Текст книги "Желябов"

Автор книги: Александр Воронский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

В деревне нарождается и укрепляется кулак. Но виновно в этом опять только одно наше государство: безвыходное положение гонит мужика в кабалу… Устраните этот гнет, и вы сразу отнимите девять десятых шансов формирования буржуазии…

– У нас не государство есть создание буржуазии, как в Европе, а, наоборот, буржуазия создается государством…

Вывод: надо как можно скорее освободить народ из-под самодержавной власти, иначе верх возьмет буржуазия. Не есть ля это, однако, отказ от социализма в пользу политической борьбы? Это не есть отказ от социализма: при наших государственных порядках политический и социальный переворот совершенно сливаются, и один без другого немыслимы. – Следовательно нет нужды разделять программу-минимум от программы-максимум, добавим мы от -себя.

Надо спешить. – Теперь, или очень нескоро, быть может никогда! – В том же духе высказывался в своих политических письмах и Гроньяр-Михайловский и а страницах "Народной Воли":

– Европейской буржуазии самодержавие помеха, нашей буржуазии оно опора…

– Неужели же наша интеллигенция упустит этот единственный исторический момент и призовет на себя печать Каина?… Если во главе движения не станут революционные народнические силы, переворот совершит буржуазия… А захвативши власть в свои руки, буржуазия, конечно, сумеет закабалить народ поосновательнее, чем ныне и найдет более действительные средства парализовать нашу деятельность, чем современное государство… Теперь, или никогда, вот наша дилемма…

Государство здесь рассматривается, как некая надклассовая, самодовлеющая сила. Путем насильственного вмешательства этой силы в народную общинную жизнь вносится нечто чуждое и враждебное, развивается и поощряется капитализм. Таким образом, имущественное неравенство, угнетаемые и угнетатели создаются, по крайней мере, у нас в России, только государством. Эта теория представляет собой причудливую помесь Дюринга с Бакуниным и Ткачевым. Корни капитализма, конечно, были зарыты гораздо глубже. Мелкое крестьянское хозяйство вое больше и сильней втягивалось в круговорот мирового капиталистического хозяйства. В этих условиях оно с неизбежностью, вполне органически, порождало имущественное неравенство и капитализм. Но этот отечественный капитализм в своем развитии задерживался наличием крепостнических пережитков, питаемых и поддерживаемых самодержавием. В силу этого он принимал наиболее зверский, отвратительный и хищнический характер. Все это теперь – элементарнейшие истины: однако такими они тогда отнюдь не являлись: капитализм был еще у нас слаб, и мелкобуржуазный характер крестьянского хозяйства, по замечанию Ленина, еще "совершенно не обнаружился". Отсюда утверждения народовольцев, что буржуазия у нас – явление наносное, чуждое устоям народной жизни, создаваемое исключительно бюрократией. Отсюда – утопизм, надежды, что достаточно свалить во-время самодержавие и буржуазия будет задушена "в зародыше".

Могут возразить: эту утопию разделяли вместе с народовольцами Маркс и Энгельс. В самом как будто деле, Маркс полагал:

"Если Россия будет итти по тому же пути, по которому она шла в 1861 г., то она лишится самого прекрасного случая, какой когда-либо представляла история какому-либо народу для избежания всех злоключений капиталистического строя" 1.

1"Народная Воля" в документах и воспоминаниях. 1930 г.

Итак, хотя Маркс и говорит далее, что за последние годы Россия не мало потрудилась, чтобы пойти именно по пути капиталистического развития, однако, он решает вопрос условно, видимо, находя, что еще не исключен и другой путь, не капиталистические. Более определенно Маркс высказался в своем письме к Вере Засулич от 8 марта 1881 г., опубликованном только в наше время, в 1924 г. О судьбах русской общины Маркс писал:

– Произведенное мной специальное изучение этого вопроса, для которого я брал материалы из первоисточника, привело меня к убеждению, что это община является точкой опоры социального возрождения России, но для того, чтобы она могла играть эту роль, нужно было бы сперва устранить пагубные влияния, давящие ее со всех сторон, а затем обеспечить ей нормальные условия свободного развития…

В свою очередь Энгельс о захвате власти народовольцами высказывался:

…– Революция… может разыграться каждый день… И если когда-нибудь бланкистская фантазия перевернуть целое общество действием одного маленького заговора имела некоторое основание, так именно теперь в Петербурге, раз огонь будет приложен к пороху… Пусть только сделают брешь, которая разрушит плотину, – поток сам скоро образумит их иллюзии…

