Текст книги "Военное дело чукчей (середина XVII—начало XX в.)"

Автор книги: Александр Нефедкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Ездовые оленные восьмикопыльные нарты.

Воспроизведено по: Левин 1946: 93, рис. 17

Чукча, едущий на оленьей упряжке на ездовых нартах.

Воспроизведено по: Богораз 1991: Табл. V

На ездовых оленьих нартах не возили тяжелого груза. Для уменьшения трения полозья подбивали костями из челюсти кита (Майдель 1871: 61), смазывали китовым жиром (Кибер 1824: 97). Копье, когда не было непосредственной угрозы со стороны врагов, специальными ремешками горизонтально крепили к нарте (Богораз 1901: 30) или же держали в правой руке (Сарычев 1952: 266). Лук, колчан могли класть при езде в нарты за спину ездока (Сарычев 1952: 267), туда же клали аркан и добычу (Богораз 1900. № 135: 362; № 156: 400), теплую одежду на случай непогоды и мешок с провизией, обычно мясо с салом (Богораз 1991: 30). Оседлые жители в поход обычно брали сушеное мясо, вяленую рыбу (юколу), китовую кожу, срезанную вместе с жиром (мантак) (Меновщиков 1988: 497), весной – запасную обувь (Меновщиков 1985. № 127: 308). Водой не запасались – вместо этого ели снег (Богораз 1991: 133; ср.: Митчель 1865: 325). В обычных поездках едой не запасались, надеясь на традиционное северное гостеприимство (Богораз 1991: 30). Обычной едой были павшие олени (КПЦ. № 70: 181).

Гоночные оленьи нарты представляли собой максимально облегченный тип саней. Г. Майдель (1894: 145―146) описывает эти нарты как сани высотой и шириной в 25 см, в месте сиденья ширина была 45 см, длина, не считая выступов полозьев впереди, – 1,2 м. Весили такие сани всего 3―4 кг (по К. К. Нейману (1871. Т. I: 15) – до 15 фунтов (6 кг); ср.: Тюшов 1906: 358 (корякские гоночные нарты – 4―6 кг)). Этот тип нарты делали из березы, с изящной спинкой, с копыльями из оленьих рогов и полозьями, подбитыми китовым усом. Всю конструкцию связывали белыми ремешками.

В соответствии с нуждами использовали и оленей. Более сильных запрягали в нарты весной и осенью, когда снежный покров еще не устоялся и нужна была сила для тяги саней; зимой использовали других оленей, а третьих специально обучали для гонок (Берет™1929: 72). Ездили обычно на быках-кастратах (Мерк 1978: 113) [46]46
  Оленей кастрировали бескровным способом путем раздавливания канальцев яичек зубами (Василевич, Левин 1951: 75). П. Н. Орловский (1928: 66) указывает и на несколько иной способ холощения оленей: одно яичко просто отгрызалось и тут же сырым отдавалось на съедение какому-нибудь уважаемому старику или почетному гостю.


[Закрыть]. Самыми быстрыми считались дикие олени третьего поколения, которые иногда посещали стада чукчей (Богораз 1902а: 82). Чукотский тундровый олень был меньше и слабее эвенского, лесогорного, его окрас был темнее, чем у эвенских, но светлее, чем у корякских оленей (Несчастливцев 1930: 78―79, 81). Продолжительность жизни оленей примерно 15 лет (Каллиников 1912: 169). Для того чтобы животные не бодались, им удаляли рога. Естественно, оленей для езды специально тренировали. У коряков это обучение продолжалось 1,0―1,5 года (Орлова 1929: 104). Они могли быть так приучены, что для запряжки их можно было подзывать простым свистом (Меновщиков 1974. № 42: 186; ср.: Тан-Богораз 1979: 28 (эвены)). При хорошем снеге в марте оленья упряжка может проходить 400 км за 10 дней (Орловский 1928: 65; ср.: Сарычев 1952: 266; Кибер 1824а: 23 (20―30 верст в день)). Однако при очень глубоком снеге скорость оленей с грузом падала до 10 верст (10,5 км) в день (Свербеев 1857: 15).

В ездовую нарту запрягали пару оленей [47]47
  У камчатских коряков в беговые сани запрягали быка и важенку (Орлова 1929: 104).


