Текст книги "Альфа Эридана(сб. из периодики)"

Автор книги: Александр Колпаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Удар гонга пронизал его, точно электрический ток. Он нервно обернулся к пульту: это ещё раз автоматически включился робот, повышающий напряжение антитяготения. На экране памятной машины плыли уже последние записи научных сообщений и заметок, сделанных Варёном перед самым стартом «Паллады», как об этом говорили значки на полях. Вот он наткнулся на информацию Высшего Совета по освоению космоса. Сухие строчки записи сразу разрубили весь узел загадок и неясностей.

«Звезда Цвикки, – писал Варен, – это закончивший свой жизненный путь сверхкарлик, невидимый в пространстве… сила тяготения немногим меньше, чем у звёзд, останавливающих лучеиспускание. Сообщение о потухшем сверхкарлике получено из Совета за два часа до отлёта… Однако нас эта звезда не интересует, так как лежит в стороне, в четырёх парсеках по Направлению к южному полюсу Галактики. Её координаты…» Сверившись по звёздной карте курсографа и отметив кружочком местоположение страшного потухшего светила, Руссов упал в кресло. Глаза его расширились от ужаса и отчаяния… Он понял, что неточно проложил маршрут, нацелив корабль не на Солнце, а чуть в сторону. Он мучительно вспоминал, где, на каком этапе программирования мог допустить ошибку, но вскоре отказался от этой затеи, сознавая, что для обнаружения ошибки необходимо заново проверять все расчёты и вычисления. На это уйдёт целый год. Теперь собственное положение открылось ему во всей своей пугающей простоте: не к Солнцу мчится «Паллада», а прямо, в инертный океан гравитации, выплыть из которого никому ещё не удавалось…

Однако его отчаяние длилось не больше минуты, ибо надо было действовать. И он знал теперь, что делать. Бороться до последнего эрга энергии, до последнего грамма топливу в корабле! И странное дело: когда он принял решение, он почувствовал облегчение. Не было ни страха, ни растерянности.

Только холодное мужество борца, идущего на гибель. Твёрдой рукой он взялся за аварийные рычаги.

Скорость «Паллады» между тем упала настолько, что можно было сделать поворот на несколько румбов, не рискуя разрушить корабль. Он посмотрел на шкалы указателей расхода энергии и включил радиоквантовые генераторы на восемь десятых полного режима генерации. Одновременно с этим тангенциальные двигатели, работая на пределе, повернули корабль на тридцать градусов к востоку. Содрогаясь и вибрируя, «Паллада» начала титаническую борьбу с косной силой тяготения…

Двести сорок два часа, ни на секунду не утихая, двигатели извергали в пространство биллионы киловатт энергии, но скорость корабля продолжала медленно падать. Это могло означать лишь одно: сверхкарлик Цвикки прочно держал жертву в своих объятиях. Словно миллиарды чудовищных по силе рук медленно, но уверенно увлекали корабль в пучины безмолвия и мрака – туда, где материя, побеждённая энтропией, обрекла себя на бездействие в течение длинного ряда галактических веков. Гравиметр давно умолк в тщетной попытке зарегистрировать силу тяготения, которая в десятки раз превосходила всё, что предусматривали конструкторы.

Руссов не отходил от пульта; он оглох от воя приборов, ослеп от непрерывного мигания лампочек и индикаторов; он метался у пульта, то и дело отключая роботы и автоматы, по сигналам неведомых приборов приводящие в действие те или иные системы корабля. Сейчас требовалось только одно: ни на секунду не ослаблять энергетический вихрь, удерживающий «Палладу» на краю гравитационной бездны.

Лишённый отдыха, Руссов почернел и осунулся, ему некогда было как следует поесть; он торопливо проглатывал то, что удавалось найти в ящичке пилота; он боялся заснуть более чем на два-три часа.

К исходу двенадцатых суток он настолько ослабел, что почти равнодушно воспринял сообщение расходомера топлива о том, что в корабле осталось всего сорок процентов первоначального запаса энергии.

