Текст книги "Альфа Эридана(сб. из периодики)"

Автор книги: Александр Колпаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

ЗА ОРБИТОЙ ПЛУТОНА

“Регер” больше не отзывался…

Это означало, что он достиг границ Солнечной системы. Последняя радиограмма с корабля, принятая станцией на Марсе, была датирована 2211 годом. Она не содержала ничего такого, что позволяло бы сделать вывод о катастрофе.

Теперь на календаре стоял год 2213-й. Для экипажа это было годом возвращения на Землю. Но “Регер” уже существовал в виде обломков.

Их было девять.

Они лежали в инерционных креслах. Головы покоились на высоких спинках. Через несколько мгновений должен был заработать двигатель.

Чадвик посмотрел на Людмилу. Большие серые глаза ее были широко раскрыты, и взгляд, полный ожидания, был устремлен на светящийся экран. Там исчезла мерцающая лента Млечного пути, которая вот уже два года, не меняясь в размерах, плыла им навстречу. Звездный мир пришел в движение. Все новые и новые лучистые искорки появлялись в нижней части экрана, взмывая вверх и удаляясь. В полете “Регер” повернулся кормой вперед.

Они достигли орбиты Плутона. Так далеко никто еще не залетал. Программа была завершена, можно возвращаться.

– Солнце!…

– Где?

– Вот оно!

В полукружиях кресел приподнялись головы.

Только Чадвик остался недвижим: он смотрел на Людмилу Ее серые глаза радостно поблескивали, по лицу блуждала улыбка. Она повернула голову и сказала:

– Погляди же туда.

Чадвик вздохнул.

Посередине экрана, занимавшего почти всю лицевую часть рубки, находилось Солнце. Его диск был крошечным, но испускал яркий бело-желтый свет.

Исследовательский корабль все еще двигался по инерции, кормой вперед. Сейчас должно начаться торможение. Вот прозвучал предостерегающий сигнал пилотрона-автопилота. Минутой позже стало трудно дышать, тяжесть парализовала космонавтов.

– Ноль, – с трудом выговорил Мезор, командир корабля.

Тормозящий поток двигателя остановил движение “Регера”. На несколько секунд он неподвижно повис в пространстве. Затем с плавно нарастающей скоростью устремился к Солнцу. Давление, которое все еще ощущалось, резко ослабло. Мезор разрешил оставить кресла. Каждый бросил последний испытующий взгляд на приборы в своем секторе пульта. Откинулись быстрозатворные замки поясов. Космонавты поднялись из кресел. В рулевой рубке стало шумно.

Лишь Чадвик продолжал сидеть в кресле. Его задумчивый взгляд скользил поверх смотрового экрана, задерживаясь на буквах над ним – названии корабля. Буквы были начищены до блеска. В его ушах звучали голоса товарищей, и он думал: “Я тоже радуюсь возвращению, Людмила… Что ждет нас обоих на Земле?” Гудящий бас Бео легко перекрыл остальные голоса. Огромный, широкоплечий, он раскинул руки в стороны и обнял одновременно бортового врача Анну и Акатля, математика.

– Земля! Земля! – то и дело восклицал он. “Планета малая и чудная притом”, – пропел он шуточное изречение космонавтов.

– Мы могли бы повернуть к Земле на два месяца раньше, – услышал Чадвик зычный голос Гиада, ядерного физика. Было заметно, что Гиада раздражало хорошее настроение товарищей. “Глупо вести себя так при виде солнечного кружочка, – думал он. – Словно завтра утром предстоит ступить на родную планету. До Земли еще годы и годы полета”. Его худая фигура сновала среди космонавтов, а взгляд ощупывал всех в поисках поддержки. – Намного раньше вернулись бы мы домой.

Указательный палец Гиада был поднят вертикально вверх. Умолк бас Бео. Начальник экспедиции снял руки с плеч Анны и Акатля. Он провел рукой по черной блестящей бороде, задумчиво посмотрел на Гиада. “Он прав”, – подумал Бео. Наши измерения очень важны для фотонных ракет, которые спустя несколько лет отправятся в просторы Галактики.

