Текст книги "На перекрестке веков"

Автор книги: Александр Ненашев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Патриарх иранской миниатюры

Вот он, наконец, дом, который мы так долго искали, колеся по Тегерану, то выезжая на широкую и шумную магистраль Шах-Реза, то теряясь в бесконечном лабиринте улочек и переулков. Дом – двухэтажный из красного кирпича, каких много на этой улице. Дверь открыла служанка: возраст и здоровье не позволяют хозяину самому выйти навстречу гостям. Прославленного художника Хосейна Бехзада мы вскоре увидели в его небольшой рабочей комнате с открытой дверью, ведущей в маленький дворик. Пышная седая шевелюра, острый взгляд, подвижное, с легкой улыбкой лицо невольно вызывают в памяти сложившееся представление о художнике и убеждают, что перед вами человек незаурядный. Его было бы невозможно не выделить в самой большой толпе.

Хосейн Бехзад по-восточному сидел на ковре. Тут же на полу – мангал с тлеющими углями, чтобы не дать остыть чаю, кальян, листы плотной белой бумаги, кисти, краски. Остад – мастер, как называют в Иране заслуженных художников и литераторов, – устроился прямо у двери: недуг сделал его малоподвижным, часто приковывает к постели, место для работы он выбрал так, чтобы быть в доме и в то же время на воздухе. Он любезно осведомился, сядем ли мы на ковер или принести нам стулья. Хозяин, питающий большие симпатии к Советскому Союзу, расспрашивает нас о жизни советских людей, интересуется творчеством советских художников, рассказывает о себе.

– Советское искусство – самое передовое в мире. Москва – центр мировой культуры, – говорит Бехзад.

Разговор заходит о современных тенденциях и течениях в искусстве, об отношении художника к модернизму, абстракционизму.

– Искусство, – замечает Хосейн Бехзад, – должно быть понятно людям, иначе оно не имеет смысла. По правде говоря, – продолжает он свою мысль, – мне непонятно искусство так называемых авангардистов. В жизни я не видел человека с четырьмя руками, восемью глазами и стоящего вниз головой. Однако на полотнах многих современных живописцев я видел подобные картины. Моя школа, – подчеркивает наш собеседник, – не имеет ничего общего с такого рода искусством.

Здесь же, в одной из комнат, небольшая экспозиция законченных работ: десятка полтора миниатюр. Это все, что можно было увидеть в его доме. Остальные находятся в частных коллекциях в Иране, в музеях Европы, Азии, Америки.

Произведения Бехзада не раз экспонировались на выставках в Тегеране, 16 раз за рубежом – в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Праге, Варшаве, Токио. Выставкам постоянно сопутствовал успех. Познакомившись в Париже с творчеством Бехзада, французский художник и писатель Жан Кокто отмечал: «Несомненно, в искусстве современной миниатюры как с точки зрения композиции, так и колорита есть только один мастер и им является иранский художник Хосейн Бехзад». И добавил: «Если до сих пор мы знали о Востоке по сказкам „Тысяча и одна ночь”, на сей раз его открыл нам своими волшебными картинами старец с седой головой и необыкновенно лучистыми проницательными глазами».

– Что, по вашему мнению, главное – содержание или форма? – спрашиваем мы.

– Прежде всего – содержание, которое и определяет форму. Другого принципа нет. Это относится к любой области искусства. Действительность – мать живописи, ее основа, – продолжает он. – Новая живопись отошла от этого всеобщего принципа искусства. По существу, сегодня в живописи нет ничего, кроме пустоты. Современные молодые художники почему-то думают, что если они что-то скомпоновали из нескольких кастрюль и обломков железа или нанесли на холст ряд беспорядочных линий, то стали уже живописцами или скульпторами. Если бы это было так, то маляры и красильщики были бы самыми выдающимися художниками, а лавки кузнецов и жестянщиков – художественными музеями.

– Я убежден, – говорит Бехзад, – что в конце концов все эти художники, по мере того как наберутся опыта и знаний, найдут свой настоящий путь. Это еще раз подтвердит силу и стойкость подлинного искусства.