«Когда стрелка покажет ноль процентов, я, наконец, отдохну…» – вяло подумал Руссов. Его охватило тупое безразличие отчаяния, он страшно устал и почти с радостью прислушивался к коварному голосу энтропии: она звала его в мрачные океаны вечного небытия. Он закрыл глаза и бессильно сидел в кресле пилота, опустив руки. В таком положении он оставался долгие минуты, пока корабль изнемогал в борьбе с притяжением сверхкарлика.

Но вот где-то в глубине памяти возникло видение: «спящие» в анабиозе товарищи, которые ждут от него помощи; яркие картины родной Земли, деятельной и счастливой жизни людей, тружеников и его братьев. Они продолжают бесконечно совершенствовать Царство Свободы, скачок в которое начали совершать ещё в дни его далёкой юности, в дни, когда «Циолковский» уходил к Альфе Центавра. Он почти наяву увидел Светлану, услышал её грудной голос.

Руссов с усилием поднял отяжелевшую голову.

«Надо бороться до конца… до последнего эрга», – прошептал он, включая главный двигатель на полную мощность и стараясь не смотреть на шкалы расходомеров топлива.

Счётчик Времени равнодушно отбил ещё двадцать восемь часов собственного времени ракеты.

Оставалось тридцать пять процентов энергии… двадцать шесть… «Паллада», содрогаясь, раскачивалась в чёрном пространстве. На экранах обзора бесстрастно полыхали какие-то причудливые сияния. Он понял, что это означает: пространство, смятое чудовищным тяготением сверхкарлика, почти замыкалось само в себе, неузнаваемо искажая ход лучей света от далёких светил: звёзды с холодным равнодушием взирали на песчинку, барахтавшуюся в могучих объятиях космоса. Одиннадцать процентов от исходного запаса топлива!… Внезапно он заметил, что стрелка указателя скорости корабля стоит на месте! Это могло означать только одно: реактивная тяга «Паллады», в течение четырнадцати суток израсходовавшей три четверти своих гигантских энергетических запасов, уравновесила, наконец, невообразимое тяготение звезды Цвикки, которая так и не показала свой страшный лик на экранах обзора.

Корабль мучительно вибрировал в гибельном равновесии. Его двигатели не могли ни на грамм увеличить силу своей тяги – они давно уже работали на опасном пределе, а сверхкарлик уже не мог ничего прибавить к силе порождённого им колосса гравитации. Руссов в отчаянии посмотрел на белый диск регулятора мощности радиоквантовой генерации: он был выведен до отказа. Сознание неотвратимости скорой гибели астролёта исторгло у Руссова крик ярости и бессилия. Он уже ни на что не надеялся, даже на чудо. И вдруг пришла робкая мысль: «Стартовые двигатели!… Два миллиона тонн дополнительной тяги!» Руссов рванул диски включения стартовых двигателей, ясно сознавая, что, расходуя стартовое, а, следовательно, и посадочное топливо, лишается возможности посадить впоследствии корабль на Землю или другую планету солнечной системы…

Короткий гром стартовых двигателей прозвучал, как песня побеждающего разума. Стрелка указателя скорости сразу ожила, затрепетала и лениво поползла вправо. Три часа гремела эта песня и умолкла: кончилось ядерно-водородное топливо. По лицу Руссова текли слёзы радости: он знал, что победа осталась за ним, – сверхкарлик разжал, наконец, свои объятия. Пронзительный вой проснувшегося гравиметра показался ему небесной музыкой.

По мере того как «Паллада» всё дальше уходила от сверхкарлика, этот вой постепенно сменялся басистым урчанием; потом звук стал повышаться, в нём появились музыкальные тона – и вот уже снова полилась убаюкивающая песня – сказка свободного пространства!…

Руссов выключил главные двигатели, переводя корабль на инерциальный полёт. У него ещё хватило сил подняться и дойти до дверей анабиозной каюты.

