочков справа и слева, а под ними – плотно навешанные картины. Картины везде – у стен, на специальных подставках, прямо на асфальте… На небольшом пятачке перед костелом стабильно тусовались небогатые художники, какие-то безместные музыканты и бродячие поэты, отчего площадка получила наименование «Паперть». Всегда думалось, что продавцов тут больше, чем покупателей. Праздные гуляки и любопытные прохожие – не в счет.

На «Паперти» мною замышлялась важная встреча. Человек, с которым надо бы увидеться, отличался редкостным раздолбайством и о моих заботах понятия не имел. Мария Владимировна Пашкова – она же «Паша», она же Маша, в зависимости от компании и тусовки, была молодой оригинальной художницей. Свои картины она подписывала – «Мария Петроградская». Именно она и была той самой «поджарой девицей», что видел в приёмной директора мой приятель-порнограф. В тот день Маша приходила к директору качать права по поводу оплаты своих эскизов, но, насколько я знаю, так ничего и не получила. Что-то там было оформлено не так, с какими-то нарушениями, и договор потом признали недействительным. Не последнюю роль в этом сыграли и личные качества художницы. Пофигизм блондинки, катастрофическая необязательность и безбашенность достигли у Маши таких сияющих высот, что, похоже, уже вошли в народный эпос. С другой стороны, она обладала цепкой образной памятью, на которую я очень рассчитывал. Договариваться о встрече с этой моей знакомой дело вполне бессмысленное – всё равно опоздает часа на три, или вообще не придет. Забудет. Самым верным способом её найти, считалась тщательная проверка мест любимых тусовок. Посылать SMS-ки было бесполезно: Маша их почти никогда не читала. Электронная почта и аська менялись так часто, что, по-моему, вообще никто не знал, какой у Маши сейчас действующий электронный адрес – девушка постоянно теряла и забывала пароли, предпочитая создавать новые аккаунты. Звонить глупо – свой мобильник она или где-нибудь оставляла, или выключала, или просто теряла, в результате никто толком не знал, какой у неё номер.

Однако ж, повезло.

– Ой! Приветик! – где-то сбоку послышался знакомый звонкий голос. – Это ты, да?

– Привет, – повернулся я. – Я, да. Как видишь. А это ты?!

Маша и вправду не походила на прежнюю себя: светлые волосы оказались иначе подстрижены и выкрашены в яркий голубовато-синий цвет. В первый момент показалось, что у неё просто парик.

– Я, – криво улыбнулась девушка, – а что, есть сомнения? Почему не позвонил?

По стандартным канонам Маша красавицей не была, но и страшненькой тоже не являлась. В двадцать три – тело шестнадцатилетнего подростка. Забравшись на подоконник любила курить, поджав колени, и чувствовать себя голодной кошкой или загнанной в угол тигрицей, которая когда-то гуляла сама по себе... но при этом предпочитала, чтобы был хозяин. Всегда осознавая, что у неё густые светлые от природы волосы, прекрасные, медово-жёлтые, как у кошки, глаза, она, тем не менее, считала себя обычной. Достаточно высокая, и каблуки для неё были редкостью. Обычно кеды, кроссовки или ботинки. На первом месте удобство, но, поддавшись порыву и наличию свободных денег, с радостью купила бы и платье, и юбку, но вряд ли стала потом часто надевать. Можно думать, девушка не терпела «женственную» одежду, но это не так, просто не считала подходящей для ежедневного пользования.

– Позвонил? Куда? – парировал я. – Ты же трубку мобильника не берешь. А по домашнему у тебя только пьяный сосед отвечает.

– Ой-йооо! А ведь правда! Я ж забыла совсем!

– Надо поговорить. Ты сейчас очень занята?

– Кем занята? – серьёзно переспросила девушка.

– Можем поужинать, – пояснил я. – Не против?

Маша давно всем доказала, что способна разрушать стереотипы и так себя подавать, что впечатление производилось сильнейшее. К тому же характеры, лица, манеры поведения и стили одежды, не отвечающие классическим канонам, всегда меня привлекали. Они индивидуальны и более заманчивы, чем стандартная академическая красота. Они уникальны.

