Текст книги "Дом горит, часы идут"

Автор книги: Александр Ласкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Нет, Константин Константинович не такой. Если он задался каким-то вопросом, то непременно на него ответит.

Первое знакомство подтвердило правильность выбора. Правда, это было сходство по принципу дополнительности.

Роше сразу почувствовал: они потому необходимы друг другу, что в одном есть то, что отсутствует в другом.

Вот так Дон Кихот невозможен без Санчо Пансы, а Дон Жуан без Сганареля.

Первый, к примеру, худой, а второй – толстый. Или один холеный аристократ, а его спутник – настоящий лапоть.

На сей раз противостояли малый и большой, имеющий склонность к патетике и тяготеющий к иронии.

Кстати, приемный сын тоже не чурался поэзии. Правда, в отличие от воспитателя на значительность не претендовал.

Скорее, это не стихи, а стишки. Какой-то уж очень легкомысленный у автора тон.

Казалось бы, откуда в юноше столько яда? Прямо не Саша, а целая Санкт-Петербургская химическая лаборатория.

Так тут разделились роли. Отец нахмурился и топнул ногой, а сын улыбнулся и захлопал в ладоши…

Взглянешь со стороны: ну прямо рыжий и белый! Потом решишь: а ведь это разнообразие и есть жизнь.

Конечно, стихи ни при чем. Вряд ли в этой сфере между ними возможно сотрудничество.

Зато по поводу невымытой шеи и неглаженых рубашек сотрудничество в разгаре. Порой переходящее в долгие препирательства.

Теперь Роше точно известно, что такое совместная жизнь. Это когда существование одного проясняется присутствием другого.

Глава третья. План Константина Роше

1.

Не то чтобы Коля не знаком с Константином Константиновичем. Все-таки столько времени прожили на одной улице.

Каждое утро у них общий маршрут. Блинов направляется в гимназию, а Роше – на службу.

Пересекутся взглядами – и смотрят в разные стороны. Словно один другому интересен не больше пролетевшего воробья.

Когда Коля почувствует, что опаздывает, то начинает искать глазами соседа.

Да вот и он! Движется к месту назначения с той же неизбежностью, с какой стрелка подходит к цифре девять.

Коля удостоит спутника быстрого взгляда, словно посмотрит на циферблат, и пойдет немного быстрей.

Когда Блинов читал статью в “Волыни”, то ему ясно вспомнился этот прохожий.

Вот Роше спешит, помогая себе руками. Кажется, он переплывает улицу. Поэтому его портфель взлетает на уровень волны.

Почему Коля не сразу понял, что это за человек? Ведь плохие люди не бывают смешными.

И еще такое соображение: не зря он по нему сверял часы! Если по кому-то сверять время, то только по нему.

2.

Прежде его жизнь была неопределенная, а сейчас счет пошел на минуты. При этом помнишь, что самое главное впереди.

Колиным братьям это не интересно. Они почти не обращают на него внимания.

Углубились в разговоры, как в длинный туннель. Ведут себя так, словно они одни.

Так актеры увлекаются игрой. Понимают, что где-то есть публика, но им сейчас не до нее.

В который раз Коля смотрит эту пьесу. Наизусть знает не только последовательность событий, но и реплики.

Сперва братья призовут к скорейшим реформам. Кто-нибудь непременно хлопнет кулаком.

Вот такие застолья в нашем отечестве. У нас обед всегда больше чем обед.

Хорошо бы, и Коле позволили высказаться. Уж он бы никому спуску не дал.

Вот, к примеру, вы, министр просвещения! Не слишком ли строго исполняются ваши приказы?

Ну а вы, министр здравоохранения! Почему количество смертей превышает число выздоравливающих?

Скажете, попахивает хлестаковщиной? Ну так какие оппозиционные требования без некоторой завиральности?

Что была бы за жизнь, если бы люди от власти садились за стол с рядовыми гражданами!

Нет, предпочитают раздельное питание. Мало того, что избегают нервных обсуждений, но не хотят отведать замечательных пирогов.

Да и братья на разговорах не задерживаются. Помитингуют немного и переходят к чему-то столь же важному.

Едят медленно и с удовольствием. Не столько пережевывают, сколько переживают.

Тоже шоры своего рода. До тех пор, пока не доберутся до цели, будут усиленно работать челюстями.

Однажды Коля сломал этот сценарий. Все буквально замерли, когда он сообщил о своем решении.

3.

Статья в “Волыни” имеет прямое отношение к публикации “Сына отечества”.

После истории с Сашей Роше поверил в силу печатного слова. Да и как тут усомнишься, если у него появился сын.

Что бы он делал без этой газеты? Какая пустота поселилась бы в его жизни!

К тому же не в его характере останавливаться. Раз однажды получилось, то надо продолжать.

Никогда “Волынь” не помещала ничего подобного. Тут не просто размышление, а настоящее воззвание.

При этом автор не прячется за абстрактным “мы”, а говорит от своего лица.

Вот так запросто – Константин Роше. Очевидно, что всю ответственность он берет на себя.

Уже название удивляло: “К устройству волынской столовой в голодных местах”.

Как видно, это следовало понимать так, что, если все будут против, Роше сделает по-своему.

Не приравнивал ли он себя к официальным инстанциям? Ведь только они не спрашивают, а ставят в известность.

4.

Образовалось что-то вроде цепочки. В самом ее конце находился Коля с газетой в руках.

Подобно тому как Роше перечитывал статью в “Сыне отечества”, Блинов чуть не зубрил публикацию “Волыни”.

Здесь предощущался поступок! Да что поступок, тут подвиг был не исключен!

Речь шла о голоде в Поволжье и на Урале. О том, что хотя житомирцы далеко от этих мест, им не следует оставаться в стороне.

Вот, например, Роше, уже действует. Через несколько номеров сообщалось о первых результатах.

“Я получил 14 мая от уфимского губернатора следующую телеграмму: „Помощь нужна северу Белебеевского уезда. Благоволите приехать в Уфу, где в течение нескольких часов получите лично от меня указания, удостоверения, сведения. За содействие будем искренне благодарны…“ Итак, из разных мест, куда я послал запросы и предложения своих услуг по продовольствию голодающих на великодушно жертвуемые волынчанами средства, откликнулась первая Уфимская губерния”.

Значит, обращений было несколько, а ответ один. Остальные, как видно, совсем не заинтересовались.

Существует, знаете ли, недоверие к свободной инициативе. Всегда трудно предположить, куда эти порывы заведут.

Так что молодец этот уфимец. Наверное, действительно думал о согражданах, если не стал цепляться к формальностям.

Еще удивительнее то, что за столько лет пребывания в начальственном кресле не отвык от церемонности.

Вот почему понимание пришло сразу. Ведь как для одного естественно “благоволите”, так для другого “великодушно”.

“Чем менее остается времени до отъезда на место народной беды, тем сильнее охватывает меня нетерпение, но вместе с тем все больше растет во мне тревога, все сильнее сжимается сердце. Не труда и не усталости я боюсь; боюсь душевных мук, которые придется пережить при виде невозможности накормить и спасти всех несчастных, которые, заслышав об открытии столовой, будут, истощаемые голодом, искалеченные цингой, тащиться со всех сторон и, вонзая в меня свои острые, горячечные глаза, с хриплым стоном отчаяния просить хлеба… а где я его возьму для всех?”

Свою статью Роше писал почти как стихи. То есть не жалел сил на то, чтобы выразиться по-особенному.

Не говорить же: “стремление” и “умирающие от голода”. Куда выразительней: “подъем духа” и “погибающий младший брат”.

Как ни важны слова, но все же не только в них дело. Самое важное, что у него есть план.

“Думая постоянно об этом, исчисляя и комбинируя разнообразные виды крупной в совокупности и необременительной для единоличных пользователей помощи голодающим, я остановился на таком проекте: если бы каждый из 4 тыс. служащих и интеллигентных людей среднего достатка, зарегистрированных в Памятной книжке Волынского статистического комитета за 1899 год, решил ежемесячно жертвовать на голодающих по одному рублю, собралась бы в течение 3 месяцев, без малейшего напряжения материальных средств давальцев, крупная сумма в 12 тыс. рублей”.

Сначала Роше балансировал на границе поэзии и прозы, а потом ее решительно преодолел.

Как бы приблизился к обрыву и бросился в воду. Затем ощутил ритм и двинулся вперед.

Есть у стихов что-то общее с плаванием брассом. Одну строчку подгоняет другая, так же как за правой рукой следует левая.

“Какая на первый взгляд мелочь эти проценты, а в общем они образуют сумму, которая дала бы возможность спасти от голода людей, таких же, как и мы, но безмерно несчастных, тех,

Кто все терпит во имя Христа,

Чьи работают грязные руки,

Предоставив почтительно нам

Погружаться в искусство, науки,

Предаваться мечтам и страстям”.

Тут пловец доплыл и оказался на берегу. В этот момент всем стало ясно, это и есть “Константин Роше”.

5.

Уже существовала договоренность с уфимским губернатором, но Роше хотел кое-что проверить.

Например, понять, в какой степени сограждане разделяют его чувства. Найдут ли они время отвлечься от своих забот.

Результат оказался скромный, но не бессмысленный. Некоторые кошельки все же открылись.

Правда, обошлось без тайных пожертвований. Подчас сумма маленькая, а фамилия дарителя во всю строку.

Не для всех это было отпиской. Подчас обнаруживался самый что ни на есть сердечный вклад.

К примеру, Наточка Бернацкая пожертвовала один рубль. Скорее всего, экономила на завтраках и отложила покупку нового платья.

Так и написано: Наточка. Есть такие милые девочки, которые любят называть себя уменьшительными именами.

А это уже не одно, а несколько лиц. Сразу за Наточкой следуют “игравшие в карты” и приславшие “1 руб. 20 коп”.

Наверное, играли до утра, а потом решили отдать выигрыш на благое дело. Так обрадовались своей щедрости, что забыли написать фамилии.

Иногда денег нет, и несешь, что есть. У одного нашлось “26 пуд. сухарей”, а у другого “8 мужских рубах, 75 аршин холста”.

Кто-то приобщился к народным страданиям с помощью носового платка. Можно сказать, утер голодающим нос.

Этот платок потянул на две строчки. Отнял газетной площади больше, чем рубахи и холст.

Отдельная заметка сообщает о жертвователях-евреях. Правда, эти люди живут так трудно, что сами не отказались бы от помощи.

Все же Моисей Бергал отстегнул пятьдесят марок. Наверное, барон Гинцбург дал бы больше, но это тоже кое-что.

Кстати, это время необычайного успеха театральных массовок. Зрителю очень нравились живописные скопления людей на сцене.

По этой части преуспели в Художественном театре. Даже третьестепенный “Кушать подано!” тщательно прорабатывал свою роль.

Заметки в “Волыни” все равно что массовка. Казалось бы, просто перечисление, а ведь никто не потерялся, все остались собой.

6.

Особая статья – деловые люди. Им надо во всем принять участие, а уж эту ситуацию никак нельзя упустить.

Вписались тютелька в тютельку. Будто вся эта история придумана исключительно для них.

И голодающим польза, и они кое-что заработали. Пусть не разбогатели, но время провели не зря.

Хозяин книжного магазина Савчук давно собирался сбыть ненужный товар. Так вот сейчас это получилось.

Он тоже действовал через “Волынь”. Даже имя Константина Константиновича ему пригодилось.

“В распоряжение К. К. Роше пожертвовано и продаются в книжном магазине г. Савчука в пользу голодающих следующие книги: 1. Общедоступное руководство по борьбе с огнем, соч. М. П. Лобановской, 100 экз. по 25 коп. за каждый (вместо 1 руб). 2. Страшная ночь, рассказ, соч. Островского, 50 экз. по 15 коп. за каждый (вместо 40 коп.)”.

Так что все более или менее неплохо. И благотворительность набирает обороты, и магазин с этого имеет процент.

Крупным суммам взяться неоткуда, но и маленькие не лишние. Если бы издания лежали на складе, то польза от этого только мышам.

Житомирцам Савчук тоже облегчил жизнь. Кто не захочет за сорок копеек принять участие в общем деле?

Правда, тематика подкачала. Были бы издания душеспасительные, а тут советы погорельцам и страшилка для детей.

Месяца через два-три случайно наткнешься на эти книги и немного взгрустнешь.

Вот вам, бабушка, и страшная ночь… Не уберегли нас с вами сочинения госпожи Лобановской.

Роше и рад бы об этом поразмышлять, да нет времени. Поэтому он пожмет плечами и возвращается к своим делам.

Потом опять вспомнит: ну и Савчук! Все же не только словчил, но что-то правильно угадал.

Только подумайте: “В распоряжение…”! Значит, не просто Дон Кихот, а чуть ли не полномочный представитель голодающих Урала.

7.

Как эта идея пришла ему в голову? Скорее всего, не обошлось без высшего авторитета.

Уж насколько Роше самодостаточен, а для него тоже существует иерархия.

На самой ее вершине находится граф Толстой. Мировой судья ловит буквально каждое его слово.

Чаще всего голос свыше раздается со страниц “Ведомостей”. Со своими подданными писатель общается через эту газету.

Кого-то другого печать обезличивает, а великого Льва узнаешь сразу. Так и видишь, как он поглаживает бороду, а потом говорит:

– Рациональней всего помогать с помощью столовых. Денег давать в руки мужику неслед: либо он их сопрет, либо начнутся нежелательные явления на почве корыстолюбия…

Сам-то старец маленький, а голос твердый. Отлично натренированный в разговорах с крестьянами, женой и детьми.

Особенно примечательны слова “неслед” и “сопрет”. Кажется, в эту минуту его брови поползли вверх.

Слова о голоде Роше не только запомнил, но вписал в сердце. Почувствовал, что теперь жизнь пойдет по-другому.

Помимо того, что это было задание учителя, тут имели место личные мотивы.

Все же у Роше появился сын. Так что без педагогики ему никак не обойтись.

Хорошо бы, чтобы это было настоящее испытание. В диапазоне от кораблекрушения до войны.

Впрочем, судьба сама знает, что надо. Всем вариантам она предпочла поездку на голод.

Еще судьба подарила спутников. Вокруг его идеи быстро сложилась компания.

Кому – шестнадцать, кому – семнадцать. В этом возрасте лучше не ехать в такую даль, а с опущенной головой идти к доске.

Константин Константинович и рассчитывал на юность. Если предстоит крестовый поход, то пусть это будет крестовый поход детей.

Взрослых вряд ли перевоспитаешь. Только начнешь им объяснять, а они сразу кидаются возражать.

Тут существует такая закономерность. Пока человек растет, он накапливает, а вырастая, сразу теряет.

Так что лучше спешить. Ведь так можно не заметить, когда ситуация станет необратимой.

Кстати, не напоминает ли вам что-то это сообщество? Ну, конечно, Ноев ковчег.

Всего восемь участников, а буквально каждый представитель.

Как говорится, каждой твари по паре.

Двое от хвостистов и второгодников, двое от медицины. Еще двое без определенного статуса.

“Сегодня К. К. Роше выезжает в Белебеевский уезд для устройства там столовой для голодающих, – сообщала „Волынь“, – Одновременно туда направляется с ним небольшой отряд добровольцев, в состав которого вошли следующие лица: сестры милосердия Лаврова, Москаленкова и Бездзинская, г-жа Грабовская, Петрашевская, г-н Блинов и ученик VI класса Гликберг.

Отряд снабжен аптекой, пожертвованной житомирским обществом врачей, доставку которой до железной дороги принял на свой счет г. Шейфер”.

Вот какое уважение. Только в официальной хронике сперва называют имя, а потом место назначения.

Так и тут. Впереди Константин Константинович, а вслед за ним весь его разноголосый выводок.

Когда собирается столько молодых людей, сразу становится весело. Может показаться, что они едут на пикник.

8.

Чего требовать от детей? До тех пор пока Роше им не втолкует, они не закроют рта.

Зато когда объяснит, посерьезнеют. Поймут, что для их руководителя нет мелочей.

Тут главное – точность. Однажды забудешь сказать спасибо, а потом будет поздно.

Так что надо спешить. Выразить благодарность врачам за аптечку, а Шейферу за то, что доставил ее к поезду.

Лицо у Константина Константиновича вдохновенное. Даже когда он договаривается о теплой одежде, оно горит нездешним огнем.

Да и как без огня? Ведь воображение рисует толпы ожидающих его помощи.

Не сказать, какие возникают ассоциации. Оправдывает Роше только то, что это имя он не произносит вслух.

Сами догадались? Вот-вот. Ему тоже следовало накормить множество людей.

Полного сходства нет. Наверное, ему и хотелось, чтобы спутников было двенадцать, но поехали только восемь.

Иными словами, двенадцать за вычетом четверых. Трудно сказать, кого не хватало, но точно обошлось без Иуды.

Представишь такое – и иначе смотришь на все. Начинаешь думать, что самые далекие от поездки вещи как-то с ней связаны.

Вот, к примеру, папье-маше. Прежде он относился к этому предмету равнодушно, а сейчас с некоторым предубеждением.

Во-первых, немного смущает холодность. Во-вторых, способность принять любую сторону и вернуться в первоначальное положение.

Так что у всех свои фантазии. Если у Роше они не столь легкомысленные, как у Коли и Саши, ну так он не ребенок, а большое дитя.

9.

Потом, глядишь, роли переменились. Роше смеется, а Коля на удивление серьезен.

Наверное, понял, что детство кончается? Что из этого путешествия он вернется другим человеком?

Потому Блинов безразличен к тем людям, которые умеют только подпускать шпильки.

Существует такая порода умников. Сами на улицу не выйдут без особой надобности, а с другого спросят по полной…

Непременно пошутят: если Блинов собирается помогать уральцам по алгебре, то вряд ли из этого выйдет толк…

Да ну их, скептиков… Кажется, эти слова до него доходят откуда-то издалека.

И еще такая, прямо скажем, неожиданная мысль.

Как было бы здорово сделать что-то, за что сажают в тюрьму или отправляют в солдатчину…

Убивают, наконец…

Поразительно это желание поступка. Еще удивительней ощущение того, что одним поступком вряд ли спасешь всех.

Глава четвертая. Житомирцы на Урале

1.

Больше всего проблем у Роше. Ко всем прочим его заботам прибавились обязанности хроникера.

Так что на сон практически нет времени. Глаза слипаются, а он что-то записывает в тетрадь.

Еще одно последнее сказание… Так Летописец не смыкает глаз до тех пор, пока не поставит точку.

Роше чувствует себя в долгу не только перед историей. Каждую его строчку с нетерпением ждут в родном городе.

Как видно, это первая попытка сообщить новости в режиме прямого времени. С поправкой на то, что почта работает отвратительно.

Итак, они приехали. Еще не начало испытаний, а кое-чем уже можно поделиться.

Такова российская жизнь. Трудно не только работать на голоде, но передвигаться по железной дороге.

Даже ожидание становится препятствием. Просидишь на вокзале до ночи и чувствуешь себя в положении того, кому приехал помочь.

“После семидневного путешествия по российским железным дорогам, – пишет Роше, – которое правильнее можно назвать „истязанием“ по тому обращению с пассажирами, которое практикуется невозбранно и безнаказанно железнодорожным начальством, наш отряд добрался наконец до станции Белебей-Аксаково. Желая получить все необходимые сведения и указания от уфимского губернатора, я оставил моих милых добровольцев на этой станции, а сам поехал на несколько часов в Уфу… Уполномоченный российского общества Красного Креста В. П. Михайлов, с которым губернатор познакомил меня в своем кабинете, подробно, на карте уезда, выяснил мне все, касающееся местности и условий быта пострадавших от неурожая людей, а я в свою очередь ознакомил его и любезного хозяина с размерами представленных в мое распоряжение волынянами денежных средств, с составом моего отряда и программой нашей деятельности и, уверенный в самом широком содействии администрации, довольный результатом своего визита, прямо из губернского дома отправился на железную дорогу и в 12 часов ночи был опять на станции Белебей-Аксаково, где нашел всех своих спутников. Велико было мое изумление, когда они мне сказали, что начальник этой станции, несмотря на данное мне обещание взять их под свое покровительство ввиду симпатичной, по его мнению, цели прибытия нашего отряда в Уфимскую губернию, не обратил на них и малейшего внимания…”

Что за трогательный человек этот Роше! Видит, что жизнь все суровей, так он хотя бы словечком ее скрасит.

Не сломать людей этой породы. Если чем-то они и пожертвуют, то, конечно, не лексикой.

На равнодушие ответят приятной улыбкой и столь же славным определением.

Вроде не к месту “любезный хозяин” и “симпатичная цель”. Это все равно как в лесу вытащить кружевной платок.

Да и “милые добровольцы” чего стоят. Словно его спутники все еще барышни с бантами и юноши в белых рубашках.

Странные это формулы, но необходимые. Если их просто произнести, то что-то возвращается.

В первую очередь устанавливаешь дистанцию. Даешь понять, что это – ты и твои единомышленники, а это – все остальные.

Многое значит каждое из этих слов, но знаки препинания тоже не такая пустяковина.

Очень важны запятые, тире и двоеточия, а особая роль принадлежит кавычкам.

Ведь они что говорят? Что бы сейчас ни случилось, это уже когда-то произошло.

Людям с развитым воображением вспомнится ночь, теплая постель и любимая книга в свете луны.

В этой книге все уже сказано, а теперь как бы повторено. Так дерево на сцене напоминает оригинал.

“Переночевав там в „лучшей“ гостинице Мордвинкина, – сообщает Роше, – нерушимо сохранившей еще с гоголевских времен и полураздетого полового, и миллиарды клопов, кусающих хуже любой цепной собаки, мы на другое утро выехали целым караваном в с. Шаран…”

Почему-то ему весело… Особенно после того, как он увидел, что над этой бедностью, подобно мошкам, реют упомянутые кавычки.

2.

Немного передохнули, и опять вперед. Когда прибыли на место, стали распределять обязанности.

Ритм рассказа совершенно спокойный. Не выделяющий ничего из потока необходимых дел.

“Сообразуясь с местом еженедельных ярмарок и базаров, на которых могли приобрести продукты продовольствия, – пишет Константин Константинович, – мы разделили предоставленную нам часть уезда на несколько участков, среди которых открыли три склада для муки, крупы и соли. Закупку и доставку во все склады и по всем участкам муки, крупы и соли, кирпичного чая и сахара, а также заведование главным складом, сопряженными с этим разъездами и общее руководство продовольственными делами я принял на себя. Затем участки поручили следующим членам отряда: первый участок с центральным при нем главным складом в с. Ратманово в составе двух сел и одного поселка, 504 дворов и 1 582 душ обоего пола поручен К. К Роше и А. М. Гликбергу; второй участок с центральным складом в с. Акборисов о, в составе десяти сел, 481 двора, 2 931 души – О. И. Грабовской и Н. И. Блинову; третий участок с центральным складом в с. Базтееве, восемь сел, 905 дворов, 5 114 душ – сестре милосердия Н. И. Петрашевской и А.С . Васьковскому; четвертый участок – сестре милосердия Е. З. Будзинской – З села, 234 двора, 1484 душ обоего пола; пятый участок – 5 сел, 415 дворов, 2 718 душ обоего пола – сестре милосердия Е. С. Москаленковой. Всего же в шести участках заключается 31 населенный пункт, 2 773 двора и 15 300 душ”.

Важнее всего для Роше “и”. Еще недавно они с Сашей существовали по отдельности, а вдруг образовался этот союз.

Вот так – Роше и Гликберг. Трудно выразиться точнее, чем сказано в этой заметке.

Кстати, не просто Гликберг, а А. М. Гликберг. Словно Саша чуть ли не ровня мировому судье.

Коля представлен как “Н. И.” После такой аттестации как-то неловко оставаться учеником десятого класса.

Никогда эти двое не ощущали такого внимания. Если бы перед их фамилиями стояло “князь”, они бы удивились меньше.

Как бы Саше хотелось показать газету учителю алгебры. Тому самому, что намеревался оставить его на второй год.

Коле тоже есть кому статью предъявить. Вариантов тут даже больше, чем у товарища.

Может, учителя стали бы обращаться по имени? А то получается, что у них есть имя, а у гимназистов его нет.

Так и стоит в ушах: “Блинов, к доске! Опять весь вечер мечтали и не выучили урок?”

Особенно непросто с Гликбергом. Тут и сама фамилия оказывается непроизносимой.

Палец ткнется в лицо, согнется крючком и потянет на себя. Саша приподнимется и пойдет отвечать.

Еще учитель постучит по столу. Точно такой звук получается тогда, когда хотят войти.

Тук-тук, тук-тук… Убедится, что ломится в пустое пространство, и, довольный, раскроет журнал.

Во время поездки Коля понял, что Саша – еврей. Он и раньше знал людей этого племени, но дружбы почему-то не получалось.

Тут именно дружба. Когда полдня не видятся, то оба начинают переживать.

Однажды Коля себя спросил: если бы его приятель был русским, был бы он хотя бы чуть-чуть другим?

Потом сам возмутился этому вопросу.

Как-то не к месту здесь сослагательное наклонение. Потому он так любит Сашу, что он не хуже и не лучше, а такой, как есть.

3.

Прежде в статье Роше мог перейти на стихи, а теперь избегал прилагательных.

Вместо восклицательных и вопросительных ставил точки. Этот знак говорил о том, что возмущения и сомнения позади.

В их положении главное спокойствие. Уверенность в том, что каждый день продвигаешься вперед.

Шаг, а потом еще… Глядишь, и на безопасное расстояние отодвинулись от края пропасти.

“Разъехавшись по своим участкам, – писал Константин Константинович, – мы немедленно приступили к исследованию материального положения людей с тем, чтобы оказать помощь только совершенно неимущим семействам, дряхлым старикам, больным и детям. Для этого заведующие участками обходили все дворы своих деревень и по показаниям сельских старост и почетных стариков, а также после полного осмотра домов и хозяйств составляли именные списки нуждающихся…”

Недавно Константин Константинович был уверен, что слово вмещает все. Что оно больше и горя, и самой смерти.

Нет, не вмещает… Даже такое сомнение закрадывается: вдруг он вообще не писатель?

Таково благотворное воздействие этой поездки. Думаешь не о впечатлении или славе, а только о насущном.

Хорошо бы всех графоманов отправлять на голод. Тогда им станет понятно, каким нелегким делом они занялись.

4.

Ох, и трудно не быть писателем. Хорошо, если выдержишь несколько дней.

Потом опять как заноет. Подумаешь: вдруг сегодня вдохновение не подведет?

В который раз штурмуешь эту крепость. Во всю глотку кричишь: “Сдавайся в плен!”

Слово, конечно, сопротивляется. Только что оно было у тебя в руках, а затем куда-то испарилось.

Ищешь подходов с другой стороны. Пусть остается таким, как есть, но ты прибавишь определение.

Сколько бы ни было лишних слов, они не заслоняют главного. Пропустишь ненужное и видишь все как есть.

“Половину комнаты занимают низкие нары, на голых досках неподвижно сидят полуголые, оборванные, грязные ребятишки, или лежат на невероятных лохмотьях больные, изможденные и опухшие от голода люди… Все протягивают к вам руки, все просят лекарства, наивно веря, что вы одним волшебным словом или прикосновением можете прекратить их муки”.

Обратите внимание, как все надеются на то, что Константин Константинович придет на помощь.

Вот тут все слова на месте. И “протягивают руки”, и “наивно веря”, и “прикосновение”.

Мизансцена известная, только ему в ней неловко. Чем сильнее желание чуда, тем отчетливей мысль: ну какой из меня Христос!

5.

Мечтатель – человек безответственный. Сидит себе в уютном кресле и предается фантазиям.

Иногда заберется так высоко, что не хочется возвращаться. Больно радужные перспективы он нарисовал.

Представляет себя в разных обличьях. С легкостью становится тем или другим.

При этом позу не переменит: только что был Наполеоном, а вот уже Робеспьер.

После поездки они уразумели, что так не бывает. Чтобы стать на кого-то похожим, следует оставаться собой.

К примеру, Константину Константиновичу надо быть Роше. В самых трудных ситуациях не изменять своей фамилии.

Быть Роше – значит чувствовать ответственность. Понимать, что если ты не сделаешь этого, то тебя никто не заменит.

Как бы ему хотелось, чтобы всегда было так. Чтобы никакой разминки в ожидании того, что сейчас что-то случится.

Уж событие так событие. Не какие-то текущие треволнения, а переживания о судьбах мира.

Еще путешественники смекнули, что наравне с другим временем существует другое пространство.

Саша хоть немного поездил, а Коля добрался лишь до Бердичева. Если и догадывался о том, что мир больше, то только благодаря глобусу.

Теперь они могут узнать настоящие масштабы. Река Усень в сто раз шире улицы, а степь не меньше десяти площадей.

Смотришь вдаль и не видишь горизонта. Понимаешь, что раз Господь нас не обидел, нам не следует оставаться в долгу.

Вообще в этой поездке Бог очень помогает. Каждый вечер раскрываешь Вечную книгу и убеждаешься: все именно так.

Тут ведь обо всем сказано. И о долгом пути, и о роли Первого, и о том, что идея невозможна без эха.

Говорите, чудеса и небывальщина? Какая же небывальщина, если у них тоже кое-что получилось.

И в то, что хлеб может быть один, не верите? Тогда Роше или кто-то из его спутников могут немного рассказать.

В Белебее все тоже начиналось с горы муки. По мере того как запасы истаивали, они превращались в буханки.

Вот такая тут арифметика.

Один, поделенный на множество частей. И не пять тысяч, а пять тысяч на пять.

О чем еще говорило Евангелие? Уж не о том ли, что не зря Христос все время странствовал.

Значит, что-то связывает духовный порыв и движение вперед. Не так различны путь правды и просто дорога.

6.

Коля стремительно взрослел. Каждый день прибавлял буквально по несколько лет.

При этом ни одного самого быстрого взгляда на себя, любимого. Где-то в придаточном предложении спрятанного: как же это мне удалось?

Такие путешествия – лекарство от ячества. В другой ситуации он бы не забыл о себе, но сейчас на это нет времени.

Да и, главное, неловко. Что твои горести в сравнении с чужими страданиями!

Не то чтобы раньше Коля не знал о других людях, но никогда себя с ними не соизмерял.

Сейчас он существует только для них. Прежде чем заснуть, пересчитывает не слонов, а мешки с мукой.

Потом эти мешки ему снятся.

Он никогда не думал, что цветом мешки напоминают слонов. Если составить из них очередь, то сходство будет полным.

Вот длинной вереницей они тянутся к водопою.

Долго-долго пьют. Когда насыщаются, удивительным образом превращаются в буханки.

Утром открываешь глаза: опять мешки. К нескольким сотням увиденным во сне прибавляются столько же настоящих.

Наверное, поэтому тон его писем перечислительный. Словно опустив один куль, он принимается за следующий.

“…Сегодня собираем сведения о числе голодающих, которых здесь очень трудно различить от остального населения, так как голодают очень многие, а бедствуют решительно все. Мы собираемся открыть здесь столовую для взрослых, увеличить столовую для детей и расширить пекарню. Мне назначили жить с м-ль Грабовской (которая оказалась очень милой, доброй и распорядительной барышней) в с. Акборисово – в 12 верстах от Шарана. Остальным пришлось ехать гораздо дальше (25 и 37 верст) и, кроме того, жить solo. Мне с Грабовской поручено 10 деревень, лежащих в течении одной речонки и отстающих одна от другой на 3-4 версты…”