Он хотел сказать «спящим» товарищам, что они спасены во второй раз, но упал на пороге, погрузившись в непробудный сон смертельно уставшего человека… Однако, проснувшись много часов спустя, он всё-таки вошёл. Подобные гигантским вытянутым грушам, голубые корпуса ванн встретили его мягким сиянием прозрачных стен, торжественной тишиной сладкого забытья. Он долго всматривался в лцца друзей и беззвучно плакал. В этих слезах было всё: и радость спасения, и надежда ещё увидеть товарищей живыми, и сознание непреходящей радости бытия, когда сердце бьётся в унисон с сердцами всех людей. Ему показалось, что лицо Светланы, которое туманно рисовалось в недрах мерцающей жидкости, вдруг ожило в улыбке, а губы невнятно произнесли слова одобрения и привета…

Координаты звезды Цвикки, которые он узнал столь дорогой ценой, помогли ему с абсолютной точностью нацелить «Палладу» на солнечную систему.

Это было теперь так просто: перо автомата вычертило на курсовой карте уже две стороны треугольника, в вершинах которого лежали Солнце, Альфа Эридана и звезда Цвикки. Ему осталось лишь соединить прямой линией точку на карте, обозначавшую местоположение сверхкарлика, с условным знаком Земли, – он замкнул, таким образом, геодезическую мировую линию движения «Паллады» в пространстве. Уточнение и исправление программы заняло не более пяти дней.

…Израсходовав ровно половину оставшегося одиннадцатипроцентното запаса внутринуклонной энергии, Руссов разогнал «Палладу» до скорости равной – увы! – лишь восьми тысячам километров в секунду: больше тратить топливо было нельзя, ибо нечем было бы погасить достигнутую скорость при подходе к солнечной системе. Огромное нервное и физическое напряжение последних недель не прошло для него даром: он был близок к полной прострации и желал только одного – покоя. Покоя и отдыха, небытия и забвения! Поэтому Руссов почти равнодушно воспринял эти две цифры – «девять» и «восемь тысяч». Девять парсеков, которые нужно было пройти до Солнца, и 8 тысяч километров в секунду – скорость, с которой вынуждена теперь ползти «Паллада», не имея топлива для дальнейшего разгона… Не страшило его и то, что в результате столь малой скорости между кораблём и Солнцем пролегло теперь шестьсот лет пути. «Анабиоз… отдых… забвение», – шептал он, как в бреду, настраивая реле времени одной из пустующих анабиозных ванн. Но всё же, прежде чем погрузиться в анабиоз, он гигантским усилием воли заставил себя тщательно проверить показания всех приборов управления, прослушать стройную симфонию, которую они разыгрывали в честь победы над космосом, и заложить в управляющее устройство сверхмощного радиопередатчика короткую программу, которая спустя шестьсот лет оживёт в его сигналах: радиопередатчик будет монотонно слать в эфир позывные «Паллады» и слова, исполненные великой простоты: «Я – „Паллада“… Шестьсот лет иду по инерции… Могу затормозиться только до планетарной скорости… Для посадки нет топлива… на борту – мёртвый экипаж».

***

«Паллада» достигла солнечной системы через 594 года после того, как Руссов лёг в анабиоз. Он не слышал и не мог слышать, как роботы, повинуясь заложенной им программе, в последний раз включили квантовые генераторы, как мощно запели магнитные поля, направляя поток радиоквантов, как затем умолкли двигатели, израсходовав последний киловатт энергии, но, погасив скорость корабля до пятидесяти километров в секунду, «Паллада» вторглась в окрестности Плутона, посылая в пространство крик отчаяния: «Я – „Паллада“… Спасите нас, люди Земли!…» Руссов ошибся ровно на пять лет при настройке реле времени, которое должно было «разбудить» его при подлёте к солнечной системе. Поэтому он не мог видеть картину собственного спасения. Радиоголос «Паллады» был услышан и расшифрован станцией межзвёздных кораблей на Титане… Два гигантских спасательных звездолёта настигли мёртвую «Палладу» в тот момент, когда она, пройдя по инерции всю солнечную систему, готовилась опятьтеперь уже навсегда – кануть в космос. Уравняв свои скорости с её скоростью, корабли заключили её в могучие объятия соединительных ферм, а затем бережно понесли на Титан.