^{Хосейн Бехзад}

Родился и вырос Хосейн Бехзад в Тегеране, в небогатой семье. Пяти лет был отдан в медресе, духовную школу, однако вскоре был исключен за увлечение рисованием портретов. Мусульманская религия была против изображения живых существ. Хотя в Коране и нет строгого запрещения работы художников, в комментариях к нему можно прочитать и такое: «Бог послал меня уничтожить людей троякого рода: гордецов, многобожников и живописцев. Берегитесь изображать господа или человека, а пишите только деревья, цветы и неодушевленные предметы». Изгнанный из школы, Бехзад пошел учиться к народным мастерам – ремесленникам. Копированием древних миниатюр стал зарабатывать себе на жизнь. Приходилось копировать и работы таких прославленных иранских мастеров, как классик миниатюрной живописи Камаль эд-Дин Бехзад, исфаханский миниатюрист XVII века Реза Аббаси.

Затем художник начал писать свои собственные полотна, занялся изучением принципов и традиций иранской классической миниатюры, стал искать свой путь в искусстве. В 1935 году ездил в Европу, где изучал современное изобразительное искусство.

– Изучением различных иранских и зарубежных художественных стилей, – рассказывает Бехзад, – я всегда преследовал цель найти стиль, который был бы иранским и в то же время отвечал требованиям современности. К сожалению, в результате слепого подражания и копирования произведений западных художников традиции миниатюрной живописи были постепенно утрачены. Вот почему я стремился найти такой стиль, который возродил бы традиции иранской миниатюры.

Хосейиом Бехзадом создано несколько тысяч миниатюр. А сколько к ним было сделано набросков, рисунков, этюдов… Работы разнообразны по сюжету, композиции, колориту. Но всех их объединяет широта замысла, глубина образов, точность рисунка. Много листов выполнено по мотивам «Шах-наме». Обращение Бехзада к этой знаменитой поэме не случайно: в ней красной нитью проходит основная идея – борьба двух противоположных начал: доброго и злого. Вобравшая в себя многовековую мудрость народа, поэма Фирдоуси дает огромный простор для творческой фантазии, для размышлений. Бехзад часто черпает вдохновение и в стихах Омара Хайяма – поэта, мудреца, ученого.

На одной из его известных миниатюр изображена группа старцев, размышляющих о сущности бытия. Характеристика персонажей остра и индивидуальна. В сложной по замыслу композиции каждая фигура легко читается отдельно, составляя, однако, в общем цельную, глубоко философскую картину. Запоминается миниатюра с изображением Фирдоуси на фоне батальных сцен «Шах-наме».

Одной из центральных тем Хосейна Бехзада является тема художника, его назначение и место в обществе.

^{Миниатюра «Вечерние мелодии»}

^{Миниатюра «Виночерпий»}

Широко популярна его миниатюра, изображающая музыканта в момент его наивысшего вдохновения.

– Что вы считаете основной темой ваших работ? – спрашиваем мы.

– Человека, его жизнь, его любовь.

Когда художник говорит о человеке, глаза его зажигаются огнем, все лицо излучает теплоту и нежность.

– Какую из своих вещей вы больше всего любите?

– Такую еще не написал. Когда работаю над картиной, – замечает он, – она мне нравится. Когда же положен последний штрих, интерес к ней пропадает. Мысль захватывает новая тема. Творчество – это непрерывный процесс.

В Тегеране мне не раз приходилось слышать об исключительной работоспособности Бехзада. Болезнь часто приковывает его к постели, заставляет сменить мастерскую на больничную койку. Но никогда художник не расстается с кистью.

– Что вы, – отвечает он обычно на советы врачей больше отдыхать, – надо обязательно успеть закончить вот эту работу.

– Постоянный труд и любовь к искусству сделали меня художником, – говорит Бехзад. – Если бы с детства я не был вынужден много работать, – добавляет он, – я, пожалуй, не стал бы тем, кто я есть.

Популярность Хосейна Бехзада в Иране очень велика. За советами, за помощью к нему идут и молодые, и маститые коллеги. Частые гости – зарубежные деятели культуры. Большая заслуга старейшего иранского миниатюриста не только в его высоком мастерстве, но и в том, что он постоянно искал современные средства изображения в рамках традиций иранского искусства. Художник часто иллюстрировал классику. Однако его произведения перерастают книжные миниатюры. Они по замыслу и исполнению монументальны и самостоятельны. Художник как бы оторвал миниатюру от книги, переосмыслил ее и сделал искусство миниатюры достоянием более широких слоев населения, которое в своем подавляющем большинстве еще остается неграмотным.