– Да, да, – прогудел Бео. – Это тяжело…

Он не договорил и махнул рукой. Внезапно раскатисто засмеялся и привлек к себе ученого:

– Гиад, ледяной ты человек! Во время своих опытов у точки абсолютного нуля температур ты, наверное, приобрел суперсвойства!

Все рассмеялись. Даже Чадвик улыбнулся. Гиад давно и упорно исследовал так называемые “суперсвойства” материи при сверхнизких температурах.

– Не омрачай нашу радость, – мягко сказала Гиаду Анна.

Рука Гиада проделала несколько бесцельных движений и беспомощно опустилась. Он нахмурил брови и вышел. Остальные последовали за ним. Вскоре на центральном пункте рулевой рубки водворилась тишина. Людмила и Чадвик остались одни.

– Сейчас определю положение и отправлю радиограмму, – сказала она деловито.

Чадвик встал и медленно приблизился к пульту радара. Пока Людмила проверяла показания автоматического навигатора, Чадвик настроил радиоприборы.

Вдруг он почувствовал, что девушка стоит за его спиной. Чадвик обернулся, вопросительно посмотрел ей в глаза. Людмила склонила голову чуть набок и сказала:

– Как только мы вернемся на Землю… в первый же день я бы хотела долго бродить с тобой по лесу… Представь сосновые стволы, освещенные солнцем, опушку с мягкой травой. Мы хорошо отдохнем.

– Да, – улыбнувшись, промолвил Чадвик. – Сосновые деревья.

Он задумчиво глядел в иллюминатор.

Людмила подошла к приборам, нажала клавишу.

– Говорит исследовательский корабль “Регер”. Координаты: кубическая эклиптика 7189-9032-д. Мы поворачиваем к Земле. Привет!

Прибор, восприняв наговоренный текст, преобразовал его в импульсы и стал излучать в направлении Марса. Людмила подумала, что эта радиограмма будет принята Марсом только через шесть часов.

Она прижала ухо к трубке звукоконтроля, вслушиваясь.

Чадвик тронул ее за плечо:

– Идем! В комнату Этики! Отпразднуем возвращение и помечтаем о доме.

Они пошли, обнявшись, к выходу. В этот момент на пульте прогудел зуммер. Удивление и сомнение смешались на лице Людмилы. Чадвик тоже подумал: “Невозможно… Обусловленное время радиоприема еще не наступило. Радиовызов сейчас – полная неожиданность”.

В два прыжка он достиг пульта. Настроился на прием. Из контрольного динамика раздались тихие, неотчетливые звуки – чересчур тихие, чтобы их можно было разобрать.

Людмила быстро натянула радиошлем. Затаив дыхание, вслушалась.

– Сигналы постепенно становятся громче, – сказала она. – Значит, мы входим в направленный луч. – И сорвала с головы шлем: – Пеленги, – прошептала девушка. – Это пеленги. Неужели поблизости есть еще один корабль? Но откуда?

– Дай-ка мне, – спокойно попросил Чадвик.

Он надел протянутый девушкой радиошлем.

Да, без сомнения, это были пеленговые сигналы, применяемые флотилиями службы космической безопасности – охотниками за астероидами, которые разыскивали метеоритные потоки, ставили на астероидах предупредительные бакены. Но каким образом оказался здесь такой охотник?

Чадвик снял и протянул ей шлем.

Прошло какое-то время.

– Опять короткие пеленги, – сказала Людмила.

Чадвик передал по бортовому радио: “Командир, прошу в центральный пост”.

Мезор пришел быстро. Это был невозмутимый, даже несколько флегматичный гигант. Его ничто не могло застать врасплох, не смутили и эти едва ли объяснимые пеленги. Свои решения Мезор принимал с поистине кибернетической быстротой. Такие же точные и обоснованные, как электронная машина.

– Ответить на пеленги. Дать опознавательный сигнал. Усилить мощность передачи. Установить местонахождение передатчика. – Он покрутил головой, словно воротник был ему слишком тесен, и, понизив голос, сказал: – Пеленгам все же недостает кое-чего. Они неполны.

Людмила сравнила их с первыми. Сигналы явно были громче. На этот раз в цепи знаков некоторые отсутствовали, другие были дополнены. Все выглядело так, будто передающий сигналы не очень хорошо разбирался в системе этих знаков.