…Когда Руссов очнулся, он долго не мог понять, где находится. Он лежал в комнате с прозрачными стенами, сквозь которые чётко рисовался огромный диск Сатурна, висевший в густой синеве неба Титана. Участливые лица склонившихся над ним людей вызвали на его лице слабую улыбку и слёзы радости. Внезапно он приподнялся и с надеждой в голосе спросил:

– Они… уже живы?…

Врач в белоснежной одежде наклонил голову:

– Они будут жить… Ты скоро увидишь своих товарищей. Не волнуйся, отдыхай… ты очень слаб.

Тогда Руссов облегчённо вздохнул. На его бледном, изнурённом лице заиграла счастливая улыбка.

журнал Знание – сила, 1959, N10

ГОЛУБАЯ ЦЕФЕИДА

Андрей Чешенко упорно смотрел на снеговые вершины хребта Черского, облитые розовым светом заходящего солнца. Таня тихо подошла к нему и беспокойно заглянула в глаза:

– Ты чем-то озабочен?

Андрей хмуро и как-то виновато улыбнулся.

– Сегодня я был в Секторе Межзвездных Проблем. Астронавты Южноамериканского Космоцентра рассказывали поразительные вещи… Они только что вернулись из путешествия к планетам Голубой Цефеиды. Туда снаряжается новая экспедиция…

Он внезапно умолк и быстро отошел к окну. Перед ним расстилался Северо-Восточный Космоцентр. С наступлением ночи город утонул в сиянии огней; разноцветный свет дрожащими волнами стекал с колоссальных конструкций эстакады.

– Когда… состоится вылет?…

От волнения и нахлынувшего предчувствия у Татьяны стеснило дыхание.

– Через три месяца, – глухо ответил Андрей и опустил голову. Потом добавил: – Мне поручено возглавить экспедицию…

Таня порывисто отвернулась к окну, до боли закусила губы. Не потому, что предстоящая разлука обрекала ее на одиночество, нет! Ведь за стенами Дворца Семьи, где они жили, раскинулась великая родина человечества, Земля-сад, Всемирное Братство Свободных Тружеников, где каждый ищущий обретал радость, дружбу, утешение, понимание. Люди пятого тысячелетия Эры Октября неизмеримо высоко (поднялись по лестнице бесконечного совершенствования, научились понимать сердце человека, друга и товарища по труду; они крепко держали в руках знамя всеобщего счастья и дружбы. Нет, она не чувствовала бы себя одинокой в Новом Светлом Мире.

И все же… ее пугал космос со своим беспредельным коварством. Кроме того, ей хотелось немного простого земного счастья. Всего два года прошло с тех пор, как Андрей вернулся из последней экспедиции. И вот опять его неугомонная душа стремится в космос. Сна искоса взглянула на задумавшегося Андрея.

“Останься! Не уходи!…” Эти слова рвались из сердца Татьяны, но она молчала. Гордый разум женщины нового мира напоминал ей о долге подруги астронавта перед человечеством, о том, что нельзя расслаблять волю друга, которая должна быть так же несгибаема в борьбе с грозными силами космоса, как был несгибаем дух великих борцов за Светлый Мир в прошлой истории людей.

И, пересилив себя, с ласковой улыбкой, открытым взглядом и глухой болью в сердце она промолвила:

– Я понимаю… и горжусь тобой, Андрей. Знаю, что это важно и необходимо., буду ждать тебя…

Андрей долго смотрел ей в глаза, но Татьяна громадным усилием воли выдержала и это испытание.