Еще о многом хотелось поговорить с художником, прошедшим большую школу жизни. Но знаем, как дороги для него каждый час работы, каждая минута отдыха. И все же решаемся спросить:

– Как вы оцениваете искусство миниатюры?

– Миниатюра – поэзия живописи. Она раскрывает красоту мира и рассказывает о нем самым изящным и выразительным языком.

Очень хотелось сфотографировать художника, но приходить с фотокамерой казалось неудобным. Узнав об этом, Хосейн Бехзад вместе с нами выразил сожаление и пригласил обязательно зайти через несколько дней и фотографировать сколько угодно. Но эта встреча не состоялась из-за его болезни. Однако через два месяца из Тегерана в Москву пришел конверт с фотографиями: художник попросил своего знакомого фотографа сделать серию снимков и прислал их. Как приятно было снова встретиться с Хосейном Бехзадом уже в Москве.

Но потом пришла и печальная весть. Старейший иранский художник, почетный доктор искусств Тегеранского университета, хранитель и продолжатель лучших традиций богатой иранской культуры скончался. Иранская печать, отдавая должное памяти Хосейна Бехзада, была единодушна в оценке его творчества, назвав его патриархом иранской миниатюры.

Педагог, художник, архитектор

В небольшой иракский городок Нишапур, расположенный вблизи крупного культурного и административного центра страны Мешхеда, нас привело желание увидеть места, где родился, жил и работал Омар Хайям, знаменитый поэт Востока, живший в XI–XII веке. Желание это было вполне естественным: не многим, далеким по времени от нас поэтам досталась столь звонкая слава. В Советском Союзе неоднократно издавались сборники его стихов, и всегда они раскупались мгновенно. Прочитав однажды хайямовские четверостишия, или, как их еще называют, рубайи, уже никогда не забудешь их. Советские ученые-востоковеды и переводчики проделали огромную работу, чтобы донести до советского читателя всю прелесть стиха Омара Хайяма, его совершенство и глубину мысли.

Умер поэт также в Нишапуре. Там находится и его гробница. Это – оригинальное по своей архитектуре и декоративному убранству сооружение, легкое и изящное. В нем на редкость удачно сочетаются современные формы с традиционными элементами персидской архитектуры: мягкие, округлые линии конструкции, мозаика, каллиграфия, столь характерные для зодчества прошлого, и вместе с тем простота, светлость, какая-то поэтическая возвышенность всего мавзолея. Все это счастливо соединило век нынешний и век минувший.

Трудно, пожалуй, представить себе более достойный памятник поэту, для всего творчества которого характерен свободный полет мысли, недовольство миром, желание улучшить его. В тяжелые времена средневекового мракобесия Омар Хайям воспел свободу человеческой личности, осудил тиранию и гнет, ханжество и лицемерие.

^{Гробница Омара Хайяма в Нишапуре}

Встреча с этим интересным сооружением явилась нашим первым знакомством с творчеством иранского архитектора и художника Хушаньга Сейхуна, декана факультета изящных искусств Тегеранского университета. Потом в Хамадане удалось познакомиться с его другой работой – мавзолеем выдающегося ученого Востока X–XI веков, автора знаменитого медицинского «Канона» Абу Али Ибн-Сины (Авиценны).

Этим, однако, далеко не исчерпывается перечень произведений талантливого зодчего. По проекту Сейхуна сооружен ряд крупных общественных зданий, несколько кинотеатров, большое число жилых домов. Он – соавтор проекта нового здания иранского меджлиса (парламента) и парламентской библиотеки. При сооружении меджлиса использованы современные строительные материалы, в частности стекло и железобетон. Вместе с тем многие архитектурные решения тесно связаны с принципами традиционной национальной архитектуры. В декоративном убранстве здания широкое применение нашли настенная роспись и мозаика.

Изучая национальное зодчество, Сейхун совершает поездки в самые отдаленные, порой малодоступные уголки Ирана. Часто на первый взгляд неприметные детали старого персидского зодчества позволяют ему находить оригинальные архитектурные решения.