– Рановато для ужина. Но поесть-выпить не откажусь. Макс! – Маша тут же обратилась к какому-то длинноволосому тощему парню с жиденькой бороденкой, – последи за моими? Если не приду, подержи пока у себя, ладно?

Макс флегматично кивнул, видимо просьба девушки была вполне обычным явлением.

– Я тут кое-что из своих работ хотела продать, – будто извиняясь, пояснила Маша, – но Макс присмотрит, он проверенный друг.

– Макс? А он кто? – спросил я, когда мы уже отошли на заметное расстояние.

– Ну, Макс же, он постоянно здесь тусуется.

Сколько я ни встречал Машу на «Паперти», она всегда хотела продать что-то из своих работ. При мне, правда, ничего ещё не продала, кроме одного уникального случая. Я не искусствовед и не какой-нибудь ушибленный жизнью арт-критик, но манера живописи у девушки ставила в тупик. Сюжетным разнообразием не баловала – на её полотнах присутствовали только городские здания. Обычно – Петербурга, причем все какие-то больные, ободранные, ещё более унылые, чем в реальности. Такие обязательные для Питера благостные сюжеты, как пряничный Спас-на-Крови, строгий Исаакий или бело-голубой Смольный отсутствовали напрочь. Москву она рисовала тоже, но по-другому. Московские виды у неё напоминали кадры из фильма «Жизнь после людей» и пейзажи Первопрестольной вполне подходили к постапокалиптической книжного проекта «S.V.A.L.K.A.». Кое-что из её работ было даже использовано при изготовлении обложек для этой серии. Не знаю, но на мой непрофессиональный взгляд – ничего особенного в её картинах не было. Вслух, естественно, я только хвалил художницу, и даже как-то, в порыве деструктивного альтруизма, купил несколько работ из петербургской серии (тот самый уникальный случай). Потом раздаривал разным не искушенным в искусстве московским знакомым. «Это замечательная картина одной молодой, но очень талантливой и известной петербургской художницы», каждый раз лгал я, торжественно преподнося полотно на день рождения или какой иной аналогичный по значимости праздник. Женщины сдержанно благодарили, и ставили в угол, живописью к стене. Мужики, обычно, просили телефончик авторши, я кивал и со спокойной совестью сообщал давно утерянный Машей номер.

– Маш, а почему «Паперть»?

– Ась? – смешно переспросила художница.

– Почему именно «Паперть»? – повторил я.

– В смысле?

– Почему ты около этого храма свои работы продаешь? По-моему, тут плохо покупают.

– Совсем нет. Не всегда плохо. Иногда вполне себе хорошо. И потом, это элитное место оно такое…

– Какое?

– У меня с ним много чего связано. Здесь венчались мой прадедушка и моя прабабушка. Здесь познакомились мои родители. Ты вообще знаешь историю самого собора?

– Нет. А что за история? – неосторожно спросил я.

– Вот слушай. Ещё императрица Анна Иоанновна подписала разрешение на возведение тут католического храма. Строительство началось под руководством самого Трезини, но остановилось. Попытка закончить, предпринятая Валлен-Деламотом, также была неудачной, а завершили только Минчиани и Ринальди. Тогда-то храм, получивший статус собора, был освящён в честь святой Екатерины Александрийской, покровительницы Екатерины Великой. Служение осуществляли представители различных католических орденов. Сначала францисканцы, но император Павел отдал храм иезуитам, а после их высылки Александром Первым, тут стали служить доминиканцы.

По Невскому нескончаемой толпой шли люди, непрерывно шумел автомобильный поток.

– При большевиках-коммунистах, – продолжала Маша, – настоятеля расстреляли, однако сам храм ещё действовал, и в нем служили французские священники. Но в тридцать восьмом по приказу коммунистов храм закрыли и разграбили. Всё ценное растащили. Утварь, иконы и книги из уникальной храмовой библиотеки просто вышвырнули на улицу. Разорение довершил пожар сорок седьмого года, когда сгорел весь интерьер, элементы убранства и орган. Разграбление, войну, блокаду храм пережил, а потом сгорел, и городские власти устроили в здании склад. В девяносто первом, когда вновь образовался приход святой Екатерины, власти «возвратили» храм верующим, и в то же время началась реставрация, ведь собор был в ужасающем состоянии. Интерьеры воссоздают до сих пор.

– Откуда столько знаешь? – удивился я.

– Рассказывали на лекции, вот и запомнила. И потом: раз тут венчались предки, имеется личный интерес, я же потомственная католичка. Ты не знал?

– Нет… не знал, что католичка. Это важно?

– Для меня – да.

Тем временем мы перешли на другую сторону и устроились в очередной фаст-фудовской забегаловке, где разрешалась продажа живого пива. Если так пойдет дальше – сделаюсь пивным алкоголиком. С общественным питанием в Петербурге сильно лучше, чем в Москве. А в нынешнее время вообще классно – обилие мелких пивных и недорогих кафе, где очень неплохо кормят, приятно радует. Да и в гостинице можно питаться, если уж совсем лень.

Сегодня моя знакомая художница казалась необычно задумчивой, а на её лбу обозначилась вертикальная складка.

– Блеать! Ебаный же нахуй! – вдруг смачно заматерилась девушка. – Ну, почему, почему всё так паршиво?

– Ты это с чего? – я аж вздрогнул от неожиданности. – Откуда столь красочный всплеск эмоций? Часто так теперь изъясняешься?

– Когда переполняют чувства. То есть, практически всегда. А это была максимально цензурированная сводка внутреннего моего состояния.

– Ясно, – кратко констатировал я, как всегда, когда мне ничего не бывает ясно. – А теперь успокойся, и давай по порядку.

– Знать бы еще, где он, этот порядок. В чём? По всем признакам у меня дичайшая неуверенность в себе, я считаю себя просто катастрофическим говном. Причём, как и по внешности, так и по содержанию. Ну не бред же? Бред, конечно, сама это понимаю, но тем не менее. Почему осознав проблему не получается избавиться от неё? В чем подвох? Этой осенью всё пошло кувырком. Моему сумасшествию нет придела. Началось с того, что постригли меня короче и совсем не так, как хотела. На Хеллоуин пойти оказалось не с кем. Чуяло моё сердце, с таким настроением лучше не соваться. Ещё и примитивные картины за тыщи долларов все вокруг продают... Доконать меня решили? У меня теперь синие волосы.

– Кстати, тебе очень идет. Но почему настолько цветистый всплеск настроения? От волос?

– Почти. Вот смотри. В кармане билет до Хельсинки и двести баксов на всё про всё. Я покрасила волосы в синий цвет и рванула к своему бывшему в Финляндию поздравить его с днём рождения. Взяла какую-то свою картину ему в подарок, но задержали на границе. Нет справки на вывоз! На моё собственное творение! Ладно, пережила. С горем пополам добралась до Ювяскюля – нашла, где он живет, ну и, в общем, была рада увидеть охреневшее от удивления лицо новорожденного, ниразуменя не ожидавшего. Правда, денег вернуться обратно у меня не оставалось, а этот мудак даже не удосужился оплатить отъезд. Ну не подлость, скажи?

– Низость, конечно. Как выкрутилась? – поинтересовался я, думая о чем-то своем.

– Заняла у кого-то, перевели на мою карточку, теперь в долгах. Ну, не дура, а? Быть дурой – личное дело каждой. Но кто-то же должен.

– А тот твой бывший, он, вообще-то, мужик как из себя? Нормальный?

– Нормальней не бывает. Зато я шизонутая на всю голову. Этот мой бывший, когда мы ещё жили вместе, одновременно потерял работу и похоронил друга. Переживал, ничего делать не мог. Страдал. Прошло полгода, работу так и не нашел. Поставила ему ультиматум – либо устроится куда угодно, либо ухожу от него. Ушел сам с громкими возгласами, какая я стерва. Да, вот! Такая стерва! И все наши общие друзья, теперь – только его друзья, жалели его, бедненького, мною непонятого, страдавшего больше года. А когда я вышла на работу через три дня после выкидыша и месяц падала в обмороки на улице, меня никто не жалел. И когда с похорон бабушки летела сразу на работу, сидела там и ревела, меня тоже никто не жалел. И когда у бывшего была температура тридцать семь, а он лежал и «умирал», а я плясала вокруг с аспиринчиком и супчиком... И когда у меня было воспаление легких и температура под сорок, сама ползала в аптеку, потому как ему некогда было жопу от компа оторвать, тоже никто не жалел... А теперь он уехал в Финку и живет там припеваючи с какой-то блядью, занимаясь разной хренью…

Я так и не придумал, что тут можно сказать позитивного, поэтому дипломатично промолчал.

– Вот сегодня. Такой чудесный, свежий, солнечный день, – продолжала Маша, разглядывая Невский проспект за окном кафе, – а у меня всё через жопу. Не жизнь, а сплошная помойка... Мы с подругой собирались ехать в салон за акриловыми красками, а потом погулять. Не пришла. А у меня теперь раскалывается башка… ну не гадство, а? Надо провериться. Обязательно хоть раз в месяц меня мучают головные боли. Грустно же.

– Хочешь, я сейчас уберу её?

– Кого? – не поняла девушка.

– Боль твою.

– Что, прям так? Хочу.

– Сиди прямо и не двигайся, – сказал я. Потом  встал, подошел сзади и принялся массировать затылок, шею и плечи девушки. Затем прошелся по точкам в районе висков, ещё раз сделал легкий массаж и вернулся на место. В результатах я даже не сомневался – что-то внутреннее подсказывало: получилось. Остальные посетители никак не среагировали на мои действия – гости кафе чувствовали себя максимально комфортно, и здесь не было принято обращать внимание на других людей.

– Всё, – уверенно сказал я, – должно пройти.

– Ты просто волшебник! – сразу заулыбалась Маша. Складка на её лбу разгладилась. – И давно освоил искусство целителя?

– С некоторых пор. Сам удивляюсь. Это специальный массаж, только не говори никому. Да, ты же всегда с маслом и акварелью работаешь, – свернул я разговор на другую тему, – а теперь вдруг на акрил перешла?

– Не перешла. Подруга просила, которая вообще рисовать не умеет, но очень того желает. Вот я и решила показать ей новый художественный салон, а сама приболела. А я – да, с маслом. Ни темперы, ни акрила не знаю. Но думаю попробовать...

– Акварель штука сложная, – решил я блеснуть эрудицией. – Акрил технологичнее, да и вонь от масляных красок напрягает. Нет?

– Нет. Я с тринадцати лет с маслом. Надо будет спросить, кто мне первый раз краски купил. Но у меня своя какая-то техника, не такая, как обычно можно видеть. А краски я развожу растительными маслами, не воняет ваще, славно пахнет маслечко, творчеством пахнет. Приятно мне маслом писать. Сохнет только долго, но что уж тут поделаешь. Никак не доберусь до акрила, хотя в проекте картины, которые как раз его требуют.

– Интересно. Я вот ничего не понимаю, ни в живописи, ни в графике, – слегка покривил я душой. – Только на уровне «нравится – не нравится». А современное искусство для меня вообще темный мир. Все эти инсталляции, перфомансы…

– А ты что? – вдруг спросила художница.

– Что? – Не вполне понял я вопрос девушки.

– Ну, как у тебя? – вопросительно пояснила девушка.

– У меня ничего не меняется. Я не меняюсь – всё тот же молчаливый эгоцентричный социопат прочно больной мизантропией. Как и годы назад, переживающий очередной посткризис ненависти ко всему человеческому…

– Давай, – вдруг перебила Маша, – рассказывай.

– Что рассказывать-то? – снова не понял я. Похоже, это уже превращается в привычку.

– Как что? То, что выяснил о смерти нашего бывшего общего начальника. Если бы не он, я б до сих пор там работала. Все же знают, что ты опрашиваешь общественность на предмет поиска убийцы.

– «Все» – это кто? Откуда знаешь?

– Оттуда. Ты, это, рассказывай, давай, – напомнила Маша.

– Хорошо знала шефа?

– Он меня нанял для оформления будущего музея. Я сидела без денег и за предложение ухватилась. Кое-что уже сделала, подготовила эскизы, прикинула, что да как, отправила ему, а тут на тебе… Кстати, как он меня нашёл? Это же ты ему про меня настучал, да? Колись, давай.

– Признаюсь, я.

– Сразу поняла, как узнала, что ты из его конторы. А сначала чёрт знает что себе вообразила. Слушай, купишь мою картину? – вдруг спросила она с просительной интонацией.

– Что, не покупают?

– Покупают, но как-то мало и вяло. Без энтузиазма. А мне срочно деньги нужны … долги отдавать и вообще. Вот может, завтра заказ получу, тогда выкручусь. Но там очень ненадежно всё. Ладно, проехали.

– Хочешь заработать? Разбогатеть не обещаю, но кое-что тебе перепадет.

– Ты это о чем? – насторожилась девушка. – Сразу тебе скажу,  у друга твоего  в  порнухе  сниматься  не буду.

– Никакой он мне не друг, просто работали вместе, ещё до его кинематографических занятий. Дело вот в чем. Мне нужен твой взгляд художника, цепкая образная память и незамутненные суждения…

– Этого сколько угодно, – совершенно спокойно согласилась Маша. – И взгляд, и художника. А про суждения вообще будь спок. Слушай, где ты остановился?

– Уже нигде. Должен уезжать сегодня ночью, но в силу вновь открывшихся обстоятельств буду искать ночлег. Если не повезет с гостиницами, пойду в хостел. Не хочу, но боюсь, придется.

– С ума сошел – в хостел! Даже я никогда в таких местах не селюсь. Пойдем ко мне?

– Так у тебя ж негде?

Я отлично знал, что Маша проживала в маленькой комнатушке коммуналки на Кондратьевском проспекте, причем окна выходили на задворки какого-то завода.

– Ой, я сейчас в Шувалово живу, в доме подруги. У неё целый дом, прикинь? Старая деревянная дача, ещё девятнадцатого века! Рядом город, а у них остался такой островок дач. Вокруг толстые деревья, двухсотлетние ели, красотища! Причем газ, водопровод и канализация есть! Тепло! После смерти моей кошки на старом месте меня ничего уже не держит.

– А подруга твоя не будет против? Что ты какого-то мужика привела?

– Да ей вообще пох! Она постоянно у своего бойфренда живет, ей главное, чтоб за домом кто-нибудь наблюдал, чтобы бомжи не залезли и не сожгли. При этом график свободный, подрабатывает по-моему ещё и журналистом-фрилансером в глянцевых журналах и на телевидении… Слушай, смотрела очень давно по телеку. Американский по-моему, сюжет. Там девушка знакомится с мужиком, влюбляется. А парень какой-то странный – то ли маньяк и мочил девушек, то ли его бабы просто умирали почему-то, а может, вообще мне это привиделось и я что-то путаю. Короче – запомнилась одна сцена. Они вдвоем, типа в поход идут, по лесу. Доходят до коттеджа, который, как я понимаю, принадлежит этому мужику. В доме начинают трахаться прямо на полу. Он берет длинную белую ленту, типа шарф, только очень длинный. Обвязывает его вокруг шеи девушки, куда-то там ещё прикрепляет, а концы держит в своих руках. Во время секса, то натягивает ленту, то отпускает, то душит девушку, то дает ей вдохнуть. И еще, вроде в этом же фильме было, как он фоткал на полароид её голую, в лесу.

– «Убей меня нежно» называется. Очень известный фильм. А к чему собственно?

– Скоро поймешь. У тебя зеркалка с собой? Хорошо. Щас, погоди, у меня где-то были…

Маша остановилась, вскрыла свой рюкзачок и начала что-то увлеченно в нём искать. Рюкзачок был таким маленьким, что всё его содержимое легко разместилось бы в карманах. Девушки вообще почему-то не очень любят, когда у них свободны руки. Они всегда что-то носят с собой – например, сумочку, чтобы теребить, придерживать за край, отдавать подержать своему спутнику или вечно копаться в ней. За неимением сумочки подойдет что угодно: рюкзачок, портфельчик, кошелёк. Причем все деньги – мелочь и крупные купюры – девушки предпочитают носить в одном и том же месте. Карманы у них звенят редко.

Начало темнеть, и наступили те самые ранние петербургские сумерки. Погода вдруг испортилась, как настроение шизофреника, и повалил противный мокрый снег. Оказывается, Маша искала ключи от того места, куда предстояло ехать.

–...хоть она и подруга детства, и мы долго не виделись, но тут вдруг объявилась во всем великолепии, – продолжала Маша. – Некоторое время была настоящей звездой всей нашей тусовки. Я даже пару раз специально вызванивала её, и она радовала собравшихся нарядами, суждениями, высказываниями, позами и неповторимым юмором. Она позиционировала себя в качестве искусствоведа и модели, однако, насколько могу судить, порно-индустрия всё-таки несколько отличается от модельного бизнеса. Хотя, конечно же, смысл один и тот же…

Я временами поддакивал и вставлял какие-то незначительные словечки, погруженный в собственные мысли. Шли по Невскому. Я безразлично глядел на прохожих, на дома, богатые витрины и дорогие тачки.

–...в конце прошлого года она позвонила среди ночи и начала просить, чтобы я срочно ехала на другой конец Питера. Якобы упала она с четвертого этажа, и её за это хотят забрать в мусарню. Я подумала, что девушка, как обычно, перепила или заторчала, и не придала никакого значения. Мало ли, что человек может нести на темную голову. Но оказалось, всё взаправду, она вовсе не врала… потом мы, конечно, помирились, я её простила, и снова подруги…

«Еще неизвестно, кто кого должен был простить», – думал я, а вечерний город казался неожиданно холодным и неприветливым. Внезапный ветер с Залива продувал насквозь, и я вдруг с досадой вспомнил, что не взял с собой незаменимую для Питера вещь – теплый шарф. Тем временем, Маша мне всё рассказывала о своей подруге, в дом которой мы направились. Причем её мало интересовали мои ответные слова, хватало междометий.

– …зашла я с ней в старую художественную лавку на Большом. Лак купить, разбавитель, ещё по мелочам. Там краски и холсты и, как положено, многое число ширпотребных картин. Парк с золотой осенью и сладенькими березками, милое гламурное котэ, голая негритянка, натюрморты всех видов и сортов, питерские дворцы и храмы, букетики на всякий вкус, и обязательно что-нибудь с кораблем в неистовом море. Смотрю, стоит олдово одетая пара средних лет, картину выбирает. Явно муж с женой. Мне, ясен пень, интересно, прислушалась. Жена говорит: «Давай возьмем вот эту вазу со сливами!» Муж придирчиво обследует натюрморт и выдает приговор: «Нет, сливы мелковаты, дичок наверно. Знаешь, какие они кислые?». А Маринка возьми им, да и скажи…

Наконец мы нырнули в метро, спустились на «Площадь Восстания», в сторону «Владимирской»: на «Техноложке» пересадка удобнее. Кстати, на этой станции до сих пор сохранилось изображение товарища Сталина: вождь всех времен и народов присутствует на одном из барельефов, украшающих центральный зал. Подошел состав, за передним стеклом табличка: «Площадь Восстания». Маша продолжала что-то эмоционально рассказывать, легко перескакивая с одной темы на другую и возвращаясь назад.

– …мне же не осветлять, я и так блонда. Красила прядями несколько раз. По совету Маринки краску в салоне брала, там надо только не перемудрить с оттенками, поэтому юзала чистый цвет. Красила для насыщенного фиолетового, а когда смывался, стал синеньким. Вообще краска понравилась, держится долго, довольно крепко…

Я ждал, когда машинист попросит выйти из вагонов, но тот молчал. Ладно, думаю, мало ли что случается. Пассажиры, как ни в чем не бывало, залезли внутрь – большинство вообще на табличку не взглянуло. Двери закрылись, и тут поезд дал задний ход. В вагоне возникла легкая паника. Машинист – ни гу-гу. Маша, не обращая внимания, продолжала щебетать. Никакого удивления необычным изворотом поезда она не проявила.

– …в результате я скоро должна хороший заказ получить, тьфу-тьфу не сглазить. Причем под него, возможно, удастся продать несколько моих старых вещей. Знаешь, как это бывает, вместо того, чтобы бороться со своими демонами, я научилась с ними жить. И мне понравилось. Мне неизвестен сей психологический механизм, но почему-то человек, из-за которого я вела себя а-ля полный неадекват, оказывается, умеет направлять мою энергию не просто в нейтральное русло, а самым натуральным образом давать мне импульс делать что-то полезное…

Минут десять мы с черепашьей скоростью тащились по каким-то обходным тоннелям и выкатились на «Маяковскую» – пересадочную станцию с «Площади Восстания». Включился автоинформатор:

– Следующая станция «Гостиный двор».

Пассажиры в глубоком дауне. А петербурженка Маша так увлечена своим рассказом, что даже не просекла фишку. И тут захотелось мне немного схулиганить.

– Всё, – пробормотал я. – Выходим!

Мы вышли из вагона и перебрались по переходу на «Площадь Восстания». Опять. Заходим на неё с той же стороны, и тут Маша на секунду впала в легкий ступор, но быстро поняла, в чем дело и начала безудержно хохотать: такой маневр изредка встречается на этой станции.

– …вырвали кривой зуб мудрости, и я практически сразу подхватила ОРВИ, – уже что-то новое рассказывала художница. – Видимо, удаление зуба повлекло некие сдвиги в памяти, и я решила обратиться к истокам. Когда я была маленькой, то вообще часто болела. И дни мои проходили примерно так: родители уматывали на работу, бабушка варила кучу рожковых макарон и отправлялась в походы по аптекам-магазинам-рынкам-собесам. Я оставалась одна, щедро заливала тарелку макаронных изделий майонезиком, вследствие чего у меня уже тогда сформировался полноценный гастрит, но альтернативой могли служить только пельмени – прочее я выкидывала в унитаз…

Дальше прошло без особых происшествий. Мы спокойно доехали до «Озерков», вылезли из метро и сели на какую-то маршрутку, похожую на автобус. Потом куда-то ехали, а ещё потом шли пешком.

– …потом я брала малый атлас мира в синенькой такой обложке, – продолжала Маша. – Он был моим ровесником, в нем можно найти ГДР и Коми АССР. Сначала прикалывало, что все страны разного цвета, со временем доставляли названия многих населенных пунктов. Я могла провести с этим атласом целый день на радость окружающим взрослым. А вот вчера меня пробило на дикую ностальгию по всему этому. Только если в девяносто пятом были макароны и толстая книжка, то вчера – пицца и Интернет с Гуглом и Яндекс-картами. И ничего так получилось, особенно учитывая, что в книжке не было снимков со спутников и возможности менять масштаб. Пожалуй, стоит так отдыхать почаще.

Наконец мы приблизились к цели нашего пути. Я был в этом районе несколько лет назад, и тогда всё вокруг казалось чудом – тихий поселок старинных дач в черте мегаполиса… Сейчас же я плохо узнавал знакомые места. Дома прошлых веков оказались почти впритык к элитным новостройкам. Какие-то новые кирпичные заборы, соседство скороспелых особняков. Рядом – многоэтажки. Время, деньги и грязь скрутились в одном месте. Мы шли аккуратно, стараясь не попасть в лужи, а Маша рассказывала тем временем про свою прописную жилплощадь:

– …скажешь тоже, на Кондратьевском! Соседи в доме живут нервозные, и неадекватные напрочь. Одна бабулька мусор во двор выбрасывает. У нас раньше, много лет назад, мусорный бак прямо во дворе стоял, и если прицелиться – то из окна можно было в помойку попасть огрызком. Потом убрали – вместо двора-помойки разбили красивый  садик с разными цветами, скамеечками, фонариками. Лепота! И тут под окнами вдруг стали скапливаться кучки мусора. Коробочки от яблочного сока – маленькие такие детские, банки от творожков и шкурки бананов. Я-то думала, какие-то наглые детки мусорят. Нифига. Это бабка столетняя по прежней памяти мусор из окна кидала. Кошмар. А как-то раз во дворе мой знакомый машину красил – там под фарой у него пятно формата а-пять – вот он его и закрашивал. Так женщина одна из окна высунулась и как давай орать на весь двор непотребными словами, что тот её травит и пусть убирается отсюда. Не, ну можно же было подойти так, спокойно сказать ему, а не показывать свою истеричность всему дому. Типа такая она смелая и отважная. А ещё Петербург, культурная столица, центр города почти.

– Может, именно потому, что центр? – поддержал я. – Экология плохая, биоэнергентика нарушена, заводы кругом разные, «Кресты» недалеко, ещё что-нибудь там. Вот все и нервничают.

– А точно, нервничают! Ещё помню, во дворе как-то общий сбор был. Там ребёнок чей-то что-то такое натворил. Не знаю, что. Так у одной женщины возникла жутчайшая истерика, причем такая мощная, что во всех уголках квартиры вопли были слышны, даже в сортире: слов не разобрать – одни только вопли… Всё, прибыли!