Накануне отлета они провели несколько утренних часов в Парке Астронавтов. Обнявшись, они стояли на той самой площадке у вершины горы, на которой стоял Андрей двести лет тому назад, незадолго до путешествия к звезде Гамма Кассиопеи… Как и тогда, величественно молчали горы: для них эти два века, уложившиеся для Андрея и его друзей в три года “собственного времени” звездолета, были подобны легкому дуновению ветерка с просторов Океана Времени. И Космоцентр все так же лежал внизу, в долине, знакомый и незнакомый, более прекрасный, но все такой же родной. Он еще выше поднялся по склонам гор, дальше шагнул вниз по долине. Колоссальная эстакада по-прежнему стремилась к вершине ближайшего пика. Но эстакада изменила свой облик: тяжелые километровые опоры исчезли, уступив место тончайшим колоннам из мезовещества; они были незаметны на расстоянии, и Андрею казалось, что эстакада, с -которой через несколько часов взлетит “Россия”, реет в воздухе, точно птица. На миг в его сердце шевельнулась смутная тревога. Ему захотелось спуститься вниз, где приветливо шелестели сады, кольцом обступившие Дворец Семьи. Мир Земли был так прекрасен!…

Внезапно у него возникло беспричинное чувство утраты: сердце стукнуло, прошептало: “Останься… На этот раз ты не вернешься на Землю”. Но разум успокоил его: “Не верь!” Андрей крепче обнял Татьяну. В его голосе звучала скрытая грусть, когда он выразил сожаление, что у них нет детей.

Татьяна приоткрыла рот, но вовремя сдержалась: она чуть не призналась, что его желание осуществится– у них будет сын (так сказал ей контрольный биоробот во Дворце Молодых Матерей)…

Их фигуры резко выделялись на фоне сверкающего в лучах утреннего солнца неба. Казалось, это была живая скульптурная группа, олицетворяющая жизнь, дружбу, любовь…

Наступила минута расставания. Родные и близкие членов экипажа “России” стали покидать овальную “летающую платформу”, которая должна была вознести астронавтов на полотно эстакады, к люку корабля.

Не раздалось ни одного стона, никто из отлетающих не проронил слезы. Жены, матери, отцы, братья и сестры космонавтов медленно отступали за барьер; взмахи разноцветных платков, улыбки или гордое спокойствие на лицах, пальцы, сжатые над головой в дружеском рукопожатии… Оркестры приглушенно играли симфонию “Радость Познания” – гимн Покорителей космоса. Величайшей бестактностью людей Нового Мира было бы нарушить душевное спокойствие уходящих в космос жестами горестного прощания, гримасой плача, звуками рыданий. Кроме того, наиболее близкие астронавтам люди – жены, матери, отцы – могли, по недавно введенному в действие закону Тружеников Земли, погрузиться в чудесное анабиозное небытие, чтобы встретить своих сынов и братьев в далеком будущем. Взоры провожающих время от времени останавливались на сфероиде Мавзолея Ожидания, как называли в Космоцентре анабиозную усыпальницу, выстроенную в центре города. Жены астронавтов, если они еще не имели детей, “усыплялись” в Мавзолее Ожидания, где сотни лет пролетали для них, как мгновение, пока мужья не возвращались и не “пробуждали” их.

Татьяна наконец высвободила свои пальцы из рук Андрея. Она была бледна, но улыбалась.

– …Я буду ждать твоего возвращения в Мавзолее. И первым, что я хочу увидеть через несколько веков, будет твое лицо… Ведь иначе не может быть? Ведь так? Неужели возможно иное?

– Все может быть… Но об этом не думай…

Они молча, с немым вопросом в глазах смотрели друг на друга.

– Ты прав, – чуть слышно сказала Татьяна, – ты прав… Иди!

Андрей сделал шаг к ней, протянул руки. Татьяна отступила, на ее бледном улыбающемся лице отразилась внутренняя борьба.

– Иди… – прошептала она, задыхаясь. – До свидания в грядущих веках!

Она еще раз судорожно сжала его руки.

Андрей хотел что-то сказать, но лишь решительно взмахнул рукой. У него не хватало слов.

Председатель Высшего Совета по освоению космоса – молодой человек с сократовским лбом – обнял и трижды поцеловал Андрея. Он не пошевельнулся, не проронил ни слова, пока “летающая платформа” плавно и очень медленно поднимала их на двухсотметровую высоту. Внизу плескался океан восторженных криков и приветствий. Неистовствовали оркестры. На вершинах окрестных гор громоподобно ухнули звуковые “пушки”. Тридцать восемь раз – по числу отлетающих космонавтов! Это был традиционный салют в честь уходящих к звездам.