Затем представилась возможность познакомиться с Хушаньгом Сейхуном как превосходным графиком. В Тегеране была организована выставка его 60 графических работ. Это – уголки иранской природы, деревенские пейзажи, базар и улица в Исфахане, виды небольших старых городов, портреты сельских жителей и горожан. Экспозиция вызвала огромный интерес в художественных кругах иранской столицы, привлекла внимание многочисленных любителей изобразительного искусства. Как писала газета «Техран Джорнэл», «телевизионные камеры, фотокорреспонденты, корзины роз и масса людей свидетельствовали о том, что открытие выставки рисунков Хушаньга Сейхуна явилось необычным событием в культурной жизни Тегерана».

Чем же был вызван успех выставки? Прежде всего тем, что она убедительно заявила о красоте реалистического искусства, о глубоких корнях реалистических традиций в иранской живописи. Работы Сейхуна отличаются тонким настроением, лаконичностью рисунка, простотой и ясностью композиции. Поэтому работы Хушаньга Сейхуна, авторитетного в стране художника, крупного деятеля иранской культуры, не могли не привлечь широкого внимания.

Сейхун принадлежит к новому поколению художественной интеллигенции Ирана. Он родился в 1920 году в Тегеране. Архитектуру изучал в Тегеранском университете, который окончил в 1944 году. В 1945–1946 годах совершенствовал свои знания в Париже. С 1949 года Сейхун преподает на факультете изящных искусств столичного университета, а в 1962 году становится во главе этого факультета. Сейхун – член Высшего совета городского планирования и Центрального совета Тегеранского университета. Он входит также в Высший совет по охране памятников культуры и Высший археологический совет. В среде художников о нем говорят, что он «не ищет легких успехов, сенсации. Он работает упорно. Произведения его отличаются совершенством формы и законченностью мысли».

Художественная общественность Тегерана ждет новых работ Хушаньга Сейхуна, который находится в расцвете творческих сил.

Размышления у полотен художников

…Пригласительный билет на выставку произведений группы молодых иранских художников в галерее Мес был не совсем обычен: напечатанные на нем имена участников прочитать оказалось нелегко, для этого надо было сложить билет особым образом. Непросто было и разыскать галерею: она затерялась в одном из многочисленных узких переулков северной части Тегерана. Посетителей не было. В зале находились всего два человека, как потом выяснилось, сами художники. Они сидели за низким столиком, пили чай и мирно беседовали. Наш приход их обрадовал, как радует редкий гость в далеком горном ауле. Они стали рассказывать о своих работах, творчестве своих коллег и помимо развешанных картин показывали полотна, принесенные из запасника. Подойдя к картине, напоминающей кусок свежепобеленной стены с еле проступающими темными контурами линий, спрашиваем:

– Что хотел этим сказать художник?

– Это – материнство.

Для вящей убедительности наш собеседник Реза Дарьябеги, как он назвал себя, стал перед картиной, изобразил любящую нежную мать, держащую ребенка на руках. Мы подходили ближе, удалялись, смотрели сбоку, но представить мать с младенцем нам так и не удалось.

– Эта картина экспонировалась в Париже, – сообщил художник, чтобы заставить нас окончательно поверить в ее неоспоримые достоинства.

Рядом висела другая картина, вернее, медный лист, на котором можно было заметить очертания внутренних органов человека и некоторое подобие больших сверкающих глаз. По замыслу автора это произведение должно было отобразить современного человека с его сложным внутренним миром.

– Что же положено в основу этого образа? – спросили мы.

– Мои собственные ощущения.

– Людям это понятно?

– Нет, чтобы понять, надо оказаться в таком же эмоциональном и психическом состоянии, в каком был я, когда делал картину. Вообще обыкновенным людям, – добавил он, – это недоступно.

– Для кого же вы пишете?

– Для будущих поколений.

– Вы надеетесь, что они поймут и оценят вас?

– Да, они будут людьми более высокого интеллекта.

Молодые художники пристально следили за нашей реакцией, напряженно ждали, что же скажут люди, приехавшие из Москвы. Признаться, не хотелось обижать наших новых знакомых, и мы только пожали плечами.

– Видите ли, – пояснил Реза Дарьябеги, – зрение нас обманывает, истина – в душе. Когда мы, например, смотрим на ряд стоящих друг за другом столбов, то дальний нам кажется меньшим по размеру, хотя в действительности он одинаков со всеми.