Итак, совпадение взглядов Маркса и Энгельса со взглядами народовольцев Как будто полное. Несомненно, Маркс и Энгельс находили в м е с тес народовольцами ситуацию в России революционной. Действительно, противоречия обострились тогда до крайности: достаточно вспомнить крестьянское разорение, неудачную войну с Турцией, голод, эпидемии, общественное недовольство, репрессии. Недаром Александр II помышлял даже о конституции, хотя бы и крайне ублюдочной. Народовольцы также понимали, что задушить буржуазию в зародыше можно только в том случае, если политический переворот совпадет е социализмом. Известно, что народники "позднейшего призыва", социалисты – революционеры, тоже делали ставку на общину, требуя социализации земли; но в отличие от народовольцев – классиков" они полагали, что эта социализация, призванная укрепить общину и подорвать капитализм в России, возможна в рамках общекапиталистического развития. Идеологи мелкой буржуазии, они уже утратили веру в сокрушение крупного капитала, они хотели с ним ужиться, сохранив в его рамках мелкое товарное хозяйство. Народовольцы, приурочивая некапиталистический путь развития к социальному перевороту, были несравненно ближе к Марксу, чем их эпигоны. Но за всем тем, между Марксом и Энгельсом и сторонниками "Народной Воли" лежит целая пропасть.

Народовольцы стремились разрушить капитализм, как идеологи мелких производителей, которые испытывали гнет этого капитализма в его наиболее хищных, азиатских формах, но не понимали, откуда и как капитализм развивается.

Маркс и Энгельс стремились разрушить капитализм, как идеологи наемных рабочих, понявшие внутренние причины и все сложнейшие противоречия капиталистической системы.

За социализм народовольцы считали федеративные сельские общины и рабочие артели. Обобществленная– крупная собственность на средства производства играла в их построениях не руководящую, а лишь подсобную роль. Их идеал выражала формула прогресса Н. К. Михайловского: "Прогресс есть постепенное приближение к целостности неделимых, к возможно полному и всестороннему разделению труда между органами и возможно меньшему разделению труда между людьми. Безнравственно, несправедливо, вредно, неразумно все, что задерживает это движение. Нравственно, справедливо, разумно только то, что уменьшает разнородность общества, усиливая тем самым разнородность его отдельных членов". Эта вполне "субъективная" формула противоречит всему духу марксизма, основанного на объективном, научном изучении исторических процессов. Нисколько не объясняя исторического движения общества, она целикам направлена против разделения труда между людьми, против крупной индустрии. Здесь идеал – мелкий свободный производитель, крестьянин, у которого решительно преобладает разделение труда между органами и почти отсутствует общественное разделение труда между людьми. Народовольцы смотрели в прошлое, а не в будущее. Нужды нет, что этот свой идеал они порою смешивали с научным социализмом. Маркс недаром писал:-этикетки, наклеиваемые на системы, тем отличаются от этикеток, наклеиваемых на другие товары, что они обманывают не только покупателя, но и продавца.– Идеалом народовольцев являлось в сущности товарное общество, освобожденное от давления и от гнета крупного капитала и самодержавия.

Социализм Маркса и Энгельса кладет в основу обобществление крупнейших видов индустриальной промышленности и сельского хозяйства, подготовленное всем ходом общественного развития, общественным разделением труда, гигантским размахом производительных сил. Это обобществление создает почву для объединения в коммуны и в артели мелких производителей, подводя под это объединение, как это и есть теперь, в наши дни, в стране Советов широкую индустриальную базу.

– Народовольцы надеялись свалить самодержавие, захватить власть, задушить буржуазию и расчистить дорогу социализму, имея в виду только общинные инстинкты в крестьянстве. Они брали Россию обособленно от всей мировой политики и мирового хозяйства. Маркс и Энгельс рассматривали русскую революцию именно в этой связи. Маркс утверждал:

"Если русская революция послужит сигналом революции пролетариата на Западе, и таким образом, обе дополнят друг друга, то существующее общинное землевладение в России может послужить исходным пунктом коммунистического развития".

Русскую революцию Маркс и Энгельс связывали с борьбой и с победой международного пролетариата, полагая в то же время, что в Россия имеются свои 'собственные силы для социального возрождения. Иного решения вопроса и быть никак не могло.

Народники далее считали, что смена самодержавия буржуазно-демократическим строем без немедленного социального переворота приведет только к худшему закабалению народных масс. В этом они тоже остались верными бакунизму. Маркс и Энгельс так, конечно, не думали. Они знали, что буржуазно-демократический строй, содействуя развитию капитализма, в его наиболее прогрессивных формах, в то же время дает классу наемных рабочих возможность объединиться и вести более открыто и организованно борьбу, что гражданские права и свобода, не устраняя социального неравенства, содействуют вое же этой борьбе.

Словом, у народовольцев были предрассудки и утопии, чуждые Марксу и Энгельсу. И недаром Энгельс в помянутом письме о захвате Исполнительным комитетом власти писал:

– Пусть только сделают брешь, которая разрушит плотину,-поток сам скоро образумит их иллюзии… Люди, воображавшие, что они сделали революцию, всегда убеждались на следующий день, что они не знали, что делали,– что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать. Это то, что Гегель называл иронией истории…

Утверждение, будто буржуазно – демократический переворот, взятый сам по себе, повел только к закабалению народных масс, разделялось не всеми. С этим взглядом едва ли соглашался "конституционалист" Желябов. Выше уже приводились высказывания Желябова в том смысле, что всякая политическая уступка со стороны правительства есть факт положительный. Вообще, по вопросу о захвате политической власти среди народовольцев единогласия не было. Тихомиров, Ошанина, сторонники якобинских, ткачевских взглядов, надеялись захватить власть с помощью заговора; крестьянство, рабочий класс, инертны и трусливы, народ только материал, толпа, которую по своему усмотрению направляют ко всеобщему благу отважные заговорщики, насилием снимающие насильников. Захват власти, по их мнению, должен явиться исходным пунктом для перехода к социализму. Морозов в свою очередь надеялся, что террор позволит добиться конституции. Была еще группа народовольцев, связанная с легальной журналистикой, не верившая ни в восстание, ни в захват власти и полагавшая, что надо вести борьбу совместно с либералами и добиться, по крайней мере, таких конституционных порядков, при которых мелкому производителю удастся сохранить "устои". Эту группу возглавлял Н. К. Михайловский. В своих политических письмах он писал:

– Люди революции рассчитывают на народное восстание. Это дело веры. Я не имею ее.

– Конституционный режим есть вопрос завтрашнего дня в России. Этот завтрашний день не принесет разрешения социального вопроса в России. Но разве же вы хотите сложить руки?…

.– Мир и в человецех благоволение принадлежит далекому будущему. Мы с вами не доживем до него. -Я думаю, что многие либералы гораздо к вам ближе, чем вам кажется…

Желябов в отличие от якобинцев и бланкистов "тихомировского согласия", от буржуазного радикализма Морозова и от легального буржуазного народничества Михайловского верил в возможность восстания с помощью народа, полагая, что свержение самодержавия, даст возможность при наличии более свободных политических форм успешнее бороться против капитализма за социализм. Хотя Желябов и пережил ряд тяжких разочарований во время хождения в народ, но все же он продолжал верить, что без активного участия народа никакое восстание не будет крепким, прочным и победоносным. Он не терял в него веры и, как мы далее увидим, даже в самый разгар террористической борьбы, мечтал возглавить предполагаемое восстание крестьян в Поволжье. В. Н. Фигнер вспоминает любопытную подробность, связанную с выработкой программы, опубликованной в № 3 "Народной Воли":

– В самом начале,– рассказывает она – нас остановило определение: "Мы – народники-социалисты". Можем и должны ли мы называть себя "народниками", как звали себя члены "Земли и Воли", переставшей существовать? Не вызовет ли это смешения понятий? Не будет ли слишком отдавать стариной, затемняя смысл нового направления, которое мы хотим закрепить своим отдельным существованием?

– В таком случае употребим название социал-демократы,– предложил Желябов.– При передаче на русский язык этот термин нельзя перевести иначе, как социалисты-народники,– продолжал он. Но большинство высказалось решительно против этого. Мы находили, что название "социал-демократы", присущее германской социалистической партии рабочих, в нашей русской программе, столь отличной от немецкой, совершенно недопустимо. Кроме того, среди нас были решительные защитники старого направления. Оно подчеркивало наше революционное прошлое, то, что мы – партия неисключительно политическая, что политическая свобода для нас не цель, а средство.1

1 В. Н. Фигнер-"Запечатленный труд"

Желябов являлся приверженцем утопического, крестьянского, мелкобуржуазного социализма. Отнюдь не был он близок к европейским социал-демократам-марксистам, но он был к ним ближе, чем Тихомиров, чем Михайловский, Морозов и подавляющее большинство народовольцев. Не случайно именно он не прочь был называться социал-демократом. Он больше других верил в народ, в массовую борьбу, яснее многих своих сподвижников понимал опасность, которую таило в себе увлечение террором; он настойчивее, упорнее многих своих товарищей пытался соединить на деле заговор с массовой работой среди рабочих, среди студентов и военных и не его вина, если ему это не удалось; а главное, он считал, что нужно прежде всего добиться политических свобод для дальнейшей борьбы с угнетателями. Не забудем, что именно им и Коковским выработана была программа рабочих членов партии "Народной Воли"; в ней хотя и нет указаний на необходимость рабочим организоваться в отдельную, самостоятельную классовую партию, но в то же время провозглашается, что рабочему классу необходим политический переворот для успешной борьбы за свои интересы, и содержатся намеки на программу-максимум и на программу-минимум. И того не забудем, что усилиями террориста Желябова в самый разгар подготовки им цареубийства была основана "Рабочая газета", где Андрей Иванович, не склонный к литературному труду, поместил передовую статью. Итак, Желябов отнюдь не боялся конституции и политических свобод буржуазного правопорядка, полагая, что трудящиеся сумеют извлечь из них для себя посильную пользу. Надо поэтому думать, что, внося предложение переименовать народников в социал-демократов, Желябов, далекий, повторяем, от марксизма, все-таки имел в виду не только перевод с одного языка на другой язык.

Среди народовольцев Желябов вообще отличался наибольшим политическим и критическим чутьем, но ему пришлось отдаться практической, боевой работе. Теорию и тактику "Народной Воли" по преимуществу разрабатывали Лев Тихомиров, Михайловский и другие. Эта программа и эта тактика представляли собой смесь бакунизма и бланкизма, а Михайловский вносил в них и известную долю самого обыденного либерализма. Влияние Желябова на партию являлось всегда плодотворным, оно шло по линии реального и революционного учета действительности. К сожалению, этому помешали обстоятельства. Возможно: останься Желябов в живых, он развился бы в сторону революционной социал-демократии. Во всяком случае, для этого у него было данных больше, чем у других членов: Исполнительного комитета.

Этого не произошло: террор – самый ненасытный Молох…

… Необходимо сказать несколько слов о личном подборе членов Исполнительного комитета. Он был исключительный по преданности, по стойкости и по другим.моральным качествам. Обаяние этих людей было необычайным. Прибылева-Корба рассказывает:

– Летом 1880 г., живя в Петербурге, я повредила себе ногу… пришлось недели на две лечь в клинику… Кроме меня в палате находилась еще молодая девушка, по профессии швея… Однажды я была обрадована посещением моих товарищей. Пришли навестить меня Желябов, Перовская, Баранников и Исаев. Все они были в хорошем настроении духа, все шутили; слышался беззаботный смех. Когда мои гости ушли, больная сказала мне в экстазе:

– Первый раз в жизни я видела таких людей. Откуда вы их взяли? Где вы их нашли и так хорошо с ними познакомились?

Я улыбнулась ей в ответ и сказала, что это моя давнишние знакомые. Больная не унималась; ей трудно было освоиться с совершенно новыми для нее впечатлениями.

– Не скажешь, ведь кто из них лучше,– восклицала она,-все хороши, один лучше другого; все умны, "все веселы и, видно, все добры, добры, добры!– Несколько раз говорила она мне:-Вы счастливы, что у вас такие хорошие знакомые; а я таких людей даже никогда не видала…

Больная швея была права в своих впечатлениях: такие люди тогда появились в России впервые.

Александр Михайлов говорил.

– Кто не боится смерти, тот почти всемогущ…

Они не боялись смерти; они сумели воспитать в себе презрение к смерти…

В известном смысле они были всемогущи:

Их подвиги необычайны; на позорных колесницах к эшафоту они следовали, как победители…

… Каждый из них обладал сверх того резко выраженной индивидуальностью, своеобразным и неповторяемым душевным складом. Стоит только назвать Желябова, Перовскую, Александра Михайлова, Кибальчича, Bеpy Фигнер, Ошанину, Исаева, Квятковского, Морозова, Фроленко-и встает ряд ярко очерченных характеров и революционных типов. То была поистине исключительная плеяда самобытнейших людей. И дела их тоже были самобытны и необычайны…

ЦАРЬ

О детстве он был чувствителен, слезоточив. Наставником его недаром был Жуковский.

Он также "обожал" парады. Это перешло к нему от отца, рыжеусого солдафона.

Отец обращался с сыном круто, под сердитую руку бивал его, в словах и выражениях не стеснялся.

На уроках Александр любил находить ошибки у товарища, проказить, но больше исподтишка. Когда его ловили с поличным, он плакал, просил прощения.

Была у него также склонность к самодурству.

Говорят, лично он не был боязлив. Кропоткин о нем рассказывает:

Перед лицом настоящей опасности Александр II проявлял полное самообладание и спокойное мужество, и между тем, он постоянно жил в страхе опасностей, существовавших только в его воображении. Без сомнения он не был трус и спокойно пошел бы на медведя лицом к лицу. Однажды медведь, которого он не убил наповал первым выстрелом, смял охотника, бросившегося вперед с рогатиной. Тогда царь бросился на помощь своему подручнику. Он подошел и убил зверя, выстрелив в упор…1.

1 Петр Крапоткин – «Записки революционера».

Кого же он боялся? Он боялся мужиков и крамольников.

Отсюда его жестокость и мстительность.

В начале своего царствования он заключил в каземат молодого революционно-настроенного офицера Бейдемана, сделав его "таинственным узником". Бейдеман так и погиб в склепе, не получив "высочайшего помилования".

О крестьянах еще в 1856 г. Александр сказал предводителям московского дворянства:

– Слухи носятся, что я хочу дать свободу крестьянам; это несправедливо, и вы можете сказать это всем направо и налево; но чувство, враждебное между крестьянами и их помещиками, к несчастью, существует, и от этого было уже несколько случаев неповиновения помещикам. Я убежден, что рано или поздно мы должны к этому притти. Я думаю, что и вы одного мнения со много, следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу.,.

Да, он очень опасался "неповиновений". А их, и вправду, было немало…

… Его первые попытки дать "реформу" вызвали сочувствие даже в самых радикальных кругах. Герцен писал:

– Имя Александра II отныне принадлежит истории.

Даже Чернышевский восславил царя:

– Благословение, обещанное миротворцам и кротким, увенчает Александра II счастьем, каким не был увенчан еще никто из государей.

Царь не был чужд литературе. Он читал "Записки охотника", умилялся и плакал; распорядился издать Гоголя, "без всяких исключений и изменений".

"Реформа свыше" была "дарована". Неблагодарные мужики ответили бунтами. Пришлось посылать солдат. Поднялась Польша. Пришлось посылать солдат и Муравьева-Вешателя, Герцен пожалел, почему царь не умер после манифеста 19 февраля. Чернышевского царь заточил. Писарева царь заточил. И многих еще других царь тоже заточил.

Обнаружились нигилисты, бунтари, пропагандисты. Зачем-то ходили в народ, баламутили мужиков.

Характер царя явно "портился". Князь Вяземский ехал однажды с царем в карете. От скуки и безделья царь начал издеваться над приятелем. Князь терпеливо сносил царские придирки. Вдруг лицо царя, обычно "кроткое и мечтательное", исказилось злобой, царь обернулся к Вяземскому и "харкнул" ему в физиономию, после чего бросился на шею и стал просить прощения.

4 апреля 1866 г. царь гулял с детьми в Летнем саду и, когда садился потом в коляску, в него выстрелил Каракозов. Было в высшей степени скандально. Стреляли в помазанника божия, в царя-освободителя. Царь записывает:

– Общее участие,– Я – домой – в Казанский собор. Ура – вся гвардия в белом зале.

Наследник Александр тоже заносит в дневник: – Прием был великолепнейший, ура сильнейший… "Ура сильнейший", понятно, любителю разводов приятно, но все же "случай" отменно дрянной.

Спустя год Царь "посетить соизволил" Париж. Путешествие вышло совсем не из веселых. На улицах "освободителя" встречали свистками, враждебными криками. Орали: – Да здравствует Польша! – Был смотр; после смотра поляк Березовский стрелял в царя. Случай отменно дрянной. Пришлось спешно возвращаться домой.

Характер портился. "Эпоха великих, реформ" не удовлетворяла даже некоторых не совсем слепых царских слуг. Военный министр, граф Милютин впоследствии сказал:

– Кроме святого дела освобождения крестьян… все остальные преобразования исполнялись вяло, с недоверием к пользе их, причем, нередко принимались даже меры, несогласные с основною мыслью изданных новых законов… В России все затормозилось, почти замерло, повсюду стало раздаваться глухое недовольство…

Крестьяне стонали от оброков, от барщины и всяких повинностей. Печать всячески обуздывалась. Школа, университеты превращались в "заведения". Нигилистам не давали ни отдыху, ни сроку, сажали в тюрьмы, ссылали на каторгу, вешали. Царь сделался еще более двоедушным, непостоянным, напуганным, мстительным.

Воевали с Турцией. Царь под Пленной посещал госпитали, плакал над ранеными и умирающими солдатами: недаром он воспитывался у чувствительного поэта Жуковского; однако в день "тезоименитства" был предпринят безрассудный штурм Плевны: готовили царю подарок. Штурм не удался; осталась песня;– Имянинный пирог из начинки людской брат подносит державному брату, а на севере там ветер стонет, ревет и разносит мужицкую хату.– На революционных вечеринках песня певалась целые десятилетия.

Личная жизнь складывалась двусмысленно. Женщины покоряли-, царя очень легко. Царица, Мария Александровна, уже давно перестала привлекать к себе Александра II. Он бросил ее, охотился за девушками, многих развратил. Однажды царь повстречался с Катей Долгорукой. Она была еще подростком. Она была очень красива. Царь взял ее под свою опеку, поместил в Смольный институт. Семнадцати лет он сделал ее своей любовницей. Двор резко осуждал царя: Долгорукая посещала Зимний дворец. На лето Александр II увозил юную любовницу в Крым, в Ливадию. Море, Ай-Петри, запах туй, уютный дом в Бьюк-Capae, где он помещал Долгорукую, давали целительное забвение от крамольников и от многочисленных неурядиц.

Пошли дети. Очарованный "глазами газели", царь поместил Долгорукую в самом дворце. Возмущению в "сферах" и пересудам не было конца: старый селадон попирал открыто один из самых священных устоев.

А "нигилисты" не дремали. В августе 1878 г. был убит начальник знаменитого III отделения, царева недреманого ока, шеф жандармов Мезенцев. И как! Закололи, кинжалом! Царь поручает генерал-адъютанту Дрентельну, заместившему Мезенцева, искоренить крамолу. Он требует постоянных донесений, сам, лично, неослабно следит за революционным подпольем. Кто бы мог подумать, что какой-то никому неизвестный землеволец, проживавший к тому же по чужому паспорту, отнимет столько драгоценного времени у венценосного самодержца, коему подвластна шестая земного шара!

Между царем и шефом жандармов ведется деятельная переписка.

Жандарм доносит:

– Генерал-адъютант Гурко отверг кассационную жалобу Дубровина. Исполнение приговора предполагается завтра.

Пометка царя:

– Где и как? Прошу вперед уведомлять о сем положительно и в важных случаях по телеграфу.

Жандарм по поводу покушения Соловьева на венценосную жизнь сообщает:

– Вытребована жена Соловьева… Уже выехала… Царь:

– Следовало отправить с нею жандарма, иначе, она, пожалуй, скроется… Жандарм:

– Деятельно производимые розыски ни к чему существенному не привели…

Царь:

– Досадно…

Жандарм о подпольной типографии "Земли и Воли":

– К следствию по сему делу приступлено:

Царь:

– Авось, доберемся, наконец, до самой типографии.

Жандарм:

– По делу Соловьева ничего нового не открыто.

Царь:

– Весьма жаль…

Жандарм:

– Необходим самый внимательный и неослабный надзор за населением Западного края России…

Царь:

– Да, необходимо держать нам ухо в о с т р о…

Жандарм:

– Во время следования партии ссыльно-каторжных в пределах Восточной Сибири трое из них, государственные преступники, Дебагорий-Мокриевич, Избицкий и Орлов, поменялись именами с обыкновенными преступниками-поселенцами и вместо сих последних отправлены по назначению.

Царь:

– Тут, вероятно, было преступное неряшество, если не потворство. С виновных следует сделать строгое взыскание…1.

1 «Красный Архив» 1930 г. № 4 «Доклад» Дрентельна Александру II".

Царь советует, ободряет, подтягивает, требует, следит. А надо всем одно: – необходимо держать нам ухо востро…

Землеволец Соловьев чуть не застрелил "освободителя". Опять "бог спас". Опять "много дам". Опять "ура сильнейший".

Но обреченность повсюду. Ее можно почти осязать руками.

Слезы. Самодурство. Нерешительность. Разговоры о ненавистной конституции. Лорис-Меликов. Красный террор. Расправы. Казематы. Каторга. Палач Иван Фролов. Виселицы.

Императрица Мария Александровна приказала долго жить. Кропоткин пишет в своих "Записках":

– Она умирала в Зимнем дворце в полном забвении. Хорошо известный русский врач говорил своим друзьям, что он, посторонний человек, быЛ возмущен пренебрежением к императрице во время ее болезни. Придворные дамы… покинули ее, и весь придворный мир, зная, что того требует сам император, заискивал перед Долгорукой…

Летом 1880 г. царь обвенчался с Долгорукой. Под венцом стоял сгорбленный старик с мешками под глазами, обрюзглый, страдающий одышкой. Рядом с ним цвела красавица "с глазами газели".

Царь ищет забвения в семье. Он внимателен к детям, он души не чает в молодой жене. Нет забвения: ни в семье, ни в "ура сильнейшем"…

Опять разговоры о реформах, о конституции… Опять палач Фролов… Припадки тоски.– В иные дни он принимался плакать так, что приводил Лорис-Меликова в отчаяние… (Кропоткин).

Террор "Народной Воли". Известно, что за царем охотятся… Взрывы… Царь сам неослабно следит за подозрительными при выездах. Виднейший слуга, полицеймейстер Дворжицкий, сообщает:

– Покойный государь по возвращении с поездки весьма часто призывал меня и отдавал приказания о наведении справок о замеченных им на улицах подозрительных лицах… Случалось часто, что при докладе его величеству о задержании при выезде государя подозрительной личности, он замечал:-верно: у него скверная рожа…1.

1 К А Дворжицкий.– Первое марта, «Исторический вестник», 1913 г. № 1

… Желябов и Перовская, Кибальчич в Петербурге…

Из приближенных царя скажем кратко только о Лорис-Меликове и Победоносцеве. О Лорисе Победоносцев писал в своих дневниках:

– Граф Лорис-Меликов человек честный в том смысле, что он не брал и не берет взяток; но вместе с тем это крайне честолюбивый и властолюбивый, совершенно бессердечный эгоист… ум его хитрый и лукавый, но отнюдь не дальнозоркий, не глубоко проницательный и весьма односторонне развитый жизненной практикой и интригами… России и русского народа он не понимает. Научное… образование его очень поверхностное и ограниченное…

На этот раз слова Победоносцева вполне совпадают с тем, что о Лорисе писалось в № 2 листка "Народной Воли":

– …Благодарная Россия изобразит графа в генерал-губернаторском мундире, но с волчьим ртом опереди и лисьим хвостом сзади в отличие от прочих генерал-губернаторов, отечества не спасших…

О самом Победоносцеве имеется сочный отзыв в книге Лафертэ "Александр II"; книгу граф Валуев называет произведением Долгорукой. Напечатана была эта книга за рубежом, после смерти царя, куда Долгорукая вынуждена была выехать.

– Скажем несколько слов об обер-прокуроре святейшего Синода Победоносцеве. Этот субъект, пропитанный ханжеством, характера сильного, мстительного, настроения желчного, здоровья слабого, один из тех людей, которые проявили себя, как признанные противники прогресса и реформ, проведенных в России в царствование Александра II… Незадолго до смерти Александра II в публике распространился слух, что в "высоком месте" заняты выработкой русской конституции… Некто пустил в ход тогда все средства, как, например, подбрасывание монарху писем, с целью ввести его в курс идей, которые якобы господствовали в провинциях империи…1.

1 Цитируется по книге Богучарского – Из истории политической борьбы.

Этому заматерелому мракобесу даже Александр II казался едва ли не карбонарием…

Об Александре III, сыне "царя-освободителя", следует сказать: конституции не дал, науки упразднил, людей вешал, крамолу уничтожал. Запечатлен в известном памятнике Трубецкого, что в Ленинграде против Октябрьского вокзала. Похож на уездного исправника. Подвержен был зелию настолько, что со своими приближенными в залах дворца ложился на пол, на ковры и ловил проходящих за ноги… Более достойно ничем себя не прославил.