Андрей неотступно смотрел на Татьяну, оставшуюся внизу. Ее фигура в голубом платье уменьшалась с каждой секундой.

Татьяна теперь уже не сдерживалась. Крупные слезы текли по ее лицу, в то время как глаза жадно следили за фигурами космонавтов, исчезающих в черном зеве люка корабля. Прежде чем войти в звездолет, Андрей помахал ей рукой. Возможно, это был и не он: Татьяна не могла рассмотреть лица космонавтов, а костюмы на всех были одинаковые. Приглушенный звон закрывшегося люка больно отозвался в ее сердце.

Трижды прогудел сигнальный робот, установленный на шпиле Стартовой Башни. Без единого звука, даже без шороха огромный, длиной около двух километров, звездолет медленно заскользил то эстакаде. Ни один квант света не оторвался от параболоидного зеркала “России”. Таня не удивилась этому: она знала о великом достижении техники пятого тысячелетия – умении “высверливать” в гравитационном поле Земли туннели свободного пространства; по такому туннелю, на создание которого расходовались биллионы киловатт энергии, вырабатываемой северо-восточной группой термоядерных электростанций, “Россия”, словно шар с водородом, поднимется на высоту десяти земных радиусов, потом на ионных двигателях за шесть суток дойдет до орбиты Плутона и, наконец, уж там включит генераторы микроэнергии, реактивная тяга которых в несколько недель разгонит звездолет до скорости в двенадцать девяток после нуля, то есть до чудовищной скорости, всего лишь на три миллиметра в секунду меньше скорости света.

Она тщетно всматривалась в вершину пика – туда, где в сиянии неба почти растворялась выходная арка эстакады. Она не могла понять, прошел ли звездолет арку или еще движется где-то между серединой горы и ее вершиной. Бесшумный старт корабля– сбивал ее с толку. Наконец ей на 1миг показалось, что по небу прочертилась темная линия, точно след гигантского карандаша. Вероятно, то был звездолет.

Чешенко вошел в Централь Управления, протирая засланные глаза.

– Сколько времени мы уже в полете? – обратился он к Варену, второму пилоту “России”.

Бронзовый атлет, вечно (Мурлыкавший себе под нос песенку, взглянул на экран Счетчика относительного времени, пощелкал ручным интегратором:

– Два месяца в собственном времени звездолета, или сто двенадцать лет то часам Земли. Корабль прошел тридцать четыре шарсека пути… До Голубой Цефеиды осталось всего пять световых лет, которые мы покроем за полтора дня,

Андрей взглянул на голубую звезду; она ярко горела в правом квадранте экрана астротелевизора… Он знал, что вокруг этой долгопериодической Цефеиды обращаются двенадцать больших и сотни малых планет. И среди них – чудо, о котором рассказали в Совете звездолетчики Южноамериканского Космоцентра; они отправились в экспедицию к Голубой Цефеиде в конце четвертого тысячелетия, а возвратились в Коомоцентр спустя двести лет после старта. По заданию Академии Всеобщего Мезополя они изучали там пространство: дело в том, что приемники излучений, установленные Академией на Плутоне, отметили присутствие около Цефеиды больших скоплений праматерии. Той самой таинственной субстанции, из которой рождаются все частицы и поля, кванты тяготения и света, атомы пространства-времени, Праматерия!… При этом слове бледнели от волнения все физики. Над разгадкой природы праматерии напряженно трудились великие умы всех эпох – Ганета, Самойлов, Конст…

– К сожалению, южноамериканские звездолетчики не смогли выяснить причину образования этих скоплений, – вслух оказал он.

– Но что же все-таки они видели там? – поинтересовался Варен. Он не был на памятном заседании Совета, когда докладывали южноамериканцы.