Свои «теоретические» выкладки Реза Дарьябеги попытался подкрепить на примере еще одной картины, выполненной маслом, в темно-голубых тонах с дальним намеком на зимний вечерний пейзаж. Называлась она «Симфония бытия и небытия».

Могут спросить: а не исключение ли эта галерея? Нет. В иранской столице имеется не менее десятка художественных галерей, проводятся тегеранские биенале, организуются совместные выставки изобразительного искусства Ирана, Турции и Пакистана. И всюду в глаза бросается засилье самых изощренных фокусов, взятых из арсенала воинствующего абстракционизма Запада. Здесь и человеческая фигура с красной и синей лампочками на месте сердца, то вспыхивающими, то гаснущими; и накрашенный холст за планками пластмассовой шторы, то открывающейся, то закрывающейся; и наклеенные на полотно обрывки газет, реклам, журналов и многое-многое другое, не поддающееся описанию и невозможное для понимания. Поистине, «если модно, так пусть хоть трахома», как гласит старая восточная пословица.

Как же все это оказалось возможным в стране богатой древней культуры с многовековыми традициями реалистического искусства? Встречи, беседы с представителями иранской художественной интеллигенции позволяют внести ясность в этот вопрос. Подчинение духовной жизни иранского народа крупными западными державами началось вместе с широким проникновением этих держав в экономику страны. Когда в конце прошлого и в начале нынешнего века в Иране были обнаружены природные богатства, и в первую очередь огромные запасы высококачественной нефти, страна стала покрываться разветвленной сетью коммерческих контор, фирм, компаний. Вместе с деловыми учреждениями появились и многочисленные пропагандистские организации, призванные обелить деятельность монополий, превозносить капиталистическую идеологию и культуру, всячески насаждать западный образ жизни. Широким потоком потекла на иранский книжный рынок западная печатная продукция, безраздельное господство установили на киноэкранах Ирана кинопромышленники Запада.

В последнее время все чаще стали устраиваться выставки произведений современного западного искусства.

Одна из таких выставок состоялась в галерее «Модерн Арт», на одной из центральных улиц Тегерана – Тахте-Джамшид. Когда мы поднялись на второй этаж, в выставочный зал, нас встретил сам художник. Больше в зале никого не было.

– Дан Джонсон, – назвал он себя. – Американский живописец и скульптор, тридцать лет. Закончил школу искусств в Миннеаполисе, штат Миннесота.

Поговорили, можно и уходить, ибо смотреть нечего. Вот висит что-то похожее на обычное изображение молекул. Подпись под одной из «картин» – «Идеи 1 и 4», под другой – «Идеи 1 и 2».

Идеи ультрамодного искусства насаждаются также молодыми иранскими художниками, получившими образование в Европе или в США. Дело в том, что до последнего времени почти половина всей студенческой молодежи обучалась за границей. Это в равной степени относится и к молодым людям, изучающим живопись и ваяние. Разумеется, находясь многие годы за рубежом, они постепенно порывали с национальными традициями в искусстве. Например, уже получивший в Иране известность художник Камран Катузян окончил в США Уиндемский колледж в Вермонте. Как писала «Кейхан Интернэшнл», «его абстрактные картины и эскизы напоминают американских абстракционистов». Ирэн Даруди окончила школу изящных искусств в Париже. Как отмечала та же газета, «ее работы пользуются успехом в Европе и Америке». Скульптор Парвиз Танавволи закончил Тегеранскую школу изящных искусств, а высшее художественное образование получил в Италии. Он неоднократно выставлялся в этой стране, а также в Англии и США. Сейчас он возглавляет отделение скульптуры факультета изящных искусств Тегеранского университета.

Философия иранских абстракционистов, как и их западных единомышленников, не отличается оригинальностью. На вопрос, считает ли он, что искусство должно иметь национальные черты, Парвиз Танавволи отвечает:

– Искусство универсально, оно не ограничено национальными идеями. Я иногда пользуюсь традиционными иранскими материалами. Однако чувствую, что в конечном счете такого рода работы невыгодно отличаются от произведений, выполненных более современным методом. Идейная сторона, может быть, и интересует некоторых художников, но меня это никогда не волновало. Мена интересует сам процесс работы. Я никогда не руководствуюсь мыслью, что произведение должно быть подчинено какой-то определенной теме.

Танавволи считает, что художник стоит выше «толпы», поэтому нет ничего удивительного, что толпа не понимает его работ, его «духовного взлета». Он говорит:

– Когда я нахожусь с людьми, я являюсь одним из них. Но когда я один, в моей студии, за работой, тогда я чувствую огромный разрыв между собой и другими. В момент наивысшего вдохновения я могу уйти от людей так далеко, как бог.

Касаясь творчества единомышленника Ганавволи – Камрана Катузяна, газета «Техран Джорнэл» пишет, что, «изучая живопись в США, он полностью воспринял принципы поп-арта и решил стать его крестоносцем в Иране». Хотя, как отмечает газета, он «не надеялся на благоприятный прием в Тегеране», но это «не поколебало его решения».

Отвечая критикам, упрекавшим его в забвении традиций национальной живописи, Катузян говорил:

– Я получил художественное образование в Соединенных Штатах. В течение нескольких лет я был вдали от родины. Поэтому нет ничего удивительного в том, что я оказался под влиянием западного искусства.

На вопрос, имеют ли его картины какой-либо смысл, назначение, Катузян отвечал:

– Я считаю, что мои произведения не являются настенными украшениями, так как я не художник-декоратор. Мои работы – это комбинации света в пространстве, цвета и свободы мысли.

Камран Катузян отрицает преемственность в развитии современного искусства Ирана.

– Что это, – восклицает он, – за псевдоперсионизм, который фанатически защищают наши так называемые «критики»! Может быть, миниатюрная живопись до Судного дня? Может быть, воспроизведение форм старых персидских мечетей? В основе этих форм нет никакой реальной философии.

Следование традициям иранской культуры Катузян считает «чистым шарлатанством».

Большое влияние на утверждение и популяризацию в Иране модернизма оказывают деятели культуры Запада, которые часто приглашаются в Иран для участия в жюри конкурсов и выставок. Как правило, они-то и делают погоду. Поощряя работы определенного направления, они насаждают в художественных кругах Ирана свои вкусы, свои взгляды. Так, на одной из художественных выставок-конкурсов последнего времени, состоявшейся в Тегеране, жюри было образовано в следующем составе: два итальянца, один немец, один француз и два иранца. Среди получивших премии был Камран Катузян. В качестве похвалы член жюри француз Жак Лессенье сказал: «Он – художник, который отбрасывает старые традиции и формы в поисках нового, универсального художественного языка». Премию получил Жазе Табатабаи за свои, как отметило жюри, «образные скульптуры». Члены жюри добавили, что «они особенно восхищены использованием простых материалов для смелых интерпретаций в духе интернационального искусства».

Есть и еще одно тревожное обстоятельство: создается впечатление, что многие иранские художники, уже ставшие на собственные ноги, под влиянием нового искусства Запада не прочь отдать дань моде, зачастую исходя из соображений коммерции.

Общественность страны глубоко обеспокоена насаждением в Иране чуждых взглядов, мод, течений. Она встревожена тем, что над богатыми традициями национальной культуры навис дамоклов меч модернизма. Как писал журнал «Техране Мосаввар», «некоторые художники смешивают искусство с производством», а некоторые «подражают уже известным образцам». Известный иранский критик-искусствовед К. Имами, касаясь ультрамодных произведений на выставках в Тегеране, писал: «Что это? Откуда это? Зачем это? – подобные вопросы все еще продолжают раздаваться на выставках изобразительного искусства».

В штыки была встречена тегеранской художественной общественностью первая выставка работ Камрана Катузяна вскоре после его возвращения из США. Его окрестили «расклейщиком афиш», мастером «дешевых поделок». «Техран Джорнэл» писала: «Особенно острой критике он подвергся со стороны тех, кто увидел в Катузяне художника, который пошел по пути западного искусства ценой отказа от иранской культуры». По единодушному мнению этих критиков, отмечала газета, «Катузян – не иранский художник».

Многие иранские художники работают в манере западноевропейских абстракционистов и отдают свой труд и талант служению этому бесформенному и бездушному искусству. Причина такого явления ни для кого не является секретом. Это – многолетняя и повседневная пропаганда ультрамодных течений в искусстве западными органами печати, организация различными обществами Запада показа в Иране «достижений» так называемых «авангардистов».