[Закрыть]. Казак Б. Кузнецкий наряду с такими «стандартными» санями упоминает еще и нарты, запряженные тремя оленями (КПЦ. №70: 181 (1756); Бахтин 2000: 234; ср.: Дмитриев 1892. № 51: 8). В грузовую нарту впрягали одного оленя, на ней, впрочем, могли ездить бедняки (Тан-Богораз 1979: 29). В упряжке-биге правое животное, привязанное ремнем к центру нарт, бежало на голову впереди и было ведущим. Система тяги была представлена лямкой – нагрудным ремнем, к которому справа крепился на пуговице подтяг (постромок), непосредственно тянущий сани. Система контроля состояла из недоуздка с двумя вожжами, из которых одна была связана с недоуздком соседнего оленя, а другую, правую, с петлей на конце, держал в руках ездок, для прочности обмотав ее вокруг кисти. В качестве стимула использовали пару своеобразных гребенок, расположенных на лбу и под нижней челюстью, при натяжении вожжей они давили на животное и тем самым заставляли его двигаться в нужном направлении. Оленей погоняли длинным ивовым прутом с поперечным костяным наконечником (Богораз 1901: 39; 1991: 27―28; Васильев, Кирюшина, Меньшиков 1935: 151; Василевич, Левин 1951: 65―70). В поход брали несколько запасных прутов, которые привязывали вдоль саней (Лессепс 1801. Ч. II: 196).

Костяные «расчески» для управления оленьей упряжкой:

а – длина 13 см; б – высота 5 см.

Воспроизведено по: Богораз 1991: 25, рис. 14а, с

Нарты широко применялись на охоте, когда нужно было догнать зверя: оленя, барана, росомаху (Мерк 1978: 114, 119; Этнографические материалы… 1978: 156―157). С этой функцией связано и использование их на войне. В 1731 г. чукчи дважды неожиданно нападали на нартах на походный караван Д. И. Павлуцкого (КПЦ. № 59: 159). Цель такого нападения, вероятно, состояла в том, чтобы сначала обстрелять врага с нарт на ходу, а затем уже спешиться для боя (Бабошина 1958. № 103: 251). При этом сани оставляли в тылу, чтобы при необходимости тут же можно было ретироваться. Ездовые сани могли использовать и для захвата языка: воин, неожиданно подъезжая, бросал аркан и, подхватив врага, сажал его на сани (Богораз 1958. № 98: 239).

Для быстрых набегов использовали гоночные нарты (Тан– Богораз 1979: 98; Лебедев, Симченко 1983: 129), которые развивали скорость на гонках 35 км/ч (Нейман 1871. Т. I: 15). С нарт могли стрелять из лука и бросать копье (Bogoras 1918. № 2: 29; Бабошина 1958. № 101: 245; Меновщиков 1974. № 42: 182). Если при скачке одного из двух оленей убивали, то постромок просто перерезали, и нарты продолжал тянуть другой олень (Бабошина 1958. № 101: 244).

Оседлые чукчи и эскимосы использовали для передвижения нарты, запряженные собаками, обычно кастрированными кобелями. Достаточно полное описание этих саней мы находим у К. Мерк (1978: 119―120): длина нарты составляла 5,5 футов (1,8 м), ширина – более 1 фута 4 дюймов (43 см), высота – 8—10 дюймов (21―27 см); сиденье в виде четырехугольной рамы с поперечными планками и бортиком сзади размещалось на 7―8 копыльях; 3―7 собак впрягали по фронту отдельным потягом [48]48
  По замечанию доктора А. Ф. Кибера (1824: 125), собаки запрягались в 4―6 рядов. В середине XIX в. количество собак в нартах приморских жителей колебалось от двух до десяти (Hooper 1853: 42; ср.: Норденшельд 1936: 185 (4—12 собак)), а в 1920 г. в грузовой нарте было более 15 собак с несколькими вожаками (Амундсен 1929: 263).


[Закрыть]. К концу XIX в. этот способ запряжки вышел из употребления. В последней четверти XIX в. применяли более крупные нарты с длиной полозьев 3,0―3,5 м и общей высотой 1,0 м с 3―4 копыльями с каждой стороны. Эти нарты делались из березы и скреплялись ремнями. Каюр (ездок) сидел на шкуре белого медведя посередине нарты и держался левой рукой за специальную дугу, предназначенную для балансировки, собаками он управлял правой рукой с помощью палки-остола, имеющей на верхнем конце металлические кольца, позвякивая которыми, он направлял собак в нужную сторону. Остол служил и тормозом: им упирались в землю, а при недовольстве ездока собаками эту палку даже запускали в нерадивое животное. Для уменьшения трения полозья поливали водой, которую носили в специальной фляге, при этом на полозьях образовывался ледяной покров. 10―12 собак впрягали в такую нарту цугом попарно. Собачья упряжь состояла из горизонтальной петли-лямки с наспинным и подбрюшным ремнями. Постромки пристегивались к центральному ремню-подтягу. Никакой узды не было (Норденшельд 1936: 308―309; Богораз 1991: 46―47; Каллиников 1912: 163―165; Левин 1946: 90―91; Меновщиков 1959: 55―57).

Нарта для собачьей упряжки (рубеж XIX―XX вв.).

Воспроизведено по: Богораз 1991: 43, рис. 21а

На четырех парах копий лежат поперечные планки, на которых устроен настил из двух досок; борта созданы перевитым ремнем Посередине нарты имеется дуга для управления, за нее можно держаться, около дуги находится палка-остол (1). Нарта обычно изготавливалась из березы и скреплялась ремнями. Длина полозьев – 3,5 м, высота стоящей дуги – 1,2 м, высота нарты – 1 м

Детали эскимосских нарт, запрягаемых собаками (втор. четв. XX в.):

1 – копыл; 2 – задняя дуга; 3 – полоз; 4 – средняя дуга для держания; 5 – передняя дуга; 6 – ременная вязка; 7 – петля для прикрепления тягового ремня; 8 – доска-сидение; 9 – «нахлестка»; 10 – кнут с погремушками; 11 – оштол; 12 – погремушка; 13 – упряжь, надеваемая на собаку; 14 – фляга для воды, чтобы смачивать полозья; 15 – кусочек шкуры белого медведя, которым смачивают полозья.

Воспроизведено по: Рубцова 1954: 540, рис. 39

На коротких дистанциях собачьи упряжки медленнее оленьих, а на длинных – быстрее вследствие большей выносливости собак (ср.: Орлова 1929: 105). Причем даже три собаки могли спокойно везти на нартах двух людей (Хаугаард 1880: 88). Однако при глубоком рыхлом снеге езда была трудна для собак, для создания пути впереди шел лыжник. В среднем собачья упряжка проходила 4―5 км/ч, а за день – более 30―40 км, при легком грузе и хороших собаках в сутки можно было проехать 100―200 км (Кенан 1871: 107; Майдель 1894: 477 (60―70 верст в день); Олсуфьев 1896: 147―148; Слюнин 1900: 507; Беретти 1929: 62―65; Норденшельд 1936: 105, 308―309; Богораз 1991: 43―52).

Костяной блок от собачьих нарт найден на юго-востоке Чукотки в материалах пунукской культуры (VI―XVI вв.) (Диков 1979: 222; ср.: Орехов 1987: 156 (упряжные собаки с первой половины I тыс. н. э.)). Соответственно, собачьи нарты считаются более древними, предшествующими оленьим (Василевич, Левин 1951: 78; Гурвич 1983: 108). У чукчей же собачьи нарты появились позднее оленьих, поскольку сами термины, относящиеся к собачьим нартам, заимствованы от оленьих (Вдовин 1950: 81; 1976: 240; ср.: Тан-Богораз 1933: 241, 247).

Летом чукчи на санях не ездили – нарты были достаточно хрупкими, а олени не такими крупными и выносливыми, как у эвенов. Сани, как отмечает К. Мерк (1978: 115), весной разбирали и укрывали от дождя моржовыми шкурами (ср.: Вдовин 1965: 40), поскольку перекочевки в летнее время обычно не производили. Даже пастухи шли на выпас оленей, таща все снаряжение на себе (Богораз 1991: 21). Поэтому и неожиданные налеты на коряков в этот период в основном прекращались.

К зимним средствам передвижения относятся и средства индивидуального снаряжения: снегоступы, лыжи, подковы с шипами. Для хождения по снежному покрову употреблялись снегоступы. Они представляли собой деревянную раму размером 60―70 см на 16―20 см, на которую была натянута ременная сетка (Богораз 1991: 194; Антропова 1961а: 81). Судя по чукотскому

Чукотские снегоступы (кон. XIX в.).

МАЭ, № 407-44а, Ь. Воспроизведено по: Антропова 1957: 201, рис. 18

Лыжи (кон. XIX в.).

Воспроизведено по: Богораз 1901: Табл. XI, 4, 5

Снегоступы азиатских эскимосов (втор. четв. XX в.).

Воспроизведено по: Рубцова 1954: 539, рис. 37

названию, снегоступы были заимствованы от эскимосов (Вдовин 1961: 44). Применялись и собственно лыжииз березовых досок, обтянутых камусами и имеющих небольшой загиб спереди. Длина таких лыж была несколько более 1 м (Беретти 1929: 72), причем и на лыжах не скользили (по крайней мере, до конца XIX в.), а ходили, опираясь на копье или на палку с обручем из китового уса или ремней, не дающих палке проваливаться в снег. Для спуска с горки не требовалось никакого снаряжения: подогнув одну ногу и вытянув другую, чукча съезжал с горки (Галкин 1929: 174).

Для хождения по льду чукчи подвязывали к подошве обуви специальные подковы с шипами, сделанные из моржового клыка, археологически они известны уже в позднепунукскую эпоху, в первой половине II тыс. (Руденко 1947: 95; Козлов 1956: 24). Подобное приспособление было распространено и у соседних этносов: коряков, аляскинских эскимосов (Hooper 1853: 185; Богораз 1991: 196. Рис. 195; Бабошина 1958. № 77: 159).

Преодоление водных препятствий.Естественно, водный транспорт активно использовали приморские жители, тогда как оленеводы или вообще не обладали им, или владели нехитрыми средствами: байдарами, долбленками или плотами, предназначенными для форсирования рек. Через реки оленеводы, жившие во внутренних областях, переплавлялись на плотах или на связанных вместе нартах, под которыми натягивали покрытие от яранги, то есть на сооружении в виде своеобразного плота, которое предназначалось, в первую очередь, для перевозки груза (Нейман 1871. Т. I: 22; Вдовин 1965: 41; Богораз 1900. № 131: 336; 1991: 70). Плот могли составить из нескольких надутых и связанных вместе нерпичьих шкур, на них устанавливали 1―2 нарты, скрепленные между собой (Гурвич 1983: 108―109). Оленеводы же, жившие вблизи побережья, имели байдары, которые на зиму они оставляли у оседлых сородичей или, разобрав, забирали с собой на зимовье (Дмитриев 1892. № 51: 8).

Набеги и перемещение по морю производились на байдарах – лодках из нескольких моржовых кож, натянутых на деревянный (еловый или сосновый) каркас. Длина охотничьей байдары, в которой обычно размещалось восемь человек, была 6—10 м, ширина – 2―3 м, а грузоподъемность – 4 т. Обтяжку, состоящую из 2―3 шкур, меняли каждый год, а при бережном использовании – через 2―3 года, поскольку она становилась хрупкой. Вообще же байдару было легко разобрать и даже уменьшить при необходимости ее размер (Рубцова 1954: 395, примеч. 3). Вес такой байдары был 130―160 кг. Видимо, такие байдары были типичны в XVIII – начале XX в. [49]49
  Федорова 1984: 84; Навбот 1971: 174; КПЦ. № 63: 165; Миллер 1757: 474 (8—10 человек на охотничьей китобойной байдаре); Чулков 1785. Ч. 2: 625, 650.


[Закрыть]Функции экипажа были следующими: впереди сидел человек, отталкивающий багром льдины, позади – рулевой-владелец байдары, руководитель, в центре размещались на скамьях по 2―3 гребца [50]50
  По словам А. Аргентова (1887. № 3: 45), гребцы стояли в байдаре.


[Закрыть]с короткими однолопастными веслами, крепящимися в кожаных петлях (Мерк 1978: 119; Беретти 1929: 57―59; Вдовин 1965: 40―41). Как отметил Н. Н. Беретти (1929: 59), дисциплина в байдаре была строгая: гребли синхронно, отдыхая 5—10 минут в час (Свердруп 1930: 250). Байдара, кроме экипажа, могла вмещать и воинов, которые сидели на полу и помогали грести, дергая за веревку на конце весла. Уже в конце XVIII в. байдара имела еще и замшевый квадратный парус (Мерк 1978: 119; Литке 1948: 222), однако основной ход был все же на веслах. Байдары данного типа (по-эскимосски ан'ьяпик) предназначались в первую очередь для охоты на крупного морского зверя (Меновщиков 1959: 53).

Байдара (кон. XIX в.).

Длина 11,85 м. Воспроизведено по: Богораз 1991: 65, рис. 44а

Для дальних морских поездок и походов существовал специальный тип байдары. В конце XIX в. байдары этого типа также имели прямоугольный парус из ровдуги. Для сравнения отметим, что большие байдары у североаляскинских эскимосов имели парус уже в 1830-х гг. (Кашеваров 1840: 138). Такая лодка Черненко 1957: 132; Saner 1802: 247; Коцебу 1948: 78, 81, 82, 88, 91 (11 человек); Шамиссо 1986: 98, ср.: 91; Шишмарев 1852: 186; Толмачев 1911: 110; Самарин 1935: 92; Леонтьев 1969: 140; Меновщиков 1988. № 99: 232; 512. имела в длину примерно 15 м и по-эскимосски именовалась ан'ъях'лъяк(Меновщиков 1959: 54). Скорость такой большой байдары была до 10 км/ч (Норденшельд 1936: 307) [51]51
  Ср.: большие байдары эскимосов Запада Аляски в конце XIX в. развивали скорость 6―8 узлов в час (10,8―14,4 км/ч) (Malaurie 1974: 140).


[Закрыть]. Подобные байдары могли принять на борт 20―30 человек, часть из них, очевидно, гребли, а часть были просто воины [52]52
  Вдовин 1948: 64; 1987: 100 (40 человек); Паллас 1781: 124 (30―40 алеутов); Гондатти 1898: XI, примеч. (30―40 аляскинских эскимосов); Чулков 1785. Кн. 2: 608 (30 человек); Лессепс 1801. Т. II: 88 (25―30 коряков); Белов 1952. № 102: 269 (20―30 человек); Вдовин 1959: 42 (20―25 человек); Полонский 1850: 399; Соколов 1851: 96, Ефимов 1948: 240; Стеллер 1927: 40 (20―30 человек); Федорова 1984: 168; Гедеон 1994: 63 (кадьяковцы); Гольденберг 1984: 128; 1985: 67, Коцебу 1948: 98; Дивин 1971: 81 (20 человек); Вдовин 1965: 41 (до 20 человек); Андреев 1940: 157; Линденау 1983: 163 (15―20 человек).


[Закрыть]. Для путешествия чукчи, жившие по берегу Ледовитого океана, брали в байдару огонь, который разводили на ящике с песком или на дерне (Богораз 1939: 164). Против течения реки байдару могли тянуть собаки (Литке 1948: 222; Bush 1872: 429; Ресин 1888: 186) или олени (Дитмар 1856: 34).

Остов эскимосской байдары с северо-восточного побережья полуострова Аляски на Юго-Западе Аляски (нач. XIX в.).

Байдара сделана без гвоздей, ее части соединены рыбьей костью или сухожилиями. Длина – 32 фута (10,4 м), ширина – 4 фута 1 дюйм (1,3 м), высота в середине – 2 фута 3 дюйма (73 см). Детали: а – киль; b – задняя часть, соединенная с килей; с – доска спереди киля; d – поперечная доска, лежащая на киле; е – стойки, лежащие на концах поперечной доски; f – доски ребра, на которых натянута обтяжка, закрепленная снизу на поперечной доске d; g – обшивочные рейки, закрепленные на растяжках (на натянутой коже); h – боковые рейки-держатели скамеек; i – скамейки; k – переплетенные ремни, закрепленные под скамейками в 3―4 местах для прочности байдары; 1 – покрытие из тюленьей шкуры; m – гребное весло. Воспроизведено по: Langsdorff 1812: Kupfer XII

Судя по документам (КПЦ. № 63: 165; № 67: 174), для передвижения по рекам с военными целями чукчи, наряду с байдарами, использовали одноместные однодеревки [53]53
  Ср.: С. П. Крашенинников (1949: 710) отмечает, что на ительменских однодеревках-батах находилось два человека (ср.: Тюшов 1906: 7), а на батах эвенов, по замечанию Я. И. Линденау (1983: 61) – 3―4 человека.


[Закрыть]. Это была типично охотничья лодка длиною 3,7―5,8 м, шириною 53―70 см, высотою 53―62 см, предназначенная для передвижения по мелководным рекам и озерам. Гребля велась двухлопастным веслом или просто шестом. Такая лодка была неустойчива (Беретти 1929: 61), когда были волны, ее могло залить водой, и следовательно, она была опасна для охотника, обычно не умевшего плавать. Данные лодки в источниках именуются батами (Бриль 1792: 372; Антропова 1961: 107).

В русских источниках XVIII в. встречается термин «ветка», обозначающий некий вид лодки. В Сибири веткой называлась легкая обшитая двумя слоями бересты и обмазанная смолой речная лодка, которую использовали якуты и эвенки (Линденау 1983: 61; Щукин 1844: 103―104; Собичевский 1892: 134; Даль 1994. Т. I: 460; см.: Давыдов 1810. Ч. I: 52). Был ли у чукчей этот вид лодки? Или же это был более легкий, чем бат, вид долбленки (стружок), известный у оседлых коряков (Антропова 1971: 83)? По мнению же И. С. Вдовина (1965: 124), это вообще была однолючная байдара. Хотя чукчи действительно приобретали у якутов и юкагиров небольшие деревянные лодочки для плавания по озерам и речкам (Богораз 1991: 70; Антропова 1961: 110), но поскольку данный термин встречается наряду с байдарами (КПЦ. № 63: 165; № 67: 175), то, судя по всему, это были все те же однодеревки или простые лодочки из трех скрепленных между собой досок (Антропова 1961: 107) [54]54
  Согласно наблюдениям доктора А. Ф. Кибера (1823: 131―132) в 1821 г., на Нижней Колыме веткой именовалась одноместная лодка, сделанная из трех досок, одна из которых служила дном, а две – боками. А. П. Сильниикий (1897: 26, примеч.) также называет «веткой» лодку, сделанную из досок, в которой помещался один человек.


[Закрыть]. Последняя на Анадыре была длиной 4,5 м, а шириной, как указывает Р. Дж. Буш, 30 см и предназначалась для охоты на оленей (Bush 1872: 384).

Приморские жители использовали во время военных действий и каяки – однолючные байдарки для одного человека. Их длина была 1,8 м, ширина 70 см, высота до центрального обруча – 20 см (Беретти 1929: 60). Эта типично охотничья лодка могла лишь по случаю применяться в военное время. Поскольку в ней гребец держал двухлопастное весло двумя руками, то с нее было неудобно сражаться и для боя воин стремился спешиться (Меновщиков 1985. № 56: 127).

ВЕДЕНИЕ ВОЙНЫ

Война и мир

Причины войнычукчей с различными этносами были разными, наиболее ранними из них были социальные: споры, похищение женщин, ссоры с летальным исходом и следовавшая за этим кровная месть. Также в раннюю эпоху военные действия могли начаться и со споров об охотничьих угодьях, что особенно часто встречалось у приморских жителей во время их промысла на байдарах. Экипаж байдары обычно в сложных климатических условиях заплывал на чужую территорию и тут захватывался, подчас его убивали, из-за чего приморские жители враждовали между собой (Бабошина 1958. № 67: 164―167; Сергеева 1962: 82―85; 103―104; Меновщиков 1985. № 56: 125―127; 1987. № 1: 25―27; ср.: Крупник 2000: 437). Поводом для начала враждебных действий могло послужить и грубое нарушение установленных обычаем норм поведения, таких как, например, убийство посланника (Бабошина 1958. № 100: 242). Все эти и подобные конфликты выливались затем в кровную месть, которая и была обычной причиной для последующей войны (Воскобойников, Меновщиков 1959: 437; 1974. № 19: 106―107; № 30: 135―136; № 83: 293; 1988. № 99; 100; 130).

Во второй половине XVII – начале XVIII в. чукчи вели крупные войны против нижнеколымских и анадырских казаков, упорно пытавшихся наложить на них ясак и призвать в российское подданство, то есть война приобрела политический характер. Взаимоотношения русских и чукчей в последней трети XVII в. ясно рисует пятидесятник М. Колесов из Нижнеколымского острога (1679): «А к нижнему ясачному зимовью немирные люди чюхчи прикочевали и живут от зимовья во днище, а караулят русских людей и ясачных, и как кого схватают, и тех людей всякими разными муками мучат, а в достале смертью позорную кончают» (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 3―4: 9). Чукчи были не лучшего мнения о служилых. Вот как в одной чукотской сказке описывается их поведение во время сбора ясака: «Плохое время это было. На берегу лимана стойбище большое стояло. Часто приходили туда таньги со страшными лицами. Громко кричали они. Требовали, чтобы люди стойбища на них работали и всю добычу от охоты им отдавали» (Козлов 1956: 27).

В XVIII в. причины войны изменяются – процесс эволюции идет дальше – появляются еще корыстные (экономические) мотивы. С кочевыми коряками в XVIII в. шла перманентная война из-за оленьих стад. Как доказывает И. С. Вдовин (1944: 261), вплоть до начала этого столетия чукчи соприкасались с коряками только в устье Анадыря (вдоль же по течению самой реки их разделяли обитавшие тут юкагиры), лишь активное участие коряков в русских экспедициях, начиная с 1702 г., привело к началу коряко-чукотских войн. Однако тут же следует оговориться, что редкое юкагирское население на данной реке вряд ли могло служить каким-то барьером для походов чукчей на коряков [55]55
  Б. О. Долгих (1960: 554) насчитывает юкагиров на территории от Лены до устья Анадыря менее 5000 человек.


[Закрыть], ведь в сказаниях последних еще в конце XVIII – начале XIX в. имелась информация об истреблении чукчами коряков, за исключением нескольких семей задолго до прихода в край русских (Мамышев 1809: 22; ср.: Беретти 1929: 5―6). Еще в середине XVIII в. купец Н. Шалауров конкретно возложил ответственность за набеги на корыстных предводителей анадырских чукчей (Белов 1954: 179). Причем набеги велись на кочевых коряков, тогда как с оседлыми ко взаимной выгоде предпочитали торговать. И. С. Вдовин (1950: 83) полагает, что первый набег чукчей на оленных коряков произошел в 1720 г. (см.: Nul… 1866. № 17: 4; contra: Гурвич 1982: 202). Впрочем, А. С. Зуев (20026: 248) приводит показания оленных коряков от 5 апреля 1711 г., согласно которым, чукчи напали на пенжинских коряков и угнали у них оленей. Поскольку оленные коряки были к этому времени ясачными, то за них, как за своих подданных, вступились русские, осуществившие ряд экспедиций с целью приведения к покорности и объясачивания чукчей (ср.: Из Иркутска… 1814: 3). Вот как охарактеризовал положение капитан Т. И. Шмалев в своей записке (1778): «Чукчи с верноподданными Ее Императорского Величества коряками с давних пор имели несогласия: друг на друга ходили походами и чинили смертные убийства и грабежи, чем российским воинским людям, обязанным защищать коряков, наводили беспокойство» (Шаховской 1866: 307). Однако анадырская команда все же не могла успешно противостоять набегам чукчей из-за больших площадей, которые служилые должны были контролировать. Обычно они несли караул, препятствовали переходу чукчей через Анадырь или, наоборот, догоняли налетчиков (Шашков 1864: 77; ср.: Линденау 1983: 103; Белов 1954: 180―181). Вражда чукчей и коряков зашла так глубоко, что проецировалась и на загробный мир: коряки в 1777 г. объясняли красные пятна на небе во время северного сияния тем, что это кровь их предков, которые на небе сражаются на копьях с чукчами (Алексеев 1958: 56). Так продолжалось до 1771 г., когда анадырский острог был окончательно упразднен, и чукчи в поисках новых пастбищ стали переходить Анадырь и селиться на южных территориях, где жили коряки (Вдовин 1962: 154―155). Хотя сами чукчи утверждали, что они ходили в походы на коряков ради добычи оленей, но, согласно русским документам XVIII в., они это делали ради пастбищ (Вдовин 1965: 67; ср.: Вдовин 1970: 22―23 (песнь Наихйе); Иохельсон 1997: 223). Видимо, тут последствия приведены вместо причины: в результате отхода коряков чукчи занимали пастбища к югу от Анадыря. После 1771 г. северо-восточная часть кочевых коряков осталась один на один с врагом, тогда как другие на зиму (самое опасное время) прикочевывали к Гижигиской крепости, надеясь, что в случае нападения чукчей русские придут им на помощь (Косвен 1962: 282―283; 287; ср.: АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 585). Впрочем в 1770-х гг. отряды служилых рассылались из острога для охраны коряков от чукчей (Гурвич 1966: НО). Лишь в 1781 г. гижигинские власти договорились с анадырскими чукчами о прекращении нападений последних на коряков, которые после заключения мира отважились откочевать от крепости к Анадырю и на Камчатку лишь в 1800 г. (Шаховской 1822: 288). Однако если крупные набеги прекратились, то вражда не забылась. В 1808 г. камчатский комендант генерал-майор И. Г. Петровский утверждал, что чукчи «беспрестанно почти дерутся со своими соседями, оленными коряками, по древней, какой-то непримиримой вражде» (Семивский 1817: 77, примеч. (вторая пагинация); ср.: Лессепс 1801. Ч. II: 155). Позднее, в 1867 г., Г. Майдель (1925: 25) отмечал: «Кровавые стычки давно уже не случаются, но всякого рода грабежи и воровство в ходу в таких местах, в которых лагеря чукотские расположены вблизи корякских стойбищ и поэтому они стараются жить подальше друг от друга≫. Таким образом, еще в середине XIX в. в приграничной территории случались небольшие грабительские налеты на соседних коряков, поэтому оба народа предпочитали иметь между собой нейтральную полосу земли.

Согласно преданиям, в более древние времена лишь юкагиры-алаи воевали с чукчами, а омоки и колымцы не сталкивались с ними (Иохельсон 1900а: 186; 1900. № 96: 210―211; Гурвич 1966: 53). Столкновения чукчей с ясачными юкагирами и чуванцами также происходили из-за того, что последние поставляли вспомогательные контингенты в казачьи отряды (вторая половина XVII – середина XVIII в.), хотя ранее между ними преобладали мирные отношения. Чукчи нападали на юкагиров с целью грабежа, увода в плен женщин и детей, угона оленей (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 583―583 об.; Мерк 1978: 120; Дьячков 1893: 37―38, 133; Bogoras 1918. № 23: 95―97). Вот как описывает эту войну чуванская традиция: «Чукчи, зная удальство чуванцев, все приноравливались, как бы убить их хитростью, напав врасплох или в ночное время или когда замечали их в небольших партиях…» Напав и вырезав всех, чукчи скрывались еще до прихода на помощь русских (Дьячков 1893: 37). Война с юкагирами приводила к постепенному их истреблению, и в 1763 г. подполковник Ф. X. Плениснер отмечал, что юкагиры по Анадырю и Яблоновой реке все перебиты чукчами, а их жены уведены в плен (Вдовин 1965: 76). По свидетельству капрала Г. Г. Шейкина, 80 последних юкагиров, живших в 15 верстах (16 км) от Анадырска, были уничтожены чукчами в 1756 г., а оставшиеся 10 женщин были переселены в острог (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 583 об.; ср.: Дьячков 1893: 66).

С эвенами чукчи сталкивались редко, также угоняя у них оленей. В эвенском сказании эти столкновения описаны так: «Чукчи и эвены враждовали, охотились друг за другом, стреляли друг в друга и беспощадно рубились мечами» (Новикова 1987: 107). Однако, естественно, это эпическое воспоминание о прошлом, тогда как в самих сказках речь идет о небольших стычках (Bogoras 1918. № 2: 28―29; Новикова 1987: 107―108). Также стычки могли происходить и из-за охоты на оленей, ведь ламуты подчас охотились на их домашних оленей как на дичь (Майдель 1894: 67―68; Антропова 1957: 182―183), хотя уже во второй половине XIX в. чукчи смотрели на эту «охоту» сквозь пальцы, поскольку понимали, что их стада вытесняют диких оленей – основную добычу ламутов (Тан-Богораз 1933: 242―243).

С обитателями побережья Аляски и островов Берингова пролива вражда была перманентной. Причиной войны становились простые споры из-за охотничьих угодий (Sauer 1802: 103; Галкин 1929: 72; Богораз 1934: 174―175; Rasmussen 1952: 145; Меновщиков 1980а: 215. § 107―141; 1985. № 133: 324―327). Жители Чукотки, как правило, вели наступательные войны, а аляскинцы – оборонительные, хотя нападения с их стороны также случались (Rasmussen 1952: 145; Швайцер, Головко 2001: 31; Sheppard 2002: 3). В конце XVIII в. азиаты практически ежегодно совершали свои набеги (Словцов 1856: 20). Эти постоянные враждебные отношения прерывались периодами торговли. Еще в 1840 г. был произведен набег на эскимосов (Аргентов 1857а: 37; 1886: 30―31; 1887. № 2: 21; Антропова 1957: 178) [56]56
  Согласно мнению приморских чукчей (1924), войны в Берингоморье между азиатами и американцами закончились 100 лет назад (Галкин 1929: 72). И. С. Вдовин (1987: 43) утверждал, что тут мир установился к началу XIX в. Американские исследователи более осторожно датируют последний набег азиатов на аляскинцев первой половиной XIX в. (Sheppard 2002: 5, 14, п. 3; ср.: Fienup-Riordan 1990: 155; 1994: 328).


[Закрыть]. Это, по существу, была одна из последних войн, в полном смысле этого слова, которую вели приморские жители.

Впрочем, поскольку чукчи все же нуждались в товарах американцев, особенно в мехах и деревянных изделиях, то с последними велась торговля. Приморские чукчи и эскимосы плавали для торговли на острова Берингова пролива и на Аляску. Эта торговля в XVIII в. еще не выделилась в отдельную отрасль, а была своеобразным торгом-набегом, причем чаще набегом, чем торгом (Записка… 1858: 103), ведь торг мог тут же перерасти в столкновение вследствие как ссор, так и желания одной из сторон пограбить, воспользовавшись благоприятным моментом [57]57
  Нападение ради наживы на европейскую торговую шхуну, произведенное азиатскими эскимосами в середине XIX в., нельзя считать типичным явлением (Dall 1870: 381).


[Закрыть]. Поэтому, не доверяя другой стороне, чукчи отправлялись на торг в большом числе и с оружием (Врангель 1948: 180). Сотник И. Кобелев описывает, как эскимосы встречали байдары приморских чукчей на о. Кинг (Укивок) в Беринговом проливе (1791): «Те укипанцы, усмотрев нас еще в море, что наши байдары остановились, оделись в куяки, в руках копья, луки и стрелы на тетивах… у тех укипанцев всегда обращение таковое…» (Этнографические материалы… 1978: 163). К. Мерк (1978: 122) подобным же образом описывал эту торговлю: «Жители о. Окипен встречают, по своему обычаю, чукчей в доспехах, с луком, стрелами и ножами, так же провожают они их при отъезде» (Богораз 1934: 79). У азиатских эскимосов и приморских чукчей была застарелая вражда с жителями островов и Аляски. Еще в 1816 г. один из жителей приморской деревни, увидев изображение эскимоса с лабретками в нижней губе, воскликнул: «Где бы я ни встретил такого человека с двумя костями, то я пронзил бы его!» (Коцебу 1948: 103; ср.: Nelson 1899: 330).

И. С. Вдовин (1965: 54―55, 63) указывает на мирные отношения оленных чукчей с азиатскими эскимосами в XVII―XVIII вв., поскольку он не нашел данных об их вражде. Однако в более раннее время войны, естественно, велись, о чем сохранилась информация в фольклоре (Тан-Богораз 1930: 69; Богораз 1934: 174, XXIII (около XII―XIII вв.); Золотарев 1938: 78―80; Гурвич 1982: 200; Reuse 1994: 296 (XII―XVI вв.); ср.: Кавелин 1931: 99). Вот как, к примеру, эскимосская сказка описывает торговлю западных оленных чукчей с восточными оленеводами и оседлыми жителями: «Встретились с людьми западной стороны, радушно их приветствовали. Друг с другом едой обменивались, разные вещи дарили, новости рассказывали. Отдохнули, открыли обмен.

Береговые и тундровые люди северной стороны привезли для обмена шкуры зверей, ремни, подошвы и топленый жир.