– Почти что ничего… Какие-то туманные, причудливые сооружения вокруг шестой от звезды планеты. Эти сооружения на мгновение вырисовывались перед ними из плотного фиолетового облака. Когда они хотели приблизиться к сооружениям, у них с катастрофической быстротой стали исчезать запасы микроэнергии. Потом их отбросило к двенадцатой планете. Они предприняли еще одну попытку достичь загадочных сооружений, едва не лишились всех запасов топлива и… возвратились к Солнцу.

– Странные, непонятные явления… – помолчав, продолжал Андрей. – Послушаем-ка Ибаньеса.

Варен вызвал из салона физика Ибаньеса, коренастого, широкоплечего брюнета с серо-голубыми глазами. Это был один из участников предыдущей экспедиции к Голубой Цефеиде.

Андрей спросил его, что он знает о природе загадочных сооружений.

– Мы долго ломали голову… – Ибаньес на мгновение задумался. – Но не могли прийти к определенному выводу. Слишком все это было нереально… Может быть, нам просто показалось? Но это было грандиозно! – воскликнул он с внезапным воодушевлением. – Представьте себе: непроницаемая фиолетовая материя! Кажется, что весь космос заполнен ею. Бесконечной чередой набегают ослепительные зеленые волны. Потом картина неожиданно меняется, фиолетовый покров раздергивается, проступают колоссальные выгнутые к планете конструкции. Сквозь них просвечивает диск планеты, окутанный мерцающими вихрями… И снова фиолетовая завеса. Главный пилот нашего звездолета Амад пытался провести корабль через фиолетовое облако, но нас отбросило в пространство на целый миллипарсек. И неизвестно, куда исчезла половина запасов античастиц!

– Но все же у тебя есть какая-нибудь гипотеза? – продолжал допытываться Андрей. – И какие уроки извлекла из вашей экспедиции Академия Всеобщего Мезополя?

– Я думаю… – с сомнением в голосе начал Ибаньес. – Мне кажется, – продолжал он более уверенно, – что виденные нами сооружения являются энергостанциями, вероятно, их построили разумные существа, возможно, жители шестой планеты. Такого “мнения и Академия; которая предложила для предотвращения утечки микроэнергии создать вокруг “России” мезоэкран. Насколько это будет эффективно, “покажет практика…

– М-да… – задумчиво лроговорил Андрей. – Чрезвычайно скудные сведения. Но мы все-таки должны разгадать тайну этих сооружений!

Прошли восьмую внешнюю планету, – сообщил Андрею астроном Жемайт, оторвавшись от экрана стереотелескопа. – Следующая планета, – он указал на оранжевую звездочку в левом углу экрана, – по сообщению “Скандия” (он имел в виду звездолет Амада), имеет атмосферу, близкую по составу к земной. Может быть, там есть растительная жизнь, животные…

– Вот как! – удовлетворенно откликнулся Варен. – Тогда в случае необходимости мы можем совершить здесь посадку. Уточни координаты планеты.

“Россия” оставила в стороне Оранжевую Планету, как окрестил ее астроном, и на минимальной скорости приближалась к Цефеиде.

– Цефеида начинает разгораться! – воскликнул Жемайт.

Голубоватый диск звезды увеличивался в размерах. Еще час тому назад Цефеида была ярко-белой, а теперь все голубела и голубела, оправдывая свое название. Призрачные тени лежали на лицах космонавтов, на приборах, на стенах салона. Спектрограф показал, что в максимуме блеска звезда стала “горячее” на тысячу градусов.

Жмурясь от сияния, отбрасываемого экранами, Андрей включил преобразователи излучений, и сразу ослепительный свет экранов померк, приобрел спокойные, желтоватые тона.

Вдруг экраны заволокло дымкой.

– Фиолетовая материя! – воскликнул Ибаньес. Он беспокойно оглянулся на Чешенко и Варена, которые молча наблюдали за эволюциями корабля. – До шестой планеты осталось два “миллиона километров. Отсюда мы начинали вторую попытку пробиться к планете…

Андрей шагнул к пульту и быстрым движением руки повернул большой черный круг в центре табло. Погасли экраны, зато как будто растаяла толща корпуса звездолета впереди пульта. Астронавты оказались как бы на краю обрыва: перед ними распахнулась необъятная ширь космоса. Звезды по границам сферы обзора светили холодным, немерцающим светом. Прямо же по курсу корабля горела Цефеида, раскинув необъятные крылья своей короны; в ее сиянии совершенно потонули звезды центральной части обзора.