Мезор размышлял. Затем он велел Чадвику прощупать радаром пространство вокруг “Регера”. Оказалось, что направленный луч пеленгов от неизвестного передатчика был на удивление широк. “Регер” уже несколько часов пересекал это направленное излучение.

Тогда волнение почувствовали все.

– Если конус радиолуча столь широк, – рассуждал Мезор, – значит, передатчик должен находиться на расстоянии многих световых лет, что, конечно, невероятно. Скорее всего, кто-то следует за “Регером” с направленным лучом по траектории нашего полета. Но в таком случае мы бы достали его радаром. Однако радар ничего не обнаруживает. Все другие измерения и наблюдения тоже безрезультатны. Направление, показанное счетным автоматом, ведет к отдаленному созвездию. Но чтобы сигналы пришли оттуда? Сомнительно. Каким образом могли узнать земные радиосигналы, возможно, живущие там существа?

Экипаж терялся в догадках.

Акатль, математик, все время обсчитывал угловые показатели, пытаясь определить действительное местонахождение передатчика. Не результаты становились все непонятнее.

Чадвик несколько усовершенствовал кибернетику радиоавтоматов и с помощью транзисторной системы повысил мощность приема. Этим он облегчил прослушивание Людмилой таинственных волн.

Трофимов забросил свою лабораторию по корпускулярному излучению и ползал снаружи по корпусу “Регера”, укрепляя дополнительные антенны направленного действия.

Мезор рылся в звездном каталоге, потому что все большей популярностью пользовалось мнение об инопланетном источнике сигналов.

Самым несчастным человеком на борту был Канзу, инженер-двигателист. Он нес рулевую вахту – “серые будни космонавтов” – и не мог отвлекаться. К тому же, ядерная реакция в тяговом двигателе стала давать странные скачки, и найти причину этого Канзу не удавалось.

Лишь Гиад не принимал участия в раскрытии тайны сигналов. Правда, услышав о пеленгах, он появился в Централи управления, однако вскоре ушел в лабораторию сверхнизких температур. Временами его тощая фигура мелькала в Централи, он склонялся над чьим-нибудь плечом, ненадолго прислушивался к разговорам, качал головой и снова исчезал, не проронив ни слова. Но в его лаборатории суперисследований чаще, чем когда-либо прежде, гремели вакуумные насосы, жужжали холодильные установки и экспериментальная камера открывала свои двери в космос. Казалось, с тех пор, как Бео в шутку назвал его “ледяным человеком”, Гиад еще больше вгрызался в работу.

Но стоило кому-нибудь из членов экипажа раздраженно высказаться о замкнутом характере Гиада и его безразличии, Анна тотчас заступалась за него. Бео тоже оправдывал Гиада, он предполагал, что их неприступный коллега все-таки займется проблемой загадочных радиосигналов.

Бео оказался прав. Однажды, когда в двигательном реакторе цепная реакция снова стала делать необъяснимые скачки, Гиад находился как раз в Централи управления.

– Чудесно! – сказал он хрипловатым голосом и потер ладони, словно втайне радуясь чему-то. – Чудесно, – повторил он удовлетворенно. И тут же вдруг, поймав неодобрительный взгляд Трофимова, грубо сказал: – Хватит тебе ползать по корпусу! Твое место отныне – в лаборатории. – Он таинственно шепнул Трофимову: – “Дельта-два”.

Это ключевое слово побудило Трофимова тотчас же вскочить и побежать в лабораторию корпускулярного излучения.

– Отлично! – сказал Гиад и торжествующе посмотрел вслед ему. Через несколько часов сигналы заметно ослабели. Людмила предложила прервать обратный полет к Земле и снова отвести корабль в центр направленного радиоконуса. И там ждать, пока можно будет услышать что-нибудь, кроме этих пеленгов.

– Я уверена, что мы натолкнулись на важное явление. Пеленги могут принести нам нечто неожиданное.

Ко всеобщему удивлению, Гиад тоже потребовал вернуться к центру радиолуча.

На этот раз возражал Мезор:

– Мы рискуем попасть в метеоритный шлейф Плутона.

Тем, что “Регер” все же повернул к центру радиоконуса, все были обязаны Акатлю, вычисления которого привели еще к одному поразительному результату. Вследствие того, что корабль долгое время находился на границе конуса, Акатль смог проделать угловые измерения и, обработав их на электронном вычислителе, торжественно сообщил:

– Передатчик находится от нас на удалении в одиннадцать световых лет. Сигналы идут с Эпсилон Эридана!

Вскоре после этого Канзу, Гиад, Анна, Бео и Мезор совещались в комнате Этики.

– Передатчик у них прямо-таки неслыханной мощности, – восхищенно сказал Канзу. – Перекрыть около ста биллионов километров – и такая слышимость!

– А точность посылки луча! – добавила Анна.

– Откуда известно, что там есть люди? – спросил Бео.

– Не такая уж точность, – заявил Гиад. – Они всего лишь коснулись Солнечной системы.

– Возможно, они немного ошиблись в расчетах… – предположила Анна.

– Они сделали это сознательно, – уверенно сказал Мезор. – Своими сигналами они внесли бы путаницу в околоземном пространстве.

– И не только это, – сказал Гиад. – Они хотят установить контакт лишь с теми, кто уже выбрался за пределы Солнечной системы. А до этого мы неинтересны им, попросту недостаточно созрели…

Даже снисходительная Анна уловила неприятный оттенок в словах Гиада.

– Существа с Эпсилон Эридана смотрят на нас, как на своих братьев! – воскликнула она.

Однако Бео поддержал Гиада:

– Наша ступень развития очень важна для них. Ибо, если мы выйдем далеко в космос, расшифруем их радиолуч и будем в состоянии ответить им, они будут уверены, что опаснейшая фаза развития – атомное варварство – нами преодолена. До этого любой контакт – бессмыслен.

– Но почему они посылают нам только эти пеленги? – недовольно заметил Канзу. – Пора уж передать свои приметы-признаки, если они хотят установить контакт.

– Терпение, терпение, – ответил Бео.

– Откуда они узнали наши пеленговые знаки? – спросила Анна. – Или они уже были здесь? Это могло случиться в последнем веке.

– У них не было необходимости бывать здесь, – попытался объяснить Мезор. – Пеленги настолько мощны, что могут быть приняты на большом удалении от Солнечной системы. На Эпсилон Эридана…

В этот момент быстро откатилась в сторону дверь. На пороге стоял Чадвик. Он прерывисто дышал – с отсутствующим лицом, как человек, наблюдавший только что необычайное явление. Он переводил взгляд с одного космонавта на другого, не зная, с чего начать.

– Новые сигналы! – наконец выпалил он. – Мелодичные периоды. Очень нежные…

Они вскочили, побежали в рубку управления. Там, действительно, звучала мелодия – невыразимо своеобразная, едва постижимая разумом.

За пультом сидела, напряженно выпрямившись, Людмила. Не оборачиваясь, она сделала рукой раздраженный жест, требуя тишины. Новые сигналы стали затихать. Скупыми движениями пальцев она отрегулировала настройку. Прием тотчас улучшился.

“Почему она до сих пор не включила электронную запись? – подумал Чадвик. – Иноземные сигналы должны быть записаны”. Он шагнул к пульту и включил прибор.

Несказанно чудесные звуки все еще наполняли рубку. Чадвик увидел, как Бео облокотился на спинку кресла и благоговейно вслушивался. Мезор стоял не шевелясь. Взгляд его был устремлен вдаль. На лице обозначилась высокая сосредоточенность.

Неожиданно Чадвик посмотрел на стрелку, она неумолимо приближалась к предупредительной красной черте. “Перегрелись реакторы!” – хотел он закричать. Но Мезор уже отдавал команды: “Включить двигатели! Вывести корабль из центра радиоконуса!” – Черты его лица заострились.

Людмила повернулась на кресле.

– Нет! – выкрикнула она умоляюще. – Останемся в центре! Иначе потеряем инопланетные сигналы. Прошу!

Мезор не ответил ничего.

Канзу подскочил к пульту управления двигателем. Все сели в кресла, пристегнули ремни.

Канзу осторожно перевел реакторы на новый режим.

В сознании Чадвика теснились таинственные инопланетные звуки. Они словно волнами накатывались на него, загадочные и непонятные. Разве неясно, что они высоко-ритмичны? Или ухо привыкло к их колдовскому звучанию? Чадвику показалось даже, что он различает отдельные группы сигналов.

Вдруг он ощутил странное беспокойство вокруг себя.

Чадвик увидел, что Канзу, стоявший за пультом двигателя, неуверенно поднял плечи. Мезор отстранил его и сам взялся за работу.

Тщетно.

– Двигатель не включается? – загремел бас Бео. Глубокий раскатистый голос его своеобразно контрастировал со стройной мелодичностью чарующих сигналов инопланетян.

Чадвик взглянул на Людмилу. По ее лицу пробегала нервная гримаса. Она упрямо повернулась к своим приборам и тщательно регулировала направленность антенн.

– Двигатель еще не заработал? – спросил теперь уже Гиад. Он схватил руку Трофимова и победно смотрел на него.

– Первый цикл выпал, вероятно, разрыв, – громко сообщил Канзу. – Ядерный распад возрастает сам по себе, даже сейчас, когда реактор отключен!

Инопланетные сигналы с Эпсилон Эридана продолжали истекать из динамика. Чадвику показалось, что его тело стало тяжелее. “Чепуха, – подумал он. – Просто я раздражен”.

– Почему усилилось поле тяготения? – недоумевал Акатль, дежуривший у электронного мозга.

Мезор бросил взгляд, казалось, говоривший: “С ума, что ли, все посходили!” Он пытался выяснить причину неисправности. Озабоченно следил за колебаниями стрелок, регистрировавших атомный пожар в реакторе.

Гиад все еще сжимал руку Трофимова.

– “Дельта-два”, сверхбыстрые частицы, – сказал Трофимов глухо. – Ты был прав, Гиад.

Мезор повернулся со своим креслом.

– Что ты там говоришь? – вскричал он, затем молниеносно выдернул предохранитель и со всей силой толкнул рычаг от себя. Появилась невесомость. Все вцепились во что попало, где сидели или стояли, чтобы не всплыть в воздух.

Стрелка качнулась назад. Командир принудительно погасил реактор гравитации, создававший искусственное поле тяготения.

Гиад поймал на себе укоризненный взгляд Мезора.

– Я уже вычислил это, – сказал Гиад, сузив глаза до маленьких щелочек. – Хаотической цепной реакции не возникло бы.

– М-мда… Возможно, это так. – Космонавты впервые видели Мезора растерянным.

Бео строго взглянул на Гиада:

– Ты не ошибся в своих вычислениях?

– Считал не я, электронный мозг, – ответил Гиад. Его пальцы беспокойно скользили по туго натянутому ремню кресла.

– Но мозг оперирует абсолютно точно лишь с известными ему факторами, не так ли? А ты не знал, что скрывается за этими “дельта-два”, и не мог знать? Ты только подозревал это, Гиад? И расчет, следовательно, носит вероятный характер! – гремел Бео. – Ты ведь не только ученый, Гиад, а прежде – человек!

По длинному сухому телу Гиада прошла судорога. Это был тяжкий упрек. Но и положение, в которое все они попали из-за его скрытности, было весьма опасным.

– Я сделал важное открытие! – с возмущением заговорил Гиад. – В том, что инопланетные сигналы распространяются сверхбыстрыми частицами, я убедился. Я открыл “дельта-два”. И позабочусь о том, чтобы Земля, используя мое открытие, вступила в связь с другими мирами.

– А пока ты позаботился о том, чтобы и мы, и корабль превратились в атомное облако! – отрезал Бео. – И Земля может не узнать об открытии.

Чадвик прислушался. Сверхбыстрые частицы, связь с другими мирами, как сказал Гиад? Значит ли это, что мы в силах осуществить скоростной радиомост? Означает ли это, что проникающая способность “дельта-два” настолько велика, что позволит достичь отдаленнейших звезд? Какие возможности…

Гиад склонился и закрыл лицо руками.

Да, верно, проникающая способность “дельта-два” опасна для кораблей, приводимых в движение энергией атома. Он, Гиад, не имел права скрывать от товарищей свои догадки.

В рубке стало так тихо, что отчетливо слышалось тикание автоматики.

– Сигналы стали еще слабее, едва различимы, – доложила Людмила, поправляя радиошлем.

“Неповторимая, бесценная информация для нас потеряна”, – подумал Чадвик. Он понимал Людмилу. Очевидно, “Регер” вышел из центра луча.

“Пока эти “дельта-два” недостаточно изучены, лучше выйти из сферы их действия”, – решил Мезор.

“Итак, вот в чем причина, – размышлял Бео. Боясь повредить нам, существа с Эпсилон Эридана лишь чуть коснулись радиолучом Солнечной системы. Вот оно что…”

– Мы должны совсем выйти из радиолуча, – потребовал Мезор. – Иначе рискуем еще одним атомным пожаром.

– Но сигналы… – возразил Чадвик.

– Оставим радиоспутник, – предложил Бео.

За радарным пультом Людмила медленно стянула с головы радиошлем.

– Ни одного сигнала больше не улавливается. Все. Очень жаль.

Людмила съежилась в своем кресле. Ее охватила усталость. Чадвик озабоченно поглядел на нее. Такой бледной и похудевшей, с растрепавшимися волосами он никогда еще не видел ее. Почувствовав на себе его взгляд, девушка провела рукой по глазам и выпрямилась.

– Чадвик, ступай в катапультную камеру! – приказал Мезор. – Привари малую разведывательную ракету к стартовой площадке. Она будет нашим аварийным двигателем. А вы, Акатль и Трофимов, тоже пойдете с ним, будете помогать!

Все трое встали. Осторожно подтолкнулись к боковой стенке, чтобы в невесомости не задеть кресло, пульт или стену. Там они надели заранее приготовленные скафандры. С большим трудом им удалось продвигаться вперед – мешала невесомость. Лишь когда были надеты магнитные ботинки, движения космонавтов обрели устойчивость.

Волоча тяжелые ноги, Чадвик приблизился к Людмиле и склонился над ней. Она прижалась к нему, и он почувствовал, что девушка дрожит всем телом.

– Метеоритный шлейф Плутона, – прошептала Людмила и кивком показала на экран радара.

Чадвик испугался. На экране вихрился рой зеленовато-белых искр. Это выглядело так, словно экран был покрыт тонким слоем пыли. Еще никто, кроме их двоих, не заметил этого. Однако, взглянув на показания дальномера, Чадвик успокоился.

– Метеориты идут далеко в стороне, – сказал он тихо.

– Придут другие…

– Но до этого заработает главный двигатель.

Последнее, что увидел Чадвик, закрывая дверь, было светлое пятно ее лица в сумерках рубки и белая рука, поднятая нерешительно.

– Прямо по траверзу метеориты! – доложила она, едва трое оставили рубку. Ей удалось придать своему голосу твердость.

Спустя мгновение пронзительно завыли, предупреждая об опасности, радарные сигнализаторы.

– Немедленно запустить первый цикл тягового реактора! – скомандовал Мезор. – Пойдут Канзу и Бео, – добавил он.

Оба космонавта надели защитные костюмы, обладающие высокой сопротивляемостью радиации. Вскоре, тяжело ступая, они быстро пошли вдоль центрального хода, но в конце коридора остановились перед гладкой стеной. За этой защитной толщей располагались тяговый реактор и установки, дающие поле гравитации и электроэнергию.

Бео нажал кнопку, и перед ними открылась стальная дверь. Они вошли в тесную кабину, из которой далеко к реактору простирались искусственные руки-манипулятор. Сферическое стекло позволяло видеть внутренность всего помещения. Они включили свет. Матово заблестели гигантские цилиндры.

Оба молча и напряженно возились с руками манипулятора. Они еще демонтировали части первого цикла, когда их вызвала рубка управления.

– В каком состоянии работа? – спросил Мезор.

Бео, удивленный торопливостью командира, ответил.

– Можно ли ускорить темп?

Бео и Канзу переглянулись: “Какая-нибудь опасность?”

– Мы и так работаем на пределе сил, – сказал Канзу.

И все же они ускорили демонтаж. “Какая опасность угрожает кораблю? Вероятно, метеоритный шлейф Плутона”, – думал Канзу. Ему, инженеру двигателисту, предстояло найти быстрое решение. Пот, стекая с переносицы, заливал ему уголки глаз.

Бео вздохнул, задумчиво покачал головой. Работа продвигалась слишком медленно.

– В реакторной есть еще аварийный прибор, – сказал Канзу, которому было известно, что этот прибор обслуживался вручную и стоял наготове на случай, если откажет манипулятор. – Тебе придется одному управляться с манипулятором, – добавил он.

– А ты? – спросил Бео.

Спрашивать было излишне. Стало ясно: Канзу хочет войти в помещение реакторов. Но это означало смерть! Излучение из поврежденного цикла проникло бы сквозь защитный костюм. Канзу прожил бы часы, в лучшем случае несколько дней. Нужна ли такая ставка в игре?

– Лучше пойду я, – возразил Бео. – Я сильнее.

Канзу не ответил.

Прошло какое-то время. Оба работали с ожесточением. Потом их снова вызвала рубка.

– Ремонт должен быть закончен через девятнадцать минут, – сказал Мезор, и они услышали, как он глубоко вздохнул. – Новый метеоритный рой, – Мезор умолк и выключил связь.

Подняв глаза, Бео увидел, что рядом никого нет. Он заметался, но его руки, готовые схватить Канзу, застыли на полпути. Бео застонал: он не сумел удержать своего товарища. Как же это случилось?

Он схватился за рулевые манжеты манипулятора. Его громоздкая фигура сгорбилась, на губах застыла гримаса. Но что это?

– Канзу-у!…

А Канзу уже проник в реакторную через узкую шахту аварийного входа. Едва появившись там, он сорвал с себя защитный костюм. Костюм сковывал его, отнимал силы и замедлял работу. Канзу больше не нуждался в костюме, он и без того был уже на грани смерти, когда Бео закричал, Канзу подскочил к переговорной трубке.

– Не мешай мне своим криком, – проговорил он спокойно. – Прощай, Бео. Передай привет нашей Земле. – Затем он разбил трубку Последняя связь с ним прервалась.

Пока Бео с помощью манипулятора демонтировал части второго цикла, Канзу успел установить ручным механизмом новые секции.

Резкий голос Мезора заставил Бео вздрогнуть:

– Стартовую площадку повернуть на двенадцать градусов. Двигателю – полное торможение!

Еле слышно до Бео донеслось: “Чадвик, дорогой… – это был полный страха голос Людмилы. – Обломок метеорита! Чадвик, наша опушка…”

Бео выпустил из рук манипулятор и вскочил.

– Канзу-у! – крикнул он в тоске. – Канзу-у!…

Мелькали обрывки мыслей: “Он не слышит… Предостерегать бессмысленно… Спасайся… Резервуар– 20”.

Бео судорожно натянул на лицо шлем, повернулся. В углу стоял защитный резервуар с особой жидкостью. Кто погружался в нее, мог перенести крайние ускорения и выдержать двадцатикратную перегрузку при маневрах корабля. Во всех главных отсеках “Регера” стояли эти “резервуары– 20”.

Бео ощутил толчок: сработал приваренный аварийный механизм в носу корабля. Но он был слишком маломощен, чтобы предотвратить столкновение с метеоритом – он не мог заметно изменить курс огромного “Регера”. Это была последняя отчаянная попытка.

Не рассуждая, Бео прыгнул в “резервуар– 20”. Защитная жидкость плеснулась вверх, и тут же над космонавтом захлопнулась крышка.

Тишину разорвал лопающийся удар. Прогнулась стена, брызнули лучи трещин. С пронзительным свистом уходил воздух.

Рассеченное тело “Регера” плыло в пространстве. Длинное, веретенообразное туловище корабля было расколото почти посередине. Только несколько продольных шпангоутов соединяли обе половинки корпуса. Громадный метеорит коснулся корабля зубчатым краем. Хотя реактивная отдача малой ракеты на носу “Регера” и не смогла предотвратить катастрофы, все же полного разрушения “Регера” не произошло.

Теперь корабль напоминал латинскую букву “фау”. Его черный корпус едва просматривался на черном фоне Вселенной, покрытом тонкой звездной вуалью. Неподалеку, словно застыв, неподвижно висела в бездне человеческая фигура в скафандре. Предохранительный трос связывал ее с разломанным “Регером”, делая человека немым свидетелем катастрофы. Неожиданно эта фигура пришла в движение. Вспыхнуло небольшое пламя – реактивный откатный пистолет. Человек медленно, явно колеблясь, подплыл ближе к кораблю. Мерцающий свет фонаря прошелся по матово-блестящей обшивке, задержался в месте разрыва корпуса. Свет обнажил спутанные части конструкций, зазубренные края металлических листов, согнутые трубопроводы, клубки кабеля… И вскоре погас. Трос натянулся: человек подтягивался к носу корабля, где его трос был закреплен. В носу зияла дыра раскрытой катапультной камеры. Малая разведывательная ракета выступала из нее метра на два, но реактивное сопло уже давно не источало огненной струи.

Человек обследовал конец предохранительного троса-фала. Второй канат переплелся с ним. Этот канат висел расслабленно и вел внутрь катапультной камеры. Но куца девался третий трос? Человек медленно повернулся. Свет его фонаря проследил расслабленную нить, наткнулся на пару магнитных башмаков, схватил бесформенные “ноги” скафандра и вдруг поднялся к шлему.

– Акатль!

Акатль сидел на краю стартовой площадки.

Удар выбросил его через катапультный люк в космос. Однако к нему быстро вернулось сознание, и он поспешно подтянулся назад. Но тут его охватило отчаяние. Надежды на спасение – никакой. “Регер” – два скрепленных между собой обломка, космонавты – мертвы.

Порождением лихорадочного бреда, не иначе, был тот свет фонаря, который приближался к нему. Человеческая фигура бросилась к нему, шаркая подошвами, подняла на ноги и стала трясти его.

– Чадвик? – непослушные губы Акатля едва шевелились. – Чадвик!…

У него возгорелась отчаянная надежда: если они выжили, почему бы не остаться в живых и остальным?

Гиад откинул крышку “резервуара– 20”. Со стоном выпрямился. Защитная жидкость каплями отделялась от его костюма. Отделившись, капли не падали, а лишь отплывали от него, невесомые. В лаборатории горело аварийное освещение. Гиад подозрительно огляделся. В обшивке нигде не видно вспуханий или трещин. Он перелез через край резервуара, захлопнул крышку, тяжело прошелся туда и обратно. Потом взглянул на часы: с момента катастрофы прошло всего несколько минут. Улыбка тронула углы его рта. “Всемогущество природы еще не победило могущества человека”, – подумал он. Потом посмотрел на приборную доску. Датчики температуры и давления воздуха, содержания кислорода были разбиты вдребезги. Только стрелки измерителей энергии аварийного питания слегка вибрировали на своих шкалах.

Гиад несколько раз взмахнул рукой. Чувствуя сопротивление воздуха, он осторожно стянул кислородную маску и сделал пробный вдох. Затем выпустил маску из рук. После несложных подсчетов на лабораторных кибернетах он узнал об оставшихся запасах энергии и воздуха. Возвращение на Землю было исключено. Кто знает, на какую орбиту вышли останки корабля. Но те же расчеты показали, что для запланированных им измерений было достаточно срока, который предоставляли ему эти запасы. Он занялся установками низких температур. Холод в них вырабатывался транзисторами. Сейчас Гиаду требовались определенные типы их. Ибо он решил вступить в связь с существами Эпсилон Эридана. Для этого надо было построить прибор “Дельта-два”, то есть аппарат, который еще никто не видел. Хватит ли ему времени?

Гиад задумался. Здесь, в лаборатории, у него почти нет продуктов питания и питьевой воды. То и другое он должен себе достать. Но как? Как сможет он покинуть это помещение, возможно, единственно уцелевшее? Лаборатория не имеет воздушного шлюза, и он не рискнет открыть дверь: в коридоре определенно царит пустота. Гиад подошел к двери, ощупал ее изучающим взглядом. Приблизив лицо к бронированному стеклу величиной с ладонь, которое было вделано в дверь на уровне головы взрослого человека, он в страхе отпрянул назад. На него смотрели два глаза, губы шевелились и, казалось, что-то выкрикивали. За дверью стоял Чадвик.