Внезапно Цефеида стала тускнеть, гаснуть и наконец скрылась в облаках фиолетового тумана.

Андрей напряженно подался вперед. Фиолетовая материя заволокла, казалось, все (пространство, поглотила все звезды, ближние и дальние. Звездолет, вероятно, вплотную подошел к окраине фиолетового облака.

– Пора включать генераторы защитного мезополя, – напомнил Ибаньес. – Может быть, мезоэкран действительно предотвратит утечку микроэнергии? А вообще я советовал бы повернуть на девяносто градусов вправо и попытаться исследовать облако, двигаясь вокруг него по эллипсу.

– Нет, это не годится, – хмуро возразил Андрей. – Так мы ничего не узнаем…

– Я вижу сооружение! – крикнул вдруг Варен. – Смотрите, вон в тех разрывах!

Плотная лиловая завеса распалась во многих местах. Образовалось как бы окно диаметром в тысячу километров. На заднем плане “окна” сквозь тончайшую сиреневую дымку обрисовалась часть громадного диска планеты. Диск излучал странный жертвенно-зеленый свет. А на его фоне четко выделялись гигантские параболоиды, цилиндры тысячекилометровой длины, отражательные зеркала-спутники, двухполостные гиперболоиды; конструкции густо усеивали пространство; казалось, что на планету наброшена частая сеть, узлами которой являлись похожие на огромные сердца кардиоиды, сильно выгнутые к планете. Время от времени по сооружениям пробегали мерцающие вихри.

– Поразительно!… – прошептал Варен. – Но кто бы мог создать все это?

“Окно” продолжало стремительно расширяться. Открывалась все более грандиозная панорама неведомых космических сооружений. На переднем плане виднелось огромное кольцо параболоидов, сцепленных по кругу. Вдруг в глаза космонавтам ударил яркий сиреневый свет. Кольцо параболоидов выбросило столб голубовато-фиолетового излучения. Исполинский столб неведомой материи или энергии вонзился в черноту космоса, куда-то северо-восточнее Цефеиды. Одновременно коротко прогудел сторожевой робот (он следил за расходом микроэнергии). Тревожно запели сотни приборов, точно жалуясь “а неприятные внешние воздействия. На миг сам собой включился генератор микроэнергии и тут же смолк, захлебнувшись от перенапряжения. Космонавты еще не пришли в себя от изумления, как вдруг звездолет сильно качнуло, он заметно ускорил движение, хотя двигатели молчали. Падая, Варен увлек за собою Андрея; Жемайт вцепился в пульт, Ибаньес почти повис на руках, держась за плечи сторожевого робота.

– Та же история! – выкрикнул он, обратив к Андрею красное от напряжения лицо. – Срочно уходи из зоны! Видишь?… – Он кивнул головой на овальную шкалу, вмонтированную в диск сторожевого робота. – Потеряно десять процентов энергии! Но все-таки мезоэкран помогает! Тогда у нас сразу улетела “половина античастиц!

– По местам! – скомандовал Андрей. Его глаза расширились. Он с глубоким интересом смотрел на исполинский столб энергии. – Варен! включи вихревую защиту.

– Ты что задумал? – тревожно спросил Варен, прикрывая глаза от слепящего света.

– Должны же мы, в конце концов, разгадать эту загадку… – пробормотал Андрей.

– Это опасно! – предостерег его Ибаньес.

– В космосе всегда опасно! – возразил Андрей. – Заложи-ка лучше команду роботу пусковой ядерной лампы.

Ибаньес пожал плечами, как будто говоря: “Я не отвечаю за последствия”. Андрей на миг включил экраны внутренней связи: во всех отсеках и постах звездолета он видел космонавтов, застывших в напряженных позах. Варен тронул его за плечо: